Пересыхающее озеро

33

Он вложил исписанные страницы в большой конверт, подписал его и оставил на письменном столе. Проведя рукой по конверту, Томас подумал еще раз о рассказанной там истории. В нем происходила внутренняя борьба по поводу того, должен ли он вообще был говорить о произошедших событиях, но он чувствовал, что по-другому ему не избавиться от них. В озере нашли останки. Рано или поздно следы приведут к нему. Хотя, если говорить по правде, нет практически никаких улик, которые указывали бы на его связь с человеком из озера, и полиция вряд ли докопается до истины без его помощи. Но лгать не хотелось. Если он что-то и оставит после себя, то только правду. Этого уже достаточно.

Было приятно повидаться с Ханнесом. Несмотря на частые разногласия, Ханнес понравился ему с первой же их встречи. Он всегда приходил на помощь. Вот и сейчас пролил свет на отношения, которые связывали Эмиля и Лотара, рассказал о знакомстве Эмиля и Илоны до его приезда в Лейпциг, хотя все казалось очень непонятным. Возможно, здесь и стоит искать разгадку тому, что произошло. А может быть, дело стало только еще более запутанным. Как же относиться к такому повороту событий?

В конце концов Томас пришел к заключению, что не мешает потолковать с Эмилем. Спросить его об Илоне и Лотаре и о тайных разговорах в Лейпциге. Хотя нет никаких оснований полагать, что Эмиль ответит на все вопросы, надо попробовать вытянуть из него то, что он знает. Однако караулить около сарая не хотелось. Неблагородно. Томас не испытывал никакого желания играть в прятки.

Однако было и еще кое-что, побуждающее его к действиям. Нечто, не выходящее у него из головы после разговора с Ханнесом. Какова его собственная роль во всем этом несчастье? К чему привели его неискушенность, доверчивость и инфантилизм? То, что произошло, все равно рано или поздно случилось бы, но в какой-то мере он сам оказался соучастником трагедии. Ему нужно было узнать, как развивались события.

Поэтому на следующий день после хождений за Лотаром он снова отправился на Валовую улицу и стал осматривать пристройку. Он пошел к Эмилю сразу после работы. Уже смеркалось, и было холодно. Чувствовалось приближение зимы.

Он вышел на задний двор, где находился сарай. Подойдя ближе, Томас увидел, что дверь не заперта. Висячий замок был открыт. Томас повернул ручку и заглянул внутрь. Эмиль сидел, наклонившись над столом. Томас осторожно вошел. В помещении хранилась всякая рухлядь, с трудом различимая в темноте. Одна-единственная голая лампочка висела над столом.

Эмиль заметил его, только когда Томас подошел к нему вплотную. На спинке стула висела его куртка, которая была порвана, возможно, после драки. Эмиль что-то сердито бормотал себе под нос. Вдруг он ощутил присутствие другого человека за своей спиной. Оторвавшись от карты, Эмиль медленно повернул голову и уставился на Томаса. Он не сразу понял, кто стоит перед ним в его убежище.

— Томас! — вырвалось у него наконец. — Это ты?

— Здравствуй, Эмиль, — ответил незваный гость. — Дверь была открыта.

— Что ты тут делаешь? Как… — недоумевал Эмиль, от удивления лишившись дара речи. — Каким образом ты узнал?..

— Я следил за Лотаром, — ответил Томас. — Я шел за ним от Приморской набережной.

— Следил за Лотаром? — недоверчиво переспросил Эмиль. Он встал со стула, не сводя взгляда с Томаса. — Что ты тут делаешь? — повторил он. — Почему ты следил за Лотаром? — Он посмотрел на дверь, точно ожидал увидеть и других непрошеных гостей. — Ты один?

— Да, я один.

— Что тебе нужно?

— Помнишь Илону? — спросил Томас. — В Лейпциге.

— Илону?

— Мы были вместе, я и Илона.

— Конечно, я помню Илону. Так что с ней?

— Может быть, это ты мне скажешь, что с ней случилось? — проговорил Томас. — Ответь мне после стольких лет! Ты знаешь, что случилось?

Он старался скрыть волнение, пытался оставаться спокойным, но у него это плохо получалось, ведь он был измучен за долгие годы потерей любимой женщины, и его чувства были как на ладони.

— О чем ты болтаешь? — огрызнулся Эмиль.

— Я говорю об Илоне.

— Ты все еще сохнешь по ней? После всех этих лет?

— Тебе известно, что с ней случилось?

— Я ничего не знаю. Не понимаю, о чем ты говоришь, и никогда этого не понимал. Тебе тут нечего делать. Уходи.

Томас оглядел помещение.

— А ты что здесь делаешь? — спросил он. — Что это за сарай? Когда ты вернулся в Исландию?

— Ты должен уйти отсюда, — повторил Эмиль, бросив встревоженный взгляд на дверь. — Кто еще знает о моем возвращении? Кому известно, что я здесь?

— Ты ответишь на мой вопрос? — твердил свое Томас. — Что случилось с Илоной?

Эмиль посмотрел на него и вдруг вышел из себя:

— Выметайся вон, говорю тебе! Убирайся восвояси! Мне нечем тебе помочь с твоими глупостями!

Эмиль толкнул его, но он не двинулся с места.

— Что ты получил за донос на Илону? — спросил Томас. — Что же они тебе посулили за твое геройство? Деньги? Высокие оценки? Или ты получил хорошую работу у них?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — повторил Эмиль, до этого говоривший чуть ли не шепотом и вдруг повысивший тон.

Эмиль сильно изменился со времени их дружбы в Лейпциге, подумал Томас. Он был все такой же тощий, как раньше, но имел более болезненный вид. Вокруг глаз залегли темные круги. Волосы поредели. Пальцы пожелтели от курения, а голос охрип. Когда он говорил, выпирающий кадык так и ходил вверх-вниз. Томас не видел Эмиля очень долго, и в его воспоминаниях тот оставался молодым человеком. Теперь бывший приятель показался ему утомленным и подавленным. Щетина несколько дней не брита, и Томасу пришло в голову, что Эмиль частенько закладывает за воротник.

— Я сам виноват, не так ли? — гнул свое Томас.

— Ты прекратишь наконец молоть всякий вздор? — негодовал Эмиль, пытаясь вытолкнуть его вон. — Уходи! И забудь всю эту историю!

Томас отодвинулся.

— Это я рассказал тебе о том, чем занимается Илона, ведь так? Я сам навел тебя на след. Если бы я тебе ничего не рассказал, может быть, она бы и выпуталась. Они бы ничего не узнали о собраниях. И не смогли бы нас сфотографировать.

— Убирайся вон!

— Я говорил с Ханнесом. Он рассказал мне о твоих шашнях с Лотаром и о том, как Лотар под эгидой «Союза молодежи» вынуждал университетскую администрацию награждать тебя хорошими оценками. Ты ведь был не в ладах с учебой, не правда ли, Эмиль? Я никогда не видел тебя за книгой. Что же ты получил за то, чтобы закладывать своих товарищей? За оговор друзей? Что же тебе дали за соглядатайство за твоими земляками?

— Ей не удалось обратить меня в свою веру, а ты пополз за ней как щенок! — выкрикнул Эмиль, выйдя из себя. — Илона была предательницей!

— Потому что она изменила тебе? — проговорил Томас. — Потому что не хотела гулять с тобой? И ты так тяжело это воспринял? Так болезненно отреагировал на то, что она отказала тебе?

Эмиль уставился на него.

— Не знаю, что она нашла в тебе, — процедил Эмиль, и злобная усмешка искривила его губы. — Не знаю, что эта венгерка нашла в высоколобом идеалисте, намеревавшемся превратить Исландию в социалистическое государство, но передумавшем, как только она легла под него! Не понимаю, что она увидела в тебе!

— И поэтому ты решил отомстить ей? — заключил Томас. — В этом все дело? Ты решил отомстить ей.

— Два сапога пара, — усмехнулся Эмиль.

Томас пристально посмотрел на Эмиля. Странный холодок пробежал по его телу. Он больше не узнавал своего товарища, не имел ни малейшего представления, кем тот был, что с ним сталось. Томас вдруг осознал, что противостоит той же самой непреодолимой озлобленности, которую испытал в годы учебы в Лейпциге. Сознание диктовало ему необходимость разозлиться, преисполниться ненависти, наброситься на Эмиля. Но у него разом исчезли все силы для этого. За годы волнений, трепета и страха прошло всякое желание мести. И вовсе не потому, что он никогда раньше не нападал ни на одного человека, и не потому, что у него не было наклонностей к насилию, он ни разу не участвовал ни в каких разборках. Просто он презирал всяческое насилие. Ему казалось, что вот сейчас его должен охватить гнев такой силы, что он будет способен убить Эмиля. Но вместо того чтобы разозлиться, он ощутил полную душевную пустоту, так что мороз прошел по коже.

— Но ты прав, — начал опять Эмиль, продолжая стоять напротив него. — Это ты сам. Тебе некого винить, кроме себя самого. Ты сам рассказал мне о собраниях, о ее взглядах и намерениях поднять народ на восстание против социалистической власти. Это все ты. Если это то, что ты хочешь знать, вот, пожалуйста, я подтверждаю. Именно твои слова привели к ее аресту. Я не знал, каким образом действовала Илона. А ты все взял да и рассказал. Помнишь? После этого они установили за ней слежку. А потом вызвали тебя и напугали. Но было уже поздно. Дело зашло слишком далеко. Оно вышло из-под нашего контроля.

Томас прекрасно помнил об этом. Он снова и снова прокручивал в голове, чего лишнего он мог сболтнуть и кому. Но он был всегда так уверен в своих земляках. Не мог допустить, что исландцы способны шпионить друг за другом. Не верил, что слежка и доносительство способны затронуть их компанию. Политический шпионаж несовместим с исландским национальным характером. Следуя своему убеждению, он доверил землякам информацию о деятельности Илоны и ее товарищей, об их образе мыслей.

Он посмотрел на Эмиля, подумав об унижении человеческого достоинства и о том, как легко оказалось построить на таком основании целую общественную систему.

— После всего произошедшего я пришел к одному выводу, — произнес наконец Томас, точно говорил сам с собой, будто пространство и время перестали существовать для него и ничто больше не имело значения. — После того, как все было кончено и уже было невозможно что-либо исправить. Спустя годы после моего возвращения в Исландию. До меня дошло, что это я сам рассказал тебе о собраниях, в которых участвовала Илона. Не знаю, кто тянул меня за язык, но что сделано, то сделано. Я даже припоминаю, что пытался привлечь тебя и других из нашей компании к участию в них. Мне казалось, что между нами, исландцами, не должно быть никаких секретов. Мы могли безбоязненно обсуждать все, что хотели. И я просчитался только на твой счет.

Он замолчал.

— Мы держались вместе, — продолжал Томас. — Но кто-то все же выдал Илону. Студенческое сообщество было многочисленным, кто угодно мог это сделать. Только много лет спустя я стал подозревать, что это мог сделать кто-то из исландцев, моих друзей.

Он посмотрел Эмилю прямо в глаза.

— Надо было быть полным ослом, чтобы водить с тобой дружбу, — проговорил Томас печально. — Мы были еще совсем зелеными. Нам обоим едва стукнуло двадцать.

Он повернулся и направился к выходу.

— Дерьмовая кукла, вот кем была твоя Илона! — крикнул ему вслед взбешенный Эмиль.

При этих словах старого приятеля взгляд Томаса упал на лопату, прислоненную к старому пыльному комоду. Он схватил ее, замахнулся, развернувшись вполоборота, и с криком изо всей силы опустил ее на Эмиля. Удар пришелся по голове. Томас увидел, как погас свет в глазах Эмиля, как у него подогнулись ноги и он опустился на пол.

Томас стоял и смотрел на бездыханное тело, и точно из другой жизни ему вспомнилась давно забытая фраза.

Лучше всего их убивать лопатой.

Темное пятно стало расползаться по полу, и он тотчас понял, что убил Эмиля. Но ему было все равно. Он просто спокойно стоял и молча смотрел на лежащего на полу Эмиля и на увеличивающуюся лужу крови. Взирал на все так, словно это не имело к нему никакого отношения. Он ведь пришел в этот сарай вовсе не с целью убить Эмиля. У него не было подобных намерений. Все произошло так быстро, что он даже не успел подумать.

Он не знал, сколько часов прошло, когда заметил подошедшего к нему человека. Незнакомец что-то сказал ему. Потряс его и легонько пошлепал по щекам, произнося какие-то слова, которых Томас не разбирал. Он смотрел на мужчину, но не узнавал его. Человек склонился над Эмилем и приложил пальцы к его шее, чтобы нащупать пульс. Но Томас знал, что это бесполезно. Эмиль был мертв. Он убил Эмиля.

Мужчина поднялся и повернулся к нему. И тут Томас узнал его, несмотря на его полноту. Он ходил следом за ним по Рейкьявику. Именно этот человек привел его к Эмилю.

Это был Лотар.