Первая молитва (сборник рассказов)

Разве мальчик виноват?

Немолодой московский батюшка в доверительной беседе признался, что до крайности не любит вопрос, которым его время от времени умучивают разные малознакомые люди, — не любит, потому что не понимает:

о русском национализме и недобром отношении к иноплеменникам.

— У меня, — говорит, — на приходе кого только нет: все народности бывшей державы, а также эфиоп, финляндец и кореянка… У вас кореянки нет?

— Кореянки нет, зато есть англичанин и новозеландка.

— А новозеландка — какого она рода-племени?

— Кто же ее знает, — говорю, — новозеландского, наверное…

— Да такая существует ли — специальная новозеландская нация?

— Точно сказать не могу, но — имеют право.

— В общем-то, да. Однако речь о другом: мы ведь заняты не выяснением национальности, а спасением души, которая по природе своей, как известно, есть христианка… А тут пристают: почему вы к нам плохо относитесь, почему гоните и преследуете…

— Ну, это, наверное, не кореянка.

— Нет, конечно.

— Думаю, что и не эфиоп.

— Разумеется.

— И вот недавно, когда какой-то клещ впился в меня со своими антирусскими обвинениями, вспомнилась вдруг одна история из моего детства … Даже не история, собственно, а так — две картиночки. И все словно высветилось — весь этот проклятый вопрос, и видно стало, что он — ложь, и на самом-то деле все не так, а наоборот! — И батюшка взялся излагать историю — «две картиночки».

Началось с того, что отец будущего священника — офицер-фронтовик выиграл по облигации десять тысяч. И купил пианино. Очень уж ему хотелось, чтобы сын стал музыкантом.

Наняли учителя — попался халтурщик: приходя, первым делом спрашивал про деньги, а потом кое-как натаскивал играть всякие популярные пьески, вроде «Полонеза» Огинского и «Танца маленьких лебедей». Учителя сменила учительница — серьёзная и обстоятельная, и дело пошло на лад. Наконец был экзамен в музыкальной школе при консерватории: мальчик выдержал его вполне достойно — об этом единодушно говорили все преподаватели. А потом отца пригласили побеседовать «о будущем юного дарования». В подробности этого разговора ребёнка не посвящали, однако ночью сквозь сон он слышал, как отец рассказывал матери:

— Всех родственников до седьмого колена перечислил: и своих, и твоих, — не годимся…

— Почему? — недоумевала мать.

— Потому что русские! — раздраженно объяснил отец.

— Тише ты, тише: разбудишь…

— Где они были, когда шла война? Пятый Украинский фронт, Ташкентское направление?.. А теперь командуют: русским в музыку ходу нет…

Такой было первая «картиночка».

Затем мальчика приняли в обычную музыкальную школу. Дела его шли столь успешно, что за два года до выпуска преподавательница сказала: «Тебе здесь делать уже нечего». И на ближайшем концерте известной пианистки, с которой школьная преподавательница была в недальнем родстве, случалась вторая «картиночка», мало чем отличающаяся от первой. В антракте отрока привели в консерваторскую артистическую, он что-то сыграл, и пианистка удивлено промолвила: «Интересный мальчик, оч-чень интересный». Потом музыкантши остались поговорить, а ученик ждал за дверью.

Концерт известной пианистки они не дослушали: преподавательница, выбежав из артистической, взяла его за руку и потащила по лестнице к выходу.

— «Не наш», видите ли, «не наш», — разгневанно повторяла она. — Нельзя же зарывать талант в землю! Разве мальчик виноват, что родился русским?

Батюшка сказал, что поначалу повторял эту строчку, словно стишок: «Разве мальчик виноват, что родился русским?». А потом забыл…

Вскоре после этого разговора у нее возникли сложности на работе, пришлось оставить учеников и перейти в какую-то подмосковную школу. Музыкальная карьера «оч-чень интересного мальчика» завершилась.

— Так кто же кого притеснял и зажимал? — простодушно смеялся батюшка. — Кто кому не давал ходу?.. На самом-то деле все наоборот!..