Парни Э. Война богов: Поэма в десяти песнях с эпилогом

Мария! И добра ты, и кротка.

Твой скромный вид, наивные реченья

Смягчают даже строгого сынка...

Услышь мой глас, прими мои моленья!

Душе твоей и сердцу воздадим

Хвалу: ведь им доступно состраданье.

Снисходишь ты и к слабостям людским:

Утехи, мимолетные как дым,

В твоих глазах — отнюдь не злодеянья.

От грома нас небесного спаси,

Прощения влюбленным попроси!

Достаточно и ветренность карает,

Хоть сладость поцелуев утешает.

Венера покровительствует им,

Но ведь богиня эта устарела.

С распутницей иметь не будем дела.

Одну тебя, а не ее хотим!

О, если б ты навеки сохранила

На небесах свой пост, и никогда

Христа не постигала та беда,

Которая Юпитеру грозила!

Роскошный замок был сооружен

Юпитером. Он на горе высокой

Господствовал над всем, что видит око,

И бронзовой стеной был окружен.

Там на часах, сменяясь постоянно,

Стояли Вакх и гордая Диана,

И два богоподобных близнеца,

Возникшие из одного яйца.

Беллона, Марс, готовые к сраженьям

И алчущие крови христиан,

У главных врат дежурили, чтоб стан

Не мог быть взят внезапным нападеньем.

Хотелось им врагов дубасить всласть,

Но нарушать нельзя военных правил.

Своих бойцов Юпитер только часть

У подступов к Олимпу сам расставил,

Атаковать, однако, запретил,

Предупредив об этом командиров,

И караул из фавнов и сатиров

На рубеже владений поместил.

Рай христиан устроен по-спартански:

Чтоб Троица могла воссесть средь туч,

Где иногда блистает молний луч,

Простой алтарь воздвигнут христианский.

Сидит Мария скромная с шитьем

У алтаря на низенькой скамейке.

Выстраивает двор, как на линейке,

Христос, порядок любящий во всем.

Вот на передней лавке Серафимы

Уселись; в их руках, неугасимы,

Все время свечи яркие горят,

Они ж глазами Троицу едят.

Горят и не сгорают эти свечи...

Как — не постигнет разум человечий.

Повыше их, по обе стороны

Румяные младенческие лица.

Они витают в воздухе как птицы:

На их затылках крылышки видны,

Но туловища нет. То Херувимы.

Людьми везде их личики любимы,

И сельские художники должны

Их малевать на фресках где попало.

Затем идут Престолы и Начала,

Господства, Силы — важные чины.

Довольно тупоумны, бессловесны,

Недальновидны и тяжеловесны,

Они и впереди, и позади

Стоят, скрестивши руки на груди.

Престола золоченые ступеньки

Они прекрасно могут украшать,

Не более. Мы «подпираньем стенки»

Такую роль привыкли называть.

Немало там воителей отважных,

Полковников и генералов важных.

Архангелы (так их в раю зовут)

С мечом в руке свои войска ведут.

Тьмы ангелов собрались под знамена,

Перед Христом проходит их колонна.

Хламида из прозрачной кисеи,

Шлем золотой со вьющимся султаном,

Да острый меч, да щит; на поле бранном

Так выглядят воители сии.

Над воинством неисчислимым рая

Главенствует архангел Михаил,

Что дьявола когда-то победил.

Ему даны на помощь: Гавриил,

К которому Мария пресвятая

Благоволит, и Рафаил-хитрец.

Им был когда-то исцелен слепец

Посредством капли желчи (вещь простая).

Немало там блаженных и святых.

Хоть жития и прославляют их,

Но многие проникли невозбранно

На небеса не честно, а обманно.

Мошенники, преступники, плуты

Вдруг сделались и святы, и чисты.

Но как? Довольно просто! Прихоть папы

Из грешника — святого создает.

Он к дьяволу не попадает в лапы

И с буллою на небеса идет.

Коль в Риме вы с кем следует знакомы

Легко попасть вам в райские хоромы.

И Троица свой обратила взор

На многочисленный и пышный двор.

Ей зрелище такое было ново.

Затем Христос, поднявшись, молвил слово:

«Я изгнан был; скитался до сих пор;

Как следует, не мог я вами править.

Теперь меня вы можете восславить.

Я сильным стал, от бед передохнул,

Хочу во всем порядок навести я.

Во-первых, пусть почетный караул

Дежурит: я — владыка и Мессия.

Вы слышите ль? Пускай с сего числа

Три раза в день звонят колокола.

По зову их из закоулков рая

Пускай спешат к престолу все чины!

Опаздывать вы, ясно, не должны.

Затем, меня с восторгом созерцая,

Запечатлейте в памяти своей

Мой лик благообразный, вами чтимый;

Я блеск его умерю нестерпимый,

Чтоб ваших он не ослепил очей.

Церковного большой любитель пенья,

Я никому не дам тут послабленья.

Мне «славу в вышних» — только постройней!

Споете вы, а также «Аллилуйя».

А так как я люблю хвалу и лесть

Меня хвалить вы будете, ликуя:

Я ваш господь, и мне воздайте честь.

Понятно вам? Отныне восхвалите

Меня, владыку, больше никого:

Ведь я ревнив. Меня лишь одного!

Идите же и неусыпно бдите,

Соседей бойтесь более всего!»

Послушно разошелся двор небесный,

А Бог-отец, Бог-сын и Дух святой

Затеяли беседу меж собой

В святилище. Довольно интересной

Она была, и, коль угодно вам,

Я всю ее дословно передам.

Неправда ли, достигли мы успеха?

Людская глупость, право, не помеха.

Действительно, когда меня на свет

Рожала мать во вретище убогом

Кто б мог подумать, что я стану богом

Да и потом, когда в осмьнадцать лет

И нищ, и наг, жестоко я нуждался,

Когда с трудом (ведь это не секрет)

Я грамоте еврейской обучался;

Когда псалмы Давида бормотал,

Когда меня призвал первосвященник

И, допросив, к Кайафе отослал;

Когда я был бичуем, жалкий пленник;

Когда к Пилату был препровожден

И к Ироду направлен был Пилатом

(Не пожелал со мной возиться он).

Но был опять к Пилату возвращен

И на кресте когда висел распятым

Грядущего я не предугадал.

Коль чудеса случаются на свете,

То первое из них — успехи эти.

Удачу эту случай нам послал.

Ведь людям постоянство нестерпимо,

Им надо заблуждения менять.

Бог истинный, бог вечный, бог незримый.

Их сотворив, промолвил: «Исполать!

Да будет вам единственным законом

Лишь совесть ваша; пусть на верный путь

Наставит вас, не даст с него свернуть,

И суд ее да будет непреклонным!»

Но для людей был бледен этот фон,

И вот узорами украшен он;

Иные им понадобились боги,

Не столь добры, но более к ним строги.

К закону, что в сердцах запечатлен,

Прибавили пророков предсказанья

И чудеса священного писанья.

Слаб показался совести упрек,

Придумали вдобавок вилы в бок,

А сверх того — немало всякой дури:

Чудовищ, змей, драконов, гарпий, фурий,

Кипящие озера со смолой,

Бичей удары и геенны пламя,

И дьяволов с копытами, рогами...

Любая мука вечна, нет другой.

А праведным какая же награда?

Опять корпеть, придумывать им надо.

О райской жизни всяк на свой манер

Мечтает: так, старуха, например,

Вновь прелести былые обретает;

Развратник там, конечно, окружен

Красотками, а слабый там силен;

Стихии честолюбец укрощает...

Одни там пьют, другие курят, спят

И делают, что их душе угодно.

Ведь ум людской не очень-то богат

Фантазией... Итак, отныне модно

В нас верить; значит, есть у нас предлог,

Чтоб властвовать. Юпитера, и Будду,

И нас самих в конце концов забудут;

Был, есть и будет лишь единый бог.

Аминь, аминь! Хоть длинной показалась

Мне проповедь — чуть было не заснул

Я в ней совет полезный почерпнул.

Нам случая пока не представлялось

Проверить власть, дарованную нам.

Урок сейчас стихиям я задам:

Угодно мне, чтоб буря разыгралась!

Ого! Они послушны вам во всем.

Глядите-ка: свет солнечный затмился,

И тучами весь небосвод покрылся,

Как будто темным застлан он ковром.

Черны, зловещи, тучи громоздятся,

Отягощая воздух и грозя...

Послушнее быть, право же, нельзя!

Да, этой бури можно испугаться.

Как делом рук своих не восторгаться?

И дождь, и град! Вот это я люблю!

Второй потоп на землю ниспошлю!

Скорее сей потоп остановите,

О господи! Вы пажити, поля

Затопите, и этим истребите

Все, что дала за целый год земля.

Труды крестьян нуждаются в защите.

Не надо время года изменять

Из прихоти. Ну, для чего вам это?

На виноград, покуда длится лето,

Не следует морозы насылать,

Иль род людской, до измышлений падок,

Вообразит: на небе беспорядок.

Вино опасно, маменька! Пускай

Его хватает только на обедни.

Мой сын, ты прав. Оставьте эти бредни!

Что захочу, то сделаю. Ай-ай!

Не то употребил я выраженье:

Все три лица я заменил одним,

И правильней сказать: «что я хотим».

Вы старшему простите упущенье!

Но старше ль я? Мы возрастом равны,

А между тем вы мною рождены.

Выходит, я предшествовал вам?

Дудки! Так думают, но это — предрассудки.

Мы с вами — близнецы, хоть ни аза

Нельзя понять в забавном этом вздоре

Запутался я сам... Ну, как гроза?

Вовсю она бушует. Видно, вскоре

Потонут рыбари в открытом море.

А молния, посмотрим, какова?

Она — прерогатива божества.

Найдите цель, и громом поразите

Злодея иль кого вы захотите.

Зачем же так с возмездием спешить?

Раскается он завтра, может быть.

Вы чащу там заметили густую?

Вот сквозь нее торопится кюре.

Его больной на смертном ждет одре.

Разбойник дароносицу златую

Отнять решил и на него напал,

Преследует бегущего; кинжал

Уж занесен над головой аббата.

Я вовремя караю супостата.

Огонь!

Кряхтите?

Н-да, тяжеловато.

Мечите ж!

Уф! Испепелен ли плут?

Как будто нет; зато пришел капут

Священнику: хоть не в него палили,

На месте вы беднягу уложили.

Сейчас в раю ему я место дам.

Да, молния — отличная забава!

Но целиться необходимо вам,

Обзавелись бы вы очками, право!

Согласен. Все ж, что там ни говори,

Мы развлекаться можем как цари.

Мешает нам язычников соседство.

Избавиться от них найти бы средство!

Коль тесно нам, то им — еще тесней.

Утешьтесь же!

Послушайтесь совета:

Дадим обед ответный для гостей,

Нам вежливость предписывает это

Да будет так! Пусть ангелы летят

И к нам на пир соседей пригласят!

И в путь гонцам поведено пуститься.

Согласьем им ответили, хотя

Явились гости день иль два спустя:

Хороший тон велит не торопиться,

Заставить ждать, а после — извиниться.

Гостям, конечно, сделан политес,

Зовут за стол; но места там в обрез,

Он узковат; не обошлось без давки.

С большим трудом уселись все на лавке.

На угощенье — просфоры одни...

Вино подать, однако, не забыли.

Шампанское, вы думаете, или

Бордосское, иль ренское? Ни-ни!

Церковное, из дрянненького рома,

Разбавленное чистою водой.

Дивились гости скудости такой,

Шушукаясь: «Поужинаем дома».

Дабы развлечь сиятельных гостей,

Не зная, как от скуки их избавить,

Велел Христос мистерии поставить:

Он был любителем таких затей.

Вот показали первую картину:

В Эдеме первых женщину, мужчину

И первое же яблоко. В раю

Препровождали люди жизнь свою.

Им нравились невинные утехи:

Гуляли вместе, щелкали орехи.

Цветы топтали, пили из ручья

И разоряли гнезда для потехи;

Зевали часто, скуки не тая,

Плевали в воду, камешки бросали

И, не стыдясь, бродили нагишом;

Ложась вдвоем, сном праведников спали...

Что делать им — решительно не знали.

К ним дьявол пробирается тайком.

Красноречив как ангел он, и Ева

Запретный плод срывает дерзко с древа...

Произошла на счастье та беда,

А то б не появились никогда

Потомки их... Но Евы просвещенье

Недешево нам обошлось: сей плод

Зеленым был, и всем нам наперед

Испортил навсегда пищеваренье.

Развязка не понравилась богам.

«Однако же, — Юпитер молвил сам,

За яблочки вы дорого берете!

Мстить лакомкам — еще куда ни шло.

Но мстить их детям? Это слишком зло.

Весь род людской к ответу вы зовете!»

«Действительно, — заметил Бог-отец,

Я наказал людей довольно строго.

Ведь вспыльчив я, хоть вовсе не скупец.

Охотник я до яблок, наконец.

Зачем крадут? Их у меня немного».

Вот занавес отдернули опять,

И мастерскую можно увидать;

В ней старый плотник пилит и строгает.

Он беден? Нет! Красивая жена

Богатство; велика его цена.

Но этот клад, которым обладает,

Он не почал — так скупость в нем сильна

За мастерской другая есть светлица;

Покоится на ложе в сладком сне

Сия жена, а в сущности — девица,

Из-за жары забыв о простыне.

О, сколько неги в этой позе томной,

Хотя, пожалуй, и не очень скромной...

Ее красы младые обнажив,

Сорочки ткань приподнялась немножко;

Откинувшись, хорошенькая ножка

Прохлады ищет... К ложу, шаловлив,

Спускается с небес (или с карниза?)

Красивый голубь: красноклювый, сизый.

От прочих отличался голубей

Сей голубок манерами, сияньем

Блиставших над головкою лучей.

Он с тихим, мелодичным воркованьем

Над спящею красоткою парит,

Спускается и, наконец, садится

На розу нежную, любви магнит,

Которая готова распуститься.

Ее прикрыли перья голубка...

Он трудится, и нега в глазках блещет.

То клювиком касается слегка,

То крыльями от радости трепещет...

«От голубя ягненок родился!

Рек Бог-отец, прищурившись хвастливо.

Как вам понравилось такое диво?

Невероятно это, знаю я,

Но верят люди... Так что все в порядке,

Загадка не нуждается в разгадке!»

Актеры показали под конец

Гостям «страстей христовых» образец.

Сюжет известный; впрочем, скажем прямо,

Понравилась не очень эта драма.

Случилась тут нечаянно беда,

Печальную развязку оживила.

Уже герой, спектакля заправила,

Был после бичеванья и суда

Подвешен на кресте. Для этой роли

Был взят святой лет двадцати, не боле,

Красивый, сильный, знавший как играть.

Он был нагим от головы до пяток;

Лист фиговый, одежды всей остаток,

Скрывал лишь то, что следует скрывать.

Прекрасная и после покаянья,

Рыдала Магдалина, и рыданья

Грудь юную правдиво потрясли,

Распятого вниманье привлекли.

О, как вздымалась грудь ее от стонов!

Все созерцал — до розовых бутонов,

А может быть, и больше видел он...

Страдальца взор немало был смущен,

Но все-таки терпел сию картину,

Как вдруг листок приподниматься стал...

«Эй, живо уберите Магдалину,

Не то сейчас произойдет скандал!»

Листок упал... И пресвятая Дева

Взор отвела, улыбку еле скрыв,

А Бог-отец, не проявляя гнева,

Пробормотал: «Голубчик, видно, жив!»

Закончилось на этом представленье.

Прощальные учтивы выраженья,

И гости возвращаются домой

Со смехом: «А голубчик был живой!»