Первая встречная

XXII

То, о чем рассказал Зуйков, было страшно. Потрясенный Кемминг заставил повторить все сначала, но слушать не умел. Перебивал, уточнял. Его интересовали такие детали, такие мелочи, которых Зуйков не смог запомнить. Кемминг нервничал, срывался и в конце концов добился того, что его волнение передалось рассказчику. Зуйков начал путать и под конец, разозлившись, наговорил американцу дерзостей. Кемминг опешил. В других условиях он бы знал, как обуздать «этого распоясавшегося русского», но сейчас пришлось смолчать. «Ничего, ничего, ничего, – утешил он себя, – я припомню ему это!» Он не принадлежал к числу людей, которые забывают.

– Давайте по порядку, – успокаивая разошедшегося Зуйкова и сдерживая самого себя, предложил он, – как вышла из дома, куда пошла, где была, только по подробнее.

– Говорил же я, – остывая, пробормотал Зуйков.

– Повтори еще! – настойчиво сказал Кемминг, незаметно для себя переходя на «ты».

Привычка подчинять сделала свое – Зуйков поднял голову, откинулся на спинку стула.

Часто останавливаясь, вспоминая ускользнувшие ранее подробности, он медленно рассказывал, как стоял у дома «этой чернявенькой», как наконец она вышла, как бегала от автомата к автомату и только в полдень, из телефонной будки у Кропоткинского метро, позвонила в последний раз. Вспомнив, какой вышла, он усмехнулся – стоило столько звонить и бегать, чтобы на лице была такая растерянность. Оглядывалась по сторонам, точно ждала кого-то. А потом, опустив голову, пошла по бульвару.

– Подойти к будке, когда она набирала номер, не догадался?

– Побоялся. Ходить-то за ней пришлось долго, приметить могла.

– Дальше, дальше…

– Чего дальше? – огрызнулся Зуйков. Еще войдя в комнату, он почувствовал, что случилось что-то серьезное, угрожающее американцу, а значит и им, ему и Митину. Хотя черт с ними со всеми! Сейчас он думал о себе. А раз опасность – значит, надо бежать. Бежать, пока не поздно. «А куда?» – спросил он себя, и тотчас память подсказала – заповедник! Если выбрать из контейнера все, что там осталось, – хватит надолго. Только бы не обогнал Митин… Молнией мелькнуло: «Дьюшка, инструктор». Его советы: «В случае опасности, осядь где-нибудь в глуши, затаись, обзаведись хозяйством. Обязательно женись. Жена – надежное укрытие, не то, что холостой, „вей ветерок“. Поступи на работу. В ударники не рвись, но и в отсталых не ходи. Когда придет время – позовем!..» – «Только тогда я уж не пойду».

Кемминг прервал его думы:

– Что замолчал? Дальше, дальше!

– Дошла она по площади, перешла улицу. В переулке стояла машина…

– Номер запомнил?

– Нет. Спереди, рядом с шофером, сидел военный. Она села, машина рванула, так я их и видел.

– Ты говорил, петлицы у него были. Какие?

– Не до того было. Как увидел его – все позабыл. Ну их к лешему! Так и пропасть можно, – сказал Зуйков, не обратив внимания на брезгливую усмешку, тронувшую губы собеседника.

– Дурак! Военного испугался…

– Лучше дураком прожить, чем умным пропасть, – отпарировал Зуйков. И после короткого раздумья признался: – А испугался, правда. Вам, может, не боязно, а по мне – подальше от греха. Погореть можно, – повторил он, заерзал на стуле и наклонился к Кеммингу: – Может, тикать пора?

– Чего ж ты сюда ехал, если боишься каждого? – сдерживаясь, чтобы не ударить, процедил Кемминг.

– Ехал, скажете тоже, – выдавил улыбку Зуйков, – все бы так приезжали – не боялся. – И раздумчиво окончил: – А бояться не грех. Береженого и бог бережет!

– А когда дружка убивал, тоже трусил? – зло спросил Кемминг. И пожалел. Зуйков вздрогнул, приподнялся, схватил американца за руку:

– Не шуми! Ты в этом деле тоже не сторона.

– Не дури! – успокоил Кемминг и, поглаживая Зуйкова по плечу, пообещал: – Скоро поедешь туда, откуда приехал. Отдохнешь там. А сейчас иди! Позвони сюда завтра, – он взглянул на часы, – в шесть!

– Вы только будьте, а то сегодня весь день звонил. – Подумал, вздохнул. – Что ж, может, и обойдется еще.

Кемминг кивнул:

– Обойдется, обойдется! – и мягко, но настойчиво подтолкнул Зуйкова к двери. В тамбуре наклонился к Зуйкову, шепнул: – Если не отвечу – звони по второму телефону. Понял?

Зуйков кивнул. И от этого обоим стало не по себе.

Как только за гостем закрылась дверь, Кемминг бросился к телефону…

Когда Сеньковский вернулся домой, Бреккера уже не было. На столе, под недопитой бутылкой, белела записка. Владимир Прохорович взял ее, другой рукой налил стакан, выпил не закусывая и стал читать: «Завтра в пять часов уйди. Возвращайся попозже!» Владимир Прохорович прочитал еще раз, походил по комнате, подошел к окну, раздвинул портьеру – темно. Темно было и на душе. Какая опасность таилась в приходе этого человека, – подумал он, – что скрывалось за безобидными вопросами? Чем все это могло грозить ему? Он дотошно перебирал все, что было связано с квартирантом, и не находил своей вины. Вот разве приносили и уносили какие-то пакеты, сам он вечерами ездил со свертками, встречался в парадных… А кто может это знать? Так, постепенно убеждая себя, он пришел к выводу, что ничего особенного не случилось. Теперь он думал не о том, чтобы порвать с Бреккером, а как-то сохранить эти отношения и в дальнейшем. Уж очень не хотелось терять то, что давало это знакомство. «Так как же, рассказать о разговоре с девушкой из домоуправления или?..» Продолжая ходить по комнате Владимир Прохорович заметил, что думает вслух. Он осмотрелся (показалось, что в комнате он не один), задернул портьеру. Потом подошел к столу, допил вино. Хотелось убежать от преследовавших его мыслей, забыть все. Первое смятение прошло. Надо было постараться заснуть. Сняв пиджак и ботинки, Владимир Прохорович лег на тахту и вжал голову во вмятину подушки.