Паутинка Шарлотты

Глава 22. Теплый ветер

Итак, Вильбур вернулся домой, в хлев, на свою любимую навозную кучу. Вид у него был необычный: на шее висела почетная бронзовая медаль, а во рту он держал драгоценный мешочек с паучьими яйцами.

«В гостях хорошо, а дома лучше», — подумал Вильбур, пряча в укромный уголок мешочек, из которого должны появиться на свет пятьсот четырнадцать деток Шарлотты.

В сарае хорошо пахло. Все его друзья: и овцы, и гуси — были рады его приезду. Гуси шумно приветствовали поросенка:

— Наш бо-га-га-га-гатырь с га-га-га-гастролей вернулся! Мы го-го-го-гордимся тобой!

Мистер Цукерман снял у Вильбура с шеи медаль и повесил ее в хлеву на гвоздик, на самое видное место, чтобы она всем бросалась в глаза при входе, да и сам поросенок мог любоваться ею сколько захочет.

Все последующие дни ничто не омрачало существования Вильбура. Он вырос до невероятных размеров и уже больше не боялся, что его зарежут. Вильбур твердо знал, что мистер Цукерман будет его кормить и поить до самой смерти. Поросенок часто вспоминал Шарлотту. Несколько ниточек от ее старой паутины все еще висело в дверном проеме. Каждый день Вильбур с грустью смотрел на порванную, опустевшую паутину, и у него к горлу подкатывал комок. Ни у кого на свете не было такого замечательного друга, как у него: любящего, преданного и умного.

Осенние дни становились короче, Лерви принес из огорода кабачки и тыквы и сложил их на полу в сарае, чтобы они не начали гнить от ночных заморозков. Клены и березы оделись в пестрый наряд, и от ветра, раскачивавшего деревья, разноцветные листья по одному слетали на землю. На лугу, там, где росли дикие яблони, вся земля была усыпана мелкими красными падалицами, и овцы подбирали их языком. Гуси тоже клевали спелую мякоть, а ночью приходили лисицы и обнюхивали палые яблочки.

Однажды вечером, перед Рождеством, выпал снег. Он покрыл крыши домов и сараев, лег на поля и леса. Вильбур никогда раньше не видел снега. Утром он вышел на двор и забавы ради пятачком прорыл проход в сугробах. Пришли Ферн и Эвери, волоча за собой санки. Они съехали на них с горки и пронеслись по льду замерзшего пруда.

— Ух ты, как здорово! — воскликнул Эвери. — Мне больше всего на свете нравится кататься на санках!

— А мне больше всего на свете нравится кататься на Чертовом колесе! Знаешь, как весело сидеть в кабинке, на самом верху, рядом с Генри Фасси! А колесо как остановится, а Генри как начнет раскачивать кабинку из стороны в сторону! И видно все кругом как на ладони!

— Ты что, с ума сошла? Никак не можешь выкинуть из головы это колесо? — неодобрительно заметил Эвери. — Ведь ярмарка была давным-давно!

— А я все время вспоминаю о ней! — вздохнула Ферн, выковыривая снежок, залепивший ей ухо.

После Рождества температура воздуха упала до минус десяти градусов. Стало холодно. На лугу лежал белый ковер. Коровы теперь почти все время проводили в стойлах, и только иногда, в солнечные дни, они ненадолго выходили во двор постоять на подветренной стороне за стогом сена.

Овцы тоже жались к стенке сарая, чтобы согреться. Гуси вертелись вокруг амбара, как дети возле мороженщика, и мистер Цукерман бросал птицам зерно или кусочки репы, чтобы они отстали.

— Бла-го-го-го-годарим! Бла-го-го-го-годарим! — не забывали кланяться гуси, едва завидев, что им несут еду.

На зиму Темпльтон переехал жить в сарай. В норке под свиным корытом стало совсем холодно, и он устроил себе уютное жилище за сундуками с зерном. Крысенок выстелил его обрывками старых газет и грязными тряпками. Если Темпльтону удавалось найти какую-нибудь брошенную, никому не нужную вещь, он тут же тащил ее к себе в нору. Он навещал Вильбура трижды в день, когда поросенку приносили еду. Вильбур не забывал своего обещания и всегда пускал крысенка к корытцу первым. И только когда Темпльтон наедался до отвала, он приступал к еде сам. От переедания Темпльтон сильно раздобрел. Он раздулся, как шар. Наверно, теперь его можно было бы назвать Самым Толстым Крысенком на свете. Ростом он стал не меньше сурка.

Однажды с крысенком об его обжорстве решила поговорить старая овца.

— Кто мало ест, тот дольше живет, — сказала она ему.

— А зачем жить долго? — ухмыльнулся крысенок. — Я — любитель вкусно поесть. Еда доставляет мне огромное наслаждение.

Он самодовольно похлопал себя по плотно набитому животу, хмыкнул и убрался восвояси.

Всю зиму Вильбур охранял мешочек Шарлотты так ревностно, как если бы оберегал своих собственных детей. Он спрятал мешочек с яйцами в укромном месте, под соломой, рядом с загородкой. Холодными ночами он старался лечь так, чтобы его дыхание согревало будущее потомство его подруги. Для Вильбура забота об этом маленьком, хрупком предмете стала самым важным делом его жизни. Ничто другое для него уже не имело значения. Он терпеливо ждал, когда кончится зима и на свет появятся крохотные паучата.

А если чего-нибудь очень ждешь, жизнь кажется такой насыщенной!

И вот наконец зима подошла к концу.

— Я сегодня слышала кваканье лягушек, — однажды вечером сообщила старая овца. — Тихо! Вон они и сейчас заливаются!

Вильбур остановился и прислушался. С пруда доносился звонкий многоголосный лягушачий хор.

— Весна пришла, — в задумчивости проронила другая овца. — Еще одна весна.

Вильбур посмотрел вслед уходящей овце: за нею ковылял маленький ягненок, которому было всего несколько часов от роду.

Снег растаял, с холмов побежали ручьи. В канавах бурлила талая вода. Прилетел и зачирикал воробей. Дни стали длиннее, светало все раньше. Почти каждый день к овечьему семейству прибавлялось по ягненку. Гусыня высиживала девять яиц. Небо, казалось, стало выше. Дул теплый ветер: он унес последние ниточки от паутины Шарлотты.

Одним ясным, солнечным утром Вильбур, ни о чем серьезном не думая, стоял и наблюдал за мешочком с яйцами. И вдруг заметил, как внутри что-то зашевелилось. Он подошел поближе и, не отрываясь, стал смотреть на изделие Шарлотты. Неожиданно из мешочка выполз малюсенький паучок. Он был не больше булавочной головки. Спинка у него была серая, а брюшко — в черную полоску. Ножки тоже были серые, с коричневыми подпалинами. Он был очень похож на Шарлотту. Увидев паучонка, Вильбур вздрогнул. Малыш приветственно махнул поросенку ножкой. Вильбур, широко раскрыв глаза, уставился на мешочек. Оттуда вылезли еще два паучка и тоже помахали Вильбуру. Они несколько раз проползли вокруг мешочка, исследуя новый, неизвестный им мир. Потом на свет появилось еще трое. Затем восемь, девять… Это были дети Шарлотты! Наконец-то! Сердце у Вильбура стучало как бешеное. Он завизжал от восторга, сделал несколько кругов по загону, раскидывая копытами солому, затем подпрыгнул и исполнил обратное сальто. Подогнув передние ноги, Вильбур приземлился прямо перед мешочком.

— Здравствуйте, ребята! — сказал он.

Первый паучок ответил на приветствие, но он говорил так тихо, что Вильбур ничего не расслышал.

— Я был очень дружен с вашей мамой, — продолжал поросенок. — Я рад познакомиться с вами. Как вы себя чувствуете? Все нормально?

Паучата помахали ему в ответ передними ножками. Вильбур понял, что они тоже рады познакомиться с ним.

— Чем я могу быть полезен? Вам нужно что-нибудь? — без конца спрашивал Вильбур.

Но паучата только махали в ответ. Несколько дней они мельтешили у него перед глазами, ползая вверх-вниз, вправо-влево и выпуская тонюсенькую паутинку. При этом каждый махал Вильбуру ножкой. Их было очень много: десятки, сотни крохотных паучков. Поросенок давно сбился со счета, но он знал, что приобрел новых друзей. Росли они очень быстро. Все вместе они походили на рассыпавшуюся дробь. Паучки плели хрупкие паутинки рядом с мешочком, из которого они появились на свет.

И вот одним тихим утром мистер Цукерман распахнул настежь двери сарая и с северной, и с южной стороны, и внутри заструились потоки теплого воздуха. Ветер принес свежий запах влажной земли и еловой хвои. Повеяло весной.

Маленькие паучки почуяли дуновение теплого ветерка. Один из них влез на загородку и начал проделывать штуки, приведшие Вильбура в глубочайшее изумление: паучок встал на голову, направил вверх паутинные железы и выпустил в воздух облачко тоненькой шелковистой паутины, из которого получился маленький воздушный шарик. Вильбур наблюдал, как на этом шарике паучок, оттолкнувшись от доски, поднялся в воздух.

— До свидания! — попрощался он, проплывая сквозь дверной проем.

— Подожди минуточку! — закричал Вильбур. — Куда же ты?

Но паучок уже скрылся из виду.

Вслед за ним еще один паучок забрался на верхнюю планку загородки, встал на голову, сделал из паутинок шарик и взлетел. Затем еще один, и еще, и еще…

Скоро над землей неслись сотни шариков, и на каждом висел маленький паучок.

Вильбур чуть с ума не сошел. Потомство Шарлотты покидало его со страшной скоростью.

— Дети, сейчас же вернитесь назад! — звал поросенок.

— До свидания! До свидания! — отозвались они. — Прощайте!

Наконец, один паучок задержался на минутку, чтобы объясниться с Вильбуром перед тем, как покинуть его навсегда:

— Мы улетаем с теплым ветром. Пришла пора пуститься в дальний путь. Мы — паучки-воздухоплаватели. Мы разлетаемся по всему белу свету и где опустимся, там и начнем плести паутину.

— А где именно вы опуститесь?

— Где? — переспросил паучок. — Не знаю. Куда ветер занесет.

— Вы что, улетите отсюда? — спросил Вильбур. — Нельзя же так! Я тогда останусь совсем один, без друзей. Ваша мама была бы этим очень недовольна.

Скоро в воздухе парило столько малюсеньких воздухоплавателей, что, казалось, на скотный двор лег густой туман. Шарики десятками поднимались в воздух, кружились и, поднятые дуновением теплого ветерка, уплывали прочь сквозь дверной проем. Слабые возгласы: «До свидания! До свидания!» едва доносились до ушей Вильбура. У него больше не было сил выносить такое душераздирающее зрелище. Глубоко опечаленный, поросенок лег на землю и закрыл глаза. Он думал, что наступил конец света: дети Шарлотты один за другим покинули его. Вильбур долго и горько плакал и наконец уснул весь в слезах.

Поросенок проснулся, когда солнце клонилось к закату, и сразу же посмотрел на мешочек Шарлотты. Тот был пуст. Затем он поднял глаза: ни одного воздухоплавателя не было видно. Все паучки улетели. Тогда он, с тяжелым сердцем, бросил взгляд в угол дверного проема, где обычно висела паутина Шарлотты. Вильбур долго стоял на одном месте, вспоминая свою подругу, как вдруг услышал тонюсенький голосок:

— Приветствую вас! Я здесь, наверху.

— И я здесь! — послышался еще один слабенький голосок.

— И я, — сказал кто-то третий. — Мы втроем решили остаться. Нам тут очень понравилось. И вы нам очень понравились!

Вильбур поднял голову. У самой притолоки он увидел три крошечные паутинки. На каждой сидела малюсенькая паучишка — дочка Шарлотты. Все трое были заняты делом: они ткали свои сети.

— Скажите, я вас правильно понял? — спросил Вильбур. — Вы в самом деле решили остаться здесь навсегда? Значит, теперь у меня будет три друга?

— Ну конечно! — подтвердили паучата.

— А как вас зовут? — дрожа от восторга спросил Вильбур.

— Я отвечу, если вы объясните, почему у вас хвостик дрожит, — сказала первая дочка.

— У меня хвостик дрожит потому, что я ужасно рад.

— Тогда меня будут звать Радди.

— А с какой буквы начиналось второе имя моей мамы? — спросила вторая дочка.

— С буквы «А».

— Тогда меня будут звать Арания, коротко Ранни.

— А как меня будут звать? — задумалась третья дочка Шарлотты. — Пожалуйста, подберите мне имя сами. Что-нибудь не очень длинное, но звонкое.

Вильбур погрузился в мысли.

— Может быть, Нелли? — предложил он.

— Замечательно! Мне это имя очень нравится, — обрадовалась третья дочка. — Зовите меня Нелли.

И она, изящным движением закрепив орбитальную ниточку на своей паутине, начала новый виток.

Сердце у Вильбура буквально трепыхалось от счастья. Он почувствовал, что просто обязан произнести короткую речь, посвященную столь знаменательному событию.

— Дорогие Радди, Ранни и Нелли! — начал он. — Добро пожаловать к нам на скотный двор! Вы сами выбрали себе место: дверной проем в нашем сарае. И в этом благословенном уголке вы будете плести паутину. Должен вам признаться, что я был беззаветно предан вашей матери. Именно ей я обязан своей жизнью. Шарлотта была красивая и умная. Она была мне верным другом. Я не расставался с ней до самого последнего дня и всегда буду хранить память о ней, поэтому вам, ее дочерям, я предлагаю свою искреннюю дружбу.

— А я вам — свою, — сказала Радди.

— И я — свою, — подхватила Ранни.

— И я тоже! — поддержала сестер Нелли, которой только что удалось заманить в сети какую-то мошку.

Для Вильбура этот день стал одним из самых прекрасных дней в его жизни.

Вильбур жил долго и счастливо. Ничто не омрачало его безмятежного существования. Текли дни, месяцы, годы. Но всегда у Вильбура были друзья.

Ферн теперь редко заходила на скотный двор. Она стала старше и старалась не вести себя как маленькая. Она больше не сидела на табуреточке рядом с поросячьим загончиком: все «детские» глупости она выкинула из головы.

Потомки Шарлотты — и ее дети, и внуки, и правнуки — всегда жили в дверном проеме. Каждую весну в сарае появлялись крохотные паучки. Большинство улетало на воздушных шариках из паутинок, но два-три паучка обязательно оставались в сарае с Вильбуром.

Мистер Цукерман очень заботился о поросенке, которого часто навещали восторженные почитатели, не забывавшие ни его триумфа на ярмарке, ни надписей на чудесной паутине.

В сарае было очень уютно и зимой, и летом, и весной, и осенью, и в погожие дни, и даже в пасмурные.

«Лучше места на всем свете не найдешь», — думал Вильбур, лежа на боку в своем сарае, где было все таким родным и близким: и гогот гусей, и посвист ласточек, и мышиный писк, и блеяние овец, и запах навоза.

Здесь поросенок познакомился с паучихой. Здесь он наблюдал, как всходит и заходит солнце, как сменяются времена года. И здесь он понял, как прекрасен этот мир.

Вильбур никогда не забывал Шарлотту. И хотя он был очень привязан к ее детям, внукам и правнукам, ни один из них не смог вытеснить из его сердца память о ней. Никто никогда не смог заменить ее.

И в самом деле, не часто удается встретить паучиху, которая умела бы читать и писать и к тому же была верным и преданным другом!

Такой замечательной паучихой была только Шарлотта!