Парижский вариант

Глава 1

Остров Диего-Гарсия, Индийский океан

В шесть часов пятьдесят четыре минуты утра старший вахтенный офицер в авиадиспетчерской на ключевой базе армии, ВВС и ВМФ США, лениво моргая, пялился в окно. Утреннее солнце просвечивало насквозь теплые голубые воды Изумрудного залива — лагуны, врезавшейся в сердце С-образного атолла. Офицер мечтал, чтобы вахта закончилась поскорее.

Пока смена длится, зевать нельзя — база поддержки ВМФ США, разместившаяся на этом стратегически и тактически идеально расположенном островке, отслеживала все воздушные и морские рейсы в регионе. Но платой за бдительность служил сам остров, почти не тронутый людьми тропический рай, где неторопливые ритмы рутины душили любые амбиции в зародыше.

Офицер как раз подумывал совершить дальний заплыв по лагуне ровно через три минуты после конца вахты, когда в 06:55 утра диспетчерская разом потеряла связь со всем воздушным флотом базы — «В-1B», «B-52», «АВАКСами», «Р-3 Орион» и самолетами-шпионами «U-2», — находившимся в воздухе на заданиях различной степени важности и секретности, в том числе противолодочном патрулировании и в разведвылетах.

Тут уже было не до плавания. Дежурный, разбрасывая приказы направо и налево, спихнул со стула кого-то из инженеров и лично запустил диагностику. Диспетчеры сражались с индикаторами, клавиатурами и экранами в тщетных попытках восстановить связь.

Все без толку. В 06:58 дежурный, с трудом подавляя панику, сообщил о происходящем командующему базой.

В 06:59 командующий позвонил в Пентагон.

А в 07:00 ровно, с точностью до секунды, через пять минут после обрыва, связь восстановилась — так же внезапно и необъяснимо, как пропала.

Форт-Коллинз, Колорадо

Понедельник, 5 мая

Над просторами прерии поднималось солнце, озаряя студенческий городок Университета штата Колорадо. Впрочем, доктор медицинских наук Джонатан — или попросту Джон — Смит его не видел. Он сидел в современнейшей лаборатории в совершенно неприметном здании на территории университета и глядел исключительно в бинокулярный микроскоп. Пальцы его осторожно подвели к предметному стеклу тончайшую микропипетку. Незримо-крошечная капля упала на диск размером чуть больше булавочной головки. Под мощным микроскопом диск очень походил, как ни странно это могло показаться, на печатную плату.

Смит поработал верньерами, подводя предметное стекло в фокус.

— Хорошо-о... — пробормотал он и улыбнулся. — Значит, не все безнадежно.

Джон Смит был не только специалистом по вирусологии и молекулярной биологии, но и офицером — строго говоря, подполковником — медицинской службы, и среди могучих сосен в предгорьях Колорадо он оказался временно. Военно-медицинский исследовательский институт США по инфекционным заболеваниям (ВМИИЗ США), где работал Джон, неофициально «одолжил» его Центру по контролю за инфекционными заболеваниями (ЦКИЗ) якобы для проведения исследовательских работ по эволюции вирусов.

Правда, к хрупким структурам, которые Джон наблюдал через окуляры тем утром, вирусы никакого отношения не имели. ВМИИЗ США представлял собой ведущий центр оборонно-медицинских исследований, а ЦКИЗ — его избалованного сугубо штатского двойника, и обычно две эти конторы соперничали как могли. Но только не здесь и не в этом. Потому что работы, которые велись в этой лаборатории, имели к медицине весьма отдаленное отношение.

Джон Смит входил в совместную команду исследователей ЦКИЗ и ВМИИЗ, принимавшую участие в необъявленной всемирной гонке — кто первым построит молекулярный, он же ДНК-, компьютер, срастив тем самым биологию с информатикой. Идея эта возбуждала научное любопытство Смита и требовала от него полной профессиональной отдачи. В столь ранний час его привела в лабораторию надежда получить результат в очередном опыте по синтезу молекулярных сетей. Пока что ни ему, ни его коллегам не удалось получить органические полимеры с нужными свойствами.

Если опыт удастся, это будет означать, что новосинтезированные цепи ДНК способны к многократной переконфигурации, а команда ученых сделала еще один шаг на пути к тому, чтобы отправить монокристаллический кремний, основу современных компьютерных микросхем, на свалку истории. Оно и к лучшему — современные технологии уже подошли к физическому пределу плотности кремниевых микросхем, в то время как молекулярные компьютеры обещали стать следующим шагом. Вот только сделать его оказалось непросто. Но когда ДНК-компьютеры заработают, они окажутся много мощнее, чем может даже вообразить средний обыватель.

Вот тут встрепенулась армия. И к исследованиям подключился ВМИИЗ США.

Едва заслышав о том, что в глубокой тайне организуется совместная команда исследователей из ЦКИЗ и ВМИИЗ США, Смит, которого данная тема и без того завораживала, пробился в эту команду, чтобы принять участие в технологической гонке, за победителем которой оставалось будущее.

— Привет, Джон! — В лабораторию въехала инвалидная коляска цитолога Ларри Шуленберга, еще одного члена команды. — Слышал, что случилось в Пастеровском?

Джон поднял голову. Для своих пятидесяти с лишком бритоголовый, загорелый Шуленберг был необыкновенно энергичен и мог похвастаться серьгой с бриллиантом в одном ухе и широченными плечами — накачанными за долгие годы хождения на костылях.

— Я не слышал даже, как ты открыл дверь. — Смит осекся, заметив, как непривычно мрачен Ларри. — В Пастеровском? — переспросил он. — А что? Что-то серьезное?

Лаборатории Пастеровского института, наравне с ЦКИЗ и ВМИИЗ США, были одними из лучших в мире.

— Взрыв, — мрачно ответил Ларри. — Мощный. Есть жертвы.

Он выдернул листок из груды распечаток, которую придерживал на коленях.

Джон едва не вырвал заметку у него из рук.

— Господи боже! Как? Несчастный случай?

— Французская полиция другого мнения. Возможно, и бомба. Уже проверяют уволенных работников. — Ларри развернул кресло. — Я решил, тебе будет любопытно, — бросил он через плечо. — Мне сообщил «мылом» Джим Трейн из Портон-Даун, так что я скачал всю статью. Посмотрю, кто уже на месте. Всем будет интересно.

— Спасибо.

Смит прочел заметку прежде, чем дверь успела затвориться. Потом, подавляя сосущее ощущение под ложечкой, перечитал...

Уничтожена лаборатория Пастеровского института

Париж. Вчера в 22:52 мощный взрыв разрушил трехэтажное здание лаборатории Пастеровского института. Погибло по меньшей мере 12 человек, еще четверо находятся в критическом состоянии. Поиски жертв продолжаются.

Следователи пожарной охраны утверждают, что причиной взрыва послужил теракт, однако до сих пор ни одна группировка не взяла на себя ответственность. Следствие продолжается; ведущей версией остается месть недавно уволенных сотрудников.

Среди выживших опознан доктор Мартин Зеллербах, американский программист, получивший черепно-мозговую травму...

Сердце екнуло в груди, «...доктор Мартин Зеллербах, американский программист, получивший черепно-мозговую травму...»

Марти?!

Джон машинально смял распечатку. Перед глазами всплывало лицо старого друга — кривая улыбка, пронзительные зеленые глаза, готовые то засверкать, то вдруг оловянно погаснуть, когда мысли их владельца уносились без предупреждения в горние сферы. Невысокий толстячок с неуклюжей походкой, будто бы не до конца научившийся передвигать ноги, Мартин Зеллербах страдал синдромом Аспергера, редким психическим расстройством, близким к аутизму. Симптомы его болезни включали, наряду с высоким уровнем интеллекта, невроз навязчивых состояний, полнейшую неспособность жить в обществе других людей и сосредоточение всех способностей в одной области. Для Марти это были математика и электроника. Проще говоря, он был компьютерным гением. Горло Смита стиснул ужас. «Черепно-мозговая травма». Насколько тяжело пострадал Марти? Об этом в статье не говорилось. Джон вытащил мобильник, снабженный шифровальным блоком, и набрал хорошо известный ему вашингтонский номер.

Они с Марти вместе выросли в Айове. Джон защищал товарища от насмешек одноклассников и даже некоторых учителей, неспособных поверить, что парень, настолько умный, не может освоить элементарные правила вежливости. Потом у Марти определили наконец синдром Аспергера и назначили лечение, позволившее толстяку не растекаться мысью по древу. Впрочем, Зеллербах ненавидел таблетки, а потому, как только смог, организовал свою жизнь так, чтоб обходиться без них вовсе. Он годами не покидал собственного уютного домика в Вашингтоне. Там, среди компьютеров последних моделей и программ, которые Марти разрабатывал, его гений мог парить невозбранно и свободно. Бизнесмены и ученые со всего мира обращались к Мартину Зеллербаху за консультацией, но никогда — лично, а только при помощи компьютера.

Так что же необщительный чародей двоичного кода делал в Париже?

В последний раз Марти согласился выйти из дома полтора года назад, и то лишь под градом пуль, в преддверии катастрофы, вызванной вирусом Аида и погубившей невесту Джона — Софию Расселл.

В трубке раздались гудки — где-то в далеком Вашингтоне зазвонил телефон. И в ту же секунду за дверями лаборатории запиликал чей-то мобильник. У Джона возникло странное ощущение...

— Привет, — окликнул его Натаниэль Фредерик (для друзей просто Фред) Клейн.

Смит резко обернулся.

— Заходи, Фред.

Глава сверхсекретной разведывательной и контрразведывательной организации «Прикрытие-1» переступил через порог неслышно, точно призрак. Телефон его продолжал трезвонить.

— Мне следовало догадаться, что ты позвонишь, — бросил он, выключая мобильник.

— Из-за Марти? Да. Только что прочитал о трагедии в Пастеровском. А что знаешь об этом ты и каким ветром тебя сюда занесло?

Клейн ответил не сразу. Пройдя вдоль уставленных сверкающими пробирками и разнообразным оборудованием лабораторных столов, за которыми вскоре займут свои места остальные члены совместной команды, он пристроился боком на мраморной столешнице напротив Джона и мрачно скрестил руки на груди. Его костюму это не повредило — тот был, как всегда, уже измят. Темно-коричневая ткань оттеняла бледность кожи, подолгу не видевшей солнца. Фред Клейн был кабинетным работником. Залысины, высокий лоб и очки в проволочной оправе делали его похожим не то на книгоиздателя, не то на фальшивомонетчика.

— Твой приятель жив, — проронил он не без сочувствия, оглядев Джона с головы до пят. — Но он в коме. Не стану тебе лгать, подполковник, — врачи за него... тревожатся.

Известие о ранении Марти невольно напомнило Джону пережитую после гибели Софии боль. Но Софии больше нет... и то, что случилось с Марти, сейчас важнее.

— Какого черта он вообще делал в Пастеровском?

Клейн вытащил из кармана трубку и кисет.

— Нас это тоже очень интересует.

Джон открыл было рот, но осекся. Организация «Прикрытие-1» трудилась во мраке, незримая для всех, кроме высших кругов администрации, и неподконтрольная Конгрессу. Она не входила в официальную командную цепочку военной разведки. Ее загадочный шеф появлялся, только когда случалась или грозила случиться катастрофа. «Прикрытие-1» не имело ни формальной организации, ни бюрократического аппарата, ни штаба, ни штатных работников. Оно состояло, если так можно выразиться, из профессионалов в самых разных областях. Все они имели опыт нелегальной деятельности, большинство — военные, и каждый — «перекатиполе», без семьи, без родных, без обязательств, временных или постоянных.

Таким элитным оперативником был и Джон Смит — когда его об этом просили.

— Ты здесь не из-за Марти, — убежденно проговорил Джон. — Из-за Пастеровского. Что-то случилось. Рассказывай.

— Пошли прогуляемся. — Клейн поднял очки на лоб и принялся набивать трубку.

— Здесь курить нельзя, — предупредил его Смит. — Пылевые частицы загрязняют образцы ДНК.

Клейн вздохнул:

— Еще одна причина убраться отсюда.

Фред Клейн — а в его лице «Прикрытие-1» — не доверял никому, ничему и ни в чем. Даже лаборатория, официально не существующая вовсе, могла быть усажена «жучками». Поэтому Клейн и хотел ее покинуть.

Смит последовал за главой разведки к двери и запер ее за собой. Они спустились по лестнице, прошли мимо темных лабораторий и кабинетов. Лишь кое-где горел свет, и в здании было тихо — только одышливо гудела вентиляция.

На улице рассветное солнце заливало косыми лучами декоративные ели, разделяя каждое дерево на половинки — восточную, зеленую, и западную, поглощенную смоляно-черными тенями. Далеко на западе, сверкая снежными пиками, громоздились Скалистые горы. В долинах по их склонам еще лежали лиловые ночные тени. В воздухе висел аромат хвои.

Отойдя от здания лаборатории на дюжину шагов, Клейн остановился, чтобы разжечь трубку. Он то раскуривал ее, то пытался утрамбовать табак, покуда не погрузился с головой в облако дыма, которое пришлось разгонять руками.

— Пошли, — бросил Клейн наконец, направившись в сторону дороги. — Расскажи, как продвигается твоя работа? Далеко вам еще до создания молекулярного компьютера?

— Увы. Работа продвигается, но уж больно медленно. Слишком сложно.

Все правительства мира мечтали первыми наложить руку на работающий ДНК-компьютер. Для начала — потому, что тот был способен за несколько секунд взломать любой код или шифр. Устрашающая перспектива, особенно для департамента обороны. Все ракетные шахты Америки, секретные системы АНБ, спутники-шпионы НОР, оперативные системы связи ВМФ, все планы Пентагона — все, что основано на электронике, падет к ногам первого же молекулярного компьютера, потому что даже мощнейший в мире суперкомпьютер на кремниевых микросхемах не сможет сравниться с ним.

— И как скоро мы увидим действующий образец? — поинтересовался Клейн.

— Через пару лет, — уверенно отозвался Смит, — не раньше.

— И кто подошел к черте ближе всего?

— К созданию рабочей модели? Покуда — никто.

Клейн затянулся и заново утрамбовал тлеющий табак.

— Если бы я заявил, что такой образец создан — то, по-твоему, кем?

Прототипы молекулярных схем работали с каждым годом все устойчивее, но создать настоящий, действующий ДНК-компьютер? На это нужно, что бы ни говорил Клейн, лет пять, если только... Такеда? Шамбор?

И тут Смита осенило. Если Клейн примчался по его душу, разгадка — институт Пастера.

— Эмиль Шамбор... Ты хочешь сказать, что Шамбор обогнал нас всех не на один год? Даже Такеду из Токийского?

— Шамбор, предположительно, погиб при взрыве. — Клейн озабоченно полыхал трубкой. — От его лаборатории ничего не осталось. Только кирпичная крошка, обгорелые щепки и битое стекло. Его искали дома, искали у дочери — всюду. Машина осталась на институтской стоянке. Самого Шамбора — нет. И ходят слухи.

— Слухи ходят всегда.

— Но не всегда — среди высших чинов французской армии, коллег Шамбора и его начальства.

— Если бы Шамбор подошел к цели настолько близко, слухами бы дело не ограничилось. Кто-то знал.

— Необязательно. Военные регулярно связывались с ним, но Шамбор неизменно утверждал, что продвинулся в своих исследованиях не дальше остальных. Что же до Пастеровского института, то ученый с таким опытом и положением, как Шамбор, не обязан ни перед кем отчитываться.

Смит кивнул. В сем почтенном учреждении еще сохранялся такой анахронизм, как независимые исследователи.

— А его записи? Отчеты? Статьи?

— За последний год — ничего. Нуль.

— Ничего? — воскликнул Джон. — Не верю! Они должны храниться в базе данных Пастеровского. Только не говорите, что взрыв уничтожил мейнфрейм их сети!

— Нет, компьютер цел — он находится в бомбоубежище. Но за последний год Шамбор не вводил в него никаких данных.

Смит нахмурился:

— Он вел дневник от руки?

— Если вообще вел.

— Иначе не бывает. Невозможно проводить даже самые простые исследования без рабочего дневника. Если протоколы опытов недостаточно подробны, то результат невозможно ни проверить, ни воспроизвести. Записывать надо каждый отрицательный результат, каждую ошибку, каждый тупик, в который ты воткнулся. Черт, если Шамбор не заносил данные в компьютер, он должен был вести рукописный дневник! Я в этом уверен!

— Возможно, Джон, но покуда ни пастеровцы, ни французские власти не нашли никакого следа этих записей, и поверь — не потому, что не искали.

«Что за этим скрывается? — мелькнуло в голове Джона. — Зачем Шамбору понадобилось вести дневник от руки? Или, осознав, насколько близок он к успеху, ученый превратился в параноика?»

— Полагаете, он подозревал — или был уверен, — что кто-то из коллег следит за ним?

— Французы не знают, что и думать, — ответил Клейн. — Мы тоже.

— Шамбор работал в одиночку?

— У него был лаборант, но тот сейчас в отпуске. Французская полиция его ищет, — отозвался Клейн, глядя, как восходит над прерией огромное алое солнце. — А еще... мы полагаем, что с ним сотрудничал доктор Зеллербах.

— Полагаете?

— Чем бы ни занимался доктор Зеллербах, это происходило совершенно неофициально... почти секретно. В журналах охраны Пастеровского он проходит просто как «наблюдатель». Сразу же после взрыва полиция обыскала его номер в отеле, но не нашла ничего. Из вещей — лишь чемодан белья. Ни с кем в отеле или в институте он не общался. Полицейские здорово удивились тому, как мало людей вообще его вспомнили.

Джон кивнул:

— Очень похоже на Марти. — Его друг-затворник непременно настоял бы на подобной анонимности. Но молекулярный компьютер — одна из немногих вещей, способных выманить Марти из самоизоляции. — Когда он придет в себя, то сможет рассказать, насколько далеко продвинулся Шамбор.

— Если придет. И даже тогда может быть слишком поздно.

— Он выйдетиз комы, — проскрежетал Джон с неожиданной яростью.

— Пусть так, полковник, но когда? — Клейн соизволил вынуть из зубов мундштук, чтобы удобнее было прожигать Джона взглядом. — Вам стоит иметь в виду, что первый звонок уже прозвенел. Вчера вечером — без пяти восемь по вашингтонскому времени — остров Диего-Гарсия потерял радиосвязь со всеми самолетами. Не удалось ни установить причину, ни наладить связь снова. Ровно пять минут спустя она восстановилась сама. Никаких неполадок в системе, ни проблем с погодой, ни операторских ошибок. Предположительно, там поработал хакер, но не осталось следов взлома, а эксперты в один голос утверждают, что ни один существующий компьютер не в силах произвести подобную атаку, не оставив следа.

— Ущерб?

— Материальный? Никакого. А для наших нервов — изрядный.

— Как это соотносится по времени со взрывом в Пастеровском?

Клейн невесело ухмыльнулся:

— Пару часов спустя.

— Это могла быть проверка возможностей шамборовского прототипа. Если тот существовал. И если его украли.

— Вот-вот. Что мы имеем? Лаборатория взорвана. Сам Шамбор погиб или пропал. А его работа уничтожена... или исчезла.

Джон кивнул:

— И вы боитесь, что взрыв должен был скрыть его убийство и кражу записей и образца.

— Действующий ДНК-компьютер в недобрых руках — опасная штуковина.

— В любом случае я собирался лететь в Париж. Из-за Марти.

— Я так и думал. Хорошее прикрытие. Кроме того, ты скорее сможешь распознать молекулярный компьютер, чем любой другой в нашей конторе. — Клейн воздел очи горе, словно ожидая увидеть сыплющиеся с ясного неба МБР. — Ты должен выяснить, действительно ли погибли отчеты, дневники, протоколы Шамбора, или они украдены. Существует ли действующий образец молекулярного компьютера. Работаем по обычной схеме. Я — твой единственный связной. В любое время дня и ночи. Если тебе потребуется что-нибудь — что угодно — от правительства или армии по обе стороны Атлантики, — только попроси. Но все должно быть проведено в строжайшей тайне, понимаешь? Нам не нужна паника. И хуже того — не хватало, чтобы какая-нибудь излишне горячая страна второго или третьего мира заключила с этими подрывниками сделку.

— Точно. — Половина слаборазвитых стран мира готова перегрызть Соединенным Штатам глотку. Как и множество террористов, все чаще избиравших Америку и американцев своими мишенями. — Когда отправляться?

— Немедленно, — ответил Клейн. — Я поставлю на это дело и других экспертов, но главное направление — твое. ЦРУ и ФБР выделили своих шпиков. А что касается Зеллербаха... не забывай, я не меньше твоего о нем тревожусь. Будем надеяться, что он скоро придет в себя. Но времени у нас очень, очень мало, а жизней на кону стоит слишком много.

Глава 2

Париж, Франция

Только когда кончилась его смена — к шести часам вечера, — Фарук аль-Хамид смог наконец стянуть униформу и через служебный вход покинуть Европейский госпиталь имени Жоржа Помпиду. Проходя многолюдным бульваром Виктор до переулка, где притулилось кафе «Масуд», он даже не заметил, что за ним следят, — да и с чего бы ему замечать? Слишком вымотал его день, занятый протиркой полов, перетаскиванием кип грязного белья и прочими нелегкими обязанностями больничного санитара.

Столик он занял не внутри кафе, но и не под навесом, а точно посредине, там, где полагалось находиться раздвинутым по случаю теплого денька стеклянным дверям и где свежий весенний ветерок смешивался с ароматными запахами, сочащимися с кухни.

Фарук всего единожды окинул взглядом кафе. После этого он уже не обращал внимания ни на собратьев-алжирцев, ни на марокканцев или мавританцев, облюбовавших это кафе. Вскоре он уже допивал вторую чашку крепкого кофе и недоброжелательно поглядывал на тех, кто предпочитал вино. Любое спиртное запретно, но этот закон ислама забывали слишком многие североафриканцы, покинувшие родину, — словно они могли оставить позади и заветы Аллаха.

Незнакомец подсел к нему за столик, когда Фарук уже совсем изошел злобой.

Арабомон не был — его выдавали голубые глаза, — но по-арабски говорил, как на родном.

— Салаам алаке куум,Фарук. Ты, как я вижу, человек рабочий. Ты заслуживаешь лучшей доли. У меня есть к тебе предложение. Ты выслушаешь?

— Вастахаб? -подозрительно пробурчал Фарук. — Бесплатно ничего не бывает.

Незнакомец кивнул:

— Истинно так. И все же — тебе с семьей хотелось бы съездить куда-нибудь в отпуск?

— Эсмали!Отпуск? — с горечью бросил Фарук. — Ты говоришь о невозможном.

Незнакомец изъяснялся по-арабски даже чище, чем Фарук, хотя и со слабым акцентом — как житель Ирака, возможно, или саудовец. Но он происходил не из Ирака, не из Аравии и не из Алжира. Это был европеец, под густым загаром — белый, жилистый, намного старше Фарука. Покуда незнакомец подзывал официанта, чтобы заказать себе кофе, Фарук приглядывался к нему, но даже стиль дорогой одежды не помог санитару определить, откуда родом его собеседник, — а он мог назвать родину почти любого встречного. Это была игра, придуманная им, чтобы отвлечь мысли от усталости в мышцах после долгих часов работы, от невозможности занять достойное место в этом новом мире.

— Для тебя — да, — согласился пожилой незнакомец. — Для меня — нет. Я тот, кто воплощает невозможное.

— Ла! Яне стану убивать.

— Тебя и не просят. Равно как не попросят красть или ломать что-либо.

Фарук примолк, с растущим интересом глядя на собеседника.

— Тогда как я смогу отплатить за свой отпуск?

— Написав своей рукой записку администрации больницы. По-французски. Напиши, что ты болен и на пару дней тебя заменит твой кузен Мансур. За это ты получишь деньги.

— У меня нет двоюродного брата.

— У всех алжирцев есть братья.

— Верно. Но у меня нет родни в Париже.

Незнакомец многозначительно улыбнулся:

— Он только что приехал из Алжира.

Сердце Фарука екнуло. Отпуск — с женой, с детьми. Отпуск для него. Незнакомец прав — всем в Париже плевать, кто явится на работу в огромный госпиталь Помпиду, лишь бы работа была сделана, и притом задешево. Но... затея этого типа явно не к добру. Может, они собираются красть наркотики? Хотя, с другой стороны, все в этой больнице неверные, да и не его это дело. Он постарался забыть обо всем, кроме сладкого предвкушения — вот он приходит домой и объявляет, что они едут... куда?

— Я бы хотел снова повидать Средиземное море, — осторожно промолвил алжирец, вглядываясь в лицо незнакомца — не слишком ли много он запросил? — Капри, может быть. Я слышал, пляжи Капри покрыты серебряным песком. Это будет... очень дорого.

— Тогда Капри. Или Порто-Веккьо. Или, если уж на то пошло, Канны или Монако.

Названия слетали с уст незнакомца — волшебные, искусительные.

— Напомните, — попросил Фарук аль-Хамид, улыбаясь от всего усталого, истосковавшегося сердца, — что я должен написать.

Бордо, Франция

Несколькими часами позже в одной из комнат убогой мебилирашки, зажатой между огромными винными складами на берегу Гаронны, за окраиной города Бордо, зазвонил телефон.

Единственным обитателем комнаты был бледный человечек двадцати с хвостиком лет. Сидя на краешке кушетки, дрожа всем телом, он расширенными от ужаса глазами взирал на разрывающийся от звона телефон. С реки доносились крики грузчиков, протяжные гудки с барж, и при каждом звуке юноша — звали его Жан-Люк Массне — дергался, точно марионетка на ниточках. Трубку он так и не поднял.

Когда телефон наконец смолк, юноша вытащил из саквояжа блокнот и принялся торопливо царапать что-то неровным почерком, пытаясь излить на бумагу что-то, застрявшее в памяти, но вскоре передумал — тихо выругавшись, оторвал листок и, смяв, запустил его в мусорную корзину. Содрогаясь от ужаса и отвращения к себе, он швырнул блокнот на столик, решив, что единственный выход для него — это удрать, сбежать. Схватив саквояж, он бросился к двери.

Стук послышался, не успел еще юноша отворить. Взгляд Жан-Люка следовал за легким покачиванием ручки. Так мышка следит за трепещущим язычком змеи.

— Жан-Люк, ты там? — Негромкий голос явно принадлежал уроженцу южной Франции, и владелец его стоял за дверью. — Это капитан Боннар. Почему ты не взял трубку? Впусти меня!

При звуках этого голоса Жан-Люк вздрогнул от облегчения и попытался сглотнуть, но в горле у него пересохло, точно в пустыне. Трясущимися пальцами он отпер и распахнул дверь.

— Bonjour, топ Capitaine.Как вы... — начал юноша, но осекся, прерванный повелительным жестом стоящего на пороге человека в униформе элитного подразделения французских воздушных десантников. Прежде чем переступить порог и обратиться к застывшему в распахнутых дверях Жан-Люку, капитан Боннар обшарил тревожным взглядом обшарпанную комнатушку.

— Жан-Люк, если ты действительно так перепуган, как это кажется, — сухо заметил он, — я бы предложил тебе закрыть дверь.

Физиономия капитана была совершенно квадратная, светлые волосы — коротко стрижены, как полагается военному. Взгляд его был ясен и суров, а осанка внушала уверенность, которой перепуганный Жан-Люк просто упивался.

Пепельно-бледное лицо юноши мучительно порозовело.

— П... простите, капитан. — Он захлопнул дверь.

— Попробую. В чем дело? Ты заявил, что едешь в отпуск... в Аркашон, так? Тогда что ты делаешь здесь?

— П-прячусь, сударь. Какие-то люди искали меня в гостинице. Непростые люди. Они знали, как меня зовут, где я живу в Париже... все. — Он сбился и сглотнул. — Один из них угрожал портье пистолетом... Я все подслушал! Откуда они знали, что я там буду? Они меня чуть ли не убить собирались, а я даже не знаю — за что? Так что я выскочил на улицу, сел в машину и удрал. Я сидел в укромном месте, слушал радио и как раз думал, как бы мне вернуться за багажом, когда услышал про эту ужасную трагедию в институте. Что... что доктор Шамбор чуть ли не мертв. Вам об этом ничего не известно? Его нашли?

Капитан Боннар печально покачал головой:

— Известно, что тем вечером он работал в своей лаборатории допоздна, и с тех пор его никто не видел. Но следователи понимают, что на разбор завала уйдет самое малое неделя. Сегодня нашли еще два тела.

— Какой ужас! Бедный доктор Шамбор! Он был ко мне так добр. Всегда говорил, что я себя извожу. Я не хотел брать отпуск, но он сумел меня убедить.

Капитан со вздохом кивнул снова:

— Ты продолжай. Объясни, что, как тебе кажется, нужно было тем людям.

Лаборант утер набежавшие слезы.

— Конечно, когда я услышал про институт и доктора Шамбора... тогда все стало понятно. И я опять удрал. И не останавливался, пока не нашел вот эту мебилирашку. Здесь меня никто не знает, и место нелюдное.

— Je comprends[2].Тут-то ты мне и позвонил.

— Oui.Я не знал, что еще делать.

Капитан недоуменно покачал головой:

— Тебя преследуют, потому что Эмиль Шамбор погиб при взрыве? Почему? Это какая-то бессмыслица... или ты хочешь сказать, что это не случайность?

Жан-Люк закивал:

— Я ничего собой не представляю, но я был ассистентом великого Эмиля Шамбора! Мне кажется, это его решили взорвать.

— Но, господи помилуй, зачем? Кому могло понадобиться его убивать?

— Не знаю кому, капитан, но это произошло из-за молекулярного компьютера. Когда я уезжал, он был на девяносто девять процентов уверен, что создал действующую модель. Но вы же его знаете — он такой скрытный. Он не хотел, чтобы даже слух об этом просочился, покуда машина не заработает. Вы же понимаете, насколько важно подобное открытие? Уйма народу готова была бы убить и его, и меня, и кого угодно, чтобы наложить лапы на ДНК-компьютер.

Капитан Боннар поморщился:

— Мы не нашли никаких следов устройства... но там груда обломков высотой с Монблан. Ты уверен?

Лаборант кивнул:

— Bien sur[3].Я все время был с ним. Конечно, я мало что понимал в его теории, но... — Юноша вновь оцепенел, скованный ужасом. — Его компьютер уничтожен? Вы не нашли его заметок? Доказательств?

— От корпуса остались одни руины, а в центральном институтском компьютере пусто.

— Само собой. Доктор Шамбор волновался, что к мейнфрейму слишком легко получить доступ, что его могут взломать. Поэтому все данные он заносил в журнал, а тот запирал в сейфе. Весь проект хранился в этом сейфе!

Боннар застонал:

— Значит, повторить его достижение мы не сможем.

— Не обязательно, — осторожно возразил Жан-Люк.

— Что? — Капитан нахмурился. — Что ты хочешь сказать?

— Что мы сможем повторить его работу. Построить ДНК-компьютер без него. — Жан-Люк заколебался, явно сражаясь с собственными страхами. — Наверное, поэтому те люди явились за мной в Аркашон.

Боннар уставился на него.

— У тебя есть копия его журнала?

— Нет, мои собственные заметки. Они, конечно, не так полны. Я понимал не все, что он делал, и он запретил и мне, и тому чудаку-американцу делать собственные записи. Но я потихоньку сделал копии всех журналов, по памяти, вплоть до конца прошлой недели — я тогда ушел в отпуск. Разумеется, журнал профессора был бы гораздо полнее и понятнее, но, думаю, другой специалист в той же области сможет повторить работу профессора или даже улучшить ее.

— Твои заметки! — возбужденно повторил Боннар. — Ты взял их с собой в отпуск? Они при тебе?

— Да, сударь. — Жан-Люк похлопал саквояж по пухлому боку. — Я не выпускаю их из виду.

— Тогда нам нельзя мешкать. Они могли проследить твой путь. В любую минуту они могут ворваться сюда. — Десантник шагнул к окну, выглянул на темную улицу. — Подойди-ка. Ты не видишь там тех людей? Или похожих? Мы должны быть уверены, чтобы знать: выходить нам через парадное или черным ходом.

Жан-Люк шагнул к распахнутому окну, послушно вглядываясь в освещенный неяркими фонарями пейзаж внизу. Трое входили в пивную на берегу, двое — выходили. С полдюжины грузчиков выкатывали одну за другой тяжелые винные бочки со склада и взгромождали их в открытый кузов грузовика. На тротуаре сидел бездомный и клевал носом.

— Нет, сударь, — сознался Жан-Люк, оглядев каждого. — Их я не вижу.

Капитан Боннар довольно хмыкнул.

— Воп.Тогда поторопимся, прежде чем они двинутся по твоему следу. Хватай чемодан. Мой джип за углом. Пошли.

— Merci! -Жан-Люк обернулся, подхватил саквояж и шагнул к двери. Но стоило ему повернуться к десантнику спиной, как Боннар, одной рукой подхватив подушку с кушетки, другой вытащил из кобуры на поясе пистолет — «ле франсэз милитер» с навинченным глушителем. Пистолет был очень старый — эту модель сняли с производства в конце пятидесятых. Серийный номер кто-то тщательно спилил. Предохранителя не было вовсе, так что тому, кто предпочитал «милитер» другому оружию, приходилось быть осторожным. Боннару нравилось ощущение легкого риска, а справиться даже с таким пистолетом для него не составляло труда.

— Жан-Люк! — бросил он в спину Массне.

Лаборант обернулся. Лицо его сияло от облегчения и радости, и, даже увидев пистолет и подушку, он удивился _ но не понял — и только вскинул руку в недоумении.

— Капитан?

— Прости, сынок, — прошептал Боннар. — Но мне нужны эти записки.

Прежде чем Массне успел заговорить или шевельнуться капитан Дариус Боннар прижал подушку к его темени, а другой рукой прижал дуло к виску юноши и спустил курок. Послышался хлопок. Подушка дрогнула, забрызганная кровью, мозгом и осколками кости. Пуля пробила ткань и глубоко ушла в штукатурку.

Придерживая подушку, чтобы не залить пол кровью, капитан Боннар уложил тело на кушетку, придав ему расслабленную позу. Потом он отвинтил глушитель и засунул в карман. Пистолет он вложил в мертвые, но еще гибкие пальцы Жан-Люка, подвинул подушку, примерился и рукой лаборанта нажал на спуск. В тесной комнате выстрел прозвучал оглушительно громко, хотя Боннар знал, чего ожидать.

Место было, конечно, не самое фешенебельное, но даже здесь стрельба привлечет внимание. Времени оставалось немного. Боннар проверил, как лежит подушка. Но выстрел был произведен почти идеально — вторая пуля попала почти точно в отверстие, оставленное первой. А пороховые ожоги на руке Жан-Люка убедят судмедэкспертов, что юноша, потрясенный смертью любимого научного руководителя, покончил с собой.

Со стола капитан взял только блокнот. Вмятинки на верхнем листе подсказывали, что предыдущий лист тоже был использован, и недавно. Смятый листок Боннар вытащил из мусорной корзины и, не тратя времени на чтение, засунул вместе с блокнотом во внутренний карман. Заглянул под кровать, под все остальные предметы скудной меблировки. Первую пулю выковырнул из штукатурки и задвинул отверстие исцарапанным от старости бюро.

Когда он подхватил саквояж несчастного Жан-Люка, вдалеке уже раздавалось завывание сирен. Десантник прислушался; сердце его бешено колотилось, подстегнутое адреналином. Oui.Они едут сюда. С обычным хладнокровием Боннар заставил себя в последний раз окинуть комнату взглядом, довольно кивнул — ничто не упущено — и открыл дверь. Когда спина капитана Боннара скрылась за поворотом лестницы, перед мебилирашкой уже останавливались, визжа тормозами, полицейские машины.

Глава 3

Париж, Франция

Вторник, 6 мая

Транспортный самолет «С-17», вылетевший строго по графику в понедельник с базы ВВС Бакли рейсом на Мюнхен, взял на борт единственного пассажира, чье имя не значилось ни в списке членов экипажа, ни в грузовой декларации. В шесть часов утра во вторник реактивная громадина совершила незапланированную посадку в Париже, чтобы принять на борт некую посылку. К транспортнику подъехала принадлежащая ВВС США машина, и мужчина в мундире подполковника армии занес на борт металлическую коробку — пустую. Человек этот остался на борту. А вот несуществующего пассажира там уже не было, когда пятнадцать минут спустя транспортник взлетел.

Вскоре машина ВВС остановилась снова, у одного из служебных корпусов международного аэропорта имени Шарля де Голля, к северу от французской столицы. Двери фургончика распахнулись, и оттуда вышел высокий мужчина в мундире подполковника армии США. Этим подполковником был Джон Смит. Подтянутый и сильный, скуластый и синеглазый, он выглядел очень по-военному. А то, что темные волосы были отпущены чуть длиннее, чем полагалось по уставу, скрывала фуражка.

Окинув раскинувшееся под темным предрассветным небом поле внимательным взглядом, Джон вошел в здание — ничем не примечательный военный с вещмешком на плече и портативным компьютером «Ай-Би-Эм» в особо прочном алюминиевом кейсе. Когда подполковник Смит через полчаса покинул здание, формы на нем уже не было. Была штатская, излюбленная Джоном одежда — твидовый пиджак, синяя рубашка, бежевые брюки и поверх — плащ. А под спортивным пиджаком — портупея с кобурой, и в кобуре — «зиг-зауэр» калибра 9 мм.

Пройдя по бетону взлетной полосы, Джон влился в поток пассажиров, просачивающийся через французскую таможню. Удостоверение подполковника американской армии позволило ему пройти без досмотра. На стоянке у аэропорта его уже ждал лимузин. Смит забрался на заднее сиденье, не выпуская из рук ни компьютер, ни чемодан.

Парижане известны своим жизнелюбием, и к парижским водителям это относится в превосходной степени. В частности, сигнал служил здесь средством общения: длинный гудок — «уйди с дороги, козел!», короткий гудок — «осторожней», серия гудков, часто в ритме танца, — веселое приветствие. В особенности же любому представителю многонациональной армии шоферов, управлявших многочисленными такси и лимузинами города, требовались ловкость, быстрая реакция и полнейшее бесстрастие. Водитель Смита, американец, обладал всеми тремя качествами, за что его пассажир был весьма благодарен. Он хотел как можно скорее попасть к Марти.

Покуда лимузин мчался по Окружному бульвару на юг, в объезд запруженного машинами центра, Смиту оставалось только нервничать. Свои исследования молекулярных цепей в Колорадо он поручил коллеге — не без сожаления, но с легкостью. За время долгого перелета через океан он позвонил в больницу узнать, как состояние Марти. Перемен не было — ни к лучшему, ни, слава богу, к худшему.

Еще он обзвонил многочисленных коллег в Токио, Берлине, Сиднее, Брюсселе и Лондоне, пытаясь тактично прощупать, насколько далеко зашли они в своих попытках создать молекулярный компьютер. Прямого ответа не дал никто — каждый надеялся быть первым. Но, обдумав их реакцию, Смит решил, что все они покуда далеки от успеха. Все выражали соболезнования в связи с гибелью Эмиля Шамбора, но о его работах не упоминали. Джону показалось, что остальные исследователи пребывали в том же неведении, что и он сам прежде.

Лимузин свернул на де ла Порт-де-Севр и вскоре подкатил к воротам Европейского госпиталя имени Жоржа Помпиду. Восьмисоткоечный памятник современной архитектуры, с его выпуклыми стенами и стеклянным фасадом, возвышался прямо напротив парка Андре Ситроена, напоминая более всего огромный многослойный леденец от кашля. Смит расплатился с водителем, вытащил багаж и ступил в мраморное фойе под стеклянной крышей, где смог наконец снять солнечные очки и осмотреться.

Фойе было настолько просторным — пожалуй, сюда можно было бы уместить пару стадионов, — что пальмы в кадках колыхались на ветру. Госпиталь был совсем новый — его открыли всего пару лет назад под бурные аплодисменты, с криками, что это-де «больница будущего». Направляясь к стойке справочной, Джон Смит подмечал детали: совершенно магазинного вида эскалаторы, ведущие к отделениям этажом выше, пестрые стрелки, указывающие дорогу к операционным, висящий в воздухе лимонный аромат, напоминающий почему-то о воске, которым натирают паркет.

На превосходном французском Джон поинтересовался, где находится палата интенсивной терапии, куда поместили Марти, и поднялся на эскалаторе наверх. Вокруг царила тихая суета — начиналась пересменка, приходили и уходили медсестры, техники, санитары и капелланы. Все происходило незаметно, и только наметанный взгляд уловил бы момент передачи обязанностей.

Образцовая больница строилась на основе теории, по которой не больной должен идти к врачу, а врач — к больному, так что обычных отделений здесь не было. Прибывающие пациенты попадали вначале в одну из двадцати двух приемных, а оттуда личная наблюдающая медсестра провожала каждого в отдельную палату. В изножье каждой койки стоял компьютер, истории болезни существовали исключительно в киберпространстве, а операции, если в них возникала необходимость, проводились с помощью роботов. Колоссальная больница могла похвастаться даже бассейнами, тренажерными залами и кафе.

За прилежащим к палате интенсивной терапии сестринским постом, у самых дверей, стояли двое жандармов. Смит представился дежурной медсестре — по-французски — как семейный врач доктора Мартина Зеллербаха.

— Я бы хотел побеседовать с лечащим врачом доктора Зеллербаха.

— Тогда вам нужен доктор Дюбо. Он сейчас на обходе, у вашего друга уже побывал. Я сообщу ему на пейджер.

— Мерси. Вы не проводите меня к больному? Я подожду в палате.

— Bien sur. S'il vous plait![4] — Медсестра рассеянно улыбнулась ему и распахнула перед приезжим американцем тяжелые двери — правда, не раньше, чем жандарм проверил его документы.

Двери затворились за спиной Джона, отрезав шумы из фойе. Здесь ходили неслышно, говорили вполголоса, так что, казалось, можно было услышать, как вздыхают, перемигиваясь в тиши, лампочки, экраны и индикаторы бессчетных аппаратов. Мир интенсивной терапии принадлежал машинам, а не врачам или медсестрам, а пациенты были лишь беспомощными придатками к ним.

Марти лежал, зажатый между высокими бортиками койки, на узком матрасе, прикованный к своему высокотехнологичному ложу проводами, трубками, датчиками, беспомощный, точно младенец. При виде его у Джона защемило в груди. Бледное круглощекое личико Марти застыло, но дыхание, слава богу, было ровным.

Пробежавшись пальцами по клавиатуре в изножье кровати, Джон вывел на экран историю болезни. Из комы Марти так пока и не вышел. Остальные травмы не представляли угрозы для жизни — несколько ссадин и ушибов, но длительная кома грозила поражением мозга, внезапной смертью или, хуже того, вечным пребыванием в чистилище между жизнью и смертью. Впрочем, кибер-анамнез несколько успокоил Джона. Вегетативные рефлексы сохранились — Марти самостоятельно дышал, порой кашлял, зевал, моргал, а глазные яблоки его непроизвольно двигались — следовательно, ствол мозга, управлявший этими процессами, не был поврежден.

— Доктор Смит? — В палату вбежал невысокий, совершенно седой и очень смуглый старик. — Из Соединенных Штатов, полагаю? — Джон увидел вышитое на белом халате медика имя прежде, чем незнакомец представился — Эдуар Дюбо, лечащий врач Марти.

— Спасибо, что так быстро подошли, — поблагодарил его Джон. — В каком состоянии доктор Зеллербах?

— Могу вас порадовать, — сказал Дюбо. — Ваш друг, кажется, поправляется.

Смит против воли улыбнулся.

— Как так? В его истории болезни нет никаких записей после утреннего обхода.

— Да-да, но я, видите ли, не закончил. Пришлось... э... отойти. Мы сейчас поговорим, а я тем временем допечатаю. — Врач склонился над компьютером. — С доктором Зеллербахом нам очень повезло. Он, как видите, до сих пор без сознания, но этим утром уже проговорил несколько слов и шевельнул рукой. Он откликается на стимуляцию.

Смит облегченно вздохнул:

— Значит, его состояние не так тяжело, как вы думали вначале. Возможно, он придет в себя.

— Да-да, — кивнул француз, пробегая пальцами по клавишам.

— Хотя с момента взрыва минуло уже более суток, — продолжал Джон. — Чем больше времени пройдет, тем сложнее ожидать полного выздоровления.

— Совершенно верно. Я, как понимаете, тоже за него волнуюсь.

— Вы распорядились, чтобы медсестры с ним занимались? Задавали вопросы, пытались расшевелить?

— Этим я занимаюсь сам. — Врач набрал на клавиатуре еще с десяток слов и выпрямился, глядя на Смита снизу вверх. — Не волнуйтесь, доктор. Мы знаем свое дело. Ваш друг — в надежных руках. Через неделю, если нам повезет, он будет в полный голос жаловаться на свои ушибы, забыв про кому. — Дюбо склонил голову к плечу. — Я вижу, он — ваш близкий друг. Оставайтесь с ним, сколько вам будет угодно. А мне, извините, пора на обход.

Джон присел рядом с койкой, глядя на озаренное подмаргивающими индикаторами лицо друга. Его согревала надежда увидеть вскоре Марти не просто пришедшим в себя, но совершенно здоровым. Вспомнились старые деньки — Кансил-Блафс и колледж, где они с Марти встретились, а дядя Джона впервые поставил Марти диагноз «синдром Аспергера»... все, что случилось с ними, вплоть до гибели Софии и пандемии вируса «Гадес», когда электронный гений Марти пришелся так кстати.

Повинуясь внутреннему порыву, Джон взял Марти за руку, крепко стиснул.

— Ты слышал доктора, Март? Он говорит, с тобой все будет в порядке, понял? — Смит примолк, глядя в ничего не выражающее лицо. — Во имя всего святого, что случилось там, в Пастеровском, Март? Ты помогал Шамбору в работе над молекулярным компьютером?

Тело Марти вздрогнуло, губы шевельнулись, будто пытаясь что-то произнести.

— Что? — воскликнул Джон. — Скажи мне, Март! Пожалуйста! Язык у тебя никогда не отнимался, я-то знаю. — Он с надеждой глянул на друга. Но Марти молчал. — Что за дурацкий повод для встречи, — продолжал Джон как можно более ободряюще. — Но знаешь, Март, мне опять нужна твоя помощь. Я прилетел, чтобы воспользоваться твоим несравненным гением...

Он просидел у постели Марти почти час, размышляя и вспоминая вслух. Он пожимал другу руки, тряс за плечо, растирал ноги, но только упоминание Пастеровского института могло на миг вывести Марти из бессознательного состояния. Джон как раз пришел к выводу, что дальнейшие попытки бессмысленны, а ему пора бы уже заняться вплотную расследованием истории с молекулярным компьютером Шамбора — вот только посидеть немного, вытянув ноги, — когда в дверях палаты возник рослый мужчина в униформе санитара.

Незнакомец был смуглокож и мог похвастаться роскошными черными усами. Карие его глаза взирали на Джона Смита с холодным, расчетливым спокойствием. Глаза талантливого убийцы. На мгновение взгляды двоих мужчин столкнулись, и Джон уловил в глазах противника изумление. Но оно исчезло быстрей, чем санитар отвернулся, сменившись не то глумливым весельем, не то злобой... И что-то в этих глазах показалось Джону очень знакомым.

Это ощущение и заставило Джона оцепенеть на миг, прежде чем тренированные мышцы выбросили его из кресла. Вытаскивая из кобуры «зиг-зауэр», он ринулся вслед убегающему санитару. Встревожило его даже не выражение лица араба, не блеск глаз, а то, как старательно тот прикрывал сложенными простынями правую руку. Так обычно скрывают оружие. Этот человек приходил, чтобы убить Марти.

Когда Джон Смит вылетел из палаты интенсивной терапии, все взгляды разом обратились к нему. Убегающий санитар прибавил ходу, расталкивая встречных.

— Остановите его! — гаркнул Смит по-французски, кидаясь в погоню. — Он вооружен!

Поняв, что его уловка раскрыта, мнимый санитар отшвырнул стопку простынь, под которыми скрывался мини-автомат размерами лишь чуть больше смитовского «зиг-зауэра». Развернувшись, неудачливый убийца торопливо засеменил спиной вперед к выходу, одновременно поводя дулом из стороны в сторону, точно газон поливал. Чувствовался опыт профессионала — коридор очистился без единого выстрела, врачи, медсестры и посетители с воплями валились на пол или прятались за углами.

Разбрасывая тележки с завтраками, Джон кинулся в погоню. Мнимый санитар нырнул в какую-то дверь, с грохотом захлопнув ее за собой. Смит бросился вслед, мимо перепуганного лаборанта, в другую дверь, в палату физиотерапии, где медсестра торопливо прикрывала полотенцами красного от жара голого пациента.

— Где он?! — рявкнул Смит. — Куда побежал санитар?

Белая от ужаса медсестра ткнула пальцем в сторону одной из трех палат. Где-то за ней хлопнула дверь. Джон рванулся туда; впереди только одна дверь — к ней! Он вылетел в другой коридор и замер на миг, ослепленный хромовым блеском. Перепуганные пациенты жались к стенам, будто разметенные только что пронесшимся вдоль прохода убийственным смерчем.

Смит помчался туда, куда были направлены взгляды перепуганных людей. Убегающий санитар толкнул навстречу своему преследователю пустую каталку, разворачивая ее поперек коридора. Смит мысленно выругался, заставляя легкие набирать воздух. Если сейчас сбавить темп, остановиться перед препятствием, убийца, без сомнения, уйдет. Отбросив всякие мысли о неудаче, Джон одним броском перепрыгнул через каталку. Колени его едва не подкосились, но агент сумел удержаться на ногах и вновь бросился вперед, оставляя за собой перепуганные толпы. Пот лил с него градом, зато разрыв между Смитом и убийцей заметно сократился — араб потерял темп, толкая тяжелую каталку. Обнадеженный агент прибавил ходу.

Не оборачиваясь, мнимый санитар проломился в очередную дверь. Над ней горела надпись: «Выход» — пожарная лестница! Смит метнулся за ним и, уже распахивая створки, уловил краем глаза тень слева.

Он успел только выставить локоть, когда неудачливый убийца набросился на него из-за спины. Смит удержался на ногах и от всей души врезал арабу локтем под ложечку. Тот пошатнулся, отступив назад, к погруженной в сумрак лестнице, и с грохотом ударился затылком о стальное ограждение. Но мнимый санитар успел предугадать действия агента и быстро восстановил равновесие, в то время как Смита инерция его же удара сбила с ног. «Зиг-зауэр» полетел в сторону, а сам агент рухнул на бетонный пол, здорово приложившись лопаткой о стену. Заставив себя забыть о боли, он тут же вскинулся, потянувшись к пистолету, но тень убийцы уже нависла над ним. Смит дернулся... но поздно. Слепящая боль взорвалась в виске, и агент провалился в глухую тьму.

Глава 4

Капитан Дариус Боннар сошел с утреннего экспресса «Бордо-Париж» на вокзале Аустерлиц третьим. Он проталкивался сквозь толпы прибывающих и отбывающих парижан, провинциалов и туристов с таким видом, словно не замечал их вовсе, хотя на самом деле капитан бдительно вглядывался, нет ли признаков слежки. Слишком многие, равно друзья и враги, попытались бы остановить его, разведав, чем занят уважаемый капитан.

Он сосредоточенно проталкивался к выходу — жилистый, энергичный блондин в безупречном офицерском мундире. Всю сознательную жизнь он провел, служа Франции, а нынешнее задание было, вероятно, самым важным в величественной истории его страны. И уж совершенно точно — самым важным в карьере Боннара. И самым опасным.

По дороге он вытащил из кармана мобильник и, набрав номер, бросил в трубку только два слова: «Я здесь». Потом набрал другой номер и повторил ту же короткую фразу.

Выйдя на улицу, он прошел мимо длинной очереди такси, отклонил предложения четырех частников с лицензиями и без, чтобы нырнуть в притормозившую на миг у тротуара машину.

— Салаам алаке куум, -прохрипел голос с заднего сиденья.

— Ла баас хамдилила, -ответил, как велит традиция, капитан Боннар, усаживаясь рядом с говорившим и захлопывая дверцу под дружные проклятия взбешенных столь явным нарушением таксистского этикета шоферов.

Машина тронулась с места, направляясь узкими проулками в юго-западные районы города.

Капитан Боннар обернулся к своему спутнику. В машине было темновато, но солнечные лучики высвечивали порой зеленовато-карие глаза под тяжелыми смоляно-черными веками — почти единственную часть лица, не скрытую просторными белыми одеждами и отороченной золотом куфиейбедуина. Боннар знал, что его собеседника зовут Абу Ауда и родом он из племени фулани, что обитает в сахеле, на южных окраинах Сахары, где между зловещей пустыней и джунглями тянется полоса саванн. Судя по цвету глаз, в родословной Абу Ауды можно было встретить синеглазых берберов или древних вандалов.

— Принес? — спросил фулани по-арабски.

— Наам,— кивнул француз. Расстегнув мундир, а за ним и форменную рубашку, он извлек на свет божий кожаный бумажник на «молнии», размером со стандартный конверт. Взгляд Абу Ауды следовал за каждым движением капитана.

— Помощник Шамбора мертв, — проговорил Боннар, передавая бумажник ему. — А что американец, Зеллербах?

— Мы не нашли никаких заметок, как и ожидалось, — ответил Абу Ауда, — хотя искали со всем тщанием.

Взгляд его странных глаз буравил Боннара, точно пытаясь добраться до самого сердца француза. Эти глаза не доверяли никому, даже Аллаху, которому Абу Ауда молился пять раз в день. Фулани мог верить в Бога, но верить Богу не стал бы. Но капитан Боннар под этим пристальным осмотром нимало не изменился в лице, и Абу Ауда перевел наконец взгляд на бумажник. Фулани ощупал кожаный футлярчик длинными, иссеченными сеткой шрамов пальцами и одним движением скрыл среди своих длинных одеяний.

— Он свяжется с вами, — проговорил Абу Ауда внушительно и ровно.

— Нет нужды, — отозвался Боннар, мотнув головой. — Я с ним сам скоро увижусь. Остановите такси.

Бедуин повторил приказ, и машина подкатила к поребрику. Стоило Боннару захлопнуть за собой дверцу, как такси тут же затерялось в потоке машин.

Зайдя за угол, капитан снова вытащил мобильник.

— Проследили?

— Оui.Без проблем.

Через пару секунд на углу затормозил массивный, дорогой «ситроен» с затемненными стеклами. Капитан вошел в микроавтобус через заднюю дверь. Машина развернулась и двинулась прочь. Прежде чем встретиться с хозяином Абу Ауды, капитану Боннару предстояло еще сделать несколько звонков из своего кабинета.

Когда Джон Смит пришел в себя — на лестнице в госпитале Помпиду, — перед его внутренним взором висело, не желая уходить, глумливо ухмыляющееся лицо. Смуглая кожа, пышные черные усы, карие глаза и торжествующая усмешка, тающая в воздухе, точно улыбка Чеширского кота. Но глаза... Джон попытался сосредоточиться на этих глазах, а они улетали вслед ухмылке вниз по лестнице и таяли, таяли... Голоса бормотали что-то — по-французски?Да. По-французски. Какого черта он....

—...вы в порядке? Мсье?

— Как вы?

— Кто на вас напал? Почему он...

— Разойдитесь, болваны! Не видите — человек без сознания? Пустите, я осмотрю...

Смит открыл глаза. Перед глазами был серый оштукатуренный потолок — Джон валялся на бетонных ступеньках — и кольцо озабоченно склонившихся к нему голов: медсестры, присевший рядом на корточки врач, жандарм, охранники в униформе — целая толпа.

— Черт!

Джон попытался сесть, и голову тут же повело от боли.

— Мсье, вам надо лежать! Вы получили сильный удар по голове. Как вы себя чувствуете?

Уложить себя Джон не позволил, а врачу разрешил только посветить фонариком в зрачки, да и то безо всякой охоты.

— Прекрасно. Просто прекрасно.

Тут он соврал. По голове кто-то словно молотил кувалдой.

И тут Смит вспомнил.

— Где он? — вскрикнул Джон, отталкивая фонарик и железной хваткой вцепившись в запястье врача. Он беспомощно оглянулся. — Араб-санитар. Где он?Унего автомат. Он...

— Оружие было не у него одного. — Жандарм поднял двумя пальцами смитовский «зиг-зауэр», глядя на агента с таким подозрением, что Смит понял — еще чуть-чуть, и его самого арестуют. — Это вы купили в Париже? — поинтересовался страж порядка. — Или, быть может, провезли контрабандой?

Смит похлопал себя по карманам. Внутренний карман был пуст — значит, удостоверение личности у него уже отобрали.

— Моя карточка у вас? — Жандарм кивнул. — Тогда вы знаете, что я — полковник американской армии. Вытащите удостоверение из кармашка, под ним лежит особое разрешение на провоз и ношение оружия.

Покуда полицейский проверял документы, медики косились на Смита весьма подозрительно, но наконец жандарм солидно кивнул и отдал карточку законному владельцу.

— И мой «зиг-зауэр» тоже, s'il vous plait.

Охранник вернул ему оружие.

— А теперь насчет «санитара» с автоматом. Кто он такой?

Врач повернулся к охраннику:

— Это сделал наш санитар?!

— Должно быть, Фарук аль-Хамид, — предположил охранник. — Это его отделение.

— Это не Фарук, — возразил второй. — Я его видел мельком. Совсем не похож.

— А кто же еще? Отделение-то его.

— Я знаю Фарука! — вмешалась одна из медсестер. — Этот тип был куда выше.

— Пока они тут загадки решают, — объявил врач, — я, пожалуй, закончу осмотр. Еще минутку.

Он посветил Смиту сначала в один глаз, потом в другой.

— Я в полном порядке, — повторил Джон, пытаясь сдержать раздражение. Это была уже не такая наглая ложь — в голове прояснилось, и немного унялась боль.

— Голова кружится? — Врач убрал фонарик и присел на корточки.

— Ни капельки. Чистая правда.

Врач пожал плечами и встал.

— Вы, как я понимаю, сами медик, что такое травма головы, знаете. Но у вас, я вижу, голова пустая. — Он хмуро покосился на своего пациента. — Явно торопитесь отсюда убраться. Что ж, неволить не могу. Во всяком случае, реакция зрачков на свет симметричная, выраженная, мышление хотя бы номинально ясное, так что могу лишь посоветовать вам избегать дальнейших ударов по голове. Если станет хуже или начнутся обмороки — немедленно в больницу. Не мне вам объяснять, чем грозит сотрясение мозга. Вы его вполне могли заработать.

— Да, доктор, спасибо. — Джон кое-как поднялся на ноги. — Весьма благодарен за заботу. — Реплику насчет «пустой головы» он решил оставить без внимания. — Где я могу найти начальника охраны?

— Я вас отведу, — отозвался один из охранников.

Он провел Смита по все той же пожарной лестнице в штаб охраны здания — несколько комнат, набитых новейшими компьютерами и мониторами камер наблюдения.

Кабинет начальника охраны выходил окнами на автостоянку. На стене Смит заметил несколько фотографий в рамках — личных. Одна привлекла его внимание. Это был черно-белый снимок — пятеро изможденных, с ввалившимися глазами солдат сидят на ящиках из-под патронов, дерзко глядя в камеру. За их спинами виднелись джунгли. Джон не сразу понял, что это Дьенбьенфу, где в 1954 году кровавой, унизительной осадой окончилось многолетнее владычество Франции над Индокитаем.

— Шеф, этот тот парень, что пытался остановить вооруженного санитара, — объяснил охранник.

— Джон Смит, подполковник армии США.

Смит протянул руку, но начальник охраны не принял ее и даже не встал из-за чистенького, нового стола.

— Пьер Жирар. Садитесь, подполковник.

Жирар подбородком указал на стул. Невысокий и кряжистый, начальник охраны госпиталя больше напоминал опытного сыщика из отдела уголовных расследований Сюртэ, чем наемного волкодава. Да и одет он был под стать — серый костюм заляпан пятнами, галстук развязан.

— Санитар, или кем бы еще ни был этот человек, — а личность его, как я понимаю, не установлена, — пояснил Смит, — явился в палату интенсивной терапии, чтобы убить Мартина Зеллербаха.

— Это не был санитар, как мне сообщили? — Жирар покосился на охранника.

— В этой палате санитаром работал Фарук аль-Хамид, — объяснил тот, — но свидетели утверждают, что это был не он.

Начальник охраны потянулся за телефонной трубкой.

— Отдел кадров. — Покуда тянулась пауза, лицо Жирара оставалось бесстрастным — без сомнения, бывший следователь, привычный к бюрократическим проволочкам. — Санитар по имени Фарук аль-Хамид, работает у нас в.... да, в ПИТ. Да? Ясно. Спасибо. — Он бросил трубку и обернулся к Смиту: — Этот Фарук прислал записку — дескать, болен, а за него отработает кузен. Тот записку и принес. Видимо, это и был наш рослый санитар с автоматом.

— Который, — закончил за него Смит, — вовсе не санитар и, возможно, вообще не алжирец.

— Маскировка. — Жирар кивнул. — Возможно. Могу я поинтересоваться, зачем кому-то убивать мистера Зеллербаха? — Немецкую фамилию начальник охраны, по обыкновению французов, жутко переврал.

— ДоктораЗеллербаха. Он программист. В ночь взрыва он работал вместе с доктором Эмилем Шамбором в Пастеровском.

— Смерть Шамбора — это большая трагедия. — Жирар примолк. — Тогда, возможно, ваш доктор Зеллербах увидел или услышал там нечто важное. Вероятно, преступники теперь пытаются заставить доктора Зеллербаха замолчать навечно.

Это было типичное умозаключение полицейского. Смит решил не разглашать секретных сведений.

— Я бы сказал, что это весьма возможно.

— Я сообщу об этом полиции.

— Буду признателен, если вы или полиция удвоите его охрану — в ПИТ или там, куда его переведут.

— Я свяжусь с Сюртэ.

— Хорошо. — Джон поднялся на ноги. — Благодарю вас. Я опаздываю на встречу, боюсь, мне придется вас покинуть.

Не совсем правда, но близко к тому.

— Пожалуйста. Но, полагаю, полиция через какое-то время захочет с вами поговорить.

Смит оставил Жирару название отеля, в котором поселился, и номер. По пути он снова заглянул в ПИТ, посидел с Марти еще немного, вглядываясь в пухлую физиономию друга. Спящий Мартин выглядел таким беззащитным, что у Джона перехватило дыхание.

В конце концов он встал и, напоследок еще раз пожав Марти руку и шепотом пообещав скоро вернуться, покинул его. Но выходить на улицу он пока не стал, а вышел снова на пожарную лестницу, внимательно оглядев площадку на случай, если убийца обронил что-нибудь в спешке Но обнаружить ему удалось только кровавое пятно на столбике ограждения — доказательство того, что он все же ранил преступника. Это может быть важно, если их пути пересекутся вновь.

Джон вытащил мобильник и, запустив блок шифрования, набрал номер.

— Кто-то только что пытался убить Марти в больнице, — бросил он в трубку.

— Известно, кто? — пророкотал из-за океана голос главы «Прикрытия-1», Фреда Клейна.

— Профессионалы. У них был неплохой план. Убийца замаскировался под санитара. Не окажись меня в палате, он бы сделал свое дело.

— Охранники его взяли?

— Нет. Может, теперь Сюртэ зашевелится, — ответил Джон.

— Лучше того — я сам поговорю с французами. Пусть поставят своих спецназовцев охранять Зеллербаха.

— Это мне нравится. Но тут есть еще кое-что. У того парня был мини-автомат. Он прятал его под сложенными простынями.

На другом конце линии воцарилось молчание. Клейн не хуже самого Смита понимал, насколько это меняет картину. То, что казалось банальной попыткой убийства, оборачивалось преступлением куда более сложным.

— И что бы это значило, подполковник? — поинтересовался Клейн, вновь обретая голос.

Смит был уверен, что босс и так знает, о чем думает его агент, но на вопрос ответил:

— У него была возможность прикончить Марти с порога. И мое присутствие его бы не остановило. Думаю, по плану он должен был поработать ножом или удавкой — тихо, чтобы не привлечь внимания. Автомат — это на крайний случай.

— И?..

— Значит, убийца соображал — если он откроет огонь и прикончит нас, ему самому будет куда труднее выбраться из госпиталя. Надо понимать так: он не мог рисковать тем, что его возьмут, живым или мертвым. Это, в свою очередь, подразумевает, что взрыв в Пастеровском — не месть обезумевшего после увольнения лаборанта, а часть тщательно проработанного плана, который осуществляют идейные преступники, готовые пойти на все, чтобы не быть раскрытыми.

Клейн примолк снова.

— То есть, по-твоему, становится ясно, что мишенью был именно доктор Шамбор. И Марти — потому что работал с Шамбором.

— Никто пока не взял на себя ответственности за взрыв?

— Пока нет.

— И не возьмут, — предрек Смит.

Клейн невесело хохотнул:

— Я всегда думал, что ты зря гробишь свой талант в медицине, Джон. Ладно. Мы-то с тобой одного мнения, но остальные пока делают хорошие мины, надеются, что смерть Шамбора при взрыве была лишь случайностью. — В трубке послышался вздох. — Но это уже моя работа. А твоя — копать глубже. Найди мне его заметки и прототип, который разработал Шамбор. — Голос Клейна посуровел. — Не удастся захватить — уничтожь. Это приказ. Мы не можем рисковать тем, что такая мощь окажется в недобрых руках.

— Понимаю.

— Как дела у Зеллербаха? Как его состояние?

Джон доложил об изменениях.

— Это неплохо, но гарантии полного выздоровления пока нет.

— Будем надеяться.

— Если он что-то знал или вел заметки, он мог сохранять данные на своем домашнем мейнфрейме, в Вашингтоне. Пошлите туда эксперта-программиста из «Прикрытия-1».

— Уже. Он едва смог пробраться в систему, а когда вошел — ничего. Если Зеллербах и вел заметки, то, по примеру Шамбора, в компьютер ничего не заносил.

— Ну, это была лишь идея.

— И то хлеб. Что дальше?

— Отправлюсь в Пастеровский. Есть там один биохимик-американец, мы с ним раньше работали вместе. Посмотрим, что он мне расскажет о Шамборе.

— Будь осторожен. Помни, официально ты не участвуешь в расследовании. «Прикрытия-1» не существует в природе.

— Сугубо дружеская встреча, и ничего более, — успокоил шефа Смит.

— Ладно. И еще одно... Обязательно переговори с генералом Карлосом Хенце, командующим силами НАТО в Европе. Он американец; единственный, кто знает, какое у тебя задание. Правда, он думает, что ты работаешь на армейскую разведку. Президент лично звонил ему, чтобы предупредить. Люди Хенце тоже работают над делом, и он сообщит тебе все, что ему удалось разузнать. Обо мне или «Прикрытии-1» ему, само собой, ничего не известно. Запомни: пансион «Сезанн», ровно в два часа пополудни. Спроси мсье Вернера. Пароль — Локи.

Глава 5

Вашингтон, округ Колумбия

Было раннее утро. Весенний ветерок доносил аромат цветущих вишен через Приливный бассейн в распахнутые балконные двери Овального кабинета. Впрочем, президент Сэмюэль Адамс Кастилья был слишком встревожен и расстроен, чтобы обращать на него внимание. Он окинул мрачным взглядом троих ближайших соратников, терпеливо ожидавших продолжения по другую сторону массивной сосновой столешницы. Начинался второй год второго срока Кастильи на президентском посту, и менее всего ему сейчас нужен был военный кризис. Сейчас следовало бы упрочить достигнутое, пробить сквозь расколотый конгресс те программы, что не были приняты прежде, и вообще создавать свой образ для истории.

— Ситуация такова, — пророкотал он. — Покуда у нас недостаточно данных, чтобы судить, создан ли уже молекулярный компьютер, и если да, то в чьих руках он находится. Знаем мы только одно — у нас его, черт побери, нет! — Президент был крупным мужчиной, с широкими плечами и талией, расползшейся до самого Альбукерке, и, как большинство толстяков, добродушным, но сейчас он с трудом сдерживал раздражение и злобно посверкивал глазами из-за рутиловых очковых линз. — ВВС и наши эксперты-программисты утверждают, что иначе объяснить инцидент на Диего-Гарсия они не в силах. Мой советник по науке заявляет, что консультировался с крупнейшими специалистами в этой области, и те утверждают, что причин для обрыва связи можно найти миллион, начиная с каких-нибудь атмосферных аномалий. Надеюсь, что правы ученые.

— Присоединяюсь, — согласился адмирал Стивенс Броуз.

— Как и все мы, — поддержала его Эмили Пауэлл-Хилл, советник по национальной безопасности.

— Аминь, — подытожил глава президентской администрации Чарльз Орей, подпиравший стену рядом с камином.

Адмирал Броуз и советник Пауэлл-Хилл сидели напротив президента в кожаных креслах, привезенных из Санта-Фе. Кастилья, как и все президенты до него, подбирал обстановку Белого дома по своему вкусу, и теперь она отражала эволюцию вкусов провинциала с Юго-Запада под давлением культуры и утонченности, обрушившихся на него за пять лет пребывания на высочайшем посту федерального правительства. К собственному изумлению, Кастилья обнаружил, что не против тех перемен, которые вызвали в его привычках официальные поездки по всему миру. После посещения музеев и банкетов в разных концах планеты скромная меблировка из губернаторского особняка в Нью-Мексико была разбавлена изящными французскими столиками и уютным британским креслом-качалкой у камина. Ало-желтые занавеси навахо, индейские плетенки и короны из перьев теперь перемежались сенегальскими масками, нигерийскими отпечатками в глине и зулусскими щитами.

Не в силах усидеть на месте, президент вскочил, обошел стол кругом и присел снова — прямо на край столешницы.

— Всем нам известно, — продолжил он, сложив руки на груди, — что террористы, как правило, ставят себе целью привлечь внимание к своей борьбе и обличить то, что считают злом. Но в нынешней ситуации есть по меньшей мере две странности: взрыв не был направлен против символической мишени, как обычно, — посольства, правительственного здания, военной базы или исторического памятника. И это не был одинокий бомбист-камикадзе, подрывающий себя в переполненном автобусе или на дискотеке. Вместо этого взорвана лаборатория в институте. Место, где ученые трудятся на благо человечества. Но конкретно — место, где создавался молекулярный компьютер.

Эмили Пауэлл-Хилл вздернула тонкие брови. Несмотря на то что ей было уже под шестьдесят, бывший бригадный генерал армии США сохранила и стройность, и длинные ноги, а главное — острейший ум.

— При всем моем уважении, господин президент, информация о том, что ДНК-компьютер уже создан, относится в большой степени к области спекуляций, экстраполяции из недостаточных данных и откровенного вымысла. В основе всего — слухи, порожденные тем, что с равным успехом может оказаться случайным взрывом, в котором пострадали случайные люди. Возможно ли, чтобы указанный катастрофический сценарий был порожден обычной паранойей? — После паузы она продолжила. — Попытаюсь выразиться деликатнее... Всем известно, что контрразведка имеет привычку дергаться от малейшего шороха. Это, мне кажется, один из таких случаев.

Президент вздохнул:

— Подозреваю, это не все, что вы хотели сказать.

— Признаться, да, господин президент. Мои эксперты уверяют, что технология ДНК-компьютеров находится в начальной стадии разработки. Действующий образец не появится еще, как минимум, десять лет. Может быть, двадцать. Это еще одна причина, заставляющая с подозрением отнестись к тревогам, которые могут быть и необоснованны.

— Возможно, вы правы, — проговорил президент. — Но, подозреваю, те же эксперты согласятся — если кто-то и мог совершить подобный скачок, то в первую очередь Шамбор.

Чарльз Орей, глава президентской администрации, нахмурился.

— Может кто-нибудь объяснить старому боевому коню, что в этой... дээнковине такого особенного и почему все ее боятся?

Президент кивнул Эмили Пауэлл-Хилл, и та обернулась к Орею:

— Это означает, что мы переходим от кремния, основы нынешних микросхем, к углеродам, основе всего живого, — пояснила она. — Машины действуют быстро и с рабской покорностью, в то время как жизнь хитра и переменчива. ДНК-компьютеры объединят сильные стороны обоих миров, и эта технология обладает куда большим потенциалом, чем кто-либо в наши дни может представить. И произойдет это потому, что мы сумеем использовать вместо микросхем молекулы ДНК.

Орей сморщился:

— Срастить живое вещество с компьютером? Это, знаете, похоже на выдумку из дурацкого комикса.

— Очень может быть, — легко согласился президент. — Многое из того, что мы теперь принимаем как данность, было придумано вначале писателями-фантастами и авторами комиксов. Но наши ученые уже не первый год пытаются выяснить, как воспользоваться естественной способностью ДНК быстро рекомбинироваться сложным и предсказуемым образом.

— Господин президент, я уже запутался, — сознался Орей.

Кастилья кивнул:

— Извини, Чак. Представь, что тебе надо подстричь траву на лужайке — ну, скажем, в Молле. — Он махнул рукой в направлении окна. — Компьютерное решение — это использовать несколько огромных газонокосилок, и каждая из них будет срезать в секунду тысячи травинок. Так действуют суперкомпьютеры. Метод ДНК — запустить миллиарды крошечных косилок, и каждая срежет только одну травинку. Фокус в том, что они сделают это одновременно.Это и есть «могучий параллелизм природы». Поверь, молекулярный компьютер оставит далеко позади лучшие современные вычислители.

— Притом он практически не потребляет энергии и обойдется куда дешевле, — добавила Пауэлл-Хилл. — Когда его удастся создать. Еслиудастся.

— Здорово, — пробурчал адмирал Броуз, председатель Объединенного комитета начальников штабов, до сих пор внимательно прислушивавшийся к разговору из глубин мягкого кожаного кресла. Видно было, что сидеть ему неудобно. На его лице самоуверенность боролась с тревогой.

— Если эта дээнковина действительно существует, — продолжил он, упрямо выпятив подбородок, — и находится в руках наших противников, или, скажем мягче, соперников, а это добрая половина планеты, в наше-то время... не хочется даже думать, к чему это приведет. Наши вооруженные силы живут и дышат электроникой. Командные шифры, шифры связи... черт, компьютеры сейчас занимаются всем, даже выпивку для вечеринок в штабе заказывают. Как мне кажется, исход Гражданской войны решили железные дороги, Второй мировой — самолеты, а в будущих сражениях ключом окажутся — господи, спаси! — защищенные от взлома компьютерные системы.

— Оборона — на твоей ответственности, Стивенс, — проронил президент. — Понятно, что ты в первую очередь думаешь о ней. А мне приходится принимать во внимание и дела гражданские.

— Например? — поинтересовался Чак Орей.

— Меня заверяли, что ДНК-компьютер может дистанционно перекрыть нефте— и газопроводы. Мы останемся без топлива. Может заглушить передачи всех авиадиспетчерских континента, от Нью-Йорка через Чикаго до Лос-Анджелеса. Число ожидаемых жертв не поддается описанию. Само собой, он может взломать компьютерную сеть Федерального Резервного банка, и наша казна опустеет в мгновение ока. В конце концов, он может открыть шлюзовые створы на плотине Гувера, и потоп сметет несколько сотен тысяч человек ниже по течению Колорадо.

Орей побледнел:

— Ты шутишь. Скажи, что это шутка! Даже шлюзы на плотине Гувера?

— Да, — отрезал президент. — Створы управляются компьютером, а тот подключен к объединенной сети «Вестерн ютилитиз».

В Овальном кабинете повисло ошеломленное молчание.

Президент поерзал на краешке стола, обводя по очереди серьезным взглядом своих советников.

— Конечно, как заметила Эмили, мы даже не уверены, что действующий ДНК-компьютер вообще существует. Давайте не будем торопиться, Чак, выясним, что нам скажут ЦРУ и АНБ. Свяжись с британцами — может, они что-нибудь знают. Эмили и Стивенс — потрясите своих людей. Встретимся ближе к вечеру.

Стоило двери затвориться за спинами директора АНБ, председателя Объединенного комитета начальников штабов и главы президентской администрации, как открылась другая — та, что вела в президентский кабинет. На пороге стоял Фред Клейн — в помятом сером костюме и с нераскуреной трубкой в зубах.

— Мне показалось, прошло неплохо, — объявил он, прекратив на секунду жевать мундштук.

Президент Кастилья со вздохом опустился в кресло.

— Могло быть хуже. Садись, Фред. У тебя есть какие-нибудь доказательства, кроме инцидента на Диего-Гарсия и твоей интуиции?

Клейн уселся на место адмирала Броуза.

— Почти нет, — признался он, приглаживая ладонью редеющие волосы. — Но будут.

— Джон Смит пока ничего не обнаружил?

Клейну пришлось рассказать, как Джон сорвал покушение на Мартина Зеллербаха.

— После нашего разговора, — закончил он, — Джон собирался навестить одного знакомого в Пастеровском. А потом — к генералу Хенце.

Президент поджал губы.

— Этот Смит, конечно, неплох. Но команда сработала бы лучше. Ты же знаешь — я завизирую любые расходы.

Клейн покачал головой:

— Ячейки террористических организаций всегда невелики и мобильны. Они засекут любую масштабную угрозу. Если ЦРУ или МИ-6 поднимут пыль, как это им свойственно, толку не будет. «Прикрытие-1» как раз и создано для подобных хирургических ударов. Дадим Смиту шанс побыть мошкой на стене, незаметной деталью пейзажа. А я тем временем направлю остальных оперативников по другим следам. Если Смиту понадобится помощь — я свяжусь с вами и затребую ее.

— Нам скоро потребуются результаты от него... или от кого-нибудь еще, черт побери! — Президент тревожно нахмурился. — Прежде чем прозвенит не звонок, как на Диего-Гарсия, а колокол.

Париж, Франция

Оставаясь организацией неправительственной и бесприбыльной, Пастеровский институт тем не менее принадлежал к ведущим научным центрам мира, и двадцать его отделений раскинулись по всем пяти континентам.

Правда, в штаб-квартиру института в Париже Джон Смит не заглядывал уже лет пять — с тех пор, как принимал участие в конференции ВОЗ по молекулярной биологии, одной из главных областей исследований института. Останавливая такси у дома номер 28 по улице Доктора Ру (названной именем одного из соратников самого Пастера), Джон как раз вспоминал об этом. Прикидывая, насколько мог измениться институт за эти годы, он расплатился с шофером и двинулся к будке у ворот придела.

Расположенный на востоке пятнадцатого округа столицы, Пастеровский институт не умещался в одном квартале — его территорию пересекала оживленная улица, причем квартал к востоку от нее называли просто «институтом» или «старой площадкой», а квартал к западу, хотя и более обширный, так и остался «приделом» этого почтенного учреждения. Сквозь густую листву деревьев по обе стороны улицы Джон различал очертания институтских корпусов — от вычурных фасадов девятнадцатого столетия до стекла и металла начала двадцать первого века. А еще солдат, патрулирующих улицы вокруг института и дорожки на самой территории, — зрелище необычное, но ставшее, без сомнения, следствием недавнего теракта.

Джон показал свое удостоверение личности охраннику в будке. За спиной охранника стоял часовой с автоматом «ФАМАС» калибра 5,6 мм на изготовку.

— Это там была лаборатория доктора Шамбора? — поинтересовался Джон у охранника по-французски, пряча удостоверение в карман и кивая в сторону поднимающегося над крышами бледного столба дыма.

— Oui.Там почти ничего не осталось — только стены да печали. — Охранник театрально понурился.

Джон только рад был возможности пройтись — привести в порядок мысли, но воспоминания о Марти не давали сосредоточиться, и, словно в ответ, дневной свет померк. Он поднял взгляд — на солнце наползла туча, стирая краски.

Он остановился, пропуская въезжающую на территорию машину, и двинулся по дорожке в сторону дымного столба — первого увиденного им материального следа катастрофы. Вскоре он увидел и второй — присыпавшую листья и асфальт сажу и сизый пепел. Ноздри тревожил запах гари. На лужайках валялись неубранные тельца пичуг — воробьев, соек, пустельг, — сметенных с небес взрывной волной или погибших от жара.

Чем дальше заходил Джон, тем толще становился полог праха, накрывавший саваном здания, деревья, траву и указатели... все вокруг. Ничто не осталось неоскверненным. И наконец, завернув за угол, Джон увидел сами руины — груды почерневших от сажи кирпичей и обломков. Три из четырех стен остались стоять, хотя и покосились, и теперь зловеще чернели на фоне серого неба. Агент невольно сунул руки в карманы, хотя было не холодно.

Приостановившись, он оглядел место взрыва. Лабораторный корпус был велик — с ангар размером. В кольце оцепления мрачные пожарники и спасатели вели раскопки. Служебные собаки вынюхивали выживших. У поребрика стояли два остова автомашин; указатель рядом сплавило в стальную фигу. Рядом ждала машина «Скорой помощи» — скорее на случай, если один из спасателей поранится сам, чем если найдется кто-то живой под руинами. Джон с тяжелым сердцем наблюдал за этой картиной.

Опасливый солдатик, не подходя близко, потребовал предъявить документы.

— Доктора Шамбора пока не нашли? — поинтересовался Джон, демонстрируя свою карточку.

— Не могу говорить, сударь.

Агент кивнул. Что же, у него есть и другие источники сведений. Теперь, увидев руины, он окончательно убедился, что здесь ничего не узнает. Только по счастливой случайности кто-то вообще уцелел при взрыве. Например, Марти. Он подумал о том, какие чудовища могли сотворить такое. И гнев вновь вспыхнул в его груди.

Вернувшись на улицу Доктора Ру, он перешел ее и направился к воротам «старой площадки». Там ему пришлось показать документы в третий раз — очередному институтскому охраннику и вооруженному часовому за его спиной. Убедившись, что Джон тот, за кого себя выдает, охранник объяснил, как пройти в лабораторию его коллеги и старого друга Майка Кирнса.

Проходя мимо старинного здания, где жил, работал, а теперь и покоился Луи Пастер, Джон поймал себя на мысли, что, невзирая на обстоятельства, ему приятно вернуться вновь в эту колыбель академической науки. В конце концов, именно здесь Пастер еще в девятнадцатом столетии провел свои блистательные эксперименты по определению природы брожения, приведшие его не только к первым бактериологическим опытам, но и к открытию стерилизации, переменившему взгляд мира на микроорганизмы и спасшему бессчетные миллионы жизней.

Шедшие по стопам Пастера исследователи совершали открытие за открытием, избавляя планету от таких напастей, как дифтерия, чума, полиомиелит, столбняк, туберкулез и даже желтая лихорадка. Неудивительно, что из стен Пастеровского института вышло больше нобелевских лауреатов, чем из большинства стран мира. В сотне лабораторий и исследовательских комплексов трудились пять сотен постоянных сотрудников и еще около шестисот приехавших со всех концов света, работающих временно над конкретными проектами. К последним относился и доктор Майк Кирнс.

Кабинет Майка располагался в корпусе имени Жака Моно[5], где помещалось отделение молекулярной биологии. Дверь была открыта, и Джон с порога увидел заваленный листами вычислений стол, за которым сидел его рослый, плотно сложенный товарищ.

— Джон! — вскрикнул Майк, завидев гостя. — Господи, надо же! Что ты тут делаешь?!

Он вскочил так резко, что полы белого халата затрепыхались у него за спиной, и, двигаясь с ловкостью бывшего игрока «Айова Хокай», поспешно обогнул стол, чтобы энергично потрясти протянутую ладонь Джона.

— Черт, Джон, сколько лет, сколько зим!

— Пять лет, — напомнил ему Джон с улыбкой. — Как продвигается работа?

— Продвигается хорошо, да больно ее много, — рассмеялся Кирнс. — Как всегда. А тебя каким ветром занесло в Париж? Охотишься за вирусами для ВМИИЗ?

Джон помотал головой, воспользовавшись поводом перевести разговор в нужное русло.

— Нет. Я из-за моего друга, Марти Зеллербаха. Он пострадал при взрыве.

— Это тот Зеллербах, что, как говорят, работал с Шамбором? Никогда не встречался... Сочувствую, Джон. Как он?

— В коме.

— Черт. Прогноз?

— Одни надежды. У него серьезная черепно-мозговая травма, и в сознание он не приходил. Хотя есть признаки того, что он выйдет из комы. — Джон снова мрачно помотал головой. — О Шамборе никаких новостей? Тело не нашли?

— Все еще ищут. После взрыва там одни обломки. Чтобы все разобрать, уйдет не один день. Нашли... части тел, теперь пытаются опознать. Невесело все это.

— А ты не знал, что Марти работает с Шамбором?

— Вообще-то нет. Только из газет и выяснил. — Кирнс вернулся на свое место за столом, а Джону указал на ветхое кресло, заваленное какими-то бумагами. — Папки можешь свалить на пол.

Джон кивнул и последовал совету.

— Я сказал, что не встречался с Зеллербахом, да? Верней сказать, я даже не слышал, что он здесь. Официально его не зачисляли в штат, и я не видел его имени в списках гостей или специалистов, прибывших по обмену. Вероятно, он прибыл по личной договоренности с Шамбором. — Кирнс примолк. — Не стоит, наверное, тебе об этом говорить, но я беспокоился за Эмиля. В последний год он начал как-то странно себя вести.

— Странно? — вскинулся Джон. — В каком смысле?

— Ну... — Кирнс задумался, потом заговорщицки склонился вперед, опершись о груду бумаг и сплетя пальцы домиком. — Он был таким жизнерадостным, понимаешь? Общительным, открытым — свой парень, при всем его возрасте и опыте. Работал упорно, но никогда не относился к своим исследованиям слишком уж серьезно. И он был очень здравомыслящим. Не без собственных вывертов, как все мы, но, по сравнению с последним годом, ничего особенного. И к жизни он относился разумно — без самолюбования. Помню, мы как-то собрались компанией, выпивали, и он заметил: «Вселенная прекрасно обойдется и без нас. Всегда найдется кто-нибудь на наше место».

— Рисовка, конечно, но во многом — правда. А потом с ним что-то случилось?

— Да. Он словно вовсе пропал. Его не было ни в коридорах, ни на собраниях, ни в кафе, ни на «мозговых штурмах», ни на вечеринках... И это произошло враз. — Кирнс демонстративно прищелкнул пальцами. — Как отрезало. Его — от нас. Будто ножом. Для большинства из нас Шамбор сгинул.

— И это случилось год назад? Когда он перестал вводить результаты своих опытов в центральный компьютер?

— А об этом я не слышал! — непритворно изумился Кирнс. — Черт, получается, мы даже представления не имеем, чего он добился за последние двенадцать месяцев?

— Именно так. Ты знаешь, над чем он работал?

— Конечно. Все знают. Над молекулярным компьютером. Слышал, он добился больших успехов. Может, даже создаст его первым — лет через десять. Это не тайна, но...

— Но?

Кирнс откинулся на спинку кресла.

— К чему тогда эти секреты? Вот что в нем переменилось напрочь. Он стал скрытным, отчужденным, рассеянным, избегал коллег. На работу — домой — на работу, как маятник. Иногда он днями не вылезал из лаборатории, даже, я слышал, кровать с матрасом себе там поставил. Но мы это списывали на то, что Шамбор наткнулся на золотую жилу.

Джону не хотелось демонстрировать излишний интерес к Шамбору, его записям или ДНК-компьютеру. В конце концов, для Кирнса или любого другого он в Париже из-за Марти, и только.

— Не он первый так заработался. Ученому, который на это не способен, нечего делать в науке, — заметил он и после недолгой паузы поинтересовался как бы случайно: — А ты что думаешь по этому поводу?

Майк фыркнул.

— Если пофантазировать? Украденные открытия... шпионы... может быть, промышленный шпионаж. Игры плаща и кинжала.

— Тебя что-то наводит на такие мысли?

— Ну, всегда можно вспомнить о Нобелевской. Тот, кто первым создаст молекулярный компьютер, проходит без очереди. А это не только деньги, это еще и престиж — Осса и Пелион престижа. От нобелевки еще никто в Пастеровском не отказывался. Во всем мире не откажется. В таких условиях любой может занервничать. Попытаться защитить свои работы, пока те не будут готовы к публикации.

— Мысль интересная.

«Но кража — одно, — подумал Джон, — а взрыв, равнозначный массовому убийству, — совсем другое».

— Но тебе ведь не с потолка пришла эта идея. Что-то навело тебя на мысль, будто Шамбор хочет защитить свои результаты... может быть, что-то необычное, подозрительное даже?

— Ну, раз пошел такой разговор... мне не понравились люди, с которыми я пару раз видел Шамбора. Не в институте. И машина, которая его забирала иногда вечером.

Джон постарался скрыть охвативший его интерес.

— А что за люди?

— Обычные на вид... хорошо одетые французы. Я бы сказал — военные, но только по выправке. Хотя, если Шамбор продвину: я в создании молекулярного компьютера, это имеет смысл. Военные непременно захотели бы ознакомиться с его результатами. Если он им позволит.

— Естественно. А машина? Не помнишь хоть, какой модели, какой фирмы?

— "Ситроен", из последних, но модели не назову. Здоровый такой микроавтобус. Черный. Я с Шамбором сталкивался, если работал допоздна. Иногда его подбирала машина. Подъезжала, открывалась задняя дверь, Шамбор залезал, согнувшись пополам, — он был очень высокий, помнишь? — и уезжала. Я почему удивился — у Шамбора ведь был свой маленький «рено»... и я его видел на стоянке после того, как «ситроен» отъезжал.

— А что за люди его забирали — не видел?

— Нет. Да я и не смотрел — мне тогда было лишь бы до дому добраться.

— И «ситроен» привозил его обратно?

— Не знаю.

— Спасибо, Майк, — медленно проговорил Джон, обдумывая слова Кирнса. — Не стану тебя больше отвлекать, у тебя, я смотрю, дел полно. Понимаешь, я пытаюсь выяснить, чем Марти занимался в Париже, чтобы понять, в каком он был состоянии перед взрывом, а тут нас что-то занесло с Шамбором... У Марти синдром Аспергера; обычно он компенсирован, но я с ним давно не виделся и хотел убедиться. Ты не знаешь, у Шамбора была семья? Может, они расскажут мне что-нибудь о Марти.

— Эмиль вдовец. Его жена умерла лет семь назад. Я тогда здесь не работал, но мне говорили, на него это тяжело повлияло. Он тогда тоже с головой ушел в работу и чуждался коллег. Еще у него есть дочь, но она уже взрослая.

— Адреса у тебя нет?

Адрес отыскался в компьютере Кирнса.

— Ее зовут Тереза Шамбор, — подсказал коллега, покосившись на Джона. — Она довольно известная актриса, больше театральная, но снялась и в паре французских фильмов. Как я слышал — красавица.

— Спасибо, Майк. Я тебе перезвоню, когда узнаю, что с Марти.

— Давай. И тогда выпьем вместе, пока ты не умотал домой.

— Спасибо. Хорошая идея.

— Удачи. Тебе и Марти.

Выйдя на улицу, Джон остановился на секунду, глядя на поднимающийся к облакам жидкий столб дыма, потом покачал головой и двинулся прочь. Вспомнив по дороге о Марти, он позвонил с мобильника в госпиталь Помпиду. Старшая медсестра отделения интенсивной терапии сообщила ему, что состояние Марти оставалось стабильным, с небольшими признаками улучшения. Это было немного, но Джон надеялся все же, что его старый друг вытянет.

— А как вы себя чувствуете? — поинтересовалась медсестра.

— Я? — Джон не сразу вспомнил, что, падая, ударился головой. Это казалось такой давней и незначительной мелочью в сравнении с разрушениями в Пастеровском институте. — Прекрасно, спасибо.

Выключив телефон, он двинулся по улице Доктора Ру, обдумывая услышанное от Майка Кирнса.

В последний год Эмиль Шамбор куда-то торопился, хранил какую-то тайну. И его видели с хорошо одетыми типами, похожими на военных в штатском.

Джон как раз пытался сообразить, что это все значит, когда почувствовал за собой слежку.

Зовите это как хотите — тренировка, опыт, шестое чувство, подсознательная оценка ситуации, паранойя или шуточки парапсихологии... Но эти иголочки, стягивающие кожу на затылке, невозможно ни с чем перепутать. Чей-то недобрый взгляд буравил спину агента с той минуты, как Джон Смит вышел из ворот Пастеровского института.

Глава 6

Капитану Дариусу Боннару казалось, что он почти ощущает запах верблюжьего пота, гниющих на солнце фиников, кускуса с козлиным жиром и даже стоячей воды из чудесно подвернувшегося на пути колодца. Сейчас он был одет не в форму, а в легкий цивильный костюм, но даже в нем капитану было слишком жарко. Под голубой рубашкой струился пот.

Боннар оглянулся. Он словно находился в одном из бессчетных бедуинских шатров, где ему приходилось корячиться на четвереньках, от Сахары до последних, забытых богом и людьми форпостов бывшей империи, где доводилось служить капитану. Марокканские ковры закрывали окна, в два слоя лежали на полу, по стенам были развешаны алжирские, марокканские, берберские драпировки и оружие. Немногочисленные сиденья из дерева и кожи были жестки и низки.

Капитан со вздохом опустился на скамеечку высотой от силы пару дюймов, благодаря судьбу хотя бы за то, что его не заставляют сидеть по-турецки. Накатило воспоминание о несбывшемся, и показалось, что вот сейчас из-под полога шатра дунет жаркий ветер, хлестнет по лодыжкам раскаленным песком.

Но Боннар находился не в Сахаре и не в шатре, и тревожили его сейчас отнюдь не иллюзии...

— Отправлять вашего человека, чтобы избавиться от Зеллербаха в госпитале, было сущей глупостью, мсье Мавритания! — яростно прошипел он по-французски. — Хуже — идиотизмом! Как, по-вашему, он мог бы сделать свое дело и скрыться незамеченным? Его бы схватили и выжали из него правду. Да еще этот врач, приятель Зеллербаха. Дерьмо! Теперь Сюртэ удвоит бдительность, и убрать Зеллербаха будет вдесятеро труднее!

Лицо собеседника Боннара во время этой тирады оставалось совершенно бесстрастным. Капитан назвал этого человека «мсье Мавритания», и это было единственное имя, под которым тот был известен в потаенном мирке шпионов и преступников. Террорист был невысок и щекаст; мягкие наманикюренные ручки едва высовывались из белоснежных манжет. Жемчужно-серый костюм его явно вышел из рук эксклюзивного портного с Севиль-роу. Ясные голубые глаза взирали на беснующегося Боннара с долготерпением человека, вынужденного выслушивать тявканье брехливой шавки.

Когда капитан наконец выдохся, Мавритания бережно поправил выбившуюся из-под берета прядку темно-русых волос и только тогда ответил.

— Вы нас недооцениваете, капитан. — Голос его был столь же жесток, насколько нежными казались ручки. — Мы не так глупы. Мы никого не отправляли убивать доктора Зеллербаха, ни в больницу, ни куда бы то ни было. Это было бы глупо в любом случае, и тем более — сейчас, покуда неясно, придет ли он вообще в сознание.

— Но мы решили, — воскликнул захваченный врасплох Боннар, — что его нельзя оставлять в живых! Он слишком много знает.

— Это вырешили. А мы решили ждать. Это наше дело, а не ваше, — отрезал Мавритания. — В любом случае у нас есть более важные темы для спора.

— Например, кто послал убийцу, если не вы? И зачем?

Мавритания согласно склонил голову.

— Об этом я не подумал, но да — это важный вопрос, и мы выясним все, что сможем. А пока мы изучили переданные вами заметки лаборанта. По нашим наблюдениям, они точно совпадают с собственными данными Шамбора, хотя и не столь полны. В любом случае ни один из основных элементов работы не был упущен. Теперь, когда заметки в наших руках, проблем с этой стороны можно не ожидать. Дневник уже уничтожен.

— Что, как я и говорил, поможет сохранить в секрете нашу деятельность, — заметил Боннар. В голосе его звучала самоуверенная снисходительность колонизатора, которую капитан даже не потрудился скрыть. — Но я не уверен, что Зеллербаха можно оставить в живых. Я предлагаю...

— А я, — оборвал его Мавритания, — предлагаю вам оставить американца в покое. Обратите свое внимание на угрозы более серьезные. Например, следствие по делу о «самоубийстве» лаборанта Шамбора . Учитывая обстоятельства, вопросы начнет задавать не только полиция. Как продвигается официальное расследование?

Секунду капитан пытался побороть свое отвращение к наглому мавританцу... но он связался с террористом именно потому, что ему требовался человек столь же безжалостный и резкий, как сам Боннар. Так что иного и не следовало ожидать. Кроме того, логика была на стороне бербера.

— Ничего не слышно, — проговорил он, стараясь, чтобы голос не выдал его. — Но после того как ассистент заметил ваших людей и сбежал, он останавливался заправить машину. Там подтвердят, что юноша уже знал о гибели Эмиля Шамбора и был в полном расстройстве — собственно говоря, плакал. Жуткое горе. Это даст полицейским мотив. Бедняга не мог жить без учителя.

— И это все? Даже в штабе вашей, французской армии больше ничего не слышно?

— Ни звука.

Мавритания призадумался.

— Это вас не тревожит?

— Молчание — знак согласия, — холодно улыбнулся Боннар.

— Это западная поговорка, — Мавритания поморщился, — столь же опасная, сколь и нелепая. В таких делах молчание — далеко не золото. Трудно подделать самоубийство так, чтобы обмануть мало-мальски смышленого или опытного сыщика, не говоря уже об агентах Deuxieme Bureau.Я бы предложил вам или вашим людям выяснить все-таки, что на самом деле известно полиции и спецслужбам о смерти лаборанта. И поскорее.

— Займусь, — неохотно согласился Боннар и поерзал на стульчике, намереваясь встать.

Мавритания поднял ручку, и капитан со вздохом опустился обратно на жесткое сиденье.

— И последнее, капитан Боннар. Этот приятель Зеллербаха... Что вам известно о нем?

Боннар постарался скрыть нетерпение — его уже скоро должны были хватиться на работе.

— Это подполковник Джонатан Смит. Старый знакомый Зеллербаха, врач, сюда приехал по поручению родных программиста — во всяком случае, так он заявил в госпитале, но, насколько я смог проверить по другим источникам, это правда. Зеллербах и Смит вместе выросли в... Айове. — Последнее слово далось ему с трудом.

— Но, судя по вашему описанию, при покушении на жизнь Зеллербаха этот доктор Смит действовал скорее как солдат или полицейский. Он ведь пришел в больницу вооруженным?

— Верно. И я согласен — вел он себя не как коновал.

— Возможно — агент? Направленный в больницу кем-то, кого не убедил наш маленький спектакль?

— Если Смит и агент, то направили его не ЦРУ и не МИ-6. Я знаю всех их сотрудников в Европе и в европейских отделах в Лэнгли и Лондоне. Он определенно американец, так что Моссад или русских тоже можно исключить. И он не из наших. Это я знаю совершенно определенно. Мои источники в американской разведке утверждают, что он действительно ученый, приписанный к какому-то проекту медицинской службы армии.

— Стопроцентный американец?

— По одежде, по манерам, по акценту, по образу мыслей. Плюс мои контакты это подтверждают. Головой ручаюсь.

— Возможно, это все-таки человек Конторы? Лэнгли может и соврать. Это их работа. Они неплохо ее делают.

— Мои люди врать не станут. Кроме того, он не числится и в наших списках агентов.

— Возможно, он работает на организацию, о существовании которой вам неизвестно, или у вас нет в ней связных?

— Исключено. За кого вы нас принимаете? Если об организации неизвестно Второму бюро, ее вовсе нет в природе.

— Ну хорошо. — Мавритания кивнул. — И все же за ним стоит приглядеть. Вашим людям... и моим.

Он поднялся — одним текучим, ловким движением. Вслед за ним кое-как встал и Боннар. Ноги его совершенно затекли. Капитан никогда не мог понять, как эти кочевники не превращаются в калек все до единого.

— Возможно, — предположил он, растирая подколенное сухожилие, — этот Смит — тот, за кого себя выдает. В конце концов, Соединенные Штаты гордятся правом на ношение оружия.

— Но ему не позволили бы провезти оружие в Европу коммерческим рейсом, если только он не смог указать заранее веской причины для этого, — напомнил Мавритания. — И все же вы можете оказаться правы. Есть способы раздобыть оружие на месте, иностранцам в том числе, не так ли? Поскольку его друг пал жертвой насилия, Смит может искать мести. И в любом случае американцы всегда чувствуют себя увереннее с оружием в руках. Какой нелепый предрассудок.

У капитана Боннара осталось явственное ощущение, что загадочный и подчас вероломный главарь террористов с ним вовсе не согласен.

Джон Смит брел по бульвару Пастера — якобы высматривая такси, а на самом деле выискивая в толпе преследователей. Взгляд его метался по сторонам, но не в поисках подходящей машины, а пытаясь сквозь клубы выхлопных газов различить примелькавшиеся лица.

Он оглянулся — позади, у ворот института, охранники все так же тщательно проверяли документы входящих. В конечном итоге Джон выделил троих подозреваемых.

Первая — моложавая особа за тридцать. Совершенно непримечательная брюнетка, расплывшаяся лицом и фигурой, в черной юбке и кардигане, с преувеличенным восхищением на лице разглядывала кирпичный фасад мрачной церкви Святого Иоанна Крестителя Сальского.

Вторым подозреваемым оказался столь же бесцветный мужчина средних лет, одетый, несмотря на теплый майский день, в синюю спортивную куртку и вельветовые штаны. Этот задержался у тележки уличного торговца, перебирая разложенное на ней барахло с таким видом, будто вознамерился отыскать там вторую «Джоконду». Третьим был рослый старик, опиравшийся на трость черного дерева и взиравший из тени росшего у поребрика каштана на то как тянется к небу дым тлеющих руин Пастеровского. До назначенной президентом Кастильей встречи с генералом Хенце, командующим силами НАТО, оставалось почти два часа. Чтобы стряхнуть «хвост», времени потребуется гораздо меньше. Возможно, он еще успеет вызнать что-нибудь полезное.

Сделав вид, что дожидаться такси ему надоело, Джон театрально пожал плечами и двинулся по бульвару в сторону перекрестка, где свернул направо, лениво проходя вдоль шумного Отель-пассажа. Он поминутно останавливался, глядя то на стекло и сталь фасада, то в витрины многочисленных лавочек, поглядывал на часы, пока наконец не пристроился у столика под тентом у дверей кафе. Заказал пива demi,то есть в маленьком бокале, и принялся со счастливой улыбкой только что прилетевшего в Париж туриста разглядывать текущий мимо людской поток.

Первым из примеченной Джоном троицы показался старик с тросточкой, тот, что из тени каштана наблюдал за тем, как поднимается ввысь дым, — занятие само по себе подозрительное. Преступников, как известно, порой тянет на место преступления. Хотя этот тип казался на первый взгляд слишком дряхлым и слабым, чтобы выступить в роли бомбиста. Двигаясь по противоположной стороне улицы, старик ловко дохромал до кафе точно напротив того, которое облюбовал себе Джон, тоже занял столик на улице и, когда официант принес ему кофе с булочкой, уткнулся в вытащенную из кармана «Ле Монд». Джон Смит его, судя по всему, не интересовал — во всяком случае, американец не заметил, чтобы старик хоть раз оторвался от газеты.

Второй появилась непримечательная пухлолицая брюнетка — настолько непримечательная, что острый взгляд Джона заметил ее, только когда та проходила мимо кафе в пяти футах от него. Бросив на американца один короткий взгляд, женщина прошла мимо. Чуть дальше по улице она приостановилась, точно подумывая тоже чего-нибудь выпить, но, видимо, отказалась от этой идеи и скрылась в переполненном Отель-пассаже.

Третий — мужчина, с таким вниманием изучавший товар уличного торговца, — так из-за угла и не вышел.

Потягивая пиво, Джон снова и снова прокручивал в памяти образы рослого старика и неприметной брюнетки — их лица, ритм движений, походку, манеру поворачивать голову — и не встал с места, покуда не заучил их наизусть.

Только тогда он расплатился и торопливо направился обратно, к станции метро «Пастер» на перекрестке с рю де Вожирар. Вскоре за ним увязался и старик с тростью, двигаясь на удивление проворно для своих лет. Его Джон заметил сразу, но, продолжая краем глаза следить за стариком, все же высматривал и других преследователей.

Пришла пора воспользоваться старым шпионским трюком. Джон нырнул в метро. Старик за ним не последовал. Агент подождал на платформе, покуда не подъедет очередной поезд, и, слившись с толпой пассажиров, вновь выбрался на улицу, под свинцово-серое небо. Старик за это время одолел целый квартал. Для надежности Джон все же последовал за ним, покуда тот не остановился у двери под вывеской «Букинист» с табличкой за стеклом «Ушел на обед». Вытащив из кармана ключ, старик отпер дверь, перевернул табличку — с другой стороны значилось: «Открыто», пристроил трость на стойку за дверью и скинул плащ.

Продолжать слежку не было смысла, решил Джон, — раз уж у старика имелся ключ... Хотя, с другой стороны, лучше перестраховаться. Поэтому агент постоял еще минуту у витрины, наблюдая, как старик натягивает бежевую теплую кофту, методично застегивая ее на все пуговицы. Закончив, он взгромоздился на высокий табурет за прилавком и, подняв голову и увидев Смита, дружески поманил американца — заходите, мол. Ясно было, что он не то хозяин лавки, не то продавец.

Джон разочарованно понурился. И все же кто-то следил за ним. Или брюнетка, или покупатель у лотка. И кто бы это ни был, он понял, что Смит засек его, и вышел из игры.

Помахав букинисту, Джон заторопился было к метро, но сбился с шага. Сердце его ушло в пятки. Снова тот же недобрый взгляд цеплял волоски у него на шее. У дверей станции он остановился, оглянулся — никого. И все же «хвост» придется стряхнуть. Привести этих людей на встречу с генералом он не имеет права. Агент развернулся и ринулся вниз по лестнице.

Похожая на продавщицу неприметная женщина в черном глядела на озирающегося Смита из приоткрытых дверей, прятавшихся вдобавок за посадками декоративного кустарника. Темная одежда растворялась в сумерках за дверью. И все же женщина старалась не высовываться — несмотря на загар, лицо ее могло проступить из тени бледным пятном. А Смит был очень внимателен.

Сейчас на его лице отчетливо читались тревога и подозрение. На свой лад американец был красив — высокие, почти индейские скулы, правильное лицо и совершенно синие глаза. Сейчас они прятались за солнечными очками, но женщина помнила их цвет. Ее передернуло.

Наконец, будто решившись, американец нырнул в метро. Места для сомнений не было: он понял, что за ним следят, но ее не засек — иначе последовал бы за ней, когда женщина прошла мимо его столика, пригвоздив агента взглядом.

Брюнетка раздраженно вздохнула. Пора было отчитываться. Из кармашка под тяжелой шерстяной юбкой она достала мобильный телефон.

— Он заметил, что за ним следят, но не понял, что это я, — сообщила она связному. — В остальном, похоже, он действительно прилетел сюда, потому что тревожится за друга. Все его поведение свидетельствует об этом. — Она прислушалась. — Это ваше дело! — бросила она сердито. — Если полагаете, что стоит, — пошлите кого-нибудь другого. А у меня свое задание... Нет, ничего определенного, но жареным пахнет. Мавритания не примчался бы сюда без серьезной причины... Да, еслион у него.

Выключив мобильник, она осторожно оглянулась и выскользнула из дверей. Джон Смит так и не вышел из метро, поэтому женщина поспешила к тому кафе, где американец пил пиво. Внимательно осмотрев мостовую вокруг его столика, она осталась довольной. Понятное дело, ничего.

Джон Смит четырежды пересаживался с поезда на поезд, дважды выходил на улицу, чтобы тут же вновь спуститься в подземку, шарахался от каждой тени, но только через час смог убедить себя, что избавился от «хвоста». Со смешанным чувством облегчения и опаски он поймал такси, чтобы отправиться по адресу, названному Фредом Клейном.

Оказалось, что встреча должна была произойти в частном пансионе, в обвитом плющом трехэтажном кирпичном особняке чуть в стороне от шумной рю де Рено. Сидевшая за парадной дверью консьержка была столь же непримечательна, как и сам дом, — пожилая особа с бесстрастной физиономией и глазами, выражением напоминавшими мышеловки. Когда Джон спросил мсье Вернера, консьержка, не поведя и бровью, совсем не по-старушечьи вскочила, чтобы проводить гостя к лестнице. Джон заподозрил, что под ее кофтой и фартуком прячутся не только ключи.

В отношении невысокого субъекта с детективчиком Майкла Коллинза в руках, просиживавшего кресло на втором этаже, у Джона не возникло сомнений. Консьержка нырнула вниз по лестнице, как кролик в шляпу фокусника, а субъект, не вставая, принялся изучать удостоверение Смита. Под темным цивильным костюмом бугрилось нечто, опознанное Джоном без особых сомнений как пистолет «кольт 1911». Военная выправка проступала из каждой поры худощавого субъекта, точно невидимый мундир. Очевидно, это был сержант — офицер бы встал, — но сержант, высоко поднявшийся по карьерной лестнице, учитывая старый «кольт» 45-го калибра в кобуре под мышкой, — видимо, начальник генеральской охраны.

Субъект вернул удостоверение и слегка кивнул, признавая в Смите вышестоящего офицера.

— Пароль, подполковник? — спросил он.

— Локи.

Охранник кивнул.

— Генерал вас ждет. Третья дверь по коридору.

Постучав и дождавшись хриплого «Входите», Джон распахнул двери в светлую комнату. За широкими окнами сплетались ветви цветущих деревьев — сад, достойный кисти Моне. У окна стоял субъект ет на десять старше и на сорок фунтов легче своего собрата в коридоре, тощий, словно жердь. Не оглядываясь на входящего, он глядел на акварельно-прекрасный сад.

— Ну и чего нам ожидать от этой новой технологии, которая, как меня убеждают, «где-то рядом»? — осведомился генерал, стоило Джону захлопнуть дверь. — Это штуковина масштаба ядерной бомбы или детский пугач? Или вообще пустышка? Чего мы боимся?

Его голос не соответствовал его росту — могучий, басовитый, грубый, как кора секвойи, хриплый — верно, сорванный в далекой молодости, когда молодому Хенце приходилось отдавать приказы на поле боя.

— Это я и должен выяснить, сэр.

— Никаких намеков?

— Я пробыл в Париже несколько часов, сэр. За это время неизвестный убийца пытался расстрелять из автомата и меня, и доктора Зеллербаха, сотрудника Шамбора.

— Слышал, — признался генерал.

— Кроме того, за мной следили. Довольно профессионально. Плюс, конечно, инцидент на Диего-Гарсия. На мой взгляд, это ни в коем случае не пустышка.

Генерал обернулся:

— И все? Никаких гипотез? Никаких догадок? Вы же ученый. К тому же медик. На что мне рассчитывать? На дешевую распродажу армагеддонов или просто на очередной пинок нашему чувствительному американскому самолюбию?

Смит невесело усмехнулся:

— Ученым, а тем более медикам, не положено измышлять гипотез перед генералами, сэр.

Хенце расхохотался:

— Пожалуй.

Генерал Карлос Хенце, главнокомандующий объединенных сил НАТО в Европе, был жилист, точно взведенная пружина. Джон обратил внимание на его прическу. Хотя уставом и предписана короткая стрижка, Хенце предпочел не красоваться солдатским ежиком, как было в обычае у генералов морской пехоты и прочих солдафонов, только и ждущих случая продемонстрировать, какие они крутые ребята, не хуже всех прочих героев привычные к марш-броскам. Седеющие волосы генерала были уложены столь же аккуратно, сколь безупречен был покрой его угольно-черного костюма. Главнокомандующий походил скорее на главного администратора какой-нибудь крупной корпорации. «Новая порода, — подумал Смит. — Высокотехнологические генералы двадцать первого века».

— Хорошо, подполковник. — Хенце решительно кивнул. — Давайте так — я расскажу вам все, что знаю. Садитесь. Да хоть вон туда.

Смит устроился на бархатной софе — судя по вычурности, эпохи Наполеона III, — а генерал, словно забыв о своем собеседнике, вновь отвернулся к окну, упиваясь буколическими видами. Джону пришло в голову, что эту привычку Хенце мог приобрести в поисках способа навести страх божий на полную комнату младших командиров. Если так, то способ получился хороший, и Джон решил испробовать его как-нибудь на своих коллегах-исследователях, славящихся разгильдяйством.

— Значит, — проговорил генерал, — что мы имеем — это устройство, способное получить доступ к любому компьютеру и любой программе планеты, невзирая на любые коды, шифры, электронные ключи запуска ракет, иерархии доступа и запрещающие команды. Надеюсь, этим способности нашего гипотетического противника ограничиваются?

— С военной точки зрения — пожалуй, — согласился Смит.

— Остальное меня пока не тревожит. Думаю, так же, как вас. Остальным займется история. — Генерал поднял взгляд к затянувшим майское небо свинцовым тучам, словно опасаясь никогда больше не увидеть солнца. — Судя по всему, создатель машины мертв, а от его записей остался лишь пепел. Ответственности за взрыв никто на себя не взял — среди террористов дело необычное, но неслыханным я бы его не назвал.

Хенце приостановился. Плечи его чуть заметно опустились, спина сгорбилась в ожидании ответа. Смит подавил вздох.

— Да, сэр. Могу только добавить попытку убийства доктора Зеллербаха в больнице этим утром. Убийца остался неизвестен.

— Именно. — Теперь Хенце обернулся и, рухнув в обтянутое парчой кресло, пронзил агента совершенно генеральским взглядом. — У меня для вас тоже есть новости. Президент лично приказал мне оказывать вам полное содействие и держать ваше существование в секрете, а я привык исполнять приказы. Вот что выяснили мои люди вместе с ЦРУ: в вечер взрыва у институтских ворот на рю де Волонтер стоял черный микроавтобус, он отъехал буквально за пару минут до теракта. Вы знаете, что у Шамбора был лаборант?

— Да. Последнее, что я слышал, — французские власти его ищут. Нашли уже?

— Он мертв. Самоубийство. Покончил с собой вчера вечером в дешевенькой гостиничке на окраине Бордо. Он проводил отпуск на побережье — рисовал рыбаков, представляете? Если верить одному из его парижских знакомых, Шамбор убедил парня, что тот слишком много ра ботает и заслужил отпуск. У этих французов странные представления об отдыхе. Так вот — что он делал в том клоповнике по другую сторону Гаронны?

— А это точно самоубийство?

— Так утверждает полиция. Но ЦРУ донесло мне — хозяин клоповника вспомнил, что при лаборанте был саквояж — это совершенно точно, поскольку обычные его «постояльцы» не имеют при себе и этого. И юноша был один — ни девчонки, ни парня. А саквояжа в номере не нашли.

— Считаете, что это работа террористов? Выдать убийство за самоубийство и забрать саквояж вместе со всем содержимым?

Хенце вскочил и принялся нервно расхаживать между столом и своим любимым наблюдательным постом у окна.

— Президент уверял меня, что подобные умозаключения скорее в вашей компетенции. Но ЦРУ, должен заметить, тоже сочло, что это «самоубийство» дурно попахивает, хотя Сюртэ ничего не заподозрила.

Джон призадумался.

— Лаборант не мог не знать, как продвигаются исследования Шамбора, но для убийства это недостаточный повод. После гибели Шамбора, учитывая слухи, мы просто обязаны предположить, что ученый сумел создать действующий молекулярный компьютер. Так что я полагаю, причина «самоубийства» в другом. Видимо, это саквояж, как вы и думали. Заметки лаборанта... возможно, собственноручные записи Шамбора... что-то, что террористы считали опасным или жизненно для себя важным.

— Да, — проскрежетал Хенце, мрачно глядя на своего собеседника. — А после Диего-Гарсия стало похоже, что террористы заполучили-таки результаты работ Шамбора, то есть натуральный, действующий молекулярный компьютер...

— Прототип, — поправил Джон.

— А какая разница?

— Вероятно, это устройство тяжелое и хрупкое. Стекло, капилляры, контакты. Не карманная модель будущего.

_ Суть в другом. — Генерал раздраженно нахмурился — Работать оно будет?

— При наличии опытного программиста? Похоже, оно уже работает.

— Тогда какая разница? Чертова штуковина у них, а нам остается бубкес.А теперь скажите мне, что мы не в заднице!

— Не могу, сэр. Я бы сказал, что мы в глубокойзаднице.

Хенце очень серьезно кивнул:

— Тогда вытащите нас, подполковник.

— Сделаю все, что смогу, генерал.

— Извольте сделать больше. Я свяжу вас со своим натовским заместителем — это будет генерал Лапорт, он француз. Их военные, само собой, тоже напуганы, а поскольку это все же их страна — Белый дом требует поглаживать французов по головке, но сведениями делиться только в самом крайнем случае, поняли? Лапорт уже начал вынюхивать, кто вы такой и как связаны с Зеллербахом. Думаю, он подозревает, что его пытаются оставить за бортом, — хитрый французик. Я ему сказал, что вы друг доктора Зеллербаха, но, боюсь, он мне не поверил — до него уже дошли слухи о заварушке в госпитале Помпиду. Так что приготовьтесь к вопросам личного свойства. И постарайтесь не отвечать на них.

Генерал открыл перед вставшим с софы Джоном дверь.

— Держите с нами связь. Если что будет нужно — звоните. Сержант Маттиас вас проводит.

Джон пожал протянутую ему стальную ладонь.

Невысокий широкоплечий Маттиас явно был не рад необходимости покинуть уютный пост и даже открыл дверь, чтобы возразить, — настоящий старый сержант, — но, уловив настроение босса, явно передумал. Он молча провел агента на первый этаж, мимо консьержки, потягивавшей «житан», — при этом Джон заметил выпирающую из-под юбки рукоять пистолета. Похоже было, что охрана генерала Карлоса Хенце шутить не любит.

Сержант подождал в дверях, покуда агент не пересек дворик и, пройдя воротной аркой, не ступил на тротуар.

Джон остановился под деревом, по привычке оглядываясь... как вдруг сердце его ухнуло в пятки.

Стремительно обернувшись, он во второй раз мельком увидел лицо на заднем сиденье заезжающего во дворик такси. Агент заставил себя досчитать до пяти, прежде чем метнуться обратно, туда, где из-за кустов он мог наблюдать за дверями пансиона.

Даже густая тень от широких полей шляпы не помешала ему различить смуглое лицо, пышные усы. Теперь он признал и тощую сутулую фигуру. Это был лжесанитар, пытавшийся убить Марти в больнице, тот, что оглушил самого Джона. Убийца подошел к дверям пансиона — тем самым, откуда секунду назад вышел Смит. Сержант еще не успел отойти. Он вежливо отступил в сторону, пропуская убийцу, потом, как истый профессионал, выглянул на улицу — не следит ли кто — и только тогда закрыл дверь.

Глава 7

Когда Джон Смит, расплатившись с шофером, вышел из такси, на предместье Сен-Дени, что на севере Парижа, за Окружным бульваром, тяжелым одеялом легли густые весенние сумерки. В жарком, пахнущем озоном воздухе висела грозящая дождем духота.

Сунув руки в карманы плаща, агент прошелся, приглядываясь, туда и обратно мимо узкого фасада бежево-кирпичного трехэтажного дома, где, по словам Майка Кирнса, жила Тереза Шамбор. Причудливо-живописное здание островерхой крышей и декоративной кладкой выделялось из ряда похожих домов, построенных, видимо, в конце пятидесятых или начале шестидесятых. Если судить по расположению окон, то в доме было всего три квартиры — по одной на этаж, — и на каждом этаже горел свет.

Отвернувшись, Джон бросил взгляд вдоль улицы, вдоль рядов машин, припаркованных, как принято в Париже, на тротуаре. Мимо промчался, сверкая фарами, спортивный «форд». Квартал был короткий и хорошо освещенный. В другом его конце, у станции надземки, возвышалось ультрасовременное восьмиэтажное здание отеля, чьи бетонные стены были выкрашены в бежевый цвет, чтобы не выделяться из общего ряда жилых домов.

Развернувшись, агент решительно зашагал к отелю. Добрых полчаса он проторчал в вестибюле, делая вид, будто кого-то ждет, а на самом деле наблюдая сквозь высокие окна, не следит ли кто за ним. Но «хвоста» не было, и за это время никто не выходил из дома Терезы Шамбор и не входил в него.

Еще немного побродив по отелю, Джон обнаружил, что дверь черного хода выводит в переулок, и, выскользнув из здания, поспешил обратно к перекрестку. Он не заметил слежки ни в вестибюле, ни вообще в окрестностях гостиницы — шпиону негде было бы спрятаться здесь, разве что в выстроившихся по обе стороны улицы машинах, но все они были вроде бы пусты. Кивнув самому себе, Смит твердым шагом двинулся к дому мадемуазель Шамбор.

В подъезде был установлен домофон; карточка с именем Терезы Шамбор была вставлена в паз у звонка в третью квартиру. Джон позвонил, назвав свое имя и цель визита.

Когда двери лифта распахнулись, хозяйка уже стояла в дверях. На ней был белая юбка, белая же шелковая блуза с высоким воротником и туфельки цвета слоновой кости на высоком каблуке. Тереза Шамбор походила на одну из картин Энди Уорхола — белое на белом, и только кроваво-красные пятна притягивали и приковывали взгляд — помада на полных губах и коралловые цепочки-серьги, да еще кудри цвета воронова крыла, зловещей тучей окаймлявшие бледное лицо. Эффект получался совершенно театральный. «Действительно, — подумал Джон, — прирожденная актриса». Хотя с тем же успехом это мог быть и рефлекс; выработанный опытом.

Похоже было, что Тереза Шамбор собиралась уходить, — на плече ее висела черная, довольно массивная сумка.

— Не знаю, что нового я смогу вам рассказать об отце или о том несчастном в больнице, который, кажется, был с ним в лаборатории, когда... когда произошел взрыв, мистер... мистер Смит, да? — проговорила она, когда Джон шагнул к ней через порог. По-английски она говорила без малейшего акцента.

— Доктор Джон Смит, совершенно верно. Не уделите ли мне буквально десять минут? Мы с доктором Зеллербахом давние и близкие друзья, мы выросли вместе...

Тереза Шамбор глянула на часы, прикусив губу жемчужными зубками, будто подсчитывала что-то в уме.

— Хорошо, — кивнула она. — Десять минут. Заходите. Сегодня у меня спектакль, но разминку можно немного урезать.

Квартира выглядела совершенно иначе, чем ожидал агент, судя по вычурному фасаду здания. Две стены были на современный манер целиком стеклянными. Высокие, тоже стеклянные двери вели на балкон-галерею, огражденную чугунной решеткой.

С другой стороны, комнаты были просторными, но не громадными, обставленными изящной антикварной мебелью разных эпох — от Людовика XIV до Второй империи, вперемешку. Только присущий парижанам вкус хозяйки позволял гостиной не выглядеть загроможденной и нелепой; скорее в этой анахронистичной обстановке проглядывала некая невозможная гармония. Сквозь полуоткрытые двери Джон мог заглянуть в остальные помещения — две спальни и маленькая, но разумно обставленная кухня. Все очень величественно, современно и одновременно уютно.

— Прошу, — окинув агента коротким взглядом, хозяйка указала на массивную софу эпохи Второй империи.

Джон улыбнулся про себя — похоже, Тереза Шамбор сумела с первого взгляда определить вес гостя, потому что сама она опустилась в гораздо более изящное кресло эпохи Людовика XV. В дверях она показалась ему рослой и крупной, но вблизи агент осознал, что в хозяйке дома не больше пяти футов шести дюймов. И все же она могла заполнить собой не только дверной проем, но и всю гостиную. Джон понял, что на сцене мадемуазель Шамбор могла казаться рослой или невысокой, нежной или грубой юной или старой. Создаваемый ею образ скрывал истинный ее облик, подчиняя гостиную с тем же успехом, что и зрительный зал.

— Благодарю, — проговорил он. — Вы знали, что Марти... доктор Зеллербах работал с вашим отцом?

— Что это именно он — не знала. Мы с отцом были близки, но работа у нас обоих настолько разная и требующая таких усилий, что мы встречались не так часто, как нам хотелось бы. Но мы часто болтали по телефону, и отец вроде бы упоминал, что у него появился замечательнейший, хотя и весьма странный сотрудник — эксцентричный отшельник из Америки, страдающий от редкой формы шизофрении, и одновременно — компьютерный гений. Этот человек — отец называл его просто доктор Зет, — судя по его словам, просто ворвался к нему в лабораторию как-то утром, примчавшись прямо из аэропорта, и вызвался помочь. Когда отец понял, с кем имеет дело, то открыл ему все, и вскоре доктор Зет выдвинул несколько оригинальнейших идей. Он сильно помог отцу в работе... но это все, что я знаю о вашем друге. Мне очень жаль, — добавила она.

Ей действительно было жаль — Джон слышал это в ее голосе. Жаль Марти, и отца, и Джона Смита, и саму Терезу Шамбор. А еще в этом голосе слышались отзвуки взрыва, унесшего жизнь ее отца. Взрыва, оставившего ее в душевном оцепенении, в провале между безоблачным прошлым и жутким настоящим.

— Вам тяжелей, — промолвил он, заметив в ее глазах боль. — У Марти, по крайней мере, есть хороший шанс выкарабкаться.

— Да. — Тереза чуть заметно кивнула. — Пожалуй.

— Ваш отец ничего не говорил о том, что кто-то может желать ему смерти? Или кто-то хочет похитить его работу?

— Нет. Я уже говорила, доктор, мы виделись нечасто, но в последний год это происходило особенно редко. Мы даже по телефону мало говорили. Он почти не выходил из лаборатории.

— Вы знаете, над чем он работал?

— Да, над ДНК-компьютером. Все об этом знали. Он ненавидел тайны. Всегда говорил, что в науке нет места бессмысленному эгоизму.

— Я слышал, что за последний год он изменил свое мнение. Вы не догадываетесь о причинах этого?

— Нет. — Это было сказано без колебаний.

— Новые друзья? Женщины? Коллеги-завистники? Нужда?

Тереза едва не улыбнулась.

— Женщины? Едва ли. Конечно, детям, особенно девочкам, судить трудно, но у отца едва хватало времени для мамы, когда та была жива, хотя он ее и обожал. Только это и позволяло ей мириться с соперницей-лабораторией. Отец был, как это у вас, американцев, говорят, работоголик. В деньгах он никогда особенно не нуждался — даже зарплату свою тратить до конца не успевал. Друзей у него почти не было, только коллеги, но все они работали с ним давно и особенной зависти не испытывали. Да и с чего бы — все они ученые с именем.

Смит готов был ей поверить. Нечто подобное можно было услышать о большинстве ведущих ученых; особенно часто звучало слово «работеголик». Завистников среди них тоже попадалось немного — для этого они слишком самолюбивы. Вот конкуренция в научной среде была необыкновенно жестокой, и мало что могло так порадовать ученого, как ошибки, фальстарты и неудачи коллег. Но если тот же коллега придет в научной гонке первым к финишу, ученый скорее поаплодирует удачливому сопернику — и вернется к работе, чтобы развить его успех.

— Когда вы с ним говорили в последний раз, — спросил Джон, — он не намекал, что близок к успеху? Может быть, уже создал рабочую модель?

Тереза покачала головой; черные кудри заскользили по плечам.

— Нет. Я бы запомнила.

— А ваша интуиция? Вы говорите, что были с отцом близки...

Тереза задумалась — достаточно надолго, чтобы бросить нервный взгляд на часы.

— Когда мы с ним в последний раз обедали, у него было до странного... приподнятое настроение. Мы сидели в бистро, недалеко от института...

— А когда это было?

— Недели три назад. Может, чуть меньше. — Она снова глянула на часы и встала. — Мне правда пора. — Она улыбнулась агенту. — Не хотите проводить меня в театр? Посмотреть спектакль и, может быть, продолжить беседу за ужином?

Смит улыбнулся в ответ:

— С удовольствием, но не сегодня. Как говорят у нас в Америке — после дождя?

Тереза фыркнула.

— Вам придется как-нибудь мне объяснить, откуда взялось это выражение.

— С удовольствием.

— У вас есть машина?

Смит признался, что машины у него нет.

— Вас отвезти? Я высажу вас, где вам будет удобнее.

Она заперла за выходящим гостем дверь квартиры, и они вместе шагнули в лифт. В вынужденной тесноте кабины Джон ощутил, что от Терезы Шамбор исходит слабый аромат сирени.

Джон по-джентльменски распахнул перед Терезой парадную дверь, за что был вознагражден ослепительной улыбкой.

— Merci beaucoup.

Она шагнула на улицу. Джон промедлил миг, любуясь ее изящной, уверенной походкой. Казалось, он вечность готов был смотреть, как колышется в темноте обтянутая белым жакетом спина. Но время уходило, и, подавив насмешливо-печальный вздох, агент шагнул за ней.

Он почувствовал движение в темноте прежде, чем периферическое зрение уловило слабый отблеск. Дверь ударила его в лицо. Со всей силы. Оглушенного агента швырнуло на пол.

На улице, в ночи, пронзительно завизжала Тереза Шамбор.

Выхватывая свой «зиг-зауэр», Джон с трудом поднялся на ноги. Он попытался вышибить дверь плечом, но та подалась свободно.

Когда он выскочил на тротуар, под ногами американца захрустело стекло. Джон вскинул голову — фонарь над крыльцом не горел. Хуже того — фонари были расстреляны вдоль всей улицы. Кто бы ни стоял за этим нападением, поработал он тщательно. Видимо, преступники пользовались глушителем, иначе выстрелы привлекли бы внимание. Тучи глушили свет луны и звезд. Квартал был погружен в непроглядную тьму.

Сердце агента, как оглашенное, билось в ребра.

Острое зрение Джона выхватило из темноты четыре затянутые в черное, от вязаных шапочек до кроссовок, и потому почти невидимые фигуры. Между ними молча билась бледная тень — отчаянно сопротивляющаяся Тереза Шамбор, которую преступники пытались затолкать в черный микроавтобус. Видимо, после первого отчаянного вопля ей успели залепить рот.

Джон рванулся к ней. «Быстрей! — шептал он себе, прибавляя ходу. — Быстрей!»

В ночной тишине выстрел из пистолета с глушителем прозвучал громким хлопком. Пуля пролетела так близко, что Джон ощутил ее жар щекой, ударная волна чуть не вышибла ему барабанные перепонки. Едва не ослепнув на миг от боли, он рухнул на асфальт и, перекатившись, вскочил снова, изготовившись к стрельбе. Накатила тошнота. Неужели он опять приложился головой?

Он моргнул — мгла перед глазами продолжала расплываться. Терезу Шамбор уже почти втащили в грузовой отсек микроавтобуса. Джон бросился вперед. Руки его тряслись от ярости, но он все же заставил себя сделать вначале предупредительный выстрел — под ноги похитителям.

— Стоять! — рявкнул он. — Стоять, а то всех поубиваю!

В голове мутилось от боли.

Двое нападавших разом обернулись и, припав на колено открыли огонь, заставив агента вновь залечь.

Пока он поднимался на ноги, двое стрелков прыгнули в кузов, вслед за Терезой, в то время как третий забрался на сиденье рядом с водителем. Он не успел еще закрыть дверцу, когда микроавтобус, взвыв, дал задний ход. Боковая дверь оставалась открытой.

Смит попытался прострелить микроавтобусу шины, но ему помешал четвертый похититель, бежавший рядом с машиной, пытаясь заскочить в кузов. Обернувшись, тот выпустил в американца половину обоймы.

Две пули ударили в мостовую совсем рядом, осыпав Джона асфальтовой крошкой. Агент выругался про себя и выстрелил. Пуля попала уже стоящему на подножке похитителю в спину. Хлестнула в темном воздухе темная кровь, негодяй выпустил поручень и с воплем рухнул под колеса. Микроавтобус проехал по его телу и с визгом шин скрылся за поворотом.

Джон рванулся за ним, уже понимая, что догнать автомобиль ему не под силу, и все же бежал, покуда сердце тяжело не заколотилось в груди, а кровавые габаритные огни — последний знак того, что черная машина существовала на самом деле, а не явилась из жуткого кошмара, — не скрылись за поворотом.

Только тогда он остановился, переводя дыхание, опершись руками о полусогнутые колени и не выпуская пистолет из рук. Все мышцы болели — и не только они.

Тереза Шамбор похищена.

Наконец ему удалось втянуть достаточно воздуха в легкие. Агент постоял еще секунду в круге желтого света от уцелевшего фонаря, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Во всяком случае, после пробежки перестала болеть и кружиться голова. А то он уже начал подумывать, что стычка с неудачливым убийцей в больнице этим утром наградила его легким сотрясением мозга. Впредь надо быть осторожнее... хотя отступить это его не заставит.

Ругнувшись, американец ринулся назад, туда, где на мостовой Сен-Дени валялся в луже крови четвертый похититель. Смит проверил пульс. Мертв.

Вздохнув, агент обшарил карманы покойника. Французские мелкие монеты, выкидной нож самого зловещего вида, пачка испанских сигарет, комок мятых бумажных салфеток. Ни бумажника, ни удостоверения личности. Пистолет валялся рядом, у поребрика, — старый, много повидавший «глок», но в отличном состоянии, блестящий от смазки. Смит внимательно осмотрел его. Рукоять заново обтянули замшей — не то для удобства, не то чтобы не звенеть металлом, а может, просто чтобы отличить этот пистолет от других. Всмотревшись, американец заметил почти стершееся тиснение — дерево с густой кроной, а под ним три обвивших ствол языка пламени.

Вдали завыли полицейские сирены. Джон поднял голову, тревожно вслушиваясь, потом сунул «глок» в карман и заторопился прочь. Его не должны застать рядом с местом преступления.

Отель «Жиль» располагался на левом берегу Сены, недалеко от пестрых лавочек и ресторанчиков бульвара Сен-Жермен. В этой тихой гостинице Джон Смит останавливался всякий раз, как судьба заносила его в Париж. Вот и сейчас, в два шага пройдя крохотный вестибюль, он подошел к покрытой сусальным золотом чугунной решетке ручной работы, за которой находилась стойка портье. С каждой секундой его тревога за Терезу Шамбор росла.

Портье приветствовал постоянного гостя с чисто галльской экспансивностью. Выскочив из-за стойки, он заключил Смита в объятия.

— Подполковник Смит! — воскликнул он. — Как я восхищен! У меня нет слов! Вы надолго у нас?

— Я тоже рад тебя видеть, Эктор. Может быть, на пару недель, но наездами. Оставь мой номер свободным, даже если я там не ночую, пока я не съеду. Ладно?

— Сделано.

— Merci beaucoup,Эктор.

Поднявшись в старомодный и уютный номер, агент смог наконец опустить на пол свой компьютер и рюкзак. С мобильника позвонил Фреду Клейну. Пришлось подождать, пока шифрующее устройство перебрасывало сигнал между бессчетными релейными станциями, выискивая, где находится абонент.

— Ну? — поинтересовался Клейн с другой стороны Атлантики.

— Похищена Тереза Шамбор.

— Мне уже доложили. Один из ее соседей видел почти всю заварушку. Включая психа, который пытался задержать преступников. Это информация от французской полиции. К счастью, лицо психа сосед не видел.

— К нашему большому счастью, — сухо согласился Джон.

— Полиция не имеет понятия, кому и зачем понадобилось похищать дочь Шамбора. Зачем убивать ученого, а его дочь — только захватывать? Если террористы получили все данные по молекулярному компьютеру, зачем им вообще эта Тереза? Она в руках тех, кто взорвал Пастеровский и прикончил Шамбора, или это какая-то другая команда? Возможно, мы имеем дело с двумя группами — одна, получившая записи ученого, и другая, которая к этому стремится. Она и похитила мадемуазель Шамбор, чтобы чего-то добиться от нее.

— Вот эта идея мне совсем не нравится. Вторая группа... черт!

— Будем надеяться, что я ошибаюсь. — Судя по голосу, Клейн и впрямь пребывал в расстройстве.

— Ага. Будем. Но исключать это мы не можем. Что насчет полиции и моей встречи с Терезой Шамбор? Мне не пора менять прикрытие?

— Покуда ты чист. Они допросили таксиста, который отвез человека, подходящего под твое описание, на Елисейские поля, где тот зашел в ночной клуб. К счастью для нас, никто в клубе не запомнил тебя в лицо, а по имени ты, само собой, не назвался. Других следов у полиции нет. Молодец.

— Спасибо, — устало бросил Смит. — Мне нужна помощь. Кому принадлежит символ: дерево с широкой кроной и горящие в его корнях три костра?

Он объяснил, где видел это изображение.

— Я проверю. Как прошли встречи с Майком Кирнсом и генералом Хенце?

Смит пересказал все услышанное за день, включая историю о черном «ситроене», регулярно забиравшем Шамбора с работы.

— И еще кое-что вам следует знать. Надеюсь, что мои опасения окажутся ложными, но... — И Джон поведал главе «Прикрытия-1» о лжесанитаре, которого сержант-охранник спокойно пропустил в тщательно охраняемый пансион, где агент встречался с генералом Хенце.

Клейн выругался.

— Что за черт?! Я не верю, что генерал может быть в чем-то замешан. Не с его биографией. Если это не просто нелепое совпадение, я буду сильно удивлен. Но проверить надо. Я этим займусь.

— Может быть, проблема в сержанте? Двойной агент?

— Это тоже невозможно, поверь. — Голос Клейна посуровел. — Не бери в голову. И не пытайся выйти из-под прикрытия. Сержантом Маттиасом тоже займусь я. И выясню насчет твоего дерева. — Он повесил трубку.

Смит устало вздохнул. В душе его теплилась надежда, что, раскрыв значение тисненного на рукояти пистолета рисунка, он выйдет на похитителей Терезы. Если повезет, то террористы окажутся у него в руках.

Он тяжело рухнул на привычный уже жесткий французский матрас. Сейчас ему больше всего хотелось заснуть, не вставая. Но он все же заставил себя раздеться и залезть по душ — когда он занимал этот номер в прошлый раз, здесь имелась только старинная ванна. Смыв с себя грязь и усталость, агент накинул махровый халат на плечи и присев на подоконник, распахнул ставни, за которыми открывалась панорама черепичных парижских крыш.

Черное небо рассекла молния. Прокатился громовой раскат, и миг спустя хлынул ливень, которым грозили небеса весь этот долгий день. Высунувшись из окна, Джон подставил лицо холодным тяжелым каплям. Трудно было поверить, что еще вчера он в своей лаборатории в Форт-Коллинзе встречал встающую над прериями Колорадо зарю.

Опять вспомнилось безжизненное лицо Марти. Отгоняя тревожные, сбивчивые мысли, Джон захлопнул ставни и под ритмичный топоток дождевых капель набрал номер госпиталя. Если кто-то и подслушивает входящие звонки — пусть они услышат голос простого американского парня, озабоченного здоровьем друга. Ничего подозрительного.

Дежурная сестра сказала, что состояние Марти в целом не изменилось, но признаки улучшения продолжают появляться. Джон с искренней благодарностью пожелал ей «bon soir»и перезвонил в службу безопасности госпиталя. Пьер Жирар уже ушел домой, но его заместитель сообщил, что ничего тревожного или подозрительного со времени покушения на Марти в больнице не случилось и, да, полиция усилила меры безопасности.

Немного расслабившись, Джон повесил трубку. Побрившись, он уже готов был лечь, когда мобильник тихонько зажужжал из чехла.

— Дерево и костер, — без предисловий сообщил Фред Клейн, едва Джон ответил на вызов, — эмблема распавшейся группировки баскских сепаратистов, именовавшей себя «Черное пламя». Предполагалось, что им пришел конец еще несколько лет назад, во время перестрелки в Бильбао, когда все их главари оказались или убиты, или в тюрьме. Что характерно, из последних выжил только один, остальные почему-то «покончили с собой». О них уже давно не было ни слуху ни духу, и, кроме того, баски обычно не скрывают своей ответственности за теракты. Правда, к самым озверелым это не относится... для этих важнее не пропагандистский эффект, а реальные достижения.

— Для меня тоже, — отозвался Смит. — И у меня перед ними есть преимущество.

— Какое же?

— Они не пытались всерьез от меня избавиться. Значит, им неизвестно, чем я на самом деле занят. Мое прикрытие действует.

— Логично. Теперь выспись. А я попробую накопать еще чего-нибудь на твоих басков.

— Еще одну услугу. Покопайся в прошлом Эмиля Шамбора. От самого рождения. Мне почему-то кажется, что мы упустили важную деталь... или он мог бы нам рассказать что-то важное, если бы только был жив. Тереза могла знать об этом, сама того не подозревая, и поэтому ее похитили... В общем, стоит проверить.

Агент выключил телефон.

Он сидел один в темной комнате, слушая, как топчется за ставнями дождь и шуршат по мокрому асфальту шины, думая об убийцах, о генерале Хенце, о банде басков-фанатиков, вернувшихся к своей кровавой борьбе... целеустремленных фанатиков. Сердце его грызла тревога. Куда придется следующий их удар... и жива ли еще Тереза Шамбор?

Глава 8

Магнетические ритмы классической индийской раги плыли в жаркой духоте, путаясь в толстых коврах, полностью скрывавших стены и пол обиталища Мавритании. Сидевший по-турецки посреди гостиной террорист покачивался, точно кобра, под нежный перезвон струн. Глаза его были закрыты, по лицу блуждала блаженная улыбка. Неодобрительный взгляд стоящего на пороге главного своего подельника Абу Ауды он скорее почувствовал, чем заметил.

— Салаам алаке куум, -не открывая глаз и продолжая раскачиваться, произнес Мавритания по-арабски. — Прости, Абу Ауда, но это мой единственный порок. Классические раги Индии были частью богатейшей культуры задолго до того, как европейцы приучили себя наслаждаться тем что они называют классической музыкой. Осознание этого факта приносит мне едва ли не больше радости, чем сама музыка. Как полагаешь — простит меня Аллах за подобное самопотакание и гордыню?

— Скорей он, чем я, — презрительно фыркнул Абу Ауда. — Я слышу лишь мерзкий шум.

Широкоплечий и рослый террорист был облачен в те же белые одежды и золотом отороченную куфию, в которых встречался в такси с капитаном Боннаром, передавшим ему записи покойного ныне лаборанта. Правда, теперь с его одеяний капала дождевая вода и расплывались разводы парижской грязи. Привезти с собой во Францию хотя бы пару женщин террорист не смог, и ухаживать за ним было некому, отчего Абу Ауда пребывал в неизменной раздражительности. Он откинул куфию, открывая тонкое смуглое лицо — сильный подбородок, прямой нос, полные губы, будто вырезанные из гранита.

— Ты выслушаешь мой отчет или я напрасно трачу свое время?

Мавритания едва слышно хихикнул и соизволил-таки поднять веки.

— Отчет, безусловно. Аллах, может быть, и простит меня, а вот ты — едва ли, верно?

— У Аллаха в распоряжении куда больше времени, чем у нас, — без улыбки отозвался Абу Ауда.

— О да, мой друг, о да. Итак, я готов выслушать твой неимоверно важный отчет. — В глазах Мавритании проблескивало веселье, но что-то в их выражении предупредило гостя, что время пустой болтовни прошло и пора переходить к делу.

— Мой наблюдатель в Пастеровском, — сообщил Абу Ауда, — заметил там Смита. Американец побеседовал с доктором Майком Кирнсом — очевидно, старым знакомым, — но моему человеку удалось подслушать только часть беседы. Говорили они о Зеллербахе. После этого Смит покинул институт, выпил бокал пива в кафе, а потом спустился в метро, где наш жалкий недоумок умудрился его потерять.

— Потерять, — перебил его Мавритания, — или Смит от него оторвался?

Абу Ауда пожал плечами:

— Меня там не было. Однако мой человек отметил любопытную деталь. Некоторое время Смит бродил вроде бы бесцельно, покуда не задержался на пару минут у букинистической лавки, потом улыбнулся чему-то и двинулся к метро, куда и спустился.

— А! — Голубые глаза Мавритании вспыхнули. — Как если бы он заметил, что за ним следят от института?

— Я знал бы больше, — сверкнул карими очами его соратник, — если бы мой идиот не упустил американца! Промедлил, прежде чем спускаться за ним. Он у меня еще поплатится, Аллах свидетель!

Мавритания нахмурился.

— Что потом, Абу?

— Потом мы не могли отыскать Смита до самого вечера, когда американец явился к дочери Самого. Наш человек засек его — кажется, незаметно для Смита. Американец провел у нее в квартире почти четверть часа, потом они вместе спустились в лифте. Стоило женщине выйти, как на нее набросилось четверо. Настоящие профессионалы! Жаль, что не наши. Они вывели Смита из строя, отшвырнув в подъезд, а женщину уволокли. К тому времени, как янки пришел в себя, нападавшие уже затолкали дочь Самого в машину, несмотря на ее отчаянное сопротивление. Одного Смит убил, остальные скрылись. Американец обыскал убитого, забрал пистолет и скрылся прежде, чем прибыла полиция. У соседней гостиницы он взял такси. Наш человек проследил за ним до Елисейских полей, после чего умудрился потерять снова!

Мавритания кивнул почти довольно.

— Этот Смит... он не хочет связываться с полицией, подозревает за собой слежку, искусно уходит от нее, спокоен под огнем и неплохо стреляет. Я бы сказал, он не тот, за кого выдает себя. Как мы и подозревали.

— Он самое малое кадровый военный, — согласился Абу Ауда. — Но о нем ли наша главная забота? Что с дочерью Самого? Что за пятеро нападавших — в машине должен был оставаться водитель? Почему ты не озаботился судьбой дочери, покуда ее не похитили? Теперь она в руках неизвестных нам людей, явно опытных и хорошо обученных. Меня это тревожит. Что им нужно? Кто они? Опасны ли?

Мавритания улыбнулся.

— Аллах ответил на твои молитвы. Это наши люди. Я рад, что ты одобрил их работу. Очевидно, я поступил мудро, наняв их.

Фулани прищурился.

— Мне ты не сказал, — хмуро заметил он.

— Обо всем ли гора говорит ветру? Тебе не следовало знать.

— Со временем стихии разрушают и гору.

— Смири свой гнев, Абу Ауда. Я не хотел оскорбить тебя. Мы давно и плодотворно трудимся бок о бок. Ныне наконец-то мы готовы открыть миру истину ислама. С кем еще я мог бы разделить эту радость? Но если бы ты знал, что я нанял этих людей, ты пожелал бы оказаться в их числе, а не рядом со мною. А ты нужен мне, и ты это знаешь.

— Пожалуй, ты прав, — неохотно буркнул Абу Ауда, но лицо его немного посветлело.

— Разумеется. Хорошо, вернемся к этому американцу, Джону Смиту. Если капитан Боннар не ошибся, Смит не является агентом известных нам спецслужб. Тогда на кого он работает?

— Возможно, его послали наши новые союзники? Не удосужившись известить нас о своих планах? Я не доверяю им.

— Ты не доверяешь ни своей собаке, ни своим женам, ни своей бабке. — По губам Мавритании скользнула улыбка. Он снова закрыл глаза, прислушиваясь к текучим ритмам раги. — Но ты прав, призывая к осторожности. Предательство всегда возможно, и часто — неотвратимо. Не только лисы пустыни — фулани — могут отличаться коварством.

— И еще одно, — продолжал Абу Ауда, словно не слыша. — Мой наблюдатель в Пастеровском говорит, что не мог удостовериться в этом, но ему показалось, что кто-то еще следил — не только за Смитом, но и за ним самим. Женщина. Брюнетка, молодая, но некрасивая и плохо одетая.

Мавритания распахнул глаза.

— Следила за Смитом и за нашим человеком? Кто она такая, он, конечно, не имеет понятия?

— Ни малейшего.

Мавритания одним движением оказался на ногах.

— Пора покинуть Париж.

Абу Ауда не смог скрыть удивления.

— Мне это не нравится. Уезжать, не разузнав больше о Смите и об этой загадочной шпионке...

— Мы ожидали, что привлечем внимание, не так ли? Мы не станем ослаблять бдительность. Но уехать необходимо. Быстрые ноги — вот лучший щит.

Абу Ауда ухмыльнулся, продемонстрировав ослепительно белые на фоне смуглой кожи зубы.

— Вот слова истинного воина пустыни. Должно быть, за столько лет ты чему-то научился?

— Это комплимент, Абу? — Мавритания расхохотался. — Тогда ты оказываешь мне честь. Не беспокойся из-за Смита. Мы знаем достаточно. Если он действительно ищет нас — мы разберемся с ним на своих условиях. Сообщи нашим новым друзьям, что в Париже стало слишком людно и мы уезжаем. Возможно, придется изменить график. Начинаем.

Террорист-коротышка беззвучно выскользнул из комнаты. Стопы его едва касались ковра. Великан-фулани последовал за ним.

Фолсом, штат Калифорния

Атака началась в шесть часов утра.

Штаб Оператора независимых энергосистем Калифорнии (ОНЭС) располагался в городке Фолсом, к востоку от Сакраменто, более известном своей федеральной тюрьмой. Штаб служил необходимым элементом системы электроснабжения штата. Май только начинался, а калифорнийцы уже начинали опасаться, что с приходом лета им опять станут угрожать отключения электроэнергии.

Том Милович, один из операторов пультовой, внезапно воззрился с ужасом на ползущие по шкалам стрелки.

— Гос-споди Иисусе! — выдохнул он.

— Что такое? — обернулась к нему Бетси Тедеско.

— Напряжение скачет! Сеть перегружена!

— Что-что?!

— Слишком... быстро! Сейчас сеть рухнет! Звони Гарри!

Арлингтон, штат Виргиния

Команда лучших программистов ФБР, размещенная в доме без вывески на противоположном от Белого дома берегу Потомака, быстро определила, что надвигающаяся катастрофа стала делом рук неизвестного хакера. Но затеянная ими битва за спасение электросетей Калифорнии была проиграна еще до того, как началась.

Неведомому хакеру удалось скомпилировать программы, позволявшие, словно тараном, пробивать мощнейшие файерволы, прикрывающие наиболее уязвимые участки компьютерной сети энергосистем. С невиданной легкостью он обходил программы, призванные уведомлять системных администраторов о проникновении чужака в сеть, стирал файлы отчетов, фиксировавшие каждое движение незваного гостя, вскрывал закрытые порты.

А потом этот гениальный хакер двинулся дальше, от одной электросети к другой — потому что штаб ОНЭС включался в единую систему энергоснабжения штата и компьютеры его были соединены с ней напрямую. А единая электросеть Калифорнии, в свою очередь, подчинялась системе энергоснабжения западных штатов. Противник перескакивал из компьютера в компьютер с феноменальной скоростью — непредставимой даже для тех, кто наблюдал его продвижение собственными глазами, не в силах ничего ему противопоставить.

От Сиэтла до Сан-Франциско, от Лос-Анджелеса и Сан-Диего до Денвера разом отключилось электричество и умерло все, что зависело от его постоянного притока: лампы, электроплиты, кондиционеры, нагреватели, кассовые аппараты, компьютеры, АТС... и аппараты искусственного дыхания.

Близ Рено, штат Невада

Дряхленький «крайслер-империал» содрогался от взрывов хохота. Рикки Хитоми и пятерым его лучшим друзьям было, в общем-то, уже все равно, что машина еле ползет по ночному проселку. Прежде чем набиться в старую колымагу Рикки, вся компания успела скурить пару самокруток с анашой в сарае у подружки водителя, Дженис Боротра, и теперь направлялась, чтобы продолжить вечеринку у Джастина Харли. В конце концов, через неделю у них выпускной, почему бы не оттянуться?

Никто из обкурившихся подростков, занятых скорее друг другом, чем дорогой, не заметил огней грузового поезда вдалеке. И что шлагбаум на переезде поднят, огни — не горят, а звонок — молчит, тоже никто не сообразил. Услышав визг тормозов и пронзительный гудок тепловоза, Дженис успела только крикнуть... но опоздала. Машина выехала на рельсы.

Прежде чем остановиться, тепловоз больше мили протащил по рельсам смятую железную коробку, набитую изувеченными телами.

Арлингтон, штат Виргиния

Программистов в секретном отделе ФБР потихоньку охватывала паника. Еще десять лет назад телефонная сеть, электросеть, радиоканалы аварийных служб были раздельными, независимыми, никак не связанными системами. Программист-преступник уже мог проникнуть в них, но лишь с огромным трудом, и уж, во всяком случае, не сумел бы из одной системы попасть в другую.

Все изменила дерегуляция. Сегодня на рынке сосуществовали сотни фирм, занимающихся электроснабжением и производством электроэнергии, связанных мириадами телефонных проводов, проложенных десятками фирм, появившихся тоже в результате дерегуляции. И по необходимости действия этих фирм координировались через компьютерную сеть, схожую с общедоступным Интернетом. Хороший хакер мог использовать одну сеть как ворота для доступа ко всем остальным.

Неспособные справиться с невероятно ловким и быстрым хакером, эксперты ФБР могли только беспомощно наблюдать за его жестокими проделками. Файерволы рушились, коды вскрывались с пугающей быстротой.

Но страшнее всего было то, с какой скоростью хакер приспосабливался к меняющимся кодам доступа. Казалось, что под воздействием контрмер фэбээровцев программы противника эволюционируют. Чем отчаянней было противодействие, тем мощнее становился компьютер на том конце провода. Ничего подобного экспертам наблюдать еще не доводилось. Это казалось не просто невозможным — мысль о существовании машины, способной учиться и развиваться быстрей человеческой мысли, наводила цепенящий ужас.

Денвер, штат Колорадо

Кэролайн Хелмс, основатель и генеральный директор фирмы «Седельная кожа — косметика для мужчин Запада», принимала за ужином в честь своего сорок второго дня рождения не так уж много гостей. Только ближайшие сотрудники удостоились чести подняться в роскошный пентхаус на крыше двадцатиэтажного небоскреба Аспен Тауэрс ради этого радостного события. Все они уже изрядно разбогатели благодаря деловым талантам Кэролайн и имели все основания полагать, что следующий год будет не менее прибыльным.

Давний друг, а заодно и заместитель Кэролайн Джордж Харви не успел в третий раз поднять бокал за хозяйку вечера, когда та, всхлипнув, вдруг схватилась за грудь и сползла со стула. Покуда главный бухгалтер фирмы Хетти Сайке набирала 911, Джордж успел проверить пульс и начать искусственное дыхание.

Команда спасателей из пожарной службы Денвера прибыла на вызов через четыре минуты. Но когда они уже вбегали в здание, внезапно отключился свет и остановились лифты. Небоскреб — и, насколько могли судить спасатели, весь город — погрузился во тьму. Им пришлось вначале найти пожарную лестницу, прежде чем двинуться вверх, через двадцать пролетов, к пентхаусу.

К тому времени, когда спасатели наконец прибыли, Кэролайн Хелмс уже была мертва.

Арлингтон, штат Виргиния

Телефоны отдела борьбы с киберпреступностью не умолкали.

Лос-Анджелес: «Какого черта?!»

Чикаго: "Вы справитесь? Или теперь нашчеред?"

Детройт: «Кто за этим стоит? Найдите его, и поскорей! Не хватало еще, чтобы подобное случилось у нас!»

— Основная атака идет через сервер в Санта-Кларе, Калифорния! — выкрикнул один из программистов. — Я отслеживаю сигнал!

Горы Биттеррут, граница между Монтаной и Айдахо

«Сессна» с компанией охотников и их трофеями на борту коснулась земли точно между двумя рядами голубых огней, отмечавших посадочную полосу небольшого аэродрома, и покатилась, стрекоча моторами, к небольшому ангару, где ее пассажиров ждали горячий кофе и бурбон. Охотники в салоне перешучивались, вспоминая удачную охоту.

— Что за... — вдруг выругался пилот.

Всюду вдруг погасли фонари — на взлетной полосе, у ангара, у диспетчерской будки, у гаража поодаль. И в наступившей темноте к гулу моторов их самолета примешался еще один звук, схожий.

Они увидели его в последний момент: сошедший в темноте с курса заходящий на посадку «пайпер-каб». Пилот «сессны» рванул штурвал, но «пайпер» надвигался слишком быстро.

При столкновении баки «пайпера» взорвались, и пламя охватило «сессну». Выживших не было.

Арлингтон, штат Виргиния

Добрая дюжина лучших экспертов ФБР пыталась разобраться в лог-файлах, содержавших записи первоначальной атаки на ОНЭС Калифорнии. Их новейшие программы анализировали каждый бит, пытаясь отыскать «отпечатки пальцев» — те мельчайшие нестыковки и ошибки, что остаются после хакерских атак.

Следов не было.

Внезапно электроснабжение западных штатов восстановилось — так же необъяснимо, как пропало. Фэбээровцы недоверчиво воззрились на экран, глядя, как узел за узлом разгорается сложная энергосеть, как подключаются трансформаторные подстанции и высоковольтные линии. Повисшее в операционном зале напряжение начало рассеиваться.

И в ту же секунду глава отдела в голос выматерился.

— Он лезет в систему спутниковой связи!

Париж, Франция

Среда, 7 мая

В тревожный, незапоминающийся сон Джона Смита ворвалось резкое жужжание. Агент вскочил, спросонья выхватив из-под подушки «зиг-зауэр» и слепо вглядываясь в наполненную незнакомыми запахами и зловещи ми тенями мглу. За окнами по-прежнему шелестел дождь, сквозь тяжелые занавеси пробивался серый утренний свет. «Где я?» — мелькнуло в голове у агента, прежде чем вернулось осознание — жужжит его собственный мобильник, брошенный перед сном на прикроватную тумбочку. А тумбочка стоит в номере отеля, что рядом с бульваром Сен-Жермен.

— Проклятье!

Он потянулся к трубке. Позвонить в столь неурочный час ему мог только один человек.

— Ты же посоветовал мне выспаться! — пожаловался он.

— "Прикрытие-1" не спит, — несколько легкомысленно отозвался Фред Клейн. — И вообще, мы работаем по вашингтонскому времени. У нас тут самое начало вечера. — Голос его посуровел. — У меня недобрые вести. Похоже, инцидент на Диего-Гарсия не имеет отношения ни к атмосферным явлениям, ни к поломкам обычного сорта. На нас снова напали.

— Когда? — выдохнул Смит, забыв об обидах.

— Это еще продолжается. — Клейн ввел агента в курс дела. — В Неваде погибли шестеро ребятишек — их машину переехал товарняк, потому что шлагбаум не работал. У меня на столе целый список гражданских лиц, пострадавших или погибших в результате отключения электроэнергии, и он вряд ли полон.

Джон задумался.

— ФБР уже отследило хакера?

— Они не могут. Его защита меняется настолько быстро, что, похоже, его компьютер эволюционирует у нас на глазах.

— Это молекулярный компьютер, — выдавил Джон перехваченным горлом. — Это может быть только он. И у них есть оператор. Проверь, не пропадали ли в последнее время хакеры. Пусть этим займутся другие конторы.

— Уже.

— А что Шамбор и его дочь? Что-нибудь есть?

— У меня в руках его досье... но толку от бумаг немного.

— Может, ты что-то упустил. Пробегись по верхам.

— Ладно. Родился в Париже. Отец — французский десантник, погиб при осаде Дьенбьенфу. Мать — алжирка, воспитывала сына одна. Еще в детстве выказал удивительные способности в математике и физике, получал стипендии на обучение в лучших школах Франции. Докторскую защищал в Калтехе, потом работал в Стэнфорде с их ведущим генетиком, потом в Пастеровском. После этого занимал руководящие посты в институтах Токио, Праги, Рабата и Каира, а лет десять назад вернулся обратно в Пастеровский. Что касается его личной жизни — мать воспитывала его в мусульманском духе, но, повзрослев, он не проявлял никакого интереса к религии. Увлечения: плавание под парусом, пешие прогулки, азартные игры — в основном рулетка и покер. Считает себя знатоком шотландского виски. Для ислама места вроде бы не остается. Это поможет?

Джон помолчал, собираясь с мыслями.

— Значит... Шамбор любил риск, но умеренный. Он любил расслабляться и был не против перемен — скорей перекатиполе, чем лежачий камень. Большинство ученых, наоборот, нуждается в стабильности. Плюс к тому — явно привык доверять своим суждениям и следовать интуиции. Что, собственно, и требуется от лучших ученых — как теоретиков, так и экспериментаторов. А что Шамбор не придавал особого значения правилам и инструкциям, мы уже оценили. Все сходится. Так как насчет его дочери? Тот же психотип?

— Единственный ребенок. Очень близка с отцом, особенно — после смерти матери. Образование получила то же, что отец, но особых способностей не проявляла. В двадцать лет внезапно подалась в актрисы, училась в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, потом скиталась по французским провинциальным труппам, пока наконец не произвела Фурор на парижской сцене. Я бы сказал, что она — копия отца. Не замужем и, похоже, даже не бывала обручена. Цитирую ее интервью: «Я слишком увлечена работой, чтобы связать судьбу с человеком другой профессии, а актеры все самовлюбленны и нервны — как, похоже, и я сама». Ну точно Шамбор, скромный реалист. Поклонников и любовников, впрочем, у нее перебывало достаточно. Ну... ты понимаешь.

Смит улыбнулся про себя. Чопорный тон Клейна скрывал одну из многочисленных странностей опытного агента. Клейн перевидал, а то и перепробовал почти все, на что вообще способен человек, и был личностью совершенно непредубежденной, однако никогда и ни с кем не обсуждал сексуальное поведение тех, с кем ему приходилось сталкиваться по работе, — притом, что вполне мог при необходимости подложить кому-нибудь в постель красотку, чтобы добыть нужные сведения.

— Это сходится с моей оценкой, — серьезно проговорил Джон. — А вот похищение не вписывается сюда совершенно. Я было подумал, что она способна управиться с ДНК-компьютером, но если она уже много лет не занималась наукой и чуть ли не год не виделась с отцом — кому она могла понадобиться?

— Я не у...

Голос Клейна смолк внезапно — как отрезало. В трубке повисла тишина, такая глубокая, что в ней словно гуляло эхо.

— Шеф? — недоуменно переспросил Джон. — Шеф? Алло! Фред, ты меня слышишь?!

Не было ни постоянного сигнала, ни коротких гудков. Джон недоуменно повертел мобильник в руках. Экран горел, аккумулятор — заряжен полностью. Агент выключил телефон, включил снова, набрал личный номер кабинета Клейна в конторе «Прикрытия-1» в Вашингтоне.

Тишина. Никаких гудков, нет даже потрескивания несущей волны. Что могло случиться? В «Прикрытии-1» имелись резервные системы связи на любой случай — отключение питания, вмешательство противника, неполадки на спутниках, солнечные пятна, в конце концов! Плюс к тому связь проходила через сверхсекретный узел связи армии США в Форт-Миде, Мэриленд. И все же... тишина.

Перепробовав с тем же успехом еще несколько номеров, Джон сдался и, запустив свой портативный компьютер, набрал невинное с виду сообщение: «Погода внезапно изменилась — у нас гром и молнии, так что тебя не слышно. А как там у вас?»

Отправив письмо по электронной почте, агент поднялся, раздвинул шторы и распахнул ставни. Комнату заполнил свежий запах дождя. В бледном предрассветном свечении неба парижские крыши казались бумажными силуэтами. Но как ни хотелось Джону растянуть это мгновение, насладиться ощущением новизны мира, тревога грызла его, не отпуская. Поежившись, агент натянул халат, сунул пистолет в карман и вернулся к компьютеру. На экране горело сообщение об ошибке. Сервер не отвечал на запрос.

Нервно мотнув головой, Джон снова попробовал дозвониться по мобильнику — безрезультатно — и откинулся на спинку стула, то обводя безумным взглядом комнату, то возвращаясь к экрану.

Радиосвязь на Диего-Гарсия.

Энергоснабжение западных штатов.

Теперь — сверхсекретный и супернадежный узел беспроводной связи американской армии.

Откуда эти сбои? Первые пробы сил новых хозяев молекулярного компьютера Шамбора? Рабочие тесты — смогут ли они, кем бы ни были, управлять устройством? Или, может быть, если миру очень повезло, все это — работа исключительно умелого хакера с обычным компьютером на кремниевых чипах?

Да. Лучше верить в это.

Потому что, если те, в чьи руки попало творение Шамбора, заподозрят его, им ничего не стоит проследить за ним после разговора с Фредом Клейном.

Решительно поднявшись, Джон оделся, сунул грязное белье в мешок для стирки, компьютер запер обратно в чемоданчик, пистолет спрятал в кобуру и, подхватив багаж, вышел из номера. Сбегая по лестнице, он тревожно прислушивался, но, похоже, никто из постояльцев в столь ранний час не поднимался. Проскользнув мимо пустующей клетки портье, он вышел на улицу. Париж только просыпался.

Джон Смит торопливо шагал по узкому переулку. Взгляд его метался от одного темного подъезда к другому, порхал между окнами, вглядывавшимися в него, точно зрачки тысячеглазого Аргуса. Наконец агент добрался до бульвара Сен-Жермен и растворился в пока еще редком, но стремительно густеющем потоке прохожих.

Вскоре он поймал такси, и сонный водитель довез его до вокзала Гар-дю-Норд. Там агент уложил свой рюкзак и компьютер в камеру хранения, а сам, уже другим такси, отправился в госпиталь Помпиду — навестить Марти. Он знал, что Фред Клейн сам позвонит ему, как только связь наладится.

Глава 9

Неприглядная брюнетка в стоптанных туфлях и мешковатом плаще брела, опасливо озираясь, по парижскому переулку, в столь ранний час уже благоухавшему таинственными ароматами магрибской кухни.

Мавритания вышел из подъезда своего дома в тот самый момент, когда женщина подняла голову в очередной раз. Невысокий террорист походил на простого парижского рабочего в широком плаще и светлых плисовых брюках. Взгляд его — ничего не упускающий, пронзительный взгляд беглеца от правосудия с двадцатилетним опытом — скользнул по лицу незнакомки, скользнул и метнулся дальше. Одежда брюнетки была сильно поношена, хоть и чиста, туфли сношены до той степени, что сапожники в дешевеньких мастерских едва ли смогли бы им помочь, а сумочку прохожая унаследовала, надо полагать, от бабки. Одним словом, то была типичная церковная мышь, и успокоенный Мавритания двинулся, с обычной своей осторожностью, к метро. По дороге он привычно обошел квартал кругом, но больше незнакомка ему на глаза не попадалась, и террорист позволил себе спуститься на станцию.

Брюнетка некоторое время следовала за ним, но, удостоверившись, что араб уходит надолго — достаточно надолго для ее целей, — поспешила обратно, к дому с занавешенными окнами. Вскрыв отмычкой входную дверь, она прокралась по лестнице на третий этаж, где поселился Мавритания.

Комната, куда она шагнула, справившись с замком, скорее напоминала шатер в пустынях Аравии или в сердце Сахары. Даже ковер подавался под ногами, словно лежал на мягком песке. Ковры затягивали стены и потолок, грозя обрушиться на голову незваному гостю давящей грудой, ковры завешивали окна, объясняя, почему в них никогда не горит свет. Неприметная брюнетка даже замерла на миг, впитывая необычную обстановку, прежде чем, тряхнув головой, приняться за работу. Ежеминутно прислушиваясь — не идет ли кто? — она методично, дюйм за дюймом обыскала комнату.

Джон Смит сидел у кровати Марти. В тусклом больничном свете его друг казался особенно маленьким и беззащитным. За дверями палаты интенсивной терапии к двоим жандармам присоединился охранник в штатском.

Простыни и покрывала были безупречно отглажены, ни единой морщинки не было на них, словно Марти не шевелился с той минуты, как его уложили в кровать. Но это впечатление было ложным. По временам больной уже двигался самостоятельно, хотя в сознание не приходил, а кроме того, с ним регулярно занимались физиотерапевты. Джон знал об этом из истории болезни, в которую заглянул, едва явившись в госпиталь Помпиду. Если верить компьютеру, состояние пациента неуклонно улучшалось, и вскоре его уже можно будет перевести из реанимации, даже если он и не придет в себя.

— Привет, Марти. — Джон с трудом улыбнулся. Он взял друга за руку, стиснув сухие, горячие пальцы, и воспоминания детских, а позже — школьных лет вновь нахлынули на него. Раз за разом он повторял один и тот же рассказ, все более и более детально, восстанавливая мелочи, давно стершиеся из памяти, пытаясь тем самым стимулировать дремлющий мозг Марти.

— В последний раз мы с тобой смогли нормально поболтать, — прерывая себя, проговорил Джон, осененный идеей, — когда ты еще был дома, в Вашингтоне. — Он помолчал, вглядываясь в лицо спящего. — Я слышал, ты сам сел на самолет и прилетел в Париж. Я впечатлен, ей-богу. Мне-то удалось уговорить тебя подойти к аэропорту, только когда у нас на хвосте сидели наемные убийцы. Помнишь? А теперь ты здесь, в Париже...

Он сделал паузу, надеясь, что название города вызовет какую-то реакцию. Но лицо Марти оставалось похожим на маску.

— И ты работаешь в Пастеровском... — продолжил Джон.

Впервые ему удалось вызвать реакцию. Слово «Пастеровский» будто гальванизировало Марти. Веки спящего дрогнули...

— Ты, наверное, и не догадываешься, откуда я это знаю, — говорил Джон, чувствуя, как пробуждается в его груди надежда. — Дочь Эмиля Шамбора...

При упоминании французского биохимика губы Марти затрепетали.

— ...рассказала, что ты без приглашения явился к ее отцу в лабораторию. Просто зашел и вызвался помочь.

Ему показалось, будто Марти пытается произнести что-то.

— Что, Марти? — Джон возбужденно склонился к нему. — Я знаю, ты хочешь что-то сказать мне. О Пастеровском и о докторе Шамборе, да? Постарайся, Марти. Постарайся. Расскажи мне, что случилось. Расскажи о ДНК-компьютере. Ты можешь!

Губы спящего разомкнулись на миг, щеки залил живой румянец. Все тело напряглось в попытке выразить ускользающую мысль, поймать первое слово. Джону доводилось раньше наблюдать, как выходят из комы. Иные просыпались мгновенно и сразу приходили в себя, другим же требовались дни и недели, чтобы восстановить мыслительные процессы, подобно тому, как приходится тренировать ослабевшие от долгого бездействия мышцы.

Пальцы Марти стиснули ладонь Джона, но, прежде чем тот успел ответить на пожатие, вновь обмякли. На лице больного отразилась глубочайшая усталость. Отчаянная, непосильная для раненого борьба вновь завершилась поражением. Джон проклял про себя тех террористов, что стояли за этим преступлением, и, не выпуская руки Марти из своих, продолжил неторопливую беседу со спящим. Антисептическую тишину палаты нарушал только его негромкий голос да механический гул и пощелкивание аппаратуры. Подмаргивали, перемигивались пестроцветные индикаторы, а Джон все нанизывал на нить рассказа те же ключевые слова: «Эмиль Шамбор» и «Пастеровский институт».

— Мсье Смит? — донесся из-за его спины женский голос.

— Oui?

Агент обернулся. В дверях стояла дежурная сестра по отделению ИТ, протягивая посетителю конверт из плотной, явно дорогой белой бумаги.

— Это вам. Принесли не так давно, но у меня совершенно вылетело из головы, что вы здесь, простите. Если бы я вспомнила, вы могли бы сами поговорить с курьером. Вероятно, отправитель не знал, где вы остановились.

Поблагодарив ее, Джон взял конверт, но вскрыл его не раньше, чем медсестра ушла. Письмо было коротким и деловым:

Подполковник (доктор) Смит!

Генерал граф Ролан Лапорт этим утром будет ждать вас в своем парижском особняке в удобный для вас час. Прошу сообщить мне по ниже указанному номеру, когда вы посчитаете возможным прибыть. Я укажу вам дорогу к особняку.

Капитан Дариус Боннар, адъютант

Джон вспомнил, что генерал Хенце присоветовал ему ждать приглашения на беседу с французским генералом. Видимо, этот вежливый приказ и следовало считать приглашением. Если верить Хенце, Лапорт получал сведения о взрыве и гибели Эмиля Шамбора как от местной полиции, так и от Второго бюро. Возможно, он сможет пролить хоть лучик света на загадочную историю с ДНК-компьютером.

Великолепные особняки были гордостью французской столицы; это они во многом создавали ее величие. Именно такие особняки прятались в тенистых боковых улицах, отходящих от бульвара Осман. Один из них принадлежал генералу Ролану Лапорту. Серый фасад пятиэтажного здания был украшен многоколонным портиком, поверху тянулись балюстрады и хмурились атланты. Судья по стилю, особняк был построен во второй половине XIX века, когда барон Жорж-Эжен Осман по указаниям Наполеона III перестраивал Париж. В те времена особняк, пожалуй, считали бы «городским домиком».

Входная дверь оказалась соответственной — тяжелой, резной, изукрашенной сверкающими медными накладками. Джон Смит решительно постучал.

Открыл ему невысокий, жилистый блондин в мундире французского десантника с капитанскими погонами и нашивками генштабиста.

— Вы, должно быть, подполковник Джонатан Смит, — по-военному деловито бросил он на хорошем английском, окинув гостя бдительным взглядом. — Не ждал вас так скоро. Проходите. — Он пропустил агента в дом. — Я Дариус Боннар.

— Благодарю, капитан Боннар. Я и сам догадался. — Следуя инструкциям в письме, Джон позвонил, и Боннар указал ему адрес.

— Генерал сейчас пьет кофе и просит вас присоединиться.

Генеральский адъютант провел Джона через просторный вестибюль, мимо лестницы, извивом уводящей на второй этаж, и через широкие двустворчатые двери, оклеенные, по европейскому обычаю, обоями. Агент обратил внимание на то, что узор на обоях повторяет узоры резьбы на входных дверях — и тут, и там мелькали геральдические лилии Бурбонов.

Следующая комната была огромна. По высокому потолку небесного цвета порхали нимфы и херувимы — насколько мог судить американец, в натуральную величину. Золоченая лепнина, резные панели стен, изящная до хрупкости мебель в стиле эпохи Людовика XIV — на взгляд Джона, помещение напоминало скорее бальный зал, чем место, где можно спокойно выпить кофейку.

У окна сидел могучего сложения мужчина. Солнечные лучи скрещивались у него над макушкой.

— Присаживайтесь, подполковник Смит, прошу, — проговорил он на внятном английском, но с сильным акцентом, указывая на обтянутое парчой кресло с прямой высокой спинкой. — Какой кофе вы предпочитаете?

— Со сливками, но без сахара, сэр. Спасибо.

В дорогом костюме генерала графа Ролана Лапорта утонул бы, пожалуй, и защитник из НФЛ, однако генералу одежда была вполне впору. Могучий, как лев, он и держался царственно. Густые черные кудри спадали на плечи, будто у молодого Наполеона в год осады Тулона. На широком скуластом лице бретонца выделялись ярко-голубые глаза, пронзительные и немигающие, словно у акулы. Само его присутствие действовало подавляюще.

— Не за что, — благодушно-вежливо отозвался француз, наливая гостю кофе из серебряного кофейника. Фарфоровая чашечка тонула в его лапищах.

— Благодарю, генерал, — повторил Джон, принимая чашку, и воспользовался случаем польстить хозяину: — Это большая честь — встретиться с одним из героев «Бури в пустыне». Ваш маневр на окружение, проведенный Четвертым драгунским, был просто великолепен. Без вашего вмешательства союзникам не удалось бы удержать левый фланг. — Мысленно агент поблагодарил Фреда Клейна за детальный брифинг, который босс устроил агенту перед вылетом из Колорадо, потому что, когда сам Джон Смит в Ираке штопал раненых, не разбирая сторон, ему не доводилось слышать имени Лапорта, тогда еще генерал-лейтенанта.

— Вы там были, подполковник? — поинтересовался француз.

— Так точно. С полевым госпиталем.

— Да, конечно... — Лапорт улыбнулся каким-то своим воспоминаниям. — Наши танки не были даже перекрашены в пустынный камуфляж, мы, французы, выделялись, точно белые медведи... Но мы с драгунами удержали позицию... как говорят у нас в Легионе — жрали песок... и все же нам очень повезло. — Он покосился на Джона. — Но вы же все понимаете, не так ли? У вас ведь был и боевой опыт, верно?

Значит, Лапорт составил на приезжего американца досье, как Джона и предупреждал Хенце.

— Небольшой. А почему вы спрашиваете?

Немигающий взгляд генерала пронизал американца, точно булавка — бабочку. Губы Лапорта тронула улыбка.

— Простите тщеславие старого солдата. Я полагаю себя великим знатоком людей. Это была моя догадка — по вашей осанке, по тому, как вы двигаетесь, по глазам, по вашим действиям в госпитале Помпиду. — Генерал не сводил взгляда со своего гостя, точно снимая с него кожу слой за слоем. — Не много найдется людей, соединяющих в себе опыт врача и ученого с отвагой и силой бойца.

— Вы слишком добры ко мне, генерал. — «И слишком любопытны», — добавил про себя агент. Впрочем, генерал Хенце предупреждал его и о том, что Лапорт подозревает союзников в игре краплеными картами... а француз должен защищать прежде всего интересы своей страны.

— Перейдем же к делу. Состояние вашего пострадавшего друга не изменилось?

— Пока нет, генерал.

— И каков будет ваш прогноз?

— Как врача или как друга?

Переносицу генерала прорезала едва заметная морщинка раздражения. Он явно не любил играть словами.

— Как врача идруга.

— Как врач я бы сказал, что длительная кома требует осторожности в прогнозах. Как друг, я знаю, что Мартин скоро очнется.

— Ваши дружеские чувства делают вам честь, подполковник, но боюсь, что ваше мнение как врача в данном случае ценнее. И я в таком случае не могу положиться на то что доктор Зеллербах сможет помочь нам в следствии по делу о взрыве.

— Пожалуй, вы правы, — с сожалением согласился Джон. — Скажите, нет ли новостей о докторе Шамборе? В такси я пролистал свежую газету, но со вчерашнего вечера никаких новостей не прибавилось.

Генерал скривился.

— К сожалению, нашли часть его тела. — Он вздохнул _ Как я понимаю, предплечье и кисть. Кольцо на пальце опознали коллеги Шамбора, и отпечатки пальцев совпадают с занесенными в базу данных институтского отдела кадров. В газеты это не попадет еще несколько дней. Следствие продолжается, но пока его результаты не подлежат разглашению — полиция надеется вначале отыскать преступников. Я был бы признателен, если вы оставите эти сведения при себе.

— Разумеется. — Джон все еще переваривал эту новость. Можно считать доказанным, что Эмиль Шамбор мертв. Какая все же жалость. Несмотря на все свидетельства противного, в глубине души агент до сих пор надеялся, что великий ученый жив.

Генерал тоже помолчал немного, как бы размышляя о бренности человеческого бытия.

— Я имел честь быть знакомым с доктором Зеллербахом. Какая жалость, что он пострадал... Я буду весьма огорчен, если он не оправится. Если случится худшее, передайте мои глубочайшие соболезнования его родне в Америке, будьте любезны.

— Без сомнения. Могу я поинтересоваться, где вы познакомились с доктором Зеллербахом, генерал? Я и сам не знал, что Марти в Париже, тем более — в Пастеровском институте.

Лапорт, казалось, удивился.

— Не думаете же вы, что наша армия не заинтересуется исследованиями доктора Шамбора? Разумеется, мы весьма внимательно за ними следили. Эмиль представил мне доктора Зеллербаха во время моего последнего визита в лабораторию. Естественно, Эмиль не позволил бы никому просто так ввалиться к нему во время работы... он был занятой и упорный человек... поэтому всякое посещение становилось редкостным событием. Это было месяца два назад, ваш доктор Зеллербах только что прибыл. Жаль, что эти злосчастные террористы погубили все труды Эмиля. Как вы полагаете, могло там что-то уцелеть?

— Понятия не имею, генерал. Извините. — В рыбалку могут играть и двое. — Мне бы следовало удивиться, что вы лично наблюдали за ходом работ доктора Шамбора. В конце концов, пост в объединенном командовании НАТО налагает на вас массу обязанностей...

— Ну, я прежде всего француз, не так ли? Кроме того, мы с Эмилем много лет были добрыми знакомыми.

— Насколько близок он был к успеху? — Джон постарался, чтобы в голосе его не прозвучало ничего, кроме праздного любопытства. — К созданию действующего молекулярного компьютера?

Лапорт сложил пальцы шатром.

— В этом и весь вопрос, не так ли?

— Возможно, в этом ключ к причинам теракта и след к его исполнителям. Что бы ни сталось с Марти, я хочу поймать негодяев, по вине которых он пострадал.

— Вы настоящий друг. — Лапорт серьезно кивнул. — Я бы тоже желал покарать мерзавцев. Но — увы — мало чем могу вам помочь. Эмиль не любил обсуждать свою работу. Если он и добился — как это у вас, американцев, говорят — прорыва, мне он об этом не сообщил. Равно как доктор Зеллербах и этот несчастный Жан-Люк Массне никому ни о чем не говорили, насколько нам известно.

— Вы имеете в виду лаборанта? Ужасный случай. Полиция уже установила причину самоубийства?

— Да, смерть молодых — это всегда трагедия. Очевидно, юноша был полностью предан Эмилю и, когда тот погиб не смог снести его потери. Во всяком случае, так мне доложили. Зная, какой властью над умами обладал Эмиль, я почти готов понять, что толкнуло его помощника на самоубийство.

— А что вы скажете о теракте, генерал?

Лапорт ответил по-галльски выразительным жестом недоумения — одновременно пожал плечами, развел руками и склонил голову к плечу.

— Кто может понять, почему безумец ведет себя так, а не иначе? Хотя с тем же успехом это мог быть вполне нормальный психически ненавистник науки, или конкретно Пастеровского института, или даже Франции, которому взрыв в полном людей здании показался вполне адекватной мерой. — Генерал покачал тяжелой головой. — Бывают времена, подполковник, когда мне кажется, что налет цивилизации и культуры, которым мы так гордимся, потихоньку слетает. Мы возвращаемся к варварству.

— И ни французская полиция, ни спецслужбы ничего не знают?

Лапорт снова сложил пальцы домиком — агент заметил за ним эту манеру, — глядя на Джона так пристально, будто взглядом мог проникнуть в мысли собеседника.

— Ни полиция, ни Второе бюро не станут делиться всем, что знают, с простым армейским генералом, особенно c занимающим, как вы подметили, высокий пост в НАТО. Однако до моего адъютанта, капитана Боннара, дошел слух, будто полиция располагает уликами, что взрыв в Пастеровском — дело рук малоизвестной группировки баскских сепаратистов, уже много лет почитавшейся уничтоженной. Обычно баски свою деятельность ограничивают Испанией, но вам, без сомнения, известно, что немало басков проживает в трех округах нашего департамента Нижние Пиренеи, близ испанской границы. Пожалуй, было неизбежно, что эта волна перехлестнет через границу и докатится до Парижа.

— А что это за группа?

— Называется, по-моему, «Черное пламя». — Генерал взял со стола нечто, напомнившее Джону дистанционник от телевизора. Но при нажатии кнопки распахнулась дверь, и в зал вошел капитан Боннар.

— Дариус, будьте так добры подготовить для подполковника Смита копию досье по теракту, составленного для меня Сюртэ.

— Будет готово к уходу вашего гостя, топ general.

— Благодарю, Дариус. Что бы я без вас делал?

Адъютант с улыбкой отдал честь и вышел.

— А теперь еще по чашечке, — пророкотал генерал, беря в руки кофейник, — и расскажите мне о своем друге. Мне говорили, он гений, страдающий необычной болезнью?

Покуда Лапорт наполнял чашки, Джон вкратце описал историю болезни своего друга.

— Синдром Аспергера мешает ему жить в обществе. Он избегает людей, панически боится незнакомцев и живет совершенно один. Но при этом он остается гениальным компьютерщиком. Когда он не принимает лекарств, особенно в маниакальной фазе, его озарения просто потрясают. Но если это состояние затягивается, Марти начинает попросту бредить. Медикаменты позволяют ему общаться с людьми, но сам он утверждает, что от таблеток ему кажется, будто он тонет, и хотя от них он не глупеет, но думать становится тяжело и больно.

Генерал был, похоже, искренне потрясен рассказом Джона.

— И давно этот несчастный страдает?

— С рождения. Это малоизвестное состояние, часто его путают с детской шизофренией, аутизмом. Лучше всего Марти себя чувствует, когда не глотает таблеток, но тогда с ним невозможно общаться. Отчасти поэтому он и живет один.

— И в то же время он — величайшее сокровище. — Лапорт покачал головой. — А в дурных руках — большая угроза.

— Только не Марти. Еще никому не удавалось заставить его сделать что-то против собственной воли. Особенно учитывая то, что проверить его практически невозможно.

Лапорт хохотнул.

— Понимаю. Это успокаивает. — Он бросил короткий взгляд на стоявшие на серванте малахитовые часы в виде миниатюрного собора, с позолоченными колоннами и херувимчиками. — Вы меня просветили, подполковник, но у меня назначена встреча, — генерал поднялся, — и мне пора. Допивайте кофе. Потом капитан Боннар передаст вам копию досье на «Черное пламя» и проводит к дверям.

Когда великан-француз покинул зал, Джон смог наконец получше присмотреться к развешанным по стенам полотнам. В основном это были пейзажи Франции, и многим место было в музее — американец узнал двух прекрасных поздних Коро и мощные мазки Теодора Руссо. Единственная картина вызвала у него недоумение. На ней был изображен замок из багрового камня. Яркое предвечернее солнце высвечивало угловатые башни, красило густо-пурпурным и ослепительно алым могучие стены. Агент не узнавал ни сам замок, ни манеру письма — во всяком случае, то не был ни один из великих пейзажистов XIX столетия. И все же, единожды увидев этот замок, забыть его было невозможно.

Джон поставил недопитую чашку и встал, потянувшись украдкой. В мыслях он уже начинал планировать свои дальнейшие действия. Фред Клейн так и не позвонил; значит, пора проверить, работает ли уже мобильник. Джон двинулся к дверям, но не успел он сделать и двух шагов, как те распахнулись сами. На пороге появился капитан Боннар с папкой в руках, неслышный и неприметный, как привидение.

У агента мурашки пробежали по спине. Если генеральский адъютант с такой точностью догадался, когда гость уходит, — не подслушивал ли он попросту весь разговор? Если так, то или Лапорт доверяет своему помощнику куда больше, чем полагал Джон... или у Боннара есть свои причины интересоваться их беседой.

Сквозь стрельчатое окно генеральского кабинета Дариус Боннар наблюдал, как Смит садится в такси, и не двигался с места, пока машина не скрылась с глаз, растаяв в потоке себе подобных. Только тогда он прошелся по солнечным квадратикам, расчертившим паркетный пол, и, усевшись за свой стол, набрал определенный номер.

Не отвечали долго, так что бывший десантник принялся уже нетерпеливо подергивать себя за губу.

— Наам?— послышался наконец негромкий голос в трубке.

— Смит ушел. Взял досье. Генерал на очередном заседании.

— Хорошо, — ответил Мавритания. — Вы узнали что-нибудь новое из разговора генерала с этим Смитом? Есть намеки на то, кто американец на самом деле и зачем прилетел в Париж?

— Он держится прежней версии — примчался к раненому другу.

— Вы в это верите?

— Я точно знаю, что Смит не работает ни на ЦРУ, ни на АНБ.

На другом конца провода помолчали. Смутно доносились шум шагов и голоса множества людей в гулкой пустоте — террорист разговаривал по мобильному.

— Возможно. Хотя здесь он был несколько занят, не так ли?

— Он может просто искать мести за раненого друга. Как он и заявил генералу.

— Ну, скоро узнаем. — Боннар не увидел, но ощутил холодную улыбку террориста. — К тому времени, как мы узнаем о Джоне Смите правду, она уже будет никому не нужна. И он, и все ваши дела окажутся столь же незначительны, как песчинка в Сахаре. Все его — или их — планы безнадежно опоздали.

Неторопливо и тщательно обшарив квартиру Мавритании, неприметная брюнетка не нашла ничего. И сам террорист, и его гости — она видела, как к нему приходили разные люди, — были очень осторожны. В комнате не было вообще никаких личных вещей. Словно тут никто не жил.

Женщина уже обернулась к выходу, когда в замке с тихим щелканьем провернулся ключ. Сердце шпионки пустилось в галоп. Рванувшись к окну, она нырнула в узкую щель между стеной и ковром — как раз вовремя, потому что позади послышались тихие шаги. Кто-то вошел в квартиру и постоял несколько секунд у дверей, не шевелясь, будто почуял неладное.

Спрятавшейся за ковром женщине едва слышное дыхание вошедшего казалось слабым шипением ядовитой кобры. Осторожно, стараясь не задеть, не шевельнуть тяжелого ковра, она вытащила из-под юбки «беретту».

Осторожный шаг. Еще один. Пришелец двигался к окну. «Мужчина, — поняла она, — невысокий... сам Мавритания?» Шпионка внимательно прислушивалась. Террорист был ловок... но не так ловок, как ему казалось. Обычный, неспешный шаг был бы и тише, и опасней — двигаясь быстрее, террорист не дал бы ей времени приготовиться. Возможные укрытия он просчитал верно, но двигался слишком медленно.

Опасливо озираясь, Мавритания поводил по сторонам дулом русского пистолета «ТТ». Он не видел, не слышал ничего подозрительного, но замки и на дверях парадного, и на входной двери квартиры кто-то аккуратно вскрыл. Значит, здесь были незваные гости — и, возможно, еще не ушли.

Скользнув к одному из окон, он резко поднял угол ковра, которым был занавешен проем. Пусто. Он шагнул ко второму окну, рванул ковер — ничего.

Брошенный вниз взгляд убедил шпионку — это был сам Мавритания. «Беретту» она сжимала в руке, на случай, если террористу все же придет в голову поднять взгляд. Второй рукой она держалась за титановый крюк, вбитый ею в оконную раму за миг до того, как Мавритания шагнул от дверей, а для надежности — опиралась о ту же раму ногами. Сжавшись в тугой комок, она держала террориста на мушке и молилась про себя, чтобы тому не приспичило все же глянуть вверх. Она не хотела его убивать — это повредило бы расследованию, — но если придется...

Несколько секунд показались ей вечностью. Одна... две... Мавритания уронил край ковра и отошел.

Женщина внимательно прислушивалась к рисунку его шагов — теперь торопливых и небрежных. Террорист прошел в соседнюю комнату. Мгновение тишины... потом что-то тяжелое протащили по полу, словно оттянули ковер, и заскрипели доски. Поразмыслив, шпионка решила, что террорист, посчитав, что незваные гости покинули квартиру, вытаскивает из не замеченного ею тайника в полу что-то ценное.

Дважды щелкнул замок — дверь открылась и затворилась вновь. Женщина прислушалась, но больше не было ни звука, ни движения.

Преодолевая боль в сведенных судорогой от долгого висения на крюке мышцах, шпионка опустилась на подоконник. Выглянула в окно и вздрогнула от удивления — на другой стороне улицы стоял Мавритания и пристально глядел, казалось, прямо на нее, словно ждал чего-то.

Почему он не уходит? Чего ожидает? Женщине это не понравилось сразу. Если террорист вправду поверил, что «гость» ушел, то ушел бы и сам... если только у него нет особенной причины задержаться и проверить что-то еще раз.

И в этот момент ее со зловещей ясностью осенило: он ничего не забирал из квартиры.

Он что-то в ней оставил.

Времени не оставалось. Женщина бросилась через гостиную в дальнюю комнату причудливого жилища, сорвала ковер, заслонявший заднее окошко, и, вышибив стекло, перелезла на пожарную лестницу.

Она уже почти добралась до последней ступеньки, когда из окон третьего этажа с громом выхлестнуло пламя.

Соскользнув на землю, женщина метнулась к черному ходу соседнего дома и, пробежав через здание, осторожно приоткрыла дверь парадного. Мавритания так и стоял напротив горящего дома. Шпионка мрачно улыбнулась. Террорист думал, что избавился от «хвоста». А на самом деле — совершил ошибку.

Когда Мавритания повернулся и двинулся прочь, заслышав сирены пожарных машин, неприметная брюнетка следовала за ним.

Глава 10

«Кафе Дюзьем Режман Этранже» — «Кафе Второго Иностранного полка» — располагалось во вполне подходящем месте, на извилистой рю Африк дю Норд, то есть на улице Северной Африки, одной из многих, петлявших вниз по склону Монмартра от базилики Сакре-Кер. Расстегнув плащ, Джон Смит удобно устроился за самым дальним столиком, одновременно потягивая пиво, дожевывая сандвич с жареной говядиной и изучая досье Второго бюро на «Черное пламя». Хозяином кафе был бывший легионер, которому Смит, тогда — хирург в полевом госпитале, спас ногу во время войны в Заливе. С обычным французским гостеприимством он проследил, чтобы никто не тревожил Джона, пока тот не прочтет досье от корки до корки.

Закрыв папку, агент заказал себе еще пива и глубоко задумался.

Собственно, все улики против «Черного пламени» сводились к тому, что Второе бюро по наводке стукача арестовало в Париже — через час после теракта в Пастеровском — бывшего члена этой группировки. Баска выпустили из испанской тюрьмы меньше года назад. После того как почти всех ее членов арестовали, группировка выпала из поля зрения спецслужб по причине малочисленности.

Арестованный был вооружен, но божился, что давно плюнул на политику и работает в Толедо слесарем, а в Париж явился, чтобы проведать дядюшку. У дядюшки он провел весь день, и о взрыве в институте в момент ареста не знал ни сном ни духом. К досье прилагалась копия фотоснимка, сделанного при аресте. Лицо у баска было запоминающееся: густые черные брови, впалые щеки и подбородок кирпичом.

Дядюшка подтвердил версию племянника, и никаких прямых улик, связывающих бывшего террориста со взрывом, полиция не обнаружила, однако в алиби баска имелась здоровенная дыра — несколько часов, потраченных им непонятно на что. Поэтому его до сих пор держали в камере и допрашивали чуть не круглосуточно.

Так сложилось, что штаб «Черного пламени» находился в постоянных разъездах, нигде больше недели не задерживаясь. Излюбленными местами террористов были баскские провинции в западной части Пиренеев: испанские Бискайя, Гуйпускоа и Алава, в то время как в департаменте Нижние Пиренеи они действовали редко, предпочитая орудовать в окрестностях Бильбао и Герники, где проживало большинство сочувствующих «Черному пламени».

Движение баскских националистов имело только одну цель — отделение от Испании и образование независимой Баскской республики. Более умеренные группы были готовы согласиться на автономию внутри Испании. Стремление басков к независимости было настолько сильно, что, невзирая на истовую религиозность основной массы народа, в годы гражданской войны они сражались на стороне сугубо светской Республики, обещавшей им самое малое — автономию, против католиков-франкистов.

И Джону Смиту было очень интересно, каким образом может приблизить достижение этой цели взрыв в Пастеровском институте. Опозорить Испанию? Едва ли. До сих пор ни один теракт басков не стал позором для испанского государства.

Возможно, взрыв должен был вызвать дипломатические трения между соседствующими державами и даже заставить Францию надавить на испанское правительство с тем, чтобы то приняло наконец ультиматум басков. Это звучало логичнее — похожую тактику с переменным успехом применяли многие группировки.

Или французские баски объединились со своими братьями и сестрами к югу от границы, в надежде не только отхватить для своей будущей державы по куску от обоих государств, но и принудить французское правительство, которое при этом потеряет меньше, заставить испанцев согласиться? Плюс к этому — конфликт между двумя странами может спровоцировать вмешательство ООН и Европейского союза, которые заставят Испанию и Францию пойти на мировую с борцами за независимость.

Агент кивнул про себя. Да, это может сработать. И ДНК-компьютер для террористов окажется бесценной находкой — мощнейшее и многоцелевое оружие, способное поставить на колени любое правительство.

Но если машина Шамбора у «Черного пламени» — зачем им нападать на США? Бессмысленно... если только террористы не мечтают поставить Америку на свою сторону. Пусть напуганные американцы надавят на Испанию. Но если так — должны потоком пойти требования, заявления. А вместо них — тишина.

Не переставая вертеть эту мысль в голове, Джон включил мобильник, надеясь услышать в трубке сигнал, и молитвы его были услышаны. Он торопливо набрал тайный номер Фреда Клейна.

— Клейн слушает.

— Системы связи заработали?

— Да. Ну и бардак. Просто позорище.

— Что он сделал? — полюбопытствовал Джон.

— После того как вырубил электроснабжение западных штатов? Наш хакер-призрак прорубился сквозь коды доступа к нашим спутникам связи и, прежде чем наши ребята успели опомниться, взял под контроль всю систему — а это десятки спутников. Программисты ФБР бросили против него все силы, сделали все, что могли, но он вскрывал все коды, просчитывал все пароли, проходил сквозь файерволы и ограничители доступа, как сквозь пустое место, и вырубил все армейские системы связи. За несколько секунд. Это было... ошеломительно. Он вскрывал коды, которые в принципе не поддаются взлому.

Джон тихонько выругался.

— Господи, да чего он хочет?

— По нашим оценкам, он пока играет. Силенки пробует. Западные электросети через полчаса включились снова. Связь тоже. Ровно тридцать минут, как по таймеру.

— Возможно, так и есть. А это значит, что ты прав. Это проба сил. А еще — предупреждение. Чтобы мы заранее понервничали.

— В таком случае он добился своего. Сейчас заявить, что наши технологии устарели, — значит получить премию за «недомолвку столетия». Наш единственный шанс — найти этого гада и его машинку.

— Не его одного. Это не работа хакера-одиночки. Вспомни о взрыве в Пастеровском и похищении Терезы Шамбор. И никаких требований, заявлений?

— Никаких.

Джон заглянул в свой бокал. Пиво было хорошее, и до разговора с Клейном агент им от души наслаждался. Сейчас он оттолкнул бокал.

— А может, они ничего от нас не хотят, — мрачно предположил он. — Может, они хотят что-то сделать,а не уговорить нас на что-то.

Клейн примолк, и агенту явственно представилось, как его босс слепо глядит в пустоту, завороженный видением апокалипсиса.

— Об этом я тоже думал. Внезапная лобовая атака, как только они разберутся с прототипом и изгонят из программ всех жучков. Это мой кошмар.

— Что говорит на эту тему Пентагон?

— Военные переваривают реальность только в гомеопатических дозах. Но это уже моя работа. Что у тебя?

— Две новости. Во-первых, полиция сняла отпечатки пальцев с оторванной руки, найденной в руинах взорванного корпуса. Это рука Эмиля Шамбора. Об этом мне сообщил сегодня утром генерал Лапорт.

— Гос-споди! — выдохнул Клейн. — Значит, он все же мертв. Шамбор мертв. Проклятье! Джастис перезвонит этим ребятам, выяснит, что еще им известно. — Он поколебался. — Значит, твой Зеллербах оказывается еще более важной фигурой. Как он?

Джон объяснил.

— Думаю, есть все шансы на то, что Марти выкарабкается, — завершил он. — Во всяком случае, на мой взгляд.

— Надеюсь, ты прав. А еще больше надеюсь, что он очнется вовремя. Не хочу показаться черствым, подполковник, я знаю, как вы к нему привязаны... но то, что известно Зеллербаху, может нас спасти. Как его охрана — адекватна?

— Насколько возможно. Его караулят спецназовцы и стережет Сюртэ. Если охранников станет еще больше, им придется стоять друг у друга на головах. — Джон перевел дух. — Мне нужен билет до Мадрида. Ближайшим рейсом.

— Мадрид? Зачем?

— Там я возьму напрокат машину и покачу в Толедо. Оттуда начинается след «Черного пламени». — Он пересказал содержание досье, составленного французской полицией и добытого для него капитаном Боннаром. — Если рисунок на рукояти пистолета — эмблема «Черного пламени», то баскский след становится самым актуальным. Если за похищением Терезы Шамбор стоит «Черное пламя», то через них я выйду на нее и на ДНК-компьютер. — Он примолк на миг. — Я бывал пару раз в Толедо, но мне бы пригодилась кое-какая помощь. Сможешь мне раздобыть адрес этого баска и очень подробную карту города? В Сюртэ должно найтись и то и другое.

— Добуду. Адрес, карта и билет на твое имя будут ждать в справочной в аэропорту де Голля.

Вашингтон, округ Колумбия

Белый Дом

Президент Кастилья откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Уже к этому раннему часу в Овальном кабинете стояла непривычная жара — президент, отговариваясь теплой весной, настоял, чтобы кондиционер отключили, а широкие стеклянные двери — распахнули настежь. По его прикидкам (пару раз он украдкой глянул на часы), советник по национальной безопасности, адмирал и трое генералов спорили, тыча пальцами в карту, уже час и двадцать шесть минут. Несмотря на серьезность ситуации, президент уже начинал с тоской вспоминать апачей — те распинали своих врагов на земле и оставляли под жарким солнцем на медленную-медленную смерть.

Наконец он позволил себе поднять веки.

— Господа, общеизвестно, что на мой пост может претендовать только слабоумный эгоманьяк, так что — найдется ли в этой комнате человек, способный в двух понятных без «Вебстера» или советника по науке словах объяснить мне, что случилось и что это для нас всех значит?

— Разумеется, сэр, — приняла вызов Эмили Пауэлл-Хилл, советник по национальной безопасности. — Выведя из строя объединенные электросети западных штатов и отключив систему кодированной радиосвязи вооруженных сил, хакер скопировал себе все наши командные пароли и коды разведки. До последнего. Нам нечего больше скрывать. Нам нечем защитить свои компьютеры, базы данных, наших людей. В любой момент нас может разбить электронный паралич. Мы будем беззащитны перед любым нападением. Слепы, глухи, немы и беззубы.

Как ни старался президент скрыться за маской напускного легкомыслия, видно было, что масштаб последствий его потряс.

— Все настолько плохо, как кажется?

— Покуда наш неизвестный хакер пользовался тактикой «ударь и беги», — пояснила советница. — Но, украв наши коды, он показал, что способен не только напасть, но и вступить с нами в настоящую войну. Покуда коды , не сменены, мы не можем ни защищаться, ни нападать. И даже если мы их сменим, они вновь могут быть скомпрометированы в мгновение ока.

Президент шумно выдохнул.

— Что конкретно мы потеряли, когда этот тип вломился в наши сети?

— Все каналы беспроводной связи, проходившие через релейные станции Форт-Мид и Форт-Детерик, — отозвался адмирал Стивен Броуз. — Отключился центр прослушивания международных телефонных переговоров АНБ «Менвит-Хилл» — это в Англии, — прервалась внутреняя связь ФБР, сеть спутников-шпионов ЦРУ, как оптических, так и электронных. НОР попросту ослепла. И, разумеется, рухнул «Эшелон».

— Все удалось достаточно скоро запустить вновь, — добавила Пауэлл-Хилл, пытаясь утешить президента хоть чем-нибудь. — Но...

В Овальном кабинете повисла тишина, вязкая, словно асфальт в смоляных ямах Калифорнии. Советница по национальной безопасности, четверо высших военных чинов и сам президент сидели, завороженные каждый своим потаенным кошмаром. Лица собравшихся отражали попеременно гнев, панический ужас, упрямство, тревогу и холодный расчет.

Президент Кастилья по очереди обратил подозрительно спокойный взгляд на каждого из своих помощников.

— Итак... выражаясь в моей знаменитой красочной манере... покуда мы видели только сигнальные костры в Дьяблос, но апачи в любой момент могут перерубить телеграфные провода.

Стивен Броуз кивнул:

— Пожалуй, короче не скажешь. Если предположить, что ДНК-компьютер в руках противника, встает вопрос: зачем? Чего наш враг добивается? По моему убеждению, бессмысленно полагать, будто противник желает добиться своей цели прямым давлением, потому что мы до сих пор не получили никаких требований. Учитывая, какого рода военные мишени враг выбрал для пристрелочного удара, я могу предположить, что молекулярный компьютер необходим этим людям в сугубо военных целях. Поскольку все пораженные цели были американскими, а мы идем первым номером в чьем угодно списке врагов, я бы сказал, что и эти выползли из своей норы по наши души.

— Мы обязаны выяснить, кто эти люди, — решительно заявила Пауэлл-Хилл.

Адмирал покачал головой:

— При всем моем уважении, Эмили, сейчас это должно нас волновать менее всего. Они могут оказаться кем угодно — от иракского правительства до монтанских ополченцев, и в этот список входят все террористические организации до последней. Сейчас главное — остановить их. А визитками обменяемся потом.

— Ключом к ситуации является ДНК-компьютер, — проговорил президент тяжело. — Кризис начался со взрыва в Пастеровском. Теперь мы полагаем, что очередная атака была не последней, но не знаем, когда случится и какой будет следующая.

— Так точно, сэр, — отозвался адмирал Броуз.

— Тогда мы обязаны найти этот ДНК-компьютер.

Это была идея Клейна. Вначале Кастилья сопротивлялся ей, но в итоге вынужден был согласиться. Теперь, когда выбора не оставалось, затея казалась ему не столь уж глупой.

Военные, естественно, запротестовали. Первым успел высказаться генерал-лейтенант Айвен Герреро.

— Это же нелепо! Скажу больше — оскорбительно! Мы не так беспомощны. В нашем распоряжении самая могучая армия мира!

— Вооруженная, — поддержал командующий ВВС генерал Келли, — наисовременнейшим оружием.

— Мы можем бросить на этих ублюдков десять дивизий и стереть их с лица земли! — настаивал командующий морской пехотой генерал-лейтенант Ода.

— И все ваши дивизии, корабли, танки и самолеты не смогут уберечь наши шифры и электронные системы, — вполголоса подытожил президент. — Тот, в чьих руках сейчас находится действующий ДНК-компьютер, делает нас совершенно беспомощными до той поры, покуда не будут разработаны адекватные противомеры.

— Не совсем так. — Адмирал Броуз покачал головой. — Мы не сидели сложа руки, господин президент. У каждого рода войск есть свои резервные системы штабной связи, действующие по отдельным каналам и не включенные в общую сеть. Они разрабатывались на случай катастрофы... но это, черт побери, уже катастрофа. Мы развернем эти системы, подключим их через мощнейшие файерволы. И мы уже начали смену шифров и командных паролей.

— С помощью британских друзей мы установили подобные же резервные системы в АНБ, — добавила Эмили Пауэлл-Хилл. — Их можно запустить в течение нескольких часов.

Президент криво ухмыльнулся:

— Насколько я могу понять, все это в лучшем случае немного задержит нашего нового противника. Ладно — меняйте все коды, начиная с командных. По возможности ограничьте внешний доступ к штабным сетям. А наша разведка покуда сосредоточится на поисках компьютера. И, ради всего святого, как можно скорее отключите от сети ракетные пусковые шахты, пока никому в голову не пришло устроить фейерверк!

На этом совещание закончилось.

Президент Кастилья не скрывая нетерпения ждал, покуда Овальный кабинет не опустеет. Только когда за последним генералом затворилась дверь, из президентского кабинета вышел Фред Клейн. Глава «Прикрытия-1» выглядел еще более усталым и помятым, чем обычно. Под глазами его залегли тяжелые мешки.

— Только не ври мне, Фред. — Президент тяжело вздохнул. — От их затей будет хоть капля толку?

— Вряд ли. Как вы верно подметили, это может лишь задержать врага. Но как только противник научится работать с ДНК-компьютером, мы не в силах будем ему помешать. Слишком разные весовые категории. Если на вашем компьютере стоит модем и раз в месяц вы принимаете электронные письма от внуков, молекулярному компьютеру хватит этих секунд, чтобы проникнуть в вашу машину, переписать все важные данные и безнадежно испортить винчестер.

— Секунд?! Письма от внуков, говоришь? Господи боже... это значит, что под угрозой вся страна.

— Вся, — эхом повторил Клейн. — Вы с адмиралом Броузом правы: наш единственный шанс — найти эту штуковину. Тогда мы на коне. Но сделать это надо прежде, чем враг осуществит свой основной план.

— Все равно что бороться с медведем, когда руки за спиной связаны. Можно и так, да уж больно шансы паршивые, — буркнул президент, глядя главе самой секретной спецслужбы в глаза. — Что они задумали, Фред? И когда нанесут удар?

— Не знаю, Сэм.

— Но ты узнаешь?

— Да, сэр.

— Вовремя?

— Надеюсь.

Глава 11

Толедо, Испания

Как и обещал Клейн, билет, карта и записка с адресом арестованного баска ждали Джона Смита в справочной аэропорта имени Шарля де Голля. Так что теперь агент уверенно вел взятую им напрокат малолитражку «рено» по скоростному шоссе №401, ведущему из Мадрида на юг, в Толедо.

Небо Ламанчи, под которым сервантесовский Рыцарь печального образа сражался с ветряными мельницами, было высоким и синим. Вокруг расстилались пологие зеленые холмы, залитые косыми лучами предвечернего солнца. В кружевной тени тополей паслись овцы. Джон опустил ветровое стекло, впуская в салон теплый сильный ветер, растрепавший агенту волосы. Но вскоре пасторальный пейзаж и безумный Дон Кихот перестали занимать его мысли. Джону Смиту предстояла борьба с собственным противником — и не с безобидными мельницами, а с настоящими великанами.

Поначалу он поглядывал в зеркальце заднего вида, опасаясь увидеть за собой «хвост», но время шло, а мчащиеся по шоссе машины продолжали обгонять неторопливо плетущуюся малолитражку. Так что, выбросив эту мысль из головы, Джон еще раз прокрутил в памяти газетные заметки о сбоях электронных систем в США, перечитанные за время полета по нескольку раз. Судя по всему, правительству пока удавалось сдерживать распространение слухов о фантастическом сверхмощном компьютере — события описывались бегло и без намека на возможные причины. Но все равно картина вырисовывалась удручающая — особенно для агента Смита, знавшего подоплеку происходящего. Как-то встретит его Толедо?

А тем временем древний город показался на горизонте. Первыми над иззубренной чертой черепичных крыш поднялись шпили собора и величественные башни Альказара. Джон читал где-то, что дата основания города терялась в далеком прошлом, в эпохе древних иберов, во всяком случае, Толедо уже стоял, когда за два столетия до Рождества Христова его захватили римляне. Под пятой Вечного города он и находился еще семь веков, пока его не отбили варвары-вестготы, чтобы прожить в нем еще двести лет, до 712 года н. э.

Если верить легенде, именно тогда король Родриго обратил похотливые взоры на прекрасную Флоринду, дочь графа Хулиана, кою застал нагой во время купания в реке Тахо. Взбешенный отец, вместо того чтобы решить дело судом, от большого ума отправился за помощью к арабам. Те, конечно, помогли — дело так и так шло к войне. Толедо в очередной раз сменил хозяев и под владычеством мавров превратился в центр торговли и культуры. Только в 1085 году король Кастилии вновь вернул город испанцам.

Старый Толедо стоял в излучине реки, обтекавшей скалистый утес. Этой естественной крепости недоставало лишь северной стены, чтобы стать для любой армии той поры практически неприступной. Новые — то есть построенные за последние триста-четыреста лет — районы расплескались за пределами древних стен и на юг, за реку.

Промчавшись по широким улицам этих новых районов, Джон добрался наконец до городской стены и, проехав через Пуэрта де Бисагра, каменную арку IX века, нырнул в лабиринт тесных переулков, беспорядочно петлявших вокруг величайшей гордости горожан — Толедского готического собора — и их величайшего позора, практически до основания снесенного во время гражданской войны (и восстановленного после) Альказара.

Переданная Клейном карта оказалась весьма подробной, и Джону думалось, что он без труда доберется до обиталища баска-террориста. Вышло иначе — агент заплутал, сбившись с дороги в наплывших на город сумерках, попытался вернуться и обнаружил, что многие улицы настолько узки и круты, что их перегораживают чугунные столбики — от автомобилистов. В другие переулки можно было протиснуться, но едва-едва — прохожим приходилось отступать в глубокие ниши подъездов, пропуская ползущий «рено». Казалось, что каждый квадратный дюйм старого города был застроен особняками, памятниками, церквями, синагогами, мечетями, лавками, ресторанами еще в средние века. Зрелище очаровательное и очень опасное — слишком легко устроить засаду в такой тесноте.

По указанному в записке адресу, близ Куэста де Карлос V — едва ли не на вершине Толедского холма, в тени Альказара, — располагался, как ни странно, обычный доходный дом. На карте в этом месте стояла пометка, что ведущий к дому переулок настолько извилист и крут, что даже самый компактный автомобиль по нему не проедет. Пришлось оставить машину на стоянке и два квартала пройти пешком. Джон старался держаться в тени, сливаясь с текущей по прекрасному старому городу многоязычной, говорливой толпой туристов с фотокамерами.

Завидев впереди нужный дом, агент сбавил шаг. То был типичный для этих мест кирпичный четырехэтажный дом, с почти плоской крышей из красной черепицы, безо всяких архитектурных излишеств. И окна — по два на этаж, — и входная дверь находились в глубоких нишах. Проходя мимо, Джон обратил внимание, что дверь парадного распахнута настежь и в тесном коридоре горит свет.

В глубине дома виднелась лестница, ведущая на верхние этажи.

Не останавливаясь, агент прошел мимо, туда, где на перекрестке четырех улочек образовалась небольшая площадь, сплошь окаймленная лавочками и барами. Джон устроился за столиком уличного кафе, откуда хорошо был виден дом и окна второго этажа, где должен был жить баск, и заказал пива и тапас — набор закусок. В воздухе витали ароматы кардамона, имбиря, острого перца. В соседнем клубе играла музыка — дерзкие ритмы доминиканской меренгипроникли в бывшую метрополию. Звонкие ноты плыли в вечернем воздухе; агент жевал, потягивал пиво и наблюдал, не привлекая к себе внимания.

В конце концов терпение его было вознаграждено: из парадного вышли в пятно сочащегося из дверей света трое. Один изрядно походил на фотографию арестованного баска из архивов Сюртэ — те же кустистые черные брови, впалые щеки, массивный подбородок. Джон торопливо расплатился и вышел на улицу. На город спустилась ночь, и по булыжной мостовой растеклись непроглядно-черные тени. Агент двинулся было в сторону доходного дома, когда внезапно накатившее острое ощущение угрозы заставило его замереть в густой тени ветвей.

Холодное дуло пистолета уткнулось ему в шею.

— Нас предупреждали, что ты явишься, — хрипло прошептал по-испански тот, кто стоял за спиной агента.

По узкой улочке еще брели поздние гуляки, но заметить американца и его противника было почти невозможно — фонарей в старом городе явно недоставало.

— Вы меня ждали? — переспросил Джон тоже по-испански. — Интересно. «Черное пламя» вернулось в бой.

Дуло больно вдавилось в позвонок.

— Сейчас мы перейдем улицу и войдем в дом, за которым ты следил. — Краем глаза Джон заметил, как террорист снимает с пояса рацию. — Вырубайте свет, — бросил баск в микрофон. — Мы идем.

Невозможно одновременно разговаривать и следить за пленником с прежним вниманием. Агент пришел к выводу, что лучшего шанса у него не будет, в тот самый миг, когда террорист выключил рацию. Следовало рискнуть.

Пригнувшись, Джон со всей силы вколотил локоть под ложечку своему противнику. Тот рефлекторно спустил курок. Хлопнул глушитель, но звук затерялся в доносящемся с площади гаме; пуля прошла мимо и выбила фонтанчик искр из брусчатки. Прежде чем террорист успел опомниться, агент ушел в перекат, одновременно ударив ногой в лицо противнику, и тот со стоном повалился на бок.

Джон подскочил к нему. Баск был жив, но без сознания. Отобрав у противника пистолет (старый немецкий «вальтер» — неплохое оружие), агент взвалил неподвижную тушу на плечо и поспешил к машине. Террористы уже ждут пленника и очень скоро выйдут посмотреть, куда запропастился их товарищ.

Когда Джон упихивал квелого баска на переднее сиденье, тот застонал и дернулся. Агент торопливо обежал машину, но, усаживаясь за руль, краем глаза заметил отблеск света — едва очнувшись, террорист выхватил нож. Впрочем, парень был настолько слаб, что американец без труда отобрал у него пружинный кинжал.

— Bastardo! -прохрипел баск, глядя на своего бывшего пленника злыми черными глазами.

— А вот теперь — поговорим, — бросил Смит по-испански.

— Ну уж нет! — Террорист дико озирался; глаза его блуждали, словно в поисках убегающей мысли.

Агент внимательно разглядывал свою жертву. Террорист был высок и широкоплеч настолько, что казался сутулым. Густые курчавые черные волосы колыхались чернильным облаком. А еще он был очень молод. Рост и густая поросль на щеках делали его старше, но Смит дал бы парню от силы лет двадцать — для американцев еще мальчишка, но в мире терроризма — уже боец.

Под этим пристальным взглядом баск прищурился, неуверенно потирая подбородок.

— Меня ты тоже убьешь?

Смит проигнорировал вопрос.

— Твое имя?

Юноша задумался на миг, но, видно, решил, что это не самая важная тайна.

— Бишенте. Меня зовут Бишенте.

Фамилии он не назвал... но с этим агент готов был смириться. Не выпуская пистолета, свободной рукой он подсунул нож террористу под кадык. Бишенте дернулся, запрокидывая голову.

— Уже хорошо, — проговорил американец. — А теперь расскажи мне о «Черном пламени».

Молчание. Бишенте трясся, как лист, молодея на глазах. Джон осторожно провел клинком по щеке юноши, чуть вдавил лезвие в кожу. Баск попытался шарахнуться, но в машине было тесно.

— Я не хочу тебя убивать, — заметил агент. — Давай лучше поговорим культурно.

Бишенте сморщился. Джону показалось, что его пленник переживает некую душевную борьбу. Внезапно решившись, агент убрал нож. Рискованно, но порой психология дает лучшие результаты, чем грубая сила.

— Послушай, — проговорил он, покручивая нож в пальцах, — мне нужны сведения. Ты слишком молод для этих игр. Расскажи о себе. Как ты вообще связался с «Черным пламенем»?

Он сложил нож и убрал его. Взгляд Бишенте растерянно скользнул вслед оружию — очевидно, такого юноша не ожидал.

— Они убили... убили моего брата, — признался он.

— Кто его убил?

— Гражданская гвардия... в тюрьме.

— Твой брат был среди вожаков «Черного пламени»?

Бишенте кивнул.

— И ты хочешь пойти по стопам брата. За Страну Басков.

— Он был солдатом... мой брат. — В голосе юноши звучала гордость.

— А ты хочешь стать таким же, — понял Джон. — Сколько тебе лет — девятнадцать? Восемнадцать?

— Семнадцать.

Смит едва подавил вздох. Парень еще моложе, чем показалось вначале, — сущий мальчишка.

— Когда-нибудь ты наберешься ума настолько, чтобы делать глупости сознательно. Но явно не скоро. Тебя используют, Бишенте. Ты ведь нездешний?

Юноша назвал своей родиной глухую деревушку на севере Испании, в баскском краю, знаменитом разве что овцами, овчарками и горными пастбищами.

— Пастух, да?

— Вырос пастухом. — Юноша замолк и через секунду с тоской добавил: — Мне нравилось.

Джон снова окинул его взглядом. Сильный, выносливый, неискушенный — идеальный кандидат в экстремисты.

— Я всего лишь хотел поговорить с вашими людьми. Когда мы с тобой закончим — можешь отправляться домой. К завтрашнему дню будешь в безопасности.

Бишенте промолчал, хотя явно немного успокоился.

— Когда «Черное пламя» собралось снова? Если верить досье, власти прекратили слежку за бывшими членами группы, когда ее руководство оказалось в тюрьме или на том свете.

Юноша виновато опустил взгляд:

— Когда Элизондо выпустили. Он из стариков единственный живым из-за решетки выбрался. Он собрал всех прежних бойцов и набрал новых.

— И чем, по его мнению, взрыв в Париже поможет делу независимости басков?

— Мне особенно-то не объясняли, — пробормотал Бишенте, не поднимая глаз. — Но я слышал — вроде как мы сейчас работаем на кого-то. Нам обещали денег. Много. Чтобы сражаться снова.

— Вам заплатили, чтобы вы подбросили бомбу в Пастеровский и похитили Терезу Шамбор?

— Вроде как. Ну, это по слухам так выходит. — Юноша вздохнул. — Наши многие не хотели. Говорили, раз уж сражаться, так за Эускарди[6]. Но Элизондо объяснял, что война требует денег. Их у нас не было. Поэтому мы и проиграли в первый раз. Чтобы сражаться за Эускарди, нужно много денег. И вообще, устроить взрыв в Париже — хорошо потому что наших много по ту сторону границы. Это покажет нашим братьям и сестрам за горами, что мы за них и мы победим!

— Кто нанял Элизондо? И зачем?

— Не знаю я! Элизондо говорил, нам и знать не положено, к чему это. Так и надо. Все равно это ради денег, ради Эускарди. Это не наше горе. Чем меньше знаем — тем лучше. С кем он там дела вел — бог ведает. Я только слышал название такое... «Щит полумесяца» или что-то вроде. А что за щит — без понятия.

— Почему они похитили женщину, ты тоже не слышал? Куда ее отвезли?

— Точно не знаю. Но, по-моему, она где-то в городе... вроде.

— Обо мне разговора не было? — поинтересовался агент.

— Зумайя говорил, что вы убили Хорхе в Париже. Вот и решили, что вы приедете в Испанию, — это потому, что Хорхе облажался. А потом Элизондо кто-то стукнул, что вы и на Толедо вышли. Вот мы и приготовились.

— Это у Хорхе был пистолет с тисненой рукояткой?

— Ну да. Если бы вы его не убили, его бы Элизондо сам прикончил. Нам не положено ставить герб куда ни попадя, а уж на оружие — тем более. Элизондо и не узнал бы, только ему Зумайя уже после наговорил.

Иными словами, баски и ведать не ведали, что есть на свете такой Джон Смит, пока агент не бросился выручать несчастную Терезу Шамбор. Джон хмуро покосился на поникшего Бишенте.

— Как вы меня опознали? — спросил агент.

— Нам прислали ваш снимок. Я так слышал. Кто-то из наших в Париже не то видел вас, не то слышал, не то вообще следил... не знаю. В общем, это он прислал. — На лице юноши отразилось потрясение. — Они хотят вас убить. От вас слишком много проблем. Это все, что я знаю, правда! Вы сказали, что отпустите меня! Я могу идти?

— Скоро. Деньги у тебя есть?

Бишенте поднял на него недоуменный взгляд.

— Нету.

Джон вытащил из бумажника сотенную купюру и сунул юноше:

— На дорогу хватит.

Бишенте неохотно запихнул доллары в карман. Страх покинул его, но спина была все так же виновато ссутулена.

— И помни, — сурово проговорил агент (он решил перестраховаться — мало ли, вдруг мальчишке в голову придет предупредить товарищей), — вы устроили взрыв и похитили человека ради денег, а не ради свободы. А тебе, раз ты не смог затащить меня в тот дом, вообще стоит больше опасаться своих приятелей, чем меня. Если ты вернешься к ним, тебя начнут подозревать... а если дашь повод себя заподозрить — убьют. Тебе бы лучше скрыться с глаз долой.

Юноша с трудом сглотнул.

— Я... отсижусь в горах, выше деревни.

— Вот и молодец. — Джон вытащил из чемодана моток нейлоновой бечевки и катушку липкой ленты. — Сейчас я тебя свяжу, а нож оставлю рядом, чтобы ты смог освободиться. Это чтобы у тебя было время подумать над моими советами. — А у самого агента — время скрыться, на случай, если Бишенте передумает и решит вернуться к террористам.

Юноше такое предложение явно пришлось не по душе, но ничего другого, кроме как кивнуть, ему не оставалось. Американец ловко связал его, заклеил рот лентой, а нож бросил под заднее сиденье, посчитав, что в лучшем случае у парня уйдет полчаса, чтобы переползти назад, вытащить нож и разрезать веревки. Машину агент запер, чемодан, компьютер и плащ уложил в багажник, ключи сунул в карман и торопливо зашагал прочь. Если Тереза Шамбор где-то рядом, то вместе с ней может находиться и единственный в мире ДНК-компьютер.

Глава 12

Ночь превратила городок в сцену для исторического спектакля: черные тени, желтые огни фонарей, плывущая в теплом воздухе испанская музыка. В этот поздний час, когда толпы зевак растаяли, Толедо изменился. Торжественно-тихий, он напоминал лунные пейзажи Эль Греко. Только отдельные памятники были подсвечены безжалостными прожекторами.

Агент вышел на тесную площадь, откуда прежде наблюдал за логовом террористов, рассчитывая обойти квартал с другой стороны. Но, едва нырнув в переулок, он заметил, как из хаоса подворотен и переходов вынырнули четверо. Одного он узнал — это грубое рябое лицо он видел в ту ночь, когда была похищена Тереза Шамбор. Знакомым оказался еще один баск — тот, чье лицо напоминало фотографию арестованного террориста. Это были боевики «Черного пламени», и они искали Джона Смита.

Когда четверо террористов взяли агента в полукольцо, он громко, чтобы те услышали, бросил по-испански:

— Кто из вас Элизондо? Нам нужно поговорить. Ты не пожалеешь. Выходи, Элизондо!

Ответа не было. Кольцо сжималось. Мрачные боевики готовы были в любой момент, выхватив пистолеты, открыть огонь. Древние здания высились за их спинами, точно зловещие гости из преисподней.

— Стоять! — предупредил Джон, выхватывая свой «зиг-зауэр».

Но нападавшие лишь чуть замедлили шаг. Полукруг сжимался неумолимо, точно гаррота. Однако агент уловил взгляды, брошенные террористами на своего главаря — жилистого мужчину средних лет в алом баскском берете.

Агент промедлил еще миг, просчитывая шансы. Затем он бросился наутек. Из бокового проулка на его пути выступил пятый боевик, очевидно, намереваясь задержать беглеца. Джон метнулся за первый же угол и ринулся прочь. Сердце его отчаянно колотилось, а за спиной топотали по мостовой башмаки преследователей и плыла в ночном воздухе музыка.

В глубокой нише у дверей закрытой эстансио -табачной лавки, — откуда сочилось благоухание ее ароматного товара, прятался рослый немолодой мужчина. Черная сутана англиканского священника надежно скрывала его в ночной темноте. Присутствие незнакомца выдавала только тень снежно-белого воротничка.

Этот мужчина следил за басками с той минуты, как те покинули дом своего арестованного в Париже товарища. А когда террористы попрятались по подворотням, случайный прохожий, случись таковому брести мимо лавки, был бы удивлен вырвавшимися у незнакомца словами, вовсе не подобающими лицу духовному:

— Твою мать! Что за черт?!

Псевдосвященник надеялся подслушать разговоры на собрании террористов — ради этого он и прилетел в Толедо. Но собрания все не было. По следам боевика-баска Элизондо Ибаргуэнгоиция, опознанного им в Париже, шпион добрался до Сан-Себастьяно, а оттуда — до Толедо, но до сих пор не нашел и следа похищенной женщины, равно как и улик, подтверждающих подозрения его начальства.

Эта нелепица начинала ему надоедать. Опасная для жизни нелепица — собственно, поэтому в руках он сжимал предмет еще менее подобающий доброму пастырю — «глок» калибра 9 мм, с глушителем.

В этот раз, однако, долго ждать не пришлось. Со стороны площади послышались шаги, и мимо пробежал высокий, плечистый мужчина.

— Ч-черт! — ругнулся, не сдержавшись, псевдосвяшенник.

Пару секунд спустя из того же переулка вынырнули пятеро басков. У каждого на поясе висела кобура — почти скрытая одеждой, что не помешало бы террористам за долю секунды выхватить оружие. Пропустив их, шпион покинул свое укрытие и направился за ними.

Не добежав до конца переулка, агент прижался к стене, обеими руками сжимая пистолет и не сводя взгляд с темного проема. Мимо пробежали, танцуя на ходу, трое туристов — хорошо одетый мужчина и две девушки. Разворачивавшаяся рядом драма не коснулась их внимания.

Туристы скрылись за поворотом, а Джон все ждал и ждал. Секунды тянулись, точно часы. Невидимый оркестр завел новую мелодию. Наконец из-за угла выглянул тот самый широкоплечий баск. Тщательно прицелившись, чтобы не ранить нечаянно какого-нибудь прохожего, агент выстрелил. Громкая музыка совершенно заглушила слабый хлопок, но пуля врезалась в стену именно там, куда целился агент, — над головой террориста.

Убийцу осыпало колючей кирпичной крошкой. Закашлявшись, тот нырнул за угол, точно выдернутая из воды рыба. Агент мрачно ухмыльнулся, прежде чем вновь ринуться прочь.

Стрельбы за спиной не слышалось. Тем не менее агент свернул на поперечную улочку, снова постоял, вжавшись в стену. Но в этот раз никому не пришло в голову выглянуть из-за угла, и Джон, поминутно озираясь, двинулся дальше, направив свои стопы вверх по склону холма, сквозь лабиринт пустынных переулков. Музыка таяла вдали, и последние, заблудившиеся в старом городе ноты звучали невыразимо зловеще.

Единственный прохожий, встретившийся ему на пути, лениво пинал перед собой камушек и пошатывался — как видно, перебрал доброго испанского вина. Правда, и ему хватило одного взгляда на залитое потом, напряженное лицо агента, чтобы, слегка протрезвев, торопливо посторониться и потом долго поглядывать вслед американцу, словно по дороге он встретил привидение.

Джон начинал уже надеяться, что оторвался от надоедливых басков. Теперь следовало подождать, а потом другой дорогой вернуться к их логову. Но, обернувшись в очередной раз, он с ужасом услышал за спиной характерные хлопки выстрелов. Пуля обожгла ему щеку и выбила из стены фонтан осколков. Другая с пронзительным визгом срикошетировала, ударилась о мостовую и улетела куда-то.

Агент машинально рухнул навзничь и, приподнявшись на локтях, дважды выстрелил, целясь в смутные силуэты противников. Донесся пронзительный, душераздирающий визг, и фигуры исчезли. Агент снова был один на темной узкой, словно расселина, улице.

Нет... не совсем один. В тридцати шагах от него валялась на мостовой одинокая фигура — тень чернее ночного неба, мрачных стен, темной брусчатки. Пригибаясь и напряженно вглядываясь в темноту, Джон подобрался ближе. Фигура обрела очертания — раскинутые руки, лужа текуче поблескивающей в лунном свете крови. Мертвые глаза слепо пялились в небо. Джон узнал убитого — приземистого рябого террориста, которого приметил еще в Париже.

Шаркнули по мостовой чьи-то шаги. Агент резко поднял голову. Да, вот они — остальные преследователи.

Агент снова ринулся бежать, нырнул очертя голову в непролазную путаницу переулков, то карабкающихся в гору, то скатывающихся вниз, словно раздвигая плечами напирающие плотной толпой старинные домики. Впереди завиднелась улица пошире. Там горели фонари и гуляющие туристы останавливались поглазеть на череду средневековых городских домов. Еще двое боевиков пытались затеряться в кучке зевак, но не получалось — вместо того чтобы любоваться красотами архитектуры, баски поминутно озирались. Среди туристов они бросались в глаза, точно волки на снегу.

Джон бросился в другую сторону, свернул куда глядели глаза — и замер на долю секунды, потому что навстречу ему по узкому проулку катился спортивный «фиат». Фары били в глаза. А баски нагоняли.

Прикрыв лицо ладонью, американец бросился навстречу машине. Он крикнул что-то на бегу, но не был уверен, слышит ли его водитель. Завизжали тормоза, пахнуло нагретой резиной. «Фиат» остановился в трех шагах от мчащегося агента, и тот, не сбавляя ходу, вспрыгнул на капот. Оскальзываясь и царапая свежую краску подошвами, Джон пробежал по крыше, соскочил с багажника и помчался дальше. Одежда его промокла от пота.

Пули свистели над головой — террористы, отбросив всякую секретность, пытались избавиться от опасного свидетеля. Агент петлял от стены к стене, точно заяц. Зазвенело разбитое шальной пулей окно; завизжала какая-то женщина, заплакал ребенок. За спиной Джона баски, ругаясь, лезли через застрявший на дороге «фиат». Когда агент свернул за угол, до него еще доносился топот ног. Да, на секунду он потерял своих преследователей... но погоня продолжалась, а он так и не узнал ничего ни о Терезе Шамбор, ни о молекулярном компьютере.

Злой на себя и на весь мир, агент свернул снова, пробираясь незнекомым районом старого города, поминутно оглядываясь. Вскоре впереди показалась ярко освещенная площадь, донеслись звуки голосов и смех.

Американец сбавил шаг, пытаясь перевести дыхание. Оказалось, что ноги вывели его на Плаза дель Конде, напротив дома-музея Эль Греко. Район назывался Худерия — старый еврейский квартал над рекой, в юго-западной части старого города. Террористы, кажется, потеряли его след, но Джон знал — надолго они не отстанут. Элизондо не сдастся так просто, а Толедо — город не то чтобы маленький, но очень тесный. Далеко в нем не уйти.

Надо перебраться через площадь. И не торопясь — бегущий сразу притягивает взгляды.

Пойти на риск агента заставила усталость. Неторопливо, стараясь не привлекать внимания и держаться в тени, он дошел до кучки туристов, разглядывавших закрытый по случаю позднего часа музей. В реконструированном доме времен Эль Греко размещались самые известные его картины. Знатоки архитектуры указывали соседям на любопытные черты здания; агент, пробираясь сквозь толчею, вежливо кивал.

Покуда он добирался до улицы Сан-Хуан-де-Диос, Джон успел перевести дыхание. Здесь туристов было не так много, но бежать дальше не было никаких сил. Носиться вверх-вниз по склонам утомительно даже для опытного спортсмена. Придется рискнуть, остаться на людях. На каждом перекрестке Джон осторожно оглядывался... и вскоре его осенило.

Впереди он заметил мужчину с камерой на ремне и лампой-вспышкой в руках — типичного туриста в поисках кадра. Фотограф то заходил в переулок, то вновь выбредал на свет, склонял голову к плечу, приседал, вставал на цыпочки — одним словом, искал ракурс. Со спины его можно было принять за Джона Смита.

Это был шанс. Когда фотограф забрел в очередной переулок, агент последовал за ним.

Видимо, в последнюю секунду турист услышал шаги за спиной.

— Эй! — воскликнул он, оборачиваясь. — Ты кто? — Говорил он по-английски. — Что за...

Джон упер дуло пистолета ему под ребра:

— Тихо.Американец?

— Да, твою...

— Тихо! — Агент надавил пистолетом посильнее.

Турист машинально перешел на шепот, но не успокоился.

— ...мать, я американец! Не на того напал! Ты еще пожалеешь...

— Мне нужна ваша одежда, — перебил его Джон. — Снимайте.

— Одежда? Ну ты маньяк! Какого... — Турист наконец обернулся и увидел холодное лицо агента, потом опустил взгляд на «зиг-зауэр». — Господи, — прошептал он с ужасом, — а ты-то кто?

Джон медленно поднял пистолет. Дуло смотрело туристу точно в лоб.

— Раздевайтесь. Быстро.

Глядя на Джона, точно кролик на змею, турист покорно разоблачился до исподнего. Отступив на шаг и не выпуская оружия из рук, агент снял брюки, рубашку, туфли.

— Наденьте только мои штаны, — посоветовал он. — Ваша майка сойдет за футболку. Так вы будете меньше походить на меня.

Застегивавший ширинку турист совсем побелел.

— Не надо меня пугать, мистер!

— Будете возвращаться в отель, — безжалостно продолжал агент, переоблачаясь в чужие кеды, серые штаны, синюю гавайку и бейсболку с надписью «Чикаго Кабз», — идите людными местами. Делайте снимки. Ведите себя как обычно. Ничего с вами не случится.

Он двинулся прочь. Выходя на улицу, Джон обернулся — турист еще стоял в темном проулке, не в силах сойти с места и глядя ему вслед.

Пришла пора жертве стать охотником. Неторопливым широким шагом агент двинулся прочь, покуда впереди вновь не зашумела толпа туристов. В этот раз улица привела его к монастырю Сан-Хуан-де-лос-Рейес, служившему гробницей королям Кастилии и Арагона. Напротив церкви, чей фасад украшали, с позволения сказать, цепи христианских невольников, отбитых у мавров в эпоху Реконкисты, толпились заплатившие за ночную экскурсию приезжие.

Не доходя до монастыря, Джон свернул в таверну, чьи широкие окна давали прекрасный обзор, и выбрал столик у самого окна, чтобы видеть всю площадь перед церковью. Утерев лицо бумажными салфетками, агент заказал кофе с молоком и принялся ждать. Террористы могли прикинуть, куда он направляется, и вряд ли позволили бы беглецу проскользнуть сквозь частые сети облавы. Рано или поздно его найдут.

Действительно, Джон едва успел допить кофе, когда мимо прошел жилистый немолодой баск в красном берете, а с ним — еще один боевик. Оба внимательно оглядывали всех встречных, но на сидящего в десяти шагах от них агента даже не глянули. Должно быть, заключил американец, дело в синей гавайке.

Неторопливо поднявшись, он бросил на столик несколько евро — за кофе — и последовал за террористами. Тем, правда, удалось ненамеренно избавиться от «хвоста», неожиданно свернув за угол. Тихонько выругавшись, Джон двинулся прямо. Они не могли уйти далеко.

Улочка вывела его на поросший травою склон холма. Внизу текла Рио-Тахо; воды ее еще не спали после зимнего разлива, и река шумела, готовая показать свою силу. Позади и по левую руку панораму старого города закрывали синагога дель Трансисто и Сефардский музей, по другую сторону реки сияли огнями новые районы и подмигивали яркие окна изящного отеля «Парадор». Тут и там росли с трудом державшиеся на склоне кусты.

За одним из них и притаился агент, давая глазам время приспособиться к темноте. Нетерпение сжигало его. Да куда же они подевались?

Тогда он и услышал голоса. Двое беседовали чуть ниже по склону и левее, всего в двух десятках шагов, на совершенно открытом месте. Простучали камушки, сброшенные чьей-то ногой, и в беседу вступил новый голос... уже третий. Прислушиваясь, Джон с восторгом сообразил, что говорят они по-баскски. Но в тот же миг по спине его пробежали мурашки — в потоке непонятных слов он уловил собственное имя. Они говорили о нем, и охота продолжалась.

Снизу, от реки, поднялся четвертый террорист. Когда он вступил в разговор, имя Смита прозвучало снова, и беседа продолжилась по-испански.

— Там его нет. А я точно видел, как он выходил из таверны вслед за Итурби и Зумайей. Он где-то здесь. Может, ближе к мосту.

Террористы заспорили, поминутно сбиваясь с родного баскского на испанский. Смит понемногу разобрался — те, кого звали Зумайя и Итурби, обыскивали улицы на окраине старого города, где и оторвались от «хвоста», а подошедший с реки был тот самый Элизондо.

В конце концов террористы решили, что Смит прячется где-то неподалеку, и собрались обшарить склон. Пока они занимали позиции, агент торопливо дополз мимо них по траве и песку до старой ивы, склонившейся к реке, и скорчился в тени ее ветвей, сжимая свой верный «зиг-зауэр». На ближайшие минуты он находился в безопасности.

Отужинав в «Ла Вента дель Альма» — «Приюте души», очаровательном трактире по другую сторону реки от старого города, мсье Мавритания вышел на террасу самого роскошного отеля Толедо, «Парадор Конде де Оргас».

Террорист мельком глянул на часы — времени еще оставалось предостаточно, до встречи почти час, — и позволил себе, подняв взгляд, насладиться видом ночного города. Древний Толедо, озаренный тысячей огней, пересеченный тысячей теней, возвышался над лунной рекой, точно ожившая поэтическая строфа из «Сказок тысяча и одной ночи» или прекрасная персидская поэма о великой любви. Грубая культура Запада, с ее узколобым богом и слащавым Спасителем, не могла воспринять Толедо. Впрочем, что взять с тех, кто женщину готов превратить в мужчину, оскверняя тем истину жены, равно как истину мужа? Но нигде это падение не было столь заметно, как в этом великом граде Пророка, где каждый памятник, каждый след прошлой славы становился пустячным поводом выдоить безмозглых туристов.

А Мавритания упивался видами Толедо, пьяный без вина. Для него город был божественным даром, живым напоминанием о славной эпохе тысячелетней давности, когда под властью арабов возник этот центр исламской науки посреди невежественной и дикой Европы. Здесь привечали ученых и мусульмане жили в гармонии и мире с христианами и иудеями, здесь смешивались языки и книжники изучали обычаи и верования иных народов.

«А теперь, — с гневом продолжал про себя невысокий человечек, — христиане и евреи называют ислам варварской религией, желают стереть его с лица земли. Что же — им не преуспеть. Ислам восстанет снова и снова будет править миром». Об этом позаботится он, Мавритания.

Террорист поднял воротник кожаной куртки — ночь была прохладная, — продолжая размышлять о богатствах этого впавшего ныне в упадок города. Туристы приезжают, чтобы сфотографировать его памятники, увезти какую-нибудь безделушку, потому что у них больше денег, чем души. Но очень немногие посещают Толедо, чтобы понять, каким был этот город, что принес ему ислам, покуда христианская Европа содрогалась от нетерпимости Средневековья. Террорист с горечью подумал и о своей нищей, голодающей родине, где пески Сахары капля за каплей выдавливают жизнь из земли и народа.

А неверные еще удивляются — почему он ненавидит их, почему мечтает погубить весь их род и вернуть миру исламское просвещение. Вернуть культуру, презирающую богатство и жадность. Вернуть силу, веками правившую миром.

Мавритания — не фундаменталист. Он прагматик. Вначале он преподаст урок евреям. А потом — американцам. А пока пусть они попотеют.

Террорист прекрасно знал, что людям Запада он кажется живой загадкой. Он рассчитывал на это. Нежные пальцы, пухлые щеки, выпирающий животик — просто архетип слабака и слюнтяя. И только сам Мавритания знал о себе правду. Он был героем.

Он еще немного постоял в ночи, глядя с террасы роскошного отеля на шпиль величественного собора христиан и приземистые купола и минареты аль-Касра, построенного его предками-арабами почти полторы тысячи лет назад. Лицо его оставалось бесстрастным, но в душе Мавритании клокотало пламя гнева, заботливо питаемое накопленными за века обидами. Его народ восстанет вновь! И пусть случится это не сразу, не в один день — первым шагом станет тот могучий удар, что будет вскоре нанесен по Израилю.

Глава 13

Джон Смит выжидал, скорчившись в тени старой ивы на озаренном луною крутом берегу Рио-Тахо. Террористы прекратили спор, и только стихающий городской шум нарушал тишину, да еще щебет птиц да плеск воды внизу.

Агент вскинул «зиг-зауэр», оборачиваясь. Пловец — серая тень в лунном свете — выкарабкался из воды, бросив что-то по-баскски своему товарищу, поджидавшему чуть выше по склону. Потом оба отошли.

Джон облегченно выдохнул. Пригибаясь, короткими перебежками от одного пятна тени к другому, он двинулся вниз к реке, покуда террористы продолжали обыскивать берег, загоняя свою жертву к мосту Пуэнте-де-Сан-Мартин. Когда тот, что брел по верхнему краю склона, вышел на дорогу, остальные, обменявшись жестами-сигналами, развернулись, направляясь к воде. Агент поспешно нырнул обратно за груду валунов, ободрав при этом локти.

Добравшись до кромки воды, баски опять остановились, что-то обсуждая. Лиц агент не видел, но в разговоре, поминутно перескакивавшем с пулеметного баскского на испанский и обратно, проскальзывали имена Элизондо, Зумайя и Итурби. Суть американец в конце концов уловил: главарь террористов рассудил, что если коварный Смит и был здесь, то как-то ускользнул и теперь направляется обратно в город — возможно, чтобы предупредить полицию. А это было очень плохо. Испанские стражи порядка недолюбливали иностранцев, но к баскам-боевикам отнеслись бы куда хуже.

Зумайя эти аргументы не убеждали. После бурного спора сошлись на среднем: Зумайя, некий Карлос и остальные разойдутся по городу в надежде отыскать Смита, в то время как Элизондо отправится на какую-то важную встречу в домик за рекой.

Два слова в особенности насторожили Джона, и словами этими были «Щит полумесяца». Если агент правильно понял, именно для встречи с представителями этой группировки Элизондо и предстояло теперь идти пешком за город — возвращаться за машинами вышло бы дольше.

Похоже было, что фортуна обернулась к агенту лицом. Едва сдерживая нетерпение, он дождался, пока террористы не договорятся и не разбредутся по своим постам. Если он попытается вслед за Элизондо выйти на освещенный фонарями мост, его, скорее всего, заметят. Надо отыскать другой способ. Можно, конечно, позволить террористу оторваться от слежки, но это рискованно — тот мог потеряться совсем, а задавать прохожим лишние вопросы грязному и злому Джону было сейчас совсем не с руки. Следовало как-то перебраться через реку, прежде чем это сделает баск.

Решение пришло само. В то время, как террористы расходились, Джон, скрытый тенью валунов, снял рубашку и брюки, отобранные у туриста, скатал их в тугой узел и торопливо спустился по склону до самой воды. Узелок он примотал ремнем к голове и осторожно, чтобы не поднять шум, вошел в холодную реку. Пахнуло прелой листвой и грязью.

Агент неслышно погрузился в черную воду и, высоко держа голову, поплыл брассом. С силой загребая в воду, он вспоминал лежащего без сознания в госпитале Помпиду Марти, погибших в Пастеровском институте, вспоминал Терезу Шамбор — жива ли она еще?

Тревога и ярость придавали ему сил. Подняв голову, агент увидел над собой бредущего по мосту Элизондо. В свете фонарей щегольской алый берет баска был виден ясно. Обогнать террориста Джону не удавалось. Плохо.

Мышцы уже начинала потягивать усталость, но поддаваться ей агент не имел права. Где-то впереди его поджидал молекулярный компьютер. Подстегнутый адреналином, Джон прибавил ходу, преодолевая течение мутной реки. Он снова покосился вверх — террорист еще не сошел с моста. Элизондо двигался неторопливо, чтобы не привлекать внимания, но не останавливаясь.

К тому времени, когда агент добрался до противоположного берега, ноги его едва держали. Но времени на отдых не было. Задыхаясь, Джон встряхнулся по-собачьи, поспешно натянул одежду, пригладил пятерней волосы и бросился вверх и вперед, через улицу, чтобы затаиться между двумя припаркованными машинами.

Он едва успел. Элизондо приближался к берегу. На его загорелом лице мешались злоба и страх — похоже было, что у террориста большие неприятности. Когда он свернул с моста налево, Джон последовал за ним, стараясь не попасться баску на глаза.

Дорога Элизондо шла мимо аккуратных особнячков-cigarrales,излюбленных здешними «белыми воротничками», через холм за отелем «Парадор», мимо современных блочных домов. В конце концов террорист, а за ним и его преследователь вышли за город, в поля, под звездное небо. Светила луна, и где-то протяжно замычал вол.

Баск свернул еще раз — на узкий проселок. Пока он двигался по шоссе, агент, заметив, что Элизондо вот-вот обернется, всякий раз успевал скрываться от взгляда то за деревом, то за кустами, то за брошенной у обочины машиной, но здесь, на пустынном проселке, прятаться было негде. Подумав, Джон свернул с дороги, чтобы двинуться параллельно ей по ветрозащитной полосе.

Рукава у гавайки были короткие, и, пробираясь через густой кустарник, агент изрядно поцарапался. Ночной воздух приторно-сладко благоухал цветами. В конце полосы Джон остановился, окидывая взглядом раскинувшуюся перед ним ферму — амбары, курятник, загон для скота, а под прямым углом к нему — дом, озаренный обманчиво ярким лунным светом. Удача не оставляла агента — всего один дом, гадать не приходится.

Он присмотрелся к трем стоящим вдоль загона машинам. Одна — старенький «джип-чероки». Куда интереснее были другие — черный «мерседес» последней модели, и такой же смоляно-гладкий «вольво». Хозяева такой скромной фермы едва ли могли позволить себе одну новую машину, не говоря о двух. Похоже было, что Элизондо предстояло встретиться не с одним членом «Щита полумесяца», а с целой командой.

Дверь отворилась перед баском, едва тот ступил на крыльцо. Террорист, видимо, заколебался, но, глубоко вздохнув, шагнул через порог. Пригибаясь к земле, агент неслышно двинулся к призывно горящим окнам дома и тут же метнулся вбок, в тень могучего дуба. Совсем рядом заскрипела щебенка под чьими-то подошвами.

Только это и спасло агента. Из-за угла неслышно, точно призрак, выплыл сурового вида негр в развевающихся снежно-белых бедуинских одеждах — несомненно, воин пустыни, но не туарег и не бербер. Быть может, фулани, жестокий кочевник, чье племя правило когда-то южными окраинами Сахары. Так или иначе, этот человек явно был привычен к оружию — когда он остановился в десятке шагов от затаившегося агента, Джон определил автомат в его руках как британский L24A1 калибра 5.56.

Тем временем из-за другого угла показался второй часовой и пошел через двор, сжимая старенький АК-47.

Джон приготовился выхватить «зиг-зауэр». Часовой с АК-47 двинулся вдоль ограды загона, и дорога его должна была пройти буквально в трех шагах от агента. Но в это время рослый бедуин бросил товарищу что-то по-арабски, и тот остановился — так близко, что Джон едва не поперхнулся, уловив исходящий от него густой дух кардамона с луком.

Часовые обменялись несколькими фразами — агент в это время сидел ни жив ни мертв — и разошлись. Тот, что с АК-47, зашагал обратно, мимо окна, к которому направился было Джон, и скрылся за домом. Бедуин же оставался недвижен, словно статуя. Только голова под белой накидкой вертелась, словно радарная антенна, вправо-влево. Наверное, так, решил Джон, стояли на страже часовые в Сахаре, с высоких барханов высматривая вражеское войско, себе на погибель зашедшее в чужие владения. И, сам того не ведая, часовой надежно преграждал агенту путь.

В конце концов бедуин, надо полагать, уверил себя, что опасности нет, и тоже двинулся прочь, обходя кругом загон, курятник, каждую машину и поминутно озираясь. Только тогда он вернулся к дому, до самого крыльца поглядывая по сторонам. Ни на минуту не поворачиваясь спиной ко двору, он открыл дверь и шагнул внутрь. Джон оценил профессионализм обоих часовых — оценил и сделал себе пометку на будущее. Этих обвести вокруг пальца будет непросто.

Агент по-пластунски отполз обратно в тень ветрозащитной полосы, а оттуда, обойдя ферму кругом, добрался до заднего двора. Здесь было темно: все три окна закрывали изнутри ставни. Джон неслышно распростерся на спине и пополз к дому, прижимая к груди «зиг-зауэр» и глядя на ползущие по звездному небу аспидные клочья облаков. Спину агента царапала щебенка, и он с трудом удерживался от зубовного скрежета.

Одолев таким образом отделявшие его от стены ярды, агент приподнялся, выглядывая в первую очередь часового со старым «Калашниковым». Того не было видно, но в отдалении слышались голоса. Агент заметил в той стороне огоньки сигарет — да, двое курили на поле за домом, а за ними возвышались темные туши вертолетов. Похоже было, что «Щит полумесяца» не отличался ни безалаберностью, ни безденежьем.

Других часовых Джон не заметил. Вжавшись в стену, он приподнялся и заглянул в щель между ставнями. Комната была пуста, но дверь в соседнюю кто-то оставил открытой, и там в свете ламп ясно виден был сидящий в кресле Элизондо. Взгляд террориста нервозно следовал за собеседником баска, который прохаживался влево-вправо, минуя каждый раз дверной проем.

Первое, что бросилось агенту в глаза, — это костюм террориста: безупречная асфальтово-серая двойка английского покроя, как-то скрадывавшая и небольшой рост, и полноту. Круглощекая физиономия незнакомца была совершенно невыразительной. Не англичанин, хоть и одевается на Севиль-роу... но определить национальность террориста Джону оказалось не по силам. Для североевропейца — слишком смугл, для испанца или итальянца — бледен, лицо его не имело характерных черт желтой или полинезийской расы. Это не был ни афганец, ни пакистанец, ни житель Центральной Азии... «Бербер?» — мелькнуло в голове у Смита — вспомнилась бедуинская накидка первого часового.

Прислушавшись, агент уловил, что подельники беседуют на дикой смеси языков — французском, испанском, английском. Отчетливо донеслось «Мавритания», потом «мертв», «ерунда», «превосходно», «в реке», «можете положиться» и, наконец, «я вам доверяю». Последнее произнес по-испански Элизондо, поднимаясь с кресла.

Круглолицый коротышка остановился в дверях и протянул баску руку. Элизондо без колебаний пожал ее. Похоже было, что эти двое только что заключили некую сделку. Потом баск вышел, и хлопнула в отдалении дверь.

Агенту не давало покоя слово «Мавритания». Шла ли речь о приезжем из этой страны? Возможно. Слово это произнес, как ему показалось, Элизондо, и, судя по интонации, для террориста это была хорошая новость. «С другой стороны, — подумал Джон, — боевики „Щита полумесяца“ или даже „Черного пламени“ могут направиться в Мавританию».

Поглощенный мыслями об Элизондо и его собеседнике, агент прополз ко второму, тоже закрытому окну и, чуть высунувшись из тени, заглянул в щелку.

Эта комната была маленькой и почти пустой. Была в ней наспех застеленная железная койка, у стены — столик и табурет, на столике — деревянный поднос и тарелки с нетронутым скудным ужином. Что-то скрипнуло — словно по полу проволокли тяжелый стул, — но обитатель комнаты оставался вне поля зрения агента. Джон припал к узкой щели, внимательно вслушиваясь в неторопливые, тяжелые шаги.

К койке подошла Тереза Шамбор. По жилам агента пробежала огненная струйка, горло перехватило. Он уже опасался, что девушка последовала за отцом в царство мертвых.

На ней был тот же вечерний костюм, в котором Джон видел ее при первой и последней их встрече, но теперь белый атлас покрывали грязные разводы, а рукав пиджака был оторван. Прекрасное лицо тоже было измарано, на скулах красовались синяки, длинные черные кудри были растрепаны. С момента похищения прошло чуть больше суток, и, судя по всему, актриса успела задать своим пленителям жару. Но сейчас лицо ее казалось постаревшим, словно юность и энергия в один день покинули ее.

Девушка тяжело опустилась на край койки, с отвращением оттолкнула поднос с едой и уронила голову, опершись локтями о колени и зарывшись лицом в ладони — живая картина отчаяния.

Агент оглянулся, опасаясь, что один из часовых застанет его врасплох. Но над фермой стояла мертвая тишина — только шелестел ветвями ветер. Облака закрыли луну, и округу накрыла густая тень. Удача не отвернулась от Джона Смита — в темноте заметить незваного гостя будет сложней.

Он потянулся было постучать в окно и тут же отдернул руку. Дверь отворилась, и на пороге возник тот самый коротышка, которого Джон уже видел беседующим с Элизондо. Теперь агент смог разглядеть его яснее — элегантный костюм, суровые черты, уверенные манеры. Это был вожак, более того — фанатик. Улыбка на его губах не трогала ледяных синих глаз. Агент рассматривал его со всем вниманием. В этом безымянном террористе крылась разгадка накопившихся тайн.

Незнакомец шагнул в комнату, и за плечами его показался другой. Джон всмотрелся, не веря глазам. То был человек немолодой — пожалуй, за пятьдесят — и рослый, едва ли ниже самого агента, хотя заметно сутулился, точно всю жизнь провел беседуя спигмеями или за письменным столом... или лабораторным. Редеющие волосы цвета соли с перцем отступали, обнажая высокий лоб. Тонкое, изможденное лицо словно было составлено из острых углов и граней. Это лицо, эту приметную осанку Джон Смит видел прежде только на фотографиях, подсунутых ему Фредом Клейном, но взрыв в Пастеровском навсегда впечатал их в память агента.

Завидев того, кто следовал за террористом, Тереза Шамбор отшатнулась. Рука ее слепо шарила в поисках опоры, пока не вцепилась в спинку койки. Она тоже была потрясена — в отличие от вошедшего. Лицо его озарилось внутренним светом, и величайший ученый Франции доктор Эмиль Шамбор ринулся к дочери, чтобы заключить ее в объятия.