Пароль — «Эврика!»

После передачи к Игорю Рудольфовичу набежало столько ребят, что их пришлось разбивать на две группы, старших и младших. А Света теперь на занятия не ходила. Не хотелось ей с Костиком встречаться, вот и всё. Она села за компьютер и стала мультфильм рисовать про капельку, как она попала из реки в очистные сооружения и как долго добирается до водопровода. Мультфильм рисовать — дело очень долгое, поэтому занятие у Светы всегда было.

Яшка говорил, что Костик-диктор пользуется большой популярностью и все его уважают.

— Конечно, — соглашалась Света, — я тоже считаю, что он диктор что надо.

Потом Яшка сказал, что за Костиком стали ходить девчонки с девчачьими альбомами, в которых всякие наклейки да загибашки. И стали просить им что-нибудь в эти альбомы написать. Костик писать сначала не стал, а потом принёс свой альбом. Он такую тетрадку сделал, что как будто там домик, а к нему всякие энергосберегающие технологии прилагаются. Развернёшь на одной страничке — прибавится счётчик, отогнёшь уголок посмотреть — а там торт: это значит, что с установкой счётчика ты на торт денег сэкономил. Развернёшь на другой страничке — там солнечная батарея на крыше, а отклеишь наклейку-камень — под ним клад зарыт. Ну и так далее. Намудрил там всякого, девчонки пришли в большой восторг и тоже стали такие тетрадки клеить. Свете тоже очень захотелось, когда Яшка ей рассказал, но она не стала делать, а написала записку Игорю Рудольфовичу:

«Надо сделать большую игру, на картоне, например. Для маленьких. Это будет конструктор. Большой домик, а рядом надо вырезать, собрать и приделать всё остальное: счётчики и солнечные батареи, и то, что Филимонов придумал и что Вы тогда придумали в своей педагогической схеме. Если вам моя идея нравится, то сделайте её, только, чур, не говорить никому, что это я подсказала».

Яшка ей ответ принес:

«Спасибо, Света, непременно сделаем. Про тебя не скажу, если не хочешь. Только мы все по тебе скучаем. И я скучаю, совершенно честно. Так что мы тебя ждем, когда ты придёшь. Игорь Рудольфович».

«А вы не скучайте, — написала она другую записку. — Я если придумаю, вам ещё напишу что-нибудь, а пока что я мультфильм делаю».

Потом однажды папа пришёл домой с работы и говорит:

— Доигрался Филимонов. Такого строгача сегодня от комиссии получил — не хотел бы я на его месте побывать.

— Папа, что такое строгач?

— Сильно поругали, значит.

Поругали. И так всегда. Света стала по телефону звонить. Попала на папу Филимонова.

— Иван Андреевич! Можно, я к вам приду?

— Никак Светлана? — спросил он. — Ну что ж, приходи. Костик очень рад будет.

— Да я к вам, а не к Костику! Я ненадолго.

— Ну, и ко мне приходи, и я буду рад, — согласился Иван Андреевич и вздохнул.

Пришла. Мама к столу зовёт, Костик из своей комнаты в щель глядит.

— Я ненадолго, — сказала Света. — Мне с Иваном Андреевичем поговорить нужно. По секрету.

Прошли в комнату.

— Ну что, какие у тебя секреты?

— Иван Андреевич, это правда, что вас опять сегодня за что-то ругали?

— Ну что ж — ругали, такая наша работа, слово доброе нечасто услышишь, — согласился он.

— Иван Андреевич, я хотела сказать, что я вас люблю. Что вы хороший человек. Что вы… Иван Андреевич! Я не знаю, что у вас там на работе, я ведь ничего в этом не понимаю, но я верю, что вы не виноваты, я хотела сказать, что у вас все получится, я хотела… Ну я не знаю, что вам сказать, вы меня понимаете?

— Да, понимаю, — улыбнулся он. — Спасибо тебе…

Она постояла, и сказать ей больше было нечего.

— Ну вот, это все… Я зря пришла, да? — спросила она. — Я наивная, да?

— Ни в коем случае, — ответил он. — Мне стало гораздо, гораздо легче. Честное слово. А можно мне тебе вопрос задать?

Света вздохнула. Догадывалась, о чём спросит.

— Ты ведь знаешь, о чём я тебя спрошу. Такая ты славная, а с Костиком всё не помиришься. Что ж он сделал тебе такого страшного-то? Неужели уж совсем его простить нельзя? Он уж весь измучился, ходит тут, как тень отца Гамлета… знаешь, что такое тень отца Гамлета?

— Ничего он не измучился, у него роль такая, — ответила Света. — То одна роль, то другая. Одни роли он репетирует, другие экспромтом выдаёт…

— Не думаю, — покачал головой Иван Андреевич. — Ты фильм-то ведь смотрела? Помнишь, какой кадр там оператор поймал?

— Помню. Это был примерно двадцатый дубль в рамках сценария, — пожала плечами Света. — Его Игорь Рудольфович зачем-то мириться со мной заставляет, ну, знаете, навроде того: не помиришься — в телевизор не попадёшь. Ну а Костик с этим ко мне: мол, какая ты противная, я из-за тебя в телевизор не попаду. Я уж говорила Игорю Рудольфовичу, что это не методы. Тогда он взял и выдумал сценарий с обиженной девочкой. Да ещё и всех воробьёв Яшке распугали, обидели их ради своего сценария. Не хочу я с ними, Иван Андреевич, не нравится мне такая игра.

— А я всё вспоминаю, как ты сюда у него на руках приехала, — улыбнулся Филимонов-папа.

— А я вспоминаю, как долго мы это репетировали, — сказала Света. — Он мне команды давал: как моргать, как улыбаться. Сердился, что я не так это делаю, как ему надо… Причём он сначала меня заставит играть, а потом смеётся надо мной, что я не понарошку играю, а в самом деле! А когда я сказала, что не хочу так больше, потому что это уже обман получается, а не шутка, то сразу предателем стала.

— Батюшки, да зачем же вам такая игра? — изумился папа Филимонов.

— А вот это уже тайна, — сказала Света. — Не я придумала, но сказать — не скажу.

— Нда, — сказал папа Филимонов и призадумался. Потом говорит:

— Люди играют, когда боятся сам себя. Ведь когда ты играешь, всегда можно пойти на попятную, сказать, что всё выдумка… Может быть, он просто стесняется сказать правду? Как ты думаешь? Может, ему надо помочь?

— Нет, — не согласилась Света. — Он ведь не сам по себе стесняется в укромном уголке. Не знаете вы, как он себя вёл. Если человек такой трус, что от стеснительности готов друга оболгать, а от желания прославиться тут же готов все тайны выдать, то и пускай мучится. И хорошо, если мучится, значит, есть у него хоть остатки совести, вот пусть с ней и общается. А я в такие игрушки больше не играю.

— Да, суровый ты человек, — сказал Иван Андреевич. — А ты никогда себя не боялась?

— Может, и боялась, да перебоялась, — сказала Света.

— А, ну это дело. А вот интересно, признаешься ты мне или нет, зачем ты ко мне в гости пожаловала? — с хитрой и ласковой улыбкой спросил он. — Ведь на самом-то деле ты его хотела повидать, правда?

— Нет, — сказала Света. — Вас. Можете, конечно, не верить, но если б я не хотела с вами познакомиться, мы бы и с ним не подружились. Потому что мы сначала поссорились, и он меня прогонял, но я не отстала, я вас хотела понять.

— Меня? — изумился он. — Зачем?

— Потому что папа про вас говорит часто. Потому что все зависит от вас, — сказала Света.

— От меня? — он даже засмеялся. — Ну, крошка, от меня очень мало что зависит.

— Нет-нет, — сказала Света. — От вас зависит всё. Вся планета. Вся-вся. И я. И папа. И Костины внуки. И воробьи Яшкины. И то, какое будет небо над Лондоном. Все это зависит от того, сделаете ли вы то, что вы можете сделать.

— Ну, таким-то макаром от каждого из нас зависит, какое небо над Лондоном, — усмехнулся Филимонов-папа. — А что ж это ты понять-то хотела?

— Ну известно что — почему вы энергосбережением не занимаетесь.

— Поругать, стало быть?

— Да не поругать, а понять! Потому что когда есть проблема, самое главное — понять, откуда она взялась! Так ваш Костик говорит. И вот я поняла, откуда.

— Да ну! Так расскажи, это очень любопытно, — кивнул он.

— Я попробую, если получится, — сказала Света. — Я вот какую штуку поняла: есть любовь, а есть игра. И между ними огромная разница, даже если на лицо они очень-очень похожи. Вот когда человек любит свою работу, его могут хвалить или ругать, у него будут удачи и неудачи, — но что бы ни случалось, он будет идти на свою работу, как на встречу с любимым человеком. Ведь для любимого человека всё на свете сделаешь, даже жизнь отдашь! А если человек работу не любит, а только играет в неё, чтобы выиграть в этой игре богатство, или почёт, или независимость, то человек не сможет работу по-настоящему сделать, хоть ты ему миллион заплати. И отвернётся от неё, когда настанет чёрный день. Он скажет: что поделаешь, моя работа развалилась, теперь она бессмысленна, надо искать другую. Так наёмники сражаются: стало врагов больше — и наёмники бегут или сдаются, потому что видят, что игра проиграна. А герои за свою родину погибают, но не сдаются, потому что они её любят, и другого пути у них нет. И погибнув, они всё-таки выигрывают, потому что нет ничего сильнее, чем подвиг! Напомни бойцу о подвигах земли русской — и загорится в нём сердце ярче, и не побоится он никакого Тугарина Змеевича! — Света заметила, что сама вскочила, словно собиралась с Тугарином сражаться. Села и завершила:

— Вот что я поняла. Что не любите вы свою работу, вот и вся причина. Вы-то хороший, просто работа не любимая. А значит, не ваша это работа. А ваша — другая какая-нибудь.

— Вот спасибо, уважила! — воскликнул Иван Андреевич. — И какая тогда, стало быть, моя?

— Я не знаю, какая. Но когда эта работа будет ваша, то вы её будете готовы делать хоть забесплатно, а хоть и даже самому платить за возможность поработать. Как художники на краски зарабатывают, как учёные на работе ночуют. Вот такая это будет работа. И одни вас будут хвалить, другие ругать, а только никто не посмеет сказать, что эта работа не ваша!

Иван Андреевич слушал её очень серьёзно. Покачал головой:

— Света, ты не права, я люблю свою работу. Но это очень трудная работа. Всё сразу не получается.

— Так давайте, я что-нибудь сделаю для вас? — спросила Света. — Ну вот что для вас трудно сделать? Может быть, вы ТЭО составить не умеете? Давайте я научусь и сделаю для вас. Или, может быть, вам закон особенный нужен и его не принимают? Вы скажите, какой закон, мы с Яшкой пойдём и станем кормить воробьёв перед зданием той Думы, где эти законы принимают. И все нас будут уже знать, им станет интересно, что это за такие дети с воробьями, и они спросят, а мы им всем будем объяснять про закон, и они поймут, ну не каменные же они! Ведь они же люди! Ну сто человек мимо пройдут, а сто первый все-таки остановится! Понимаете? Даже если ничего не получится, ну нельзя же сидеть сложа руки, ведь надо же что-то делать, делать, понимаете? Придумывать и делать! Ведь смотрите, сколько всего получилось оттого, что я действовать начала? Передача получилась, кружок получился, папа счётчик поставил, и даже Костик в дикторы попал! Иван Андреевич, не может быть, чтоб я ничего не могла для вас сделать, чтобы вы всё-таки занимались энергосбережением!

— О Господи, — сказал Иван Андреевич.

— Иван Андреевич, да ведь вы же знаете, что надо сделать, чтобы всё заработало! Надо, как Иванов, сделать: принять такой городской документ, чтобы поощрять тех, кто экономит! Ведь областной-то есть уже! Папа его уже отвоевал! Теперь городской надо! Неужели это так непосильно?

— Документ! — усмехнулся Филимонов-папа. — Светлан, это старая песня. Это не в моих силах. Увы.

— А почему же у папы в силах было и у Иванова в силах?

— Почему? Я тебе объясню, почему. В городе Иванова очень уж удачное было со всех сторон стечение обстоятельств. Городок у них молодой, дома новые, люди — патриоты, команда мэра дружная, ну и так далее…

— Обстоятельства стекаются туда, где их что-то притягивает, — сказала Света слова своей мамы. — А притягивает их подвиг!

— Опять ты со своим подвигом… Что ж, я бы тебе сказал, что всё зависит от мэра, но это тоже слишком смело так сказать. На самом деле если мэр будет слишком смелым, то он слишком скоро перестанет быть мэром, свергнут его, а то и вообще убьют. Тут уж, извини, чёрная политика да чёрная экономика начинается. Но в городке Иванова сложилось так, что мэр на самом деле мог подписать такие указы, чтоб людям экономия сохранялась. И мало того что он так мог, ещё и чудак-человек нашелся, который вздумал бизнес сделать из жилищно-коммунального хозяйства. У этого коммерсанта первые-то годы вместо бизнеса одни убытки были. Да и сейчас он не Рокфеллер. Просто он тот самый, о каком ты говоришь, кто и забесплатно свою идею двигать будет — есть у него потребность в такой вот самореализации. Таких людей очень трудно найти. Вот и вся история про городок Иванова. А теперь поди, попробуй, уговори мэра нашего города. Нет, я не утверждаю, что он плохой, но ты пойми: у каждого мэра — нормального мэра, не жулика — все равно своя балалайка. Один будет кукурузу растить и будет кукурузный молодец, другой начнёт дороги чинить и будет дорожный молодец, третий театрам покровительствовать будет и будет театральный молодец. Мэр Иванова к жилищно-коммунальному хозяйству лицом повернулся. А наш с тобой мэр на детское здравоохранение приналёг, а что другое ему объяснить не получится. Разве я виноват, Света, что я в нашем городе и при нашем мэре начальник ЖКХ, а не в городе Иванова?

— Пусть так. Скажите, что я могу сделать, — упрямо повторила Света.

— Ладно, я тебе скажу, что ты можешь сделать, Светлана Воеводова. Во-первых, самое простое: угадать, кто будет мэром годков этак через десять, потому что ещё пару сроков наш мэр в своем кресле просидит. Во-вторых, оккупировать этого завтрашнего мэра со своим энергосбережением и убедить его, пока он ещё слушать способен. А в-третьих, помогать ему мэром стать. Фильмы про него снимать, воробьев кормить от его имени, созывать их и распугивать, сколько понадобится, и всё такое прочее. И так все десять лет. И четвёртое. Поскольку ты не можешь точно знать, кто именно мэром будет, то придётся тебе не одного человека вот так воспитывать, а десяток. Ну что, Светлана, в твоих это силах или нет? Я думаю, что в твоих, тем более что ты и работу любишь, и делать её бесплатно готова, и про героев разговариваешь. Чем не геройство для тебя, а? Да, извини, ещё примечание: будь готова, что он тебя при случае обманет и предаст, когда мэром станет. Потому как люди существа непредсказуемые. Человек может испугаться, может купиться, а может и с самого начала хитрым подлецом обернуться. И тогда придется тебе всё то же самое с начала начинать. И знаешь, я даже верю, что раз на четвертый или пятый у тебя получится, или вообще тебя саму мэром выберут. Вот, пожалуйста, я тебе ответил.

Света задумалась. Как все это непросто… Это, получается, всю жизнь заниматься надо! Ну а что ж она хотела? Вот Яшка же говорит, что умер бы, чтобы научить людей любви, а она что, трусливей Яшки? Она думала, а Филимонов-папа с улыбкой за ней наблюдал.

— Совет у вас умный, Иван Андреевич, — сказала она наконец. — Спасибо. Он на самом деле геройский, только всё-таки спрятана в нем какая-то игрушечная насмешка, и от этого он получается безнадёжный какой-то. Но зато я поняла, что мне теперь делать надо. Я Иванова искать пойду. Уж он-то должен мне ещё лучше совет дать.

— Полегче? — усмехнулся Филимонов-папа.

— Нет. Покрепче, — сказала Света.

Иван Андреевич вздохнул, пошёл, взял со стола папку кожаную, открыл и сказал:

— Так, Светлана Юрьевна, вот тебе моя визитка. Вот этот телефон, который я на ней с обратной стороны напишу, — это мой прямой телефон. Значит, так. Каждую среду в четыре часа пятнадцать минут — я вот тебе тут записываю, 16:15, - ты будешь звонить мне и спрашивать, что я сделал по энергосбережению. А я тебе буду рассказывать. Только три условия. Во-первых, время соблюдай очень точно, потому что я очень занятый человек. Во-вторых, это будет тайна между мной и тобой, и никому ты о ней не скажешь, ни папе, и ни Костику, пока я тебе не разрешу. Договорились, нет? Обещаю, что я тебя, как Костик, не подведу.

— Это правда? Или игра? — спросила Света.

— Правда, — сказал Иван Андреевич.

— Ура! — сказала Света и бросилась ему на шею.

— А третье условие, — невозмутимо продолжал Филимонов-папа, — ты тоже отчитываться будешь, что ты за эту неделю по энергосбережению сделала. Если ничего не сделаешь, то и я себе очко записываю и тоже своими обязанностями манкирую. Ясно?

— Ясно, — кивнула Света. — Хорошо. Я не знаю, что значит «манкировать», но догадываюсь.

— И ещё посмотрю я, вправду ли ты Иванова найдешь или болтаешь только. И посмотрю я, какой он тебе совет даст. Впрочем, именно этого ты мне не обязана, как и я свои действия сам выбирать буду. Но хоть что-нибудь ты должна делать каждую неделю, иначе я с тобой договор разрываю. Что, по рукам, нет? — он протянул руку.

— Я согласна, — сказала Света и обе руки ему в ладонь положила, потому что у него ладонь очень большая была, а у неё маленькие.

— Ну, добро! — наконец разулыбался он. — Посмотрим, как у нас дело пойдёт. Что, пойдём чай пить с моим семейством или домой пойдёшь?

— Домой, — сказала она, хотя голос у него был просящий.