Однако в тот день, а точнее — в ту ночь, о которой идет речь, стук из холодильника вдруг послышался среди полной, ничем не нарушаемой тишины. Стук повторился снова, но комната продолжала спать. И тогда, в третий раз, так оглушительно забарабанили изнутри, словно кто-то отчаянно захотел разнести холодильник на маленькие кусочки.
Сразу же распахнулась дверца одежного шкафа, с грохотом полетели с полок целые штабеля книг, бешено закачалась люстра, вся вода выплеснулась на подоконник, и герань очень громко забилась ветками о стекло…
А когда дверца холодильника чуть не выломалась от напора, с каким ее помогали открыть изнутри, в грохоте выкатившихся на пол банок ухо различило бы и еще один странный звук. Точно бешеный разъяренный кот прыгнул из холодильника и с визгом пронесся по всей прихожей. Потом кто-то маленький и мохнатый встряхнулся и, стуча зубами от холода, закричал:
— Да что вы тут все по-умирали? Дыр-дыр-дыр…
— Похоже на то… что мы все… заснули мертвым сном, — растерянно извиняясь, ответил сонный и довольно ехидный голос, который мог принадлежать старому хитрому гному.
— Нет, это луна… — донесся из комнаты совсем детский взволнованный голосок. — Это луна пропала… Она будит всегда первыми нас с Прозрачником, а потом уже просыпается Летун на полке. Но сегодня луна куда-то запропастилась…
— Хорошенькое дело! Запропастилась! А если бы она совсем пропала? Я бы замерз в ледышку!
— Но ее нет до сих пор! — ответили с подоконника.
— Однако же… мы проснулись и без луны, — сладко зевая, прошамкал с достоинством невидимый хитрый гном. — Мне кажется, не помешало бы еще поспать…
— Поспать? Вам бы только спать! Дыр-дыр-дыр… А проснись вы минутой позже, что бы со мною стало?
— А ты разве не приспособился до сих пор? — спросил сверху Летун, очевидно уцепившийся за плафон, потому что плафон в прихожей начал бешено раскачиваться туда-сюда. — Я уж думал, ты совсем привык к морозу… Вон и шерсть зимнюю отрастил…
И тут все увидели чудо. Как в сильный мороз усы с бородой покрываются легким инеем, так и сейчас вдруг стало отчетливо видно в лунном свете, просочившемся через дверь кухни… Да, это было заросшее густой шерстью на подбородке и на щеках лицо Морозилки — белые густые брови; ресницы, тоже покрытые инеем и окаймлявшие темный провал… Провал глаз, но на месте глаз была пустота, и так как сам Морозилка по-прежнему стоял у открытого холодильника, то в дырочках глаз видна была черная банка шпрот с желтыми буквами… А когда Морозилка сдвинулся, то из глаз засочился свет от лампочки в холодильнике. И точно пушистая снеговая маска вокруг глазниц — покрытая инеем медвежья шерсть на маленьком подбородке и круглых щеках. Иней таял, таял… и через минуту все пропало.
— Жуть какая! — сказал Летун. — Неужели я такой? Дай я тебя потрогаю…
— А ты думал… — сказал уверенно хитрый гном, как видно, тоже ощупывая со всех сторон Морозилку. — Приспособился, молодец… Шерсть густая…
— Приспособишься тут… — буркнул растерянно недовольный голос.
— Шуба у тебя вся мокрая, фу… — сказал Летун и, видимо, взмыл тотчас же под потолок, потому что плафон опять начал бешено раскачиваться из стороны в сторону.
— Эй, ты! Поосторожней там… — взвизгнул плаксиво гном. — Мне побелка в глаза посыпалась…
— Ему побелка… — обиделся тот, кто, кажется, начинают согреваться, ему побелка, видите ли, в глаза попала… А просидел бы, как я… двадцать четыре часа подряд…
— А кто тебя заставлял там сидеть? Кто мешает тебе жить в шкафу?
— В вашем шкафу я жить не собираюсь!
— Ну-ну… Оставим мелочные обиды! — сказал наставительно хитрый голос. И пожалуй, надо закрыть холодильник…
Дверца хлопнула, в прихожей сделалось совсем темно. Из кухни тоже не сочился свет, потому что луна зашла за тучу.
Две красные точки поплыли в прихожую из чуть приоткрывшейся кухонной двери.
— Ты не прав. Морозилка! — прозвенел приблизившийся детский голосок, и два цветка герани стали различимы на фоне белой крашеной дверцы. — Помирись со всеми!
— А ты что же, всюду с собой таскаешь эти два цветка? — довольно невежливо пробурчал свое Морозилка.
— Ты не прав! — продолжал звонкий голосок. — Прости Шкафовника и переселяйся в шкаф!
— Обязательно! — подтвердил Летун. — Я тоже очень боюсь, что ты замерзнешь!
— Помиримся же, друзья! — подхватил хитроватый голос. — И пусть в нашем доме наступит мир!
— Ни за что! — с обидою возразил тот, кто все еще стучал зубами. — С каких таких пор эта тюрьма сделалась нашим домом?
— Конечно, мы жили не здесь… — откликнулся с потолка Летун.
— Не здесь… — сказали тоненько с подоконника. — Там были совсем другие цветы… И я тоже хочу домой.
— Но как мы сюда попали, черт побери?! — горестно закричал Морозилка. Хоть кто-нибудь из вас помнит? Когда мы начнем что-то предпринимать? Пора наконец что-то делать!
— Конечно, надо! — напыщенно сказал Шкафовник.
— И хватит делать из Морозилки дурака! А кто вам вообще сказал, что меня зовут Морозилка? Разве это мое имя?
— И мое… — тихо донеслось с подоконника. — Мне тоже все время кажется, что оно… не было таким ужасным…
Все замолчали, словно и в самом деле ожидая какого нибудь ответа. Ведь каждый из них забыл о себе все, даже имя…
Морозилка тяжело вздохнул.
Летун чихнул.
Красные огоньки Подгеранника поплыли прямиком к холодильнику.
— Что ты ходишь туда-сюда? — вспылил Морозилка. — И вообще, какого черта мы тут застряли? Давно уж пора домой…
— Быть может, и так… — ответил уклончиво голос хитрого гнома. — Но так как мы живем здесь… это и есть наш дом. Поэтому прежде всего я готов принести извинения Морозилке… и приглашаю каждого, кто пожелает, поселиться со мной в шкафу. А потом… Если все сложится хорошо, подумаем и о возвращении домой…
— Но для этого надо вспомнить, где наш дом, — сказал Летун.
— И как мы сюда попали, — подтвердил Морозилка.
— И кто мы такие на самом деле… — добавил тоненький голосок Подгеранника.
— А тогда уж можно будет подумать о путешествии! — заключил старый гном.
И все зевнули. Все зевали сладко и звонко в полной, хоть глаз коли, темноте, потому что луна так и не появилась в окошке и ее светящийся желтый шар не заполнил комнату своим сиянием, которое оживляет духов. И, как всегда было в таких случаях, привидения начинали зевать, слабели и, совсем потеряв силы, погружались в беспробудный сон, который длился, как правило, до следующей лунной ночи.