Переговоры

Глава 18

Сэм Сомервиль прилетела в Монтпилиер вечером на следующий день.

Вместе с ней был МакКри, молодой агент ЦРУ, обратившийся к ней первым по указанию заместителя директора ЦРУ по оперативной работе с просьбой о встрече.

Они прилетели на самолете «Бичкрафт» челночным рейсом из Бостона в семь вечера, тут же в аэропорту наняли «додж» с четырьмя ведущими колесами и остановились в мотеле на окраине столицы штата. По предложению Куинна оба привезли с собой самую теплую одежду, которую можно было найти в Вашингтоне.

Начальник оперативного отдела приехать с ними не смог из-за совещания на высоком уровне в Лэнгли, на котором он должен был присутствовать, и обещал быть вовремя на месте свидания с Куинном.

Он прилетел в семь утра на десятиместном реактивном самолете, надпись на борту которого Сэм не могла узнать. МакКри объяснил, что это был самолет связи ЦРУ, а название чартерной фирмы служило лишь прикрытием.

Он кратко, но сердечно поприветствовал их, как только сошел с самолета. Он был одет в теплые зимние сапоги, толстые штаны и стеганую парку. В руках у него был небольшой черный чемоданчик. Он сразу влез на заднее сиденье доджа, и они поехали. Машину вел МакКри, а Сэм указывала дорогу по карте.

Из Монтпилиера они поехали по дороге № 2, затем проехали через маленький городок Ист-Монтпилиер и выехали на дорогу в Плейнфилд. Сразу же после кладбища Плейнмонт, но перед воротами колледжа Годдард есть место, где река Уинуски отходит от дороги и поворачивает на юг. На этом участке земли в форме полумесяца, между рекой и дорогой, стоит группа высоких деревьев. В это время года они стоят беззвучно, покрытые снежным саваном. Среди деревьев стоит несколько столов для пикников для отдыхающих, а также находятся площадка для вагончиков и стоянка для машин. В этом месте Куинн сказал, что будет ожидать их в 8 часов утра.

Сэм увидела его первая. Он вышел из-за дерева в двадцати ярдах от того места, где остановился «додж». Не ожидая своих спутников, она выскочила из машины, подбежала к нему и обняла его за шею.

– У тебя все в порядке, девочка моя?

– Все в порядке. О Куинн, слава Богу, ты в безопасности!

Куинн смотрел куда-то позади нее. Она почувствовала, как он весь напрягся.

– Кого ты привезла? – спросил он тихо.

– Ох, как глупо с моей стороны… – Она обернулась. – Ты помнишь Данкена МакКри? Это он представил меня мистеру Вайнтраубу.

МакКри стоял в десяти ярдах от них, подойдя со стороны машины. На лице его была старая смущенная улыбка.

– Здравствуйте, мистер Куинн.

Приветствие было, как обычно, весьма уважительным. Но не было ничего уважительного в пистолете «Кольт» калибра 0.45 в его правой руке, нацеленном на Сэм и Куинна.

Из боковой дверцы машины вылез второй мужчина. В руках у него была винтовка с откидным прикладом, которую он вынул из своего чемоданчика, как только передал «Кольт» МакКри.

– Кто это? – спросил Куинн.

– Дэвид Вайнтрауб, – ответила тихим голосом Сэм. – Боже мой, что я наделала!

– Тебя провели, дорогая.

Он понял, что это была его собственная ошибка. Он был готов убить себя. Когда он говорил с ней по телефону, ему и в голову не пришло спросить ее, видела ли она заместителя директора ЦРУ по оперативной работе. Ее дважды вызывали в Комитет для отчета, и он предположил, что Дэвид Вайнтрауб должен был обязательно присутствовать на обоих совещаниях или хотя бы на одном из них. На самом деле заместитель директора, выполняющий самые секретные задания в Америке, не любил приезжать в Вашингтон слишком часто и в обоих случаях в совещаниях не участвовал. «Военные действия», как Куинн хорошо знал это, могут представлять серьезную опасность для здоровья.

Короткий коренастый человек с винтовкой, выглядевший еще более толстым из-за тяжелой одежды, подошел к ним и встал рядом с МакКри.

– Итак, сержант Куинн, мы снова встретились. Помнишь меня?

Куинн отрицательно покачал головой. Человек постучал себя по переносице сплющенного носа.

– Это твоих рук дело, ублюдок. И сейчас ты за это заплатишь, Куинн.

Куинн прищурил глаза, пытаясь вспомнить, и вновь перед ним встала лужайка в джунглях Вьетнама много лет назад и вьетнамский крестьянин, вернее то, что от него осталось, пригвожденный к земле, но все еще живой.

– Я помню, – сказал он.

– Хорошо, – сказал Мосс. – Теперь двинемся. Где твое жилище?

– Деревянная хижина в горах.

– Насколько я понимаю, ты пишешь небольшую рукопись. Думаю, мне следует взглянуть на нее. Никаких шуток, Куинн. МакКри может не попасть в тебя из пистолета, но тогда он попадет в девушку. Ну, а тебе никогда не убежать от этого.

И он покачал стволом винтовки, как бы давая понять, что у Куинна нет никаких шансов добежать до ближайших деревьев в десяти ярдах от них.

– Поцелуй меня в жопу, – сказал Куинн.

В ответ Мосс коротко рассмеялся.

– У тебя мозги не работают от холода, Куинн. Вот что я намерен сделать. Мы приведем тебя и девицу на берег реки. Вокруг ни единой души на многие мили, так что нам никто не помешает. Тебя мы привяжем к дереву, и ты будешь смотреть, будешь смотреть. Клянусь, девица будет умирать два часа и каждую секунду молить о смерти. Хочешь сесть за руль?

А Куинн в это время думал о лужайке в джунглях, о несчастном крестьянине, чьи кисти рук, сами руки и суставы ног были перебиты пулями и который кричал, что он простой крестьянин и ничего не знает. И только когда Куинн понял, что толстый допрашиватель знал это, и знал уже несколько часов, тогда он развернулся и одним ударом сделал из него ортопедического пациента с большим стажем.

Если бы он был один, он постарался бы отбиться от них, несмотря ни на что, наверняка он получил бы пулю в сердце. Но с ним была Сэм… Он кивнул головой.

МакКри надел наручники на Куинна за его спиной и сделал то же самое с Сэм. Он вел джип, рядом с ним сидел Куинн, а Мосс ехал за ними в «додже», где Сэм лежала на заднем сиденье.

В Уэст-Дэнвилл люди начали просыпаться и выходить на улицу, но никто не обратил внимания на две вездеходные машины, направлявшиеся в Сент-Джонсбери. Один человек поднял руку, приветствуя путешественников в такую холодную погоду. МакКри ответил своей ослепительной улыбкой и повернул на север по направлению на Лост Ридж. У кладбища Куинн сказал повернуть еще раз налево и ехать в направлении горы Медведь. «Додж», ехавший за ними без снежных цепей, продвигался с большим трудом.

Когда приличная дорога кончилась, Мосс оставил «додж» и пересел на заднее сиденье джипа, притащив туда Сэм. Лицо ее было белое, и ее трясло от страха.

– Ты действительно хотел затеряться в этой глуши, – сказал Мосс, когда они подъехали к хижине.

На улице было тридцать градусов мороза, но внутри дома было приятно и тепло, как и до ухода Куинна. Сэм и его усадили отдельно друг от друга на огромной кровати в большой комнате, занимавшей почти весь дом. МакКри держал их под прицелом, пока Мосс быстро осмотрел другие помещения и убедился, что никого больше в доме не было.

– Отлично, – сказал он с удовлетворением. – Отлично и приватно. Ты не мог сделать лучше для меня, Куинн.

Рукопись Куинна находилась в ящике стола. Мосс снял парку, уселся в кресло и начал читать. Несмотря на то, что Сэм и Куинн были в наручниках, МакКри сел напротив них в кресло и не сводил с них глаз. На его лице все еще оставалась улыбка мальчика из соседнего дома. Слишком поздно Куинн понял, что это была маска, которую он создал за многие годы, чтобы скрыть истинное лицо.

– Хорошо, – сказал Куинн через некоторое время. – Ты победил, но я хотел бы знать, как тебе это удалось.

– Нет проблемы, – ответил Мосс, продолжая читать, – в любом случае, это ничего не меняет.

Куинн начал с небольшого и маловажного вопроса – каким образом МакКри был выбран для этой работы в Лондоне?

– Это мне просто повезло, – ответил Мосс. – Просто счастливая случайность. Никогда не думал, что мой мальчик придет мне на помощь здесь. Это просто подарок, любезность проклятого ЦРУ.

– А как вы познакомились?

Мосс взглянул на него.

– В Центральной Америке, – сказал он. – Я ведь там провел много лет, а Данкен вырос в тех местах. Я встретил его, когда он был еще ребенком, понял, что у нас одинаковые вкусы. Черт возьми, ведь это я завербовал его в ЦРУ.

– Одинаковые вкусы? – спросил Куинн.

Он знал, каковы вкусы Мосса, но хотел, чтобы тот продолжал говорить. Психопаты любят говорить о себе, когда они чувствуют себя в безопасности.

– Почти одинаковые, – сказал Мосс. – Разве что Данкен предпочитает женщин, а я нет. Конечно, он любит сначала повозиться с ними немного, не так ли, мой мальчик?

Мосс продолжил чтение. МакКри счастливо улыбнулся.

– Конечно, мистер Мосс. Вы знаете, эти двое трахались там, в Лондоне? Думали, что я не слышал. Полагаю, мне надо наверстать упущенное.

– И ни в чем себе не отказывай, мой мальчик, – сказал Мосс. – Но Куинн мой. Ты будешь умирать медленно, Куинн. Я хочу доставить себе удовольствие.

Он продолжил чтение. Сэм внезапно наклонила голову и рыгнула. Но рвоты не было. Куинн видел, как с новобранцами во Вьетнаме бывало подобное. Из-за страха в желудке выделялось много кислоты, которая раздражала чувствительные мембраны и вызывала сухую рвоту.

– А как вы связывались в Лондоне? – спросил Куинн.

– Без проблем, – ответил Мосс. – Данкен выходил в магазин купить продукты и прочее. Помните? Мы обычно встречались в продовольственных магазинах. Если бы ты был поумней, Куинн, ты бы заметил, что он всегда ходил за покупками в один и тот же час.

– А как насчет одежды Саймона и заминированного пояса?

– Я отвез все это в дом в Суссексе, когда ты встречался с остальными тремя на складе. Я отдал все это Орсини на встрече. Хороший человек был Орсини. Я использовал его пару раз в Европе, когда я работал в ЦРУ, да и позже прибегал к его услугам.

Мосс положил рукопись. Язык его развязался.

– Ты напугал меня, когда убежал из квартиры без всякого объяснения. Я хотел покончить с тобой, но не мог заставить Орсини сделать это. Он сказал, что остальные не позволят ему убить тебя. Так что я оставил эту идею. Я подумал, что когда мальчик погибнет, подозрение все равно падет на тебя. Но я был искренне удивлен, когда эти придурки из ФБР отпустили тебя потом. Я думал, что тебя засадят в тюрьму хотя бы только по подозрению.

– Именно тогда тебе понадобилось засунуть «жучка» в сумку Сэм?

– Конечно. Данкен подсказал мне это. Я купил подобную сумочку, установил подслушивающее устройство и передал ее Данкену в то утро, когда ты ушел из квартиры в Кенгсингтоне в последний раз. Помнишь, когда он пошел за яйцами для завтрака? Он тогда принес новую сумку и заменил старую, когда вы завтракали на кухне.

– А почему ты не разделался со всеми четырьмя наемниками на месте назначенного свидания? – спросил Куинн. – Это избавило бы от необходимости выслеживать нас потом?

– Потому что трое из них запаниковали, – сказал Мосс с отвращением. – Предполагалось, что они должны объявиться в Европе и получить вознаграждение. Орсини должен был ликвидировать всех трех, а я бы ликвидировал Орсини. Но когда они узнали, что мальчик погиб, они разделились и исчезли. К счастью, тут оказался рядом ты и отыскал их для меня.

– Ты не смог бы справиться с этим один, – сказал Куинн. – Тебе должен был помогать МакКри.

– Правильно, я находился впереди, а Данкен был все время рядом с вами, он даже спал в машине. Тебе не нравилось это, Данкен? Когда он узнал, что вы нашли Марше и Претортиуса, он связался со мной по телефону из машины, что дало мне фору в несколько часов.

У Куинна было еще несколько вопросов. Мосс продолжил чтение. Было видно, что лицо его принимало все более сердитое выражение.

– А этот мальчик, Саймон Кормэк. Кто взорвал его? Это должен был быть ты, МакКри, не так ли?

– Конечно, я таскал передатчик два дня в кармане пиджака.

Куинн вспомнил сцену на краю дороги в Бакингэмпшир – люди Скотленд-Ярда, группа ФБР, Браун, Коллинз и Сеймур около машины, Сэм, прижавшаяся лицом к его спине после взрыва. Он вспомнил, как МакКри стоял на коленях над канавой, притворяясь, что его рвет, а на самом деле прятал передатчик на десять дюймов в грязь на дне канавы.

– Хорошо, – сказал Куинн. – Орсини держал тебя в курсе дел в убежище, а юный Данкен сообщал о том, что делалось в Кенсингтонской квартире. А как насчет человека в Вашингтоне?

Сэм посмотрела на него с удивлением. Казалось, даже МакКри был поражен услышанным. Мосс поднял голову и посмотрел на Куинна с любопытством.

По пути в хижину Куинн понял, что идя на контакт с Сэм и выдавая себя за Вайнтрауба, Мосс шел на огромный риск. А может быть, и не рисковал?

Была только единственная возможность для Мосса узнать, что Сэм никогда не видела заместителя начальника Оперативного отдела.

Мосс схватил рукопись и в ярости швырнул ее на пол.

– Сволочь ты, Куинн, – сказал он с тихой злобой. – Здесь ничего нового нет. В Вашингтоне считают, что всю эту коммунистическую операцию провернуло КГБ, несмотря на то, что сказал этот говнюк Зэк. Считалось, что у тебя должно быть что-то новое, что-то такое, что опровергнет это. Имена, даты, места… доказательства, черт возьми! А ты знаешь, что у тебя здесь написано? Ничего! Ведь Орсини не сказал ни слова, не так ли?

Он встал в гневе и стал ходить по хижине. Он потратил массу времени, усилий и нервов. И все зря?

– Этот корсиканец должен был ликвидировать тебя, как я его просил. Даже у живого у тебя ничего не было. Письмо, которое ты послал этой суке, было выдумано. Кто научил тебя это сделать?

– Петросян.

– Кто?

– Тигран Петросян, армянин. Он уже умер.

– Отлично, именно туда отправишься и ты, Куинн.

– Еще один подготовленный сценарий?

– Да. Поскольку это тебе ничем не поможет, мне будет приятно рассказать тебе. Попотей немного. Этот додж, на котором мы приехали, арендовала твоя приятельница. Представитель фирмы в глаза не видел Данкена. Полиция обнаружит хижину, после того, как она сгорит, и дамочку в ней. По доджу они узнают ее имя, а карточка дантиста докажет, что это ее труп. Твой джип пригонят в аэропорт и бросят там. В течение недели против тебя будет выдвинуто обвинение в убийстве, так что последние концы будут связаны. Только полиция никогда не найдет тебя. Пространство здесь большое. В этих горах масса трещин, где человек может сгинуть навсегда. К весне от тебя останется скелет, а к лету все будет закрыто зеленью и исчезнет навек. К тому же полиция не будет искать ничего здесь, они будут проверять человека, вылетевшего из аэропорта Монтиплиера.

Он поднял винтовку и, направив ее на Куинна, скомандовал:

– Пошел, задница, шевели ногами. А ты, Данкен, развлекайся. Я вернусь через час, может быть, раньше, так что у тебя достаточно времени.

Ужасный мороз на улице ударил по лицу. С руками, скованными сзади, Куинн брел по глубокому снегу позади хижины, поднимаясь все выше и выше по горе «Медведь». Сзади слышалось сопение Мосса. Куинн знал, что тот не в форме, но со скованными сзади руками, у него не было шансов убежать от пули. К тому же Мосс был достаточно хитер и не приближался слишком близко к нему, опасаясь получить удар ногой от бывшего десантника, от которого он не смог бы оправиться.

Потребовалось всего десять минут, чтобы Мосс отыскал то, что ему нужно. На краю поляны, огражденной зарослями кустов и елей, была расщелина с крутыми склонами шириной не более десяти футов, переходящая в трещину глубиной пятьдесят футов. Она была забита мягким снегом, в который тело погрузится на три-четыре фута. Свежий снег за последние две недели декабря, а затем плюс январь, февраль, март и апрель заполнят расщелину доверху. Во время весенней оттепели все растает, и расщелина превратится в замерзающий ручей. А там уж креветки и пресноводные раки довершат дело. Когда расщелина зарастет зеленью, любые останки на дне будут закрыты от людей еще на один сезон, и еще на один, и так до скончания века.

Куинн не питал иллюзий, он знал, что умрет от пули в сердце или в затылок. Он узнал лицо Мосса и вспомнил его имя. Он знал также о его ужасных пристрастиях. Он надеялся, что не доставит Моссу удовольствие и выдержит боль без крика. Он подумал о Сэм, о том, что ей придется вынести перед смертью.

– Встань на колени! – скомандовал Мосс.

Куинн встал. Он не знал, куда попадет первая пуля. Он слышал, как за десять шагов сзади него щелкнул в морозном воздухе затвор винтовки. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и замер в ожидании.

Звук выстрела, казалось, заполнил всю поляну и вызвал эхо с гор. Но снег приглушил его так быстро, что никто на дороге далеко внизу не услышал бы его, не говоря уже о деревне, расположенной в десяти милях.

Сначала Куинн был изумлен. Как мог Мосс промахнуться с такого расстояния? Затем он решил, что это часть игры, задуманной Моссом. Он повернул голову. Мосс стоял, направив винтовку на него.

– Давай, кончай, сволочь! – крикнул Куинн.

Мосс криво улыбнулся и стал опускать винтовку. Он упал на колени, наклонился вперед и уперся обеими руками в снег.

Вспоминая об этом, ему казалось, что это происходило дольше, но на самом деле Мосс смотрел на Куинна только две секунды, стоя на коленях и упершись двумя руками на снег, а затем он наклонил голову и открыл рот, откуда полилась яркая струя крови. Потом он испустил глубокий вдох и медленно повалился набок, в снег.

Только через несколько секунд Куинн различил человека, настолько хорошо он был замаскирован. Он стоял на дальней стороне поляны между двумя деревьями совершенно неподвижно. Местность для лыж была неподходящей, но на каждой ноге у него были снегоступы, похожие на огромные теннисные ракетки. Его северная одежда, купленная в местном магазине, была вся покрыта снегом, и тем не менее его парка и стеганные штаны были бледно-голубого цвета, наиболее близко подходившего к цвету снега. Более светлой одежды местный магазин не мог предложить.

Клочки меха, выбивавшиеся из-под парки, были покрыты густым инеем, его брови и борода тоже заиндевели. Лицо его было покрыто жиром и углем – известная защита солдат на севере от тридцатиградусного мороза. Он свободно держал винтовку у груди, зная, что второй выстрел ему не понадобится.

Куинн подумал о том, как он умудрился выжить в таком холоде, живя в какой-нибудь пещере в снегу где-то за хижиной. Он подумал, что если человек может выжить зимой в Сибири, то может и в Вермонте.

Куинн напряг руки за спиной и двигал ими до тех пор, пока наручники не съехали к кистям у самого зада. Затем он продел сначала одну ногу, а потом другую. Когда скованные руки оказались впереди, он пошарил в карманах парки Мосса, отыскал ключ от наручников и открыл их. Он поднял винтовку Мосса и поднялся на ноги. Человек на другом конце поляны бесстрастно наблюдал за ним.

Куинн крикнул ему:

– Как говорят на вашем языке – «spasibo»!

Человек с замерзшим лицом улыбнулся на секунду. Когда он заговорил, это был язык лондонских клубов.

– Как говорят в вашей стране, старина, желаю приятно провести день.

Затем послышался скрип его снегоступов, и он исчез. Куинн понял, что после того, как тот привез его в Бирмингэм, он вернулся в лондонский аэропорт Хитроу, взял билет на прямой рейс в Торонто и проследил его до самой хижины. Он знал кое-что о страховке, и КГБ, по-видимому, тоже знал.

Куинн повернулся и пошел по колено в снегу назад к хижине.

Он задержался около дома и посмотрел внутрь через небольшое окошко в изморози на стекле гостиной. Там никого не было. Держа винтовку перед собой, он открыл щеколду и слегка толкнул дверь. Из спальни раздался стон. Он прошел через открытую дверь гостиной и остановился на пороге спальни.

Сэм была раздета донага, она лежала лицом вниз на кровати, а ее руки и ноги были привязаны веревкой к углам кровати. МакКри был в одних шортах, он стоял спиной к двери, а в правой руке у него был тонкий электрический шнур.

Он все еще улыбался. Куинн увидел его лицо в зеркале, висевшем над комодом. МакКри услышал шаги и обернулся. Пуля попала ему в живот, на дюйм выше пупка. Она прошла через живот и перебила ему хребет. И тогда он упал и перестал улыбаться.

Два дня Куинн ухаживал за Сэм, как за ребенком. Парализующий страх, охвативший ее, вызывал у нее попеременно то дрожь, то рыдания. В такие моменты Куинн держал ее в объятиях и покачивал как младенца. В остальное время она спала, и сон – этот великий исцелитель – возымел свой благодетельный эффект.

Когда Куинн увидел, что ее можно оставить на некоторое время, он поехал в Сент-Джонсбери и оттуда позвонил в отдел кадров ФБР и представился как ее отец в Роккасле. Он сообщил ничего не подозревающему офицеру, что она гостила у него и сильно простудилась и что она вернется на работу через три-четыре дня.

Ночью, когда она спала, он написал вторую, на сей раз подлинную, историю того, что произошло за последние семьдесят дней. Он смог рассказать об этом со своей собственной точки зрения, ничего не упуская, даже собственные ошибки. Он смог добавить мнение советской стороны по этому делу, как ему сообщил генерал КГБ в Лондоне. В рукописи, которую прочел Мосс, об этом ничего не говорилось, он еще не дошел до этого места, когда Сэм сообщила ему, что начальник оперативного отдела хочет встретиться с ним.

Он смог добавить также мнение наемников, о котором ему поведал Зэк перед смертью, и, наконец, он включил ответы самого Мосса. Перед ним была вся картина преступления – почти вся.

В центре паутины был Мосс, за ним были пятеро заказчиков, оплачивавших его услуги. Мосс получал информацию от следующих лиц: от Орсини о том, что делалось в убежище наемников, и от МакКри о том, что происходило в кенсингтонской квартире. Но он знал, что был еще один информант, кто-то, который должен был знать все, что было известно властям в Англии и Америке, кто-то, который следил за прогрессом Найджела Крэмера в Скотленд-Ярде и Кевина Брауна в ФБР, кто-то, кому было известно о заседаниях британского комитета «КОБРА» и группы в Белом доме. На этот единственный вопрос Мосс не дал ответа.

Он перенес тело Мосса с лужайки и положил его рядом с трупом МакКри под открытый навес, где хранились дрова, и оба трупа вскоре замерзли и стали такими же твердыми как и наколотые дрова. Он обыскал карманы убитых и осмотрел найденное в них. Ничего заслуживающего внимания там не было, если не считать личной записной книжки с телефонами, найденной в грудном кармане пиджака Мосса.

Тот был человеком скрытным в результате многих лет подготовки и выживания на бегу. В небольшой книжечке было свыше 120 телефонов, их владельцы обозначались либо только инициалами или же просто именем.

На третий день Сэм вышла из спальни после десятичасового непрерывного сна, не обремененная кошмарами.

Она села ему на колени и положила свою голову ему на плечо.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Сейчас уже хорошо, Куинн. Сейчас все в порядке. Куда мы отправимся отсюда?

– Нам нужно вернуться в Вашингтон. Последняя глава будет написана там, и мне нужна твоя помощь.

– Я сделаю все, что нужно, – ответила она.

Во второй половине дня он дал огню в печке догореть, закрыл все, что можно, и запер хижину. Он оставил винтовку Мосса и «Кольт» МакКри, которым тот угрожал им, но взял с собой записную книжку с телефонами.

По пути с гор он прицепил брошенный «додж» к джипу и отбуксировал его в Сент-Джонсбери. Здесь в местном гараже они с удовольствием привели его в порядок и завели мотор, и он уехал на нем, оставив им джип с канадским номером, чтобы они продали его за любую цену.

Они приехали в аэропорт Монтиплиера, сдали машину и вылетели сначала в Бостон, а затем в Вашингтон, где Сэм оставила свою машину.

– Я не могу жить у тебя, – сказал Куинн, – потому что твоя квартира все еще прослушивается.

Они нашли в Александрии скромный дом, где сдавались комнаты, всего в одной миле от ее дома. Хозяйка с удовольствием сдала комнату на первом этаже канадскому туристу. Поздно вечером Сэм взяла с собой записную книжку Мосса, открыла свою квартиру, и на радость подслушивающим ее телефон сообщила, что утром будет на работе.

На следующий вечер они встретились в ресторане. Сэм принесла с собой телефонную книжку Мосса, и они стали просматривать ее вдвоем. Она разметила номера цветными маркерами в соответствии с округом, штатом или городом, где был данный номер.

– Этот парень действительно поездил в свое время, – сказала Сэм. – Номера, отмеченные желтым, находятся за границей.

– Забудь о них, – сказал Куинн. – Человек, который мне нужен, живет или здесь, или поблизости: округ Колумбия, Вирджиния или Мэриленд. Он должен быть недалеко от Вашингтона.

– Правильно. Красные номера означают территорию Соединенных Штатов, но вне данной местности. В Колумбии и двух штатах находится сорок один номер. Я проверила все из них. Судя по анализу чернил, большинство записей сделано много лет назад, возможно, когда он еще работал в ЦРУ. Это телефоны банков, лоббистов, несколько домашних телефонов работников ЦРУ и брокерская фирма. Парень, который работает в лаборатории, сделал мне большое одолжение, предоставив эти данные.

– А что сказал твой эксперт по поводу времени, когда эти записи были сделаны?

– Все сделаны свыше семи лет назад.

– Значит, перед тем, как его выгнали. Нет, то что я ищу должно быть записано недавно.

– Я сказала «большинство», – напомнила ему Сэм. – Есть четыре номера, записанные в течение последних двенадцати месяцев. Это бюро путешествий, две кассы авиабилетов и вызов такси.

– Черт побери!

– Есть еще один номер, записанный от трех до четырех месяцев назад, но дело в том, что он не существует.

– Его что, отсоединили? Или он не работает?

– Нет, я имею в виду, что такого номера никогда не существовало. Код района для Вашингтона 2-0-2, но остальные семь цифр не составляют номер телефона и никогда не составляли.

Куинн взял этот номер домой и работал над ним двое суток. Если номер был зашифрован, то количество комбинаций должно было доставить головную боль компьютеру, не говоря уж о человеческом мозге. Все зависело от того, насколько скрытным хотел быть Мосс и насколько надежной должна быть книжка с его абонентами. Куинн начал с более легких кодов и записал в столбик полученные новые номера, с тем, чтобы Сэм потом проверила их.

Он начал с самого простого – детского кодирования, просто меняя местами цифры – ставя первые в конец, а последние в начало номера. Затем он стал менять местами первые и последние цифры, затем вторые и предпоследние, а потом третьи и предпредпоследние, оставляя среднюю цифру на месте. Он перепробовал десять вариантов перемен, а затем занялся сложением и вычитанием.

Сначала он стал вычитать по единице от первой цифры, затем два от второй, затем три от третьей и так до седьмой. Затем повторил процесс, но уже добавляя к цифрам. После первой ночи он сел и посмотрел на свои столбики. Он понял, что Мосс мог добавлять или вычитать его собственный день рождения или дату рождения своей матери, или номер своей машины, или даже размеры, снятые его портным. Когда у Куинна образовался список 107 наиболее вероятных номеров, он отдал его Сэм. Она позвонила ему на следующий день во второй половине дня и голос у нее был усталый. Счет за телефонные разговоры, предъявленный ФБР, возрос.

– Хорошо, сорок один номер вообще не существует. В остальные шестьдесят шесть номеров входят автоматические прачечные, центр пожилых граждан, массажный кабинет, четыре ресторана, кафе, две проститутки и военная авиационная база. Добавь к этому пятьдесят граждан, не имеющих к этому делу никакого отношения. Но есть один номер, который может оказаться нужным. Это сорок четвертый в твоем списке.

Куинн посмотрел на свою копию. Номер сорок четыре. Он получил его, переменив местами цифры, сделав первые последними и наоборот, затем вычел из них 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 в таком же порядке.

– Что это за номер?

– Это личный засекреченный и незарегистрированный номер, и чтобы узнать о нем, мне пришлось просить об одолжении несколько человек. Это номер большого городского дома в Джорджтауне. Угадай, кому он принадлежит?

Она сказала ему. Куинн сделал глубокий выдох. Это могло быть совпадение. Если возиться достаточно долго с семизначными номерами, то в результате можно случайно получить номер телефона очень важного лица.

– Спасибо, Сэм. Это все, что у меня есть. Я попробую этот номер и дам тебе знать.

В тот вечер в половине девятого сенатор Беннет Хэпгуд сидел в гримерной одной из главных телекомпаний Нью-Йорка, а хорошенькая девушка пуховкой наносила пудру на его лицо. Он поднял подбородок, чтобы подтянуть отвисшую кожу под нижней челюстью.

– Чуть-чуть больше лака сюда, дорогая, – сказал он, указав на прядь седых волос, свисавшую по-детски с одной стороны лба, которая могла сдвинуться с места, если об этом не позаботиться вовремя.

Девушка поработала хорошо. Исчезли тонкие прожилки у носа, голубые глаза сияли от специальных капель, фермерский загар, обретенный в результате многих часов, проведенных под ультрафиолетовой лампой, говорил о пышущем здоровье.

Помощник режиссера с хлопушкой в руке заглянула в комнату.

– Все готово для вас, сенатор.

Беннет Хэпгуд встал, девушка-гример сдула последние пылинки пудры с его жемчужно-серого костюма, и он пошел за помрежем по коридору в студию. Его посадили слева от ведущего, и звукорежиссер ловко прикрепил крохотный микрофон к лацкану его пиджака. Ведущий одной из наиболее важных программ текущих событий в стране быстро просматривал свое расписание, пока на экране показывали рекламу корма для собак. Он посмотрел на Хэпгуда и ослепительно улыбнулся.

– Рады видеть вас здесь, сенатор.

Хэпгуд ответствовал обязательной широкой улыбкой.

– А я рад быть здесь, Том.

– Сейчас будут два материала, а затем вы.

– Хорошо, хорошо, я буду следовать за вами.

«Черта с два ты будешь», – подумал ведущий, придерживающийся либеральных традиций журнализма Восточного побережья и считающий сенатора из Оклахомы угрозой обществу. Рекламу корма для собак сменил автомобиль пикап, а затем последовал новый вид кукурузных хлопьев для завтрака. Когда исчез последний кадр рекламы хлопьев, на котором упоенно счастливое семейство поглощало этот продукт, похожий на солому, режиссер показал пальцем на Тома. Над первой камерой загорелся красный огонек и ведущий посмотрел в объектив, изобразив на лице заботу о благе общества.

– Несмотря на неоднократные опровержения пресс-секретаря Белого дома Крэйга Липтона, до нас доходят сообщения о том, что состояние здоровья президента Кормэка продолжает вызывать глубокую озабоченность. И это происходит всего за две недели до того, как проект, тесно связанный с его именем, Нэнтакетский договор, должен быть представлен Сенату для ратификации. У нас находится один из наиболее последовательных противников договора, председатель движения «За сильную Америку» сенатор Беннет Хэпгуд.

При слове «сенатор» над второй камерой загорелся красный огонек, и образ сидящего сенатора появился на экранах телевизоров в тридцати миллионах домов. Третья камера показала зрителям ведущего и Хэпгуда.

Ведущий обратился к сенатору.

– Сенатор, как вы расцениваете шансы на то, что договор будет ратифицирован в январе?

– Что можно сказать, Том? Шансы не могут быть хорошими, особенно после того, что произошло за последние несколько недель. Но даже и без этих событий договор не должен пройти. Как и миллионы других американцев, я в настоящий момент не вижу смысла доверять русским, и в конечном счете вопрос сводится к этому.

– Но ведь вопрос о доверии здесь не встает. В договоре предусмотрены процедуры проверки, дающие нашим специалистам беспрецедентную возможность доступа к советским программам уничтожения оружия…

– Возможно, Том, возможно. Но ведь Россия – огромная страна, и мы не должны доверять им в том, что они не будут производить более современные виды оружия где-то в глубине страны. Для меня вопрос стоит просто – я хочу видеть Америку сильной, а это значит, мы должны сохранить все вооружение, которое у нас есть…

– И разместить еще больше, сенатор?

– Если нужно, если нужно.

– Но расходы на оборону начинают губить нашу экономику, дефицит бюджета становится неуправляемым.

– Это ты так говоришь, Том. Но есть другие люди, которые считают, что экономику нашу губят слишком большие социальные пособия, слишком большой импорт и слишком много федеральных программ помощи. Создается впечатление, что мы тратим больше на то, чтобы ублажать иностранных критиков, чем на наших военных. Поверь мне, Том, это не вопрос денег для оборонной промышленности, вовсе нет.

Том Грэнджер сменил тему беседы.

– Сенатор, помимо того, что вы выступаете против американской помощи голодному третьему миру и в поддержку протекционистских торговых тарифов, вы также ратуете за отставку президента Кормэка. Чем вы можете объяснить это?

Хэпгуд с огромным удовольствием удавил бы ведущего. То, что Грэнджер использовал слова голодный и протекционистский, указывали, что он стоит на этих позициях. Но вместо этого сенатор сохранил озабоченное выражение лица и кивнул с серьезным и слегка озабоченным видом.

– Том, я хочу сказать одно: я выступал против нескольких предложений президента Кормэка. Это мое право в нашей свободной стране. Но…

Он отвернулся от ведущего, отыскал камеру, на которой не было красного огонька, и посмотрел на нее полсекунды, что было достаточно, чтобы режиссер включил ее и показал его лицо крупным планом.

– Вряд ли кто-нибудь уважает целостность натуры и смелость президента Кормэка перед лицом испытаний больше, чем я. И именно поэтому я говорю…

Если бы его загорелое лицо не было покрыто слоем грима, то искренность сочилась бы из всех его пор.

– …Джон, вы взяли на себя больше, чем может вынести любой человек. Ради нашей страны, а еще больше ради вас и Майры, сложите с себя это ужасное бремя власти, умоляю вас…

В Белом доме, в своем личном кабинете президент Кормэк нажал кнопку дистанционного управления и выключил телевизор. Он знал и не любил Хэпгуда, хотя они были членами одной партии. Он знал также, что тот никогда бы не осмелился назвать его в лицо «Джон».

И тем не менее… Он знал, что сенатор был прав. Он знал, что не сможет продолжать оставаться на этом посту, что он больше не может руководить страной. Его горе было настолько велико, что он потерял интерес к тому делу, которым он занимался, да и к самой жизни.

Хотя президент об этом и не знал, но доктор Армитаж за последние две недели заметил определенные симптомы, которые крайне озаботили его.

Однажды психиатр застал президента в подземном гараже, когда тот выходил из машины после одного из редких выездов из Белого дома, Он заметил, что президент пристально смотрел на выхлопную трубу лимузина, как на старого друга, к которому он может обратиться, чтобы тот уменьшил его боль.

Джон Кормэк вернулся к книге, которую он читал до телевизионного шоу.

Это была книга о поэзии, которую он преподавал студентам в Йельском университете. Он вспомнил одно стихотворение, написанное Джоном Китсом.

Этот маленький поэт, умерший в 26 лет, знал меланхолию лучше многих других и выражал ее как никто другой. Он нашел то место, которое искал из «Оды соловью»:

Он оставил книгу раскрытой и откинулся на спинку кресла. Он оглядел богатые карнизы с лепными украшениями своего личного кабинета, кабинета самого могущественного человека в мире. «Прекратить жить в полночь без боли. Как это заманчиво, – подумал он. – Как чертовски заманчиво!»

Куинн выбрал в тот вечер время десять тридцать, когда большинство людей уже вернулись домой, но еще не легли спать на всю ночь. Он находился в фойе хорошего отеля, где у телефонных будок есть двери, дающие звонящему чувство приватности. Он услышал, как телефон прозвонил три раза, а затем трубку подняли.

– Слушаю?

Он слышал этого человека раньше, но одного слова было недостаточно, чтобы узнать его голос.

Куинн говорил тихо, почти шепотом, как Мосс, прерывая слова время от времени свистом якобы поврежденного носа.

– Это Мосс, – сказал он.

На другом конце пауза.

– Я же говорил вам, никогда не звонить по этому номеру, только в самых экстренных случаях.

Золотая жила. Куинн вздохнул с облегчением.

– Сейчас именно такой случай, – сказал он мягко. – О Куинне позаботились. О девице тоже. И МакКри… нейтрализован.

– Не думаю, что мне нужно знать об этом, – сказал голос.

– Нет, нужно, – сказал Куинн, прежде чем тот положил трубку. – Он оставил рукопись, этот Куинн. Она у меня здесь.

– Рукопись?

– Да, я не знаю, как он узнал все детали или как он заполучил их, но все они здесь. Здесь имена всех пятерых, я, МакКри, Орсини, Зэк, Марше и Преториус. Здесь все – имена, даты, места, что случилось и почему и кто стоит за этим.

Долгое молчание.

– Я тоже включен туда? – спросил голос.

– Я сказал: все.

Куинн слышал тяжелое дыхание.

– Сколько копий?

– Всего один экземпляр. Он жил в хижине в Северном Вермонте, там нет ксероксов. Всего один экземпляр, и он у меня здесь.

– Понятно. А где вы находитесь?

– В Вашингтоне.

– Думаю, будет лучше, если вы передадите ее мне.

– Конечно, – сказал Куинн. – Нет проблем. Там ведь и я упоминаюсь, так что я бы и сам ее уничтожил, только вот…

– Только что, мистер Мосс?

– Дело в том, что мне остались должны.

Опять долгая пауза. Человек на другом конце провода несколько раз проглотил слюну.

– Насколько мне кажется, вам и так уже хорошо заплатили, – сказал он. – Но если вам что-то должны, это будет уплачено.

– Не выйдет, – сказал Куинн. – Оказалась масса дел, которые мне пришлось доводить до конца, и все они не были предусмотрены. Эти три парня в Европе, Куинн, девица… Потребовалось провести огромную дополнительную… работу.

– Что вы хотите, мистер Мосс?

– Я считаю, что мне причитается получить столько же, сколько было заплачено, и в двойном размере.

Куинн слышал, как тот глубоко вздохнул. Несомненно, он постигал на своем горьком опыте, что, если вы связываетесь с убийцами, вы можете стать жертвой шантажа.

– Мне нужно посоветоваться по этому вопросу, – сказал человек в Джорджтауне. – Поскольку следует подготовить… бумаги, то это займет время. Не делайте ничего поспешно, я уверен, что все будет в порядке…

– Даю вам сутки, – сказал Куинн. – Позвоню вам завтра в это же время. Передайте остальным пятерым там, что лучше вам быть готовым. Я получаю мой гонорар, а вы – рукопись. Затем я исчезну, а вы будете в безопасности… навсегда.

Он повесил трубку, предоставив человеку на другом конце провода самому решать, что лучше – заплатить деньги или погибнуть?

Для поездок Куинн взял напрокат мотоцикл и купил толстую летную куртку на овчине, чтобы уберечься от холода.

На следующий день трубку подняли после первого звонка.

– Ну как? – просопел Куинн.

– Ваши… условия, хоть они и неоправданно трудные, приняты, – сказал хозяин дома в Джорджтауне.

– Бумаги у вас? – спросил Куинн.

– Да, у меня в руках. А рукопись у вас?

– У меня в руках. Давайте махнемся и покончим с этим делом до ночи.

– Согласен. Но не здесь, на нашем месте в два часа.

– Вы будете один и без оружия. Если наймете гангстеров и попробуете устроить засаду, считайте себя покойником.

– Никаких трюков не будет. Мое слово. Поскольку мы готовы заплатить, в этом нет необходимости. Да, чтобы и с вашей стороны не было никаких неожиданностей. Это сугубо коммерческая сделка.

– Меня это устраивает, я хочу лишь получить деньги, – сказал Куинн.

На этот раз человек на другом конце повесил трубку первым.

Без пяти минут одиннадцать президент Кормэк сидел за своим столом и смотрел на свое письмо американскому народу, написанное им собственноручно. Письмо было написано изящно и с долей сожаления.

Зачитывать его придется другим, оно будет воспроизведено в газетах и журналах, прочитано по радио и показано по телевидению. Но это будет после его ухода. До Рождества оставалось восемь дней. Но в этом году праздновать его в Белом доме будет уже другой человек. Хороший человек, которому он доверяет. Майкл Оделл – сорок первый президент Соединенных Штатов. Зазвонил телефон. Он посмотрел на него с раздражением. Это был его персональный и сугубо личный номер, который он давал только самым близким и доверенным друзьям, чтобы они могли связаться с ним без посредников в любое время.

– Слушаю вас.

– Господин президент?

– Да.

– Говорит Куинн, посредник.

– О… да, мистер Куинн.

– Я не знаю, что вы обо мне думаете, господин президент. Сейчас это не так важно. Я не смог возвратить вам вашего сына. Но я докопался до причины и узнал, кто убил вашего сына. Прошу вас, сэр, выслушайте меня до конца, у меня мало времени. Завтра в пять часов утра у входа в Белый дом на Александр-Гамильтон-плейс у поста секретной службы остановится мотоциклист и передаст пакет в плоской картонной коробке. Там будет рукопись. Она предназначена только для ваших глаз, только для ваших глаз. Это единственный экземпляр, копий не существует. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ее доставили лично вам. Когда вы ее прочтете, поступайте с ней как вам угодно. Поверьте мне в последний раз, господин президент. Спокойной ночи.

Джон Кормэк, уставился на телефон. Страшно удивленный он положил трубку, тут же поднял трубку другого телефона и отдал распоряжение дежурному офицеру секретной службы.

У Куинна возникла небольшая проблема. Он не знал, где находится «наше место», а признаться в этом значило погубить шансы на встречу. В полночь он отыскал адрес в Джорджтауне, который ему дала Сэм, припарковал свой большой мотоцикл «хонда» у дороги и занял наблюдательный пост в глубокой тени пространства между двумя домами напротив, в двадцати ярдах от того здания.

Дом, за которым он наблюдал, был элегантный пятиэтажный особняк из красного кирпича, стоящий в западном конце Эн-стрит, выходящей к территории университета Джорджтаун. Куинн прикинул, что такой дом стоит не менее двух миллионов долларов.

Рядом с домом были ворота двойного гаража с электронным дистанционным управлением. На трех этажах дома горел свет. Сразу после полуночи свет на верхнем этаже, где жила прислуга, погас. В час ночи свет оставался только на одном этаже. Кто-то еще не спал.

В час двадцать свет на этом этаже погас, а на нижнем этаже зажегся.

Через десять минут из-под ворот гаража показалась полоска света – кто-то садился в автомобиль. Свет погас, и ворота начали подниматься. Выехал большой черный лимузин «кадиллак», медленно повернул на улицу, и ворота гаража опустились. Когда лимузин направился в сторону от университета, Куинн увидел, что в машине был всего один человек. Он сидел за рулем и вел машину очень осторожно. Он прошел незаметно к своему мотоциклу, завел его и поехал по дороге вслед за лимузином.

Тот свернул на юг, на Висконсин-авеню. В этот поздний час декабрьской ночи обычно оживленный центр Джорджтауна с его барами, бистро и ночными магазинами был тих и пустынен. Куинн держался как можно дальше от машины, наблюдая, как его задние огни свернули на восток, на улицу М, а затем направо, на Пенсильвания-авеню. Он проехал за ним по Вашингтонскому кольцу, а потом на юг, на 23-ю стрит, пока она не повернула налево, на Конститъюшн-авеню, и остановился около поворота под деревьями позади Генри Бэйкон-драйв.

Куинн быстро свернул с авеню, въехал в кусты, заглушил двигатель и погасил фару. Задние огни лимузина погасли, и водитель вылез из машины.

Он оглянулся, заметил такси, крейсировавшее в поисках пассажира, не заметил больше ничего и пошел. Вместо того, чтобы пойти по дороге, он перешагнул через низкую ограду газона парка Уэст-Потомак и пошел напрямки по направлению к пруду.

Фигура в черном пальто и шляпе перешла из зоны, освещенной уличными фонарями, в темноту. Справа от Куинна яркая иллюминация Мемориала Линкольна освещала конец 23-й стрит, но этот свет с трудом доходил до газонов и деревьев парка. Куинн смог сократить расстояние между ним и человеком до пятидесяти ярдов и постоянно держать движущуюся тень в поле зрения.

Человек обошел западный конец памятника погибшим во Вьетнаме, потом свернул налево, на более возвышенную местность, густо заросшую деревьями, расположенную между озером Конститъюшен Гарденс и берегом пруда.

Вдали слева Куинн видел свет двух бивуаков, где ветераны несли вахту памяти пропавших без вести этой печальной и далекой войны. Человек, за которым он следил, пошел по диагонали, чтобы не приближаться слишком близко к этому единственному признаку жизни в парке в этот час.

Мемориал представляет собой длинную стену из черного мрамора высотой по колено по концам и доходящую до высоты семь футов в середине. Куинн перешагнул через низкую часть Мемориала, где высота его не превышала один фут, лежавшего на пути этого человека, а затем пригнулся в тени каменной стены, когда человек впереди обернулся, как будто услышав звук шагов по гравию. Куинн видел, как перед тем, как двинуться дальше, он внимательно осмотрел парк.

Из-за туч вышел бледный месяц. При его свете Куинн мог разглядеть стену Мемориала, по всей длине которой были высечены имена пятидесяти восьми тысяч человек, погибших во Вьетнаме. Он на секунду остановился и поцеловал холодный мрамор. Он пересек газон и вышел к роще дубовых деревьев, где стоят бронзовые фигуры ветеранов войны в натуральную величину.

Идущий впереди Куинна человек остановился и оглядел местность, лежащую сзади. Ничего такого он не заметил.

Месяц высветил дубы, стоявшие без листьев на фоне отсвета далекого Мемориала Линкольна, и отражался от четырех бронзовых фигур солдат.

Если бы он знал или просто поинтересовался раньше, то ему было бы известно, что на постаменте находятся всего три солдата. Когда он повернулся и пошел дальше, четвертый солдат отделился от группы и пошел за ним.

В конце концов он дошел до «нашего места». На самом верху небольшого холма между озером в парке и прудом, окруженный деревьями, стоял общественный туалет, освещенный единственным фонарем, все еще горевшим в этот час. Человек в черном пальто остановился около фонаря и стал ждать.

Через две минуты из-за деревьев появился Куинн. Человек посмотрел на него. Вероятно, он побледнел, но при тусклом свете это не было видно. Но Куинн видел, как тряслись его руки. Они посмотрели друг на друга.

Человек, стоявший перед Куинном, явно старался побороть приступ паники.

– Куинн, – сказал он, – вы же покойник.

– Нет, – ответил тот, – покойник Мосс. И МакКри тоже покойник, а также Орсини, Марше, Преториус и Зэк. И Саймон Кормэк, да, и он тоже мертв. И вы знаете почему.

– Спокойно, Куинн. Будем вести себя как разумные люди. Он должен был уйти, иначе он погубил бы нас всех, вы же сами знаете это.

Он понимал, что сейчас он выговаривает себе право на жизнь.

– Саймон? Студент колледжа?

Удивление человека в черном пальто пересилило его страх. Он участвовал в заседаниях в Белом доме и знал, что Куинн может сделать с ним.

– Нет, не мальчик. Его отец, он должен уйти.

– Нэнтакетский договор?

– Конечно. Его условия погубят тысячи людей и сотни корпораций.

– Но почему этим занялись вы? Насколько мне известно, вы очень богатый человек, ваше личное состояние огромно.

Человек, стоявший перед Куинном, коротко рассмеялся.

– Да, когда я унаследовал мое семейное богатство, я использовал свой талант в качестве маклера в Нью-Йорке и вложил средства в целый ряд акций. Хороших акций, растущих в цене и приносящих большие доходы. Они и сейчас в этих акциях.

– В военной промышленности?

– Слушайте, Куинн, я принес это для Мосса, теперь это может быть ваше. Вы видели когда-нибудь такое?

Он достал бумагу из грудного кармана и протянул ее Куинну. При свете фонаря и месяца Куинн рассмотрел ее. Это был банковский чек, выписанный на предъявителя на швейцарский банк с безупречной репутацией. Сумма стояла пять миллионов американских долларов.

– Возьмите его, Куинн. Вы никогда не видели таких денег и никогда больше не увидите. Подумайте, что вы сможете с этим сделать, какую жизнь вы будете вести! Комфорт, даже роскошь до конца ваших дней! Давайте рукопись, и он ваш.

– И все это дело было из-за денег? Не так ли? – сказал Куинн задумчиво.

Он вертел в руках чек, погруженный в свои мысли.

– Конечно. Деньги и власть. Это ведь одно и то же.

– Но ведь вы были его другом, он доверял вам.

– Ради Бога, Куинн, не будьте наивным. Все в конце концов упирается в деньги. Так всегда было и будет. Мы поклоняемся всемогущему доллару. Все и вся в этой стране могут быть куплены и оплачены.

Куинн кивнул. Он подумал о пятидесяти восьми тысячах имен на черном мраморе Мемориала в четырехстах ярдах от него. Он вздохнул и полез во внутренний карман летной куртки. Человек в страхе отпрянул.

– Не надо, Куинн, вы же сказали без оружия.

Но Куинн вынул оттуда двести страниц отпечатанного текста и протянул их человеку. Тот вздохнул с облегчением и взял всю пачку.

– Вы не пожалеете об этом, Куинн. Деньги ваши, наслаждайтесь ими.

Куинн снова кивнул. «Да, еще одно дело…»

– Все, что угодно.

– Я отпустил такси на Конститьюшн-авеню. Не могли бы вы подбросить меня до Вашингтонского кольца?

Впервые за все время человек улыбнулся с облегчением.

– С удовольствием.