Перекрестный галоп

Глава 05

Я вернулся домой и сразу ощутил напряжение, возникшее между отчимом и матерью. Видимо, прервал какой-то очередной их спор, когда в три часа дня в понедельник вошел с поклажей через заднюю дверь в кухню.

— Откуда взялось все это барахло? — неодобрительно осведомилась мать.

— Забрал свои вещи из армейской камеры хранения, — ответил я. — Лежали там, пока я воевал.

— Не понимаю, зачем понадобилось тащить все это сюда, — недовольно заметила она.

— А куда еще?

— Ну, я не знаю! — едва ли не зарыдав, ответила она. — Я вообще ничего не знаю! — И с этим возгласом она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты. «Наверное, все же расплакалась», — подумал я.

— Что тут у вас происходит? — спросил я отчима, который сидел молча во время этого обмена любезностями.

— Да ничего, — беспомощно ответил он.

— Но что-то должно было произойти, раз она так…

— Ничего такого, что бы имело к тебе отношение, — сказал он.

— Это уж мне позволь судить, — заметил я. — Дело в деньгах, верно?

Он поднял на меня глаза.

— Я же сказал, ровным счетом ничего.

— Тогда почему вы не можете позволить себе купить новую машину?

Тут он разозлился. Просто жуть до чего разозлился. И вскочил из-за стола.

— Кто это тебе сказал? — Он почти орал на меня.

— Ты сам, кто ж еще.

— Нет, ничего подобного я не говорил, черт бы вас всех побрал! — И он стал грозно надвигаться на меня, сжимая кулаки.

— Да ты, ты. Я слышал твой разговор с матерью.

На секунду показалось — сейчас он меня ударит.

— Как ты посмел подслушивать чужие разговоры, а?

Я хотел было сказать, что ничего не подслушивал. Просто услышал — уж больно громко они говорили. Но тогда пришлось бы сознаться, что я тихонько прокрался в кухню, стоял и слушал.

— Так почему вы не можете купить новую машину? — упрямо повторил я.

— Не твое дело, — злобно огрызнулся он.

— Думаю, скоро узнаешь, что мое, — сказал я. — Все, что имеет отношение к матери, — это мое дело.

— Нет и нет, черт побери! — И он тоже вылетел из кухни, оставив меня одного.

Я подумал, что в этот момент ненавижу его всеми фибрами души. Наверное, он это почувствовал.

Я слышал, как мать с отчимом о чем-то снова спорят наверху, и прошел из холла в их кабинет.

Еще раньше отчим говорил, что они могли бы купить новую машину, если бы не «бесконечные отступления от маленького, но разрушительного плана» моей матери. Что за план, интересно? И почему происходят «бесконечные отступления»?

Я оглядел письменный стол. Две стопки бумаг по обе стороны от стандартной клавиатуры, над ними темный экран монитора с постоянно перемещающимся названием «КОНЮШНИ КАУРИ»; два этих слова возникали снова и снова в разных местах.

Я постарался запомнить, где что лежит на этом столе, чтобы потом оставить все как было. Просто, войдя в кабинет, уже принял решение выяснить наконец, что за чертовщина творится в этом доме, при этом не хотелось, чтоб мать знала, что я знаю.

Бумаги были разложены в определенном порядке.

В стопке в левом углу лежали счета и чеки, имеющие отношение к содержанию дома: плата за электричество, баллонный газ, налоги на недвижимость и прочее. Все оплачено списаниями с банковского счета. Я просмотрел все эти бумажки, но ничего особенного в них не нашел, хоть и был удивлен тем, как дорого теперь стоит отопление большого старого дома с неплотно прилегающими рамами окон. Нет, конечно, я ни разу в жизни не платил за отопление, и меня нисколько не волновало, какое влияние на эту сумму может оказать открытое для проветривания окно, даже если температура на улице ниже нуля. Возможно, и в армии стоит начать устанавливать счетчики в каждой казарме и штрафовать солдат за перерасход энергии. Научатся тогда беречь тепло.

В другой стопке были собраны счета и чеки по содержанию конюшен: электроэнергия, тепло, корма, средства ухода, плюс еще зарплаты постоянным работникам. Были также счета по оплате тренерских услуг, с одним или двумя прикрепленными к ним чеками, которые тоже следовало пропустить через банк. Все на своих местах, ничто не указывает на существование некоего загадочного плана.

В третьей стопке были собраны журналы и другие публикации, здесь же находились копии буклетов из календаря скачек. Тоже ничего необычного.

Зато в четвертой стопке я наконец нашел ружье с дымящимся дулом. Вернее, сразу два таких ружья — в переносном смысле, конечно.

Первым являлись выписки из банковского счета. Стало ясно, что у матери два банковских счета: один для тренерского бизнеса, второй — для личного пользования. Судя по этим выпискам, мать еженедельно снимала с личного счета по две тысячи фунтов наличными. В принципе, ничего подозрительного в том не было — многие люди, связанные со скачками, предпочитают иметь дело с наличными, в особенности когда хотят делать ставки напрямую. Но второй листок бумаги помог прояснить ситуацию. Это была написанная от руки крупными печатными буквами записка на листке, вырванном из блокнота, где страницы скреплялись проволокой. Записка была вложена в конверт, адресованный матери. И содержание ее было ясно и не оставляло ни малейших сомнений:

Ясно и просто. Чистой воды шантаж.

Стало быть, «бесконечные отступления», о которых говорил отчим, были не что иное, как невозможность еженедельно выдавать шантажисту по две тысячи фунтов. В год набегало больше ста тысяч фунтов чистыми безналоговыми наличными. Неплохой доход. Неудивительно, что они не могут позволить себе новенький «БМВ».

— Ты что здесь делаешь, черт побери?

Я так и подпрыгнул.

В дверях стояла мать. Я не слышал, как она спустилась на первый этаж. Был настолько поглощен чтением, что не осознал, что крики и споры у меня над головой прекратились. А записка шантажиста оставалась у меня в руке, так что теперь не отвертеться.

Я смотрел на нее. Она смотрела на мою руку и зажатую в ней бумажку.

— О господи! — произнесла она это почти шепотом, и еще я заметил: ноги у нее подкосились.

Я торопливо шагнул к ней, но не успел подхватить — так быстро она упала. Наверное, не смог бы, даже если б мы стояли рядом.

К счастью, упала она почти вертикально, на подогнувшихся ногах, не на живот и не на спину, а потому голова ее мягко опустилась на покрытый ковром пол. Но она потеряла сознание.

Я решил оставить ее как есть, лишь слегка выпрямил ноги. Знал: мне все равно ее не поднять. Затем с большим трудом опустился на колени и подложил ей под голову маленькую подушечку.

Она начала приходить в себя. Открыла глаза — они непонимающе смотрели на меня.

А потом вдруг все вспомнила.

— Все хорошо, — сказал я, чтоб успокоить ее.

Впервые за все время, что я помню, мать была явно напугана. Вернее, боялась просто до безумия — глаза дико расширены, на лбу проступили мелкие капельки пота.

— Ты полежи, — сказал я. — Сейчас сбегаю, принесу тебе воды.

Я вышел в кухню налить стакан воды. И пока тонкая струйка бежала из-под крана, аккуратно положил записку от шантажиста обратно в конверт и убрал его в карман вместе с выписками из частного банковского счета. Вернувшись, я увидел в кабинете отчима, он стоял на коленях рядом с женой, бережно держа в ладонях ее голову.

— Что ты с ней сделал? — гневно спросил он.

— Ничего, — спокойно ответил я. — Она просто потеряла сознание.

— Почему? — озабоченно спросил он.

Я хотел придумать какое-то псевдонаучное объяснение, ну, к примеру, что кровь плохо поступала в мозг, но затем отказался от этой идеи.

— Дерек, он знает, — все еще лежа на полу, пробормотала мать.

— Знает что? — нервно спросил он.

— Все, — ответила она.

— Быть этого не может!

— Всего я, конечно, не знаю, — сказал я ему. — Но одно знаю точно: вы стали жертвами шантажа.

Для того чтоб привести в чувство их обоих, понадобился бренди, не вода, и я тоже отхлебнул чуток.

Мы сидели в гостиной, в глубоких обитых ситцем креслах с высокими спинками. Лицо матери было бледно и почти сливалось по цвету с бледно-кремовыми стенами за спиной, а руки тряслись, и о края бокала, из которого она пила, стучали зубы.

Дерек, отчим, сидел, плотно сжав губы, на краешке кресла и отпил глоток «Реми Мартин» с таким видом, точно этот напиток давно вышел из моды и вызывал у него отвращение.

— Расскажите мне все, — попросил я, наверное, уже в двадцатый раз.

И снова ответа от них не последовало.

— Не хотите говорить мне, ладно, — сказал я. — В таком случае мне остается только обратиться в полицию, сообщить о факте шантажа.

На секунду показалось — мать снова потеряет сознание.

— Нет, — пробормотала она, едва шевеля губами. — Пожалуйста, не надо.

— Тогда объясни мне, почему не надо, — сказал я. Каким четким и звучным показался свой голос в сравнении с полушепотом матери.

Снова вспомнились слова чернокожего сержанта моего подразделения в Сэндхерсте: «Команды следует подавать соответствующим тоном. Половина сражения выиграна, если ваши люди верят, что вы знаете, что делать. Даже если на самом деле этого не знаете, просто громкий решительный тон вселяет в них уверенность».

Сейчас я командовал ситуацией, и неважно, верили мне мать с отчимом или нет.

— Потому что тогда твоя мать отправится в тюрьму, — тихо произнес Дерек.

«Должно быть, бренди ударил мне в голову», — подумал я.

— Не говори глупостей, — сказал я.

— Это не глупости, — ответил он. — Отправится. И, возможно, я тоже, как ее сообщник.

— Сообщник в чем? — спросил я. — Вы что, кого-то убили?

— Нет, — он выдавил улыбку. — До этого еще не дошло.

— Тогда за что?

— Налоги, — ответил он. — За неуплату налогов.

Я взглянул на мать.

Теперь у нее дрожали не только руки, все тело, и она плакала — открыто, никого не стесняясь. Прежде мне никогда не доводилось видеть ее плачущей. И уж определенно, сейчас она совсем не походила на женщину, которой гордилась вся деревня. Она была лишь тенью, жалким подобием того человека, которому всего лишь месяц назад вручали Национальную премию «Женщина года» и показывали церемонию по телевизору. И еще она сразу стала выглядеть гораздо старше своих шестидесяти лет.

— Ну и что будем делать? — командным тоном осведомился я.

— Что значит — что? — спросил Дерек.

— Вы же не собираетесь и дальше платить по две тысячи фунтов в неделю?

Он удивленно взглянул на меня.

— Я видел банковские выписки.

Дерек вздохнул:

— Дело не только в деньгах. Мы бы справились, если бы речь шла только о деньгах.

— А в чем еще? — спросил я.

Он ссутулился.

— В лошадях.

— Нет, — еле слышно шепнула мать.

— А что с лошадьми? — не отставал я.

Отчим промолчал.

— Лошади должны проигрывать специально, по чьему-то приказу? — спросил я в мертвой тишине.

Он опустил глаза, нервно сглотнул слюну и еле заметно кивнул.

— И с Фармацевтом было так?

Он снова кивнул. Тем временем мать сидела, закрыв глаза, так делают маленькие ребятишки, уверенные в том, что стоит зажмуриться, и их никто не увидит. Дрожь прекратилась, теперь она просто раскачивалась в кресле.

— Как вам поступают эти приказы? — спросил я Дерека.

— По телефону, — ответил он.

Вопросов еще оставалось множество: как, что, когда и в особенности кто?

Мать с отчимом, судя по всему, знали ответы на большинство из них, но, к сожалению, только не на последний.

Я наполнил стаканы бренди и продолжил расспросы.

— Как же вы умудрились вляпаться в это дерьмо? — спросил я.

Ответа не последовало. Мать еще глубже вжалась в кресло, точно хотела стать невидимкой, Дерек же жадно припал к стакану и пил бренди, пряча лицо за граненым стеклом.

— Послушайте, — начал я, — если хотите, чтоб я помог, стоит рассказать мне все без утайки.

Снова долгая пауза.

— Мне не нужна твоя помощь, — тихо сказала мать. — Хочу, чтоб ты уехал и оставил нас в покое.

— Но я уверен, эту проблему можно решить, — уже более спокойным тоном заметил я.

— Я все решу сама, — сказала она.

— Как?

Снова долгая томительная пауза.

— Я решила выйти из этого бизнеса, — сказала она.

Мы с отчимом уставились на нее.

— Но ты не можешь выйти… — пробормотал он.

— Почему нет? — уже более решительно спросила она. Теперь она походила на себя, прежнюю.

— Тогда каким образом ты собираешься расплатиться? — с отчаянием спросил отчим. Мне показалось, он вот-вот заплачет.

Мать снова съежилась в кресле.

— Единственный выход — найти, кто этим занимается, и остановить их, — сказал я. — А для этого вы должны ответить на мои вопросы.

— Только никакой полиции, — заметила мать.

Эта фраза заставила меня призадуматься.

— Но без помощи полиции шантажиста не найти.

— Нет! — теперь она почти кричала. — Никакой полиции!

— Расскажи мне о налоговых проблемах, — сказал я, пытаясь хоть как-то прояснить ситуацию.

— Нет! — снова крикнула она. — Никто не должен знать.

Она пребывала в полном отчаянии.

— Я не смогу помочь, если не буду знать, — пытался вразумить ее я.

— Мне твоя помощь не нужна, — в очередной раз заметила она.

— Джозефин, дорогая, — вмешался Дерек. — Нам без посторонней помощи не обойтись.

Снова пауза.

— Я не хочу сесть в тюрьму. — И тут она заплакала.

И мне вдруг стало страшно ее жаль.

Чувство жалости по отношению к ней было мне чуждо. Ведь большую часть жизни я провел, стараясь свести с ней счеты, переступая через обиды, мнимые и настоящие, ненавидя ее за отсутствие материнской любви и утешения. Наверное, теперь, с возрастом, я стал мудрее.

Я подошел к ее креслу, уселся на подлокотник, погладил мать по плечу и, наверное, впервые за всю свою жизнь заговорил с ней ласково.

— Послушай, мам, — сказал я. — Никто тебя в тюрьму не посадит.

— Еще как посадят! — ответила она.

— Ну откуда такая уверенность?

— Он так сказал.

— Кто? Шантажист?

— Да.

— Ну, знаешь, я бы не стал верить на слово этому типу.

— Но… — тут голос ее стих.

— Почему ты не даешь мне шанса помочь тебе? — тихо спросил ее я.

— Потому что ты сообщишь в полицию.

— Нет. Никакой полиции, — сказал я. «Но в таком случае разве я смогу оказать ей реальную помощь?..»

— Обещаешь? — спросила она.

Что мне оставалось?

— Ну, конечно, обещаю.

Оставалось лишь надеяться, что я смогу выполнить это свое обещание.

Постепенно, с уговорами и не без помощи допитой до дна бутылки «Реми Мартин», я наконец выслушал эту печальную историю в самых общих чертах. И ничего хорошего в ней не было. Мою мать действительно могли упечь за решетку, если б вмешалась полиция. Судили бы и признали виновной в уклонении от уплаты налогов. И она бы распрощалась с прекрасной своей репутацией, домом и бизнесом, даже если б осталась на свободе.

Как выяснилось, «маленький разрушительный план» матери зародился в голове одного хитреца, молодого бухгалтера, с которым она познакомилась на вечеринке лет пять тому назад. Это он убедил Джозефин, что она может зарегистрировать свой тренерский бизнес в оффшорной зоне, в данном случае в Гибралтаре. И якобы пользоваться всеми благами и выгодами безналогового статуса.

Сегодня тренировки скаковых лошадей стоят недешево, примерно столько же, сколько стоит обучение подростка в хорошей школе-пансионе, а у матери насчитывалось семьдесят пять стойл, и почти все они были заняты под завязку. Ее услуги пользовались большим спросом, а тот, кто пользуется спросом, может назначать высокие цены. И в год по налогам, которые составляли где-то пятнадцать-двадцать процентов от платы, набегало несколько сотен тысяч фунтов.

— Неужели ты ничего не заподозрила? — удивленно спросил ее я.

— Конечно, нет, — ответила она. — Родерик сказал, что все легально, раз мы зарегистрированы в безналоговой зоне. Даже документы какие-то показывал.

Родерик и был тем шустрым молодым бухгалтером.

— А эти документы у тебя сохранились? — спросил я.

— Нет. Они у Родерика.

«Ну, ясное дело, что у него».

— И еще Родерик говорил, что и владельцы останутся не внакладе, потому как владельцы скаковых лошадей имеют право на возвращение налога на добавленную стоимость. И выплачивает эти деньги правительство.

Таким образом, получалось, что моя мать воровала у правительства. Она не платила государству налогов, как полагалось, а владельцы лошадей требовали эти же деньги у государства. Заколдованный круг.

— Неужели тебе не показалось, что это слишком хорошо, чтоб быть правдой? — спросил я.

— Да нет, — ответила она. — Родерик говорил, что сейчас все так поступают, и я много потеряю, упустив эту возможность.

Похоже, этот Родерик умел очень ловко манипулировать людьми.

— А на какую фирму работает этот твой Родерик? — спросил я.

— Он не на фирму работает, он независимый эксперт, — ответила мать. — Совсем недавно окончил университет и на работу еще не устроился. Нам повезло, нашли такого уникального специалиста за небольшие деньги.

Я просто ушам своим не верил.

— А куда же девался Джон Милтон? — спросил я ее. Джон Милтон, сколько я себя помнил, занимал у матери должность бухгалтера.

— Вышел на пенсию, — сказала она. — И мне крайне не понравилась молодая дамочка, занявшая его место. Шустрила, иначе не скажешь. Вот почему я так обрадовалась знакомству с Родериком.

Можно представить, что любая бухгалтерша, не вызвавшая у матери симпатии, тут же заслуживала прозвище шустрилы, это еще в самом лучшем случае.

— Родерик — это его фамилия?

— Его звали Уорд, — сказала она.

— Почему звали?

— Да потому, что он умер, — вздохнув, ответила мать. — Попал в автокатастрофу. Примерно с полгода тому назад.

— Ты уверена? — спросил я.

— Что значит — уверена?

— Ты уверена, что он погиб, а не сбежал? — спросил я. — Уверена, что это не он теперь шантажирует вас?

— Послушай, Томас, не говори глупостей, — строго сказала она. — Статья об этом происшествии была напечатана в местной газете. Ну, разумеется, я точно знаю, что он умер.

Мне хотелось спросить ее, видела ли она мертвое тело Родерика Уорда. В Афганистане у талибов не подтверждали список убитых без предъявления трупа или, на худой случай, без головы в качестве доказательства.

— И как долго работал этот твой так называемый план? Когда ты перестала платить налоги?

— Примерно четыре года тому назад, — с несчастным видом ответила мать.

— А когда начала платить снова?

— О чем это ты? — спросила она.

— Теперь, надеюсь, ты платишь налоги как полагается? — спросил я, заранее страшась ответа.

— Ну, конечно, нет, — ответила она. — Как же я могу начать платить снова? Ведь они начнут задавать вопросы.

Однако, подумал я, ты решила не платить, не задавая им вопросов. И, разумеется, разоблачение — лишь вопрос времени. Четыре года неуплаты налогов — да тут набегает кругленькая сумма почти в миллион фунтов. Не напрасно мама так боится угодить в тюрьму.

— Кто сейчас ведет твою бухгалтерию? — спросил я. — С тех пор, как Родерик Уорд погиб?

— Никто, — ответила она. — Просто боюсь нанимать кого-то со стороны.

«И не напрасно», — подумал я.

— Ну а прямо сейчас ты можешь выплатить всю задолженность по налогам? — спросил я. — Если выплатишь все и объяснишь, что тебя ввел в заблуждение твой бухгалтер, тогда уж точно в тюрьму тебя не посадят.

Мать снова заплакала.

— У нас нет на это денег, — мрачно вставил Дерек.

— А что же произошло с накопленными за четыре года излишками? — спросил я.

— Денег почти не осталось, — ответил он.

— Но не могло же ничего не остаться, — удивился я. — Ведь набралось около миллиона фунтов.

— Больше, — буркнул он.

— Тогда куда они делись?

— Мы потратили большую часть, — ответил он. — В самом начале очень много тратили, на отдых, поездки там разные. Ну и Родерику, конечно, тоже кое-что перепадало.

«Да уж конечно, как же иначе».

— Сколько может стоить дом вместе с конюшнями? — спросил я.

Мать пришла в ужас.

— Мамочка, дорогая, — произнес я ласково, но твердо, — чтобы не попасть в тюрьму, мы должны найти способ рассчитаться с долгами. Выплатить все налоги.

— Но ты же обещал, что не пойдешь в полицию! — взвыла она.

— Не пойду, — ответил я. — Но если ты вообразила, что налоговики ни о чем не узнают, то глубоко заблуждаешься. В налоговых службах регулярно устраиваются проверки. И будет гораздо лучше, если ты пойдешь к ним сама и во всем сознаешься. Прежде чем они раскопают.

— О господи!..

Я промолчал, позволяя им свыкнуться с этой мыслью. Ей следовало бы знать, что инспекторы из налоговой и таможенной службы ее величества проявляют мало сострадания к человеку, обманывающему систему. Единственный способ хоть как-то наладить с ними отношения — это пойти и рассказать всю правду, расплатиться по долгам до того, как они потребуют.

— Нет, если я отойду от дел, — сказала она, — тогда налоговики ничего не узнают. Если я просто уйду.

— Но, Джозефин, — возразил отчим, — мы же тобой уже это обсуждали. Как мы будем платить ему, если ты бросишь бизнес?

Я же, со своей стороны, считал, что отход от дел станет в данной ситуации если не оптимальным, то разумным решением. Она перестанет обманывать и увеличивать долг перед государством, а продав собственность, можно будет набрать необходимую сумму. Впрочем, я не разделял уверенности матери в том, что отход от дел гарантирует прекращение преследования со стороны налоговиков. Мало того, подобный поступок может даже привлечь их внимание.

Иными словами, дела обстояли хуже некуда, и как распутывать этот клубок, я пока что не знал.

Мать с отчимом улеглись спать в девять вечера, усталые, с измотанными нервами — излишек бренди тоже сказался. И с осознанием того, что теперь их тайна выплыла наружу и что впереди их ждут радикальные перемены, причем далеко не к лучшему.

Я тоже пошел к себе наверх, но спать не лег.

Осторожно вытащил культю из протеза. Было это нелегко, так как сегодня я много ходил, нога болела, а плоть под коленом распухла от притока жидкости. Следует быть осторожнее, иначе завтра с утра будет сложно нацепить эту чертову штуку.

Я взбил подушку, положил на нее культю, чтобы отек сошел, потом откинулся на спину и погрузился в размышления.

Не было ни малейших сомнений в том, что мать с отчимом влипли в жутко неприятную историю и с каждым днем будут погружаться в это болото все глубже и глубже.

Выход был прост, по крайней мере чисто теоретически: им надо собрать деньги, уплатить все налоги, сообщить о шантаже в полицию, ну а уж потом молиться, чтобы их простили.

Тогда шантажист не будет иметь над ними власти, возможно, полиция даже разыщет его, и удастся вернуть хотя бы часть денег. Но я сильно сомневался в таком исходе.

Итак, первым делом надо собрать миллион с лишним фунтов и передать эту сумму налоговой службе.

Легко сказать. А вот как сделать? Может, мне стоит ограбить банк?

Мать с отчимом нехотя признались в том, что дом вместе с конюшнями даже в условиях мирового финансового кризиса можно продать за два с половиной миллиона фунтов, это, конечно, если повезет. Но есть одна загвоздка. Дом заложен и перезаложен, а конюшни отданы под залоговое обеспечение банку, где они брали деньги в долг, чтобы продолжить бизнес.

Я вспоминал детали своего разговора с отчимом после того, как мать поднялась наверх, в спальню.

— Сколько всего у вас свободного капитала? — спросил я его.

— Около пятисот тысяч.

Я даже удивился — совсем немного.

— Но ведь тренерский бизнес на протяжении многих лет приносил очень хорошие деньги.

— Не такой уж он прибыльный, как тебе может показаться, к тому же прежде Джозефин норовила использовать любую прибыль для постройки новых стойл.

— Но почему тогда так мало свободных денег вложено в недвижимость?

— Родерик посоветовал увеличить заимствования, — ответил он. — Он считал, что деньги, связанные с недвижимостью, не работают должным образом. Прямо так и говорил, этими самыми словами: «Ваш капитал не работает на вас должным образом».

— Так как же тогда он советовал распорядиться свободными деньгами?

— Вкладывать в инвестиционный фонд, он был в нем очень заинтересован.

И снова я не поверил своим ушам.

— Ну а вы что же? — спросил я его.

— О, — сказал он, — мы так и сделали. Взяли еще денег под залог и инвестировали в фонд.

— Так что эти деньги в относительной безопасности? — с надеждой спросил я.

— К сожалению, именно этот фонд пострадал во время рецессии.

Для меня это не стало неприятным сюрпризом.

— Насколько сильно пострадал? — осведомился я.

— Боюсь, дела там совсем плохи, — ответил он. — Вообще-то фонд обанкротился еще в прошлом году.

— Но вы, разумеется, покрыли хотя бы часть убытков за счет государственной программы помощи и страховки?

— Увы, нет, — ответил он. — Это был какой-то оффшорный фонд.

— То есть хедж-фонд?

— Да, точно. Я помнил что-то такое, смутно. Слово, имеющее отношение к садоводству.[5]

Нет, это просто уму непостижимо. Я был потрясен его наивностью. К тому же малым утешением служил тот факт, что хедж-фонды назывались именно так, потому что изначально были призваны оградить от колебаний конъюнктуры биржевого рынка. Со временем намерение уменьшить риски трансформировалось в стратегию высоких рисков, помогающую получить огромные прибыли при устойчивом положении рынка или, напротив, разорить участников, если дела шли плохо. Недавний неожиданный кризис мировой экономики, начавшийся именно с банковского сектора, привел к тому, что банки стали отзывать свои вложения, и многие оффшорные свободные от налогов тихие банковские «пристани» просто смыло этой волной, а менеджеры хедж-фондов бросились искать себе новую работу.

— Но почему вы ни с кем больше не посоветовались? С независимым финансовым экспертом, кем-то в этом роде?

— Родерик сказал, это необязательно.

«Ну, конечно, что еще мог сказать Родерик. Очевидно, мистер Родерик Уорд заранее и с дальним прицелом наметил себе в жертвы мою самодовольную мать и ее беззаботного мужа».

— А вам не приходило в голову, что Родерик мог и ошибаться?

— Нет, — ответил он, несколько удивленный моим вопросом. — Родерик показывал нам брошюру, в ней описывалось, как разумно устроен фонд. Все выглядело просто потрясающе. Очень убедительно.

— Там остались хоть какие-то деньги?

— Я получил от них письмо, где говорилось, что они пытаются спасти хотя бы часть фондов и, как только будет результат, непременно уведомят инвесторов.

Отсюда я сделал вывод: у них ничего не осталось.

— И сколько же вы вложили в этот хедж-фонд? — спросил я и даже поежился в ожидании ответа.

— Там был минимальный взнос, который надо было инвестировать, чтоб стать членом. — Он почти гордился тем, что ему открыли доступ в клуб избранных. Все равно что радоваться тому, что выиграл в лотерею билет на «Титаник».

Я молча стоял прямо перед ним, блокируя путь, ожидая ответа. Ему страшно не хотелось говорить, но он видел: я не тронусь с места, пока не узнаю.

— Миллион долларов США.

Больше шестисот тысяч фунтов по нынешнему курсу. Я ожидал худшего, впрочем, ненамного. Хорошо хоть какой-то капитал остался в недвижимости, хотя его явно недостаточно.

— Ну а какие-нибудь другие вклады есть?

— Есть. У меня, несколько индивидуальных сберегательных счетов, — ответил он.

Индивидуальные сберегательные счета. По иронии судьбы, они предназначались для свободных от налогов накоплений, но на эти вклады существовал лимит, и в год на одном счете разрешалось держать лишь несколько тысяч фунтов. Деньги тоже не лишние, но проблему решить не помогут.

Интересно, подумал я, имеет ли тренерский бизнес свою цену сам по себе. Мог бы иметь, если б мать осталась во главе этого бизнеса, но я сомневался, что владельцы, покупающие у нее стойла, стали бы много платить. Недаром я провел все детство на конюшнях, хорошо знал, какие капризные и странные люди эти владельцы.

Одни вели себя так, точно они владельцы престижных футбольных клубов, которые могут уволить тренера из-за того, что его команда «дармоедов» проиграла несколько матчей подряд. Хотя куда разумнее было бы купить лучших и более дорогих игроков. Дешевая и медленная лошадь — это все равно что дешевый футболист с двумя левыми ногами. Его сколько ни тренируй — толку все равно не будет.

И еще никогда нельзя было предугадать, оставит своих лошадей владелец или переведет их в другие конюшни. Последнее более вероятно, но прок будет, если только новый человек, взявший его лошадей, не окажется тренером того же ранга, что и Джозефин Каури, и если конюшни его не «забиты под завязку».

И я вынужден был признать, что сам по себе этот бизнес ценен не больше, чем недвижимость, где он осуществляется, ну плюс еще стоимость провианта и оборудования стойл.

Я лежал на кровати и производил в уме подсчеты: за лошадей и конюшни можно выручить примерно полмиллиона; сам бизнес может стоить тысяч пятьдесят; ну и еще пятьдесят кусков в банке. Прибавим сюда ИСС отчима, несколько антикварных предметов обстановки, ну и тогда останется добрать около четырехсот тысяч фунтов.

А ведь матери с Дереком надо где-то жить. Куда они поедут и на что будут жить, если продать конюшни Каури? Мать вряд ли найдет себе работу уборщицы, особенно в Лэмбурне. Да она скорее добровольно сядет в тюрьму.

Отправиться в тюрьму, добровольно или по принуждению, — нет, это не выход. Да и потом, если ее посадят, все равно придется выплачивать задолженность по налогам плюс штрафы.

На протяжении всех лет службы я понемногу, но регулярно откладывал из жалованья, и у меня накопилась довольно кругленькая сумма, которую я намеревался потратить на приобретение собственного жилья в рассрочку. И поскольку я инвестировал ее более обдуманно, чем мать, то с уверенностью мог сказать: на счету у меня лежат шестьдесят тысяч фунтов.

Интересно, подумал я, примет ли налоговая этот взнос в счет уплаты долга в рассрочку?

Затем я подумал, что выход следует искать с учетом всех обстоятельств и подходить к этим поискам надо, как тогда, когда я был командиром взвода в Афганистане и планировал очередную военную операцию против талибов.