Пастырь

23

Жители Гудамакарского ущелья были оповещены о решении хевской общины и изъявили горячую готовность участвовать в поисках убийцы, тем более, что убийство произошло в их общине, и позор этого злодеяния пятнал их честь.

Тогда народ постановил созвать на Бурсачирском плато сход трех общин – хевской, снойской и гудамакарской.

И вот однажды к Бурсачирскому ущелью стали стекаться жители окрестных сел; из ложбины они поднимались прямо на гору, где совершилось преступление и где, как молчаливый упрек, стояло опустевшее жилище Онуфрия.

Весь народ собрался. Недоставало только Джмухи Джалабаури, самого справедливого судьи и самого глубокого старца во всех трех общинах. Собравшиеся беседовали о Джмухе, удивлялись, отчего он опоздал, говорили о том, что стар он стал и немощен. Но вот появился Джмуха. Он шел медленно, спокойно, опираясь на палку. Лицо его дышало умом и добротой, хотя веки смыкались сами собой от старости и утомления.

Все приветствовали его почтительно, с любовью. Джмуха не преминул ответить на приветствие стихами:

– Что ты, что ты, Джмуха! – обступили его собравшиеся. – Ты учишь нас уму-разуму, ты наш судья!

– Не говори так, Джмуха, не огорчай нас! – возвысил голос один из старцев.

закончил он стихами.

Сход открылся. Все были озабочены тем, чтобы поскорее найти убийцу. И все-таки поднялись горячие споры. Джмуха успокаивал самых неспокойных, вносил порядок и ясность в суждения. Наконец было решено, что надо искать преступника всячески и всюду, в горах и в долинах.

– Глас народа – глас божий! – заключил Джмуха. – Народ хочет – значит, он может. Ищите, и да поможет вам бог…

И вдруг какой-то неизвестный человек подошел к собравшимся. Все расступились перед ним. Он опустился на колени. Вид его был ужасен, обрывки одежды, местами скрепленные ремешками из тонкой древесной коры, висели клочьями на его нечеловечески исхудавшем теле. Тревожно-скорбные глаза дико блуждали. Волосы и борода, как будто ни разу не тронутые бритвой и ножницами, растрепались, свалялись и придавали его облику что-то звериное. На него было жутко и жалко глядеть… Никто не мог признать его… Кто он, откуда явился, чего ему надо на этом сходе?

– Кто ты, человек? – первым нарушил молчание Джмуха.

– Кто я? – глухо переспросил неизвестный, – я грешник, заслуживающий наказания… – голос его оборвался, лицо мучительно перекосилось, и он, закашлявшись, сплюнул кровавой слюной.

Народ хранил молчание и ждал.

– Я пришел, чтобы принять наказание… Имя мое вам не надо знать. Я все потерял, мое имя давно умерло и погребено. Для чего вам имя? Я убил Маквалу, я погубил Онуфрия. Этого довольно для вас…

Все слушали, оцепенев.

– Вы молчите? Онемели от ужаса? – горько засмеялся неизвестный. – Вот смотрите, глядите все, как низко может пасть человек! Только не смейте молчать! – воскликнул он. – Ударьте, убейте, прикончите меня! А может быть, я не достоин даже смерти? Может, вам жаль осквернять оружие? Тогда забейте меня камнями, – ведь камней-то много в горах! Камней, камней! – исступленно закричал он, ударив себя кулаками по голове.

– Замолчи, несчастный! – остановил его Джмуха. – Расскажи, как ты сделал это, не вводи нас в новый грех.

– Я убил Маквалу, и вы должны мне отомстить! Хотите услышать мое имя? Онисе зовут меня.

– Ты знал Онуфрия? – сурово спросил его Джмуха.

– Знал ли я Онуфрия? Да ведь он был духовным отцом моим, я исповедывался ему, сознался, что я убил Маквалу, но он отпустил мне грехи… причастил меня… и он сохранил в тайне исповедь мою… О-о! Он был божий человек. Разве он мог выдать тайну?

– Отойди от нас, Онисе! – приказал Джмуха, – мы должны решить твою судьбу.

Долго длился совет теми. Перед ним предстал полуразрушенный, падший человек, и человек этот был тот самый Онисе, который когда-то считался гордостью теми и самоотверженно служил братьям своим и общине. А теперь он был жалок, сломлен жизнью, стыдился солнечных лучей.

– Онисе! – позвал его наконец Джмуха. – Подойди сюда и слушай.

Онисе вошел в середину круга и опустился на колени.

– Из-за тебя мы потеряли нашего благодетеля, нашего любимого отца и наставника.

– Убейте меня и помогите ему! – воскликнул Онисе.

– Нет, Онисе, ты слушай решение теми! – прервал его Джмуха. – Народ решил не выдавать тебя. Община сама будет просить подарить ей жизнь Онуфрия, помиловать его… Если бы ты предстал перед теми непреклонным в своем преступлении, сильным и здоровым, теми показал бы тебе свою мощь и достойным образом наказал бы тебя. А теперь – что же? Ты сам повержен в прах своими деяниями… Но теми не может принять тебя! Уходи и живи, как хочешь, где хочешь. Ты останешься по-прежнему отверженным от теми…

– Горе мне! – воскликнул Онисе. – Что дарит мне ваша доброта? Для чего мне жизнь? Убейте меня, спасите Онуфрия!

Народ молчал и слушал его.

– Я любил Маквалу, – тихо и скорбно продолжал Онисе, – любил и ждал счастья… Но жизнь обманула меня. Сердце мое обезумело, ожесточилось, кровь забушевала во мне… Не мог я уступить Маквалу другому, убил ее… Думал, – убью и найду покой. Но отомстил мне бог… Все мои дни отравлены, сердце полно ядом… Для чего мне есть, пить, спать, бодрствовать, ходить по земле? Все кажется мне одинаково черным, скорбным и горьким… Вода, вода проклятая, – почему и у нее изменился вкус? Не могу смотреть на солнце, не смею взглянуть на луну, – стыдно!.. Стыдно мне!.. Своей собственной тени стыжусь… Встретил Онуфрия… Он причастил меня… Я все ему рассказал, во всем открылся в исповеди… Но и это меня не спасло. И вот я перед вами. Вот вам мое сердце!.. Спасите Онуфрия, убейте меня!.. – Онисе упал на землю, губы его еще шевелились, он хотел говорить, но силы изменили ему.

И в это мгновение в толпу ворвался, как барс, человек с налитыми кровью глазами. Он подскочил, к Онисе, приподнял его за ворот и воскликнул:

– Посмотри на меня! Это ты лишил меня покоя… Ты опозорил мой очаг, ранил мое сердце… Ты любил Маквалу? Да, но и я любил ее, любил больше, чем ты… И ты убил ее, мою Маквалу и… Чего ты просишь у теми? Ты убил мою Маквалу, кровь за мной, и я отомщу! тебе сам!

– Убей, убей! – Онисе обернулся к нему и с улыбкой подставил ему грудь.

Блеснул клинок. Народ кинулся к ним с криками: «Смерть предателю!» и схватил Гелу, стиснувшего в руке окровавленный кинжал. У ног убийцы лежал пронзенный в грудь Онисе. Жизнь еще не угасла в нем, он извивался на земле, силился приподняться, невнятные звуки слетал» с его губ.

– Да простит тебе бог, Гела! – с усилием прошептал он, весь затрепетал, вытянулся и застыл навеки.

Безмерна была дерзость Гелы, он преступил все обычаи и права теми, на глазах у всего народа убил человека, добровольно представшего перед судом общины. Смертельно оскорбленный теми угрожающе шумел.

– Убить, растерзать! – кричали в толпе.

Несколько человек держали дрожащего, бледного Гелу, с перекошенным от ужаса лицом.

Один Джмуха сохранял спокойствие и самообладание. Он призвал толпу к молчанию и обратился к ней:

– Люди общины! – начал он. – Столбы наши пошатались, небо вот-вот обрушится на нас. Что мне сказать вам, что посоветовать? – говорил он дрожащим голосом. – Чувствую, что убывает сила теми. Где былая незыблемость наших обычаев, наших нравов?… Слезы и вопли не помогут нам. Вы сами видели, что совершил Гела. Но для чего нам еще одна смерть? Его кровь не смоет с нас позора, не спасет нас от бедствий.

– Нет, невозможно! – прервали его из толпы. – Гела должен умереть! Смерть ему, смерть! – угрожающе нарастали голоса. – Гела опозорил нас, ничто не спасет его oт смерти!..

– Братья! – еще раз возвысил голос Джмуха. – Если бы Гела был моим сыном, я сам не пощадил бы его, убил собственными руками, потому что он чужой нам, он не похож на горца… Но я не мог решить этого без вас… Глас народа – глас божий! Пусть будет по-вашему! Вам принадлежит вся жизнь моя до последнего вздоха, и ваше решение для меня закон. Смерть Геле! И пусть будет его смерть устрашением для всякого, кто преступит законы общины!

– Забьем, забьем камнями! – грозно закричали в толпе, и люди с камнями в руках надвинулись на Гелу. Глухой грохот кидаемых камней слился с ревом толпы. Взвился столб пыли.

Потом сразу все стихло. Опустив головы и не оборачиваясь назад, люди поспешно уходили с места казни, с торжественным чувством выполненного тяжкого долга.

Нерушимая тишина спустилась на поляну, где еще недавно бурно волновался народ. Ветер рассеял взметенную пыль. И тогда открылся холм из камней. Под ним лежал прах Гелы, казненного народом за измену своему теми.

Прошли годы. Община получила извещение:

«Пастырь Онуфрий помилован. Но помилование не застало его в живых. Он скончался незадолго до получения бумаги на месте».