Перемещенное лицо. 2. Квадра

* * *

Дан проснулся в постели, отмытый от крови, с туго-туго перевязанной грудью и ноющей болью под лопаткой. Рядом в кресле дремал Гай с книгой на коленях. Он пользовался любой возможностью почитать, причем глотал все подряд, от научных трактатов до откровенной беллетристики, которая здесь, кстати говоря, была совсем неплоха, хоть контрабандой переправляй в Россию и тащи в «Эксмо» какое-нибудь – с руками оторвут. Чтиво было увлекательное и разнообразное, даже совершенно равнодушная к печатному слову Лара могла соблазниться красиво оформленным романом про приключения, любовь и магию.

Гай улыбнулся. Наверное, услышал, как Дан открывает глаза.

– Ну вот и ты под исцеление попал. Правда, неприятно? Нет, ты лучше не разговаривай, больно будет. И дышать старайся неглубоко. Все уже хорошо, отлежишься недельку, потом вставать начнешь. Легкое пробито… то есть было пробито.

– Тури?

– Ну а кто ж? Хотя доказать нечем. Аль следствие провел, генерала во второй Башне видели, но без лука и стрел, конечно. Мы пока в императорском дворце, а император в лютом гневе, генерала уже арестовал и к дознавателям отправил.

– А если он просто будет молчать?

– Скорее всего и будет, он же не враг себе. Тогда на эшафот не попадет, просто в отставку вылетит и покинет столицу в двадцать четыре часа. Вот это тебе придется выпить. Погоди, сначала пилюли… ага… теперь пей.

Дан послушно выглотал кружку лекарства, больше всего похожего на быстрорастворимый сок из пакетика: сладко и липко, но вовсе не противно. Гай умел готовить довольно вкусные отвары. Пролежать неделю… Ничего, бывает хуже, Алир после того испытания, что устраивал им властитель Велир, отвалялся без малого месяц, да потом еще месяц по стеночке передвигался. Ну и ладно. Ну и полежу. В этом даже есть глубокий философский смысл: не кинусь к Тике, не кинусь за ней следом, не потому что не хочу, а потому что не смогу. Даже скучно не будет, потому что Гай вслух книжки почитает, или Аль придет в камни играть, или Лара…

– А Шарик?

– Шарик в вольере. Уговорили кое-как, пообещали, что ты придешь к нему, как только сможешь. Согласись, сторожевой дракон в коридорах императорского дворца – это немного чересчур. Ну как, дышать больно? Придется потерпеть. Вечером дам обезболивающее, а пока нельзя.

– Терпимо. Когда Шарик коготком прошелся, было хуже.

– Тогда спи, если можешь.

– Сон – лучшее лекарство, – пробормотал Дан.

– Не лекарство, – удивился Гай, знакомый еще не со всеми русскими штампами, – просто отдых. Да и время быстрее бежит. Если что, я здесь. Ты один не останешься.

– Охраняете?

– Дурак. Тебе нельзя вставать. Категорически. Нельзя делать резких движений. Твой организм к быстрой регенерации не приспособлен. Если ты еще не знал, то исцеление и есть быстрая искусственная регенерация тканей. Тебе почитать? Хотя это, – он постучал пальцем по кожаному переплету, – весьма скучно.

Дан отказался и прикрыл глаза. Властитель услышал. Почувствовал, что должен прийти – и пришел. Как-то он проводил эксперимент – распустил их на два дня, и они рассеялись по столице и тут срочно ему потребовались. Дан тогда просто подумал, что ему надоели достопримечательности и надо бы вернуться, спросить у властителя кое-что. И остальные так. То есть он их не напрямую позвал, но они поняли, что ему нужны, и в течение часа собрались у него под дверью. Эх, каким же удовлетворенным он выглядел…

Появилось время подумать… То есть что значит – появилось? Его никто не отнимал, а думать можно, например, за едой или затачивая меч. Просто сейчас не было возможности делать что-либо другое. Впрочем, сил тоже. Только лежать, мелко и осторожно дыша, и думать. Гай в любом случае не станет его поить снотворным хронически: Дан всего лишь человек, и несколько дней на опиатах могут сотворить из него наркомана. Наверное. Наркотиков Дан в жизни не пробовал, бог миловал, а Олигарх даже в самый криминальный период беспощадно искоренял их в рядах своих «быков».

Боль имела место, но не настолько, чтоб занимала все его существование. Ныло под лопаткой или резко поддавало туда же, когда Дан, забывшись, делал глубокий вдох. Повезло. Стрела попала в него уже на излете, легкое пропорола, что по здешним медицинским понятиям было ранением практически смертельным, и кабы не властитель с его магией, Гай, вероятно, не сумел бы его спасти. Пусть он не был лучшим лекарем в столице, однако мог дать фору большинству. Во всяком случае, придворный доктор не считал предосудительным побеседовать с ним о медицине и даже соглашался с некоторыми методами Гая. Не знающие болезней вампиры нашли прекрасный способ сосуществовать с людьми: стали незаменимыми врачами. Их лекарства помогали быстрее и эффективнее, чем травные отвары людей. Дан это по себе знал: мази, приготовленные Гаем, затягивали мелкие раны едва ли не с эльфийской скоростью, а припарки, которые он ставил на особенно впечатляющие синяки, почти мгновенно снимали боль и рассасывали гематомы за пару дней. Однажды Дан умудрился крепко простудиться… хотя чего уж, честно говоря, просто дурака свалял, решив на пару с Алиром сплавать через озеро, а водичка была нечеловечески холодная, ладно, без судорог обошлось, доплыл, а к вечеру его одолел такой кашель, что властитель подзатыльника крепкого не пожалел. Так Гай отпоил его за пять дней, хотя Дан сам слышал, как хрипит и булькает у него в груди.

Пять лет. Пять лет Данил Лазарцев обитает на Траитии, в империи, охватывающей всю планету, а судя по местным географическим справочникам, диаметр ее поболе, чем у матушки-Земли. И ничего. Никаких сожалений. Мелькала иногда тоска при воспоминаниях о старушках и Тяпе, но проходила довольно быстро. Когда года полтора назад властитель, глядя на его грустную физиономию, внезапно заявил, что, если Дану вовсе невмоготу, он может устроить ему недолгое возвращение домой. Дан сначала удивился, потом обрадовался, потом задумался и отчетливо понял: нет, не хочет. Особенно недолго. Чего ради? Появиться дома и сообщить, что он вообще-то теперь на другой планете обитает, носит меч и дружит с упырем? Да тетка Даша сама ему психбригаду вызовет. К тому же… К тому же бабуля, скорее всего, не пережила его исчезновения, ей основательно перевалило на девятый десяток, так что будем откровенны… Да и Тяпа не дождалась. А мама с теткой привыкли. Ко всему человек привыкает, даже к непереносимым потерям. За столько-то лет… Одно жаль: ведь так они его банковский счет и не тронут, даже не потому что считают его живым, а просто из привычки экономить и оставлять на черный день. Хотя двадцати тысяч американских рублей им должно бы хватить и на черные дни, и на белые, и на разноцветные…

Властитель тогда кивнул и больше к этому вопросу не возвращался. Дан, пораскинув мозгами, уверился в том, что он и не собирался расходовать магию на эту чушь. Сам, видно, решил, что Дан дозрел, и предоставил ему мнимую возможность решить. Более того, Дан сильно подозревал, что это не в силах властителя. Ну и ладно. Обижаться на него он перестал очень давно. Какой смысл обижаться на явление природы?

Полтора года они были Триадой, старательно учились, тренировались, выполняли задания разного масштаба, но больше никаких испытаний никто не учинял, мало-мальски серьезных стычек не было, но режим занятий от этого мягче не становился. Разве что учителя исчезли – нечему было учить. Так они и сами продолжали, то ли по инерции, то ли по привычке, то ли удовольствия ради. Ну нравилось им! Как, наверное, всяким молодым и здоровым мужчинам. Теперь нередко сам властитель принимал участие в тренировках, нисколько их не щадя, и благодаря этой его беспощадности Дан обзавелся несколькими шрамами и мастерством, равным которому пока не встречал. Понятно было, почему Люм предпочел остаться живым бароном: пяти минут против властителя Дан не выдерживал. То есть выдерживал и полчаса, да только за это время меч Нирута раз десять останавливался то у горла, то у сердца…

Никакому генералу Тури никогда не победить Дана в честном бою один на один. И трем генералам тоже. За пять Дан не ручался, но не исключено, что и пяти. Он и катана были одним целым. И пусть она так и не имела имени, друг друга они понимали лучше, чем Дан сам себя понимал.

Конечно, он научился и ножом владеть, словно нож этот был вроде когтей вампира Гая – продолжением руки. Не помнил, чтобы промахивался при метании ножей, звездочек и всяких иных острых предметов. Великим лучником не стал, но стрелы в мишени располагал по своему усмотрению: то кругами, то крестами, то рожицами. С арбалетом обращался еще проще. Освоил пращу и удивился: до чего эффективная штука. Научился убивать всеми подручными средствами или голыми руками – и никого за это время не убил. Разве что на охоте, но это тоже было видом тренировки: а ну-ка убей голыми руками волка, а ну-ка с одним только ножом на дикого кабана, а вот тебе всего лишь палка и медведь… Медведь его основательно помял, так что разбор полетов проводили у постели, в которой лежал до ушей загипсованный человек. Удивительная штука костобор, скромная травка, в обилии произраставшая на всей Траитии: не только эльфам ускоряла регенерацию костей, но и людям: переломы зажили за три недели и практически не болели.

Триада стала единым организмом, конгломератом, чем-то цельным, но все они и правда сохранили собственную индивидуальность. Насколько понимал Дан, заставить войти в Триаду невозможно, кандидат должен этого хотеть, и хотеть больше всего на свете. Это всегда было трудно, потому что Триада должна быть составлена из представителей трех разных рас, а расы здесь дружили примерно как Йорки с Ланкастерами или Монтекки с Капулетти, то есть с удовольствием друг друга резали, едва только представлялся случай. Властитель искал таких несколько лет, случайно напоролся на Дана и Гая, понял, что нашел, и начал думать, кто может быть третьим. В Алире он уверен не был, однако ошибся, надменный и вспыльчивый эльф, продолжая старательно ненавидеть людей и презирать вампиров, сумел стать третью Триады. Другом конкретного человека и конкретного вампира.

Дан, как и Гай и Алир, научился легко входить в боевой режим, когда внешние органы чувств словно бы отключались или, скорее, начинали работать так быстро, что мозг за ними не успевал, его хватало только на то, чтоб посылать импульсы в руки-ноги, не тратя времени на объяснения глазам или ушам. То же самое испытывали эльф и вампир, которые были намного быстрее и выносливее человека. Но втроем они были универсальной боевой машиной. Пострашнее танка.

И все трое ничуть не переживали из-за того, что применять навыки на практике им не приходилось. Не были они ни агрессивны, ни воинственны. Или перестали быть, как Аль. Дан всегда был неконфликтен, Гай всегда был уравновешен, а Алир справился со своим взрывным характером.

Потом появилась Лара. Увидев ее впервые, все трое дружно и громко сглотнули, потому что такого – не бывает. Вообще. Даже в сказках (с точки зрения аборигенов), даже в компьютерной графике (с точки зрения пришельца). Сказать, что Лара была красива и соблазнительна, – ничего не сказать. Она была категорически красива, абсолютно соблазнительна и вызывающе сильна. При всей хрестоматийности ее красоты (осиная талия, роскошная грудь не менее чем четвертого номера, длинные ноги, грива разноцветных волос, аппетитные губы и серо-фиолетовые глазищи) она не была банальна. Она была совершенна в том смысле, что ни одни мужчина не мог смотреть на нее равнодушно, каких бы женщин он ни предпочитал, маленьких и хрупких блондинок или высоких и пышногрудых рыжуль.

Властитель похихикал, глядя на их остолбенелые фигуры, выкаченные глаза и облизывающиеся рты, а роскошная женщина с естественно-бесстыдной улыбкой сообщила, что у них штаны в определенном месте порвались, и с удовольствием расхохоталась, когда они автоматически опустили глаза, потому что поверили.

Ни Гай, ни Аль не распознали, какой она расы, и едва не попадали в обмороки, когда узнали. Лара была демоном. Аналог суккуба в земной мифологии. Или инкуба, Дан не помнил, которая из ипостасей женская. Их было вымирающе мало, но это самое вымирание продолжалось уже не одну сотню лет, так что за сохранность вида можно было не беспокоиться. Их убивали беспощадно: мужья или жены. То есть обманутые жены или увенчанные оленьими рогами мужья. Или те, которые были свято уверены, что обмануты и увенчаны. Демоны вовсе не рвались соблазнять всех подряд. Более того, им этого и не хотелось. Они прятались среди людей, потому что от людей были совершенно неотличимы: ни тебе вампирских клыков, ни тебе эльфийских ушей. Прятались ровно до того момента, когда толпа не начинала визжать (или орать басами): «Демон!» – и им не приходилось прорываться с боем. Если же толпа оказывалась умнее и просто подсыпала им в еду яд, который их не убивал, но сильно тормозил все рефлексы, все кончалось плохо.

Лара была сравнительно молода. Очередная раса с неограниченной продолжительностью жизни в мирных условиях. Они не болели, не чихали, не умирали в родах. Их только убивали. Как эльфов и вампиров. Они никогда не жили компактно, рассеивались среди людей или среди эльфов. Поведение обманутых и рогатых было аналогичным, а эльфам запрещалось убивать только людей, в отношении демонов и вампиров на них распространялись общие законы. И если вампира убивали, так сказать, незаконно, за это могли жестоко наказать, а вот за демона – только спасибо сказать. Почему – не помнил даже властитель. Очень давняя традиция. Любая другая раса давно бы вымерла, а эти ничего, выживали.

Вообще-то звали ее Лаар, это Дан обозвал ее Ларой Крофт – расхитительницей гробниц. Так и пристало – Лара, нормально звучащее на местный лад красивое женское имя. А Лаар – подозрительно как-то. Она не была похожа ни на Анджелину Джоли, ни даже на ее улучшенную компьютерную копию. Она была ни на кого не похожа. Триада видела ее в женском платье один раз, и этого хватило, чтобы понять: никакой мужчина не устоит, даже если он категорический сторонник однополой любви. Гаю особенно нравились ее изумительные переменчивые глаза, Алиру – великолепная фигура, Дану – разноцветные волосы. Окружающим Лара легко врала, что волосы она так хитро красит разными красками (кажется, дома это называлось мелированием), а на самом деле они просто такими и были. Вот как у собак: шерстинка черная, шерстинка рыжая, шерстинка белая. У Лары было сочетание огненно-рыжего, золотистого и черного.

Хотеть ее они перестали как-то удивительно быстро, обсудили между собой, к определенным выводам не пришли, но разговор с ней отложили до других времен. Частью Квадры она стала очень легко. Словно провела с ними годы. Ей нечего было скрывать – просто не в характере. Она могла откровенно ответить на любой вопрос, была прямолинейна, что при ее абсолютной искренности не воспринималось как нетактичность. Кстати, смысла деликатности Лара и вовсе не понимала. Она была сказочно необразованна, только и умела, что читать, не интересовалась никакими достижениями науки, была уверена, что Траития плоская и окружена твердой поверхностью, которую кто-то от нечего делать украсил блестящими предметами. Когда же Гай, впадавший в ужас от таких заявлений, внятно и кратко рассказал ей о строении системы, она выслушал, кивнула и поинтересовалась, зачем ей надо это знать. Для общего развития? А это еще что такое?

Как боевая единица она не просто превосходила всех: раскидывала их, как щенят. Даже без трансформации. Ну а если…

У нее не появлялись клыки, когти или крылья, как у Гая. Она не обрастала волчьей шерстью, как оборотни. Она не приобретала свойств животных, как некоторые маги. Она просто становилась неуязвима. Дан никак не мог вспомнить название боевичка, в котором персонаж тоже вдруг покрывался броней и никакие ракеты класса «земля – земля» были ему не страшны. Нежная смуглая кожа Лары мгновенно становилась металлической. Во всяком случае, Дану так казалось. Ей это не стоило никакого труда, не сопровождалось неприятными ощущениями, как у вампиров, не загоняло разум на задний план, как у оборотней. Она оставалась той же Ларой. Волосы исчезали, глаза становились словно стеклянными, как у робота: хоть ты ножом бей, хоть в упор из арбалета болт засаживай – соскользнет и даже царапин не оставит. Ни чешуек, как у Шарика, ничего. Матовый металл, ничуть не препятствующий ее феноменальной гибкости и только подчеркивающий столь же феноменальные формы. Ни тебе хвоста, ни рогов, как положено бы демону по Дановым представлениям. В боевом варианте ее невозможно было убить. Ее не брали ни серебро, ни железо, ни серная кислота. Ни магия.

Про магию говорил властитель, потому что Дан так ее толком и не видел за все пять лет. Ну вот только дознаватели, видевшие правду, да исцеление. Хозяин не разменивался на мелочи, в быту магией не пользовался, но это было святое убеждение только Дана; остальные кое-что считали магией, но он крепко подозревал, что это снова технология. Для чего-то, точнее для кого-то, скупали у пришельцев диковинки, и кто знает, насколько здесь развита наука. У вампиров, например, не только медицина, но и биология с химией (алхимией по-здешнему) были на высоте. Они в течение столетий, если и не дольше, искали препарат, который мог бы заменить им свежую кровь, и не находили. Никакое консервирование, никакие вытяжки никаких лейкоцитов (здесь их называли иначе, Дан термина не помнил), никакой гемоглобин – только свежая кровь непосредственно из живого тела. Однако они продолжали исследования, попутно отрывая много нового и полезного.

А еще здесь в порядке было с астрономией, водил властитель их на экскурсию в главную обсерваторию Траитии. Сам там уединился с каким-то давним приятелем за бутылочкой сногсшибательного винца, а их предоставил в полное распоряжение главному звездочету, и тот, кланяясь ниже, чем императору, демонстрировал им и макет звездного неба, сделанный в сто раз лучше, чем в новосибирском планетарии, и грандиозных размеров подробный глобус Траитии, и всякие карты и схемы, и телескоп, который привел в восторг даже беззастенчиво зевавшую Лару. Всего-то система зеркал и стекол, но поверхность ближней луны видна была, как в окно, а дальней – как с борта самолета. А звезды и правда были разноцветные. Может, они и в Солнечной системе были такие, но снизу Дан никогда не замечал, а в телескоп не смотрел. Тут было видно разную степень сияющей голубизны, красноты и желтизны. Тоже, естественно, сияющих.

Так что наука не стояла на месте. Очень может быть, что ее основательно тормозила магия. Такой телескоп – и лошадь как самое быстрое средство передвижения. Врата, то есть телепорты, – и ручное ткачество. Развитая фармацевтика вампиров – и отсутствие пенициллина, от пневмонии здесь умирали скорее, чем от холеры. Искусство тоже было… разное. Недурная проза и поэзия – и скверная драма-комедия и прочие театральные штучки. Актеры, впрочем, были тоже… разные, в том числе прекрасные. Масштабная живопись убогости невероятной – и тончайшие миниатюры, портреты размером с ладонь, но фотографической точности. Кондовая скульптура – и обалденная резьба. Хорошие менестрели – и паршивая музыка с претензией на симфоническую.

Разница в развитии провинций не была пропастью, как на Земле, никаких тебе диких папуасов. Здесь их роль исполняли вымирающие расы наяд, дриад, ангелов да русалок. На расы, кстати, Дан тоже уже насмотрелся. С молчаливой наядой познакомился – и близко! – давно, дриады были воинственны настолько же, насколько ангелы миролюбивы, русалки коварны и неуравновешенны. Дриады были в принципе единственными, кто не признавал абсолютного авторитета властителей, а властители не обращали на них никакого внимания: они никак не влияли на равновесие в силу малочисленности и полной оторванности от мира. Если властителю надо было проехать через заповедные леса дриад, он ехал, и раздражать его не следовало, но вот кто-то другой вряд ли смог бы проехать. Квадре пока не требовалось конфликтовать с лесными жителями (обоего пола, кстати, в отличие от наяд), но властитель равнодушно бросил: «Понадобится – прорветесь». Наяды были, на человеческий взгляд, красивыми, русалки – всякими, а дриады, откровенно говоря, страшненькими: носастыми, ушастыми, росточком метра полтора, кривоногими и длиннорукими. Дан для себя сформулировал так: совсем недавно от обезьян произошли, даже с деревьев слезать не хотят. Ангелы были ангелы. Мелкие – тоже метра по полтора, субтильные до прозрачности, с белыми и легкими как одуванчиковый пух волосами и впечатляющего размаха крыльями – летали они быстро и высоко, танцевали в воздухе и всех на свете любили, были утомительно гостеприимны и навязчиво ласковы. Благородных, которые устраивали на них охоты, Дан бы с удовольствием поэтапно кастрировал без наркоза. Ангелы были разумны, но к жизни приспособлены весьма относительно. Разумные бабочки. Все лето они занимались тем, что запасали дары леса на зиму, потому что ели только растительную пищу, а зимой закупоривались в своих пещерах и носа на улицу не казали, потому что одежды то ли не признавали, то ли считали излишней, кутались там в свои перышки и пели свои мелодичные песенки.

С прочими разумными расами Дан еще не сталкивался, их было исчезающее мало; где-то еще водились феи, где-то – гномы, где-то неопределенное существо, по описаниям – снежный человек в чистом виде, какие-то болотники, какие-то крачики, какие-то гарпии. Какие-то – потому что, судя по рассказам начитанного Гая, на гарпий они похожи не были вовсе, полуптицы, полудраконы, получертзнаетчто.

И эльфы без всякого деления на темных и светлых или лесных и горных. Эльфы – и все. С ними, как ни удивительно, Квадра тоже еще не пересекалась. И вампиры, которых и в столице было достаточно много и с которыми обращались так же, как и везде, – не любили, боялись и охотно пользовались их услугами. И демоны, о которых вообще ничего не было известно, потому что даже здесь они считались мифическими персонажами – до тех пор, пока толпа не начинала орать «Убей демона» – и под раздачу, кстати, чаще всего попадали люди, отличавшиеся редкой красотой. И, конечно, люди, Полное и абсолютное доминирование. Впрочем, какой-то официальной сегрегации здесь не было, и даже охота на ангелов была делом совершенно противозаконным, за которое могли и повесить, да только ангелы в суд не обращались. Лишь эльфы… Если всех прочих рас касался местный вариант бытового антисемитизма, то эльфы были изгои. Парии. Они были лишены почти всех прав.

Властитель пожимал плечами и наедине уверял Дана, что это утрясется и эльфы умалчивают о том, что за прошедшие после резни триста одиннадцать лет ситуация существенно изменилась в лучшую сторону и еще через триста станут они такими же, как и все остальные, если только забудут о своей былой свободе, граничившей с анархией, и тем более о своем былом государстве.

Монархия была абсолютной, слово императора было непреложным законом, поэтому он словами не бросался. Он назначал наместников-губернаторов, и где-то от них даже был реальный толк. Была развитая система контроля за магистратами, но благородных не контролировал никто. Правда, если количество жалоб местного населения превышало разумные пределы, наместника могли не только снять с должности, но и упечь в ссылку или даже за решетку. Во всяком случае, так говорил властитель.

Властителей они тоже повидали. Штук пять. Велир заезжал, можно сказать, нередко, а с полгода назад привез с собой еще кучку великих – посмотреть на Квадру. Они, то есть Квадра, нервничали, очень не хотелось быть обезьянами в цирке или экспонатами выставки достижений народного хозяйства, но обошлось, властители мало чем отличались от Велира с Нирутом. Им не нужно было быть высокомерными, или жестокими, или еще какими-то. У них не было необходимости самоутверждаться, в себе и своих возможностях они были более чем уверены, с окружающими держались ровно, с собственностью коллеги – уважительно и приветливо. Даже мнительный Алир себя обезьянкой не почувствовал. Их расспрашивали, но когда Дан уперся: не хочу отвечать! – отступились, извинились: мол, не хотели лезть в душу. Посмотрели на них в действии. Проверили их в действии. Один – проверил, остальные поначалу тоже хотели, но передумали, когда Квадра загнала властителя в угол, а Лара в облике демона прихватила его за горло и обворожительно улыбнулась металлическими губами.

Дан тогда, помнится, обнаглел и, воспользовавшись благодушным настроением Велира, поинтересовался, не видал ли Велир прежних Квадр. Велир видал. Одну и в очень раннем детстве. Дан бы поприставал к нему еще, да отвлекли, велели учить игре в шахматы. Вот сказал бы кто дома, что Дан Лазарцев станет учить играть в шахматы! Он, конечно, знал чуть побольше, чем «лошадь ходит буквой „г“», но игроком был настолько паршивым, что его на двадцатом ходу обыгрывал даже Олигарх, тоже не причислявший себя к великим шахматистам. Однако основные правила он знал, фигуры вырезали по его невнятным описаниям из двух сортов дерева и увлеченно играли. Особенно, как ни странно, игра понравилась не Гаю, как можно было бы предположить, а Алиру, не самому терпеливому в их компании. Вот они с властителем и развлекались…

Пять лет. Если разобраться, то их наполненность была, наверное, относительной. Что в банке дорогие штаны просиживать, успешно решая свои клерковские задачи, и общаться с Олигархом на шашлыках и с коллегами на корпоративных вечеринках, что проводить дни в учебных боях, не особенно сложных заданиях и дружеских разговорах. Ну какая, спрашивается, разница? Особенной своей незаменимости или даже нужности Дан не ощущал. Это для аборигенов властители были почти небожителями, и даже непочтительный Гай испытывал к Нируту Дану неподдельный пиетет. Гай уверял, что ни разу не слышал и не читал чего-то, что могло бы поколебать его уважение к сей славной когорте. Но дитя перестройки его не понимало. Дан очень даже неплохо относился к Нируту, даже перестал чувствовать свою ущербность, думая о нем именно как о хозяине, однако верить сильным мира сего не мог. Не умел. Аборигены этого не понимали и аргументы приводили убийственные: ну понятно, наместникам не верить, магистратам или даже императору, как бы там ни было, они обыкновенные люди, но как можно не доверять тем, кто держит на своих плечах благополучие всего мира?

Для начала Дан не верил, что это возможно – держать на плечах благополучие мира, то есть пресловутое равновесие. Роль личности в истории он недооценивать не мог, в его родной стране это было бы странно, но вот личности попадались все больше не поддерживающие равновесие, а разрушающие его. А с другой стороны, он едва ли не лучше Гая понимал, что если основываться на анализе информации и обладать реальной властью, многие события можно предотвратить. Но за пять лет он не видел ничего такого, что могло бы грозить будущему. Впрочем, Дан был самокритичен и не совсем уж глуп, чтобы не понимать: они – всего лишь руки. Ну, глаза, уши и прочие органы чувств. А мозг, обрабатывающий информацию и раздающий команды рукам-ногам, – Нирут Дан. Он, естественно, не посвящал их ни в свои планы, ни в свои мысли, приказывал… нет, даже ведь не приказывал и не просил: сообщал, что надо сделать то-то и то-то. И они, кивнув, делали то-то и то-то. Проявлять инициативу не только не возбранялось, но даже и поощрялось, а требование было одно: всегда думать о последствиях. И на это у них был предусмотрительный Гай. В Квадре не было никакого разделения функций, Гай просто был самым умным, имел склонность к аналитике. А вот Лара, например, была лучшей боевой единицей. У Дана и Аля не было особенностей. Дану почему-то казалось, что должны быть, как есть у Гая и Лары. Но не видел ни в себе, ни в Алире. А хозяина он по-прежнему спрашивать не любил. Тот или сообщал, что Дан все поймет в свой срок, или напускал туману, а уж разгребать словеса Дан не любил.

Итак, казалось бы, разницы между той и этой жизнью не было. Однако Дан был доволен. Нет, не просто доволен. Удовлетворен. Словно нашел свое место. Действительно не хотелось возвращаться. Не зря ж он придумал Лазаря. И опять нет, не в Лазаре дело. И даже не в катане. Дан, пожалуй, впервые в жизни чувствовал себя действительно нужным, даже незаменимым. И пусть цели Квадры, то есть ее хозяина, ему не совсем понятны, Нирут не заставляет их делать что-то, противное их убеждениям. Кто знает, заставит еще, но у Дана пока имелась иллюзия, что они могут и отказаться.

Не философствовалось. Он лежал, дремал и вспоминал. Что удивительно, не прошлую свою жизнь, покрывшуюся каким-то туманом. Наверное, дымом забвения, если поэтически. Собственно, поэтически это звучало только для Дана, для местных означало всего лишь заведение для обкуренных наркош, с которыми (и заведениями, и завсегдатаями, и особенно содержателями) империя усердно боролась. Тут тоже был отдел по борьбе с распространением наркотиков, и, насколько знал Дан, организован он был сравнительно недавно, на памяти Алира, по инициативе властителей. То ли наркомания начала развиваться стремительными темпами, то ли властители решили, что появление наркобаронов может составить реальную конкуренцию, но властители решили, что с этой заразой надо бороться. Любыми методами. Отловленных наркош беспощадно допрашивали (не давая покурить), и в ломке они мгновенно продавали всех и вся, а дальше уж и вовсе церемоний не было: заведения попросту сжигали. Иногда вместе с содержимым. Тоже своего рода дым забвения…

То, что Дан все реже вспоминал семью, удивительно, конечно, не было, взрослым мужчинам это в принципе свойственно, и Гай скорее был исключением, чем правилом… впрочем, Гай все-таки был еще очень юн для вампира. А вот не шибко-то взрослый Аль никогда ничего не говорил о своей семье. Вообще о своей прежней жизни. Если о Гае и Ларе Дан знал почти все, то Алир словно бы родился в тот момент, когда Дан увидел, как он идет к костру. Нынешний Аль был откровенен с ними, мыслей или обид своих не скрывал, претензии высказывал, переживаниями делился, но до определенной временной границы. А они почему-то не расспрашивали, хотя властитель и настаивал на полной искренности. Не сговариваясь, три четверти Квадры решили, что каждый имеет право на свои скелеты в шкафу, ну у них нету, а у одной четверти есть, и пусть будет, если ей, одной четверти, так легче.

Лара считала, что Аль только думает, что ему так легче, а на самом деле наоборот: он осознает, что отличается от остальных и это его гнетет. Гай соглашался: есть в эльфе какой-то внутренний надлом, потому и давить не стоит, чтоб не доломать, рано или поздно дозреет и сам скажет. Или не скажет. А Дан и вовсе не имел привычки лезть в чью-то душу, тем более душу эльфа. Аль был изгоем среди людей, и не будь черно-белого браслета, ему пришлось бы весьма не сладко. Аль был изгоем и среди своих, потому что покинул дом без разрешения. И Дан подозревал, что не только этот побег сделал его чужим для своих.