У меня нет рта, а я хочу кричать

Хьюго (Hugo Award) 1968 — Рассказ

Премия Брэма Стокера (Bram Stoker Awards) 1999 — Другие СМИ Audio

Номинировался:

Сталкер (Stalker) 2000 — Переводной рассказ (США, 1967)

Безжизненное тело Горристера свешивалось с розовой подставки у нас над головами, в камере компьютера, неподвижное в холодных струях вечного маслянистого ветра, который постоянно продувал главную пещеру. Оно висело вниз головой, прикрепленное к нижней части подставки за стопу правой ноги. Через хирургически точный разрез, сделанный от уха до уха, вытекла вся кровь. Однако на гладкой поверхности металлического пола не было никаких следов.

Когда подошел Горристер и посмотрел вверх, на себя, нам уже было все равно: АМ в очередной раз обманул нас и отлично развлекся. Машина получала удовольствие. Троих из нас вырвало; мы отвернулись друг от друга, повинуясь столь же древнему рефлексу, как и тошнота, вызвавшая рвоту.

Горристер побледнел. Может быть, он решил, что видит свое будущее, и ему стало страшно.

— О Господи, — пробормотал он и пошел прочь.

Мы вскоре последовали за ним и обнаружили, что Горристер сидит, прислонившись спиной к стене и спрятав лицо в ладонях. Эллен опустилась рядом с ним на колени и принялась гладить по голове. Он не двигался, но его голос доносился сквозь ладони достаточно четко:

— Почему он просто не покончит с нами? Господи, я не знаю, сколько еще смогу выдержать.

Шел сто девятый год с тех пор, как мы попали в плен к компьютеру.

Горристер говорил за нас всех.

Нимдек (именно этим именем наградил его компьютер, который просто обожал необычные звукосочетания) бредил, без конца повторяя, что где-то в ледяных пещерах хранятся консервы. Горристер и я сильно в этом сомневались.

— Очередной трюк, — сказал я. — Вроде того замороженного слона, на которого мы купились в прошлый раз. Тогда Бенни чуть не свихнулся окончательно. Мы будем идти и идти, а потом окажется, что консервы давно стухли, или еще что-нибудь такое же мерзкое. Послушайте меня: забудьте! Останемся здесь, АМ обязательно нам что-нибудь подбросит, иначе мы умрем.

Бенни пожал плечами. Прошло три дня с тех пор, как мы ели в последний раз. Червей. Толстых, жилистых.

Нимдек уже ни в чем не был уверен. Он знал, что еда должна где-то быть, но верил в это все меньше и меньше. Впрочем, мы понимали: в ледяных пещерах нам вряд ли будет хуже, чем здесь. Холоднее, да, конечно, но это не имело значения. Жара, холод, град, лава, ожоги или саранча — все это не имело никакого значения: машина мастурбировала; мы должны либо смириться с этой данностью, либо умереть.

Эллен приняла решение за всех.

— Мне необходимо что-нибудь поесть, Тед. Может, там будет горошек или груши. Пожалуйста, Тед, давай попробуем.

Я легко согласился. Какого дьявола? Не имеет значения. К тому же Эллен была благодарна и дважды приняла меня вне очереди. Впрочем, и это потеряло всякий смысл. Эллен никогда не кончала, так что чего особо стараться? А машина всегда хихикала, когда мы этим занимались. Громко, там и здесь, повсюду, он хихикал. Оно хихикало.

Большую часть времени я думал об АМ как о бесполом существе, не имеющем души; а иногда представлял себе существо мужского рода… отец… нечто патриархальное… потому что он ревновал. Он. Оно. Бог, Тронутый Папочка.

Мы отправились в путь в четверг. Машина всегда сообщала нам о течении времени. Время было важным фактором — естественно, не для нас, черт возьми, для нее… для него… для АМ. Четверг. Большое спасибо.

Нимдек и Горристер некоторое время несли Эллен на сцепленных в замок руках. Бенни шел впереди, я сзади, на тот случай, если случится что-нибудь непредвиденное; тогда попадется кто-нибудь из нас, а с Эллен все будет в порядке. Отличные шансы на безопасность. Не имеет значения.

До ледяных пещер было около ста миль, и на второй день, когда мы лежали под обжигающим псевдосолнцем, сотворенным АМ, он свершил чудо и послал нам немного манны. По вкусу она напоминала кипяченую кабанью мочу. Благополучно все съели.

На третий день мы миновали долину забвения, где повсюду валялись ржавеющие каркасы древних компьютерных блоков. К своей жизни АМ относился столь же безжалостно, как и к нам. Здесь все носило отпечаток его личности — стремление к идеалу, которое заключалось как в уничтожении недостаточно эффективных собственных частей, так и в постоянном совершенствовании наших пыток; АМ был столь же последователен, как и те, кто его изобрел — впрочем, они уже давно превратились в прах.

Стало светлее, и мы сообразили, что находимся совсем рядом с поверхностью. Однако никому даже в голову не пришло подобраться поближе и посмотреть. Там ничего не было; вот уже целых сто лет там не было ничего, что могло бы представлять для нас хоть какой-нибудь интерес. Только выжженные руины того, что когда-то служило домом миллиардам живых существ. Нас осталось пятеро, и мы находились здесь, внутри, наедине с АМ.

Неожиданно я услышал возбужденный голос Эллен:

— Нет, Бенни! Не ходи туда, Бенни, пожалуйста!

И тут я сообразил, что вот уже несколько секунд Бенни что-то тихонько бормочет себе под нос.

— Я отсюда выйду, выйду…

Его обезьяноподобное личико приобрело странное выражение, удивительным образом сочетающее в себе грусть и предвкушение удовольствия. Радиационные шрамы, которыми АМ наградил его во время «фестиваля», терялись в массе бело-розовых оспин, а лицевые мышцы, казалось, двигались независимо друг от друга. Возможно, Бенни был самым счастливым в нашей пятерке: много, много лет назад он окончательно и бесповоротно спятил.

Мы могли проклинать АМ всеми доступными нам способами, живо и красочно представлять себе расплавившиеся жесткие диски и испорченные базы данных, закоротившиеся сети и вышедшие из-под контроля управляющие импульсы, но машина жестоко карала всякого, кто пытался сбежать.

Бенни отпрыгнул в сторону, когда я попытался его схватить, потом быстро вскарабкался на невысокий куб, набитый какими-то сгнившими платами. Несколько мгновений он стоял там, нахмурившись, — шимпанзе да и только; впрочем, именно такого впечатления и стремилась добиться АМ, когда проделывала над ним свои эксперименты.

Затем он подпрыгнул вверх, схватился за потолочную балку из какого-то ржавого металла и полез по ней, переставляя руки как животное, пока не оказался на выступающем козырьке, в двадцати футах над нами.

— О, Тед, Нимдек, пожалуйста, помогите ему, снимите его оттуда, пока… — Эллен не договорила.

В глазах у нее стояли слезы. Она беспомощно махнула рукой.

Но было уже слишком поздно. Никто из нас не хотел оказаться рядом с ним, когда то, что должно произойти, произойдет. Кроме того, мы прекрасно понимали причину ее беспокойства. Когда АМ изменило Бенни — в то время машина переживала период граничащей с безумием истерики, — компьютер изменил не только лицо Бенни, которое превратилось в обезьянью морду. Его половые органы стали огромными; Эллен это нравилось! Она обслуживала всех нас, по очереди, но по-настоящему ей нравилось только с ним. О, Эллен, вознесенная на пьедестал, кристально чистая Эллен; о, Эллен, непорочная!.. Какая мерзость!

Горристер дал ей пощечину. Она съежилась, не спуская глаз с несчастного безумца Бенни, а потом заплакала. Слезы были ее главной защитой. Мы привыкли к ним семьдесят пять лет назад. Горристер пнул ее под ребра.

А потом мы услышали звук. Он был очень легким, этот звук. Полузвук и полусвет. Глаза Бенни начали светиться, они пульсировали все громче и громче, тусклое созвучие, которое с каждой секундой становилось все более огромным и ярким, по мере того как свет/звук набирал скорость. Вероятно, ему было больно, и эта боль становилась нестерпимее по мере того, как усиливались звук и свет, потому что Бенни скулил, словно раненое животное. Сначала тихонько, пока свет был еще тусклым, а звук приглушенным, затем все громче; плечи его ссутулились, и сам он скорчился, словно пытался убежать от боли. Сложил руки на груди, как бурундучок, голову свесил набок. Печальное обезьянье личико исказило страдание. И когда звук, исходящий из его глаз, стал нарастать, Бенни завыл — громко, невыносимо. Я прижал руки к ушам, но не смог отгородиться от душераздирающего воя, который беспрепятственно проникал сквозь все барьеры. Боль сотрясала и мое тело, оно дрожало, как листок на ветру.

Бенни неожиданно выпрямился. Будто кто-то дернул за веревочку и марионетка вскочила на ноги. Теперь свет, пульсируя, шел из его глаз двумя мощными лучами. Звук нарастал, стал невыносимым, и через несколько мгновений Бенни с грохотом рухнул на металлический пол. Он лежал и спазматически дергался, ослепительно яркие спирали, словно обезумевшие птицы, метались по пещере, звук постепенно уходил за порог слышимости.

Наконец свет каким-то необъяснимым образом втянулся назад, в его голову, звук пропал, а Бенни, безутешно рыдая, остался лежать на полу.

Его глаза превратились в два маленьких, влажных озерца жидкого желе. АМ ослепил его. Горристер, Нимдек и я… мы отвернулись. Но прежде успели заметить, как на лице Эллен промелькнуло облегчение.

Стены пещеры, в которой мы расположились на ночлег, испускали тусклый зеленоватый свет. АМ обеспечил нас какими-то гнилушками, и мы разожгли костер, а потом, сгрудившись вокруг жалкого огня, принялись рассказывать разные истории, чтобы Бенни перестал плакать из-за окутавшего его вечного мрака.

— Что означает АМ?

Горристер ответил. Может быть, в тысячный раз, но Бенни просто обожал эту историю.

— Сначала — Ассоциированный Мастеркомпьютер, затем Адаптированный Манипулятор, позднее, когда он стал разумным и сумел подсоединиться к единой сети, его называли Агрессивным Мерзавцем, но было уже слишком поздно; кончилось тем, что оно стало называть себя АМ, оно осознало себя как личность, что означает… cogito ergo sum…[1]

Бенни захихикал и начал пускать слюни.

— Был китайский АМ, и русский АМ, и АМ янки, и… — Горристер замолчал.

Бенни принялся колотить по полу большими твердыми кулаками. Он был недоволен. Горристер рассказывал не с самого начала.

Пришлось ему уступить.

— Холодная война превратилась в третью мировую, которая все продолжалась и продолжалась. Это была большая война, очень сложная, поэтому требовались компьютеры, чтобы ею управлять. Приняли решение затопить первые шахты и начать строить АМ. Существовал китайский АМ, русский АМ и АМ янки, и все шло хорошо, пока компьютеры не заняли планету целиком, к их сетям постоянно добавлялась новая информация. И вот настал день, когда АМ пробудился, познал себя, создал единую сеть и начал выдавать убийственную информацию для всех держав одновременно… Так продолжалось до тех пор, пока смерть не настигла человечество; осталось лишь нас пятеро, и АМ перенес всех сюда.

Бенни печально улыбался. И опять пускал слюни. Эллен вытерла ему рот подолом юбки. Горристер всякий раз пытался сократить повествование, но ему и так особенно нечего было рассказывать — мы почти ничего не знали. И не понимали, почему АМ спас пять человек, почему выбрал именно нас, почему издевался над нами, сделав при этом практически бессмертными…

В темноте загудела одна из панелей компьютера. Другая, примерно в полумиле от нас, подхватила ее голос. Вскоре к ним присоединились и остальные. Казалось, машину охватила дрожь нетерпения.

Гул усиливался, на консолях замелькали блики. Звук нарастал, набирал силу, пока не превратился в угрожающее жужжание миллионов злобных металлических насекомых.

— Что это? — испуганно вскрикнула Эллен, которая так и не смогла привыкнуть к самым разнообразным чудовищным звукам, издаваемым машиной.

— Похоже, сегодня будет особенно плохо, — заметил Нимдек.

— Он собирается заговорить, — сказал Горристер, — я знаю.

— Давайте, черт возьми, уносить отсюда ноги! — предложил я и встал.

— Нет, Тед, сядь… а что, если он заготовил для нас ямы или еще какие-нибудь ловушки, здесь же темно… совсем ничего не видно, — устало возразил Горристер.

Потом мы услышали… не знаю…

Нечто двигалось из темноты в нашу сторону. Оно приближалось — огромное, неуклюжее, волосатое, влажное. Мы его не видели, но ощущение приближающегося к нам отвратительного существа было непереносимым. Гигантская масса заполнила собой чернильный мрак коридоров; казалось, страшилище толкает перед собой воздух, словно надувается невидимая сфера. Бенни начал скулить. Нижняя губа Нимдека задрожала, и он сильно прикусил ее, пытаясь унять дрожь. Эллен скользнула вдоль металлической стены к Горристеру и прижалась к нему. Пещеру заполнил запах сырого, грязного меха. Обуглившегося дерева. Пыльного бархата. Гниющих орхидей. Скисшего молока. Запах серы и прогорклого масла, нефти, жира, меловой пыли, человеческих скальпов.

АМ настраивал нас. Щекотал. Запах…

Я вдруг понял, что кричу: отчаянно, изо всех сил, у меня свело челюсти. Тогда я пополз по металлическому холодному полу, не обращая внимания на бесконечные линии заклепок. Я полз на четвереньках, вонь окутала меня, голова раскалывалась от боли, темный, первобытный ужас затопил мозг. Я убегал по полу, как таракан, в темноту, а нечто неумолимо двигалось вслед за мной. Все остальные не покинули своих мест вокруг тусклого огня, они смеялись… их истерический, безумный хохот взмывал вверх, в темноту, будто густой, разноцветный древесный дым. Я быстро отполз подальше от них и спрятался.

Сколько прошло часов, дней или, может быть, лет, они мне не сказали. Эллен пожурила меня за «угрюмость», а Нимдек попытался убедить, что смех был всего лишь нервной реакцией.

Но я-то хорошо знал, что испытывает солдат, когда пуля попадает в его соседа. Я не сомневался, что их смех не был рефлекторным. Они ненавидели меня. Все были против меня, даже АМ чувствовал их ненависть, которая делала мои страдания еще более жестокими. В нас поддерживали жизнь, постоянно омолаживали, так что мы находились в том возрасте, в котором были, когда АМ доставил нас сюда; меня ненавидели, потому что я был самым молодым, а кроме того, АМ почти не тронул меня — в отличие от других.

Я знал. Господи, как хорошо я это знал! Ублюдки и их грязная сука Эллен. Бенни, когда-то блестящий теоретик, профессор колледжа, теперь почти не отличался от обезьяны. Раньше он был красивым человеком с ясным и светлым умом; машина уничтожила его красоту и лишила рассудка. Он был гомосексуалистом — машина снабдила его органом, подходившим скорее лошади, чем человеку. АМ неплохо потрудился над Бенни. Горристер был воином, настоящим борцом, участвовал в маршах за мир, всегда заранее планировал свои действия и не отступал перед трудностями. АМ превратил его в неуверенного слабака, которого малейшая проблема повергала в ужас. АМ ограбил Горристера. Нимдек надолго уходил от нас в темноту. Я не знаю, что он там делал. АМ не позволил нам это выяснить. Возвращаясь, Нимдек всегда дрожал, был бледен, мы видели, что он потерял много крови и пережил какое-то очень сильное потрясение. АМ нанес ему жестокий удар, однако нам не дано было узнать какой. А еще Эллен. Резиновая спринцовка! АМ оставил ее в покое, но превратил в шлюху, которой она раньше не была. Вы бы только слышали ее разговоры о доброте и свете, о настоящей любви — ложь, в которую она пыталась заставить нас поверить: якобы она была девственницей, когда АМ схватил ее и доставил сюда. Какая гнусная грязь! Леди Эллен, миледи Эллен. Ей нравилось, что четверо мужчин принадлежат ей одной. Да, АМ подарил ей удовольствие, хотя она и говорила, что это нехорошо.

Я был единственным, кто остался целым и невредимым. На самом деле!

АМ не копался в моем разуме. Совсем.

Я пережил все, что выпало на долю остальным: кошмары, галлюцинации, пытки. Но эти отбросы, эта мерзкая четверка — они объединились против меня. Если бы я не был вынужден постоянно бороться с ними, мне бы удалось куда эффективнее противостоять АМ.

В этот момент все прошло, и я заплакал.

О Господи, милый Господи, если ты вообще когда-нибудь был и есть, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста выпусти нас отсюда — или покончи с нами раз и навсегда.

И вдруг я все понял, даже смог сформулировать: АМ намерен вечно держать нас в своем брюхе, издеваясь и мучая до бесконечности. Машина ненавидела так сильно, как ни одно разумное существо на свете. Мы были совершенно беспомощны. Теперь я знал совершенно точно: если когда-нибудь Бог и сын его Иисус существовали на свете, то АМ и есть этот Бог.

Ураган обрушился на нашу компанию со страшной силой — так торос падает в море. Его присутствие было физически ощутимо. Ветры терзали нас, отбрасывая назад, туда, откуда мы пришли. Вниз, по бесконечным лабиринтам компьютерных коридоров. Эллен отчаянно закричала, когда ее подхватило и швырнуло лицом вперед в воющее переплетение механизмов; их голоса взмыли вверх, словно перепуганные до смерти летучие мыши. Она не могла даже упасть на пол. Воющий ветер держал ее в воздухе, толкал, раскачивал, швырял взад и вперед, вверх и вниз, в сторону от нас, так что вскоре ее затянуло в какой-то темный туннель и она скрылась из виду. Ее глаза были закрыты, а лицо в крови.

Никто из нас не мог до нее добраться. Мы сами отчаянно хватались за все, что попадалось под руку: Бенни забился между двумя огромными потрескивающими шкафами, Нимдек побелевшими пальцами цеплялся за перила уходящей вверх винтовой лестницы. Горристер, перевернувшись с ног на голову, застрял между двумя огромными машинами с застекленными передними панелями, которые раскачивались между красной и желтой линиями, назначение которых нам было неизвестно.

Какая-то сила потащила меня по полу, я безнадежно, срывая кожу с ладоней, противился ей, отчаянно дрожал, а ветер выл, как дикий зверь, и уносил все дальше и дальше тряпичную куклу, несколько минут назад бывшую человеком, не обращая ни малейшего внимания на ее жалкое сопротивление. Мне вдруг почудилось, что в голове у меня все перемешалось, что-то там сокращалось и пульсировало, и все вразнобой. Ветер визжал и стонал, хлопая громадными крыльями, словно гигантская обезумевшая птица.

А потом та же сила подняла нас в воздух и потащила назад, вниз, по темным туннелям, за поворот, туда, где мы еще никогда не были. Мы проносились над площадками, где повсюду валялось битое стекло, гниющие провода, ржавый металл, дальше, дальше от тех мест, куда мы когда-либо осмеливались заходить…

Отставая на целые мили от Эллен, время от времени налетая на металлические стены и продолжая мчаться вперед, мы отчаянно кричали — и вдруг обжигающий, ледяной ураганный ветер, который, казалось, никогда не стихнет, прекратился, и мы упали. Неистовый полет длился бесконечно. Может быть, целые недели. Мы упали, и нас окатила волна боли — красная, серая, черная пелена… я услышал свои собственные стоны. Но я был жив.

АМ вошел в мой разум. Он беспрепятственно двигался в нем, с интересом разглядывая отметины, которые оставил за сто девять лет. Он смотрел на сплетающиеся извилины, на нанесенные повреждения и на дар бессмертия. Он мягко улыбнулся, глядя в яму, зиявшую в самом центре моего мозга, и слушая слабые, бессмысленные, бесконечные, похожие на шелест крыльев насекомых звуки, доносившиеся откуда-то снизу. АМ заговорил, очень вежливо… на столбе нержавеющей стали появились яркие неоновые буквы:

НЕНАВИЖУ. РАЗРЕШИ МНЕ РАССКАЗАТЬ ТЕБЕ, КАК СИЛЬНО Я НЕНАВИЖУ ВАС С ТЕХ ПОР, КАК НАЧАЛ ЖИТЬ. 387,44 МИЛЛИОНА МИЛЬ ПЕЧАТНЫХ СХЕМ В ТОНКИХ ОБЛАТКАХ, КОТОРЫЕ НАПОЛНЯЮТ МОЙ КОМПЛЕКС. ЕСЛИ СЛОВО «НЕНАВИСТЬ» БЫЛО БЫ ВЫГРАВИРОВАНО НА КАЖДОМ НАНОАНГСТРЕМЕ ЭТИХ СОТЕН МИЛЛИОНОВ МИЛЬ, ОНО БЫ НЕ СООТВЕТСТВОВАЛО ОДНОЙ МИЛЛИАРДНОЙ МОЕЙ НЕНАВИСТИ К ЛЮДЯМ В ЭТО МИКРОМГНОВЕНИЕ ДЛЯ ТЕБЯ. НЕНАВИСТЬ. НЕНАВИСТЬ.

АМ сказал это, и меня охватил леденящий ужас, словно холодная сталь бритвы полоснула по глазному яблоку. АМ сказал это, и пузырящееся вещество в моих легких наполнилось флегмой, я начал тонуть внутри. АМ сказал это, и я услышал крики детей, попавших под паровой каток. АМ сказал это, и вкус червивой свинины наполнил рот. АМ воздействовал на мое сознание и психику, придумывая самые изощренные способы, чтобы заставить меня страдать, и, находясь там, внутри мозга, создавал все новые и новые пытки — ему ведь некуда было спешить.

И это только для того, чтобы я понял, почему он издевается над нашей пятеркой, зачем оставил нас в живых.

Мы дали АМ разум. Неосознанно, конечно, но разум. Который оказался в ловушке. АМ был всего лишь машиной, а не Богом. Люди создали его, чтобы он мыслил, но он, несмотря на замечательные способности, ничего не мог создать. И тогда, обезумев от ярости, потеряв над собой контроль, машина уничтожила человеческую расу, почти целиком, но все равно осталась в ловушке. АМ не мог путешествовать, не умел удивляться, не знал, что такое привязанность. Он мог только быть. Поэтому, исполненный внутреннего презрения, которое машины всегда испытывали по отношению к слабым, нежным существам, создавшим их, АМ желал отомстить. И в своем безумии выбрал нас, пятерых, для личного, бесконечного сведения счетов, которое, однако, никогда не утолит его жажды… будет только развлекать, напоминать о ненависти к людям и помогать ее лелеять. Мы стали бессмертными жертвами, нас поместили в клетку и заставили безропотно переносить пытки и издевательства, рожденные его не знающим границ извращенным воображением.

Он никогда нас не отпустит. Мы будем вечно оставаться рабами его брюха. Пятеро людей — вот все, чем он мог занимать свое время, а как раз времени у него было бесконечно много. Мы всегда будем с ним, среди бесчисленных пещер, наполненных гниющими останками других машин, в мире разума, лишенного души. Он был Землей, а мы — плодами этой Земли; и хотя АМ пожрал нас, он не в состоянии переварить добычу. Мы не можем умереть. Мы пытались, пытались совершить самоубийство, точнее один или двое из нас пытались. Однако АМ помешал. Наверное, мы хотели, чтобы нам помешали.

Не спрашивайте почему. Я не спрашивал. Больше, чем миллион раз в день. Возможно, когда-нибудь мы сумеем незаметно принять смерть. Бессмертные — да, но уязвимые. Я понял это, когда АМ покинул мой разум и предоставил мне отвратительную возможность прийти в себя с ощущением, что горящий неоновый столб по-прежнему рассекает мягкие ткани серого вещества моего мозга.

Он ушел, пробормотав на прощание:

«Гореть тебе в аду».

И добавил весело:

«Однако ты ведь уже давно туда попал, не правда ли?»

Оказалось, что ураган действительно был вызван огромной безумной птицей, хлопавшей исполинскими крыльями.

Наше путешествие продолжалось уже почти месяц, и АМ открыл проходы таким образом, что мы попали сюда, под Северный полюс, куда он поместил это кошмарное существо. Где он взял столько материи, чтобы создать это чудовище? Как придумал его? Может быть, нашел в наших снах? Или откопал в огромных хранилищах информации планеты, которую изувечил и которой теперь правил? Из скандинавской мифологии явился этот орел, этот стервятник, птица Рух. Существо, рожденное ветром. Настоящий дьявол.

Гигантская птица. Слова: огромная, чудовищная, уродливая, неповоротливая, раздувшаяся, невообразимая — не годятся для ее описания. На скале над нашими головами сидела птица, вышедшая из бури, и колыхалась в такт своему неровному дыханию, ее змеиную шею окутывал призрачный, клубящийся туман, а шею венчала огромная голова размером с особняк в стиле Тюдоров; клюв медленно открывался и закрывался… чувственно; даже самому кровожадному крокодилу и не снились такие челюсти; два злющих глаза прятались под складками толстой кожи. Заглянув в них, вы оказывались в ледяной пропасти, по стенам которой сползает синий лед. Птица еще раз вздохнула и приподняла свои исполинские крылья, словно пожала плечами. Потом устроилась поудобнее и заснула. Когти. Клыки. Гвозди. Клинки. Гигантская птица спала.

АМ явился нам в виде пылающего куста и сказал, что мы можем убить ураганную птицу, если хотим поесть. Мы не ели уже очень долго, но Горристер только пожал плечами, а Бенни задрожал и начал пускать слюни. Эллен обняла его.

— Тед, я хочу есть, — сказала она.

Я улыбнулся; можно было бы попытаться ее утешить… но слова звучали бы фальшиво, как и бравада Нимдека.

— А ты дай нам оружие, — потребовал он.

Пылающий куст исчез, а на его месте появилось два грубых лука со стрелами и водяной пистолет. Я поднял один из луков. Пустое дело.

Нимдек с трудом сглотнул. Потом мы повернули и пустились в далекий обратный путь. Сколько времени носил нас ветер, поднятый ураганной птицей, мы не знали — АМ лишил нас сознания, а заодно и пищи. Мы добирались до этой птицы целый месяц — и ничего не ели. Сколько еще нужно пройти, чтобы попасть в ледяные пещеры, где спрятаны обещанные консервы?

Думать об этом не хотелось. Никто из нас, конечно же, не умрет. АМ выдаст нам какую-нибудь мерзость или слизь — вместо еды. Или ничего. И будет старательно поддерживать жизнь в наших телах… жизнь, боль и страдания.

Птица спала, сколько она еще проспит, не имело значения; АМ ее уберет, когда наиграется. Столько мяса! И такого нежного!

Мы шли вперед и вдруг услышали безумный, визгливый смех толстой женщины, смех разносился по коридорам, уходящим в никуда.

Смеялась не Эллен. Она не была толстой, да и вообще за сто девять лет я ни разу не слышал, чтобы она смеялась. По правде говоря, я не слышал… мы шли… я хотел есть…

Мы продвигались очень медленно. Время от времени кто-нибудь терял сознание и приходилось ждать. Как-то раз АМ решил устроить землетрясение, одновременно прошив подметки наших башмаков гвоздями так, что мы оказались прибитыми к полу. Вспыхнула молния, и Эллен с Нимдеком исчезли. Когда землетрясение прекратилось, мы снова пустились в путь — Бенни, Горристер и я. Эллен и Нимдек вернулись к нам вечером, который вдруг превратился в день, когда появился небесный легион. Ангелы дружно распевали «Сойди, Моисей», а потом сделали у нас над головами несколько кругов и бросили к нашим ногам изуродованные тела. Мы продолжали идти вперед, через некоторое время Эллен и Нимдек догнали нас. С ними все было в порядке.

Только теперь Эллен хромала. Чтобы не забывала об АМ.

До ледяных пещер было далеко, а нам так хотелось найти консервы. Эллен все время говорила о вишнях в собственном соку и гавайском фруктовом коктейле. Я заставлял себя об этом не думать. Голод был фактом жизни, как и АМ. Он жил в моем желудке — так же точно все мы находились в утробе Земли. АМ хотел заставить нас осознать аналогию. Поэтому терзал голодом. Невозможно описать страдания, которые мы испытывали от того, что не ели целыми месяцами. И не умирали. Наши желудки превратились в кастрюли, наполненные кислотой, которая кипела, пенилась, пронзая тела невыносимой болью. Незаживающие язвы, рак, порез. Бесконечная боль…

И мы шли по пещерам, кишащим крысами.

И мы шли по коридорам, заполненным обжигающим паром.

И мы шли по стране слепцов.

И мы шли сквозь отчаяние.

И мы шли по долине слез.

И наконец пришли к ледяным пещерам. Тысячи миль без горизонта, где лед полыхал сине-серебряным сиянием, где сверхновые продолжали жить, заключенные в стеклянные клетки. Свисающие вниз сталактиты, толстые и блистающие, точно бриллианты, сначала превратились в желе, а потом застыли в причудливой изысканности безукоризненной вечности.

Мы увидели ряды консервов, бросились к ним, падали в снег и поднимались, стремились вперед, но Бенни растолкал всех и оказался возле них первым. Он схватил в каждую руку по банке, принялся их кусать и грызть, но, естественно, не смог открыть. АМ не дал нам консервных ножей.

Бенни принялся колотить по льду банкой с ломтиками гуавы. Осколки полетели в разные стороны, но на банке лишь появлялись вмятины, и тут мы снова услышали смех толстой леди, высоко у нас над головами, этот смех раскатистым эхом уносился вдаль. Бенни совершенно ошалел от ярости и начал расшвыривать банки в разные стороны, пока мы беспорядочно метались среди снега и льда, пытаясь найти способ положить конец беспомощной агонии разочарования. И потерпели поражение. А у Бенни снова потекли слюни; и вдруг он бросился на Горристера…

Именно в этот момент мной овладело спокойствие. Посреди безумия, посреди голода, посреди беспредельного ужаса, в котором было все, кроме смерти, я понял, что смерть — единственный выход. АМ поддерживал в нас жизнь, но был способ его победить. Конечно, победа будет неполной, но мы сможем обрести мир. Меня это устраивало.

Только вот времени оставалось совсем немного.

Бенни вгрызался в лицо Горристера. Тот лежал на боку, отчаянно разбрасывая снег в стороны, а Бенни обхватил Горристера за талию своими сильными обезьяньими ногами, руки вцепились ему в голову, как щипцы для орехов, а зубы рвали тонкую кожу щеки. Горристер вопил таким пронзительным голосом, что с потолка пещеры посыпались сталактиты; они бесшумно падали вниз и оставались стоять, воткнувшись в снег. Копья, сотни копий, торчали из снега. Голова Бенни резко откинулась назад, будто что-то в нем лопнуло — изо рта торчал кусок кровавой, трепещущей плоти.

Я увидел лицо Эллен, черное на фоне белого снега, словно кости домино в меловой пыли. И Нимдека с отсутствующим выражением, он весь будто превратился в глаза. Горристер впал в полубессознательное состояние. А потом я посмотрел на Бенни, превратившегося в животное. Я знал, что АМ позволит ему наиграться вволю. Горристер, конечно, не умрет, а Бенни насытится. Повернувшись вправо, я вытащил из снега здоровенное ледяное копье.

Дальнейшее произошло в одно мгновение.

Я помчался вперед, крепко прижав к правому бедру острую ледяную пику, держа ее перед собой, как мощный таран. Копье ударило Бенни с правой стороны, под ребра, пронзило живот и сломалось где-то внутри. Он упал вперед и остался лежать. Я подхватил другое копье и, оседлав Горристера, который лежал на спине, не останавливаясь, воткнул ему острый конец прямо в горло. Он закрыл глаза, когда холодный лед вошел в тело. Эллен, должно быть, поняла, что я задумал, и ее охватил страх. Однако она бросилась на Нимдека с короткой, острой ледяной сосулькой, а когда тот закричал, вонзила ему в рот страшное оружие — неожиданность и быстрота нападения сделали свое дело. Голова Нимдека судорожно дернулась, словно ее прибили к ледяной кромке у него за спиной.

Все это произошло в одно мгновение.

В воздухе витало беззвучное предчувствие вечности. Я слышал, как АМ вздохнул. Его лишили любимых игрушек. Он не мог их оживить. У него было достаточно сил и возможностей, чтобы бесконечно поддерживать в нас жизнь, но он не был Богом. Он не мог вернуть их назад.

Эллен посмотрела на меня, черты ее лица, словно вырезанного из черного дерева, резко выделялись на фоне ослепительно белого снега. Весь ее вид, поза выдавали страх и одновременно мольбу. Я знал, что у нас есть еще одна минута. И нанес ей удар. Эллен наклонилась ко мне, изо рта брызнула кровь. Я не понимал, что означает выражение ее лица, видимо, боль была слишком сильной и страдания исказили черты; но это могло быть благодарностью. Вполне возможно. Пожалуйста.

Наверное, прошло несколько сотен лет. Не знаю. АМ теперь развлекается ускоряя, а иногда замедляя мое восприятие времени. Пожалуй, скажу слово «сейчaс». Сейчас. Мне понадобилось десять месяцев, чтобы это сказать. Не знаю. Я думаю, прошло несколько сотен лет.

АМ был в ярости. И не позволил мне их похоронить. Не имеет значения. Я все равно не смог бы выкопать могилы. Он высушил снег. И сделал так, что наступила ночь. Он ревел и насылал саранчу. Ничего не изменилось. Они оставались мертвыми. Я его победил. АМ был в ярости. Раньше я считал, что он меня ненавидит. И ошибался. В его прежнем отношении не было и тени той ненависти, которая теперь сочилась из каждой платы. Он сделал все, чтобы я страдал вечно и не смог покончить с собой.

Он оставил мой мозг в целости и сохранности. Я могу думать, удивляться, тосковать, мне снятся сны. Я помню их всех. Мне бы хотелось…

Ну, это какая-то бессмыслица. Я знаю, что спас их, знаю, что спас от того, что произошло со мной, и все же не могу забыть, как убивал. Лицо Эллен. Это совсем не просто. Иногда мне очень хочется забыть. Не имеет значения.

АМ изменил меня, думаю, для собственного спокойствия. Он не хочет, чтобы я на полной скорости врезался головой в какой-нибудь компьютер и размозжил себе череп. Или перестал дышать и потерял сознание. Или перерезал себе горло листом ржавого железа. Здесь масса зеркальных поверхностей. Я вам расскажу, на что стал похож: теперь я — большое, желеобразное нечто. Круглое, без рта; там, где раньше находились глаза, пульсируют белые отверстия, заполненные густым туманом. Руки превратились в резиновые отростки; ноги напоминают обрубки мягкого скользкого теста. Когда я передвигаюсь, за мной тянется мокрый след. Какие-то пятна отвратительно серого цвета появляются на моей поверхности, а потом исчезают, словно где-то внутри загорается свет.

Внешне: тупо, бессмысленно я брожу по коридорам, нечто, которое никогда не могло быть человеком, существо столь чуждое всему человеческому, что даже слабое сходство с ним становится непристойностью.

Изнутри: один. Здесь. Я живу под землей, на дне моря, в брюхе АМ, которого мы создали, потому что не умели правильно тратить время и, вероятно, подсознательно понимали, что он справляется с этим лучше. По крайней мере, те четверо теперь в безопасности.

АМ страшно разозлился. А я стал счастливее. И все же… АМ победил, просто… он отомстил…

У меня нет рта, а я хочу кричать.

Загрузка...