Пароль: "Директор"

Глава первая

История советского шпионажа в Германии началась с банального чемодана. Он принадлежал недавно открытому в Берлине советскому посольству и оказался на тележке носильщика в суматошной суете станции Фридрихштрассе. Чемодан упал на землю, раскрылся и по всей платформе разлетелись тысячи листовок с призывом к революции. В дело вмешалась германская полиция, и спустя несколько дней Адольфа Иоффе, первого посла Советской России в Берлине, вежливо попросили покинуть Германию вместе со своим персоналом.

Этот первый случай советского шпионажа на германской территории имел место в октябре 1918 года. Конечно, в то время никто не пользовался словом «шпионаж», ведь официально такой службы, как советская разведка, не существовало. Тем не менее с момента образования советской республики большевистские агенты приступили к работе в Германии, и их целью было то, к чему всегда стремилась русская разведка: получить информацию о стране, чья армия в тот момент далеко продвинулась вглубь Украины, Кавказа и балтийских провинций.

С начала двадцатого века Германия являлась главной мишенью для русской разведки. Когда поражение в русско-японской войне 1904–1905 годов остановило экспансию русских в Азии, секретная служба русского Генерального штаба сконцентрировала свои усилия на Германии и её союзнике Австро-Венгрии — силе, которая блокировала русскую экспансию на Балканах и в Восточной Европе. До тех пор русские шпионы представляли собой явление, немцам почти неизвестное. Традиционно шпиона представляли в образе француза.

Давние дружеские отношения между руководителями спецслужб Берлина и Санкт-Петербурга долгие годы делали военный шпионаж бессмысленным. Поскольку оба императора являлись ещё главнокомандующими армий сопредельных государств, а армии пользовались полевыми уставами друг друга, необходимость в разведке отпадала — ведь каждая сторона и так все знала о своем визави. Если по какой-то случайности в Германии раскрывали русского шпиона, то он, разумеется, являлся агентом Третьего отделения «Высочайшей Канцелярии Его Императорского Величества» или его преемника — охранки. Скорее всего он охотился за анархистом-бомбометателем и мог рассчитывать на содействие германских властей.

Поражение России на Дальнем Востоке положило этой идиллии конец. Российский Генеральный штаб отправил в Германию целый рой агентов, возглавляемых военными атташе в Берлине и Вене. Особенно успешно они действовали в германской пограничной зоне, которая находилась под наблюдением команды из десяти офицеров разведки в каждом из западных военных округов России. Их основными информаторами были канцеляристы из пограничных крепостей и офицерский состав пограничных формирований.

Выдающимся организатором этой кампании являлся полковник Батюшин, глава разведывательного отдела при Генерал — губернаторстве в Варшаве. На его стол стекались бумаги, содержавшие тщательно охраняемые вражеские военные секреты: планы германской крепости Торн (Торунь), переданные тамошним старшим писарем, информация из Кенигсбергского гарнизона, предоставленная полковым канцеляристом, полный план мобилизации австро-венгерской армии, проданный полковником австро-венгерской секретной службы Альфредом Редлем. В конце концов через коррумпированные управления немецкого Генерального штаба русские получили планы практически всех германских крепостей. Но дело все-таки получило огласку, и покупателя, русского военный атташе в Берлине, немедленно выдворили из страны.

Глава германской разведки Вальтер Николаи сетовал, что «русские шпионы в Германии так обнаглели, что уже требуют у немецкой полиции защиты как от наших сотрудников в штатском (которые только следили за ними и ничего не предпринимали), так и от обычной публики, которая стала проявлять повышенную подозрительность.»

Однако Первая мировая война положила конец успехам русской разведки. Разведывательная служба Императорского Генерального штаба исчезла в хаосе крушения России. В марте 1917 года, после свержения царя, она была упразднена как орудие угнетения и контрреволюции.

Но каникулы секретной службы не могли длиться вечно. В марте 1918 года после подписания в Брест-Литовске российско-германского мирного договора, молодая советская республика оказалась в окружении. С севера, востока и юга при поддержке войск Антанты наступали белогвардейцы, а на западе, несмотря на мирный договор, наступали немцы. Чтобы выжить, требовалось заранее знать каждый шаг своего противника. Самую большую опасность представляли немцы они оккупировали значительную часть территории России.

К концу 1918 года новая секретная служба была сформирована в Народном комиссариате по военным делам и первоначально получила известность как Регистрационный отдел Красной Армии. В начале двадцатых годов она стала Четвертым управлением Генерального штаба, а ещё пять лет спустя превратилась в Разведупр, сокращение от Главного разведывательного управления. Его первым руководителем был старый большевик Ян Карлович Берзин, ставший впоследствии генералом. Давний друг Владимира Ильича Ленина, он несколько раз был приговорен к смерти и пожизненной ссылке. Французский писатель-коммунист Анри Барбюс описывал его в 1931 году, как «мужчину лет пятидесяти, в военной форме с двумя Орденами Красного Знамени на груди… ростом около ста семидесяти сантиметров, с бритой головой».

Вскоре у него появилось немало врагов среди иностранных коммунистов, поскольку Берзин явно ставил интересы безопасности России выше интересов мирового коммунистического движения.

Берзин изучал методы работы царской секретной службы, копировал их и улучшал. Со временем он создал центральный орган во главе с руководителем, первый помощник которого официально назывался командиром, что говорило о его ответственности за техническое и административное управление секретной службой.

Берзин создал в главном управлении шесть подразделений: Первое «Агентура» — отвечало за работу агентов за границей. Второе — «Оперативное управление» — занималось военной разведкой, диверсионной деятельностью и шпионажем. Третье — «Информационное управление» — отвечало за сбор, оценку и распространение полученной информации. Четвертое — «Главное управление подготовки» — контролировало отбор и обучение агентов и информаторов. Пятое — «Управление внешних сношений» — отвечало за инструктаж военных атташе. Шестое — «Управление разведывательной связи» (созданное позднее) занималось радиоразведкой.

Самым главным было Оперативное управление. Оно состояло из шести отделов, первые три из которых были созданы по географическому признаку: Западная Европа, Ближний Восток, Америка с Дальним Востоком и Индией. Четвертый отдел отвечал за приобретение технического разведывательного оборудования (радиопередатчики, чернила для тайнописи, фототехника и т. д.); пятый организовывал террористические операции за рубежом, а шестой занимался дезинформацией. Во время Второй мировой войны в западных военных округах дополнительно создавались шифровальные и разведывательные отделы.

Главное управление в Москве на Кропоткинской напрямую было связано с советскими дипломатическими миссиями за рубежом. В большинстве случаев работа велась через являвшихся его представителями военных атташе, которые получали инструкции из Москвы и передавали их резидентам — настоящим руководителям агентуры в соответствующих странах. Резидент жил за пределами посольства или дипломатической миссии, чаще всего был советским гражданином и руководил двумя-тремя группами информаторов. Он передавал информацию военному атташе, который был для него единственным каналом связи с центром.

Резидент и его агенты могли действовать независимо только в случае войны; до начала военных действий военный атташе должен был обеспечить их радиопередатчиками, хранившимися в каждом посольстве, кодами и деньгами, а затем контакты с Москвой становились анонимными, через радиостанцию в Москве.

За работой атташе и резидента следила довольно сложная система контроля. Проверяющие из Москвы приезжали без предупреждения и изучали всю документацию военного атташе — центр требовал пунктуальной точности. Военный атташе должен был вести журнал, в котором регистрировался каждый контакт с важными с точки зрения разведки лицами. При этом использовались стандартные выражения — был это «контакт», «обычный контакт» или «срочный контакт».

Проверяющие отмечали также, насколько отчужденно держится военный атташе от остального персонала. В любом посольстве атташе работали в секретной зоне, зарезервированной за работниками московских спецслужб, тайном мире за звуконепроницаемыми стенами, автоматическими стальными дверями и глазками в коридорах. На третьем этаже советского посольства в Берлине, стокомнатного здания на фешенебельной Унтер дер Линден, целый ряд помещений был отведен под фотолабораторию, склад оружия, радиостанций и оборудование для подделки паспортов.

Проверяющие следили за строгим соблюдением правил конспирации. Каждый член шпионской сети имел свою кличку и номер, данные центром. Обращаться по именам было категорически запрещено. Часто используемые слова переводились на специальный жаргон, так например, паспорт назывался «сапогом», человек, занимающийся подделкой паспортов — «сапожником», пистолет — «машинкой», а вражеские контрразведчики — «ищейками».

Контакты между агентами осуществлялись по строгим правилам. Они не могли навещать друг друга дома, ссылаться на псевдонимы, адреса и организационные подробности в письмах или по телефону. Письменные сообщения немедленно уничтожались, было запрещено вести дневники. Русские настаивали на строгом соблюдении правил; когда агенты встречались на явке, они в первую очередь должны были принять меры предосторожности на случай вторжения полиции.

Члены шпионской сети вряд ли были знакомы друг с другом. Согласно Кукриджу существовало правило, по которому, резидент А знал лично Б 1, Б 2 и Б 3, работавших под его началом, но они, по крайней мере теоретически, не были знакомы. Б 1 знал В 1, В 2 и В 3, хотя, вероятно, встречался только с В 1, который мог поддерживать связь с Г 1 и так далее. Только А знал имена всех сотрудников различных групп, которые не были знакомы между собой.

Но где русская разведка набирала своих иностранных агентов?

Берзин мог рассчитывать только на один источник — местные компартии. Он даже представить себе не мог, что какой-либо зарубежный коммунист не захотел бы помочь советской разведке. Давление со стороны центра на максимальный набор сотрудников среди иностранных коммунистов со временем стало ещё сильнее.

Здесь мы видим первый признак того, что власть резидента была ограниченной. На сеть коммунистических агентов за рубежом претендовала ещё одна служба — советская секретная полиция под руководством Феликса Дзержинского. Этот выходец из дворян был близок с Лениным и являлся беспощадным соперником Берзина ещё с момента образования Советского государства, поскольку секретная полиция стремилась ограничить деятельность Разведупра только военной разведкой.

Такая конкуренция не была свойственна лишь Советскому Союзу; тайная полиция и разведка всегда враждовали между собой, были ли это СД с абвером в гитлеровской Германии или ФБР с ЦРУ в Соединенных Штатах. Но в Советской России существовала ещё одна особенность: организация Дзержинского образовалась в 1917 году под названием «Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем» — или «Чека» по начальным буквам первых двух слов, и получила полный контроль за государственной безопасностью. В 1922 году её переименовали в ГПУ (сокращение от Главного Политического Управления), и она потеряла часть своей абсолютной власти. Тем не менее Дзержинский сохранил свое превосходство над другими секретными службами.

Разведупр оказался в значительной мере ущемленным со стороны ГПУ. Разведка и контрразведка в Красной Армии и пограничных военных округах были переданы не Четвертому управлению разведывательной службы, а Третьему управлению Военного наркомата, отделы состояли исключительно из офицеров ГПУ и подчинялись специальному подразделению — Особому отделу.

Создание этого подразделения ознаменовало дальнейшее снижение авторитета разведслужбы, поскольку Особый отдел отвечал за всю шифровальную службу. Шифровальный отдел располагался в доме шесть на Лубянке в Москве, но только две комнаты этого здания были отведены для группы военных шифровальщиков под началом полковника Каркевича. Хотя ему и разрешалось передавать информацию непосредственно в Генеральный Штаб Красной Армии, но находился он в подчинении главы Особого отдела Глеба Бокия.

Еще одним конкурентом шпионской организации Берзина был Иностранный отдел ГПУ, образованный в 1921 году. В начале его основной задачей было наблюдение за сбежавшими на Запад белогвардейцами, но уже вскоре появились новые амбиции в области разведки. ИНО держал за границей резидентов-организаторов с их собственными осведомителями и впоследствии был представлен в каждой дипломатической миссии, его сотрудники обычно назначались секретарями посольств. Эти чиновники вели заметки о благонадежности каждого работника посольства, включая военного атташе, они отмечал все, что по весьма растяжимым понятиям ГПУ могло подпадать под «борьбу с контрреволюцией».

Секретная полиция находилась в тесном контакте с зарубежным коммунистическим подпольем преимущественно тех стран, которые, по мнению Москвы, созрели для революции. ГПУ контрабандой доставляло в эти страны оружие, формировало террористические группы, обучало зарубежных коммунистов искусству подрывной деятельности.

Поскольку дело касалось разведки за рубежом, Берзин ухитрился ограничить деятельность своего соперника Дзержинского исключительно «оборонительными» задачами. Центральный информационный отдел Политбюро Коммунистической партии, который разрешал проблемы, возникавшие между разведкой и тайной полицией, постановил, что активная разведка полностью относится к прерогативе Разведупра. Тем не менее разведке приходилось постоянно держаться настороже ввиду дальнейших посягательств секретной полиции на её территорию, поскольку последняя теперь начала работать ещё с одним соперником за рубежом — Коминтерном.

Коммунистический Интернационал, сокращенно Коминтерн, был международной коммунистической организацией, созданной по решению высшего советского руководства в марте 1919 года. Его создание стало отражением надежд европейских коммунистов на мировую революцию. Тридцать две партии учредители Коминтерна верили, что их организация поможет сменить буржуазное общество коммунистическим, которое удержит империализм от развязывания следующей, ещё более кровавой войны.

Поскольку мировая революция так и не стала реальностью, Коминтерн постепенно превратился в инструмент советской политики. Образовали его в Москве, руководство его находилось в Москве, и отсюда же исходили приказы. Советские функционеры возглавляли самые важные подразделения Красного Интернационала, в частности Президиум Исполнительного Комитета с его многочисленными отделами. Его председатель был русским, основные решения Коминтерна принимались Политбюро Советской Коммунистической партии, непосредственно Исполнительному комитету оставили только распорядительные директивы.

Тайный мир иллюзий, в котором пребывало руководство Коминтерна, был инспирирован русскими. На Втором Всемирном конгрессе Коминтерна в июле-августе 1920 года русское руководство настоял на решении, по которому в дополнение к своим легальным органам коммунистические партии должны формировать подпольные организации для подготовки вооруженного восстания. Официально названной причиной этого являлось стремление буржуазных капиталистических правительств «уничтожить коммунистов во всех странах путем систематической нелегальной работы», поэтому они должны подготовиться к моменту, когда «буржуазия начнет открыто преследовать коммунистов».

В результате такого решения наряду с разведкой и тайной полицией появилась третья организация, занимавшаяся конспиративной работой. Эмиссары Исполнительного Комитета вели тщательно скрываемую подпольную войну против некоммунистических государств. Его «международные инструкторы» наблюдали за образованием нелегальных организаций коммунистических партий, вооружали их и финансировали, организовывали мастерские по подделке паспортов и создавали курьерскую службу, связывавшую партийное подполье с руководством Коминтерна.

В скрытом от посторонних глаз мире нелегальной политики человек, управлявший этой империей, оставался загадочной фигурой даже для самих конспираторов. Им был Осип Пятницкий, «серый кардинал» Коминтерна, глава его организации и казначей. Свою подрывную деятельность он вел главным образом через отдел, в который могли свободно обращаться коммунисты — Отдел международных связей (ОМС).

Достаточно невинное название скрывало тот факт, что у Пятницкого с его ОМС были свои люди в каждой коммунистической партии, и он практически определял их политику. Он был хозяином могущественных «международных инструкторов» Коминтерна, его отдел имел за границей собственные офисы и держал в советских дипломатических миссиях своих представителей, которые часто пользовались за рубежом большим влиянием, чем их соперники из Разведупра и ГПУ. С такими силами глава ОМС явно стал центральной фигурой советского шпионажа.

Ни тайная полиция, ни разведка не могли осуществлять свою зарубежную деятельность без агентов из местных коммунистических партий или помощи мастерских по подделке паспортов. Поэтому Разведупр и ГПУ работали в тесном контакте с Коминтерном. Представители разведки входили в Военный отдел Пятницкого, одной из основных задач которого было содействие росту революционного движения за рубежом. Старшие функционеры ГПУ были членами Международной контрольной комиссии, собиравшей тщательно засекреченную картотеку, содержавшую также и персональные досье на всех сколь-нибудь примечательных деятелей международного коммунистического движения.

Так что с конца Первой мировой войны три различных ветви советской машины шпионажа: разведывательная служба, тайная полиция и Коминтерн начали опутывать Европу невидимой сетью информаторов. Как и прежде, Германия представлялась им одной из самых важных целей.

Советское руководство никогда не переставало надеяться на «Германский Октябрь» и приход коммунистов к власти в Германии. Без германской революции Ленин не видел возможности перестроить структуру российского общества. Интеллект и образованность немецкого рабочего класса, по его мнению, могли облегчить русским революционерам решение непосильной задачи построения бесклассового общества в стране, где царили грубость и невежество.

Первоначально все методы, используемые советскими шпионами в Германии, были следствием ожиданий, что немецкие товарищи последуют тем же путем. Так что первую разведывательную сеть в Германии создал именно Коминтерн. Случай тоже сыграл здесь свою роль: с высылкой в конце 1918 года советского посла Иоффе интересы новой России в Германии представляли только функционеры Коминтерна.

Летом 1919 года два большевика, М. Г. Бронский и Я. Томас, открыли в Берлине скромное бюро пропаганды, которое они назвали Западноевропейское бюро (ЗЕБ) и предложили его услуги Исполкому Коминтерна. Впоследствии ЗЕБ выросло в крупнейший после Москвы центр разведывательной и оперативной деятельности Коминтерна. Однако поначалу его основатели просто стали издавать две небольших газеты — «Ротекорреспонденц» и «Руссише Корреспонденц», где яркими красками рисовали германской общественности картины нового Эльдорадо большевистской России.

Многие месяцы Томас и Бронский занимались своим детищем самостоятельно. У них не было с Москвой даже телефонной связи, и редкие контакты с Исполкомом Коминтерна осуществлялись через пару курьеров. Но после Второго конгресса Коминтерна летом 1920 года Москва стала проявлять к ним больший интерес. Конгресс принял решение о формировании подпольных коммунистических организаций во всех странах, и русские представители Коминтерна отправились в Германию.

Главной из них была Елена Стасова («Герта»), дочь царского губернатора и представительница старой гвардии большевиков. С помощью советских фондов и советников она сформировала подпольную организацию немецких коммунистов, известную на партийном жаргоне как «Аппарат». Это название позаимствовано у банды головорезов, организованной в 1919 году левым социалистом Рихардом Доймигом.

Доймиг служил старшиной в германских войсках в Африке, затем стал редактором «Форвертс» и принадлежал к левому крылу Независимой Социал-Демократической партии, которое тесно сотрудничало с образованной в декабре 1918 года Коммунистической партией Германии. Как большинство коммунистов, он считал, что революцию можно вызвать одними террористическими и техническими методами.

По его мнению небольшие вооруженные отряды фанатиков должны уничтожать полицейских, убивать политиков, взрывать общественные здания. Этим отрядам следует действовать тайно и в день Д с точностью автомата выйти из подполья — отсюда и любопытное название «Аппарат», то есть машина.

Террорист Доймиг вскоре нашел ещё пару решительных соратников, собрал банду из крепких ребят с городских окраин, взял себе в союзники подобную группу из коммунистической партии и «аппарат» заработал. Но партийное руководство вскоре сочло дальнейшее использование безрассудных террористов слишком одиозным и избавилось от неуправляемого «Аппарата». В 1920 году Доймига заставили распустить свою организацию, и, как сообщал бывший «аппаратчик», большинство членов «в той или иной мере вернулись на преступный путь».

Чтобы выполнить приказ Москвы о формировании подполья, Елена Стасова обратила внимание на эту организацию. Из остатков группы Доймига наряду с несколькими молодыми коммунистами был создан подпольный коммунистический отряд самообороны, известный как М-Аппарат (военный). Его главой Стасова назначила спартаковца Хуго Эберлайна.

Вслед за тем Пятницкий отправил в Берлин подкрепление в виде опытных специалистов. В качестве заместителя руководителя Информационного отдела русский коммунист Миров-Абрамов прибыл в советское посольство в сопровождении двадцати пяти помощников и курьеров. В их задачи входило наблюдение за подготовкой Германской Коммунистической партии в гражданской войне. Вильгельм Пик, видный функционер коммунистической партии, а впоследствии президент Германской Демократической Республики, регулярно посылал ему свои сообщения, чтобы получать деньги из партийной кассы.

Одновременно ЗЕБ строил свою курьерскую службу. В Берлине создавали убежища, где коммунисты, находившиеся в розыске, могли скрываться от полиции. За несколько месяцев ЗЕБ превратилось в агентурный центр. Было сформировано несколько отделов (включая контрразведовательный), которые руководили целой армией информаторов, внедренных агентов и нигилистов, готовых в любое время выполнить свою задачу по организации долгожданного восстания.

В начале 1923 года московские пророки мировой революции узрели приближение «Германского Октября». В январе французские и бельгийские войска оккупировали Рур, и тут же как лесной пожар по Германии прокатилась волна недовольства. Это пассивное сопротивление очень скоро могло привести сломленную войной Германию на грань экономического краха, и вот тут-то, как полагали коммунисты, и возникал уникальный шанс превратить националистическое буржуазное сопротивление в восстание против правящих классов.

Москва ухватилась за такую возможность. Отдел кадров Коминтерна попросил разведывательную службу Берзина выделить пять — шесть офицеров, способных внести в подготовку немцев к революции армейский порядок. Берзин собрал команду, включавшую будущего генерала разведки Вальтера Кривицкого, и в январе 1923 года группа отправилась в Германию.

Из членов коммунистического «М-Аппарата» они образовали три отдельных группы. В самом «М-Аппарате» как таковом остались только люди, годные для воинской службы, которых сотрудники Берзина считали будущими руководителями Германской Красной Армии; разведывательный отдел («N-Аппарат» (Nachrichten — разведка) — был образован, чтобы следить за политическими противниками, а контрразведка («Z-аппарат», Zersetzung — разложение) внедряла агентов в полицию и армию.

Профессионалы русской разведслужбы были главным образом заинтересованы в секретах вражеской разведки. Львиная доля из миллиона долларов, выделенных в 1923 году Москвой на эту германскую авантюру, предназначалась разведывательным организациям и контрразведке. Подчиненные Берзина нашли энергичного помощника в сыне лейпцигского священника Гансе Киппенбергере, которого они сочли способным создать и возглавить эффективную агентурную сеть.

Молодой коммунист двадцати пяти лет от роду оказался фанатичным и талантливым организатором. Более поздняя запись в гестаповском списке подозреваемых сообщала: «Киппенбергер, 15. 1. 98., журналист, резидент ГПУ». Вскоре он стал ведущей фигурой в коммунистическом студенческом движении. Даллин утверждает, что «он до конца сохранил черты студента идеалиста».

Все произошло незадолго до того, как он стал ключевой фигурой в гамбургском коммунистическом подполье. Киппенбергер руководил деятельностью красных в гамбургском рабочем квартале Бармбек, где его и нашли люди Кривицкого. Он остался верен Бармбеку, но в то же время создал разведслужбу, которая устраивала его коммунистическое начальство. Вскоре в его распоряжении уже была эффективная сеть агентов. Бывший член коммунистической партии Рут Фишер вспоминала, что «под видом сочувствующих они внедрялись во вражеские организации, приобретали там влияние и таким образом получали доступ к закрытой информации. Связи между партией и её агентами в армии или полиции хранились в строжайшей тайне.»

Люди из команды Киппенбергера помогали русским готовить первые бригады для грядущей гражданской войны. Многим активистам приказали оставить коммунистическую партию и вступить в один из «аппаратов». Они перебрались в «убежища» и оборвали все связи со своими друзьями. Их вооружали ручными гранатами, револьверами, на глухих окраинах или в отдаленных лесах занимались боевой учебой.

Едва сформировался первый костяк будущей военной организации, Москва направила в Германию вторую партию советских инструкторов. Тем временем создавалась военно-политическая организация, в которую входили коммунисты, годные к военной службе. Ключевые позиции в ней занимали сотни русских офицеров. Управлялась эта организация из размещавшегося в Берлине центрального штаба, в ведении которого находилось шесть районов; последние возглавляли проверенные немецкие коммунисты, но реальная власть была сосредоточена в руках советских офицеров-советников.

11 сентября 1923 года советское Политбюро рискнуло дать команду на восстание в Германии. Сопротивление немцев французским оккупантам в Руре заглохло, экономика рейха была почти разрушена, целостность государства находилась под угрозой. Коминтерн поспешил отправить человека, которому предстояло возглавить восстание. Это был Петр Алексеевич Скоблевский руководитель военно-политической организации, назначенный командовать «красным подпольем».

Бывший ремесленник Скоблевский, ставший генералом на гражданской войне, поднял по тревоге весь аппарат и открыл тайные арсеналы оружия. «Аппаратчик» Адольф Бурмайстер вспоминает, что «Саксония и Тюрингия должны были выступить первыми, затем Гамбург, Берлин и Рур. Это был профессионально составленный план военного путча.»

Но восстание потерпело неудачу. В Саксонии и Тюрингии коммунисты совместно с левыми социал-демократами приняли участие в создании правительства Народного фронта. И только в Гамбурге красным революционерам удалось организовать выступления. Но они были так скудно вооружены, что восстание захлебнулось всего через 48 часов. Командовавший в Бармбеке Киппенбергер бежал и был тайно переправлен русскими товарищами в Москву.

Скоблевский не терял надежды на победу. Он привел в действие новый «Аппарат», самый беспомощный и криминализированный за всю историю германского коммунистического движения. Это был «Т-аппарат» (террористический), известный его противникам как «немецкий ЧК», поскольку его сотрудников готовили для выполнения их зловещей роли эксперты советской секретной полиции.

В начале октября 1923 года, действуя по приказу Скоблевского, наборщик Феликс Нойманн, которого один из современников описывает как «жалкое создание с кислым выражением бледного сморщенного лица», собрал банду головорезов и политических фанатиков. Этим потенциальным плачам предстояло сводить счеты с предателями из рядов ГКП и уничтожать известных антикоммунистов.

Первым в их списке был Ганс фон Сект, генерал Рейхсвера и начальник штаба сухопутных войск, самый могущественный человек в Германии того времени. С двумя стрелками Нойман пробрался в Тиргартен и залег в засаде, поджидая Секта во время его утренней прогулки. Вся троица укрылась в кустах и стала ждать. Однако в нескольких метрах от них лошадь Секта неожиданно испугалась и шарахнулась в сторону, Нойман потерял самообладание и вместе со своими террористами сбежал.

Потом Нойман загорелся другой идеей: уничтожить классовых врагов при помощи кроликов, зараженных бациллами. Он заразил холерой капустные листья и скормил их кроликам, а затем долго ждал результатов своего эксперимента. Но кролики были явно лишены революционного запала и становились только толще и жирнее. Однажды этому пришел конец: их съели голодные товарищи. Впоследствии загадка раскрылась: полученные от аптекаря, которому Нойман успел порядком надоесть, бациллы холеры оказались безвредным веществом, спрятанным в зловещей упаковке.

Насмешки товарищей подвигли Ноймана на новые подвиги. В Берлине он со своими «аппаратчиками» напал на парикмахера Рауха, члена компартии, которого партийное руководство подозревало в сотрудничестве с полицией. Тот был тяжело ранен и умер. Однако именно эта выходка привела к провалу всей преступной группировки. Нойман сбежал на юг Германии, где его во время пьяной драки и забрала полиция. Во время допроса он неожиданно стал бахвалиться своими подвигами.

В кармане у Ноймана полиция нашла адрес конспиративной квартиры в Берлине, где ему предстояла встреча со Скоблевским. Детективы направились туда и обнаружили русского наставника Ноймана. Алексей Скоблевский вышел из игры. В 1925 году он вместе с некоторыми другими руководителями террористов предстали перед Трибуналом защиты республики. Его, Ноймана, и ещё одного террориста приговорили к смерти, которой им, однако, удалось избежать, а их подручные отправились в тюрьму.

Машина террора была уничтожена, мечты Москвы насчет «Германского октября» развеялись, но каркас коммунистической системы шпионажа продолжал тайно существовать. Осколки «М-, N- и Z-аппаратов» уцелели, и на их основе Разведупр построил «великолепно действующую разведывательную службу», которая, по мнению генерала Кривицкого, стала «предметом зависти всех прочих наций».

Разведка снова вышла в Германии на первые роли, поскольку провал «Германского октября» серьезно подорвал престиж Коминтерна и тайной полиции. Хотя монстр советского шпионажа по-прежнему оставался трехголовым, ведущее положение теперь занимали люди Берзина. Германия быстро восстанавливала свою мощь и снова стала заметным фактором в силовой политике Москвы, поэтому русской разведке вновь вернули её традиционную роль. Революция в повестке дня больше не значилась, зато требовались сведения о германском военном и промышленного потенциале.

Первой заботой Разведупра стало обеспечение безопасности бывших лидеров неудавшейся революции и их привлечение в новую советскую шпионскую организацию. Для этой цели на окраине Москвы была создана Военная школа, где германские коммунисты постигали премудрости шпионского ремесла. Она находилась под исключительным контролем разведки, в отличие от образованной в 1926 году Ленинской школы, где иностранных коммунистов тактике и стратегии гражданской войны учили представители Коминтерна (хотя и с помощью со стороны Разведупра).

Созданная в 1924 году Военная школа служила академией разведки, где Красная армия готовила отборных немецких агентов. Берзин пичкал своих учеников правилами конспирации. Они учились пользоваться симпатическими чернилами, избавляться от преследователей, изучали радио и коды, проходили стрелковую подготовку, знакомились с методами работы Генерального штаба. В конце курса их направляли в специальные подразделения Красной Армии, где во время учений они постигали важность разведывательной информации для сражающихся войск. Завершалось обучение присягой на верность Красной Армии.

Практически каждый из выпускников Военной школы становился сотрудником разведки, и почти все руководители ГКП числились в списках Разведупра. В военной школе оказались все знакомые нам лица: Ганс Киппенбергер из «Z-аппарата»; Вильгельм Цайсер, руководитель Военно-политической организации; Артур Ильнер, глава Военно-политической организации Восточной Пруссии и Иосиф Гуч, его коллега из Берлина, Оскар Мюллер, глава Военно-политической организации во Франкфурте и Альберт Шрайнер, ещё один из руководителей этой же организации.

Часть из них отправилась в Китай, где Москва прощупывала перспективы новой революции, однако большинство готовилось к возвращению в Германию. Там их ждали подготовленные советской разведкой хорошо замаскированные позиции.

Новую разведывательную организацию Разведупр решил создать в Германии в 1925 году, сразу после суда над Скоблевским. Целью разведки должна была стать германская промышленность, поскольку её продукция имела важное значение для советской обороны. Основное внимание было сконцентрировано на производстве железа и стали, химической, электротехнической и авиационной промышленности.

Разведупр использовал любые советские учреждения, имевшие связи с германской экономикой. Главным из них было торговое представительство в доме номер три по Линденштрассе (впоследствии номер 11 по Литценбургерштассе) в Берлине. В его списках числились основные агенты разведки. Люди Берзина работали также в его филиалах в Гамбурге, Кенигсберге и Лейпциге.

Появление торговых представительств стало следствием расширения торговли Германии с Россией. Им надлежало обеспечивать оперативное решение возникающих проблем и поддерживать связи с крупнейшими немецкими фирмами, заинтересованными в деловых отношениях с Россией. В то же время они стали центрами русской разведки и вели с Москвой шифрованную радиосвязь. Самым важным их подразделением был промышленный отдел, которым руководил военный атташе. Имелись и фотолаборатории, которые позволяли быстро снимать копии с похищенной секретной документации.

Сама планировка здания свидетельствовала о существовании в нем шпионского гнезда. Задний двор его примыкал к дому, выходившему на Риттерштрассе, который занимали два ювелира, братья Ловенштайн, получавшие деньги от Разведупра.

Тайные линии связи соединяли опорные пункты Разведупра с русско-германскими компаниями, среди которых были «Русско-германская транспортная компания», нефтяная компания «Дероп», «Русско-германская авиационная компания» (Дерулюфт) и банк «Гарантия и кредит, операции с Востоком» (Гаркребо). Входил в шпионскую организацию и берлинский офис советского информационного агентства ТАСС.

Германские коммунисты исправляли все упущения и дополняли работу русских. Информаторы из ГКП следили за каждым шагом руководителей германской контрразведки и присматривали за германскими промышленниками в торговых делегациях. Партия арендовала дома, в которые могли запросто останавливаться советские агенты и открывать там свой бизнес, служивший прикрытием для вновь прибывших сотрудников. ГКП позволяла Разведупру пользоваться её мастерскими по подделке паспортов, хотя формально они находились строго в ведении Коминтерна.

Функционер ГКП Лео Флиг управлял целой империей из ста семидесяти сотрудников, единственным занятием которых было снабжение коммунистических агентов фальшивыми документами, «легендами» и деньгами. Под рукой в любой момент были две тысячи паспортов и тридцать тысяч резиновых печатей. Флиг держал шесть мастерских, в которых хранилось 1, 7 тонны всяческих клише. Их филиалы можно было встретить практически в каждой европейской столице, а продукцией их пользовалось коммунистическое движение по всему миру.

Теперь советский шпионский центр в Германии был готов к активной деятельности и обладал разнообразным техническим арсеналом. Не хватало только сети из местных агентов. Пришло время выпускников Военной школы. В 1927–28 годах ученики Берзина, возглавляемые Гансом Киппенбергером, вернулись в Германию с намерением создать советскую разведывательную систему, которая станет в некотором роде уникальной.

Киппенбергер сгреб остатки старых подпольных «аппаратов» образца 1923 года в новую организацию, которую он именовал «АМ» (антимилитаристский) аппарат. В задачи его членов входило проникновение в полицию, рейхсвер и оппозиционные партии, саботаж любых акций, направленных против коммунистической партии. Одновременно контрразведовательный отдел АМ должен был препятствовать внедрению полицейских информаторов в партию и очищать её ряды от ненадежных элементов.

Самой главной частью их работы были рапорты или «ББ» (Betriebsberichterstattung — производственные донесения), которые вскоре стали неотъемлемой частью советской разведки. В 1923 году Киппенбергер выделил эту работу из «АМ» и поднял до статуса отдельной службы. Ее руководителем он поставил старого приятеля по гамбургским событиям Фридриха Бурде (псевдоним «Эдгар» или «Доктор Шварц»), который был главой ББ с 1929 года. До своего краха ББ оставались основным инструментом Разведупра для получения информации даже о самых незаметных германских фирмах и предприятиях.

ББ не слишком отличался от организации рабкоров, широко распространенного коммунистического движения, возникшего в России ещё во времена Ленина. Поскольку первоначально советская пресса испытывала нехватку подготовленных журналистов, редакторы ухватились за идею освещения волновавших народ событий путем набора добровольцев с заводов, фабрик и других организаций. Эти малограмотные помощники были известны как «рабочие корреспонденты». Помещения русских редакций вскоре буквально затопил поток сообщений, который создал неожиданную картину неприкрашенной русской действительности.

Вскоре эти репортажи привлекли внимание ГПУ, поскольку они вскрывали факты злоупотреблений на заводах и фабриках, противостояния партии и режиму, коррупции среди чиновников. Соответственно редакторы получили от тайной полиции приказ передавать им любой репортаж, в котором был хоть намек на разоблачения. В результате рабочие корреспонденты (а их в 1930 году было около двух миллионов) вольно или невольно стали служить ГПУ.

Поскольку европейские коммунистические партии привычно копировали любое русское нововведение, движение рабкоров дошло до Запада. Из инструмента внутреннего политического контроля за настроениями в обществе оно переросло в новый способ шпионажа. Только место ГПУ заняла разведслужба, место политических разоблачений — сообщения о производстве танков, поставках вооружения и новых технологиях военной индустрии. Эта форма шпионажа была неуязвима, ведь никакая власть не в состоянии запретить рабочему сообщать в газету или своей партии о событиях на его фабрике.

С немецкой тщательностью Киппенбергер и Бурде превратили ББ, который представлял собой их версию рабкоровской системы, в истинное искусство. Агенты ББ могли беседовать со своими приятелями на фабриках и просить их об услуге; каждый агент постоянно искал нужную информацию. В одном случае это могло быть содержание портфеля заказов на каком-либо заводе, в другом интересовались, идут ли на изготовление оборудования для России новейшие материалы, собирали сведения о поставках вооружения потенциальным противникам Советского Союза или данные о производстве ядовитого газа и артиллерийских снарядов.

Не осталось практически ничего, чем бы не заинтересовались германские организаторы из Разведупра. Они охотились за проектом «Линейного крейсера типа А» и чертежами авиационных двигателей из Авиационного исследовательского института. Автор одного из отпечатанных ББ вопросников хотел знать: «Располагает ли твоя фирма охраной или спецслужбой? Какова их численность? Сколько раз она сменяется? Как тщательно охраняются входы (а) — днем, (б) — ночью? Вооружена ли охрана? Если да, то чем? Для огнестрельного оружия назвать марку и калибр».

Постепенно хозяева ББ все больше посвящали свои опросники и инструкции вопросам военной промышленности. Рукописная инструкция из партийного центра, возможно, относящаяся к 1932 году, включала среди первостепенных задач все стратегические вопросы: передвижения и оперативные планы рейхсвера, то же самое о полиции и оборонительных формированиях, численности, тактике, состоянию подготовки военной техники.

Хотя вопросы ББ касались сферы, представлявшей интерес для России, ни один русский в поле зрения не появлялся. Информаторы с предприятий имели дело только с немцами, которые их завербовали. Они и не подозревали, что вся информация стекалась в центр ББ, которым руководил Бурде, или же к Киппенбергеру, которого к тому времени выбрали депутатом Рейхстага, а затем эта парочка передавала её своим хозяевам в Москву. Поначалу ими были братья Мацкевичи, а с 1929 года — начальник резидентуры Борис Базаров.

Киппенбергер и Бурде считали разумным скрывать от трех-четырех тысяч членов ББ заинтересованность русских в их работе. Информаторам просто говорили, что их сообщения будут использованы в подготовке к борьбе за диктатуру пролетариата, а значит в интересах партии. Впоследствии появился ещё один дополнительный довод — что все это пригодится в борьбе с фашизмом. Для более беспокойных товарищей, которые могли усомниться, стоит ли становиться предателем, у аппаратчиков была наготове более тонкая история. Информатора заверяли, что его работа поможет Советскому Союзу догнать западные страны в промышленном развитии. Всякий, кто отказывает Советскому Союзу в передаче западных производственных секретов, саботирует усилия пролетарского отечества и наносит ущерб делу мира. Записка, предназначенная арестованному члену ББ, объясняла: «Мы называем это технической помощью, а не шпионажем».

Мало помалу многие товарищи переставали испытывать страх перед шпионской деятельностью, усердные агитаторы постарались убедить их, что понятие предательства давно вышло из употребления. На заводах и фабриках, в лабораториях, фирмах и управлениях, на судоверфях и в мастерских тысячи и тысячи германских коммунистов начали охоту за секретами. Случилось так, что вся партия оказалась на службе иностранной разведки. Депутаты Рейхстага, такие как Иоганн Шеер, собирали сообщения агентов и передавали пакеты советским курьерам, провинциальные депутаты, вроде баварца Иоганна Хербста, вербовали информаторов; тайные кадры партии превратились в армию советских агентов.

Германская коммунистическая партия объединяла четверть миллиона членов, имела 27 газет, 4000 ячеек и 87 вспомогательных организаций, но главное, располагала подпольным аппаратом и разведывательной службой. Все это было не более чем «зарубежным отделом советской разведки» и существовало «исключительно для обслуживания целей советского государства», если говорить словами бывшего коммуниста Волленберга.

Рут Фишер утверждала, что «партийные кадры все больше чувствуют себя не представителями международной рабочей партии, а лишь правящей советской партии, тайными агентами иностранной державы». Каждый германский коммунист вынужден был присоединиться к подпольной борьбе на стороне Советского Союза, чтобы заниматься «систематической антимилитаристской работой» — так в 1928 году назвал шпионаж Шестой Всемирный Конгресс Коминтерна. Арестованный в 1931 году сотрудник ББ Гельмут Шмид изложил эту мысль ещё более недвусмысленно. Партия, как он сознался на суде, признает две формы промышленного шпионажа: академический, которым должен заниматься на своем предприятии каждый коммунист, и фактический, в котором использовались только особо надежные и умные товарищи.

Германия стала ареной самой массовой шпионской сети, какой мир ещё не знал. Каждый год приносил новые процессы над шпионами, практически каждый месяц судам приходилось сталкиваться с коммунистическими агентами. В октябре 1930 года на заводе «Грузон», магдебургском филиале «Круппа», была разгромлена сеть коммунистических агентов. Ее руководителем был инженер по фамилии Калленбах. В декабре 1930 года русский инженер Володичев и два его немецких помощника были арестованы на предприятии «Сименс и Хальске» за шпионаж по заданию Советского торгпредства. В январе 1931 года инженер Вильгельм Рихтер был задержан полицией предприятия «Цементный завод Полисиуса», Дессау, за кражу секретных документов для Советского Союза. В апреле того же года организация из двадцати пяти информаторов под руководством агента ББ Карла Динстбаха была раскрыта в Людвигсхафене. Они передавали в Россию информацию о многочисленных химических предприятиях южной Германии.

Сеть немецких агентов Советов стягивалась все плотнее, и наглость шпионов все нарастала. Как сообщала в апреле 1931 года «Баварише Штаатцайтунг» в одной немецкой фирме с 1926 по 1930 годы было обнаружено 134 случая шпионажа. В 1927 году только в судах разбиралось три с половиной тысячи случаев промышленного шпионажа, большинство из них в пользу Советского Союза. Между июнем 1931 и декабрем 1932 года было зарегистрировано 111 дел по измене родине, и снова большинство из них было связано со шпионажем в пользу Советского Союза.

Несмотря на неудачи, у Берзина были все причины радоваться результатам деятельности его немецких агентов. Для советской разведки оставалось все меньше секретов в германской промышленности и оборонном потенциале. Дэвид Даллин пишет: «Германский вклад в советский шпионаж за первое десятилетие его существования был огромен и количественно превосходил вклад всех других нерусских подразделений аппарата за границей, а по качеству — даже само русское ядро».

Берлин стал центром номер два для мировой системы шпионажа Советской России. Отсюда исходили приказы разбросанным по всему свету агентам советской разведки. Этот город стал центром для советской разведки во Франции, Голландии и Бельгии, там располагалась мастерская по изготовлению фальшивых паспортов и «полевой штаб» всего Коммунистического Интернационала. Все маршруты кончались в Берлине, откуда с Москвой поддерживался только один канал связи — через связного Коминтерна Ричарда Кребса.

Конечно, такие успехи были возможны только в государстве, стоящем на грани распада, которое хотя и пыталось отчаянно защищаться от тоталитаризма, но больше не могло полагаться на лояльность своих граждан. Более того, либеральные законы республики не способствовали эффективной борьбе с советской разведкой.

Главной целью разведки русских была промышленность, а германский уголовный кодекс признавал только военный шпионаж, так что единственное положение, по которому могли нести ответственность красные похитители промышленных секретов — это весьма растяжимые статьи о нечестной конкуренции. Поэтому максимальное наказание, которого мог опасаться пойманный шпион, не превышало одного года лишения свободы. Только в марте 1932 года «Декрет о защите национальной экономики» предусмотрел усиление наказания за передачу промышленных секретов посторонним лицам, и срок заключения возрос до трех лет.

К тому же довольно часто против слишком сурового преследования советских шпионов предостерегало Министерство иностранных дел. После Версаля Советская Россия была одной из немногих стран Европы, на чьи симпатии могла рассчитывать веймарская Германия. Стоило только германской разведке попытаться проследить связи какого-то выявленного шпиона с советским торговым представительством, как тут же вмешивались дипломаты с Вильгельмштрассе. Больше того, на каждое разоблачение торгпредство неизменно реагировало категорическим отрицанием каких-бы то ни было связей с провалившимися агентами.

Сыщики берлинской полиции вряд ли смогут забыть, что самому жестокому поражению в борьбе с коммунистической агентурой они обязаны именно вмешательству Министерства иностранных дел.

Это случилось весной 1924 года. В Штутгарте был арестован коммунист Ганс Бозенхардт, член террористического аппарата и работник советского торгового представительства. Двум полицейским из Вюртемберга приказали переправить его в Штаргард, Померания. Ехать пришлось через Берлин, где они опоздали на пересадку. Заключенный предложил своим конвоирам перекусить и скоротать время в одном уютном местечке на Линденштрассе. Полицейские не знали Берлина и понятия не имели, что этим «уютным местечком» является советское торгпредство. Едва они вошли в предложенное кафе, как Бозенхардт закричал:

— Меня зовут Бозенхардт, я здесь работаю. Эти двое — сотрудники полиции из Вюртемберга, они меня арестовали за измену и везут в Штаргард.

Он вырвался из рук опешивших конвойных и бежал. Тем временем сбежались русские, схватили полицейских и заперли в чулане.

Наконец-то у руководства берлинской полиции появилась возможность проникнуть в цитадель советского шпионажа. Под предлогом поисков сбежавшего Бозенхардта второго мая 1924 года полиция ворвалась в торгпредство и заняла все здание. Одну за другой обыскивали комнаты, вскрывали сейфы и конфисковывали документы. Глава торговой делегации Старков поспешил известить советское посольство, посол Крестинский отправился прямо в Министерство иностранных дел, стал протестовать против нарушения экстерриториального статуса представительства и полицию тут же отозвали. Обыск прекратили, всех арестованные советских сотрудников освободили.

Сокрушительное поражение на Линденштрассе ещё раз продемонстрировало беспомощность германской полиции в вопросах контрразведки. Закон был несовершенным, поддержка правительства формальной, и полицию лишили практически любой возможности проникнуть в сеть советского шпионажа. Поэтому с точки зрения Москвы берлинскую контрразведку вряд ли можно было считать серьезным противником. К тому же отвечавшие за контрразведку подразделения полиции (абверполицай — контрразведывательная полиция) и армии (абвер — военная разведка) испытывали нехватку сотрудников и средств.

Из-за антипатий левых демократов к ореолу власти и загадочности, присущих политической полиции, абверполицай могла заниматься своим делом только скрытно. С роспуском существовавшей до 1918 года политической полиции авберполицай официально прекратила свое существование, хотя фактически продолжала действовать в каждом полицейском участке под видом отдела 1А. Именно там следовало искать отвечавших за контрразведку сотрудников полиции.

Однако им приходилось постоянно сталкиваться с проблемами, поскольку на руководящем уровне не существовало единой организации, которая бы координировала все контрразведывательные управления или комиссариаты в различных полицейских структурах. Не существовало единого центрального органа для оценки полученной информации и использования её в совместных действиях. Просто в свое время договорились, что отдел 1А Берлинского полицейского управления должен создать что-то вроде центра анализа информации, но на неофициальной основе.

Военные сыщики были в несколько лучшем положении. После долгих колебаний и в нарушение Версальского мирного договора, запрещавшего Германии иметь военную разведку, для борьбы с вражескими шпионами в 1920 году была образована небольшая разведывательная группа под руководством майора Фридриха Гемпа. Она являлась частью военного министерства, но даже в там ей не разрешалось фигурировать под своим настоящим названием, и её именовали «абвер» (контрразведка), чтобы подчеркнуть оборонительные намерения. А в её офисе на Тирпитцуфер работали только три офицера Генерального штаба и семеро сотрудников из числа отставных офицеров. Этот скудный персонал вряд ли мог испугать громадную иностранную разведслужбу масштаба Разведупра.

Поэтому ни абвер, ни абверполицай не могли остановить наплыв советских шпионов. Фактически они оказались настолько беспомощны, что вынуждены были оставить формирование заводских охранных служб в руках частного капитала. Главный офис абвера в Восточной Пруссии, в Кенигсберге, был укомплектован единственным отставным капитаном, но тот был так озабочен польским шпионажем, что на сеть русских агентов не обращал внимания.

С самого начала абвер смирился со своей неспособностью проникнуть в советскую разведку, а абверполицай никогда не мог прозондировать сеть коммунистических агентов. Даллин считает, что «германская полиция была удивительно несведущей в деятельности различных советских органов». Они не знали ни адресов, ни состава подпольных коммунистических организаций. У них не было ни малейшего представления о сети информаторов ББ и связях советской разведки в Германии.

В 1932 году Берлинское полицейское управление на Александер-плац отправило в моабитский уголовный суд пятисотстраничный отчет о подпольных организациях ГКП и даже не заметило, что по пути он на некоторое время исчез в советском торгпредстве, где был сфотографирован. Долгие годы полиция считала центром коммунистического шпионажа офис ГКП в Карл Либкнехт Хаус, в Берлине и не обращала никакого внимания на издательство «Фюрер» на Вильгельмштрассе 131-2, под крышей которого скрывались «дюжина отделов Коминтерна и целая армия стенографистов, курьеров, переводчиков и сотрудников охраны».

Редко когда контрразведывательная служба было столь беспомощна перед напором вражеских шпионов. Однако впоследствии на сцену выступило экстремистское политическое движение, которое обещало Германии радикальные перемены и, самое главное, свободу от того, что они называли «большевистской угрозой». Власть в рейхе захватила партия Адольфа Гитлера.

Многие полицейские, обычно склонные к авторитаризму, уступили сладким посулам новых правителей, а большинство военных соблазнились националистическими настроениями нового режима. Нацисты обещали то, в чем больше всего нуждались полицейские силы республики: престиж, деньги, современные методы борьбы с преступностью и шпионажем, централизацию работы полиции, свободу от критики со стороны общественности и дипломатического вмешательства.

Больше того, новые хозяева Германии показали, что у них слово не расходится с делом. Практически за несколько месяцев они создали полицейский механизм, не знавший аналогов в истории Германии. Политическая полиция с её контрразведывательными управлениями, столь неохотно признаваемая при Веймарской республике, была выведена из-под руководства полиции и собрана в специальное управление с централизованным руководством — государственную тайную полицию или гестапо. Теперь она служила одному человеку и одной цели — поддержке диктаторской тирании фюрера.

Штаб-квартира гестапо в доме № 8 по берлинской Принц-Альбрехтштрассе стала центром охоты за политическими двурушниками и шпионами. С лета 1934 года гестапо образовало II отделение, а абверполицай — III-е. С тех пор эти стражи нового режима стали неотделимы друг от друга. Они раскинули над страной хитросплетенную сеть, их управления и филиалы в каждой провинции держали под надзором шпионов и врагов режима, контролировали границы рейха и следили за настроениями в обществе.

Никогда германская полиция не создавала такой тотальной системы контроля. Была создана изощренная система реестров и картотек для регистрации каждого возможного противника режима или потенциального шпиона. Тщательно рассчитанная система поиска должна была гарантировать, что ни один беглец не ускользнет от всевидящего ока гестапо. Главной задачей пограничной полиции, которая теперь вошла в состав гестапо, стал перехват беглых предателей и пытающихся перейти границу шпионов. Власть над концентрационными лагерями давала Принц-Альбрехтштрассе дополнительное оружие: нежелательных иностранцев до депортации можно было помещать в концлагеря.

Если кому и удавалось проскользнуть сквозь сети гестапо, ему предстояло пройти через строй ещё одних нацистских охранников режима — СД (Sicherheitsdienst — служба охраны). Стороннему наблюдателю служба СД с центром в Берлине и отделами, подотделами и аванпостами, раскинувшимися по всей стране, напоминало гестапо, однако её армия безвестных информаторов в каждой области жизни нации оказалась более эффективной и опасной.

Выражаясь словами одного из её руководителей, она была «универсальным инструментом против всех оппозиционных кругов во всех областях жизни».

Со временем аппарат нацистских репрессивных органов разрастался. Шаг за шагом победоносная полиция расширяла границы своей империи: в 1933–34 годах политическая и контрразведывательная полиция объединились для создания гестапо, в 1936 году гестапо и уголовная полиция слились в полицию безопасности (Sicherheitpolizei — Зипо), в 1939 Зипо и СД объединились в РСХА (Reichssicherheitshauptamt — Главное управление имперской безопасности). Таким образом экспансия полиции достигла своего пика.

Однако тем временем многие профессиональные сотрудники полиции, воспитанные в традициях уважения правовых норм, осознали, что новые правители заинтересованы не только в привычной защите государства от агентов и диверсантов. С какой-то завистью полиция наблюдала, что военная разведка (абвер) на Тирпитцуфер, получившая от режима ресурсы для существенного расширения своих функций, тем не менее в основном держалась в стороне от идеологических причуд новых властителей. Между руководством абвера и абверполицай существовали острые разногласия по поводу методов борьбы с противниками. Военные придерживались определенного кодекса поведения в делах секретной службы, в то время как на Принц-Альбрехтштрассе лозунгом дня стал преднамеренный отказ от всяких угрызений совести. На смену старым полицейским чиновникам шла фанатичная поросль диктатуры фюрера, натасканная в нацистских военных училищах и школах выполнять как роботы любой приказ, отданный командиром, даже если тот преступен. И главное — вновь прибывшие носили черную униформу СС, лидеры которого захватили власть над полицией и хотели превратить её в касту хозяев, независимую от партии и государства.

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, глава германской полиции с 1936 года, вместе со своим безжалостным помощником, группенфюрером СС (генерал-майором) Рейнхартом Гейдрихом, руководителем полиции безопасности и СД, отравили полицию ядом слепого тоталитарного мышления и развратили многих полицейских чиновников старой школы. Эсэсовское руководство полиции было одержимо безумными идеями неогерманского язычества и антисемитизма, постоянно проповедовало безжалостную ненависть защитников империи ко всем врагам государства и шпионам. И полиция нашла свое место в том мире жестокости, где любой политический оппонент считался извергом. Был он евреем или масоном, коммунистом или демократом — любой враг режима подлежал изгнанию из «народного общества».

Тем не менее, злейшими врагами оставались коммунисты, в нацистской терминологии получившие ярлык «большевиков» или «еврейских большевиков». Внутренняя инструкция гестапо 1937 года утверждала, что коммунисты — «враги народа» и «инструмент еврейства, которое таким образом нашло способ достижения своей цели — мирового господства».

В учебных курсах полиции коммунистов и их подпольные организации с каждым днем все больше представляли безличным «врагом», окарикатуренным до отвращения. Гиммлер без устали вбивал в головы своих полицейских, что в борьбе с коммунизмом «не может быть перемирия, только победители и побежденные, а поражение в этой борьбе означает гибель нации». Гейдрих провозглашал, что «годы ожесточенной борьбы в конце концов неизбежно должны отбросить врага на всех фронтах, уничтожить его и сохранить Германию от новых вражеских нашествий как с точки зрения расовой чистоты, так и духовно.»

И вот, распаленный всеми страстями новых крестоносцев, нацистский режим вступил в битву с советскими шпионами в Германии. То, что когда-то попытались сделать дилетанты из террористического аппарата, теперь гестапо и СД с тевтонской основательностью применили к своим коммунистическим врагам. Германия стала ареной сражения двух тоталитарных машин власти.

Первые нацистские выпады против коммунистической партии и её организаций оказались непродуктивными. Сразу же после захвата власти полиция и активисты нацистской партии вознамерились нанести коммунистам решительный удар. За поджогом рейхстага в ночь с 27 на 28 февраля 1933 года немедленно последовал чрезвычайный указ «О защите нации и государства», который стал сигналом для развязывания охоты на ведьм, направленной против коммунистов. Третьего марта 1933 года министр внутренних дел Пруссии Геринг сообщил своим полицейским, что «главная цель и направленность этого приказа состоит в том, чтобы данные им широкие полномочия в первую очередь следует использовать против коммунистов, а также против тех, кто работал с коммунистами, поддерживал и содействовал их преступным целям».

Под предлогом подготовки ГКП вооруженного восстания гестапо и другие полицейские силы разгромили партийные организации коммунистов. Все не успевшие скрыться депутаты рейхстага и местных выборных органов были арестованы. Тем временем полицейские отряды громили прокоммунистические организации и вламывались в местные отделения ГКП.

В конце февраля полиция наконец произвела налет на штаб-квартиру ГКП. Карл Либкнехт Хаус с его сетью тайных переходов и сложной системой сигнализации давно уже был главной целью берлинских ищеек. Тысячи коммунистов исчезли за колючей проволокой концлагерей, подвергаясь оскорблениям и издевательствам, без предъявления обвинений и официального ордера на арест. К апрелю 1933 года только в Пруссии число заключенных концлагерей достигло тридцати тысяч, и по крайней мере восемьдесят процентов из них были коммунистами.

Одновременно полиция заняла помещения германо-советских фирм и агентств, подозреваемых в укрывательстве советских шпионов. В конце марта во многих городах полиция произвела обыски в офисах нефтяного синдиката «Дероп», в начале апреля совершила налет на лейпцигское отделение советского торгпредства, а также произвела обыски в транспортных фирмах «Дерупра» и «Совторгфлот».

Однако с точки зрения контрразведки результаты этой обширной и энергичной программы оказались скудными: едва ли удалось выявить хоть одного шпиона. Сотрудник полиции сообщил историку Даллину: «Мы даже не могли установить личности этих субъектов. Сегодня она Клара, завтра Фрида, а в другом квартале города её зовут Миззи. Зачастую мы просто теряли след». В частной беседе даже Гиммлер признавал, что «долгие месяцы, если не годы, нам приходилось выполнять самую утомительную и скрупулезную работу, пока мы постепенно не сумели ликвидировать коммунистические подпольные организации, ряды которых постоянно пополнялись».

Агентов компартии было так трудно обнаружить, что нацисты стали выдумывать тайные организации коммунистов и подвергать репрессиям совершенно невинных людей. Полицейский инспектор Лотар Хаймбах, помощник начальника отделения гестапо в Дортмунде, вспоминает о деятельности в его антикоммунистическом отделе троих партийных фанатиков, которые постоянно фабриковали дела о «красных заговорах».

«Однажды вечером в ресторане, — сообщает Хаймбах, — у этих людей возникла идея раздуть до небес дело о некоем „аппарате“ и затем арестовать просто наугад несколько „врагов государства“. Впоследствии, когда они и в самом деле не смогут найти ни одного агента коммунистов или даже члена партии, в ход пойдут агенты-провокаторы, лишь бы придумать „аппарат“, чтобы потом его разрушить и обеспечить убедительную статистику для рапорта высокому начальству».

Подобное усердие вознаграждалось Гиммлером до тех пор, пока даже он не понял, что так называемые разоблачения секретных организаций были чистым вымыслом. В гестапо понимали, что сеть московских шпионов и информаторов они упустили. В секретных рапортах приходилось признавать, что полиция о тайных организациях ГКП полиция располагает весьма скудной информацией.

На самом деле силы красных провели тщательную подготовку к противостоянию наступлению нацистов. В начале лета 1932 года глава ББ Бурде и его преемник Вильгельм Бахник получили из Москвы указание готовить свои организации к захвату фашистами власти. Часть сети информаторов была законсервирована, подготовлены запасные явки, а самые ценные кадры снабжены фальшивыми документами. Руководителям приказали собрать документы и отправить все ненужные бумаги в Москву. Киппенбергер, глава АМ,[5] отобрал надежных людей, с которыми мог продолжать работу даже при нацистском режиме. Партия разбила свои кадры на группы из трех-пяти человек, способные выжить в атмосфере вражеского террора.

Жестокая и беспощадная кампания фашистского режима не смогла нанести коммунистической партии смертельного удара. Когда председатель партии Эрнст Тельман и его преемник Иоганн Шеер были арестованы, Вильгельм Пик и Вальтер Ульбрихт с руководством переехали в Прагу, где сформировали новый Центральный комитет и возобновили подпольную борьбу с нацистами. Так называемые «старшие советники» снова проникли в рейх для реорганизации нарушенной системы партийных организаций. К концу 1933 года лидеры партии считали ситуацию в гитлеровской Германии настолько спокойной, что позволили старшим товарищам в Берлине (Рембте, Маддалене и Штамму) сформировать «штаб-квартиру ГКП в национальном масштабе».

Киппенбергер также продолжил свою работу. В эмиграции в Праге он быстро создал курьерскую сеть для оставшихся в Германии членов АМ и ББ, снова приведя свою разрозненную организацию в действие. Глава ББ Бахник, также бежавший в Прагу, разместил своих информаторов главным образом в западных индустриальных областях Германии: одна организация ББ под руководством Генриха Формера занималась заводами Круппа в Эссене, вторая Германа Глогглера — заводами ИГ Фарбен в Хохсте, а третья под руководством Ганса Израеля базировалась в районе Дюссельдорфа.

СД вынуждена была констатировать «рост активности саботажников». Летом 1934 года её отдел безопасности сообщал Гиммлеру, что «все ещё действующие марксисты являются опытными конспираторами. С каждым днем становится все труднее держать их деятельность под постоянным контролем, обнаруживать и уничтожать „почтовые ящики“, склады, а также резервные группы и внедряться в их организацию».

Тем не менее гестапо преуспевало в совершенствовании своей системы надзора и слежки, а также в умении туже стягивать сети вокруг врагов. Коммунистические агенты столкнулись с постоянно усложнявшимся механизмом раскрытия преступлений. Каждое отделение гестапо должно было вести картотеку «А», дающую полный обзор всех известных врагов режима. Группа А 1 включала в себя «дополнение к наиболее опасным предателям партии и государства, главным образом диверсантов, функционеров и агентов ББ или АМ аппаратов». Не было ни одного коммуниста, не угодившего в какую-нибудь картотеку гестапо. Если известный коммунист исчезал из поля зрения, его имя автоматически появлялось в гестаповском «Списке сбежавших».

Если существовало мнение, что беглец все ещё находится в Германии, он становился добычей спрута системы тотальной слежки. В охоте должен был участвовать каждый полицейский участок. Так предписывал целый ряд официальных руководств и пособий для розыска, таких как «Обозрение германской уголовной полиции» (список совершенных преступлений), «Официальный список германской уголовной полиции» (перечень лиц, на которых выписан ордер на арест), «Список запросов по местопребыванию» (лица, чье местожительство необходимо выяснить) и наконец, картотека «Г» (список лиц, которых следует скрытно держать под наблюдением). Самым важным справочником сыщиков был «Секретный список», ежемесячно издававшийся управлением контрразведывательной полиции. Он содержал все подробности и детали о разыскиваемых агентах — словесный портрет, профессия или занятие, образцы почерка, фотографии, список знакомств.

Методология антикоммунистической охоты на шпионов являлась главным образом делом рук полного коренастого баварца, который внес в свою работу необычную комбинацию хитрости, способности вникать в малейшие детали и жестокости. Даже до 1933 криминалинспектор Генрих Мюллер, а ныне гауптштурмфюрер СС и глава «коммунистического» отдела гестапо, имел репутацию фанатичного антикоммуниста.

Еще молодым офицером уголовной полиции в должности помощника в штаб-квартире полиции Мюнхена ему приходилось расследовать убийства коммунистами мюнхенских горожан в последние дни существования «Красной» республики в Баварии. Этот опыт он никогда не забудет.

Розыск ушедших в подполье коммунистов стал его профессией, и несколько лет он руководил «коммунистическим» отделом в Шестом отделении штаб-квартиры мюнхенской полиции. Эта работа сослужила ему хорошую службу, когда в 1933 году ему, католику и демократу правого толка, срочно потребовался некий обеляющий документ, который дал бы возможность продолжить профессиональную карьеру в Третьем рейхе. Он прилежно составляет для своих новых хозяев «целый ряд объемистых отчетов по структуре коммунистической партии, начиная от „Союза Спартака“ и кончая Центральным комитетом в Москве». Его секретарша Барбара Хельмут вспоминает, что в этих отчетах «он изложил все, что знал, о целях коммунистической партии, её недавней подпольной деятельности, методах руководства агентами из-за рубежа и т. д.»

В результате Мюллер привлек внимание Гейдриха, и человек, ещё недавно бывший убежденным антинацистом, вскоре стал одним из его самых беспринципных и раболепных сотрудников. Когда СС стало руководить гестапо, Гейдрих забрал своих сотрудников в Берлин; с каждым разом Мюллеру поручали все более ответственную работу, пока он не стал главой гестапо в штаб-квартире Зипо, получив таким образом пресловутую кличку «Мюллер-гестапо».

Со временем он собрал вокруг себя банду антикоммунистических ищеек, которой впоследствии удалось покончить с «Красной капеллой». Фридрих Панцингер, друг и соратник Мюллера, был командиром дивизии, Карл Гиринг из Мекленбурга — криминалкомиссаром в «коммунистическом» отделе, бывший фармацевт из Алленштайна Хорст Копков создал в гестапо свою собственную службу для борьбы с коммунистическими диверсантами, берлинец Йоганн Штрюбинг специализировался на советских радистах и парашютистах. Из них стало складываться ядро охотников за коммунистическими шпионами.

Решительный прорыв в борьбе с сетью красных агентов обеспечило одно нововведение гестапо. Служба Мюллера создала подотдел «N» (Nachrichten-информационная разведка; представленный в каждом управлении гестапо, он располагал собственными агентами для внедрения в подпольные организации коммунистов. Особенно важным представлялся тот факт, что часть этих агентов действовала за рубежом, главным образом во Франции и Чехословакии, где они нашли способы проникнуть в руководство местных коммунистических организаций.

Постепенно перед Мюллером развернулась картина сплетенной Москвой паутины: курьеры, конспиративные квартиры, резиденты и «почтовые ящики». Гестапо было известно, что родившийся в Новгороде-Волынском Райнгольд Мартин был «советским курьером, нелегально перешедшим 6 августа 1936 года границу Германии, а Лео Рот, член „АМ-аппарата“, почти неизменно „путешествует“ вторым классом экспресса и берет с собой ярко-желтый кожаный чемодан.

Гестапо знало все о „Хуго“: „организатор подпольной коммунистической разведсети в Праге, рост 172–175 см, возраст 30–32 года, черные волосы, зачесанные налево, лоб средней высоты, удивительно голубые глаза, средних размеров, чуть крючковатый нос, красивые полные губы, женственная внешность“.

С такой четкой информацией гестапо вряд ли понадобилось бы много времени для ликвидации подпольной шпионской организации Москвы. В начале 1935 года была уничтожена сеть информаторов ББ на заводах Круппа, в марте произведена облава в штаб-квартире коммунистической партии, в мае схвачен Израэль, местный руководитель ББ, и Карл Тутас, глава АМ в земле Нижний Рейн, а впоследствии Хольцер, функционер ББ в Магдебурге.

Теперь уже мастерские ГКП и Коминтерна по подделке паспортов не могли чувствовать себя в безопасности. Полиция раскрыла две большие мастерские, и главные специалисты, Рихард Гросскопф, Карл Вин и Ревин Колберг, угодили в концлагерь. Но на Принц-Альбертштрассе все же вынуждены были признать, что „предположение полиции, что удалось разрушить всю организацию по подделке паспортов, ошибочно. В двух местах в больших количествах были захвачены: два набора копий печатей, фальшивые паспорта, настоящие паспортные бланки и другие материалы. Однако, как стало известно, такое же количество подобных материалов хранилось ещё в одном месте“.

Рядовые члены партии тоже оказались под угрозой. Гестапо осенила идея проследить систему распределения коммунистической литературы, поступающей из-за рубежа. „В результате этих мер, — как сообщало гестапо, — была парализована работа крупных организаций коммунистов, а их члены получили различные сроки заключения“. Оставшиеся коммунисты, которым удалось избежать ареста, были до смерти запуганы.

Руководство Компартии в изгнании и московские лидеры сделали свои выводы. В конце октября 1935 года руководители ГКП встретились на московской окраине в Кунцево для проведения Четвертой партийной конференции. В целях маскировки она получила известность как „Брюссельская конференция“. На ней решено было распустить существующую в Германии сеть агентов и заменить их небольшими группами под руководством „инструкторов“ (коллективное руководство в каждом секторе было установлено в 1937 году). „Инструкторы“ действовали из-за границы и отвечали за одну из областей рейха. „Центр“ первоначально находился в Праге, а затем в Стокгольме, и занимался Берлином и центральной Германией, „Север“ расположился в Копенгагене и отвечал за балтийское побережье и Силезию, „Юг“ — в Швейцарии, „Саар“ — во Франции, „Юго-Запад“ из Брюсселя занимался средним Рейном, а „Запад“ в Амстердаме отвечал за индустриальную зону на западе Германии, включая Бремен.

Киппенбергер протестовал против уничтожения дела его жизни, но Ульбрихт, выходивший на первые роли в качестве советского агента номер один, настоял на своем. В любом случае русские уже потеряли веру в способности Киппенбергера и его АМ. Его голландское отделение в Амстердаме сотрудничало с британской разведкой, что в глазах Советов являлось смертельным грехом. В ноябре 1935 года Ульбрихт отправил в Амстердам Вильгельма Кнохеля, выпускника Ленинской школы и члена Z-аппарата (диверсии), которому доверял, и отстранил „предателей“, включая „инструкторов“ Эрвика Фишера, „Хайнца“ и „Мартина“.

Русские начали работать с Ульбрихтом. Даже советской разведке пришлось признать, что эффективная работа в Германии больше невозможна. Приблизительно во время работы конференции „проверяющий“ доктор Рабинович покинул Москву с целью ликвидации организации, бывшей когда-то предметом гордости советской шпионской империи в Германии. Он распустил организацию ББ по промышленному шпионажу и заморозил деятельность всего „аппарата“. Даже само его название было вычеркнуто из словаря разведки. В довершение ко всему Рабинович ликвидировал базы Разведупра в Германии.

От мощной структуры различных аппаратов» и тайных организаций осталось только 25 агентов и связников. Рабинович распределил их по всей стране и взял с них обещание продолжить работу на советскую разведку. В начале 1936 года, перед возвращением в Москву, он встретился с руководством своей рухнувшей надежды, но уже в Копенгагене, поскольку больше не считал Германию достаточно безопасной. Там он дал сигнал к началу самой крупной эвакуации за всю историю советского шпионажа.

Это был печальный исход. Команда Разведупра переехала из Германии в Голландию и Францию, откуда могла наблюдать за развертыванием программы вооружения Третьего рейха. Западноевропейское бюро Коминтерна перебралось в Копенгаген и Париж, организация по изготовлению фальшивых документов, или точнее её остатки, нашла свое убежище в земле Саар, все ещё остававшейся под международным контролем, но долго там не задержалась и переехала во Францию, где пополнилась агентами Коминтерна, Разведупра и пражскими изгнанниками.

Крах советской агентуры стал абсолютным, а тем временем её хозяева в России были втянуты во внутренние распри. За бесплодные восемнадцать месяцев с того момента, как Рабинович свернул деятельность разведки в Германии, лучшие кадры разведки коммунистов нашли конец в жерновах сталинской мельницы смерти.

Борьба за власть в Советском Союзе привела к вспышке старой вражды между тайной полицией и разведкой. Иосиф Сталин принимал все более жесткие меры для сохранения своей личной диктатуры и уничтожения любого реального или возможного противника в партии, государстве и вооруженных силах. Для этой цели в качестве смертоносного оружия он все активнее использовал тайную полицию. Она тем временем была ещё раз переименована и получила беспрецедентную полноту власти.

В июле 1934 года ГПУ стало ГУГБ (Главное Управление Государственной Безопасности), образовав особое подразделение НКВД. Возглавляемое Николаем Ежовым, оно утопило в волнах террора всякую оппозицию. Ежовский террор обрушился и на трех традиционных соперников: тайную полицию, Разведупр и Коминтерн. Недоверчивый мизантроп из Кремля подозревал их руководителей в заговорах против своей особы. Вскоре «глава торговцев подозрениями» из ГУГБ приготовился нанести им смертельный удар: в июне 1937 года был смещен самый влиятельный человек в Красной Армии, маршал Тухачевский, а председатель Коминтерна Зиновьев к тому времени уже предстал перед судом. Вместе с ними были почти полностью уничтожены их подпольные организации.

Один за другим от рук палачей тайной полиции пали руководители разведки: Берзин и его преемник Урицкий, создатель Коминтерна Пятницкий и его заместитель Миров-Абросимов, советский военный атташе в Лондоне генерал Путна, руководитель Разведупра в Швейцарии Игнаций Райс. Сотням разведчиков приказали вернуться в Россию и затем расстреляли, тысячи были арестованы.

Не избежали этой участи и руководители германских «аппаратов». Киппенбергера объявили немецким шпионом, арестовали и расстреляли. Та же самая участь была уготована Москвой главе паспортного аппарата Флигу, заместителю Киппенбергера Роту, руководителя старого «М-аппарата» Эберлайну. Типичной для многих аппаратчиков стала судьба начальника старого ББ. Он руководил разведывательной сетью Разведупра в Скандинавии, когда получил приказ вернуться в Москву.

— Я не рвусь на встречу со своей смертью, — сказал он, — но у меня нет выбора.

И он был расстрелян.

Только те, у кого хватило мужества сбежать на Запад, смогли уцелеть от ежовского террора, хотя и временно. Глава западноевропейской резидентуры генерал Кривицкий сбежал в Америку, также поступил генерал разведки Орлов, глава турецкой резидентуры Агабеков укрылся в Бельгии. Но ищейки ГУГБ терпеливо преследовали свою дичь: в марте 1938 года похитили Агабекова, а в феврале 1941 года Кривицкий при подозрительных обстоятельствах (предположительно самоубийство) скончался в номере вашингтонского отеля.

Советская шпионская организация сделала себе харакири. Остатки Разведупра перешли под руководство ГУГБ и стали подчиняться Комиссариату внутренних дел. Теперь гестапо могло вычеркнуть из списка имена своих самых серьезных противников.

Уже 22 марта 1937 года гестапо отметило «тенденцию некоторого снижения открытой, равно как и нелегальной активности коммунистов в Германии». Последовал и комментарий: «Германия больше не является главной целью Коминтерна и советской политики. Третий Интернационал из-за отсутствия соответствующе подготовленного персонала не сможет быть одинаково активным во всех странах одновременно».

Разведупр исчерпал свои возможности в Германии — по крайней мере временно.