Часть 4 Засветка

Засветка — обнаружение агента разведки, его явки или разведывательного оборудования противником.

«Словарь шпионажа»

35

Офис Джока Годдарда оказался не больше, чем у Тома Лундгрена или Норы Соммерс. Вот так так! У директора компании кабинет всего на полметра больше, чем мой жалкий кубик! Сначала я даже прошел мимо, уверенный, что мне не сюда. Нет — на двери висела медная табличка с его именем «Огастин Годдард», а прямо перед офисом стоял он сам и разговаривал с администратором. Босс был, как всегда, в черной водолазке, без пиджака и в очках в черной оправе. Годдард беседовал, как я предположил, с Флоренс, крупной негритянкой в великолепном серебристо-сером костюме. На висках у нее были седые пряди, которые придавали ей еще более внушительный вид.

Я подошел, и оба недоуменно на меня посмотрели. Флоренс со мной вообще не была знакома, а Годдард узнал не сразу: дело было на следующий день после собрания. Наконец он вспомнил:

— А, мистер Кэссиди! Прекрасно, спасибо, что пришли. Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо, — сказал я. Потом вспомнил совет доктора Болтон и поправился: — Хотя, может, воды. — Вблизи Годдард казался еще меньше и сгорбленнее. Его знаменитое лукавое лицо, тонкие губы, глаза с хитринкой: он был очень похож на маски Джока Годдарда, которые один отдел в прошлом году смастерил для вечеринки по случаю Хэллоуина. Я видел такую у кого-то на стене кубика. На вечеринке они все надели такие маски и сделали какой-то пародийный номер.

Фло вручила Годдарду желтый конверт — я увидел, что это мое личное дело, — а он попросил ее отвечать на звонки и пригласил меня в офис. Я понятия не имел, что ему нужно, и на душе кошки скребли. Я шпионю в корпорации этого человека, играю с ним в шпионские игры... Конечно, я делал это осторожно, но пару раз прокололся.

С другой стороны, разве все и вправду так плохо? Обычно казнями занимается не генеральный директор, а его помощники. И все-таки я очень волновался и нервничал, и думаю, это было заметно.

Годдард открыл маленький встроенный холодильник и дал мне бутылку «Аквафины». Потом сел за свой стол и откинулся на высокую спинку кожаного кресла. Я примостился на одном из стульев по другую сторону стола. На стене рядом со мной висела фотография отнюдь не гламурной женщины — видимо, жены Годдарда, потому что она была приблизительно его возраста. Седая, некрасивая и удивительно морщинистая — это ее Мордден как-то назвал шарпеихой. На шее был жемчужный ошейник в три ряда, в стиле Барбары Буш, — видимо, чтобы скрыть складки под подбородком. Интересно, знает ли Ник Уайатт, которого так душит зависть к основателю «Триона», к кому Огастин Годдард каждый вечер приходит домой? Уайатт менял девушек каждые пару дней, и у всех грудь была как с разворота журнала «Плейбой». Без этого на работу их не принимали.

Одна полка была заставлена старыми жестяными моделями машин с откидным верхом, большими «плавниками» и порожками. Здесь стояло даже несколько старых молочных грузовиков. Модели производства сороковых — пятидесятых годов: наверное, Джок Годдард их коллекционировал в молодости.

Годдард проследил мой взгляд и спросил:

— А у вас что?

— У меня? — Секунду до меня не доходило, о чем он. — А, у меня «Ауди А6».

— "Ауди"... — повторил он, словно это иностранное слово. Ну да, сам знаю, что иностранное. — И вам нравится?

— Нормально.

— Я бы подумал, что вы водите «порше» — девятьсот одиннадцатый или хотя бы «бокстер»... С такими-то данными.

— Я не очень увлекаюсь машинами, — сказал я. Сказал это специально, чтобы с ним не во всем соглашаться. Джудит Болтон долго рассказывала мне о машинах, чтобы я встроился в корпоративную культуру. Только сейчас я нутром чувствовал: наедине с Годдардом номер не пройдет. Лучше этой темы не касаться.

— А я думал, что в «Трионе» все увлекаются машинами! — улыбнулся Годдард. Было заметно, что он шутит, подтрунивает над рабским преклонением. Мне это понравилось.

— По крайней мере все, кто стремится сделать карьеру, — улыбнулся я в ответ.

— Вот у меня автомобили — единственная блажь, и тому есть причины. Еще в начале семидесятых, когда «Трион» стал открытой компанией и я зарабатывал столько, что уже не знал на что эти деньги тратить, я пошел и купил себе яхту длиной восемнадцать метров. И был чертовски доволен, пока не увидел на пристани двадцатку. На два метра длиннее! Меня как кольнуло, понимаешь? Возбудило инстинкт соперничества. Я вдруг почувствовал — да, знаю, это по-детски, но я не мог с этим ничего поделать, — что должен купить себе яхту побольше. И знаешь, что я сделал?

— Купили.

— А вот и нет! Я-то мог бы, зато всегда найдется какой-нибудь осел, у которого яхта будет еще больше. И кто же тогда окажется в дураках? Я. Так не победишь.

Я кивнул.

— И я продал чертову посудину. Да, продал на следующий день! Она все равно состояла из зависти, а только потом из стекловолокна. — Он хмыкнул. — Вот почему у меня такой маленький офис. Я решил, если у босса окажется офис такого же размера как у любого менеджера, в нашей компании хотя бы этому не будут завидовать. Люди вечно соревнуются — так пусть смотрят на другое. Итак, Элайджа, ты пришел к нам недавно...

— Вообще-то я Адам.

— Черт, да что это я! Извини, Адам. Адам, Адам. Запомнил. — Он наклонился над столом, надел очки и быстро просмотрел мое личное дело. — Мы увели тебя из «Уайатта», где ты спас «Люсид».

— Я его не спас, сэр.

— Не нужно ложной скромности.

— Это не скромность, а факт.

Он улыбнулся, словно я его рассмешил.

— Ну и как тебе «Трион» после «Уайатта»? Нет-нет, забудь, что я спрашивал. Я все равно не хотел бы, чтобы ты отвечал.

— Да нет, с удовольствием отвечу, — сказал я, весь искренность и прямота. — Мне тут нравится. Тут интересно. И люди тоже нравятся. — Я секунду помолчал: понял, как подхалимски это прозвучало, и добавил: — Ну, большинство.

Лукавые глаза сощурились.

— Ты принял первое же предложение о зарплате. Молодой парень с твоими данными, с твоими успехами мог бы запросить гораздо больше.

Я пожал плечами:

— Меня заинтересовали новые возможности.

— Пусть так. Но выходит, что тебе не терпелось унести оттуда ноги.

Мы вступили на минное поле. Я знал, что Годдард не хочет, чтобы я поливал их грязью.

— Наверное, «Трион» мне как-то ближе.

— А новые возможности тебе открылись?

— Конечно.

— Пол, мой финансовый директор, рассказал, как ты вмешался в обсуждение «Голддаста». У тебя, очевидно, есть источники информации.

— Я не теряю контакта с друзьями.

— Адам, мне нравится твоя идея апгрейда «Маэстро», но на добавление протокола защиты данных требуется время. Пентагон сразу затребует рабочий прототип.

— Это не страшно, — ответил я. Все подробности прочно держались в моей голове, как вызубренные билеты по органической химии. — Фирма «Кастен Чейз» уже разработала протокол защиты информации. У них есть своя криптокарта «Фортецца», защищенный модем «Палладиум» — решения на уровне софта и железа разработаны. Чтобы ввести их в «Маэстро», уйдет месяца два. Мы будем готовы раньше, чем они подпишут контракт.

Годдард ошарашено покачал головой:

— Как изменился этот чертов рынок! Все электронное и интернетное, все комбинируется и сливается. Настала эпоха комбинаций. Потребителям не нужен отдельный телевизор, видеомагнитофон, факс, компьютер, стерео, телефон и так далее. — Он покосился на меня. Явно проверяет. — Будущее за системами «все в одном». Ты так не думаешь?

Я напустил на себя скептический вид, сделал глубокий вдох и сказал:

— Если честно... Нет.

Он чуть помолчал, а потом улыбнулся.

Я подготовился к встрече: читал запись высказываний Годдарда в кулуарах на конференции по технологиям будущего, которая год назад проходила в Пало-Альто. Босс отчихвостил «дурацкое увлечение дополнительными функциями», как он это назвал, а я все запомнил, чтобы когда-нибудь выложить на собрании.

— Почему же?

— Это лишь болезненное увлечение разными фишками. Погоня за внешним эффектом в ущерб практичности, простоте, элегантности. Я думаю, нам уже надоело нажимать тридцать шесть кнопок на двадцати двух пультах, просто чтобы посмотреть вечерние новости. Я думаю, очень многих раздражает, когда в автомобиле зажигается надпись: «Проверьте двигатель», а ты не можешь открыть багажник и его проверить. Нужно везти машину к какому-то специальному механику с системой компьютерной диагностики и высшим инженерным образованием из Массачусетского технологического.

— Даже если увлекаешься автомобилями, — сардонически улыбнулся Годдард.

— Вот именно. «Все в одном» — это миф, модное словечко, к которому опасно относиться серьезно. Повредит бизнесу. Факс-телефон фирмы «Кэнон» провалился — средненький факс и никудышный телефон. Трудно представить, как стиральная машина сольется с сушилкой, а микроволновка — с газовой духовкой. Мне не нужно сочетание микроволновки, холодильника, электроплиты и телевизора, если я хочу просто охладить колу. Компьютер изобрели пятьдесят лет назад, и с чем его объединили? Ни е чем. Я думаю, все это очередная кроликопа.

— Что-то?

— Кроликопа — мифическое создание сумасшедшего таксидермиста из чучел кролика и антилопы. Их рисуют на открытках по всему Западу.

— Гм... Стало быть, любишь резать правду-матку?

— Если уверен, что это правда, сэр.

Годдард отложил мое личное дело и снова откинулся на спинку кресла.

— А если посмотреть на все с высоты в десять тысяч футов?

— Простите?

— На «Трион» в целом. Может, у тебя найдутся и другие интересные соображения?

— Конечно, найдутся.

— Что ж, послушаем.

Уайатт не скупился на конкурентные анализы «Триона», а я все запоминал.

— Ну, медицинские системы «Триона» — довольно мощный портфель, лучшие в своем роде технологии магнитного резонанса, ядерной медицины и ультразвука, но слабоваты в обслуживании, например, в управлении информацией о пациентах и вкладах.

Годдард улыбнулся и кивнул:

— Согласен. Продолжай.

— Отдел бизнес-решений никуда не годится — вы это и сами знаете, — но у вас есть почти все для серьезного внедрения в рынок, особенно в сфере передачи данных по коммутируемым линиям и Интернету. Да, я знаю, волоконная оптика сейчас в загоне, но будущее за широкополоской, и нужно держаться. Аэрокосмический отдел пережил пару трудных лет, однако у них по-прежнему отличный портфель встроенных компьютерных продуктов.

— А потребительская электроника?

— Очевидно, это главная специальность «Триона», поэтому я устраивался именно сюда. Наши хай-эндовые ди-ви-ди-проигрыватели дадут «Сони» сто очков вперед. Беспроводные телефоны всегда были на высоте. Мобильники просто супер, мы короли рынка. У нас марка: мы можем брать за свои продукты на тридцать процентов больше просто потому, что на них написано «Трион». Но уязвимых мест слишком много.

— Например?

— У нас нет стоящего конкурента «Блэкберри», и это неразумно. Средства беспроводной коммуникации — это же наше поле! А мы без боя уступаем его «RIM», «Хэндспрингу» и «Палму». Нам нужны серьезные, хорошие беспроводные устройства.

— Мы над этим работаем. У нас наклевывается очень интересный продукт.

— Это радует, — сказал я. — Еще кое-что: мы можем упустить свой шанс, если не займемся технологиями передачи цифровой музыки и видео по Интернету. Нужно вести больше исследований, например, совместных. Прибыль может быть колоссальная.

— Думаю, ты прав.

— И отсутствие линейки продуктов для детей — это просто смешно. Возьмите «Сони» — игровая консоль «Плэйстэйшн» наверняка помогает им избежать убытков в трудные годы. Спрос на компьютеры и домашнюю электронику каждые пару лет падает, верно? Мы конкурируем с производителями электроники в Южной Корее и на Тайване, ведем ценовые войны за жидкокристаллические мониторы и проигрыватели цифрового видео — от этого никуда не деться. Поэтому нужно продавать товары детям, потому что ребятишкам нет дела до экономических спадов. У «Сони» есть «Плэйстэйшн», у «Майкрософта» — «Икс-бокс», у «Нинтендо» — «Геймкуб», а у нас? Одна ерунда. Это крупный просчет.

Годдард подался вперед и смотрел на меня с загадочной улыбкой.

— А как бы ты отнесся к тому, чтобы возглавить переоборудование «Маэстро»?

— Это вотчина Норы. Честно говоря, я бы чувствовал себя дискомфортно.

— Она останется твоим начальником.

— Не уверен, что ей это понравится.

Он криво усмехнулся:

— Переживет. Нора знает, с какой стороны намазан ее бутерброд.

— Не хотел бы с вами спорить, сэр, но думаю, это плохо скажется на психологическом климате в компании.

— Ну что ж... А на меня хочешь работать?

— Разве я работаю не на вас?

— Я имею в виду здесь, на седьмом этаже. Станешь консультантом генерального директора по новой продукции. Номинально будешь связан с отделом продвинутых технологий. Я бы дал тебе офис прямо по коридору. Только не больше моего, ты же понимаешь. Устраивает?

Я не поверил своим ушам. Внутри все смешалось от радости и волнения.

— Конечно. А вы — мой непосредственный начальник?

— Именно. Ну как, договорились?

Я медленно улыбнулся. Взялся за гуж... и далее по тексту.

— Думаю, рост ответственности влечет за собой рост зарплаты. Я прав, сэр?

Годдард рассмеялся:

— Да что ты?

— Я бы хотел те пятьдесят тысяч, которые не взял, когда к вам устраивался. И еще на сорок тысяч опционов.

Годдард снова рассмеялся, басисто, как Санта-Клаус.

— А ты малый не промах!

— Спасибо.

— Вот что я тебе скажу. Я добавлю не пятьдесят тысяч. Не люблю платить в час по чайной ложке. Я удвою твою зарплату. С сорока тысячами опционов у тебя будут все поводы надрывать для меня задницу.

Чтобы не закричать, я прикусил губу. Господи Боже мой!

— Где ты живешь? — спросил Годдард.

Я ответил.

Он покачал головой:

— Не очень-то подходит человеку твоего уровня. К тому же ты будешь много работать, и я не хочу, чтобы ты тратил на дорогу сорок пять минут утром и вечером. Почему бы тебе не перебраться в «Харбор-Суитс»? Ну, эти новостройки в гавани? Теперь это тебе по карману. У нас есть специалист по корпоративному заселению, подберешь что-нибудь по вкусу.

Я сглотнул, стараясь подавить нервный смешок.

— Звучит неплохо.

— И еще. Знаю, ты сказал, что не увлекаешься машинами, но эта «ауди»... Машина, конечно, хорошая, однако, может, возьмешь что-то поинтереснее? По-моему, мужчина должен любить свою машину. Как ты думаешь? Выбери что-нибудь, в рамках разумного, конечно, но поприятнее. Фло все устроит.

Он хочет сказать, что мне дадут машину? О Господи...

Годдард встал.

— Ну как, договорились? — Он протянул руку.

Я пожал ее.

— Я же не идиот!

— Не сомневаюсь. Что ж, добро пожаловать в команду, Адам. Буду рад с тобой работать.

Я, спотыкаясь, вышел из офиса и направился к лифтам. Шел как в тумане, почти не разбирая дороги.

Вдруг я вспомнил, почему я здесь, на кого работаю и как вообще попал в офис к Годдарду. Меня только что повысили, но я совсем, совсем этого не достоин.

Или уже достоин?

36

Мне не пришлось рассказывать о случившемся остальным: электронная почта и система мгновенного обмена сообщениями — замечательные изобретения. К тому времени когда я вернулся в кубик, весь отдел был в курсе моего повышения. Годдард, очевидно, не любил откладывать дела на потом.

Не успел я дойти до туалета, куда уже давно стремилась моя душа, как вслед за мной ворвался Чед и расстегнул ширинку у соседнего писсуара.

— Так слухи верны, кореш?

Я с досадой уставился на плитку: мне было очень нужно расслабиться.

— Какие слухи?

— Тебя нужно поздравить, как я понимаю.

— А, ты об этом! Поздравления преждевременны. Но все равно спасибо. — Я смотрел на маленький автосмыв, который есть во всех стандартных американских писсуарах. Интересно, кто его изобрел, разбогател ли он и шутили ли члены его семьи о том, что состояние семьи находится в сортире?

Когда же ты уйдешь, Чед?!

— Я тебя недооценивал. — Чед выпустил мощную струю. А у меня река Колорадо грозила прорвать плотину Гувера.

— Да ну?

— Конечно! Я знал, что ты крут, но не думал, что настолько. Я не так в тебя верил.

— Мне повезло, — сказал я. — Или у меня язык как помело, а Годдарду это почему-то нравится.

— Да нет, не в этом дело. У тебя со стариком классный психологический контакт. Ты будто заранее знаешь, на какие кнопки нажимать. По-моему, вам и говорить не надо. Круто, однако! Не знаю, как ты это сделал, и все же я в отпаде.

Чед застегнулся и хлопнул меня по плечу.

— Секретом поделишься?

Он вышел, не дожидаясь ответа.

У меня в кубике уже стоял Ной Мордден и рассматривал книги в шкафу. В руках он держал пакет в подарочной бумаге, по форме напоминавший книгу.

— Кэссиди! — увидел меня он. — Наш Уидмерпул-оторви-да-брось.

— Не понял? — Вечно туману напустит!

— Это тебе, — сказал Мордден и вручил мне пакет.

Я поблагодарил, развернул подарок и увидел книгу — старую, пропахшую плесенью. На матерчатом переплете было написано: «Сунь-Цзы. Трактат о военном искусстве».

— Перевод Лайонела Гайлза, 1910 год. На мой взгляд, самый лучший. Не первое издание, конечно, его днем с огнем не сыщешь, но одно из ранних.

Меня тронуло его внимание.

— И когда ты успел его купить?

— На прошлой неделе, в Интернете. Не думал, что это станет прощальным подарком, но так вышло. По крайней мере сейчас ты не откажешься.

— Спасибо, — сказал я. — Я прочитаю.

— Будь добр. Я думаю, что теперь тебе это еще больше понадобится. Вспомни японскую пословицу: «Торчащий гвоздь забивают». Тебе повезло, что ты выходишь из сферы влияния Норы, однако в любой организации быстрый подъем чреват опасностями. Орлы пусть себе парят, но бурундукам лучше держаться подальше от сопел реактивного самолета.

Я кивнул:

— Постараюсь запомнить.

— Стремление преуспеть — полезное качество, только не забывай заметать следы, — продолжал он.

Мордден определенно на что-то намекал: точно, он видел, как я выхожу из офиса Норы. И я испугался. Он играл со мной как садист, как кот с мышью!

Нора вызвала меня к себе по электронной почте, и я приготовился к грозе.

— Адам! Мне только что сообщили.

Она улыбалась.

— Да садись, садись! Я так за тебя рада! Мне, наверное, не стоит об этом говорить, но я счастлива, что мое доброе к тебе отношение так серьезно восприняли. Знаешь, они ведь не всегда прислушиваются.

— Я знаю.

— Я заверила их, что они не пожалеют. У Адама есть все, что нужно, он не обманет ваших ожиданий. Можете мне поверить, уж я-то знаю.

Да, конечно... Где тебе не знать!

— Я поняла, что ты не хотел бы переводиться, и кое-кому позвонила, — сказала Нора. — Как я рада, что у тебя все налаживается!

Я не ответил, потому что задумался: что скажет на все это Уайатт?

37

— Ни хрена себе! — сказал Николас Уайатт.

На долю секунды его лощеное самодовольство дало трещину. Он посмотрел на меня с удивлением, почти с уважением. Почти. В любом случае таким Уайатта я еще не видел, и мне это понравилось.

— Ты шутишь! — Он продолжал смотреть на меня. — Не дай тебе Бог... — Уайатт наконец отвел глаза, и мне полегчало. — Ну и ну...

Мы сидели в его личном самолете «Гольфстрим G-IV», но никуда не летели. Мы — там еще был Мичем — ждали, когда явится очередная девушка босса и они отправятся на Гавайи, где у Уайатта был дом на курорте Уалалай. На Гавайи меня и Мичема, конечно, никто не приглашал. Нас просто подзуживали.

Я никогда раньше не видел частного самолета изнутри. Этот оказался не маленьким: кабина четыре метра на восемнадцать — хоть в футбол играй! Кресла на десять человек, отдельный конференц-зал, две огромные ванные с душами...

Уайатт был в рубашке из черного шелка. Я мысленно пожелал ему заболеть раком кожи.

Мичем улыбнулся Уайатту и тихо сказал:

— Прекрасная идея, Ник!

— Это Джудит, — ответил Уайатт. — Ее идея. — Он покачал головой. — Но вряд ли даже она такое предвидела.

Уайатт взял мобильник, нажал на две кнопки, поднес к уху.

— Джудит, наш мальчик теперь работает на Мистера Номер Один. На большого Кахуну. Консультант генерального директора. — Он помолчал, подмигнул Мичему. — Нет, не шучу! — Еще пауза. — Джудит, лапочка, я хочу, чтобы ты провела ускоренный курс с нашим молодым человеком. — Пауза. — Ну, конечно, это для нас самое важное. Я хочу, чтобы Адам знал его как мать родную. Чтоб у Годдарда в жизни не было лучшего ассистента, чем наш. Хорошо. — Уайатт нажал на отбой, повернулся ко мне и сказал: — Ты только что спас свою задницу, дружок. Арни?

Мичем как будто только этого и ждал.

— Мы прошлись по всем фамилиям «Авроры», которые ты нам дал, — мрачно заявил он. — Дерьмо.

— То есть? — спросил я. Ну и сволочь!

— У них даже нет номеров социальной страховки. Не дури с нами, козел!

— О чем вы? Я переписал их прямо с сайта «Триона».

— Это не настоящие фамилии, придурок! Фамилии админов настоящие, а остальные — фальшивки. Глубоко запрятались: не выгружают инфу даже в собственную сеть. Первый раз о таком слышу.

— Что-то здесь не так, — покачал я головой.

— Ты честно играешь? — спросил Мичем. — Если нет, мы тебя в порошок сотрем. — Он посмотрел на Уайатта. — Прокололся с личными делами.

— Дела убрали из ящика, понятно? — огрызнулся я. — Все подчистили. Не хотят рисковать.

— Что по той кошелке? — вмешался Уайатт.

Я улыбнулся:

— На следующей неделе я с кошелкой встречаюсь.

— Типа свидание?

Я пожал плечами:

— Я ей нравлюсь. Она работает в «Авроре». Так можно выйти на проект.

К моему удивлению, Уайатт просто кивнул:

— Хорошо.

Мичем, похоже, почуял, куда ветер дует, и сбавил обороты. Он-то думал только о том, что я прокололся с личными делами и принес подложный список фамилий, а его босс был доволен тем, что получилось.

— Теперь ты легко заберешься в офис Годдарда, — сказал Мичем. — И начинишь его «жучками».

— Просто песня! — сказал Уайатт.

— И хватит платить ему зарплату в «Уайатте», — продолжал Мичем. — Учитывая, сколько ему положили в «Трионе». Да этот змей получает больше меня!

Уайатта его слова, похоже, позабавили.

— Нет уж, договор есть договор.

— Как вы меня назвали? — переспросил я Мичема.

— Переводить деньги корпорации на его счет рискованно, как бы мы ни осторожничали, — сказал Мичем Уайатту.

— Вы назвали меня змеем, — не успокаивался я, — что это значит?

— Я думал, это безопасно, — заметил Уайатт Мичему.

— Что такое змей? — Я вцепился в слово, как собака в кость, и не собирался разжимать челюсти назло Мичему.

Начальник службы безопасности сделал вид, что не слышит, но Уайатт пробормотал:

— Шпионский жаргон. Воздушный змей. Так называемый консультант, который внедряется к конкуренту и любыми средствами собирает инфу.

— Змей?

— Запускаешь змея, а если он цепляется за дерево, просто обрезаешь бечевку, — сказал Уайатт. — Мы всегда сможем доказать свою непричастность. Понял?

— Обрезаешь бечевку, — тупо повторил я. Если подумать, что в этом плохого? Бечевка — тот же поводок. Но я понимал: если Уайатт обрежет бечевку, он меня просто-напросто подставит.

— Если проколешься, — добавил Уайатт. — А ты не прокалывайся, и никому не придется ничего обрезать. Где, черт возьми, эта сука? Еще две минуты, и полечу без нее.

38

После этой встречи я совершил сумасшедший, но чрезвычайно приятный поступок. Я пошел и купил себе «порше» за восемьдесят кусков.

Раньше я отметил бы приятную новость попроще: надрался бы, приобрел бы пару бутылок шампанского или компакт-дисков. Теперь, конечно, дело другое... Я решил подрезать уай-аттовские постромки и поменять «ауди» от «Уайатта» на «порше» от «Триона».

Вы бывали в автосалоне «порше»? Между прочим, это вам не «хонда аккорд». Тут не ведут в машину с порога. Сначала долгая прелюдия. Вы заполняете целую анкету: почему вы пришли именно сюда, кем вы работаете, и какой у вас знак Зодиака?

А вариантов столько, что голова идет кругом. Вам би-ксеноновые фары? Панель цвета арктического серебра? Просто кожу или мягкую кожу? Колеса спортивного дизайна, спортивно-классического или турбо?

Мне просто был нужен «порше», и не через полгода, пока его сделают на заказ в Штутгарте-Цуффенгаузене, а прямо сейчас. Я хотел уехать на нем из салона. Вналичии оказались две двухместные закрытые «карреры», одна — ярко-красная, вторая — базальтово-черный металлик. Дело решила обивка салона. В красном авто была черная кожа, на ощупь похожая на кожзаменитель и, что хуже всего, прошитая красными нитками. Смотрелось это как-то по-ковбойски, и мне совсем не понравилось. Во второй модели все, даже рычаг передачи и руль, было обито мягкой кожей спокойного коричневого цвета. Я вылез оттуда и сказал: «Беру».

Продавец, наверное, думал, будто я пришел только посмотреть, и очень обрадовался: вы, мол, сделали мудрый выбор! Он даже предложил отогнать мою «ауди» в салон совершенно бесплатно.

За рулем я чувствовал себя летчиком: когда жал на педаль, «порше» ревел будто «Боинг-767». Триста двадцать сил, разгон до ста километров в час за пять секунд — невероятная мощь. Я вставил свежую сборку в проигрыватель, врубил на всю катушку «Перл джем» и рванул вперед на бреющем полете. А жизнь-то налаживается!

Годдард сказал, чтобы я перебрался в квартиру получше и поближе к работе. Кто бы возражал! Давно пора, между прочим.

Сотрудники «Триона» помогли мне расстаться с трущобой, в которой я так долго прозябал, и нашли для меня новую квартиру на двадцать девятом этаже южной башни «Харбор-Суитс». Да, кстати, «Харбор-Суитс» — это два дома-башни, в каждом тридцать восемь этажей и полторы сотни квартир, от одно— до четырехкомнатных. На первом этаже располагался шикарный отель с первоклассным рестораном.

Моя квартира будто сошла со страниц «Архитектурного дизайна». Площадь — сто восемьдесят пять квадратных метров, высота потолков — три с половиной метра, паркет из твердых пород древесины. Помимо спальни, у меня были «библиотека», в которой тоже можно спать, столовая и огромная гостиная.

Из окон от пола до потолка открывался ошеломительный вид, особенно из гостиной: по одну сторону — город, по другую — вода.

Кухня напоминала демонстрацию возможностей какой-нибудь крутой дизайнерской фирмы: холодильник «Саб-Зеро», посудомоечная машина «Мкеле», электрогазовая плита «Викинг» шкафы «Поггенпол», рабочие поверхности под гранит и встроенный грот для спиртного.

Правда, во всех этих красотах не было особой надобности. Если хочешь поужинать дома, достаточно снять в кухне трубку, нажать кнопку и заказать в отеле любое блюдо — и даже повара, который тут же явится и накормит тебя и твоих гостей.

В здании был огромный, оборудованный по последнему слову техники фитнес-клуб, где богатеи со всего города «качались», играли в скуош, занимались дао-йогой, нежились в сауне и попивали протеиновые коктейли.

О парковке тоже позаботились: подъезжаешь к парадному входу, и специальный служащий куда-то угоняет машину, а по твоему звонку подает обратно.

Лифты ездили со сверхзвуковой скоростью, прямо уши закладывало. В кабинах размером почти с мою старую квартиру были стены из красного дерева и мраморные полы.

С охраной дело тоже обстояло получше. Молодчикам Уайатта будет сложнее вламываться и учинять обыски, что мне очень понравилось.

Любая квартира в «Харбор-Суитс» стоила не меньше миллиона. Моя потянула на два. Конечно, не из моего кармана. Все, включая обстановку, было предоставлено «Трион системс» в качестве служебной привилегии.

Переехал я без проблем, потому что не стал ничего перевозить. Уродливый клетчатый диван, кухонный стол, кровать на пружинах с матрацем, дурацкий кофейный столик и прочий хлам я отдал на благотворительность. Когда ребята из Армии спасения взялись за диван, оттуда вывалилась всякая дрянь — бумажки, тараканы, шприцы и упаковки от таблеток. Я оставил себе компьютер, одежду и чугунную сковороду матери (из сентиментальных побуждений — я ее никогда не использовал). Все свои пожитки сложил в «порше», что доказывает, насколько их было мало (в «порше» практически нет багажного места).

Новую мебель я заказал, по совету агента из «Триона», в шикарном мебельном салоне «Домициль»: большие мягкие диваны, в которых можно утонуть, такие же кресла, обеденный стол со стульями почти как из Версаля, огромную кровать с железной рамой, персидские ковры и страшно дорогой матрац фирмы «Дукс». Стоило все это удовольствие кучу денег — но не моих же, правда?

Как раз когда доставляли мебель, Карлос, швейцар, позвонил снизу и сказал, что ко мне пришел некий мистер Сет Маркус. Я сказал: пусть поднимается.

Хотя дверь была настежь распахнута, Сет нажал на звонок и подождал, пока я выйду. Он был в футболке с надписью «Соник Юз» и в рваных «дизелях». Его живые, с сумасшедшинкой, карие глаза потускнели, будто пленкой затянулись; он был весь какой-то пришибленный. Я не мог понять, то ли он под впечатлением, то ли завидует, то ли обижается, что я совсем не звоню, — или все одновременно.

— Привет, чувак! — сказал он. — Я тебя выследил.

— Привет! — ответил я и обнял Сета. — Добро пожаловать в мое скромное жилище. — Других слов я не нашел и почему-то очень смутился. Мне не хотелось, чтобы он все это видел.

Сет остался стоять в коридоре.

— Ты и не думал мне говорить, что переезжаешь?

— Все произошло очень быстро, — объяснил я. — Я хотел позвонить.

Сет вытащил из своей холщовой сумки курьера-велосипедиста бутылку дешевого шампанского «Штат Нью-Йорк» и вручил мне.

— Пришел отметить. Решил, что для пива ты слишком крут.

— Отлично! — сказал я, взяв пузырь и пропустив подколку мимо ушей. — Давай, заходи!

— Ну ты, блин, даешь. Офигеть можно, — тускло, без энтузиазма выговорил Сет. — Ничего себе сарайчик, а?

— Сто восемьдесят пять квадратных метров. Сам смотри. — И я провел его по всей квартире. Сет отпускал дежурные шуточки вроде: «Если это библиотека, где же твои книги?» или «Теперь в спальне не хватает только девчонки». Мою квартиру он назвал «совершенно больной», что на его жаргоне означало одобрение.

Сет помог мне распаковать один из огромных диванов, который стоял посреди гостиной, и мы сели лицом к океану.

— Неплохо, — сказал Сет, поерзав. Мне показалось, что он хочет задрать ноги, но, к счастью, кофейный столик пока не принесли: не хватало еще, чтобы Сет клал на него грязные ботинки! — Ты что, маникюришься? — с подозрением спросил мой друг.

— Иногда, — признался я слабым голосом. И как он заметил такую мелочь, как ногти? Вот черт! — Нужно выглядеть соответственно положению, понимаешь.

— И что у тебя с волосами?

— Ты о чем?

— Тебе не кажется, что они... в общем, какие-то голубоватые?

— Голубоватые?

— Или как у девки. Ты что, мажешься чем-то — гелем, муссом или еще какой хреновиной?

— Ну, гелем немножко, — с раздражением ответил я. — И что с того?

Сет прищурился, покачал головой:

— И одеколоном душишься?

Я решил сменить тему:

— Я думал, ты сегодня на работе.

— А, ты про бар? Не-а, я с этим завязал. Сплошное кидалово.

— Вот бы не подумал.

— Да, со стороны все нормально. А когда работаешь — к тебе относятся как к чертову официанту.

Я чуть не рассмеялся.

— Сейчас у меня работенка покруче, — продолжал Сет. — Я в рекламной команде «Ред булл». Тебе дают классную тачку, ты ездишь и раздаешь бесплатные бутылки, разговариваешь с людьми и все такое. Работаешь, когда хочешь. Мне как раз удобно, после юрфирмы.

— Звучит неплохо.

— Так и есть. И остается масса времени на корпоративные гимны.

— Корпоративные гимны?

— У каждой большой компании есть свой гимн. Ну, какой-нибудь захудалый рок или рэп. — Он фальшиво пропел: — «Трион! Измени свой мир!» Типа того. Если у «Триона» нет, может, замолвишь за меня словечко? Буду получать роялти за каждый раз, когда вы споете мой гимн на корпоративном пикнике.

— Попробую, — улыбнулся я. — Слушай, у меня стаканов нет. Пока еще не довезли. Говорят, что стекло вживую выдули в Италии. Небось даже запах чеснока остался.

— Не суетись. Шампанское, наверное, все равно дерьмовое.

— Так ты все еще работаешь в юрфирме?

Сет немного смутился.

— Это мой единственный постоянный заработок.

— Ясное дело.

— Честное слово, чувак, я работаю по минимуму. Ровно столько, чтобы Шапиро отстал — факсы, копии, Интернет-поиск, все такое, — а в остальное время лажу по сети.

— Круто.

— Я получаю баксов двадцать в час за то, что играю в веб-игры, жгу сидюки и делаю вид, что работаю.

— Здорово, — сказал я. — Неплохо устроился. — А сам подумал: ну и ерунда...

— Точно.

У меня все-таки вырвалось:

— И кого ты больше обманываешь: их или себя?

Сет странно на меня посмотрел:

— Ты о чем?

— Ну, болтаешься на работе как дерьмо в проруби, филонишь — ты себя хоть раз спросил, зачем все это? Какой смысл?

Сет зло сощурился:

— Тебя какая муха укусила?

— В жизни наступает момент, когда нужно брать на себя ответственность, понимаешь?

Он помолчал.

— Ладно. Слушай, не хочешь отсюда смыться, сходить куда-нибудь? У тебя все как у больших, у меня аж крапивница началась.

— Конечно! — Я подумал, не вызвать ли повара, чтобы добить его, но вовремя остановился. Сет бы мне этого точно не простил. Я позвонил вниз и попросил подать машину.

Когда мы спустились, «порше» уже стоял перед входом.

— Твой? — выдохнул Сет. — Не может быть!

— Может, — ответил я.

С Сета наконец слетела маска безразличия.

— Да эта детка сто кусков стоит!

— Меньше. Гораздо. И вообще ее предоставляет компания.

Сет медленно подошел к «порше», в благоговении, как обезьяны к монолиту в фильме «Космическая одиссея 2001 года», и погладил блестящую базальтовую дверцу.

— Все, чувак, колись. Что у тебя за махинации?

— Это не махинации, — начал оправдываться я, залезая в машину. — Оно как бы само получилось.

— Хватит брехать! Ты со мной говоришь, с Сетом. Помнишь такого? Ты наркотики продаешь или что? Бери и меня в долю.

Я глухо рассмеялся. Мы с ревом тронулись с места, и я заметил припаркованную рядом машину дурацкого вида: явно Сета. На облезлой крыше торчала огромная сине-серебряно-красная банка «Ред булл». Позорище.

— Твое чудо?

— Ага. Круто, да? — В голосе Сета особой радости не чувствовалось.

— Ничего, — ответил я и подумал: «Смех какой-то».

— Знаешь, сколько она мне стоила? Нисколько. Катаюсь за так.

— Хорошо устроился!

Сет откинулся на обитое мягкой кожей сиденье.

— Ни хрена себе фонтан... — Он глубоко вдохнул запах новой машины. — Чувак, это круто. Знаешь, я тоже так хочу. Махнемся не глядя?

39

О встрече с доктором Джудит Болтон в головном офисе «Уайатта» не было и речи: меня могли заметить. Но теперь, когда я вышел на большую охоту, нужно было натаскать «крота» поосновательнее. Уайатт настаивал, а я и не сопротивлялся.

Итак, я встретился с Джудит в «Марриотте» в следующую субботу, в номере для деловых свиданий. Из письма я знал, куда идти. Джудит была уже там и успела подключить ноутбук к видеомонитору. Странно, что эта дама до сих пор заставляла меня нервничать. Между прочим, по дороге я заехал и снова постригся за сто долларов, да и одет был прилично, не в то шмотье, какое обычно носил по выходным.

Я, оказывается, забыл, какая Джудит яркая — льдисто-голубые глаза, медно-красные волосы, блестящие красные губы и ногти — и какая жесткая. Я крепко пожал ей руку.

— Ты вовремя, — улыбнулась она.

Я пожал плечами, усмехнулся, показывая, что шутку понял, но мне не смешно.

— Хорошо выглядишь. Жизнь успешного человека тебе идет.

Мы сели за роскошный стол, который лучше смотрелся бы в столовой — моей, например, — и она спросила, как дела. Я рассказал обо всем, хорошем и плохом, включая Чеда и Нору.

— Без врагов не бывает, — сказала Джудит. — Этого следует ожидать. Но они опасны. Ты бросил в лесу горящую сигарету, и, если ее не погасишь, возможно, придется тушить пожар.

— А как ее погасить?

— Об этом позже. Сейчас нас интересует Джок Годдард. Даже если ты больше ничего из нашей встречи не вынесешь, запомни главное: он патологически честен.

Я не мог не улыбнуться. Слышать такое от главной советницы Ника Уайатта, который, наверное, врет даже на приеме у уролога!

В глазах Джудит блеснуло раздражение, и она наклонилась ко мне.

— Я не шучу. Он выделил тебя не просто потому, что оценил твой ум, твои идеи — которые, конечно, совсем не твои, — а потому, что ему импонирует твоя честность. Ты говоришь что думаешь. Ему это нравится.

— И это патология?

— Честность — это его фетиш. Чем ты откровеннее, чем меньше выбираешь слова, тем больше получаешь очков. — Интересно, не смешно ли самой Джудит советовать мне такое: дурачить Джока Годдарда, притворяясь честным? Стопроцентная синтетическая честность, ни грамма натуральных волокон. — Если он заметит обман или подхалимаж, то быстро к тебе остынет. А раз потеряв доверие Джока, ты вряд ли его вернешь.

— Ясно, — нетерпеливо вставил я. — Значит, теперь никакого обмана.

— Милый, ты на какой планете живешь? — оборвала меня Джудит. — Мы не можем его не обманывать. Это же элементарные основы карьеризма! Ты будешь его дурачить, только очень-очень хитро. Ничего очевидного, ничего такого, что он бы унюхал. Годдард чует ложь, как собаки чуют страх. Поэтому тебе нужно казаться абсолютно искренним. Сообщай ему плохие новости, которые другие пытаются приукрасить. Принеси план, который ему понравится, и сам укажи на недостатки. Честность — очень редкий товар в наше время. Как только научишься ее подделывать, считай, что ты в дамках.

— Всю жизнь мечтал, — сухо ответил я.

Джудит не удостоила меня вниманием.

— Люди всегда говорят, что не любят подхалимов, но на самом деле подавляющее большинство начальников обожают подхалимаж, даже когда понимают, что к ним подлизываются. Подхалимаж укрепляет их хрупкое эго, подпитывает чувство собственной важности. Другое дело — Джок Годдард. Ему это не нужно. Поверь мне, он уже достаточно высокого мнения о себе. Его не ослепляет тщеславие. Он не Муссолини, который стремился окружить себя подпевалами. — У меня чесался язык спросить: «Точно как один наш общий знакомый?» — Посмотри, кого он собирает вокруг: умных, сообразительных людей, которые способны быть резкими и откровенными.

Я кивнул:

— То есть он не любит лести.

— Нет, я этого не говорила! Все любят лесть. Но она должна казаться ему правдой. Маленькая притча: однажды Наполеон отправился на охоту в Булонский лес с Талейраном, который хотел произвести на великого полководца впечатление. Лес кишел кроликами, Наполеон убил полсотни и очень радовался. К сожалению, позже он узнал, что кролики были не дикие, а специально купленные слугами Талейрана на рынке, и пришел в ярость. С тех пор Наполеон никогда не доверял Талейрану.

— Пригодится на случай, если Годдард пригласит меня поохотиться на кроликов.

— Мораль в том, — заявила Джудит, — что льстить нужно уметь.

— Ну, я не с кроликами, Джудит. Я скорее с волками.

— А много ты о волках знаешь?

— Кое-что.

— У них все откровеннее, чем у людей. Да, есть самец-альфа, конечно, однако нам интересно другое: иерархия постоянно проверяется. Она очень нестабильна. Иногда самец-альфа бросает свежий кусок мяса на землю перед остальными, отходит на пару шагов и просто наблюдает. Это открытый вызов остальным: мол, попробуйте только понюхать!

— А кто понюхает, становится обедом.

— Неверно. Обычно альфе достаточно злобного взгляда. Или угрожающей позы. Поднять хвост и уши, рыкнуть, показаться больше и злее. А если драки не избежать, альфа будет нападать на наименее уязвимые части тела нарушителя. Он не собирается наносить увечья члену собственной стаи, а уж тем более убивать. Видишь ли, альфа не может жить без других волков. Волки — небольшие животные, которые в одиночку не завалят ни лося, ни оленя, ни карибу. Так что запомни: они постоянно друг друга проверяют.

— То есть так будет и со мной. — Эх, не на того я учился. Надо было ветеринарные курсы оканчивать.

Она искоса посмотрела на меня.

— У людей это не так очевидно, Адам. И все же генеральный директор, как вожак волчьей стаи, хочет, чтобы его команда была сильной. Поэтому демонстрация агрессии иногда приемлема: это признак выносливости, силы, жизнеспособности стаи. Вот почему так важна честность и продуманная прямота. Когда ты льстишь, делай это тонко и неявно, и пусть Годдард думает, что всегда услышит от тебя правду без прикрас. Джок Годдард в отличие от многих других начальников прекрасно понимает: если он хочет быть в курсе того, что происходит в компании, такие помощники необходимы. А если он не в курсе, грош ему цена.

И еще одно. В любых отношениях между ментором и протеже есть что-то от отца и сына, но в нашем случае это выражено еще ярче. Скорее всего ты напоминаешь ему сына, Элайджу.

Годдард действительно так меня называл.

— Мой ровесник?

— Был бы ровесником. Он погиб года два назад, когда ему был двадцать один. Некоторые думают, что после трагедии Годдард очень изменился, даже сдал. Возможно, ты начнешь идеализировать Годдарда, видеть в нем отца, которого хотел бы иметь. Но и он будет видеть в тебе сына, которого потерял. Помни об этом, может пригодиться. И будь осторожнее: иногда он будет к тебе слишком мягок, а иногда — неоправданно требователен.

Джудит нажала на пару клавиш ноутбука.

— А теперь — внимание. Мы посмотрим несколько интервью, которые Годдарддал на телевидении, — одно из «Уолл-стрит уик» с Луисом Рукейзером, несколько на Си-эн-би-си, и еще одно — с Кейти Курик на «Тудэй шоу».

На экране застыло видеоизображение Джока Годдарда — гораздо моложе, но такое же лукавое. Джудит повернулась ко мне.

— Адам, тебе предоставляется экстраординарная возможность. В то же время ситуация осложняется. Теперь тебе будет сложнее передвигаться по компании незамеченным и тусоваться с рядовыми сотрудниками. Парадоксально, однако твоя задача крайне осложнилась. Придется пользоваться всем, что у тебя есть. А сегодня я хочу, чтобы ты выучил Годдарда вдоль и поперек, ясно?

— Ясно.

— Отлично, — сказала она и холодно улыбнулась. — Я знаю, что ясно. — Джудит понизила голос почти до шепота: — Адам, я должна тебя предупредить, ради твоего же блага, — у Ника кончается терпение. Ты сколько недель в «Трионе»? А по секретным проектам до сих пор ничего не принес.

— Так ведь есть же предел... — начал я.

— Адам, — тихо, но угрожающе оборвала Джудит, — с этим человеком шутки плохи.

40

Алана Дженнигс жила в многоэтажке из красного кирпича неподалеку от головного офиса «Триона». Я сразу же узнал ее дом, потому что видел его на фотографии.

Вы замечали: когда начинаешь встречаться с девушкой, обращаешь внимание на то, что с ней связано — где она живет, как одевается, какие любит духи, — и все кажется таким новым, необычным? Ну а у меня получилось наоборот: я знал об Алане больше, чем некоторые мужья — о собственных женах, хотя провел с ней всего час или два.

Я подъехал к дому Аланы на «порше» (разве классные тачки придумали не для того, чтобы производить впечатление на девушек?), поднялся по ступенькам и позвонил. Голос из динамика прощебетал: «Спускаюсь!»

Алана вышла из подъезда в белой крестьянской блузке с вышивкой, черных леггинсах и с крошечной черной сумочкой на плече. Она заколола волосы, темные очки не надела. «Интересно, — подумал я, — носят ли крестьянские блузки крестьяне? И есть ли крестьяне в наше время? А если да, то осознают ли они себя именно крестьянами?» Алана выглядела ошеломляюще. И пахла замечательно, лучше, чем большинство девушек, с которыми я обычно встречался. Цветочный аромат под названием «Флориссимо». Я вспомнил: она покупает его в «Хаус оф Крид» каждый раз, когда бывает в Париже.

— Привет, — сказал я.

— Привет, Адам!

На губах Аланы блестела ярко-красная помада.

— Вот моя машина, — произнеся нарочито небрежно, стоя перед своим новеньким железным конем. Думаю, Алана заметила и автомобиль, и мой костюм от Зенья, и черную тенниску с открытым воротом, и пятитысячедолларовые итальянские часы — и решила, что я любитель внешних эффектов. Алана в крестьянской блузке, я — в прикиде от Зенья. Прелестно: она притворяется бедной, я — богатым. Боюсь, что я перестарался.

Я открыл перед Аланой дверцу (сиденье я предусмотрительно отодвинул, чтобы было просторнее). Внутри стоял сильный аромат новой кожи. Слева на задней части машины осталась наклейка со стоянки «Триона». Сидя в салоне, Алана ее, конечно, не увидит, но когда мы выйдем, должна обратить внимание. Так и лучше: ведь рано или поздно она все-таки узнает, что я работаю в «Трионе», причем на ее старом месте. Странное совпадение — мы ведь познакомились не на работе, — и чем скорее это всплывет, тем лучше. Я даже заготовил глупейшую фразу: «Да ты шутишь! Неужели? Я тоже! Поразительно!»

Мы ехали в ее любимый тайский ресторан. Через какое-то время в салоне наступило неловкое молчание. Алана бросила взгляд на спидометр.

— Здесь поосторожнее. Ловушка. Копы стоят и ждут, когда ты превысишь скорость.

Я улыбнулся, кивнул и вдруг вспомнил строку из одного из ее любимых фильмов-нуар, «Двойная страховка», который позавчера взял напрокат.

— С какой скоростью я ехал, мэм? — спросил я голосом Фреда Макмюррея.

Алана мгновенно все поняла. Умница. Она широко улыбнулась и подхватила:

— Думаю, девяносто миль в час. — Она прекрасно сымитировала голос роковой женщины, Барбары Стэнвик.

— Может, слезете с мотоцикла и выпишете мне штраф?

— Может, на первый раз сделать вам предупреждение? — ответила Алана, и в ее глазах заплясал озорной огонек.

Я запнулся всего на пару секунд, но все-таки вспомнил:

— А если предупреждение не сработает?

— А если я стукну вас по рукам?

Я улыбнулся. У нее здорово получалось.

— А если я зарыдаю и положу голову вам на плечо?

— А не воспользоваться ли вам плечом моего мужа?

— Все, хватит! — сказал я. — Конец сцены. Снято.

Алана радостно засмеялась.

— Откуда ты это знаешь?

— Убил много времени на просмотр старого черно-белого кино.

— Я тоже! А «Двойная страховка», наверное, мой самый любимый фильм.

— Мой тоже. И еще «Бульвар Сансет». — Это тоже из ее досье.

— Точно! «Я большой! Просто кинематограф измельчал».

Пора заканчивать игру, пока я не прокололся: мой запас цитат из фильмов-нуар почти закончился. Я перевел разговор на теннис. Когда остановился перед рестораном, глаза Аланы снова засияли:

— Ты знаешь об этом ресторанчике? Он же самый лучший!

— Не просто самый лучший — единственный.

Здесь машину тоже парковали служащие. Я скрепя сердце отдал ключи от своего новенького «порше» восемнадцатилетнему пареньку, который наверняка захочет прокатиться, если не будет посетителей. Алана так и не заметила трионовской наклейки. Скоро придется заводить разговор о работе. Лучше поднять тему самому, чем ждать, пока это сделает она.

Какое-то время свидание шло как по маслу. После «Двойной страховки» Алана, похоже, расслабилась, почувствовала, что мы родственные души. А я ведь и Ани Ди Франко слушаю — чего желать еще? Ну, может, немного глубины — женщинам, по-моему, всегда нравится в парнях глубина или хотя бы легкая задумчивость. Впрочем, уж чего-чего, а этого мне не занимать.

Мы заказали салат из зеленой папайи и вегетарианские фаршированные блинчики. Я подумал, не назваться ли вегетарианцем, но решил, что вряд ли смогу долго поддерживать репутацию. Поэтому заказал курицу масаман с карри. Алана выбрала вегетарианский карри без кокосового молока — между прочим, я вспомнил, что у нее аллергия на креветки. Мы оба взяли тайское пиво.

От тенниса мы перешли к «Клубу мяча и ракетки». Я поспешил увести разговор в сторону. Не хотелось, чтобы Алана спросила, почему я появился там именно в тот день. Поговорили о гольфе, а потом — об отпуске и летних каникулах. Быстро обнаружилось, что мы из разных слоев общества, хотя меня это не смущало. Алана ведь не собиралась выходить за меня замуж или представлять отцу! Да и не хотелось сочинять легенду про свою семью, уж слишком много мороки. Зачем? Я вроде и так ей нравился. Зато я рассказал Алане, как работал в теннисном клубе и на бензоколонке, причем в ночную смену. Возможно, ей даже стало немного неловко. Она приврала, когда заявила, будто родители заставляли ее часть лета выполнять всякую мелкую работу «в компании, где работает мой папа», и не упомянула, что он генеральный директор. Невинная ложь. Кстати, в компании отца она никогда не работала. Алана проводила лето в пансионатах в Вайоминге, на сафари в Танзании, в Париже в оплаченной папой квартире, а если и работала, то в музее Пегги Гуггенхайм в Венеции, на берегу Большого канала. Эта девушка не качала бензин.

Когда разговор зашел о компании, где «работает» отец Аланы, я напрягся: сейчас прозвучит неотвратимый вопрос «А где работаешь ты?». Однако случилось это гораздо позже и в неожиданно шутливой форме. Алана вздохнула:

— Ну, наверное, теперь надо спросить, кто где работает, да?

— Ну...

— Чтобы потом долго и нудно рассказывать о своей профессии. Я занимаюсь компьютерными технологиями. Достаточно? А ты... Стой, я знаю, не говори!

У меня свело мышцы живота.

— Ты разводишь кур.

Я рассмеялся:

— Как ты догадалась?

— Точно! Разводишь кур, водишь «порше» и носишь костюмы от Фенди.

— Вообще-то от Зенья.

— Не важно. Извини, ты же парень и, наверное, хочешь говорить только о работе.

— Вообще-то нет. — Я скромно добавил: — Предпочитаю жить настоящим моментом, повышая свое самосознание. Знаешь, есть такой буддийский монах, он из Вьетнама, но живет во Франции, Тич Нат Нанх. Так вот он говорит...

— О боги! — воскликнула Алана. — Невероятно! Неужели ты знаешь Тич Нат Нанха?

Честно говоря, я не читал ни одной его книги, но, увидев, сколько из них Алана заказала в «Амазоне», не поленился зайти на пару буддийских сайтов.

— Конечно, — отозвался я таким тоном, будто любой уважающий себя человек знаком с полным собранием его сочинений. — «Чудеса не в том, чтобы ходить по воде, а в том, чтобы ходить по зеленой земле». Надеюсь, я ничего не перепутал.

Вдруг в кармане моего пиджака зазвонил мобильник. Я извинился, достал его и посмотрел, какой номер.

— Секунду! — Я нажал на прием.

— Адам, — раздался бас Антуана, — скорее приезжай! С твоим отцом плохо.

41

Ужин мы так и не доели. Я отвез Алану домой, тысячу раз извинившись. Она повела себя очень понимающе и даже вызвалась поехать в больницу со мной, но я не хотел знакомить ее с отцом. По крайней мере не сейчас — это могло бы все испортить.

Высадив Алану, я рванул вперед на восьмидесяти милях в час и добрался до больницы за пятнадцать минут. К счастью, меня не остановили за превышение. Ворвался в реанимацию совсем не в себе — взъерошенный, напуганный, с резко сузившимся полем зрения. Я думал только об одном: успеть его увидеть, до того как он умрет. Пока ждал очереди у регистратуры, мне казалось, что отец уже умирает и я так и не смогу с ним попрощаться. Я почти выкрикнул его фамилию дежурной медсестре и, услышав ответ, со всех ног бросился туда. В голове крутилось: если бы он умер, сестра бы сказала, значит, он еще живой.

Сначала я увидел Антуана. Он стоял перед зелеными шторами. Лицо его было почему-то исцарапано, в крови и казалось испуганным.

— Что случилось? — крикнул я. — Где он?

Антуан указал на шторы, за которыми слышались голоса.

Ему ни с того ни с сего стало трудно дышать. Потом лицо потемнело, почти посинело. Пальцы тоже. Вот тогда я и вызвал «скорую». — Антуан как будто оправдывался.

— Он?..

— Все нормально. Старый доходяга, а живучий...

— Это он так тебя разукрасил? — спросил я, имея в виду его лицо.

Антуан кивнул, глуповато улыбаясь.

— Он не хотел идти в «скорую». Кричал, что все в норме. Я битых полчаса с ним дрался. Надо было сразу в охапку и в машину. Надеюсь, я не слишком затянул.

Ко мне подошел невысокий темнокожий молодой мужчина в зеленой медицинской форме.

— Вы сын?

— Да, — ответил я.

— Я доктор Пейтел, — представился мужчина. Он выглядел моим ровесником: наверное, еще в ординатуре или интернатуре.

— А... Здравствуйте. — Я сделал паузу. — Э-э... Он выкарабкается?

— Похоже на то. Ваш отец простудился. К сожалению, у него нет респираторных резервов. В такой ситуации даже легкая простуда очень опасна.

— Его можно увидеть?

— Конечно, — сказал доктор Пейтел, отдергивая шторы. Сестра подсоединяла к руке отца капельницу. На рту и носу у него была прозрачная пластмассовая маска, ион смотрел на меня. Внешне отец казался таким же, только как будто усох, и лицо бледнее обычного. Рядом работало несколько мониторов.

Отец поднял руку и стянул маску с лица.

— Надо же, сколько шума, — сказал он. Голос прозвучал слабо.

— Как самочувствие, мистер Кэссиди? — спросил доктор Пейтел.

— Замечательное, — едко ответил отец. — А разве не видно?

— По-моему, лучше, чем у того, кто о вас заботится.

Антуан как раз подошел к нам.

Отец виновато пробормотал:

— А, вот вы про что. Извини, что так получилось, Антуан.

Антуан, который наверняка знал, что более пространного извинения от отца не дождется, с облегчением улыбнулся:

— Это мне урок. В следующий раз буду отвечать ударом на удар.

Отец улыбнулся, как чемпион-тяжеловес.

— Этот человек спас вам жизнь, — сказал доктор Пейтел.

— Да неужели? — съязвил папаня.

— Именно так.

Отец шевельнул головой, поворачиваясь к Антуану.

— И с какой стати?

— Не хотел терять работу, — парировал тот.

Доктор Пейтел тихо сказал:

— У него хороший рентген — для его состояния, и лейкоциты восемь-пять, что тоже нормально. Ему грозила дыхательная недостаточность, но сейчас состояние вроде бы стабилизировалось. Мы начали колоть антибиотики и стероиды внутривенно, а также кислород.

— Кислород в маске? — спросил я. — Или что там?

— В распылителе. Альбутерал и атровент, бронхорасширяющие. — Он наклонился над отцом и вернул маску на место. — Вы настоящий борец, мистер Кэссиди.

Отец только моргнул.

— Слабо сказано! — хрипло рассмеялся Антуан.

— Мы ненадолго отойдем. — Доктор Пейтел задернул штору и отвел меня в сторону. Антуан остался с отцом. — Он еще курит? — строго спросил врач.

Я пожал плечами.

— На пальцах никотиновые пятна. Это, знаете ли, большая глупость.

— Знаю.

— Точнее, самоубийство.

— Он все равно умирает.

— Но это ускоряет процесс.

— А если он сам так хочет? — сказал я.

42

Так и получилось, что мой первый день работы на Годдарда начался с бессонной ночи.

Из больницы я вернулся домой в четыре утра. Сначала хотел часок поспать, однако передумал: обязательно просплю. Не стоит вступать в новую должность с опозданием. Поэтому я сходил в душ, побрился и немного посидел в Интернете, почитал последние новости о конкурентах «Триона» на News.com и Slashdot. Ближе к выходу надел тонкий черный свитер (максимально близкий к фирменным водолазкам Джока Годдарда), брюки хаки и коричневый пиджак в «куриную лапку» — один из немногих «неформальных» нарядов, подобранных для меня экзотической помощницей Уайатта. Теперь я был похож на настоящего члена годдардозской «могучей кучки». Потом позвонил вниз и попросил подогнать «порше».

Швейцар, который дежурил рано утром и вечером, когда я чаще всего приходил и уходил, был латиноамериканцем лет сорока пяти по имени Карлос Авила. У него оказался странный сдавленный голос, будто он проглотил острый предмет и тот застрял в горле. Он мне симпатизировал — думаю, оттого, что я не игнорировал его, как остальные жильцы.

— Что, работа до седьмого пота, Карлос? — спросил я, проходя мимо. Обычно он задавал мне этот вопрос, когда я поздним вечером возвращался домой, выжатый как лимон.

— Спустя рукава, мистер Кэссиди, — сказал он с ухмылкой и отвернулся к телевизору.

Я остановил машину в паре кварталов от кафетерия, который как раз открылся, и заказал тройной гранд-латте. Пока жертва пирсинга и будущий король гранжа нагревал полчашки двухпроцентного молока, я взял почитать «Уолл-стрит джорнал», и мой желудок сжался.

На первой странице была статья о «Трионе». Точнее, о «Тревогах „Триона“». С нечетким снимком Годдарда, неправдоподобно веселого, даже неадекватного. Один из подзаголовков гласил: «Сочтены ли дни основателя „Триона“ Огастина Годдарда?» Мне пришлось прочитать это дважды: голова никак не включалась. Да когда уже гранж-бой справится со своей непосильной задачей?

Статью написал Уильям Балкли, штатный корреспондент «Джорнал». Он нападал на Годдарда едко, умно и был неплохо осведомлен. В статье говорилось, что цены на акции «Триона» падают, продукты устарели, компания («которую мы привыкли считать ведущим производителем потребительской электроники») катится под откос, а Джок Годдард хлопает ушами и потерял к своему детищу всякий интерес. Целый пассаж был посвящен «давней традиции», согласно которой основателей хай-тековских компаний смещали, когда компания достигала определенного размера. Журналист спрашивал: тот ли Годдард человек, чтобы управлять корпорацией после бурного роста, а не только во время него? Много было сказано о филантропии Годдарда, о его хобби — собирать и восстанавливать автомобили, о том, как он сам реставрировал шикарный «бьюик роудмастер» 1949 года выпуска. В конце автор резюмировал: Годдарда очень скоро спишут со счетов.

«Просто замечательно, — подумал я. — Если Годдарда заставят уйти, угадайте, чья голова покатится следом?»

Стоп! Я работаю не на Годдарда. Он мой объект, а настоящий хозяин — Ник Уайатт. Я так переволновался за все это время, что совсем потерял ориентацию.

Наконец гранж-бой вручил мне пластмассовую чашку с кофе. Я всыпал два пакетика сахара, сделал большой глоток и чуть не ошпарился. Решил подождать, накрыл чашку крышкой и сел за стол, чтобы дочитать статью. Журналист, похоже, имел в «Трионе» осведомителей. Кто-то под Годдарда копает.

По дороге на работу я поставил было Ани Ди Франко — купил компакт специально, чтобы побольше узнать об Алане, ко через десять минут выключил. Полный отстой. Некоторые композиции — вообще сплошная болтовня. Уж лучше тогда «Джэй-Зед» или Эминем. Нет, благодарю покорно.

Я вспомнил о статье из «Джорнал» и решил заготовить ответ на случай, если кто-то спросит. Сказать, что это деза, которую запустили гадкие конкуренты? Или что автор упустил из виду реальные факты? (Интересно, какие?) Или что он поднял вопросы, которые требуют обсуждения? Пожалуй, выберу последний вариант. Не важно, насколько обвинения справедливы: главное, как ним отнесутся акционеры. «Уолл-стрит джорнал» читают практически все, и реагировать на статью надо по-любому.

Хотелось бы знать, что это за враги? И правда ли у Годдарда проблемы, и я сел на тонущий корабль? Точнее, не посадил ли меня на тонущий корабль Ник Уайатт? Я усмехнулся: конечно, Годдард потерял нюх. Ведь он взял на работу меня!

Я поднес ко рту кофе, но оказалось, что крышка закрыта неплотно, и теплая бурая жидкость выплеснулась на колени. Теперь брюки выглядели так, словно у меня была авария. Очень кстати, в первый-то день.

Я и не знал, что это только цветочки.

43

По пути из уборной, где я долго вытирал пролитый кофе, но ничего не мог сделать с мокрыми и помятыми брюками, я прошел мимо маленького газетного киоска в вестибюле крыла "А". Там продавались районные газеты, «Ю-Эс-Эй тудэй», «Нью-Йорк таймс», «Файнэншл таймс» на розоватой бумаге и «Уолл-стрит джорнал». Обычно внушительная стопка последних изрядно уменьшилась, хотя было только семь утра. Очевидно, статью уже читал весь «Трион». В каждом почтовом ящике наверняка висели электронные копии с сайта.

Я поздоровался с «секретарем приемной» и поехал на седьмой этаж.

Главный администратор Годдарда, Фло, заранее сообщила, где мой новый офис. Да, именно офис, а не кубик: такого же размера, как у Джока Годдарда (и, если уж на то пошло, у Норы и Тома Лундгрена). Я прошел по коридору мимо офиса Годдарда, где еще было темно, как и на всем этаже. Почти на всем.

Перед моим офисом за столом сидела моя «ассистент-администратор», Джослин Чанг, американка китайского происхождения, в безупречном синем костюме. На вид ей было лет сорок. У Джослин были идеально выгнутые брови, короткие черные волосы и крошечные губы бантиком, покрытые блестящей персиковой помадой. Она с высокомерным видом наклеивала ярлычки на сортировщик писем. Увидев меня, Чанг поджала губы и протянула руку:

— Вы, должно быть, мистер Кэссиди.

— Адам, — сказал я. Стоп, не испортил ли я этим все дело? С другой стороны, держать официальную дистанцию было бы совсем глупо. Во-первых, даже генерального директора все называли Джоком. Во-вторых, я годился Джослин в сыновья.

— Я Джослин, — ответила она с неожиданным бостонским акцентом. — Рада познакомиться.

— Я тоже. Фло говорит, вы здесь целую вечность. Это замечательно. — Прокол. Женщинам такое не говорят.

— Пятнадцать лет, — настороженно произнесла Джослин. — Последние три года я работала с Майклом Гилмором, вашим предшественником. Пару недель назад его перевели, и я ждала назначения.

— Пятнадцать лет! Прекрасно! Мне очень понадобится ваша помощь.

Она кивнула, не улыбаясь, и вдруг заметила у меня под мышкой «Джорнал».

— Вы же не станете говорить об этом мистеру Годдарду?

— Вообще-то я хотел, чтобы вы вставили статью в рамку. Подарим ему, пусть повесит у себя в офисе.

Джослин долго с ужасом на меня смотрела и наконец нерешительно улыбнулась.

— Это шутка, — сказала она. — Да?

— Да, шутка.

— Простите. Мистер Гилмор не отличался чувством юмора.

— Ничего страшного. Я тоже им не отличаюсь.

Она кивнула, не зная, как реагировать.

— Очень хорошо... — Джослин посмотрела на часы. — В семь тридцать собрание у мистера Годдарда.

— Он еще не пришел.

Джослин снова посмотрела на часы.

— Придет. Уже должен быть. Босс очень пунктуален. Постойте! — Она вручила мне документ страниц на сто, в красивом переплете из синего кожзаменителя с надписью «Бейн и компания». — Фло сказала, что мистер Годдард хочет, чтобы вы прочитали это до собрания.

— Оно через две с половиной минуты!

Джослин пожала плечами.

* * *

Первое испытание? До собрания я не успел бы прочитать и страницы этой белиберды, а опаздывать я точно не собирался. «Бейн и компания» — дорогая консалтинговая фирма, которая набирает парней моего возраста с таким же багажом знаний, если не меньше, и превращает их в слюнявых идиотов. Их заставляют ходить по компаниям, писать отчеты и за свои так называемые консультации выставлять счета на сотни тысяч долларов. На папке была пометка: «„Трион“; совершенно секретно». Я быстро пролистал пару страниц, и в глаза сразу бросились модные словечки: «рационализированный подход к управлению», «конкурентное преимущество», «оценка производственных операций», «неэффективность затрат», «отрицательный эффект масштаба», «минимизация экономически невыгодной деятельности»... Чтобы понять, к чему это, читать было не нужно.

Сокращение. Сезон охоты на обитателей кубиков открывается.

Клево. Добро пожаловать в высший эшелон.

44

Фло пригласила меня внутрь. За круглым столом в заднем офисе сидел Годдард с Полом Камилетти и еще одним человеком: на вид лет шестьдесят, лысоватый, с седой челкой, старомодный серый костюм в шотландскую клетку, дешевые рубашка и галстук, на правой руке большая печатка. Я узнал его: Джим Колвин, главный инженер «Триона».

Задний офис не отличался по размерам от главного — три на три метра, — и четверым за столом было тесновато. Почему бы таким большим начальникам не собраться в каком-нибудь конференц-зале? Я поздоровался, нервно улыбнулся, сел на стул рядом с Годдардом, положил на стол папку «Бейн» и поставил чашку кофе, предложенную Фло. Потом достал блокнот с желтыми листочками, ручку и приготовился записывать. Годдард и Камилетти были в рубашках, без пиджаков — и не в черных водолазках. На шее у Годдарда висели очки в черной оправе. Сегодня он казался еще более старым и усталым, чем во время нашей последней встречи. На столе лежало несколько копий статей из «Уолл-стрит джорнал», одна размечена желтым и зеленым маркерами.

Когда я сел, Камилетти нахмурился:

— Это кто? — Не очень-то гостеприимно.

— Помнишь мистера Кэссиди?

— Нет.

— С собрания группы «Маэстро». Это он сказал про военных.

— А, ваш новый ассистент... — сухо сказал Камилетти. — Все понятно. Добро пожаловать в центр ремонтно-восстановительных работ, Кэссиди.

— Джим, это Адам Кэссиди, — представил меня Годдард. — Адам, это Джим Колвин, наш главный инженер.

Колвин кивнул:

— Очень приятно.

— Мы как раз говорили об этой чертовой статье из «Джорнал», — сказал Годдард, — и о том, как теперь быть.

— Ну, — напыжился я, — это всего лишь газетная статья. Через пару дней все о ней забудут.

— Черта с два! — рявкнул Камилетти и уставился на меня такими страшными глазами, что я чуть не превратился в камень. — Статья в «Джорнал»! На первой странице. «Джорнал» читают все: члены правления, институционные инвесторы, аналитики. Это катастрофа!

— Да, хорошего мало, — признал я и зарекся выступать. Годдард шумно выдохнул.

— Сейчас главное — не перекрутить мяч, — сказал Колвин. — Не показать, что мы испугались. — «Перекрутить мяч» — интересное выражение. Значит, он или спортсмен, или болельщик.

— Соберем начальников отделов инвестиций и корпоративных коммуникаций и напишем письмо главному редактору, — предложил Камилетти.

— Да черт с ним, с «Джорнал»! — оборвал его Годдард. — Надо предложить эксклюзивное интервью «Нью-Йорк таймс». Скажем, что поднимем вопросы, которые беспокоят всю отрасль. Они клюнут.

— Можно и так, — сказал Камилетти. — Но никаких громких протестов. Не хватало, чтобы «Джорнал» написал ответную статью и поднял еще больше шума.

— У меня создалось впечатление, что репортер «Джорнал» получил информацию изнутри, — вставил я, забыв, что решил держать рот на замке. — Мы знаем, кто это мог бы быть?

— Пару дней назад мне приходила голосовая почта, но я был в отъезде, — сказал Годдард. — Вот он и написал, что до меня «не достучаться».

— Наверное, он и мне звонил... Впрочем, не знаю, могу проверить почту. Только я ему точно не перезванивал, — добавил Камилетти.

— Едва ли кто-то из наших сознательно пошел бы на такое, — сказал Годдард.

— Конкуренты, — отрубил Камилетти. — Например, «Уайатт».

На меня никто не взглянул. Знают ли помощники Годдарда, что я работал в «Уайатте»?

Камилетти продолжал:

— Он сплошь и рядом цитирует наших торговых посредников — «Бритиш Тел», «Водафон», «ДоКоМо», — якобы мобильные телефоны перестали продаваться. Собаки не едят собачий корм. Как репортер из Нью-Йорка вообще дозвонился до японского «ДоКоМо»? Тут не обошлось без «Моторолы», «Уайатта» или «Нокии».

— Как бы то ни было, — сказал Годдард, — дело сделано. Я не пиарщик, а директор. Подумаешь, глупая писулька! Исказили факты, приврали — что тут такого? Если не считать мрачного заголовка, ничего нового я не прочитал. Мы сводим дебет с кредитом каждый квартал. Уолл-стрит в нас души не чает. Прибыль еле ползет — Господи, так ведь вся отрасль страдает! Пустое ерничанье. Что ж, и на старуху бывает проруха.

— На какую старуху? — не понял Колвин.

— Додуматься же: якобы мы впервые за пятнадцать лет терпим убытки в квартале... — вздохнул Годдард.

Камилетти покачал головой и тихо сказал:

— Нет. Все куда хуже.

— О чем ты говоришь? — удивился Годдард. — Я только что приехал с совещания по сбыту в Японии, там все отлично!

— Мне пришел анонс статьи еще вчера вечером, — сказал Камилетти, — и я сразу написал финдиректорам в Европе и Азиатско-Тихоокеанском регионе, затребовав данные по внутренним доходам за неделю.

— И что? — спросил Годдард.

— Ковингтон из Брюсселя связался со мной час назад, Броди из Сингапура — ночью. Цифры выглядят паскудно. Стартовая продажа прошла удачно, а на рынке — полный провал. Эти регионы дают нам шестьдесят процентов дохода. Без них мы катимся под откос. Дело в том, Джок, что в этом квартале мы прогораем, и прогораем серьезно. Это самая настоящая катастрофа.

Годдард взглянул на меня.

— Адам, эта информация не должна дойти до чужих ушей, предупреждаю, ни слова...

— Конечно.

— У нас есть, — начал Годдард, запнулся, потом продолжил: — Господи, у нас же есть «Аврора»...

— Доходы от «Авроры» начнут поступать лишь через несколько кварталов, — сказал Камилетти. — А нам нужно выплыть сейчас. И вот что: когда эти цифры обнародуют, акции резко упадут, — продолжал он уже тише. — Прибыль за четвертый квартал снизится на двадцать пять процентов! Мы потеряем значительную сумму.

Камилетти сделал паузу и посмотрел на Годдарда.

— По моим подсчетам, убыток до выплаты налогов составит почти полмиллиарда долларов.

Годдард сморщился:

— Боже мой!

Камилетти продолжал:

— Как мне сообщили, инвестиционный банк в Бостоне уже собирается перевести нас из категории «повышенный вес» в «среднерыночный». Значит, наши акции перестанут покупать. А это до того, как все вышло наружу.

— Боже милостивый, — простонал Годдард, качая головой. — Так несправедливо, если подумать, что у нас в кармане!

— Вот почему нужно еще раз внимательно на это посмотреть, — сказал Камилетти, ткнув указательным пальцем в синюю папку.

Годдард забарабанил пальцами по своей копии. Я заметил, что у него опухшие суставы, а руки покрыты печеночными пятнами.

— Что ж, переплет красивый. Во сколько он нам обошелся?

— Вам лучше не знать, — сказал Камилетти.

— Лучше не знать, да? — Он покривился. — Пол, я пообещал людям, что никогда не буду этого делать. Я дал слово.

— Господи, Джок, если дело в вашем эго, в тщеславии...

— Дело в том, что я должен держать слово. Я хочу, чтобы мне верили.

— Что ж, не нужно было давать такие обещания. Никогда не говори «никогда». В любом случае вы говорили это в других экономических условиях. В доисторические времена. В мезозойскую эру! Когда «Трион» летел вверх будто сверхсветовая ракета. Мы — одна из немногих компаний отрасли, в которых еще не было сокращений.

— Адам, — Годдард повернулся ко мне, глядя поверх очков, — ты успел просмотреть весь этот бред?

Я покачал головой.

— Мне дали его только пару минут назад. Успел лишь пролистать.

— Я хочу, чтобы ты внимательно прочитал прогнозы по потребительской электронике. Страница восемьдесят с чем-то. Тебе это должно быть знакомо.

— Прямо сейчас? — спросил я.

— Прямо сейчас. И скажи мне, насколько они реальны.

— Джок, — вмешался Джим Колвин, — получить правдивую информацию от любого начальника отдела почти невозможно. Они защищают своих людей, свою территорию.

— Поэтому здесь Адам, — ответил Годдард. — У него нет своей территории.

Я лихорадочно листал отчет, делая вид, что понимаю.

— Пол, — сказал Годдард, — мы все это уже проходили. Ты собираешься сказать, что, если мы хотим остаться в спортивной форме, нам придется уволить восемь тысяч человек.

— Надо сохранять не форму, а платежеспособность. Десять тысяч.

— Ясно. Тогда скажи вот что: нигде в этом чертовом трактате не сказано, что компания, которая сокращает, или, если хочешь, оптимизирует штаты, в конечном счете выигрывает. Говорят всегда о сиюминутной выгоде. — Камилетти хотел что-то возразить, но Годдард продолжал: — Знаю, знаю, все так делают. Это условный рефлекс. Дела пошли плохо? Уволь пару человек. Выброси балласт. Увеличит ли это стоимость акций или долю рынка? Черт возьми, Пол, ты же знаешь не хуже меня — как только небо снова расчистится, мы опять возьмем их к себе. Стоит ли устраивать всю эту катавасию?

— Джок, — возразил Джим Колвин, — это то, что называется правилом «восемьдесят на двадцать» — двадцать процентов людей выполняют восемьдесят процентов работы. Мы просто срезаем лишний жир.

— Так называемый жир — преданные работники «Триона», — парировал Годдард. — Мы твердим им о лояльности и взаимном доверии. И это взаимное доверие? Они служат нам верой и правдой, а что делаем мы? Я вот что скажу: если пойти по этому пути, теряешь не только людей. Теряешь людское доверие. Если наши сотрудники выполнили свою часть договора, почему мы отказываемся от своей? Это просто подлость!

— Благодаря тебе, Джок, — сказал Колвин, — многие сотрудники «Триона» за десять лет сделали состояние.

Все это время я лихорадочно вчитывался в таблицы прогнозируемых доходов, пытаясь сравнить их с цифрами, которые видел ранее.

— Сейчас не время для благородства, Джок, — сказал Камилетти. — Мы не можем себе этого позволить.

— Нет, это не благородство, — ответил Годдард, продолжая барабанить по столу. — Я настроен крайне прагматично. Я не против с помощью сокращения избавиться от халявщиков, лентяев и нахлебников. Скатертью дорожка. Однако масштабные сокращения ухудшают рабочую дисциплину. Люди будут уходить в отпуска и на больничные или стоять вокруг водоохладителя и делиться последними сплетнями. Работа будет парализована. Выражаясь твоими словами, Пол, снизится продуктивность.

— Джок... — начал Колвин.

— У меня другое правило «восемьдесят на двадцать», — не унимался Годдард. — Если мы начнем сокращения, восемьдесят процентов оставшихся сотрудников смогут уделять работе не больше двадцати процентов внимания. Адам, что скажешь о прогнозах?

— Мистер Годдард...

— Я уволил последнего человека, который меня так назвал. Я улыбнулся:

— Джок. Скажу прямо: во многих цифрах я не разбираюсь и не стану делать огульных заявлений. Слишком это важный вопрос. Я знаком только с данными по «Маэстро» и вижу, что прогноз слишком оптимистичен. Если мы не договоримся с Пентагоном, эти цифры крайне завышены.

— Го есть мы можем оказаться в еще худшем положении, чем утверждают наши консультанты за сотню тысяч долларов.

— Да, сэр. По крайней мере судя по «Маэстро».

Годдард кивнул.

Камилетти сказал:

— Джок, позвольте мне привести конкретный пример. Мой отец был школьным учителем, понимаете? Он выучил на свою зарплату шестерых детей, только не спрашивайте меня как. Теперь и он, и моя мать живут на его скудные накопления, вложенные, между прочим, в акции «Триона», потому что я ему так посоветовал. Вложено у него, по нашим понятиям, совсем немного, но из этого он уже потерял двадцать шесть процентов. И потеряет еще больше. Что там «Фиделити»? Подавляющее большинство наших акционеров — простые люди вроде Тони Камилетти. Что мы скажем им?

У меня было сильное подозрение, что Камилетти все сочинил и на самом деле его отец-инвестор живет за красивым забором в Бока-Ратоне и играет в гольф, но у Годдарда заблестели глаза.

— Адам, — сказал Годдард, — ты ведь меня понимаешь, правда?

Я замер, как олень в свете фар. Я прекрасно понимал, чего ждет от меня Годдард. И все-таки покачал головой:

— Мне кажется, если вы не сделаете это сейчас, то через год, возможно, придется сокращать еще больше. Так что, боюсь, я согласен с мистером... с Полом.

Камилетти похлопал меня по плечу. Я немного отстранился: и так получается, что играю против собственного босса. Хорошенькое начало!

— Какие условия ты предлагаешь? — вздохнул Годдард.

Камилетти улыбнулся:

— Четыре недели выходного пособия.

— Независимо от того, сколько они у нас проработали? Нет. Две недели за каждый год, плюс еще две недели за каждый год свыше десяти.

— Это сумасшествие, Джок! В некоторых случаях нам придется выплачивать годовое содержание, а то и больше.

— Точно что содержание, — пробормотал Джим Колвин.

Годдард пожал плечами:

— Или мы сокращаем на этих условиях, или не сокращаем вообще. — Он печально посмотрел на меня. — Адам, если вы с Полом когда-нибудь пойдете в ресторан, не давайте ему выбирать вино. — Потом повернулся к своему финансовому директору: — Ты хочешь, чтобы сокращения вступили в силу с первого июня, так?

Камилетти осторожно кивнул.

— Мне помнится, — сказал Годдард, — что мы подписали годичный контракт с сотрудниками «Кейблсайн», компанией, которую мы приобрели в прошлом году, и он истекает тридцать первого мая. Разница всего в один день.

Камилетти пожал плечами.

— Пол, это почти тысяча работников, которые получат месячную зарплату плюс добавку за каждый год работы — если мы назначим сокращения на день раньше. Приличное выходное пособие.

— Квартал начинается первого июня.

— Я на такое не пойду. Извини. Назначай на тридцатое мая. Что касается тех работников, чьи опционы ниже ватерлинии, дадим им двенадцать месяцев, чтобы их закрыть. Я добровольно снижаю собственную зарплату — до доллара. А ты, Пол?

Камилетти нервно улыбнулся:

— У вас гораздо больше опционов, чем у меня.

— Мы сделаем это один раз, — сказал Годдард. — Один раз и по-хорошему. Второго сокращения не будет.

— Понял, — сказал Камилетти.

— Хорошо, — вздохнул Годдард. — Как я сам тебе говорил, нельзя останавливаться посреди переправы. Только скачала я хочу обсудить это со всеми менеджерами. Организуй собрание. Кроме того, я должен связаться с нашими инвестиционными банкирами. Если пойдут слухи — а я боюсь, что так и будет, — завтра, после закрытия торгов, пустим по внутренней сети мое выступление, которое я сейчас запишу. Одновременно приготовим публичное явление. До этого утечки информации не должно быть — это деморализует.

— Если хотите, объявлю я, — сказал Камилетти. — Это сохранит вашу репутацию.

Годдард сердито посмотрел на него.

— Я не собираюсь сваливать все на тебя! Ни в коем случае. Моя слава, мои фотографии на обложках — значит, и вина моя. Это по справедливости.

— Просто вы давали им обещание. Начнутся разговоры... Годдард бодро пожал плечами, хотя вид у него был совсем расстроенный.

— Наверное, теперь меня прозовут Годдард-бензопила или что-то в этом духе.

— По-моему, Джок-нейтрон звучит лучше, — сказал я, и Годдард впервые по-настоящему улыбнулся.

45

Я вышел из офиса Годдарда, сам не понимая, почему мне так не по себе.

Первое собрание прошло удачно, я даже не слишком опозорился. И к тому же я узнал важную секретную информацию, которая повлияет на судьбу многих людей...

Вот в чем дело: в душе я давно решил, что не расскажу об этом Уайатту и компании. Я не обязан доставлять им такие сведения: я же занимаюсь секретными проектами! В любом случае откуда им знать, что я что-то утаиваю? А о сокращении в «Трионе» могут услышать и по телевизору.

В задумчивости я вышел из лифта на третьем этаже, чтобы пообедать в столовой. Вдруг передо мной возникла знакомая фигура: в лифт зашел тощий высокий парень под тридцать с плохой стрижкой.

Увидев меня, он закричал:

— Привет, Адам!

Еще до того как я вспомнил его имя, внутри у меня все сжалось. Мой задний мозг животного уловил опасность первым.

Я кивнул, не останавливаясь. Мое лицо залилось краской.

Это был Кевин Гриффин. Дружелюбный, хотя и глуповатый на вид парень, неплохой игрок в баскетбол — мы иногда играли в «Уайатт телеком». Он работал в отделе продаж торговым агентом. Я знал, что под маской дурачка скрывается очень наблюдательный и целеустремленный человек. Он всегда перевыполнял норму и добродушно подшучивал над моим отношением к работе.

Другими словами, он знал, кто я на самом деле такой.

— Адам! — не отставал Кевин. — Адам Кэссиди! Эй, что ты тут делаешь?

Продолжать делать вид, что я его не замечаю, было невозможно.

Кевин удерживал двери лифта.

— А, привет, Кевин! — сказал я. — Ты теперь тут работаешь?

— Да, в отделе продаж! — Кевин сиял так, будто пришел на встречу выпускников. Потом понизил голос: — А тебя разве не выперли из «Уайатта» из-за той вечеринки? — Он хихикнул, не злорадно, скорее заговорщически.

— Да нет, — чуть помедлив, ответил я, с трудом поддерживая веселый тон. — Оказалось, что все это большое недоразумение.

— Ясненько, — с сомнением протянул он. — А чем ты занимаешься?

— Все тем же, все тем же, — ответил я. — Слушай, рад был тебя увидеть, но извини, мне надо бежать.

Лифт медленно закрылся, и в течение этого времени Кевин не сводил с меня удивленных глаз.

Плохи мои дела.

Загрузка...