Улица под названием Буш-Клоус в Гринхеме являла собой ряды вездесущих современных маленьких домиков, и номер 16, в котором жил Алекс Рис, находился в самом конце этого тупика.
Близился вечер, я оставил Джулию Йорк в состоянии, близком к полуобморочному. Я предупредил ее, что любой ее контакт с Алексом Рисом в ближайшие тридцать шесть часов, будь то личный, по телефону, с помощью электронной почты и так далее, приведет к тому, что я немедленно вышлю компрометирующие снимки ее мужу, мало того — размещу их в Интернете на своем новом сайте.
Она умоляла меня убрать снимки из фотоаппарата, но я отказался, сославшись на то, что именно она и Алекс начали шантаж и что свою горькую пилюлю они заслужили, так что нечего жаловаться. Я припарковал машину Яна Норланда на Уотер-лейн, свернул за угол и вышел на Буш-клоуз. Я нес с собой толстую пачку газет, которые заблаговременно приобрел на автозаправке, и бросал по одной в почтовый ящик у каждого дома. Дома были не совсем одинаковые, но очень похожие, и номер 16 с дверью в пластиковой раме не отличался от остальных.
— Когда возвращается Алекс? — спросил я у Джулии.
— Самолет приземляется в Хитроу завтра вечером, в шесть двадцать.
— Как он обычно добирается до дома?
— Понятия не имею.
Какое-то время я торчал перед дверью дома под номером 16, перебирая и перекладывая стопку оставшихся газет. Потом огляделся по сторонам в поисках подходящего места для укрытия. Но подход к дому окаймляла только трава. Тогда я стал рассматривать выстроившиеся прямой линией напротив дома, рядом с каждым — гараж на одну машину.
Лишь из дома 15 открывался хороший обзор.
Я отошел от номера 16, доставил газеты в еще несколько домов, в том числе — и на противоположной стороне улицы, затем сошел с дороги и двинулся обратно к машине. Но прежде чем уехать, прошел через ворота на поле за деревней. Дом Алекса Риса, наряду с другими четными номерами по улице Буш-клоуз, тыльной своей стороной выходил на фермерские угодья, и я еще какое-то время проводил рекогносцировку местности.
Взглянул на часы. Уже почти половина шестого, скоро стемнеет.
Алекс Рис вряд ли вернется раньше завтрашнего вечера, самое раннее — это в восемь, а может, даже и в девять, если ему придется забирать багаж в аэропорту. Да еще при условии, что самолет прибудет по расписанию. К восьми здесь будет совсем темно.
Стараясь держаться в тени деревьев, я обошел сады и огороды и приблизился к дому под номером 16 с тыла. В соседнем, 14-м, в кухне горел свет. Я увидел там мужчину и женщину, они разговаривали. Что ж, хорошо, подумал я. Когда на улице темно, а в комнате горит свет, в окно ничего не увидишь, кроме собственного отражения. Особенно когда люди заняты разговором. Вряд ли заметят, что я наблюдаю за ними.
Я быстро перемахнул через низенькую изгородь и оказался в саду за домом Риса. Там была одна трава, ни пышных клумб, ни колючих розовых кустов.
Я медленно подошел к гаражу, заглянул. Даже в быстро меркнущем свете можно было разглядеть очертания автомобиля. Стало быть, мистер Рис прибудет домой на такси, прямо из аэропорта, или же с железнодорожной станции в Ньюбери.
А я уже буду ждать его.
— Ну как, мы выиграли? — спросил я Яна, входя к нему в семь вечера.
— Кто мы? — ответил он, не отрывая глаз от экрана.
— Орегон, — ответил я. — На скачках в Хейдоке.
— Доскакали, — сказал он. — Опередили ближайших соперников на целых шесть корпусов. Вряд ли кто сможет обойти его на главных скачках.
— Хорошо, — сказал я ему в затылок. — А что это ты там смотришь?
— Да шоу, «Ищите таланты».
— Ты ел? — спросил я.
— Пиццу, — ответил Ян. — Из морозилки. Ну, одну из тех, что ты купил вчера вечером. Но поел только после скачек. Слишком нервничал, не до того было.
— Так ты голоден?
— Да нет, не очень. Может, смотаюсь чуть позже за китайской жратвой.
— Неплохая идея, — заметил я. — Я угощаю.
Ян обернулся, улыбнулся, и я понял: он надеялся услышать именно это.
— Долго еще собираешься пробыть здесь? — спросил он, снова отворачиваясь к экрану.
— Могу найти другое жилье, если стесняю, — ответил я. — Знаю, что незваный гость не подарок, правило трех дней и все такое.
— Да живи, сколько хочешь, — ответил он. — Меня твоя компания вполне устраивает.
«Особенно с учетом бесплатной еды», — язвительно подумал я.
— Останусь еще на день-два, если ты не против.
— Живи на здоровье, если диван устраивает.
Диван меня вполне устраивал. Уж куда комфортнее, чем многие места, где доводилось ночевать, мягче и теплее.
— А можно завтра взять твою машину? — спросил я.
— Прости, приятель, но завтра она мне понадобится, — ответил Ян. — Еду к родителям на воскресный ленч.
— А где они живут?
— Неподалеку от Бэнбери, — ответил он.
— И когда думаешь вернуться?
— Должен быть здесь к пяти, — сказал Ян. — Вечерние тренировки в воскресенье начинаются в пять.
— Ну а после пяти можно взять машину?
— Конечно, — кивнул он. — Правда, там бензина будет на нуле.
— Ничего, — сказал я. — Заправлю полный бак.
Я чувствовал, что Ян улыбается, хотя он по-прежнему сидел спиной ко мне. Почему просто не попросить подкинуть деньжат за аренду машины? Наверное, то какая-то своя маленькая игра.
Я мог бы, конечно, съездить за своим «Ягуаром», но уж больно приметная была машина, а мне не хотелось раскрывать свое местоположение кому бы то ни было. Маленькая «Корса» Яна куда незаметнее. Я надеялся, что «Ягуар» все еще стоит на парковке в Оксфорде, дожидаясь моего возвращения.
Утро воскресенья я провел за составлением новых планов и сортировкой своего имущества. В доме матери я побывал в субботу днем, после возвращения от Джулии Йорк и перед поездкой в Гринхем.
В доме не было ни души, не считая собак, которые лениво следили за мной и даже с места не сдвинулись, когда пришлось перешагивать через их подстилки на кухне перед печкой. Мать с отчимом уехали на скачки в Хейдок, но тем не менее я пробыл в доме совсем недолго, минут пятнадцать-двадцать, принял на скорую руку душ и забрал из своей комнаты кое-какие вещи.
Мне не хотелось, чтобы мать вернулась неожиданно и застала меня здесь. И не потому, что я не доверял ей, считал, что она выдаст, пусть даже ненароком. Нет, просто не хотелось объяснять ей, что я задумал. Она, скорее всего, не одобрила бы этот план, так что уж лучше пусть не знает ничего.
Ян уехал к родственникам на ленч в одиннадцать, обещав, что вернется ровно к пяти.
Окончательно убедившись, что кругом никого, я принялся разбирать вещи, необходимые для выполнения задания. Часть из них была у меня прежде, часть пришлось купить в Ньюбери накануне днем, перед поездкой в Гринхем.
Я выложил на диван черный свитер с высоким воротником, старые темно-синие джинсы, пару черных носков, черную вязаную лыжную шапочку и такие же перчатки — последние я купил в спортивном магазине на Маркет-стрит, вместе с парой черных ботинок для игры в баскетбол.
Рядом с одеждой я разместил остальное: небольшой темно-синий рюкзак, рулон черной и очень прочной садовой бечевки, аналогичной той, что связывала мне руки в стойлах, маленькую аптечку, три снимка манипуляций с почтовым ящиком шесть на четыре дюйма, металлическое кольцо с куском металлической цепочки и навесным замком, новый фотоаппарат и моток серой липкой ленты.
В любой организации мира, будь то военная или гражданская, существует присказка: если что-то не идет, не ладится и не движется должным образом, используй WD-40,[16] а если движется, когда не надо, — липкую ленту, или скотч. Изобретенная во время Второй мировой для обертывания магазинов и коробок с патронами, чтоб сделать их водонепроницаемыми в условиях джунглей, лента с тех пор стала обязательным элементом набора для выполнения любого задания. Ее использовали даже для закрепления крыла на луноходе «Аполлон-17», когда вдруг он сломался на лунной поверхности, а также для того, чтобы подогнать округлые газопромыватели СО2 к квадратной формы отверстиям, чтобы спасти жизни экипажа «Аполлон-13».
Саблю я решил не брать. Нет, неплохо было бы иметь при себе оружие, хотя бы для острастки, но сабля — штука непрактичная и громоздкая. Я бы предпочел обычный армейский «браунинг» калибра девять миллиметров, но остерегся бы разъезжать по английской сельской местности с незарегистрированным огнестрельным оружием, даже если б таковое у меня имелось. Нет, не подумайте, я вовсе не собирался никого убивать. Во всяком случае, пока.
Без десяти восемь вечера я выбрал позицию рядом с домом Алекса Риса, на темной стороне улицы, подальше от единственного здесь фонаря, что горел у дома 12.
Я уже провел тщательную рекогносцировку местности, в том числе внимательно осмотрел и дом под номером 15, что находился напротив и откуда открывался вид на входную дверь в дом Алекса Риса. Пока что он, судя по всему, пустовал, но ведь это могло быть явлением временным. Возможно, жильцы вышли куда-то днем, а вечером вернутся.
Во всех же остальных домах, в том числе и под номером 14, соседнем, люди занимались своими обычными делами. Я подивился тому, что лишь немногие из обитателей Буш-клоуз задергивают шторы на окнах, особенно тех, что выходили на задний двор. Вряд ли ожидали, что кто-то будет подглядывать за ними с поля, шпионить за тем, как они смотрят свои телевизоры и читают книжки.
Восемь вечера, пошел девятый, я продолжал ждать. Закапал мелкий дождик, но это мало меня волновало. Раз дождь, тем меньше вероятности, что кто-то из жильцов захочет выйти на улицу. Правда, я еще не понял, есть ли у кого из них собака, которую надо выгуливать.
В восемь восемнадцать на Буш-клоуз появился автомобиль и доехал до самого конца. Я приготовился к решительным действиям, сердце учащенно забилось, но машина въехала во двор дома 15, и из нее вышла пара с двумя ребятишками. Я глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз, стараясь успокоиться.
И продолжал тихо стоять в тени. Я был уверен, что никто не видит меня, в то время как я вижу их вполне отчетливо, особенно когда мужчина из соседнего дома включил на крыльце свет. Я продолжал стоять, вжавшись в стену.
Человека прежде всего выдают движения, замеченные периферическим зрением, они сразу привлекают внимание и особенно настораживают. Темные мои одежды сливались с чернотой фона; лишь лицо можно было заметить, но я разукрасил его сделанным на скорую руку камуфляжем из подручного материала, грязи, и ее полоски «раздробили» привычную глазу форму.
И вот прибывшая семья забрала вещи из машины и вошла в дом. Свет на крыльце погас, все вокруг, в том числе и я, вновь погрузилось во тьму. Я стоял, покачиваясь и переминаясь с ноги на ногу, чтоб не затекли мышцы, и продолжал ждать.
Алекс Рис прибыл домой без нескольких минут девять, но не на такси.
На улицу на большой скорости въехал темно-синий «Фольксваген Гольф» Изабеллы Уоррен, резко, с визгом тормозов, остановился у дома. Я не видел, кто за рулем, но по манере вождения, известной мне по поездке в Элдершот, был почти уверен, что это Изабелла.
Я еще плотней вжался в стену и осторожно высунулся из-за угла, посмотреть.
Алекс Рис открыл заднюю дверцу и вылез из машины с дорожной сумкой в руке.
— Спасибо, что подвезли, — сказал он и, прежде чем захлопнуть дверцу, вытащил из багажного отделения в салоне маленький портфель.
Он стоял и махал рукой вслед «Гольфу», пока машина не развернулась и не скрылась из виду в конце улицы. Тот факт, что Алекс находился на заднем сиденье, предполагал, что в машине был еще один пассажир. Возможно — Джексон Уоррен.
Я наблюдал за тем, как Алекс рылся в сумке в поисках ключей от дома. За эти несколько секунд я оглядел улицу и окна дома напротив. Ни души.
Пришла пора переходить к решительным действиям.
Через какую-то долю секунды после того, как он отпер дверь и подхватил свою сумку, я что есть силы ударил его ребром ладони между лопаток. Он влетел в распахнутую дверь и распростерся на полу в темном коридоре. Я навалился сверху, дорожная сумка отлетела по скользкому отполированному полу в кухню.
— Только вякни, убью! — громко прошептал я ему на ухо.
Он не «вякал», и не только потому, что испугался угрозы. Я специально избрал такой тип удара, он вышибает весь воздух из груди, а без воздуха особо не раскричишься. Он вообще никак не реагировал. Так что можно считать, мой «блицкриг» удался, я нагнал на противника «страх и ужас».
Потом я завернул ему руки за спину, достал из кармана садовую бечевку и связал запястья. Затем точно так же связал Рису ноги в лодыжках.
Вся эта процедура заняла не более пяти секунд.
Я выпрямился и вышел на улицу. Забрал со ступенек портфель Алекса, огляделся по сторонам, убедился, что все спокойно, потом снова зашел в дом и захлопнул за собой дверь. Алекс не шевельнулся.
Альберт Пирпойнт, знаменитый в сороковых-пятидесятых годах прошлого столетия палач-вешатель, всегда придерживался мнения, что успешная экзекуция — это та, когда осужденный не успевает сообразить, что с ним происходит: бац! — и он уже болтается в петле мертвый. Однажды он установил своего рода рекорд — повесил приговоренного к смертной казни Джеймса Инглиса ровно через семь с половиной секунд, как того вывели из камеры смертников.
Сегодня Пирпойнт имел бы все основания мной гордиться. Алекс не был мертв, но скручен по рукам и ногам, точно цыпленок перед жаркой, и на это ушло не больше времени, чем тратил знаменитый Альберт на казнь через повешение.
Ну а теперь пришло время начать поджаривать мистера Риса.
— Понятия не имею, о чем это вы. — Вполне естественно, что он тут же стал отрицать свое участие в шантаже.
Он по-прежнему лежал в прихожей на полу, только я перевернул его на спину, чтоб он меня видел. Я пошарил у него по карманам, достал мобильник и отключил. Все это время он смотрел на меня дико расширенными глазами. Но я был уверен: он сразу узнал меня, несмотря на темную одежду, низко надвинутую на лоб шапочку и измазанное грязью лицо.
— Так ты отрицаешь, что шантажировал мою мать? — спросил я.
— Отрицаю, — твердо заявил он. — Сроду не слыхивал такого бреда. Отпустите меня немедленно, иначе позвоню в полицию!
— Не в том ты положении, чтоб кому-то звонить, — сказал я. — Уж если кто и позвонит в полицию, так это я.
— Ну что ж, звоните, — сказал он. — И тогда посмотрим, у кого будет больше неприятностей.
— Ты это о чем?
— А ты сам попробуй сообрази, — ответил он, вдруг обретя уверенность.
— Тебе известно, каков максимальный срок наказания за шантаж? — спросил я.
Он промолчал.
— Четырнадцать лет.
Он и глазом не моргнул. Очевидно, что надеется на благополучный исход. Думает, что я постращаю его еще немного, потом отпущу и на этом все кончится.
Не знал, что ничего нельзя предполагать заранее.
Яна я предупредил, что уезжаю на всю ночь. Так что меня еще долго не хватятся. Время есть, спешить некуда.
Я оставил его на полу в прихожей и пошел на кухню, поискать чего-нибудь выпить. От долгого ожидания на улице разыгралась жажда.
— Отпусти! — крикнул он из прихожей.
— Нет! — крикнул я в ответ и положил его телефон на разделочный столик.
— Помогите! — закричал он уже куда громче.
Я быстро вернулся в прихожую.
— На твоем месте я бы этого не делал.
— Почему? — с вызовом спросил он.
Я сбросил рюкзак, висевший на спине, достал рулон скотча. Показал ему, затем отмотал небольшой кусок.
— Потому что тогда обмотаю тебе голову этой штукой. Ты этого хочешь?
Он умолк, и я снова пошел на кухню, достал из холодильника банку пива «Хейнекен». Отпил глоток, оставил немного пены в уголке рта и сплюнул на пол, возле его ног.
— Тебе известно, сколько человек может прожить без воды, вообще без всякого питья? — Он не сводил с меня расширенных глаз. — Сколько понадобится времени, чтоб хроническое обезвоживание вызвало у него отказ почек, а затем — неизбежную смерть?
Вопрос этот явно ему не понравился, однако испугал не слишком.
Я опустился на колени возле рюкзака и достал обрывок железной цепи с замком и кольцом. Показал ему, но по глазам было видно: Алекс не понимает, откуда все эти предметы, и не догадывается об их предназначении. Возможно, даже не понимает, что отсутствие какой бы то ни было реакции сейчас спасло ему жизнь. Да и у меня не возникло желания немедленно прикончить этого хорька, что вовсе не означало, что я не собираюсь его использовать.
— Диабетом болеешь? — спросил я.
— Нет.
— Повезло.
Я достал из рюкзака красную аптечку. В экспедициях ее прозвали «набором анти-СПИД». В небольшом отделении на молнии лежали два стерильных шприца, две иглы для подкожных впрыскиваний, трубки для внутривенных вливаний, иглы с нитками для зашивания ран, скальпели, а также три небольших стерильных пакетика с солевым раствором — для срочного устранения обезвоживания. Я купил эту аптечку много лет назад, когда в компании ребят-сослуживцев решил ради забавы предпринять восхождение на гору Килиманджаро. Она обеспечивала доступ к стерильному оборудованию в случае, если одному из членов команды требовалась срочная медицинская помощь в местах, где она бывала порой недоступна, особенно в больницах самых заброшенных уголков Центральной Африки, где вероятность подхватить гепатит или СПИД была очень высока.
К счастью, никому из членов нашей экспедиции аптечка не понадобилась, а потому благополучно вернулась вместе со мной в Великобританию нетронутой. А вот теперь вдруг пришлась очень кстати.
Я взял один из шприцов, прикрепил к нему иглу. Алекс внимательно наблюдал за этими действиями.
— Чего это ты делаешь? — впервые за все время в голосе слышалось беспокойство.
— Время принять инсулин, — ответил я. — Ты же не хочешь, чтоб я рухнул тут, прямо сейчас, в диабетической коме? Учитывая твое положение и все такое…
Алекс наблюдал за тем, как я открыл один из пакетиков с солевым раствором и подвесил его к перилам лестницы. К пакетику был приклеен ярлык с надписью «ИНСУЛИН» крупными печатными буквами, так что не видеть это он не мог. Я специально спросил его, не страдает ли он диабетом, и он ответил, что нет. Оставалось надеяться, что тип этот понятия не имеет о том, что настоящий инсулин всегда продается в одноразовых шприцах или небольших стеклянных ампулах. Надпись «ИНСУЛИН» я соорудил сегодня днем на принтере Яна Норланда. Выглядела вполне достоверно.
Я перелил немного прозрачной жидкости в меньший из двух шприцов, затем задрал черный свитер спереди, ущипнул кусочек плоти на животе и ввел раствор под кожу. Поднял голову и улыбнулся Алексу.
— И часто приходится делать это? — спросил он.
— Два-три раза на дню, — ответил я.
— А что это вообще такое, инсулин?
— Гормон, — ответил я. — Он позволяет мышцам использовать энергию глюкозы, что растворена в крови. У большинства людей он вырабатывается естественным образом, поджелудочной железой.
— А что будет, если не сделать?
— Уровень глюкозы в крови настолько повысится, что органы перестанут работать должным образом, и это неизбежно приведет к коме. А потом — и к смерти.
Тут я снова улыбнулся ему.
— Нам ведь этого не надо, верно?
Он не ответил. Наверное, больше всего на свете хотел, чтоб я впал в кому или помер. Но этого не случится. Сам я диабетом не страдал, но в школе у меня был товарищ, мальчик, который мучился этим самым диабетом чуть ли не с раннего детства, и я сотни раз видел, как он вводил себе инсулин с использованием специального шприца с тончайшей иглой, чтобы не было больно. Введение солевого раствора под кожу вызвало легкое пощипывание, но в целом было совершенно безвредно.
Я вернулся на кухню и подобрал с пола его дорожную сумку. Тяжелая. Внутри среди прочих вещей находился ноутбук и большая бутылка водки, купленная в «дьюти-фри», надо же, уцелела при падении на пол. Я поставил сумку на кухонный стол, достал компьютер, включил. Пока он разогревался, взял в прихожей стул с высокой спинкой, поставил у ног Алекса и уселся.
— А теперь, — сказал я, слегка подавшись вперед, — хочу задать несколько вопросов и получить на них ответы.
— Ничего не скажу, пока не отпустишь.
— Еще как скажешь, — заметил я. — Ночь впереди долгая.
Поднялся и пошел на кухню. Опустил шторы на окне, включил телевизор и уселся за кухонный стол перед компьютером Алекса.
— Эй! — крикнул он минут через пять.
— Да? — откликнулся я. — Чего тебе?
— Ты собираешься оставить меня здесь?
— Да, — ответил я и прибавил громкость у телевизора.
— Надолго?
— А сколько тебе надо?
— Надо? — прокричал он. — В каком смысле «надо»?
— Сколько тебе нужно времени перед тем, как начнешь отвечать на мои вопросы?
— Какие вопросы?
Я вернулся в прихожую, снова уселся на стул.
— Ну, к примеру, давно ли у тебя роман с Джулией Йорк? — спросил я.
Этого вопроса он явно не ожидал, однако отреагировал быстро:
— Понятия не имею, о чем ты.
Да, за последние полчаса мы не слишком продвинулись.
— Ладно, как хочешь, — сказал я. Встал и снова пошел на кухню, к компьютеру.
По телевизору шло футбольное обозрение, и я еще прибавил громкости, чтоб Алекс не слышал, как я стучу по клавишам.
Компьютер автоматически подсоединялся к беспроводному Интернету, и я одним щелчком клавиши открыл его электронную почту. Как-то не очень предусмотрительно с его стороны не защитить данные паролем. Я бегло просмотрел все входящие сообщения за последние две недели и переправил их на свой адрес e-mail. Затем проделал то же самое с папкой исходящих сообщений. Никогда не знаешь, насколько полезной может оказаться информация, даром что теперь полиция при обысках и арестах первым делом забирает жесткие диски.
Я покосился на экран телевизора, там продолжалась футбольная передача, и игнорировал жалобное завывание из прихожей.
— Отпусти меня, — просил Алекс. — Руки болят!
Я продолжил изучать монитор компьютера.
— Мне нужно сесть! — не унимался он. — Спина болит.
Я по-прежнему не обращал внимания на эти причитания.
И открыл новую папку в компьютере под названием «Гибралтар — Счета». В папке содержалось около двадцати файлов, я бегло просмотрел все и тоже отправил на мой компьютер.
Программа о футболе закончилась, настало время вечерних новостей. К счастью, среди них не было сообщений о насильном удержании в доме одного из обитателей деревни Гринхем.
Я щелкнул на кнопку поиска в стартовом меню и стал искать файлы, содержащие термины «пароль» или «имя пользователя». И вот появилось восемь ссылок, и я отправил их все на свой адрес электронной почты.
— Ладно! Хорошо! — донеслось из прихожей. — Отвечу на твой вопрос!
Сообщения из еще одной папки под названием просто «Гибралтар» благополучно перекочевали через киберпространство. Я проверил, не упустил ли чего, прежде чем удалить надпись «отправить», чтоб Алекс не догадался, что я скопировал его материалы. Затем я закрыл крышку ноутбука и уложил его обратно в дорожную сумку, которую положил на пол.
Вышел в прихожую, снова уселся на стул с высокой спинкой и грозно склонился над Алексом.
Но не стал задавать ему тот же вопрос, что прежде. Спросил совсем о другом.
— За что ты убил Родерика Уорда?
Он был потрясен.
— Я… я не… убивал, — пробормотал он.
— Тогда кто?
— Я не знаю.
— Так, значит, он все-таки был убит? — спросил я.
— Нет, — взвизгнул он. — Это был несчастный случай!
— Ничего подобного. Катастрофа была подстроена. Заранее.
— Сама катастрофа не была несчастным случаем, — сказал он. — А вот умер он по чистой случайности. Я пытался предупредить их, но было уже слишком поздно.
— Кого это «их»? — с любопытством спросил я.
Но тут он заткнулся.
Я достал из кармана сложенный листок бумаги, протянул ему.
Он смотрел на текст, недоверчиво округлив глаза.
Я знал слова, написанные там, наизусть, так часто смотрел на это послание на протяжении последних нескольких дней. Записка от руки была адресована миссис Стелле Бичер, проживавшей по адресу Оксфорд, Бэнбери-драйв, 26, записка, которую я нашел в куче почтовых отправлений, что лежали у мистера Хорнера в картонной коробке у входной двери.
«НЕ ЗНАЮ, ВОВРЕМЯ ЛИ ЭТО ДОЙДЕТ, НО ПЕРЕДАЙ ЕМУ: ТО, ЧТО ЕМУ НУЖНО, У МЕНЯ».
— Что нужно? — спросил я.
Он промолчал.
— И передать кому?
Снова без ответа.
— И как это понимать, «вовремя»?
Он молча смотрел на меня.
— Ты должен отвечать на мои вопросы, в противном случае не оставляешь мне выбора, кроме как… — Тут я умолк.
— Кроме как что? — испуганно спросил он.
— Убить тебя, — спокойно ответил я.
Тут я ухватил его за левую ногу и быстрым резким движением сорвал ботинок и носок. Потом взял липкую ленту и прикрутил ступню к лестничным перилам — так, чтобы он и шевельнуться не мог.
— Что ты делаешь? — завопил он, отбиваясь, но сопротивление было быстро сломлено.
— Необходимые приготовления, — ответил я. — Всегда очень тщательно готовлюсь, прежде чем прикончить человека.
— Помогите! — взвыл он. Но я оставил телевизор включенным на полную громкость, и жалобный его вопль утонул в какофонии рекламных роликов.
Однако, чтобы уж быть до конца уверенным, что никто его не услышит, я взял кусок липкой ленты и плотно залепил ему рот. Теперь он часто и тяжело дышал носом, жадно втягивал воздух, и ноздри его раздувались под расширенными от страха глазами.
— Вот что я скажу тебе, Алекс, — ледяным тоном произнес я. — Похоже, ты не в полной мере оцениваешь опасность ситуации, в которой оказался. — Он не мигая уставился на меня. — Так что позволь объяснить тебе. Ты шантажировал мою мать, заставлял ее выплачивать тебе каждую неделю по две тысячи фунтов на протяжении последних семи месяцев, уже не говоря о требованиях повлиять на исход скачек обманным путем. Иногда ты забирал деньги сам из ящика в почтовом отделении на Чип-стрит, иногда поручал это Джулии Йорк.
Я достал три снимка Джулии, сделанные из окна индийского ресторана, и поднес к его лицу. Рот у него был заклеен, так что о реакции судить было трудно, но лицо побледнело, и он переводил умоляющие глаза со снимков на меня и обратно.
— Ты, — продолжил я, — шантажировал мою мать, зная, что она не уплатила всех причитающихся с нее налогов. А это, в свою очередь, означает, что инкриминирующие ее налоговые документы находятся у тебя или же ты имеешь к ним доступ.
Я полез в рюкзак и снова достал свою маленькую красную аптечку. Алекс побледнел еще больше.
— Моя проблема заключается в следующем, — сказал я. — Если отпущу тебя, бумаги моей матери останутся при тебе. И даже если ты отдашь их, то знать и помнить все равно будешь.
Я достал из аптечки большой шприц, надел на него новую иглу и выкачал довольно приличный объем соляного раствора из пластикового пакета, что до сих пор был подвешен к лестнице, того самого пакета с надписью «ИНСУЛИН».
— Так что сам понимаешь, — добавил я. — Не будешь помогать мне, и у меня не останется другого выхода, кроме как заткнуть тебе рот навеки, чтобы не разболтал налоговикам.
Я приподнял шприц к свету, надавил на поршень и выпустил тоненькую струйку жидкости.
— Тебе известно, что инсулин нормализует функции организма? — спросил я. — Однако избыток инсулина приводит к потере уровня глюкозы в крови до катастрофически низкого значения, что, в свою очередь, вызывает явление под названием гипогликемия. Что приводит к судорогам, затем следуют кома и смерть. Помнишь, наверное, дело той медсестры, Беверли Элит, которая убивала детей в больнице Грэнтема? Журналисты прозвали ее Ангелом Смерти. Ряд жертв она убила именно при введении им слишком больших доз инсулина.
Я знал это, потому что загодя посмотрел в Интернете.
А потом дотронулся до его ступни.
— И еще. Известно ли тебе, Алекс, что если ввести инсулин между пальцами ног, то будет очень трудно, практически невозможно обнаружить крохотную точку от укола на коже? Как и наличие в организме самого инсулина, поскольку он вырабатывается естественным путем. Все будет выглядеть так, будто ты умер от сердечного приступа.
Это утверждение было не совсем точным. В современной медицине диабетиков практически всегда лечат синтезированным инсулином, и обнаружить его вполне возможно, потому как он отличается от нормальных продуктов жизнедеятельности.
Но откуда было Алексу знать о том?
— Ладно, — сказал я с улыбкой и поднес к нему шприц. — Между какими пальцами сделать укол? Учту любое твое пожелание.