Перу: от инков до наших дней

Глава 2. Именем «Святой Троицы и девы Марии»

В свое время в Мадридском архиве был обнаружен документ с длинным и многозначительным названием: «Нотариальная запись о создании компании по открытию (! — Ю. Г.) Перу[22] Франсиско Писарро, Диего де Альмагро и святым отцом доном Эрнандо де Луке, совершенная в Панаме, 10 марта 1526 г.» «Фирма» создавалась от имени «святой троицы: отца, сына и святого духа, а также пресвятой девы Марии» («La prensa», 1975, 25 febr).

В погоне за сокровищами испанские авантюристы стремились захватить все новые и новые территории. «…Золото было тем магическим словом, которое гнало испанцев через Атлантический океан в Америку, — отмечал Энгельс, — золото — вот чего первым делом требовал белый, как только он ступал на вновь открытый берег»[23]. Да и сами открыватели не утаивали этого. «Золото, — писал Колумб королевской чете с Ямайки, — это совершенство. Золото создает сокровища, и тот, кто владеет им, может совершить все, что пожелает, и способен даже вводить человеческие души в рай»[24].

Много богатств вывезли в Европу испанцы [25]. Хронисты рассказывают, что из Куско был отправлен в Мадрид золотой диск 10 м в диаметре с изображенной на нем богиней Луны. Там его переплавили в слитки общим весом более 920 кг. Однако индейцам удалось все-таки спрятать в тайниках значительную часть имевшихся в «империи» драгоценностей. До наших дней дошли рассказы о том, что есть пещера с несметными сокровищами, в которой якобы находятся золотые, отлитые в полный рост фигуры правителей Тауантинсуйю…

Началом конкисты на территории нынешней Перу принято считать 16 ноября 1532 г., когда испанцы захватили Кахамарку. Дальше события развивались стремительно. Огромную инкскую державу конкистадоры покорили достаточно легко[26]. Учитывая то обстоятельство, что Тауантинсуйю было не только огромным, но и могущественным государством, а испанцев на первых порах насчитывалось немногим более сотни, возникает естественный вопрос: почему так случилось? Причин много. Но главная — отсутствие единства среди индейцев.

Порабощенные в свое время инками племена лишь ждали удобного случая, чтобы сбросить их господство. Наивно полагая, что с приходом испанцев настал час освобождения, они принялись сотрудничать с конкистадорами, которые только того и хотели, чтобы индейцы уничтожали индейцев[27].

Завоеватели натравливали одних правителей на других, одни племена на другие, обманом и коварством добиваясь своих гнусных целей. Так, Писарро, чтобы покончить с последним «императором» Атауальпой, подобно Кортесу, пошел на хитрость. Испанский предводитель пригласил Атауальпу в Кахамарку. Во время встречи монах Висенте де Вальверде, позднее ставший епископом Куско, прочитал для гостя проповедь. Он сказал между прочим, что папа римский поручил испанскому королю подчинить жителей здешних земель и что Франсиско Пнсарро выполняет эту миссию по указанию своего монарха. В заключение каноник призвал Инку обратиться в христианскую веру и объявить себя вассалом императора Карла V.

Однако Атауальпа не внял уговорам и с раздражением ответил: «Я не должен быть чьим-то вассалом. Ваш император, возможно, столь же велик, как и я, и мне приятно будет считать его своим братом. Что касается этого «папы», о котором мне только что говорили, то он, видимо, сумасшедший, так как раздаривает земли, которые ему не принадлежат. А веру мою на другую я менять не собираюсь»[28].

Тогда Писарро подал знак солдатам, и они набросились на безоружную свиту Инки, которую тут же перебили. Атауальпа был пленен.

Пятитысячная армия индейцев, стоявшая у стен Кахамарки, не пришла на помощь своему правителю. Командовавший ею касик[29] Руминьяуи увел войска на север[30].

Испанцы тем временем пообещали освободить Атауальпу, если он внесет выкуп. Атауальпа согласился заполнить большую комнату, куда его заточили, золотом, а две соседние комнаты — серебром.

Со всех концов страны инки начали свозить драгоценные металлы. Золота и серебра они доставили столько, сколько требовали алчные конкистадоры. Но это не изменило коварного замысла Писарро — Атауальпа был казнен. Золото продолжало прибывать в Куско до тех пор, пока жители Тауантинсуйю не узнали о гибели своего правителя.

Сохранилось предание о том, как один из местных касиков, получив весть о смерти Атауальпы, приказал построить лестницу на недоступную горную вершину и перевезти туда собранный для выкупа металл. Поднявшись на гору вслед за доставленным золотом, он велел тут же разрушить лестницу и похоронил себя заживо[31]. Существует легенда и об индейцах, которые после смерти Атауальпы бросили на дно озера Титикака золотую цепь длиной около 200 м (диаметр ее колец достигал 4 см), сделанную по заказу Уайна Капака в честь рождения Уаскара (ее с трудом поднимали 200 человек), лишь бы она не досталась испанцам.

Расправившись с индейцами руками самих индейцев, конкистадоры повели себя как истинные завоеватели. Они перестали считаться даже с теми, кто перешел на их сторону. Недовольство местной знати вылилось в вооруженное выступление против испанцев.

Манко Инка, брат покойного Уаскара, излечившийся от своей политической слепоты после того, как побывал в плену, поднял в 1536 г. народное восстание. Повстанцы осадили Куско и в одном из боев наголову разбили многочисленный отряд врага под командованием генерал-капитана города Хуана Писарро, брата предводителя конкистадоров (сам Хуан погиб в этом сражении). Однако было уже поздно. К тому времени по просьбе Писарро из соседних испанских колоний и из самой Испании прибыли в Перу крупные подразделения.

Потерпев поражение от превосходящих сил противника, Манко Инка укрылся в труднодоступной горной местности Вилькапампа, ставшей центром своеобразного новоинкского государства и освободительной борьбы индейцев.

После убийства Манко Инки испанцами в 1544 г. его младший сын — Тупак Амару взял руководство движением в свои руки. И снова завоеватели прибегли к испытанному методу. Усыпив бдительность вождя, они захватили его в плен и в 1572 г. казнили.

В 1542 г., через год после смерти Писарро[32], стремясь упрочить свою власть (а также в связи с участившимися в Перу междоусобицами среди конкистадоров), Мадрид учредил вице-королевство Перу[33]. В него вошли почти все владения Испании в Южной Америке и некоторые центральноамериканские земли.

Со временем Перу стала одной из самых драгоценных «жемчужин» в испанской короне. Случалось, что вице-королей Мексики переводили в порядке повышения на аналогичную должность в Перу. При этом их жалованье заметно увеличивалось.

Вице-король пользовался по существу неограниченной властью. Он отчитывался лишь перед королем и Верховным советом по делам Индии в Мадриде. Не меньшей властью в колонии обладала католическая церковь. Она призвана была «освятить» завоевание, придать конкисте вид дела праведного, угодного всевышнему. Поэтому за спиной испанского воина, как тень, маячил монах с распятием в руках.

Вся духовная жизнь колонии находилась под неусыпным наблюдением церкви, которая не только имела различного рода доходы, но и являлась одним из крупнейших землевладельцев. Особенно укрепились ее позиции в связи с учреждением в Перу инквизиции, которая, по горькой иронии судьбы, начала свою деятельность в год открытия в Лиме первого в Южной Америке высшего учебного заведения — университета св. Марка (1551). Это произошло 16 лет спустя после основания самой Лимы[34].

Надо сказать, что Лима была не первым построенным испанцами городом в Перу. Вскоре после высадки на перуанской земле Писарро основал высоко в горах город Хауха, который предполагал превратить в центр и оплот конкисты. Однако место он выбрал неудачно: топливо взять было негде, а климат оказался суровым. Безуспешно пытались испанцы возделывать здесь привычные для них культуры. Люди и домашние животные никак не могли акклиматизироваться. Главной же причиной, побудившей конкистадоров взяться за поиски нового места для будущей колонии, была насущная потребность в порте, столь необходимом для укрепления ее связей с метрополией.

В декабре 1534 г. специальный поисковый отряд отправился в долину Римак и остановил на ней свой выбор: удобная бухта, пресная вода, плодородные земли, жаркое, как в Испании, солнце. Словом, все необходимое минус капризы климата. Никому и в голову не пришло, что солнце ярко светило в долине в тот день, можно сказать, случайно, оно вообще появлялось там из-за свинцовых туч лишь на три летних месяца (а ведь в южном полушарии декабрь как раз и является самым разгаром лета). Люди Писарро никак не могли предположить, что яркое солнце через два месяца скроется на весь остаток года в пелене мокрого тумана, а с берега, омываемого холодным течением, начнут дуть ледяные ветры. Испанцы, сами не ведая того, выбрали место, микроклимат которого позднее один перуанский писатель назовет «тюремным». Говорят, что немало способствовали этому и проводники-индейцы, которые заведомо дезинформировали пришельцев.

Лиму, первый камень которой Писарро заложил 18 января 1535 г., стали застраивать по строгой схеме, точно соблюдая деление на квадраты (окружающая долину горная гряда, извилистая река и т. п. не всегда позволяли впоследствии выдерживать такой принцип). После образования вице-королевства Лима официально стала его столицей[35].

В целях укрепления испанского господства вице-королевство было разделено на провинции во главе с губернаторами. Городами и сельскими округами управляли подчинявшиеся губернаторам коррехидоры (исправники). Последним подчинялись касики (старейшины) индейских поселений. В городах вице-королевства функционировали муниципальные органы власти — кабильдо, состоявшие из городских советников и судей, на первых порах избиравшихся. Позднее упомянутые должности превратились в наследственные, а иногда ими даже торговали. Деятельность кабильдо также контролировали коррехидоры.

На всех уровнях и во всех звеньях испанской администрации процветали коррупция и бюрократизм. Королевские чиновники не гнушались взятками, шли на подлоги, грабили казну. Сложившиеся в Перу формы общественного устройства, экономической жизни, культуры колонизаторы или игнорировали, или стремились уничтожить[36]. Говоря об американских индейцах, Ф. Энгельс отмечал, что «испанское завоевание оборвало всякое дальнейшее самостоятельное их развитие» [37].

Новую общественно-экономическую формацию — феодальную, объективно более прогрессивную, чем первобытнообщинная и рабовладельческая, характерные для Перу того времени, завоеватели навязали индейцам силой. Правда, феодальный строй здесь отличался заметным своеобразием, так как «складывался в специфических условиях колониального режима и под определенным влиянием некоторых социально-экономических институтов, существовавших в Америке до начала ее завоевания»[38].

Как и в других захваченных областях, в Центральных Андах[39] конкистадоры подвергали местное население жестокой эксплуатации. Практически на рабский труд обрекались формально свободные индейцы. В ткацких мастерских, так называемых обрахе, индейцы трудились от зари до зари. Еще до рассвета они получали от управляющего задание, а затем взаперти выполняли его. Двери мастерской открывались дважды: в полдень, когда жены приносили мужьям скудную пищу, и при наступлении темноты, когда управляющий забирал готовую продукцию и жестоко наказывал не справившихся с порученной работой. Правда, в отличие от раба, работник обрахе получал мизерный заработок, из которого половина сразу же вычиталась на уплату различных налогов, другая шла собственнику мастерской за полусгнившие продукты, которые индеец был обязан приобретать в местной лавочке.

Такой подневольный труд напоминал, по меткому замечанию испанских исследователей и моряков Хорхе и Антонио де Ульоа, «никогда не прекращающую движения каторжную галеру, когда порт с возможным отдыхом в ней удаляется все дальше, несмотря на то, что гребцы гребут к нему в ожидании этого отдыха, не щадя своих сил» [40].

Еще более невыносимые условия труда были на принудительных работах — мите — в рудниках, на строительстве дорог и прочих сооружений.

Гнули индейцы спину и на энкомендеро, конкистадоров — владельцев участков земли.

Любую попытку сопротивления со стороны индейского населения местные власти беспощадно подавляли.

Карл V пытался ограничить произвол конкистадоров [41], однако большинство подписанных им законов осталось на бумаге.

Не стоит думать, что эти попытки королевских властей объяснялись их гуманностью. Истинные причины «отеческой» заботы испанских монархов об индейцах заключались в другом. Укрепление власти конкистадоров могло привести к известному ослаблению позиций короны в американских колониях Испании. Кроме того, вымирание индейцев в результате непосильного труда сокращало численность той части населения, которая облагалась различного рода податями в пользу короля и использовалась на самых тяжелых работах в вице-королевстве (с момента прихода европейцев индейцев стало в 8 раз меньше)[42].

Политику испанского правительства, направленную на некоторое регламентирование эксплуатации аборигенов, поддерживала и католическая церковь, боявшаяся потерять многочисленную паству и доход от верующих индейцев.

Под видом заботы об индейцах был издан королевский указ от 22 февраля 1680 г., отмечавший «недостойное» обращение с аборигенами, занятыми в ткацких, чесальных и других мастерских, и предписывавший закрыть упомянутые предприятия на всей территории вице-королевства. Однако, по признанию самих королевских чиновников, эта решительная мера была вызвана не чем иным, как стремлением испанского правительства ликвидировать одного из конкурентов текстильной промышленности Испании, а также гарантировать принадлежавшим короне шахтам и рудникам рабочую силу.

Но индейцев по-прежнему заставляли платить подушную подать и отбывать трудовую повинность. Многие из них попадали в кабалу и были вынуждены работать на своих становившихся «извечными» хозяев.

Бесчеловечно эксплуатировались в колонии не только индейцы, но и негры, продолжавшие оставаться в рабстве. Уже с конца 30-х годов XVI в. их начали привозить в Перу для работы на плантациях сахарного тростника, постепенно получившего значительное распространение на отнятых у индейцев поливных землях Косты (правда, в отличие от таких стран, как Бразилия и Куба, в Перу доля негритянского населения невелика[43]).

Негры и индейцы находились на самых низших ступенях общественной лестницы, верхние занимали испанцы, уроженцы метрополии, и креолы[44] — в основном потомки прибывших в Перу испанцев. Ряды местных испанцев пополняли разорившиеся, хотя порою и довольно знатные дворяне, стремившиеся быстро поправить свои дела за океаном, а также купцы, ростовщики и т. д.

Уроженцы Испании считали себя людьми первого сорта не только по сравнению с индейцами и неграми, но и с креолами. И хотя последние имели равные политические права с испанцами, на практике они подвергались заметной дискриминации. Очень редко креол получал высший административный чин или высокое духовное звание. Экономические права и интересы креолов также ущемлялись и короной, и иберийскими торговцами.

Вплоть до конца XVIII в. Мадрид запрещал молоть кофе в Перу (открывшееся в 1771 г. первое в Лиме кафе потчевало посетителей кофе, смолотым в Испании). Отстаивая интересы испанских коммерсантов, метрополия закрыла доступ на европейский рынок маслин из Перу. Не менее жесткие меры были приняты против перуанских виноделов. Корона лишила их возможности экспортировать продукцию не только в Европу, но и в американские страны, где она долгое время оставалась монополистом.

Впоследствии все это привело к антиколониальным выступлениям креолов.

Была в колонии и еще одна категория населения — метисы (мулаты, самбо) — потомки от смешанных браков испанцев, индейцев и негров. Они не имели почти никаких гражданских прав. Расовое неравенство в вице-королевстве тесным образом переплеталось с неравенством социальным.

В течение XVII в. колониальные порядки в Перу значительно упрочились. Казалось, местное население примирилось с ними. Однако это было лишь затишьем перед бурей. В стране вспыхивают волнения. Это заговор Велеса де Кордовы, считавшего себя потомком Сапа Инки, заговор индейцев в Лиме и движение, организованное священником Хуаном Сантосом, назвавшимся Атауальпой. Созданное им в джунглях, прилегающих к району Тармы, независимое государство продержалось около 20 лет. Причем испанцы так и не смогли проникнуть на его территорию, пока в одном из боев не погиб сам Сантос.

Успеху Сантоса способствовало то обстоятельство, что он умел правильно использовать как недовольство индейцев их положением, так и протест негров против рабства. В составленной им программе-прокламации учитывались не только различные социальные интересы участников движения, но и их этническая принадлежность, культурный уровень и вероисповедание.

Победы Сантоса объяснялись также и его большим полководческим талантом. Кроме того, он был высокообразованным по тому времени человеком (владел несколькими иностранными языками), тонким политиком и дипломатом. Сантос легко находил способ убедить людей из самых различных социальных слоев, умел понять их чаяния и заботы, вселял в них веру в скорое освобождение.

Не один испанский военачальник с позором ретировался под натиском войска Сантоса. Однако изолированное в Центральной Сельве, движение постепенно начало сходить на нет и окончательно угасло, как последний уголек костра во тьме колониальной ночи [45].

Спустя несколько десятилетий после смерти Сантоса занялось пламя гигантского пожара — восстания под предводительством Тупак Амару II.

Кем был этот человек? Почему его чтут не только в Перу, но и в самых отдаленных уголках Латинской Америки? Мы уже говорили о последнем Сапа Инке, казненном в 1572 г. вице-королем Толедо, — Тупак Амару. У одной из его дальних родственниц и касика провинции Тинта в 1738 (или 1740) г. родился сын — Хосе Габриэль Кондорканки. Рано лишившись родителей, мальчик благодаря заботам родственников отца получил хорошее образование в колледже для детей индейской знати в Куско, а позднее, согласно некоторым источникам, учился на факультете искусств в лимском университете [46]. В 20 лет он женился на креолке Микаэле Бастидас, мужественной, волевой и умной женщине.

Унаследовав должность касика и значительное состояние, в том числе большое количество мулов, использовавшихся для перевозки грузов из Потоси (ныне Боливия) в Лиму и обратно, Кондорканки много ездит по стране, близко знакомится с жизнью индейцев.

Своим умом, умением дать нужный совет он располагает к себе крестьян, ремесленников, рудокопов и даже некоторых церковников. Росту авторитета касика среди индейцев способствует и его родство с Сапа Инкой (он принимает впоследствии династическое имя Тупак Амару).

Утратив веру в справедливость колониальных властей (Хосе Габриэль, как человек с высоко развитым чувством справедливости, пытался призвать колониальные власти улучшить положение индейцев. Он написал в Лиму жалобу, в которой в прекрасно аргументированной с юридической точки зрения форме содержался протест по поводу представлявшего собой явное злоупотребление использования индейцев Тинты на отработках в рудниках Потоси. Хосе Габриэль обращал внимание властей на заметное сокращение численности местного населения в результате его жестокой эксплуатации и указывал, что это противоречит интересам монархии. Упоминание монархии в жалобе не было случайным. Тупак Амару в то время еще полагал, что король Испании искренне печется о своих подданных — индейцах и что зло происходит от невыполнения колониальными властями законов и распоряжений Мадрида. Он даже намеревался лично вручить в Испании свои жалобы Карлу III, слухи о «просвещенном абсолютизме» которого дошли до Южной Америки. Однако по различным причинам так и не собрался в это дорогостоящее и длительное путешествие. Жалобе, однако, был дан (хотя, как оказалось позднее, видимый) ход в Лиме: прокурор постановил передать бумагу на рассмотрение королевскому инспектору (виситадору) Арече, а последний дал заявителю ответ, представляющий собой образец крючкотворства и неприкрытого издевательства над индейским защитником. Прокурор нашел доводы виситадора вполне убедительными…}, видя вокруг лишь произвол и насилие с их стороны, Хосе Габриэль в большой тайне начал готовить восстание. Ускорил события эпизод, который произошел в небольшом местечке Янаона 4 ноября 1780 г.

В тот день священник Карлос Родригес собрал своих друзей, чтобы почтить св. Карла, короля-тезку, а заодно и себя. Среди приглашенных был касик Кондорканки.

Неожиданно на праздник пожаловал коррехидор Антонио де Арриага. При его появлении все встали. Арриага бесцеремонно плюхнулся в кресло, которое занимал Хосе Габриэль. Тот побагровел от обиды, но сдержался. Когда незваный гость, сославшись на занятость, стал собираться в путь, касик вызвался проводить его. По дороге в Тинту Кондорканки арестовал Арриагу.

С помощью гонцов-часки Тупак Амару оповестил о начале восстания своих сторонников по всей стране[47]. Движение под руководством Тупак Амару довольно быстро охватило огромный район — от Кито на севере до Буэнос-Айреса и пограничных районов Чили на юге. Значительное участие в нем широких народных масс объяснялось прежде всего царившими в колонии социальной эксплуатацией и национальным гнетом. Злоупотребления, коррупция, бессмысленная жестокость колониальных властей вызывали возмущение большинства населения. Ущемлением их экономических интересов были недовольны индейская знать и многие креолы, акты произвола совершались даже в отношении некоторых касиков. Немалую роль играли и личность самого Тупак Амару, его организаторские способности, высокая образованность, популярность.

Хотя Тупак Амару возлагал серьезные надежды на образованных и подготовленных в военном отношении креолов, которым он установил двойное жалованье в повстанческой армии, основной движущей силой восстания стала индейская беднота.

Узкоклассовые интересы обеспеченной прослойки меoтисов, креолов, а также индейской знати не совпадали с интересами индейской бедноты. Поэтому, приняв некоторое участие в движении на первом этапе, они затем стали отходить от него и даже поддерживать испанцев, что значительно ослабило повстанческую армию, ибо из нее ушли те, кто умел пользоваться огнестрельным оружием. Широкую пропагандистскую кампанию против Тупак Амару развернула церковь. Она не гнушалась даже искажением фактов и ложью. Сфабриковав против Хосе Габриэля Кондорканки обвинение в «осквернении храма» в Сангарара, священнослужители отлучили его и его сподвижников от церкви, чем нанесли непоправимый урон престижу повстанцев среди широких масс. Отцы церкви вооружали и экипировали на свои средства отдельные карательные отряды, натравливали верующих на восставших, угрожая божьей карой тому, кто вступит в их ряды. В первые же дни восстания его участники предприняли поход в ряд горных провинций. Они разорили столь ненавистные индейцам обрахе, захватили в виде трофеев имевшееся в них имущество. Под неожиданным натиском многочисленной народной армии в панике бежали богачи и представители администрации.

Учитывая активное участие в движении негров, Тупак Амару бросил колониальному обществу не только Перу, но и континента неслыханный по смелости вызов: 16 ноября 1780 г. в одном из воззваний он заявил о своей аболиционистской позиции. Тем самым Тупак Амару наметил тот курс, которым позднее пошли Боливар, Сан-Мартин и другие латиноамериканские борцы за национальное освобождение.

Колониальные власти охватила паника. Они почувствовали, что дело приняло серьезный оборот и могло стоить вице-королю его поста. В Куско была создана специальная военная хунта, которая получила для подавления восстания деньги и 1500 хорошо вооруженных солдат. Однако в первом же бою под Сангарара восставшие наголову разбили вражеские войска.

И тут Тупак Амару совершил одну из тяжелых ошибок, приведшую к роковым последствиям. Вопреки настояниям соратников, в том числе жены Микаэлы, считавших необходимым развивать дальше наступление на Куско — главный опорный пункт испанцев, он, проявив нерешительность, отложил осаду «города Солнца». Это позволило властям подготовить городские силы к обороне и получить значительное подкрепление из Лимы. Не оправдались надежды повстанцев и на восстание городской бедноты Куско.

Тупак Амару вместо того, чтобы пойти на Куско, предпринял поход в направлении Арекипы, а его родственник Диего Кристобаль двинулся в направлении ряда северо-восточных провинций. Обе кампании прошли довольно успешно.

В декабре 1780 г. Тупак Амару получил срочное донесение от своей жены, в котором она уведомляла его о продвижении значительных контингентов войск из Лимы в Куско. Микаэла вновь настаивала на штурме инкской столицы. На этот раз вождь повстанцев решил последовать совету своего верного помощника, но поздно: за сутки до того, как Тупак Амару появился на белом коне у стен города во главе 60-тысячной армии, королев ские силы вошли в Куско и заняли оборонительные позиции.

Не получив от горожан положительного ответа на ультиматум о добровольной сдаче в течение 12 часов, повстанцы начали осаду, вылившуюся в 10-дневные ожесточенные бои. В решающий момент, когда в воздухе уже витала их, казалось, неминуемая победа, Куско получил солидное подкрепление от группы касиков-предателей. Стремясь избежать бесполезной братоубийственной резни, Тупак Амару, к великому удивлению и ликованию горожан, отдал приказ об отступлении. Позднее Карл III пожаловал Куско титул «наипреданнейшего и верного города».

Окрыленные своим первым успехом, королевские войска перешли в наступление.

Отрицательно сказались на исходе восстания и такие факторы, как недостаток вооружения, нехватка опытных командиров, отсутствие прочной дисциплины в армии повстанцев.

Продвигаясь по следам армии Амару, испанцы оставляли на всем пути следования насаженные на колья головы захваченных в плен сподвижников мятежного касика. 6 апреля 1781 г. вождь восстания вместе с женой и двумя сыновьями стал жертвой предательства и попал в руки врага. Начались долгие дни изуверских пыток. Но ни церковникам, ни инспектору Арече не удалось вырвать из уст Тупак Амару ни одного признания.

Когда Арече пообещал смягчить наказание в случае, если пленник назовет участников, гордый касик, полный гнева и презрения, ответил: «Кроме меня и тебя, здесь нет других виновных. Мы оба, ты как угнетатель, а я как освободитель, заслуживаем смерти» [48].

В результате нестерпимых пыток узники не раз теряли сознание, и власти были вынуждены несколько свернуть намеченную ими обширную «программу» истязаний.

В майский день 1781 г., ставший последним днем в жизни руководителей восстания, по-особому ласково светило солнце. На центральной площади Куско собрались жители города и окрестных селений. Солдаты, выстроившись в каре, окружали несколько виселиц. Пленников на площадь выволакивали лошади, к которым они были привязаны длинными веревками.

Последней была казнена донья Микаэла.

После гибели Тупак Амару военные действия против колониальных властей продолжал уже упоминавшийся соратник и родственник касика — Диего Кристобаль. Ему даже удалось захватить обширные районы на юге страны. Однако испанцы, боясь дальнейшего размаха движения, опять прибегли к излюбленному методу — хитрости. Они предложили Диего заключить мир и объявили о широкой «всепрощающей» амнистии. Поверив в добрые намерения вице-короля, Кристобаль подписал в торжественной обстановке соответствующее соглашение и 27 января 1782 г. вручил свою шпагу испанскому главнокомандующему фельдмаршалу Дель Валье. Однако стоило индейцам из небольшого местечка Маркопата выразить свое недовольство по поводу злоупотреблений местных властей, как Диего Кристобаль был арестован под этим предлогом и вместе с матерью и группой соратников казнен 19 июля 1783 г.

Несмотря на поражение восстания Тупак Амару, трудно переоценить значение этого первого крупного революционного выступления на перуанской земле. Оно, сочетая в себе задачи национального освобождения и глубоких социально-экономических преобразований, значительно подорвало и без того довольно шаткие устои колониального господства Испании в Южной Америке, стало началом борьбы перуанцев за независимость.