Верблюда изловили возле Белого Табора накануне вечером. Валькирии еще не устали любоваться новорожденным жеребенком, когда в лесу раздалась стрельба, и Жанна с автоматом наперевес повела отряд в бой против неизвестного врага. Надо же было разобраться, кто смеет нарушать тишину и покой в такое время, когда радио, захлебываясь от восторга, повествует о восстановлении всеобщего мира.
Оказалось, ничего страшного не произошло. Просто кто-то – по одной версии, дикие партизаны, а по другой, заскучавшие самооборонщики – решили поохотиться на верблюда.
Верблюд неожиданно выскочил из леса прямо на людей, и те – наверное, от удивления – по нему не попали, хотя истратили кучу драгоценных боеприпасов.
Подоспевшие валькирии быстро навели порядок. Они дали полный отлуп самооборонщикам, которые валили все на партизан, и немножко погонялись по лесу за партизанами, с которыми так и не удалось вступить в переговоры, чтобы узнать их версию.
Гораздо дольше пришлось бегать за верблюдом, который очень испугался стрельбы.
Но верблюд был ручной – возможно даже тот самый, на котором гарцевала Жанна Аржанова в день исторического нападения на зоопарк. Недаром он в конце концов сдался именно Жанне. И Жанна решила все-таки ехать в город. Идти пешком она, может быть, и поленилась бы – но на верблюде совсем другое дело. А главное – понты дороже денег. Ни у кого нет верблюда, а у меня есть.
Опасно? Конечно, опасно. Поэтому надо брать с собой весь отряд валькирий. А чтобы и им не пострадать в бурлящем городе, требуется боевое прикрытие.
Короче, когда к утру по радио сообщили о полной победе сил мира и прогресса во главе с Гариным, среди трудящихся масс Белого Табора уже была проведена разъяснительная работа, суть которой сводилась к тому, что без героев «дачного бунта» и победа не победа, и парад не парад.
Злые языки говорили, будто иеромонах Серафим испугался, что его забудут при награждении непричастных и именно поэтому не просто присоединился к парадной колонне, но и проник со своими присными в ее голову. Сам Серафим, однако, утверждал, что у него была другая цель – оборонить соратников силой Божьей от всех невзгод, которые могут встретиться в городе, преисполненном вражды.
Настоящие герои «дачного бунта» остались дома – то есть в Белом Таборе и в патрулях, охраняющих дачи. Это были самые дисциплинированные бойцы отрядов самообороны. Парадная колонна утащила за собой часть автоматчиков, но многие не двинулись с места, хорошо помня приказ Гарина – охранять табор и сельхозугодья.
Между тем, дачники сходили в город не зря. Именно увидев на Красной площади одетых по-боевому валькирий в парадном строю, многие москвичи окончательно поверили в победу революции.
Под восторженные вопли горожан, в честь праздника оживленно уничтожающих последние запасы синтетического топлива, известного под названием «этиловый спирт», парадная колонна прошествовала через город с запада на восток, от Белого Табора до Порта Неприкаянных Душ, где упомянутые души толпились по обоим берегам Москвы-реки и лихорадочно строили плоты, чтобы поскорее отправиться в Шамбалу.
Здесь сообщениям о победе хороших над плохими никто не верил. А если кто и верил, то все равно считал нужным перестраховаться. Вести из Шамбалы самые благоприятные – там никто не воюет, не рвется к власти, не убивает друг друга и главное – не голодает.
Айда все в Шамбалу!
Валькирий тоже очень звали в Шамбалу, и Жанна не стала возражать, когда некоторые из ее соратниц поддались на уговоры. Но сама она отказалась.
– Мой корабль предпочитает пустыни, – сообщила она, похлопывая верблюда по шее.
– Если найдете где-нибудь пустыню, зовите – прискачу немедленно.
После этих слов верблюда немедленно окрестили Титаником, не обращая внимания на протесты Жанны, которая, очевидно, придерживалась девиза: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет».
В отместку она назвала только что спущенный на воду плот «Лузитанией», а когда ее спросили, что это значит и чем это грозит, пояснила:
– «Лузитания» – это пассажирский лайнер, который немцы потопили торпедой в первую мировую войну. Жертв было не меньше, чем на «Титанике».
– Ну, где ты тут найдешь немцев, да еще с торпедами, – усомнились граждане, отплывающие на свежепоименованном плоту.
– Как это где найдешь немцев? – возмутился с берега высокий рыжеволосый тип в круглых очках, говорящий с характерным акцентом. – Я, например, немец!
– А торпеда у тебя есть? – поинтересовались с «Лузитании».
– Нет, – развел руками немец.
– Тогда заткнись, – посоветовали речные волки, и немец замолчал.
Жанна слушала весь этот диалог, возвышаясь над народом между горбами верблюда, и когда плот удалился на порядочное расстояние, обратилась у рыжему с вопросом:
– Ты правда немец?
– Если хочешь, я могу показать паспорт. Я турист из ФРГ и уже предъявил иск вашему правительству, которое лишает меня возможности вернуться на родину.
– Ну и как успехи?
– Нет никаких успехов, – помотал головой немец. – Правительство именно теперь свергнули, а я убежал, потому что не люблю, когда революция. То есть, боюсь. Когда революция, ваши русские всегда первыми бьют немцев.
– Не бойся! Я знакома с новым премьер-министром. Он выдаст тебе охранную грамоту. А если хочешь, поехали со мной. У нас в Белом Таборе есть целая община идейно нерусских. Я, например, французская валькирия альбигойского вероисповедания. Так что ты отлично впишешься.
Немцу эта идея понравилась. Он так загорелся ею, что не отказался от предложения, даже когда выяснилось, что Титаник не вынесет двоих.
– Меня зовут Конрад, – сообщил он и, как заправский караванщик, повел верблюда под уздцы (или как там это называется у верблюдов).
Вероятно, его увлекла не столько возможность оказаться в общине идейно нерусских, сколько красота валькирий независимо от их вероисповедания. Конечно, в Порту Неприкаянных Душ хватало наготы и без заезжих воительниц, но местные нудистки все сплошь бредили Шамбалой и слиянием с природой, и это уже успело всем надоесть.
А в валькириях была другая изюминка. Их воинственный задор бил наповал, и потомок тевтонских рыцарей не устоял против этой силы.