Пасхальные яйца

КТО-ТО УМЕР

Вечером, он уже протопил печку, отужинал, сидел читал книжку, постучала в дверь соседка с дачи напротив.

— Ой, как у вас тепло! — воскликнула с порога, а потом уже. — Добрый вечер! — И затараторила. — Вам от жены привет. Она мне позвонила, знала, что я еду, просила заглянуть к вам, посмотреть, как вы тут переносите эту холодрыгу, хватило ли наколотых дров, а то ведь вам с вашей стенокардией махать топором нельзя.

— Спасибо, все нормально, — ответил он сухо. — Дров еще на неделю хватит, как минимум.

Он недолюбливал эту соседку. Пышнотелая большеглазая крашеная блондинка, чуть за сорок, считающая себя неотразимой. Как же, уже по третьему или четвертому разу замужем! Она приехала откуда-то из провинции, довольно быстро освоилась в Москве, завела свой бизнес, но, видно, некрупный, потому как купила стандартный участок в шесть соток в их скромном садовом товариществе за сотню верст от столицы, в то время как настоящие крутые бизнесмены возводят себе замки из красного кирпича. Правда, машина у нее имелась. Какая-то подержанная иномарка. Он в машинах совсем не разбирался. Мог разве что «москвич» отличить. У сына тот был. Впрочем, почему был? Он и сейчас есть. Правда, ездить на нем нельзя. В позапрошлом году сын попал в аварию, сам отделался царапинами, а машину здорово покалечил. На ремонт денег никак не наскребет. На зарплату инженера не больно разгуляешься. Невестка вообще библиотекарем работает, ее получки хватает фактически лишь на проездной билет да еще за квартиру заплатить.

Зарядившие неделю назад дожди раньше обычного закрыли дачный сезон. Он да сторож остались в поселке. Жена затеяла ремонт, а паркетчик пол отциклевал, но лаком не успел покрыть, запой у него начался, полмесяца как не просыхает. Вот и вынужден он торчать здесь в эту мокрядь. Соседка, та через день другой сюда наезжает, чтобы проконтролировать, как идет сооружение камина. Облагораживает типовой садовый домик эпохи раннего Застоя. С его женой у нее нормальные отношения. Жена умеет ладить с людьми, не то, что он. Нынче принято подобных ему некоммуникабельными называть, а по-русски, значит, бирюк. Вот и сейчас понимает, что надо бы предложить даме присесть, а то и чайком угостить, как требуют правила хорошего тона, он же сидит, насупившись, как сыч, и по лицу, наверное, нетрудно прочитать: «И чего ты, милая, приперлась и когда, наконец, уберешься?».

Соседка, видно, догадалась, что ее визит ему в тягость, улыбнулась смущенно:

— Ну, раз у вас все нормально, я так вашей жене и передам. Никаких поручений ей не будет?

— Нет, спасибо, никаких, — буркнул он.

— Ну, я тогда пошла, — соседка взялась было уже за ручку двери, но неожиданно обернулась и, почему-то понизив голос, произнесла. — Вы уж извините, жена ваша колебалась, стоит ли вам сообщать об этом. — Она сделала небольшую паузу и почти перешла на шепот. — У вас кто-то из товарищей умер.

— Что-что? — переспросил он, не сразу осознав смысл услышанных слов.

— Товарищ ваш какой-то скончался, — уже в полный голос заговорила соседка. — Сегодня были похороны. Жене вашей об этом поздно сообщили, только вчера вечером. Так что вас известить у нее не было никакой возможности. Но, может, это и лучше, сказала она, с вашим здоровьем на такие мероприятия ходить вредно.

— Постойте, постойте! — заволновался он. — А жена сказала, кто умер-то?

— Нет, — пожала плечами соседка. — Когда она звонила, ее голос мне показался грустным. Я спросила, чего это у вас такой грустный голос. Она и сказала, что умер ваш товарищ, сегодня были похороны. И добавила еще, что это, может, и лучше, что ей поздно сообщили, и у нее не было никакой возможности вас известить, а то б вы сорвались отсюда, а вам с вашим сердцем лишние волнения совершенно ни к чему.

— Почему же она не сказала, кто умер? — Этот вопрос он адресовал самому себе, но произнес его вслух, и соседка поспешила ответить:

— Так она ж не хотела вас понапрасну тревожить. На похороны-то вы все равно уже опоздали. А я не стала ее спрашивать, кто конкретно покойник. Я ж никого из ваших друзей не знаю. Жена приедет в пятницу, расскажет вам все подробности. Если б похороны завтра были, и вам бы захотелось на них присутствовать, я бы, конечно, подбросила вас до Москвы. Только без собаки. На сутки заперли б ее здесь, ничего б с ней не случилось.

Он сидел, обхватив голову руками, и тупо смотрел в пол.

«Какая же ты дура! Господи, какая дура!» — было дикое желание выкрикнуть эти слова. Но он сдержался и вместо этих справедливых слов выдал банальную фразу:

— Снаряды рвутся рядом.

— Ой, кажется, вы расстроились?! Ой, зря я, наверное, вам про эти похороны сказала! — скосоротила виноватую гримасу соседка. — Да вы уж так не убивайтесь! Все под Богом ходим. А еще думаю, это я так поняла, что товарищ у вас умер, а жена ваша говорила, вроде, про знакомого. Просто знакомого. Это ж совсем другое дело, правда?!

Она выпучила на него свои глупые телячьи глаза, ожидая, что он согласится с ее резоном.

— Да, да, конечно, — машинально проговорил он. Сейчас у него было только одно желание, чтобы соседка побыстрее исчезла с глаз долой.

«Боже, какая же ты дура! — повторял он про себя. — Какая дура!».

Наконец она ушла, и он остался один. Не считая, разумеется, собаки. Топаз лежал у его ног, изредка посматривал вопрошающе, мол, чего это ты, хозяин, загрустил, я же рядом, и мы оба сыты и в тепле. Тогда он наклонялся, трепал тихонечко собачий загривок и вздыхал: — Такие, брат, дела. Кто-то умер, а мы и не знаем, кого оплакивать. Правильно ты эту дуру облаял тогда. Это ж надо сообразить: кто-то умер. Как будто в трамвае кто-то на ногу наступил. А кто именно, не все ли равно. Кто-то!