Парад искажений (СИ)

1981 Глава 12

Ткачев сидел напротив Глушко и Воронкова. Их привезли на дачу отданную генералом группе Хмеля и привели в нормальное состояние. На всякий случай позади «пленников» стоял Трофимов с милицейской дубинкой. Глушко был опером ретивым, да и Ворон не был слабаком.

— Зачем нас сюда привезли? — Воронков осмотрел комнату, растирая виски.

— Уж, извините, — Андрей Викторович развел руками. — Я хочу с вами поговорить.

Глушко нахмурился.

— А что, другого приглашения мы не заслужили?

— Сергей Порфирьевич, давайте не будем обижаться, — Ткачёв удобнее расположился в кресле. — Термос с чаем мы не помяли, и шахматную доску не потеряли. А разговаривать здесь гораздо лучше, поверьте. Вы готовы меня выслушать?

— Кто ты такой? — набычился Ворон.

— Тебе удостоверение показать? — грозно спросил генерал.

Воронков хотел встать, но стоявший сзади старшина жестко положил ладонь ему на плечо.

— Ворон, не колготись, — сморщился Глушко. — Не соображаешь? Это же комитетчики…

— Меня это должно обрадовать? — затих Воронков.

Андрей Викторович понимал, что времени у него не так много и пора было прекращать бесполезную болтовню.

— Конечно. И не то что обрадовать, а привести в неописуемый экстаз. Вот здесь, — Ткачёв тряхнул толстой папкой, — на тебя, Ворон, куча материала. Думаю, хватит, лет на пятнадцать лесоповала.

— Врешь! — подпрыгнул Воронков, но тут же опустился обратно на стул под ладонью старшины.

— А смысл? — генерал удивленно вскинул бровь. — Это Глушко за тобой гонялся, собирая факт за фактом. Но ты же его и подставил… Не зря же нанял женщину, чтобы та обхаживала Сергея Порфирьевича. Или я не прав?

— Он про что говорит, Ворон?! — грозно нахмурился Глушко.

— Порфирич, не слушай его, — замахал руками вор. — Наговаривает он…

— Э! У вас ещё будет время выяснить отношения, — прервал Ткачёв раздувающийся конфликт. — Для начала выслушайте меня.

Глушко сделал вид, что внимательно слушает. Воронков тоже успокоился.

— Вы будете делать то, что и делали до нашего разговора — по утрам играть в шахматы, потом обедать у Глушко на кухне, читая газеты. Ничего не должно помешать сложившимся традициям. Но после обеда вы начнёте работать на меня.

— И как вы себе это представляете?! — удивился Глушко. — Простите, не знаю вашего звания и имени…

— Звание у меня высокое, — усмехнулся Ткачёв. — А звать вы меня будете Иваном Ивановичем.

— И что мы будем для вас делать? — язвительно скривил губы Воронков. — Иван Иванович…

— Вы будете собирать материал по Галине Брежневой и Светлане Щёлоковой.

Ворон длинно свистнул.

— Да ты под вышку нас подводишь!

Глушко толкнул вора в плечо и как-то строго взглянул на Ткачёва.

— Ты, Иван Иваныч, ничего не перепутал?

— Нет, — спокойно ответил Андрей Викторович и встал. — Ты, Сергей Порфирьевич, подавал рапорты, в которых указывал… как бы это выразиться, на некие признаки коррупции среди милицейских чинов разного уровня. И, наверняка, делал аналитику по этим чинам. Разве нет?

— Допустим, — заинтересовался Глушко.

— А Воронков, — Ткачёв прошелся по комнате, — известный манипулятор. Его мошенником назвать сложно, да и доказать умысел в его действиях практически невозможно. А ведь он тоже разрабатывал свои схемы, исходя из какой-то аналитики…

— Как мудрёно закручивает, — ухмыльнулся Ворон.

— Умный, — поддакнул Глушко. — А что конкретно мы будем делать?

— Первое, — остановился Андрей Викторович напротив них. — Вы, Глушко, исходя из своей «аналитики», дадите мне пару-тройку фамилий милицейских чинов, не поддавшихся коррупционным схемам. Желательно, имеющих опыт оперативной работы. Так понятно?

— Не совсем, — признался Сергей Порфирьевич. — Я, думал, наоборот…

— Это будет — второе, — поспешил сказать Ткачёв. — И, третье… С помощью Воронкова вы составите схемы взаимодействия между чинами из милиции и чиновниками… партии. А затем, все схемы попробуете увязать с Брежневой и Щелоковой.

— Так это же прорва работы! — вскрикнул Ворон. — Кстати, что мы будем с этого иметь? Я не говорю про майора — он идейный, но я-то в партии не состою!

— У вас максимум полгода, — генерал кивнул старшине, показывая на выход. — А до вечера можете подумать. Отказ… не принимается.

— А о чём думать до вечера?! — удивился Глушко.

— Об условиях для своей работы, майор, — жестко ответил Ткачёв. — Или вы подумали, что я все это затеял ради развлечения?!

Когда генерал со старшиной ушли, Глушко вопросительно взглянул на Воронкова. Тот ответил ему тем же.

— Порфирич, ты что-нибудь понял?!

Глушко встал и вышел из комнаты на веранду. Воронков потянулся за ним. На веранде сидел невысокий мужик в потёртой телогрейке и чистил картошку, сбрасывая очистки в эмалированный таз.

— Вам же сказали до вечера подумать, — глухо сказал мужик, воткнув ножик в стол. — Разворачивайтесь…

Послышался скрип снега и на веранду вошла худощавая женщина с ведрами. Поставила их на пол.

— Что за делегация? — спросила у мужика.

— Наверное, на станцию хотят…

Воронков первым шагнул к ступенькам с веранды, но проходя мимо женщины, вдруг согнулся пополам и, хрипя, повалился на пол. Через секунду Глушко почувствовал, как ему сжали горло, будто стальными тисками. Он зажмурился, стараясь вдохнуть хоть немного воздуха.

— Смотри на меня, — послышался зловещий шёпот.

Сергей Порфирьевич открыл глаза и увидел перед собой лицо женщины, державшей его за горло. Её глаза были мертвенно белёсы и два черных зрачка будто высверливали дырку во лбу Глушко. Он не мог пошевелиться, он не мог что-то сказать, только шлепал губами, как рыба, вытащенная из воды.

— Вам же сказали подумать до вечера, — прошептала женщина, не моргая. — Если не хотите думать, тогда нахрен вы, вообще, нужны…

— Браво, Андрей! Вы проделали огромную работу!

В тихий августовский вечер на конспиративной квартире Гурам Ефимович Толь просмотрел схемы, предоставленные ему Ткачёвым.

— Что я могу сказать со своей стороны… Пока не вижу ни одного кандидата, способного заменить Брежнева. Ну, пожалуй, только сам Юрий Владимирович нацелился на кресло Генерального секретаря Партии. Это даст ему немного времени, но, Андрей… Нет у Андропова кадров, способных кардинально изменить положение в стране. Нет! Страна очень большая, а перестановки надо делать быстро. Нет, не успеет Андропов.

— Хорошо, — Ткачёв хлебнул чай из большой кружки и с сожалением посмотрел на половину торта «Птичье молоко». Толь имел феноменальную способность поедать торты незаметно для окружающих. — Как вы думаете, где в цепочке под названием «руководство СССР» самое слабое звено?

— Не поверите, — щелкнул языком Гурам Ефимович. — Сам Брежнев и его дочь. Слишком многое он позволил Галине за восемнадцать лет своего управления. А самое неприятное, что он сделал своё управление фундаментальным, кажущимся незыблемым. И в глазах народа, и в глазах партийных функционеров. Вы думаете, что этого не понимают там — на Западе?! Очень хорошо понимают, и непременно этим воспользуются.

— Каким образом? — не понял Ткачёв. — Как можно расшатать такого исполина, как Советский Союз?!

Толь злорадно захихикал.

— А кто вам сказал, Андрей, что СССР — это некий исполин? Вот скажите, а на чём держится идея построения коммунизма?

Андрей Викторович задумался. Ему и в голову никогда не приходило думать об этом. Он жил и работал, считая социалистическое общество самым прогрессивным. Это было данностью. Зачем об этом думать?!

— Не утруждайтесь, Андрей, — Толь отправил в рот приличный кусок торта, зажмурился от удовольствия. — Вот вы можете зайти в кондитерский цех ресторана «Прага» и принести мне фирменную выпечку просто так. А большинство людей не могут позволить себе такое даже в праздник. Вы думаете, что это нормально?!

— Наверное, нет. Но ведь нужно стремиться к тому, чтобы любой желающий смог иметь такой торт на праздник.

— И вы думаете, что такое возможно?

— А почему нет?!

— Да, потому что у вас нет ничего, чтобы сделать такое возможным! Нет инфраструктуры, позволяющей выпекать и продавать такое количество тортов, чтобы удовлетворить всех желающих. А на Западе она есть. Там уже давно другой подход к решению различных задач. Более гибкий и продуктивный. А мы у них не учимся. Решили, что сделаем коммунизм в отдельно взятой стране, и прём, как ослы. А как сделаем, чем сделаем, когда сделаем… никто не знает.

Ткачёв нахмурился.

— Выходит по-вашему, что коммунизм в СССР делать не надо?! Страна относительно недавно спокойно вздохнула после войны…

— Вот именно, что вздохнула, — махнул рукой Толь. — Войной можно прикрываться ещё сотни лет… А попробуйте мыслить иначе! Победа в войне была мощной идеей, вокруг которой концентрировались усилия. Ставились жесткие сроки выполнения тех или иных задач, спрашивали за эти сроки — не приведи Господи! Но это была конкретная цель! Осязаемая! А что сейчас?! Пятилетний план, реализуемый только на бумаге и бравых рапортах секретарей обкомов. А в действительности — пшик! Мы с какого-то перепугу решили, что теперь всё можем, и бояться нам нечего. Вот возьмём вход наших войск в Афганистан…

— А там, что не так?!

— Да всё не так! — воскликнул Гурам Ефимович. — Нет информационно-идеологической поддержки, нет технического обеспечения, нет чётко поставленной цели. Вот что мы там делаем?!

— Выполняем интернациональный долг…

— Вы сами-то в это верите? — захохотал Толь.

— Ладно. А что бы вы сделали?!

— Я бы объявил Афганистан рассадником мирового терроризма и центром производства наркотиков. Что, кстати, недалеко от истины. А СССР — единственной страной, способной с этим бороться на благо всеобщего мира. И провел бы мощную информационную компанию с привлечением всех мировых СМИ. Привел бы документальные факты, снял документальные фильмы, интервью с лидерами различных стран. А ещё бы накопал факты о причастности ЦРУ и других «нехороших» организаций к производству и распространению наркотиков. Вы читали Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев»?

— Не довелось…

— Так вот там есть замечательная сцена, когда Остап Бендер вещает любителям шахмат о превращении Васюков в центр вселенной. За полчаса он убедил людей, что задрипанная деревня сможет стать мировой столицей — центром шахматной мысли.

— И ему поверили?!

— Он был достаточно убедителен, — улыбнулся Гурам Ефимович. — Вы ещё не знаете, что такое направленная пропаганда. Это оружие похлеще ядерной бомбы. Радиация и взрывная волна ломает тело человека, а пропаганда — ломает ум и сознание.

— Так что делать?! — вопрошал удивленно Ткачёв.

— Вам? Внедряйте в окружение Брежневой своего человека. Уверен, вокруг неё уже крутится толпа иностранных агентов…

Осень для Андрея Викторовича была полна событий. Наконец, он нашёл время, чтобы оформить развод с Людмилой. Конечно, он немного винил себя в том, что так вышло, но недолго. А вот его бывшая теперь жена, будто с цепи сорвалась. Но Ткачёву было не до Людкиных претензий — в начале октября тяжело заболел генерал Кудрявцев, и Елизавета много времени проводила в больнице у койки отца. Хорошо, что Андрей Викторович за это время более менее научился разбираться в телефонном аппарате и в хитросплетениях документооборота в Комитете. Да ещё выздоровевший лейтенант Жевнов подменял Лизу во время её отсутствия.

Глушко с блеском выполнил поставленную перед ним задачу. Он уговорил трех бывших сотрудников милиции на работу в опергруппе Ткачёва, но остро встал вопрос с легальной работой и жильем. Как ни странно, но в этом затруднении помог Гурам Ефимович — у Толя были обширные связи, и опергруппа в полном составе была трудоустроена грузчиками на одну из плодоовощных баз в Москве. Ткачёв стал готовить внедрение своего агента в окружение Галины Брежневой…

— Андрей, это очень рискованно, — с жаром говорил Гурам Ефимович, откусывая от торта «Прага» внушительный кусок. — Агент должен обладать безупречной репутацией и сказочным богатством! К тому же, в эту «компанию» его должен привести проверенный человек. У тебя есть такой?

— А вы что предлагаете? — спрашивал Ткачёв, потирая лоб.

Толь в порыве раздумья без слов доел торт.

— Есть у меня одна идея, — вытирая губы, кивнул Гурам Ефимович. — Двадцать пятого октября будет празднование дня рождения Галины Вишневской. Знаете такую оперную певицу?

Ткачёв признался, что не знает.

— Галина Павловна с мужем дружны со Светланой Щелоковой. Праздновать наверняка будут в ресторане. Пусть агент будет там с какой-нибудь шикарной женщиной, на которую стоит нацепить изысканные бриллианты. Уверен, Щелокова не пропустит их мимо своего внимания. Ну, а там по обстановке. Главное, чтобы женщина вызвала зависть у присутствующих дам. Тогда Щелокова тут же попытается завязать знакомство с агентом — она не привыкла, чтобы её кто-то затмевал. У вас есть кандидатура на такую роль?

Ткачёв почесал затылок.

— Женщины есть, только я не знаю насчёт затмения…

— Ох, Андрей! У меня есть знакомый гримёр. Он из простушки сделает Мерилин Монро. И наряд подберёт соответствующий. Ладно… У нас есть две недели, и я постараюсь обучить ваших агентов поведению в «свете». И давайте готовить легенду.

— А как нам получить приглашение на празднование дня рождения Вишневской? И где я возьму бриллианты?!

Толь всплеснул руками.

— Андрей, я не могу все делать за вас! Кто из нас генерал КГБ? За последние десять лет Андропов сделал из этой организации государство в государстве. И научился везде и всюду совать свой нос. Так придумайте что-нибудь!

Ткачев, образно выражаясь, сломал себе голову, пытаясь найти кандидатуры на роль агентов. Всех кого он предложил Толю, были забракованы.

— Андрей, не можете найти кандидатов — вербуйте из тех, кто уже в окружении! — кричал Гурам Ефимович, отталкивая «Вацлавский». — Вы меня довели до того, что даже торт не хочется!

— Интересно вы излагаете! — кричал в ответ Ткачёв. — И кого я завербую?!

— Да хоть самого Буряце! У каждого человека есть слабости! И сыграть на них — это высший пилотаж разведчика. А Буряце очень любит свою жизнь. Сытую и красивую. Отказаться от неё он не сможет.

Тут Андрей Викторович задумался настолько, что сам того не замечая, придвинул к себе коробку с тортом и рукой оторвал от торта внушительный кусок. Толь с нескрываемым испугом смотрел на такое варварское отношение к любимому лакомству.

— А вы, пожалуй, правы, — задумчиво сказал Ткачёв, откусив торт. — Мне надо только найти женщину и украшение, которым заинтересуется Боря.

— А вот в этом я помочь могу, — потянулся к торту ложкой Толь.

— С женщиной, или украшением? — Ткачёв не дал Гураму Ефимовичу дотянуться до коробки.

Толь облизнул пустую ложку и взглянул на генерала, будто побитая собака.

— С украшением…

Коробка с тортом поползла к старику.

— Говорите…

— У актрисы Зои Фёдоровой есть колье с бриллиантами, — Толь ложкой зачерпнул торт. — Ей подарил это колье Джейсон Тейт ещё в сороковые года. Украшение до сих пор никто не видел, но по слухам — очень красивое и дорогое. А главное — уникальное.

— И что мне делать? Как я сведу украшение и Буряце?!

— Опять начинается, — с досадой протянул старик. — Андрей, вы будете думать?!

Ткачёв ходил кругами по комнате.

— Иван Иванович, прекращай. У меня уже голова кружится…

Воронков и Глушко сидели за столом и наблюдали за нервным хождением генерала. Наконец, Андрей Викторович остановился.

— Ворон, ты получишь от маэстро Ростроповича приглашение на день рождение его жены — Галины Вишневской. Праздновать будут в банкетном зале ресторана «Прага»…

Вор приосанился, поправил галстук.

— А приятная неожиданность! Давненько я не был на столь высоких приёмах.

— Но это ещё не всё, — продолжал генерал. — У одного ювелира есть кольцо из коллекции актрисы Федоровой… Она сейчас нуждается в деньгах, и заложила это украшение. Ты должен купить у неё кольцо и подарить Вишневской на день рождения.

— Эээ, — округлил глаза Воронков.

— Но и это ещё не всё, — остановил его Ткачёв. — У Фёдоровой есть колье старинной работы. Она колье никому не показывает. Ты должен любым способом украшение сфотографировать.

— Допустим, — Глушко взмахом ладони пресёк возражения Ворона.

— На праздновании будет Брежнева и Буряце. Я надеюсь, что Галину, или Свету Щелокову заинтересует подаренное кольцо. Возможно, заинтересуется и сам Буряце. Ворону нужно заговорить с Борей и как-бы невзначай упомянуть про колье Федоровой. Ну, там расписать красоту и сверкание бриллиантов, но ни в коем случае, не говорить, что это колье артистки.

— Поддерживать интерес Буряце? А если он не заинтересуется? — засомневался Ворон.

— Заинтересуется, — настаивал Андрей Викторович. — Он и его любовница, как вороны, слетающиеся на всё, что сверкает…