Первое Полоцкое сражение (боевые действия на Западной Двине в июле-августе 1812 г.)

5/17 августа

Итак, утром русские авангарды вышли из двух дефиле на равнину.[145] Гельфрейх занял возвышенность у Присменицы, Властов продвинулся на опушку Громевского леса. Фабри выразил недоумение, почему Удино не стал удерживать Присменицу, откуда мог свободно обстреливать артиллерией выходы из леса, до которых было меньше километра, и тем самым затруднить русским развёртывание войск. Он забыл, что на военном совете «было единогласно решено, что позиция, занятая днём, была рискованной; поэтому решили утром занять другую позицию». При взгляде на карту видно, что позади Присменицы находятся овраги и цепь озёр возле Спаса. Поэтому, видимо, и решили прикрыться этими водоёмами, а также несколько сократить общую протяжённость фронта, поскольку часть войск была отведена на левый берег Двины, и встать под прикрытие 12-фунтовых пушек, расположенных на земляных валах. Кроме того, для защиты Полоцка теперь следовало занять и левый берег Полоты.

По словам Пиля, «приготовления были закончены в 5 часов утра. Маршал сел на лошадь и направился на земляные валы, чтобы в целом судить о своих диспозициях и быть готовым парировать события. Повсюду канониры находились у своих орудий с зажжёнными фитилями. В 6 часов утра казаки дебушировали из леса и рассыпались по равнине; по ним выстрелили со всего размаха, тем не менее, они продолжили выдвигаться и приблизились к маленькой часовне; но, подойдя к подошве холма, они были встречены оживлённым огнём двух рядов, который внёс беспорядок в их муравейник. Несколько минут спустя, глубокие массы пехоты дебушировали в свою очередь; это была армия Витгенштейна, которая развернулась на равнине и выстроилась в боевой порядок».

Князь Сибирский «поутру в 7 часов вступил в сражение с вверенной ему бригадою, действуя на правый фланг неприятельский». По словам Дибича, «генерал Берг выдвинулся тогда с остальной пехотой первой линии главных сил и построился в батальонные колонны, имея свой правый фланг впереди ручья, который находился между городом и дефиле. Бой уже мало-помалу завязался, когда на поле боя прибыл граф Витгенштейн». После осмотра позиции неприятеля Витгенштейн решил не атаковать его левый фланг, который был прикрыт огнём французских батарей, способным поражать тылы атакующих.[146] Сначала он задался целью захватить Спас.

В первой линии на правом фланге между Дрисской и Себежской дорогами развернулись 23-й, 25-й и. 26- й егерские полки, запасный эскадрон Лейб-драгунского полка и 6 орудий 28-й батарейной роты; в центре, между Себежской дорогой и Присменицей находились Калужский, Севский и 1-й Сводный пехотные полки (8 батальонов), запасный эскадрон Лейб-гусарского полка и 9 орудий 1-й конной роты, 5-я батарейная и 9-й лёгкая роты; на левом фланге 1-й линии от Присменицы до р. Полоты находились Пермский и Могилевский полки, 6 орудий 28-й батарейной роты, 26-я лёгкая рота и авангард Властова (24-й егерский полк, 1-й и 2-й сводно-гренадерские батальоны 5-й дивизии, 4 эскадрона Гродненского гусарского полка и запасный эскадрон Лейб-уланского полка), который протянулся до Невельской дороги. Вторая линия генерала Сазонова состояла из 14-й дивизии (Тульский, Навагинский, Тенгинский, Эстляндский полки), запасного батальона 11-го егерского полка, 4 эскадронов Гродненского гусарского полка, казачьего полка Платова 4-го и 42 орудий 14-й и 28-й батарейных, 10-й лёгкой и 3-й конной рот. Резерв под командой Каховского, состоявший из 9 запасных и сводно-гренадерских (14-й дивизии) батальонов с частью Ямбургского и Рижского драгунских полков, находился у д. Ропно, возле церкви.[147]

«Для лучшего же расположения левого фланга, — писал Витгенштейн, — предписал я князю Яшвилю принять команду над обоими авангардами, приказать полковнику Властову занять часть фольварка Спаса, по нашей стороне небольшого ручья протекающего оный фольварок». Властов пишет: «Я приблизился к названной мызе, когда был встречен неприятельской пехотой и кавалерией, но после некоторого сопротивления эта пехота отошла и заняла мызу. Названная кавалерия устремилась сначала вперёд, но два эскадрона Гродненских гусар под командой капитана Нобеля немедленно атаковали и вынудили её отойти; после этого эта кавалерия больше не появлялась против меня в течение дня».[148] Русские ввели в дело свои пушки, постепенно увеличив их число до десяти. Примерно в 7 ½ часов Яшвиль велел батарее из 10 орудий обстрелять мызу Спас, или Спасский монастырь. Эта канонада становилась всё губительнее.

Б.Б. Гельфрейх (1776–1843)

С. Кох. Сражение при Полоцке

По словам Винценти, «в 4 часа утра позади опушки леса замечено, что противник производит движения, чтобы приблизиться. Тотчас затем он растянул свою пехоту вправо и влево перед моим фронтом; он выдвинул пушку, она начала обстреливать безостановочно мою позицию картечью и 6-фунтовыми ядрами. Батальон вынес эту канонаду с хладнокровием и храбростью; по окончании часа противник заметил, что, несмотря на его оживлённый огонь, который ранил у нас многих людей, мы не оставляем линию. Он вывез тогда ещё 5 пушек на позицию вдоль моего фронта и начал его обстреливать ядрами и картечью. Лёгкая батарея Готтхарда заняла позицию на возвышенности… Она вступила в дело и остановила дальнейшее продвижение неприятельской артиллерии.

В течение этого времени, чтобы не подставлять напрасно мои войска, я отдал приказ занять риги и палисады, расположенные непосредственно позади моей линии; в случае, если линия стрелков, оставленных впереди в рассыпном строю, будет отброшена, следовало вести огонь из бойниц первых и через интервалы вторых. Тотчас затем неприятель выдвинул стрелков и завязал дело с лейтенантом бароном Гумпенбергом, командовавшим стрелками. Перестрелка длилась некоторое время, никто не хотел уступать. Тогда противник выдвинул четыре сильные роты против моего левого фланга и попытался его обойти. Тогда я повёл капитана Шмитца с одной ротой и лейтенанта Гросшеделя с полуротой на край моей линии; я разместил их таким образом, чтобы сделать тщетными все дальнейшие движения неприятеля… Столь же оживлённый огонь завязался на моём правом крыле… в строениях поместья, где находился отряд 6-го полка линейной пехоты. Левое крыло неприятеля, напротив, ретировалось к опушке леса». В то же время капитан Пьеррон с 1-й стрелковой ротой 6-го полка, оставшись свободным из-за отступления русских на правом фланге, пришёл поддержать 1-й батальон, который находился под огнём; «своим оживлённым огнём он оказал наилучшую услугу со своими храбрыми стрелками и другими людьми. Воодушевлённые примером этого капитана, люди сражались долгое время с превосходящим неприятелем до того момента, когда этот храбрый молодой человек был ранен выстрелом в голову и был унесён».

По словам Спауера, «первый выстрел из пушки, выпущенный неприятелем, послышался в 6 ½ часов. Эта канонада из 6-фунтовых ядер, чередовавшихся с картечью, становилась всё более и более оживлённой. Войска, воодушевлённые и воспламенённые замечательным примером генерала и офицеров, выдерживали этот огонь на избранной позиции в течение примерно часа с удивительным хладнокровием, не имея ни малейшей возможности ответного удара, так как мы были лишены всякой артиллерии, и ни единого неприятеля не появилось на равнине. Огонь становился всё оживлённее, снаряды разрывались впереди и позади войск, многие люди были тяжело ранены. Тогда генерал дал приказ подразделениям разместиться за ригами, которые находились почти на линии, но стрелки в рассыпном строю держались на передовой линии. Когда неприятель заметил мнимое отступление, он направил пехоту против левого фланга. Следует признать, что он был в три раза сильне, чем мы. Завязалась перестрелка с 7-й ротой, которая была немного потеснена, но нашла выгодную позицию за палисадами, откуда могла причинять достаточный вред неприятелю; бойницы, проделанные вдоль палисада и в большой риге, очень помогли в борьбе с неприятелем; он был вынужден немного отступить. Вслед за этим линия наших стрелков выдвинулась вновь и отбросила неприятеля».

Властов направил вперёд батальон 24-го егерского и 1-й батальон сводных гренадер 5-й дивизии, которые направились на левый фланг Спаса, чтобы его обойти. Другой батальон 24-го егерского и 2-й батальон сводных гренадер были направлены вправо. По словам Дибича, «сводные гренадеры 5-й дивизии и стрелки 24-го егерского, Пермского и Могилевского полков начали атаку на Спас. Они овладели выдвинутыми вперёд строениями». Наградной документ гласит, что квартирмейстерской части капитан В.А. Коцебу «по приказанию полковника Властова повёл сам атаку на мызу Спас и, будучи впереди всех, овладел оною, при чем и убита под ним лошадь».

Вреде пишет, что «в 8 часов утра противник начал дебушировать сильными колоннами по Невельской дороге, он направился затем на мой правый фланг. Тогда я велел батареям Готтхарда и Графенройта занять позицию слева от деревни Спас на весьма выгодной позиции. Я дал приказ полковнику Деруа частично прикрыть эти батареи 6-м пехотным полком, частично поддерживать связь с деревней Спас. Генерал граф Беккере получил приказ прикрыть со своей бригадой мой крайний правый фланг».

2-я батарея Готтхарда открыла огонь в 8 часов. Командир 4-й батареи Графенройт писал: «Неожиданно развернулись несколько колонн неприятельской пехоты и кавалерии; тогда батарея получила приказ направиться вперёд; батарея Готтхарда уже находилась впереди. Тогда началась канонада, препятствуя противнику приближаться; тогда он двинул свою артиллерию, чтобы подавить нашу. Канонада стала более оживлённой, и началось горячее дело; неприятельская батарея, которая вначале состояла только из четырёх или пяти пушек, потревожила правый фланг батареи Готтхарда позади деревни Спас; слева я вёл продольную перестрелку с таким же числом орудий. Огонь неприятеля длился три четверти часа; он не смог ничего расстроить на нашей батарее на её позиции; ему отвечали с величайшей быстротой, причинив чувствительный урон; одна из его пушек и один лафет были разбиты; тогда он был вынужден на некоторое время замолчать». Готтхард отметил, что «две лёгкие батареи действовали вместе и причинили чувствительные потери неприятельской колонне, которая направилась вперёд вдоль леса, располагавшегося перед нами; кроме того, 2-я лёгкая батарея причинила большой урон неприятельской артиллерии». Фейерверкер Хеннинг и капрал Менахер заставили замолчать две русских пушки.

«Между 7 и 8 часами, — пишет Деруа, — я был призван начальником главного штаба бароном Комо с правого фланга линии 2-го корпуса со 2-м батальоном 2-го полка линейной пехоты и 6-м пехотным полком, которым я командовал; я получил задание разместиться по правую руку от двух батарей, которые заняли позицию на левом фланге всей линии, немного впереди них и справа находилось имение иезуитов, включавшее множество значительных строений; спустя примерно четверть часа начался огонь на левом берегу Полоты… Мы развернулись повзводно левым флангом вперёд (la gauche en tete) и двинулись к правому флангу двух батарей. По приближении трёх батальонов, его сиятельство приказал им направиться вдоль луга, который находился перед двумя батареями, и развернуться там в линию. Развёртывание было исполнено спокойно и точно под огнём неприятеля». 2-я стрелковая рота 2-го полка и 2- я стрелковая рота 6-го полка «развернулись позади нескольких песчаных холмов на правом фланге впереди линии, частью чтобы прикрыть правое крыло линии, частью чтобы перестреливаться с противником». По словам командира 2-й батареи, «две роты 6-го пехотного полка, примкнувшие к левому флангу батареи, образовав прямой угол, были жестоко обстреляны артиллерией. По собственному заявлению офицеров, этим двум ротам было невозможно укрыться от потерь, которые эта русская батарея причиняла им и нашей батарее; противник удалился только после того, как был несколько раз обстрелян картечью из двух орудий».

Согласно мудрёному выражению Витгенштейна, «стрелки 24-го егерского и Пермского пехотного полков атаковали с большею храбростию мызу Спас, но по упорной защите находящихся в оной баварских войск, которые, хотя беспрестанно подкрепляясь свежими с левого берега Полоты, принуждены однакож были оставить занятую уже ими часть фольварка». Из последующего его изложения следует, что первая атака русских на Спас была отбита. При этом «Яшвиль велел открыть огонь лёгкой № 26 роте и шести орудиям конной № 3 роты, чтобы прикрыть отступление нашего левого фланга и остановить движение баварских колонн, которые наступали против него. Огонь этих двух батарей привёл баварцев в беспорядок».

Между 9 и 10 часами Яшвиль во второй раз атаковал Спас. По словам Графенройта, новые русские «пушки направились тогда вперёд таким образом, что их число увеличилось до 16; их огонь продолжался; между тем, две наши батареи через час вынудили их снова замолчать. Немного спустя, группа из двенадцати пушек, которая приехала им на смену, показалась на левом фланге; они уже выстроились на батарее и готовы были распрягаться, но, благодаря усердию, усилиям и активности моих унтер-офицеров и солдат, я своим хорошо направленным огнём не только помешал им распрячься, но и вынудил эту артиллерию ретироваться с чувствительными потерями. С тех пор батарея была оставлена в покое; она лишь выносила огонь неприятельских стрелков».[149]

В «Журнале 1-го корпуса» записано, что «сводные гренадеры, два батальона Пермского и Могилевского полков и 24-й егерский вновь двинулись вперёд, они были поддержаны на своём правом фланге 2-м батальоном Пермского и 1-м батальоном Могилевского полков, которые возглавил полковник барон Дибич». По словам Витгенштейна, «удачное действие орудий конной роты № 3 и конной роты № 1, заставили неприятеля купно с вторичною храброю атакою сводных гренадерских батальонов 5-й дивизии, 24-го егерского полка и 2 батальонов Пермского и Могилевского пехотных полков отступить, но под сильным действием баварских батарей с доминирующих высот левого берега Полоты, неприятель, получая ежеминутно новое подкрепление чрез мосты, ниже Полоты находящиеся, держался с большим упорством в некоторых строениях фольварка». Во время боя были ранены командиры батальонов сводных гренадер майоры Телегин и Врангель.

Пермского полка майор Манглер, «занимая с вверенным ему баталионом аванпостную цепь против правого неприятельского фланга, получил 5 числа повеление овладеть селением Спас, не только быстрым нападением и сильным огнем выгнал бывшего там неприятеля, но, опрокинув оного, гнал до самого предместья города Полоцка (?), присутствуя везде сам, ободрял людей, устроивал ряды и во всех отношениях был храбр и благоразумен». Командир Могилевского полка майор Малеванов был послан князем Сибирским «с баталионом для подкрепления находившегося на левом фланге баталиона Пермского пехотного полка под командою майора Манглера, который отряжен был для занятия мызы Спас, на оном фланге находившейся, и после упорного сражения вытеснен был из оной неприятель».

По словам Вреде, Витгенштейн «понимал важность поста Спас; он направил несколько атак в эту точку; генерал Винценти со своими войсками отбил их хладнокровно и с удивительной храбростью. Вновь противник организовал новый приступ этой деревни; в один момент он был отброшен нашими храбрыми войсками до церкви и садов поместья. Огонь батарей, размещённых в Спасе, смог помешать противнику продвигаться быстро». По словам Винценти, «противник выдвинулся против моего левого фланга с артиллерией и с подкреплениями; это движение стало тем более неблагоприятным для меня, что французская рота 26-го полка лёгкой пехоты…не поддержала меня, как было условлено; вследствие этого, мой левый фланг должен был отступить. Тогда весь фронт моей линии был вынужден прислониться к прудам поместья. Во время этого движения неприятельские егеря пытались выдвинуться со штыками наперевес против первой стрелковой роты капитана Циглера. Этот храбрый капитан оказал им самое храброе сопротивление; многие русские были взяты в плен. Противник вновь усилился; он попытался с помощью огня своей артиллерии овладеть поместьем Спас; несмотря на беспримерные усилия наших утомлённых солдат, мы были вынуждены приблизиться к монастырю».

Спауер также отметил, что «отступление стрелков 26-го французского полка лёгкой пехоты полностью обнажило наш левый фланг. Русские заметили эту ошибку; они тотчас бросились туда; их огонь, направленный нам в спину и в наши тылы, вынудил всю нашу линию ретироваться за хлева. В этом бою лейтенант Гров, а после него капитан Шмит были ранены. 1-я стрелковая рота 6-го линейного полка, отброшенная только превосходством неприятеля, имела несчастье потерять… своего храброго начальника, капитана Пьеррона. Через бригадного адьютанта Рогистера я предложил французской линии переместиться вперёд и соединиться; в то же время через моего адьютанта Спауера я велел им больше не стрелять в нас, поскольку их пули уже ранили нескольких наших. Ослабленные потерей многих людей, подавленные постоянно увеличивающейся энергией русской лёгкой пехоты, все ретировались за пруды в поместье. Во время этого отступления 1-я стрелковая рота 2-го полка прикрывала движение. Когда неприятельские егеря внезапно двинулись против нас со штыками наперевес, она быстро ответила атакой, отбросив русских и взяв нескольких пленных. Все офицеры этой роты, капитан Циглер, лейтенанты Гумпенберг и Пфретше отличились в течение всего боя своей храбростью и неустрашимостью; они дали своим солдатам наилучшие примеры, постоянно оставаясь во главе их».

Когда Вреде заметил, что «при движении против имения иезуитов противник был остановлен жестоким огнём, направленным на его левый фланг, он приказал стрелять линией целого батальона, разместив его на ближайших песчаных холмах; оттуда он должен был произвести несколько залпов по неприятелю». Исполняя этот приказ, Деруа направил на холм беглым шагом 1-й батальон 6-го полка под командой майора Манна. Батальон зарядил ружья и начал стрельбу рядами. «После первого залпа, — пишет Деруа, — произвели второй, полностью следуя предписаниям регламента. Подразделения неприятеля, наступавшие на другом берегу на поместье иезуитов, быстро рассеялись, лишь некоторые части остались сомкнутыми; 2-й взвод 1-й гренадерской роты, затем 3-я и 7-я роты получили тогда приказ стрелять… После нескольких произведённых залпов, 1-й батальон возвратился в линию, расположенную в долине, за исключением 3-й фузилерной роты; она осталась на месте, куда был выдвинут батальон, развёрнутая в стрелковую цепь (en ordre de tirailleurs) позади нескольких песчаных холмов».

Поскольку русские продолжали наступать на имение иезуитов, Вреде «приказал разместить одну роту на водорезе, образованном излучинами Полоты впереди левого крыла позиции и расположенном поблизости от довольно крутых берегов этой реки. Рота левого крыла 1-го батальона 6-го полка была назначена туда, так как находилась ближе всего. В то же время майор Бах был направлен со 2-м батальоном влево за возвышенность напротив левого фланга, взобрался туда и разместился на левом крыле двух батарей на позиции. Майор Манн последовал за ним с остальной частью 1-го батальона, поскольку, тем временем, противнику, благодаря его превосходству, удалось занять часть имения иезуитов и угрожать захватом остальной его части с садами. Всё это могло иметь место между 9 и 10 часами утра. В этот момент огонь с двух сторон достиг наивысшей степени активности». После этого, по словам Вреде, «2-й батальон 6-го линейного полка устремился частью в Полоту, частью за эту реку и направил ужасный ружейный огонь против неприятеля. Генерал Винценти дебушировал из садов поместья со штыками наперевес и выбил противника из деревни с ужасными потерями… Винценти отбросил его во второй раз».

В 11 часов Вреде направил на помощь защитникам Спаса 5-й лёгкий батальон, «предписав ему разместиться своим правым флангом в имении иезуитов, прикрыть дорогу и служить поддержкой полковнику Спауеру». Командир этого батальона пишет, что получил приказ «перейти небольшую речку Полоту и разместиться своим правым крылом у имения иезуитов, расположенного в этой точке, прикрыть дорогу и служить поддержкой полковнику графу Спауеру. Батальон двинулся, генерал Винценти, который командовал в этой точке, указал занять позицию позади дефиле и речки; он взял с собой только стрелковую роту, чтобы усилить 1-й батальон полка Кронпринца». Сам Винценти писал, что Вреде «послал мне в поддержку 5-й батальон лёгкой пехоты Буттлера. Я разместил его на возвышенности у моста через Полоту, чтобы тем самым не позволить противнику его перейти. Я взял стрелковую роту капитана Бекка из этого батальона и бросился с ней и с ротой капитана Дебше из 2-го полка линейной пехоты на центр неприятеля. Я разбил его так, что вся линия бежала. Преследуя противника со всей моей линией, я взял нескольких пленных. В этот момент я был ранен ружейной пулей в верхнюю часть руки и, к несчастью, был вынужден покинуть поле боя, после того как был перевязан».

Баварская линейная пехота

Спауер, принявший командование вместо Винценти, так описывал эти события: «Я велел тогда бить в атаку, барабанщики Фодермайнер и Декер бежали во главе и отличились своими криками, и беспрерывно барабаня в атаку; они облегчили усилия офицеров, чтобы собрать войска посреди града пуль, ружейных и картечных. Войска двинулись сомкнутым строем; они вновь проявили много неустрашимости и хладнокровия, прогнали неприятеля штыками из двух мыз, но не могли преследовать до победного конца по причине нового отступления французов, которое произошло на левом фланге; пришлось довольствоваться примерно двадцатью пленными и вновь занять место за стенами монастыря. В этот момент генерал-майор Винценти, который постоянно с неустрашимостью находился в линии стрелков, был ранен пулей в левую руку, как и полковой адъютант, лейтенант Спауер».

Дибич писал, что «противник оказал очень упорное сопротивление, но в конце концов уступил все постройки до оврага, который проходил через Спас, но продолжал держаться на другой его стороне, благодаря свежим войскам, посланным туда генералом Сен-Сиром; две роты гренадер и батальон 24-го егерского, отряженные к Полоте в момент отступления нашего левого фланга, атаковали баварскую колонну, которая перешла речку в брод и отбросили её с потерями».

Заметив сосредоточение сил противника у Спаса, Витгенштейн в полдень приказал Бергу с полками Севским, Калужским, 1-м Сводным пехотным и 6 орудиями батарейной № 5 роты двинуться из центра влево на помощь авангарду, а взамен этих войск выдвинул из второй линии в центр первой линии батальон Тульского полка и запасной батальон 11-го егерского, а затем по батальону Эстляндского и Навагинского полков. «Не желая осуществлять свой фланговый марш под огнём противника, генерал Берг взял просёлочную дорогу, которая примыкала к Невельской дороге». Отряд Берга приближался к левому флангу, «когда полковник Властов, теснимый с фронта внушительными силами и обойдённый на своём левом фланге, занял позицию возле леса и ожидал там атаку. Пушки роты № 5, пришедшие с войсками из центра, были тотчас размещены на батарее. Их действие остановило первый напор неприятеля. Генерал Берг усилил тогда стрелков полковника Властова всеми своими стрелками, позади них построил три своих полка в колонны к атаке, будучи поддержан на своём правом крыле князем Сибирским с Пермским и Могилевским полками, и двинул весь свой правый фланг вперёд. Мощно атакованный противник в свою очередь отступил в беспорядке к Спасу, предав огню передовые строения и остановившись только на другом берегу оврага. Наши стрелки пытались перейти его, но были отбиты с потерями». По словам Витгенштейна, «стрелки наши, в жару брани, неудовольствуясь сим, бросались даже против данного приказания на другую сторону небольшого ручья, протекающего фольварк Спас».

Баварская лёгкая пехота

Спауер говорит, что «мыза была захвачена вновь, но мы не могли удержать её по причине нашей слабости; мы не имели ни малейшей поддержки и были вынуждены вместе с несколькими пленными отступить на нашу прежнюю позицию, после того как подожгли одну ригу». Фейерверкер 2-й батареи Фойт двумя гранатами «поджёг ригу, откуда был выгнан неприятель». Капралу М. Пюнцеру (Винцеру) из 7-й фузилерной роты 2-го полка было поручено осуществить поджог, и он «поджёг ферму посреди русских в деревне Спас», когда они уже почти овладели амбарами (за это он был награждён серебряной медалью за Военные заслуги). «Мы получили тогда в подкрепление, — продолжает Спауер, — одну стрелковую роту 5-го лёгкого батальона под командой капитана Бекка. Соединившись, наши люди вместе с подкреплением вновь проникли на хутор, откуда неприятель отступил после энергичной обороны. Мы были весьма счастливы, что отбросили их, благодаря рвению наших людей и хорошему поведению капитана Бекка и его стрелков, которые понесли значительные потери убитыми и ранеными; мы исполнили приказ, доставленный лейтенантом Рогистером, поджечь все риги. Исполнив это, мы оставили мызу, которая из-за пожара стала непригодной для обороны. 5-й батальон лёгкой пехоты сменил нас».

Вреде сообщил: «После 3-й атаки я велел сменить его четырьмя другими ротами 5-го лёгкого батальона и двумя ротами 11-го полка; эти войска были очень ослаблены и очень сократились: они понесли большие потери убитыми и ранеными. Подполковник граф Буттлер принял тогда командование вместо полковника графа Спауера, который со своими войсками выдержал бой с величайшей доблестью». По словам К. Буттлера, вскоре после 12 часов он получил приказ Вреде сменить 1-й батальон 2-го полка «тремя ротами, немного позже две другие роты батальона последовали за ними». Деруа уверял, что его 6-й полк «вместе со 2-м батальоном 2-го линейного полка Кронпринца находился посреди самого жестокого ружейного огня до 1 часа пополудни».

После этого войска Спауера «разместились позади линии 20-й дивизии. Во время отступления бригадный адъютант лейтенант Рогистер заметил в горящих ригах нескольких несчастных русских раненых посреди пламени; лично рискуя, он постарался сделать всё возможное, чтобы спасти их с помощью нескольких стрелков. Он был очень счастлив, что спас многих».

Б.Э. Деруа (1743–1812)

По словам Вреде, «Деруа имел перед собой линию неприятельских стрелков, деревню Спас на опушке леса, он должен был прикрывать батареи, размещённые позади него; со своим храбрым полком он проявил величайшие доказательства храбрости. Тем временем, силы его войск были исчерпаны, я выслал ему в поддержку батальон 5-го и батальон 11 — го полков; со своими храбрыми войсками он выдержал бой до одного часа до наступления ночи. Батареи Готтхарда и Графенройта уничтожали своим огнём целые части неприятельских войск; однако он не отказывался от своих атак. Противник продолжал атаковать также позицию французского корпуса; когда он имел успех, выигрывая немного территории, каждый раз деревня Спас подвергалась опасности… Начиная с 6 часов вечера неприятель больше серьёзно не атаковал деревню».

Деруа, принявший командование войсками в Спасе, педантично зафиксировал, что для поддержки его войск генерал Вреде «в 1 час выслал на позицию 1-й батальон 5-го линейного, а в 3 часа 2-й батальон 11-го под командой майоров Флада и Франка». Поскольку солдаты 6-го полка расстреляли весь боезапас, Деруа приказал заменить их «тремя оставшимися ротами 2-го полка линейной пехоты Кронпринца под командой майора Райхлина, потому что огонь был беспрерывным. Вторая смена из четырёх рот 1-го батальона 5-го полка имела место после 2 часов, а третья смена в 4 ¾ часа; она была такой же силы, взятой из 2-го батальона 11-го полка. Все роты 6-го полка два раза получали боеприпасы; роты 5-го полка — один раз; роты 11-го полка не имели нужды их возобновлять, поскольку огонь значительно уменьшился к 6 часам вечера».[150]

Буттлер сообщил: «На левом крыле линия французских стрелков отступила до деревни, расположенной напротив реки, таким образом, к моему прибытию противник проник до входа в местечко. Тогда я направился беглым шагом и преследовал неприятеля до уже сожжённых домов; против него также вновь выдвинулась линия французских стрелков. Вскоре после этого противник ещё усилился, он вновь отбросил линию стрелков почти до деревни и дефиле; тут он обошёл меня сразу с двух сторон, с тыла и с фланга. Я вынужден был тогда покинуть сгоревшие дома и отступить достаточно далеко, чтобы обеспечить оба своих фланга.

Во второй раз я сумел остановить продвижение противника и выбил его из деревни. Линия французских стрелков направилась тогда вперёд и преследовала противника почти половину пути, но вновь была отброшена, и я вновь вынужден был покинуть сожжённые дома. Наконец, я направился вперёд в третий раз со штыками наперевес с тем же успехом, но французская линия снова отступила. Я посчитал наиболее подходящим, чтобы не терять ещё больше людей, полностью оставить сожжённые дома, расположенные впереди, и ограничиться обороной другой части деревни и дороги… Я оставался на этой оборонительной позиции до 6 часов вечера; тогда две роты 11-го линейного полка сменили меня, и огонь затих». В этих стычках сержант 3-й фузилерной роты М. Генсбауер спас раненого капитана Буххольца и вернулся в строй (за это он был награждён орденом Почётного легиона).

По словам Дибича, «генерал Вреде, которому была поручена оборона Спаса, тотчас получил новые подкрепления и сделал ещё несколько попыток потеснить наш левый фланг. Его колонны несколько раз переходили речку, но так как огонь батарей № 9, 3, 26 и 5 постоянно отбрасывал их с потерями, он не смог вытеснить генерала Берга с его новой позиции… Во время одной из этих атак неприятельские стрелки под прикрытием изгородей продвинулись до роты № 3. Они были прогнаны двумя эскадронами Гродненских гусар, которые находились поблизости». Берг заявил, что «отбросил противника и преследовал его до Полоты». Витгенштейн также говорит, что баварцы вынуждены были отступить за Полоту, но в другом месте его рапорта мы читаем, что в конце боя русские «овладели частью мызы Спас, расположенной на левом берегу пруда и реки». Графенройт отметил, что «между 7 и 8 часами канонада в этой стороне закончилась и батарея оставалась всю ночь на своей позиции».

Ожесточённое сражение проходило и в центре позиции. По словам Сен-Сира, когда Берг двинулся на помощь Яшвилю, «Удино воспользовался этим движением, чтобы атаковать центр противника дивизией Леграна. Это движение имело успех и заставило Витгенштейна усилить свой центр другими батальонами, также взятыми из второй линии, которыми генерал Гамен воспользовался, как средством сохранить свою позицию. Войска дивизии Леграна, которые продвигались вперёд, снова заняли свою позицию в хорошем порядке. Позднее герцог Реджио возобновил эту атаку с явным намерением оттянуть на себя часть войск, направленных неприятелем на баварцев».[151] Д’Альбиньяк писал, что «генерал Ле Гран в течение всего дня выдерживал огонь русских единорогов и 12- и 18-фунтовых пушек, которым он отвечал из 3-фунтовых пушек; своим правым флангом он содействовал баварцам, которые находились в Спасе. Генерал Де Гран потерял много людей от огня неприятельской артиллерии».

По словам Дибича, «в момент, когда генерал Берг разместился возле Спаса, стрелки дивизии Леграна приблизились к нашему центру. Генерал Гамен прибыл разместиться там с шестью пушками батарейной № 27 роты, одним батальоном Тульского полка и запасным батальоном 18-го егерского (войсками, взятыми из второй линии). Он прогнал французских стрелков. Тогда вся дивизия Леграна повернулась против него. Два сводных батальона, которые не смогли устоять в слишком неравном бою, вновь вернулись в линию. Это отступательное движение позволило ротам № 1 и 27 свободно вести перекрёстный и оживлённый огонь, который заставил отступить французские колонны. Стрелки нашего центра, поддержанные двумя батальонами Эстляндского и Навагинского полков, взятыми из второй линии, преследовали противника и оттеснили его до пригорода Полоцка».

Схема сражения при Полоцке 17 августа 1812 г.

Витгенштейн несколько иначе описал этот бой. Он пишет, что батарейная № 5 и конная № 1 роты «поражали сии колонны быстрым и удачным огнем; но стрелки неприятельские под защитою строений, заборов и кустов приближались к центру нашему, посему приказал я генерал-майору Гельфрейху отрядить один баталион для вящего прикрытия конных орудий, а генерал-майор Сазонов приказал генерал-майору Гамену, с Тульским и Эстляндским пехотными полками и с запасными баталионами 11-го, 18-го и 36 егерских полков, прикрывать 6 орудий батарейной роты № 27, находящиеся в центре… Неприятельские стрелки, несмотря на таковое подкрепление нашего центра и на великий урон, нанесенный им картечными выстрелами… беспрестанно подкрепляемы новыми силами из приближающихся из города пеших колонн, стремились с большою быстротою на нашу линию, но стрелки наши, ударив на них в штыки, опрокинули и преследовали до строений предместьев города». Несмотря на это неприятель, получив очередное подкрепление, «несколько раз приближался своими стрелками до самых батарей наших, но был всегда опрокинут нашими стрелками под командою храброго генерал-майора Гамена, которого я подкрепил еще Тенгинским пехотным полком; наконец, наши стрелки вытеснили совершенно неприятеля из кустов на краю линии нашей находящихся».

По словам Пиля, Удино, наблюдая за своей линией, приблизился к правому флангу, затем «бросил свою лошадь в галоп, посетил центр и устремился к левому крылу, где пыл русских был остановлен батареями, размещёнными на берегах Двины, которые взяли их в косом направлении». К 13 часам маршал «вновь занял свой наблюдательный пост на земляных валах города, когда внезапно левое крыло русских, получив подкрепление, предприняло новую попытку против нашего правого фланга. Батальон, который выделил стрелков, прикрывавших это крыло, был ошеломлён оживлённой атакой, не устоял и отступил в беспорядке». Тогда маршал пришпорил своего коня, устремился в гущу этой свалки, вновь соединил беглецов и повёл обратно в бой. Правда, по словам Вреде, перед этим маршал «отыскал меня, чтобы засвидетельствовать мне своё удовлетворение по поводу храбрости королевских войск. Едва он покинул меня, чтобы перейти мост на Полоте в деревне Спас, как был тяжело ранен». По словам же Деруа, Удино «находился со стрелками дивизии Леграна», когда был тяжело ранен в левое плечо картечной пулей, это было его 12-е ранение. Д’Альбиньяк уверял, что случилось это в 18 часов, и маршал находился во главе стрелков 11-го (наверняка, 26-го) лёгкого полка. «Полковник Летельер и капитан де Терм, — продолжает Пиль, — которые находились по бокам его, поддержали его, чтобы он не упал с лошади, и отвезли его в монастырь иезуитов… Маршал тотчас призвал генерала Гувьон Сен-Сира, чтобы передать ему командование обоими корпусами», как старшему дивизионному генералу. Сен-Сиру в тот момент «делали перевязку сильной контузии картечной пулей, которую он получил утром в бедро».[152]

В наградных документах сказано, что шеф Тенгинского полка полковник Лялин «прикрывал с полком большую дорогу и при сильных пушечных выстрелах оставался на своем месте в должном порядке, с твердым духом ободряя своих подчиненных», что штабс-капитан конной № 3 роты А.А. Бистром 1-й, «когда неприятель сильно устремился на центр наш, то он с отличною неустрашимостию вынесся с двумя своими орудиями вперед и там встретил его картечью, чрез что смешал, опрокинул и принудил отступить». Дибич написал, что «Гамен продолжил затем сражаться с дивизией Леграна с переменым успехом до момента, когда, будучи подкреплён вторым батальоном Тульского полка, вынудил его покинуть кустарники впереди своей линии. Наступившая темнота прекратила бой».

* * *

Гораздо менее интенсивными были боевые действия на южном крыле. Витгенштейн пишет: «Навел неприятель батарею на левом его фланге перед Полоцком, дабы вредить кавалерии и особливо конной артиллерии нашей; но батарейная рота полковника Мурузи, поражая оную столь удачно, что двукратно заставляла в миг свезти орудия». (Позднее эта батарея перевела свой огонь «против пеших колонн, которыми неприятель беспрестанно подкреплял своих стрелков против центра и левого фланга нашего»). По словам Витгенштейна, «правый фланг наш, состоящий из 23-го егерского полка и 6 орудий батарейной роты № 28, остался во время всего сражения почти без действия, ибо неприятель, наведя на левом берегу Двины при мызе Екимании 15 орудий под прикрытием большого числа пехоты и кавалерии», фактически также бездействовал. Впрочем, командир 4-й баварской 12-фунтовой батареи капитан Берхем упомянул, что «казаки часто приближались к левой стороне города, по ним стреляли ядрами и один раз картечью, которые были очень хорошо направлены, и каждый раз казаки тотчас выдвигались на место, которое они покидали».

У Антоновского, полк которого прикрывал батарею, осталось такое впечатление: «Как видно было, наши слишком не напирали, полагая без большого бою обойтись, занять Полоцк… До нас дело вовсе не доходило, и нам дозволялось отдохнуть и, кто мог, и вздремнуть… К вечеру сражение становилось упорнее, но ничего важного и значительного не произвело». Впрочем, «наша батарея действиями своими часто расстраивала французские колонны, а иногда и совсем ворочала назад». С закатом солнца боевые действия прекратились, и 3-й батальон 26-го полка был послан вперёд занять аванпосты.[153]

Русский штаб признавал, что «обе стороны сражались с величайшим ожесточением; баварские войска отличились своим упорством». Сен-Сир сообщил, что союзники отбили 6–7 русских атак, и сражение закончилось в 21 час. «Это дело принесло наибольшую честь дивизии Леграна, которая размещалась на пересечении Себежской и Невельской дорог, и баварскому корпусу, размещённому на левом берегу Полоты, позади деревни Спас, которую противник упорно стремился всё снова и снова захватить, несмотря на то, что его изгоняли оттуда пять или шесть раз, где 20-я дивизия и генерал Вреде, который ею командовал, покрыли себя славой. Баварский генерал Винценти, заслуживший похвалы за продемонстрированный образ действий, был там ранен».[154]

Потери противников были серьёзными. Педантичные немцы подсчитали, что дивизия Вреде потеряла убитыми 1 офицера и 75 нижних чинов, ранеными 36 офицеров и 353 нижних чинов. Дивизия Деруа, за исключением пешей 12-фунтовой батареи, выставленной на левом берегу Двины, в сражении не участвовала, но от выстрелов русской артиллерии потеряла 4 пехотинцев убитыми и 8 ранеными.[155] Во французских частях известны лишь офицерские потери: 4 убитых, 11 раненых. 37-й линейный полк потерял 300 чел.[156] Русские завысили потери противника до 4.000 убитых и раненых и 1.000 пленных, а свои потери определили в 2.500 чел. Офицерские потери русских: 12 убитых, 2 пропавших без вести, 41 раненый; сведений о потерях нижних чинов не сохранились.[157]

«Трудно осуждать, — писал Бутурлин, — решимость графа Витгенштейна атаковать центр армии, которую речка надвое разделяла; однако ж, кажется, что вместо того, чтобы главные усилия свои производить на монастырь Спас, лучше было бы обратить их в промежуток Невельской и Себежской дорог; ибо таким образом избегнули бы опасного огня в тыл, который неприятельские батареи, на левом берегу Полоты поставленные, производили по атакующим колоннам». Богданович считал, что дело 17 августа «было нерешительно, хотя и дорого стоило участвовавшим в нём корпусам. Войска обеих сторон остались на тех же местах, которые были ими заняты в начале боя, кроме левого нашего крыла, удержавшего с бою обращённую к нему сторону Спасского оврага».

«Если рассмотреть обстоятельства, которые привели к сражению у Полоцка 17 августа, — писал Хайльман, — и при этом сравнить их с его ходом, то не может не вызвать удивления, что Витгенштейн, план которого состоял в том, чтобы прогнать неприятеля или, другими словами, овладеть Полоцком, не мог достичь этой цели тем способом, который он выбрал». Поскольку он исходил из ошибочного мнения, что деморализованные войска ІІ-го и ѴІ-го корпусов смогут оказать лишь ограниченное сопротивление, то избранный им путь — всеми собственными силами ударить по всем силам противника — был совершенно ошибочен. “Если бы русский полководец отложил атаку на позицию союзников на два или три дня, что он вполне легко мог сделать, и в это время со своими усилившимися между тем главными силами у Захариной или Томшино переправился на левый берег Полоты, то сопротивление союзников было бы значительно осложнено.

И даже если бы во время сражения 17 августа он осуществил переход этой речки у Громево силами одной дивизии, то это могло бы иметь для русских благоприятный исход, если бы он, вместо того, чтобы бросаться в беспрерывные, кровопролитные, но безуспешные атаки против дивизий Вреде и Леграна, занял бы левый фланг и центр союзников ложными атаками своих лёгких войск. При наступлении сильного русского соединения по левому берегу Полоты удержание Спаса было бы невозможно, по крайней мере, для слабой дивизии Вреде, и поэтому её отступление к стенам Полоцка стало бы неизбежным; начало этого движения по необходимости должно было бы закончиться очищением правого берега Двины. Но по тому, как русские начали борьбу 17 августа, сражение могло принять лишь характер простого фронтального столкновения, которое, как почти все сражения такого рода, хотя и причиняют большие потери обеим сторонам, но стратегически не приносят значительного результата».

С другой стороны, французский командующий действовал недостаточно решительно. «Грубой ошибкой Удино было то, что в почти двенадцатичасовом ожесточённом сражении были измотаны дивизии Леграна и особенно Вреде и, напротив, 2 комплектные дивизии (Мерля и Деруа) стояли без употребления на поле боя», а кавалерия Думерка и Кастекса вообще находились далеко от поля боя. «Герцог Реджио был, вне всякого сомнения, храбрым гренадером, но как полководцу ему мешала его непостоянная и нерешительная натура».

Фабри так оценил итоги сражения: «Фактически одна единственная французская дивизия Леграна, усиленная одним полком, и одна баварская бригада вынудили русский корпус целиком вступить в бой. Со стороны баварцев в деле были только две батареи (третья произвела только двенадцать выстрелов) и, если Гувьон говорит правду, дивизия Леграна имела только свои полковые пушки. Более половины войск, находившихся под командой Удино, не сделали ни одного ружейного выстрела; при таких условиях успех был невозможен. Можно лишь согласиться с критическим суждением г. Ксиландера о способе, каким велось сражение. Заметим, однако, что Вреде не несёт никакой ответственности, так как он был подчинённым. Вина лежит только на верховном командовании, которое никак не могло решить, отступить или дать сражение».[158] Одним словом, командующие обеих противоборствующих сторон действовали не лучшим образом. Витгенштейн выбрал не самое удачное направление атаки, а Удино думал вовсе не о том, чтобы добиться успеха, а лишь о том, как бы устоять. Отсутствие половины его войск на поле боя ясно говорит о том, что он в тот день явно не помышлял о победе, а думал только об обороне.

Баварские авторы, в частности, Зайболтсдорф, ретранслировали мысль о том, что «упорное сопротивление, оказанное в тот день, заставило генерала Витгенштейна отказаться от своего заблуждения, будто он совершенно легко может справиться с обоими слабыми корпусами. В такую надежду он обоснованно верил, так как к ней его склоняли многочисленные марши и контрмарши ІІ-го корпуса, а также жалкое состояние пленных и отставших, часто остававшихся лежать. Как французы, так и баварские офицеры были поражены чрезвычайной храбростью и хладнокровной выдержкой ѴІ-го корпуса, так как угрюмое и молчаливое настроение рядового состава и его утомление не без основания позволяли опасаться, что его физические силы могут быть побеждены. Но бедствия было настолько большими, что он желал лучше наступления смерти, чтобы освободиться от бесконечных и с каждым днём усиливающихся несчастий».

Упорное сопротивление противника показало Витгенштейну, что овладение Полоцком будет стоить ему больших потерь, а потому его цель отныне «состояла в том, чтобы, не вступая в решительное сражение, побудить неприятеля к очищению правой стороны Двины». Бутурлин так разъяснял дальнейшие действия Витгенштейна: он не мог силой заставить противника уйти за Двину, но и не мог тотчас же отступить, ибо «чрез то он только обнаружил бы свою слабость и ободрил французов к новым против него покушениям. Для избежания сей неудобности, решился он остаться… в позиции перед Полоцком и сделать вид к нападению на обоих флангах своих». «Дабы неприятелю сделать сильнейшую диверсию», он отрядил полковника Сиверса с 2 батальонами и пионерной ротой, чтобы построить мост на Двине в 4 в. ниже Полоцка и «тем неприятелю угрожать переправою через оную, оставя упомянутые баталионы для прикрытия построенного уже к вечеру моста против приближающейся к оному неприятельской пехоты». Дибич отметил, что «Сивере, которому поручено было строительство моста на этой реке, также был побеспокоен войсками, которые находились на левом берегу. Два батальона, которые были даны ему, чтобы прикрывать его возведение, выстроились вдоль берега и открыли непрерывный огонь, который вынудил неприятеля удалиться вне дальности выстрела и не позволил прервать работу наших пионеров». Ночью Витгенштейн приказал Сиверсу «выстроить другой мост на р. Полоте за 4 в. выше Полоцка, дабы тем в тоже время угрожать неприятелю нападением на правый фланг его».[159]

Витгенштейн уверял, что он «хотел оставаться в прежнем своем расположении. Невзирая на гораздо превосходнейшее число неприятеля, я надеялся вытеснить его из города, но, по причине выгодного для него местоположения и сделанных укреплений, это не могло состояться без большой потери с нашей стороны. Корпус же, мне вверенной, в пяти кровопролитных сражениях, не считая частые авангардные дела, потерял большое число храбрых воинов, а при прогнании неприятеля из Полоцка ничего не можно было ожидать полезного, кроме занятия сего города, тем менее каких- либо важных последствий, потому что неприятель не только успел увезти обозы и тяжести свои, но, имея два моста, прикрытые и защищаемые с обеих сторон мостовыми укреплениями, нашел бы в лесном местоположении левого берега Двины новые оборонительные способы; я же, без успехов Главной нашей армии, не мог отдалиться от берега сей реки».[160] Таким образом, российский генерал собирался выдавить неприятеля из Полоцка не лобовыми атаками, а с помощью демонстраций на его флангах.

Хотя союзники удержали свою позицию, но русские не удалились, даже лагерь Витгенштейна расположился в Присменице, всего в ¼ часа пути от Спаса. Лес, располагавшийся позади линии русских постов, скрывал движения войск, в то время как Витгенштейн мог видеть всё, что происходило в неприятельском лагере. Дибич пишет, что «Витгенштейн, не желая удаляться от своих линий, был вынужден разместить свою главную квартиру в Присменице, единственном пригодном для жилья селении, которое можно было разыскать в округе. Русские войска провели ночь в следующем порядке справа налево. Пехота: полки 23-й, 25-й и 26-й егерские, Тульский, Эстляндский и запасный батальон 18-го егерского, батальон Навагинского полка, полки Пермский, Могилевский, Севский, Калужский, Сводный пехотный, 24-й егерский, сводные гренадерские батальоны 5-й дивизии. Артиллерия на позиции: шесть орудий батарейной № 28 роты, конная № 1 рота, шесть орудий батарейной № 27 роты, шесть пушек батарейной № 5 роты, лёгкая № 9 рота, шесть орудий батарейной № 28 роты и шесть пушек батарейной № 5 роты. Кавалерия, а также остальная пехота и артиллерия второй линии находились позади в различных точках. Правое крыло находилось на той же позиции, как перед сражением. Левое крыло опиралось своим правым флангом на Присменицу, своим левым флангом — к Полоте, его аванпосты были размещены вдоль оврага у Спаса… Русский резерв в течение ночи покинул Ропно и разместился на Невельской дороге позади нашего левого фланга, чтобы служить одновременно его поддержкой. Полковник Сивере получил приказ начать строительство моста на Полоте возле Боровки… Репнин прибыл ночью к Полоцку, его войска вернулись в линии, из которых они прежде были выделены».

По словам Каховского, он получил приказ Довре «направиться с резервом… к отряду полковника Властова, расположенному на левом фланге, чтобы поддержать его в случае необходимости». Репнин писал: «Заняв позицию возле Полоцка, полки дивизии, которые были мне доверены, Сводный кирасирский полк и Сводный гвардейский полк, находились, 1-й в центре 2-й линии, а 2-й распределён следующим образом: эскадрон драгун гвардии на правом фланге для поддержки батарей и егерского полка полковника Фролова; эскадрон улан на левом фланге под командой полковника Властова, а эскадрон гусар гвардии на правой стороне большой дороги из Себежа в Полоцк, в прикрытии батарей полковника Зальцмана». Репнин находился при Сводном кирасирском полку. Балк, назначенный командующим кавалерией, разместился «со Сводным кирасирским полком и двумя слабыми эскадронами Рижского и Гродненского полков в центре… Другие кавалерийские полки и эскадроны находились на обоих флангах, находясь под непосредственным командованием командиров флангов». Всего 1-й корпус насчитывал 18 тыс. чел.

В мемуарах Сен-Сир писал, что ночью «собрал большую часть своих генералов, чтобы сообщить им своё намерение атаковать на следующее утро неприятеля всеми силами; он оправдывал это намерение близостью русских, не позволявшей посылать отряды для фуражировки и заставлявшей войска быть постоянно наготове без малейшего отдыха. События дня достаточно показывали намерение неприятеля не давать нам передышки и сражаться с нами, хотя бы даже оба французских корпуса перешли на левый берег Двины. Его положение было слишком угрожающим для того, чтобы принять какое-нибудь иное решение, кроме того, чтобы дать ему битву, которой к тому же даже при желании нельзя было надолго избежать, поскольку в тот день русский главнокомандующий начал возводить два моста… Невозможно было дольше оставаться в таком опасном положении; нужно было во что бы то ни стало отбросить противника», который «мог перебросить часть войск со своих флангов в наши тылы и захватить всех людей, которые рассыпались на десять льё вокруг, чтобы найти продовольствие для себя и для своих рот».

Сен-Сиру «было не трудно убедить своих генералов в необходимости наступления, но все заявили, что их войска так слабы, что не в состоянии вынести всей тяжести сражения, если оно, подобно предыдущему, будет продолжаться целый день. Тогда он предложил им занять сражением только полдня, но они отвечали, что им невозможно будет продержать своих солдат на ногах в течение шести часов; наконец, он предложил им сократить продолжительность дела до четырёх часов, и они подтвердили, что это всё, чего можно ожидать… Было решено ввести войска в дело в четыре часа пополудни, чтобы наступившая ночь дала возможность закончить его. Генералы разошлись, ознакомившись с общей диспозицией и, в частности, с тем, что касалось каждого из них». В рапорте Сен-Сир написал кратко: «Вечером этого дня я осознал необходимость атаковать неприятеля». По словам Вреде, «Сен-Сир был убеждён, что неприятель тотчас снова возобновит свою атаку; он решил атаковать 18-го в 4 часа вечера, чтобы дать ему решительное сражение».[161]

А. Ежов. Атака 8-го линейного полка на русскую батарею в сражении при Полоцке, 18 августа 1812 г.

6/18 августа

В 3–3½ часа утра войска Вреде были сменены дивизией Деруа. В 3 часа 3-й батальон лёгкой пехоты получил приказ сменить в Спасе 5-й батальон и занять «имение иезуитов тремя ротами. Туда был назначен майор батальона с тремя ротами; три другие роты под начальством командира батальона подполковника Бернклау заняли возвышенности позади этой деревни». В 5 часов 4-я лёгкая батарея была сменена на позиции 3-й лёгкой батареей капитана Халдера. Майлингер, охранявший обоз на левом берегу Двины, пишет: «В 11 часов утра с подразделениями, принадлежавшими к главной квартре, я вновь двинулся через Двину в Полоцк, где разместился в еврейском доме при выходе на Витебскую дорогу, вблизи нескольких синагог. На находившуюся перед ним площадь я велел вывезти небольшой парк повозок с продуктами и багажом и выставил к нему охрану. Одна рота была наряжена в гарнизон иезуитского монастыря и находившихся позади высоких валов, а остальные стояли в постоянной готовности».

Дибич подчеркнул, что «противник, обманутый числом батальонов, пришедших с генералом Гаменом в Свольню, считал русский корпус гораздо более сильным, чем он был в действительности… Войска, однако, получили приказ быть готовыми двинуться к Белому, но отступательное движение должно было начаться только в 4 часа пополудни 6 августа». Витгенштейн пишет, что «утро 6 числа прошло без всяких неприятельских действий, кроме перестрелки при вновь построенном мосте, которая кончилась скоро без значущей потери с обеих сторон; неприятель в ночь и также по утру удалил большую часть войск своих к берегу Двины и в город, ожидая повидимому атаки нашей».

Сен-Сир считал, что у него имелось всего 24 тыс. чел., а у русских — более 30 тыс., а потому, «надо было пополнить недостающие силы и маневрировать так, чтобы застигнуть неприятеля врасплох». Для того чтобы ввести противника в заблуждение, Сен-Сир велел симулировать отступательное движение: «В час пополудни военный обоз обоих армейских корпусов, расположенный за старым Полоцком, двинулся по дороге из Полоцка к Уле. 8-я дивизия немного спустя оставила позицию, занимаемую ею накануне на левом берегу Двины, около того места, где русский главнокомандующий возводил мост, и поднялась вверх по течению, по левому берегу реки до старого Полоцка, всё время в виду правого фланга неприятельского лагеря, расположенного на противоположном берегу. Она, по-видимому, собиралась стать в хвосте обоза, в то время как дивизия кирасир и бригада Кастекса, выступив одна из Семенца, другая из Рудни, с лошадьми, нагруженными фуражом, по-видимому, собирались прикрывать переднюю часть и фланги. В три часа пополудни обоз стал быстро продвигаться к Уле; повозок было очень много, и они поднимали густую пыль. В то же время наибольшая часть артиллерии 2-го корпуса, под начальством генерала Обри, сменившего Дюлолуа, перешла на правый берег Двины, чтобы занять назначенное ей место».[162]

В 15 ½ часов 8-я дивизия также вернулась назад и перешла реку по одному из мостов в Полоцке, вслед за дивизией Мерля. Дивизия Леграна, используя долину Полоты, чтобы замаскировать своё движение, двинулась на север, чтобы опереться правым флангом на Спас, образуя центр позиции. Оборона Полоцка была поручена дивизии Мерля: бригада Кандра (1-й и 2-й швейцарские полки) встала к северу от города и к востоку от Полоты, бригада Авизара (123-й линейный и 3-й швейцарский полки) расположилась частью на городских валах, частью в городе, 4-й швейцарский полк — в городе. Дивизия Думерка находилась на обратном пути и должна была встать справа от дивизии Мерля. По словам Д’Альбиньяка, «центр должна была занять батарея из 12 пушек, ведомая самим генералом Обри; 12 других пушек должны были находиться на большой дороге из Невеля, эти орудия должна была поддерживать дивизия кирасир в центре; эта дивизия из 1.400-1.500 кирасир… должна была направиться туда, куда будет необходимо. Одна бригада из дивизии Валантена находилась на дороге из Белого; хорваты, поддержанные бригадой лёгкой кавалерии Кастекса, должны были дебушировать на левом фланге с 24 пушками против русского правого крыла».

«Каждый генерал получил задачу, — пишет Вреде, — моя состояла в том, чтобы командовать правым крылом и начать атаку в 4 часа. Когда я завяжу дело и добьюсь некоторого прогресса… Деруа дебуширует со своим корпусом из деревни Спас и двинется против неприятельского центра; на его левом фланге бригада лёгкой кавалерии Корбино перейдёт по второму мосту Полоту у кладбища, затем двинется французская пехотная дивизия Леграна с многочисленной артиллерией; на её левом фланге дивизия Вердье дебуширует из города, имея на левом фланге дивизию кирасир Думерка с бригадой лёгкой кавалерии Кастекса, чтобы атаковать правое крыло неприятеля». По словам Д’Альбиньяка, Легран «со своей дивизией, вновь поднявшись к центру по изгибам и оврагам Полоты, которые скрывали движения, также подходил к Спасу и выстраивался на левом фланге генерала Деруа», который, пройдя через Спас, «формировал линию по секциям слева и впереди Спаса в маленьком овраге глубиной в человеческий рост».

Деруа свою задачу определил так: «С 1-м корпусом я должен был выдвинуться в центр, перейти Полоту… пройти через деревню, расположенную прямо передо мной, построиться и затем двинуться прямо на позицию неприятеля. Мой корпус получил 4-й батальон лёгкой пехоты Теобальда и 4-ю лёгкую батарею капитана Графенройта; 6-й батальон лёгкой пехоты Лароша был придан 2-му армейскому корпусу; этот корпус должен был перейти Полоту на моём правом фланге, направиться на одной высоте со мной против неприятеля, в то время как французская колонна двинется на моём левом фланге; кроме артиллерии, которая была придана мне, вся артиллерия должна была оставаться на позиции и начать… атаку оживлённой канонадой». Графенройт в 15 часов «получил приказ присоединиться со своей батареей к 1-му армейскому корпусу».

Батарея подполковника К. Цоллера из 31 пушки была выстроена вблизи Полоты; её составляли 2-я и 3-я лёгкие, 5-я и 11-я пешие батареи (6-фунтовые орудия), 4-я и 6-я пешие батареи (12-фунтовые пушки).[163] В 16 часов 3-я батарея «получила приказ развернуться в батарею на песчаных холмах… До этого тут был построен капитаном-инженером Эдлингером парапет для двух пушек; позади него разместили две гаубицы; между тем четыре другие пушки разместились таким образом, чтобы стрелять как по ложбинам, где в большом количестве передвигались неприятельские стрелки, так и по батареям, размещённым впереди». Командир 4-й батареи Берхем после полудня «разместился на правом крыле между батареей Хофштеттена и 3-й лёгкой батареей». 11-я батарея была размещена на склоне холма.

По словам капитана Готтхарда, все батареи «заняли позицию почти на тех же местах, что и 17-го числа, но на возвышенности, расположенной немного впереди. 2-я лёгкая батарея образовала правое крыло. Все батареи, заряженные картечью, были готовы к стрельбе, когда прозвучит сигнал для открытия огня. Неприятель укрывался в ближайшем лесу, его следовало прогнать и, обстреливая из всех батарей, удерживать его, пока наша пехота построится и достигнет точки, намеченной для атаки». Командир 6-й батареи капитан Ройс получил от Вреде приказ, «как только все выстроятся в боевой порядок, произвести из моей батареи по сигналу его сиятельства генерала от кавалерии выстрел по русской главной квартире, расположенной напротив меня. Три батареи, размещённые сбоку и позади должны были сделать то же самое».

Вреде писал: «Между 3 и 4 часами пополудни я поставил на батарею 31 пушку на возвышенности возле Полоты, справа от деревни Спас. В течение этого времени я велел выдвинуть бригаду генерала графа Беккерса (3-й и 7-й полки) и разместить её в оврагах возле Полоты совсем близко от аванпостов неприятеля. Я приказал выступить батальону Лароша с одной пушкой и отрядом 3-го шволежерского полка, который я имел при себе под командой лейтенанта Хагенберга, вдоль Полоты к деревне Хамерня; он должен был атаковать и угрожать крайнему левому крылу неприятеля.[164] Позади него двигались 1-я и 3-я пехотные бригады, чтобы привлечь главное внимание неприятеля к этому флангу. Эти бригады оставались вне поля зрения противника позади маленького леса, и сделали контрмарш в низине, чтобы прикрыть большую батарею из 31 орудия». Ларош пишет, что в 16 часов получил устный приказ Вреде, «перейти Полоту у кузницы и во время общей атаки двинуться против линии неприятеля, расположенной на другом берегу Полоты».

Сен-Сир, «находясь возле баварской артиллерии, которая должна была дать сигнал к атаке, видел, как все его войска приближались к назначенным им позициям. Русские не замечали никакого движения в долине Полоты, так как оно было скрыто от них; они следили своими подзорными трубами только за эволюциями на левом берегу Двины, производившимися открыто, так как они должны были симулировать отступление». Впрочем, Сен-Сир «не надеялся обмануть противника, находившегося так близко от Полоцка, что представлялось невозможным, чтобы он не слышал шума, производимого войсками, переправлявшимися с левого на правый берег Двины. Эти войска были довольно многочисленны; они состояли из двух дивизий пехоты, шести полков кавалерии и, помимо полковой артиллерии, имели ещё большой артиллерийский парк».

При этом, «видя полную беспечность неприятеля, Сен-Сир очень сожалел, что распорядился начать атаку артиллерией, которая, подняв тревогу сразу на всех пунктах его линии, могла уменьшить выгоды, которых надеялись достигнуть в течение первого часа сражения при столь полной внезапности нападения». На это Фабри резонно возразил, что тогда командующий, находившийся возле главной батареи, мог бы срочно изменить свои распоряжения и приказать войскам немедленно атаковать. Заметим от себя, что причиной этого могло быть то, что не все французские войска ещё вышли на исходные позиции. К тому же, в рапорте Сен-Сир написал: «Я отдал мои распоряжения для атаки 18-го в 4 часа пополудни», а канонада началась только через час.[165]

П.Ю.В. Мерль (1766–1830)

Действительно, русских генералов не удалось полностью обмануть. Дибич отметил, что «бездействие неприятеля в течение всего утра, передвижение его обозов, части его артиллерии и его кавалерии, которые перешли на левый берег Двины, позволили вначале предположить, что он предпринимает отступление, но главные силы постоянно оставались на позиции, и было видно, что Полоцк не будет эвакуирован… Витгенштейн считал, что не будет атакован в тот день. Он отсрочил своё отступление до 9 часов вечера, чтобы тем самым сделать его более безопасным под прикрытием темноты». Сам Витгенштейн писал: «Когда я увидел, что неприятель имеет намерение удержать Полоцк всеми силами своими, я решился, оставив авангард в дефиле от Полоцка по Невельской и Себежской дорогам, взять позицию при с. Белом и потому предписал всему корпусу в 9 часов вечера следовать к почте Гамзелевой».

В. Кобелль. Сражение при Полоцке 18 августа 1812 г. Комментарий под кроками В. Кобелля

Впрочем, так думало русское командование, а войска, по словам Антоновского, были «нерасположены нынешний день к неприятельским действиям, а начали варить обед или ужин; конечно, в такое время отлучаются люди за водою, за дровами и за фуражировкою». Он считал, что «нам совсем не должно было полагаться на том, что французы без боя оставят Полоцк. Быть может, так бы и случилось, если бы решительнее действовали накануне этого дня, то есть 5 августа, но мы так не сделали, а облокотились на одну мысль, что и без драки войдем в Полоцк, и ошиблись… Мы считали французов в количестве, превосходившем нас, а потому, если справедливо судить, и это с нашей стороны была неосторожность, которая и вовлекла нас в неприятность и поставила в такое положение, что мы перестали думать выгнать французов из Полоцка». Д’Альбиньяк заметил, что «русская армия была совершенно спокойна; они думали, что производимые движения были вызваны сменой постов… Русские находились в столь большой беспечности, что готовили себе суп». Итак, очевидно, что русские войска совершенно не ожидали атаки противника.

В рапорте Сен-Сир написал: «Примерно к 5 часам все войска и артиллерия вышли на позицию, чтобы двинуться на неприятеля, который не заметил ничего из наших приготовлений. Точно в 5 часов (a cinq heures precises) вся артиллерия начала свой огонь, и наши пехотные колонны выдвинулись под его прикрытием, чтобы атаковать левый фланг и центр противника». Вреде же сообщил, что «выстрелом в 4 часа моя 12-фунтовая батарея дала сигнал к атаке. В один момент батарея из 31 пушки начала стрелять, огнём картечи и ядер она привела в беспорядок аванпосты неприятеля». Из других баварских реляций можно сделать обоснованный вывод, что сосредоточение войск, по крайней мере баварских, на исходных позициях завершилось к 16 часам, и тогда же были отданы приказы для начала атаки, а канонада началась в 16 ½ — 17 часов.[166]

По словам Берга, «в 5 часов пополудни противник открыл жестокую канонаду со своего правого фланга по нашему левому флангу, так что немедленно многие наши пушки батарейной № 27 и лёгкой № 9 рот, которые находились перед мызой, где находилась главная квартира армейского корпуса, были опрокинуты со своих колёс, разбиты и почти все их лошади были убиты или ранены». «Сказывали, — вспоминал Антоновский, — что первые два залпа из орудий направлены были на квартиру графа Витгенштейна, который едва-едва не сделался жертвою хитрой выдумки французской». Сам Витгенштейн писал, что противник в 4 часа пополудни начал «жесточайшую кононаду против центра моего, а особенно против корпусной квартиры, находящейся в мызе Присменице в центре ближе к левому флангу. Жестокое действие неприятельской артиллерии и неожиданное наступление стрелков и пехотных колонн расстроили сначала передовую стрелковую нашу цепь и позволили неприятелю наступать против батарей центра нашего и левого фланга». Дибич также записал, что «концентрический огонь всех батарей, которые начали стрелять одновременно, почти уничтожил мызу Присменица, где находилась наша Главная квартира, и учинил беспорядок в 5-й дивизии и в войсках Властова, но пушки батарейной № 27 роты, которую полковник Дибич разместил так, чтобы взять во фланг батареи, которые прибыли разместиться у Спаса, ослабили их огонь и вынудили их покинуть возвышенности. Пока эти батареи меняли позицию, русские войска построились для сражения». По словам Берга, также «шесть пушек батарейной № 5 роты, которые находились на нашем левом фланге ответили сильным огнём».

Командир 6-й баварской батареи признавал: «Едва только был сделан первый залп, как от 30 до 40 неприятельских артилерийских орудий быстро ответили мне. Неприятельские орудия состояли из 12-фунтовых пушек и около пяти 6-фунтовых; несмотря на то, что огонь поддерживался столь оживлённо с обеих сторон только в течение часа, каждое орудие сделало по пятьдесят выстрелов, хорошо наведённых и эффективных. Огонь артиллерии длился добрый час; в это время целью нашего хорошо направленного огня было причинить ему большие потери и привести его в беспорядок». Командир 4-й батареи писал, что «размещённые слева русские батареи тотчас начали обстреливать ядрами, гранатами и картечью мою правую полубатарею»; несколько канониров и лошадей были убиты и ранены. По 11-й батарее «стреляла в косом направлении неприятельская батарея, размещённая на левом крыле, тогда как две другие батареи неприятельского центра направились против неё и подвергли сильному огню, так как она была размещена на склоне, который никак не мог прикрыть от неприятеля. Однако батарея постоянно поддерживала самый сильный огонь и сохранила необходимое спокойствие, хотя значительная часть номеров расчётов состояла из людей, которые не участвовали ещё ни в одном бою».

Батареи 2-го корпуса (24 орудия) также открыли огонь. Дибич пишет, что «в центре генерал Гамен также использовал действие шести орудий № 27 роты, чтобы построиться. Он отбил колонны, которые выдвинулись против него… Несколько колонн дивизии Вердье выдвинулись против нашего правого фланга с самого начала дела, но перекрёстный огонь батарей № 1 и 28 (6 орудий) заставил их вновь занять свою позицию». По словам Витгенштейна, «открыл неприятель так же батареи свои против правого фланга нашего, но был в скорости сбит 6 орудиями подполковника Мурузи и конной роты № 1». Антоновский вспоминал, что полковник Рот с офицерами спокойно обедал, когда «в 4 часа пополудни в левой стороне от нас разразился необыкновенный выстрел, потрясший даже воздух на подобие порохового взрыва… За первым выстрелом вслед сделан был другой, как объяснилось, залпом из батарей, и с тем вместе и ружейный огонь мгновенно разразился по всей линии нашей 5-й дивизии. Полковник Рот тотчас поставил 26-й полк в боевой порядок и ожидал дальнейших приказаний». При этом, «Рижского драгунского полка лошади, приветствуемые у коновязей картечью, оторвались и бросились в лес, заставив своих драгунов маневрировать конных по пешему… Дабы остановить, сколько можно, неприятельскую кавалерию батарея подполковника Мурузе, обстреливавшая большую Полоцкую дорогу, начала действовать, но по отдаленности ни мало не воспрепятствовала французской коннице, а действиями своими обратили на себя внимание неприятельской артиллерии, которая тотчас из редутов, перед нами бывших, начала отвечать». Надо полагать, что речь здесь идёт о выдвижении на позицию бригады Корбино.

По словам Сен-Сира, при звуках канонады дивизия кирасир Думерка, проходившая через город, «побросала связки фуража, которым запаслись кавалеристы, направилась галопом к назначенному месту на левом фланге армии, единственному пункту расположения наших войск, где она могла найти достаточно места для своего маневрирования». Марбо уверял, что «перед самой атакой Сен-Сир приказал в тишине привести все эскадроны и разместить их за амбарами, за которыми начинались луга. Именно на этой ровной земле должна была действовать кавалерия, атакующая правый фланг неприятеля. Ей предстояло прикрыть левый фланг нашей пехоты».

«Невозможно выразить в простом рассказе, — вспоминал Сен-Сир, — замешательство, произведённое в русских войсках первыми залпами нашей артиллерии и внезапным появлением наших колонн; каждый бежал к своей лошади, к своей пушке, к своему знамени, за своим оружием». В рапорте он написал: «Дивизия Вреде дебушировала справа от деревни Спас и с большой храбростью и пониманием атаковала левый фланг неприятеля; дивизия генерала Деруа дебушировала через ту же деревню Спас; дивизия Леграна — слева от этой деревни, соединяясь на своём левом фланге с дивизией Вердье, одна бригада которой наблюдала за правым флангом противника, который был размещён на дороге из Гамзелевой. Дивизия Мерля прикрывала с фронта город Полоцк, и частью с тыла».

В мемуарах Сен-Сир уверял, что «эти четыре дивизии наступали эшелонами, частью в виде колонн, частью развёрнутым строем, будучи прочно связаны между собой, и каждая сформировала себе резерв. Огонь нашей артиллерии прекратился, как только наши войска подошли к неприятелю; атака была произведена одновременно, решительно и отважно». Фабри заметил, что представленная мемуаристом картина стройного и одновременного наступления далека от реалий, так как Фёльдерндорф прямо говорил, что атака дивизии Леграна началась с опозданием. Заметим также, что сам же мемуарист упомянул об опоздании «8-й дивизии, образовавшей в нашем строю брешь, которую пришлось охранять бригаде Корбино, оказавшейся под рукой». Кроме того, Вреде в рапорте посетовал, что «на левом фланге 2-го баварского корпуса колонна, которая должна была выступить из города, не была тотчас развёрнута, и 12-фунтовая батарея не смогла также быстро начать стрелять, и противник повернул наибольшую часть своих орудий против моих».[167] Надо полагать, что разыгранная перед русскими демонстрация отступления отняла немало сил у ослабленных французских солдат.

* * *

Видимо после начала канонады Каховский, стоявший позади отряда Властова, решил прикрыть дорогу, ведущую из Полоцка через лес к его левому флангу. Он «послал туда майора Кишкина с запасным батальоном Павловского гренадерского полка. Продвинувшись немного вперёд в лес по этой дороге, этот достойный офицер оставил 60 человек под командой капитана Крылова на правой стороне дороги, а сам направился вперёд». В это время 6-й лёгкий батальон Лароша подошёл к кузнице Хамерня,[168] где находилась рота гренадер капитана Д. Крылова 2-го для прикрытия моста, а в трёх верстах выше по течению стоял эскадрон Гродненских гусар поручика Мишковского, наблюдавший брод. Согласно рапорту Лароша, при первом же выстреле из приданной батальону пушки, стрелковая рота капитана Бельца «перешла речку, её глубина в некоторых местах доходила до нижней части живота; она прогнала пикеты, которые были там выставлены, и двинулась шагом атаки против двух рот, размещённых на опушке леса. Противник не ожидал атаки стрелков, он убежал вглубь леса. Стрелковая рота разместилась на опушке леса, она прикрыла свою позицию пикетами и патрулями».

По словам Витгенштейна, «на левом фланге нашем покусился неприятель с начала сражения, перейдя в 4 и 7 в. выше Полоцка р. Полоту, обходить оный». Властов сообщил: «Бой длился уже более полутора часов, когда я был информирован, что неприятель, разогнав пост у завода, перешёл речку в многочисленных колоннах и хочет напасть на меня с тыла, я немедленно послал туда 1-й сводный гренадерский батальон 5-й дивизии и запасный батальон Павловского гренадерского полка». Сам Властов отошёл немного назад, чтобы не иметь в тылу дорогу, ведущую с завода.

Таким образом, Ларош добился результата, которого от него ожидали. Один батальон (точнее, 2 роты), а не «многочисленные колонны», без большого труда перешёл Полоту и продвинулся до опушки леса, где занял позицию. В течение получаса всё было спокойно. Затем баварские аванпосты услышали в лесу «шум, вызванный неприятелем, который приближался в лесу». Ларош пишет, что рота Бельца «возвратила к себе пикеты, а свой правый фланг отодвинула назад так, чтобы разместиться параллельно проходу; она выслала на свой левый фланг подразделение стрелков, чтобы прикрыться с этой стороны против любой атаки. В то время как капитан стрелков Бельц осуществлял это движение, один неприятельский батальон, выйдя из леса, двинулся в колонне против моего фронта, стуча в барабаны и издавая громкие крики. Рота встретила эту колонну оживлённым огнём и в течение получаса сдерживала атаку, несмотря на жестокий ружейный огонь неприятеля. Заметив, что противник растянул свою линию и выдвинул против его левого фланга одну роту, которая устремилась в штыковую атаку на небольшое число его стрелков, он отступил около сотни шагов в небольшую ложбину, где остановился и там с расстояния десяти шагов встретил оживлённым огнём неприятеля, который преследовал его со штыками наперевес.

Сражение при Полоцке 18 августа 1812 г.

Эта стрельба была эффективна из-за близкого расстояния, неприятель остановился, прекратил движение и продолжил вести огонь на месте. Капитан Бельц, используя момент, когда противник растерялся от неожиданности, приказал бить атаку, устремился шагом атаки против неприятеля и отбросил его в лес. Этот капитан не мог долго использовать эту выгоду; превосходство русских было слишком большим, и в тот же момент несколько рот направились против капитана Шмидта, который двинулся на поддержку его левого фланга с первой ротой. Оживлённый огонь этой роты остановил наступавшие неприятельские роты, и капитан ретировался, отстреливаясь, на высоту 1-й роты, где вновь энергично сопротивлялся преследующему неприятелю. Взаимный огонь в этой точке продолжался добрых полчаса с величайшим пылом; несмотря на своё большое превосходство, противник не смог добиться своей цели, сбросить две роты в Полоту. Более того, стрелковая рота получила сигнал направиться вперёд; она устремилась на неприятеля и отбросила его, несмотря на его сопротивление. Капитан Шмидт последовал за этим движением, также бросился против неприятельских рот, появившихся на его левом фланге, и отбросил их. Однако неприятельская линия перестроилась вновь, и её огонь возобновился с новой яростью.

Стрелковая рота готовилась возобновить свою атаку линии неприятеля и отбросить его в лес, когда противник, усилившись, вышел из кустарников на её левом крыле и атаковал с превосходством. Стрелковая рота была вынуждена, сражаясь, отступить; она ретировалась медленно, ведя огонь около сада медной кузницы; она заняла позицию на опушке и остановила преследователей. Эта рота удерживала этот пост до ночи, несмотря на двухчасовую перестрелку. Трижды противник устремлялся против неё со штыками наперевес; каждый раз его атака отбивалась с потерями. Ночь положила предел бою. Рота осталась хозяйкой деревни и её окрестностей… По словам одного пленного, лес был занят двумя батальонами. В 10 часов вечера стрелковая рота была сменена, она отошла на левый берег.

1-я рота под командованием капитана Шмидта также отразила все атаки неприятеля с ловкостью, благоразумием и решительностью; очень действенным образом она поддержала стрелковую роту; в течение двух часов она выдерживала огонь противника с расстояния шестидесяти шагов и дважды отбросила штыками атаки неприятеля. Эта рота, истратившая полностью свои боеприпасы, была сменена 3-й ротой Абеле; этот последний также успешно отражал атаки до наступления ночи. Потери стрелковой роты составили семь раненых, 1-й роты — двое убитых и трое раненых, 3-й роты — один офицер и трое солдат ранены. Рота карабинеров, которая на левом берегу прикрывала правый фланг стрелковой роты, имела одного убитого и двоих раненых. Такое число убитых и раненых плохо соотносится с чрезвычайной оживлённостью огня. Эта диспропорция проистекает, главным образом, из того, что неприятель стрелял слишком высоко, и из характера местности, который нам благоприятствовал».

С. Кох. Сражение при Полоцке

По словам Дибича, «одна неприятельская колонна перешла Полоту в брод и направилась в тыл нашему левому флангу в тот момент, когда он разместился возле леса. Батальон Павловских гренадер, высланный против этой колонны, атаковал её с фронта; эскадрон Гродненских гусар в то же время обрушился на её фланг. Она была отброшена с потерей 160 пленных, из которых 7 офицеров». Каховский, «получивши сие известие, приказал запасному батальону Павловского гренадерского полка подкрепить эскадрон Гродненских гусар, прикрывавший находящийся в 7 в. выше Полоцка брод; неприятель, атакуя расположенную в 4 в. выше Полоцка для прикрытия моста на Полоте гренадерскую роту нашу, с 4 баталионами пехоты и с колонною кирасир, принудил сию роту к отступлению, занимая между тем упомянутый гусарский эскадрон кавалерийскою атакою, старался отрезать оный, но храбрые Павловские гренадеры бросились на находящиеся в тылу их колонны, опрокинули их и положа большую часть на месте, взяли 6 офицеров и до 100 человек в плен и воротились с ними к отряду полковника Властова, который продолжал удерживать стремление неприятелей у краю леса; с таковою же неустрашимостию поступил и эскадрон Гродненского гусарского полка под командою поручика Мишковского, который, отразив превосходную кавалерию, атакующую его во фронт, напал на пехоту в тыл его зашедшую и, прорубившись сквозь оную, соединился с отрядом полковника Властова».

Очевидно, что Витгенштейн и Дибич, с чужих слов, несусветно завысили силы нападавшего здесь противника и количество захваченных пленных; число последних взято ими из рапорта Властова и относится в целом к его авангарду. Отечественные историки доверчиво повторяли байку Властова о 4 неприятельских батальонах и о «кавалерийских сшибках с несколькими эскадронами кирасир», хотя на самом деле здесь было всего два-три десятка баварских шволежеров, «гусеничные каски» (Raupenhelms) которых русские, видимо, приняли за кирасирские шлемы. Поскольку Ларош о шволежерах не упоминал, то они, видимо, правее напали на русских гусар.

Поликарпов верно заметил, что в наградном списке эти два эпизода изложены иначе, нежели в реляции Витгенштейна. Крылов, будучи оставлен «с 60 гренадерами между невельской дорогой и рекою Полотою, храбро удерживал неприятеля, напавшего на него в превосходных силах, доколе успел придти на подкрепление его с батальоном майор Кишкин, и, соединясь с ним, споспешествовал к поражению неприятеля». По словам Каховского, Кишкин, «услышав сильную ружейную перестрелку позади, со стороны капитана Крылова, оставил одну часть батальона под командой капитана Домбровского, чтобы охранять дорогу, а с остальной частью быстро возвратился к капитану Крылову, которого подкрепил штабс-капитан Воеводский, и держался до ночи, причинив большие потери противнику, который, помимо убитых и раненых, потерял пленными 3 капитанов, 3 младших офицеров и 30 солдат» (в рапорте Витгенштейна число пленных возрастёт до 160).

Властов писал, что эскадрон Мишковского, «атакованный с фронта кавалерией неприятеля, долго сопротивлялся ему; но, видя большое численное превосходство противника, начал отступать. Едва он углубился в лес, как неприятельская пехота открыла по нему жестокий огонь со всех сторон; бесстрашный эскадрон два раза проложил себе путь через неприятеля и соединился со своим батальоном». В наградном документе сказано, что Мишковский, находясь «на бекете при реке Полоте, когда неприятель переправился через оную, то он долго удерживал его стремление, но, будучи обойден в лесах и отрезан неприятельскою пехотою, отчаянно пробился два раза сквозь неприятеля и с весьма малою потерею присоединился к батальону».[169]

* * *

По словам Вреде, в начале сражения «с обеих сторон огонь был смертоносным; тем временем бригада… Беккерса развернулась под прикрытием моей артиллерии; она вышла из оврага и двинулась на противника со штыками наперевес». Полковник граф Й.Б. Валдкирх с 2 ротами 3-го линейного полка отделился от бригады в лесу и соединился слева с французами, образовав стрелковую цепь. После этого Беккере «направился прямо через лес с десятью ротами этого полка. Я вышел из леса, который находился на поле боя, против деревни, расположенной позади, чтобы захватить неприятельские орудия, размещённые там». Полковник 7-го полка Н. Майо донёс, что 3-й и 7-й полки следовали через дефиле к лесу, но из-за характера местности в излучине, которую образует Полота возле мельницы, можно было идти только по одному человеку, из-за чего случались частые остановки. «Голова 7-го полка, который двигался за 3- м, достигла места своего назначения, за исключением маленькой части хвоста 1-го батальона; он построился сбоку от 3-го полка».

Лейтенант 7-го полка Ф. Хаусман вспоминал, что эти полки “построились в колонны и скрылись в зарослях сада поместья, выжидая момента под командой генерала графа Беккерса; старшие офицеры и адьютанты были спешены. Они прошли через ряды зарослей и изгородей из терновника, которые окружали сад, справа от деревни Спас спустились в широкий ров, окружавший поместье; этот ров был связан с руслом Полоты. Тогда они направились в дефиле, образованное узким пространством между речкой и высоким крутым берегом, чтобы в этом направлении добраться до Громевского леса и обойти, таким образом, левое крыло неприятеля, расположенное между этим лесом и деревней Спас, окрестности которой были для нас очень неудобными”. Преодоление упомянутых препятствий привело к тому, что когда “голова бригады почти достигла оконечности леса, тогда её хвост (2-й батальон 7-го полка) едва пришёл в движение”. Из-за этой медлительности между подразделениями возникли значительные интервалы.

Наступление 19-й дивизии зависело от продвижения 20-й. «Как только началась канонада, — писал генерал Деруа, — я послал моего первого адьютанта подполковника Хертлинга вправо вперёд к деревне, чтобы сообщить мне о моменте, когда прибудет генерал Вреде. После того как канонада длилась некоторое время, показались его войска, о чём я был извещён подполковником Хертлингом». Тогда Деруа приказал своей пехоте наступать в следующем порядке: «Сначала генерал Раглович со 2-й бригадой: во главе был 3-й батальон лёгкой пехоты, затем шёл 10- й линейный полк Юнкера, потом 4-й полк; 3-я бригада следовала за 2-й, а именно: 8-й линейный полк герцога Пиуса, затем 4-й батальон лёгкой пехоты Теобальда; в конце шла 1-я бригада, 9-й полк и 1-й батальон [1-го] полка линейной пехоты Короля. 2-й батальон этого полка и 1-й батальон лёгкой пехоты Гедони остались на своей позиции. Выступила только батарея Графенройта, после того, как прошла вся пехота. Диспозиция была точно соблюдена». Сам Деруа явился перед войсками «в полной униформе, со звездой и в шляпе с пером».

В 16 ½ час. 10-й полк получил приказ выдвинуться из своего расположения и «продвинулся в укрытии до мельницы, расположенной в этом месте; полк двигался в колонне; по прошествии четверти часа он получил приказ наступать». Графенройт пишет, что, по прибытии на новую позицию он «приказал половине батареи под командой храброго лейтенанта Гунти разместиться между 4-м и 10-м полками; они скрывались в овраге у мельницы Спас. С остальной моей батареей я оставался на возвышенности в 400 шагах от этой мельницы».

Здесь следует уточнить, что 3-й лёгкий батальон уже с утра находился возле Спаса. «В 4 часа вечера батальон соединился в этой деревне; он получил приказ, с началом сильной канонады сформировать авангард атаки, направленной против неприятеля, размещённого напротив нас. В 5 часов, когда на самом деле раздался сигнал атаки, батальон направился левым флангом вперёд (1а gauche en tete) на дорогу, где разместился в колонне повзводно; под очень жестоким огнём он выдвинулся к мосту, через который проходила дорога, ведущая к неприятелю; по ту сторону моста стрелки растянулись в самое рассеянное построение и двинулись вперёд. Ружейный огонь увеличивался в то время, когда батальон развёртывался, генерал-майор Раглович постоянно находился во главе его; противник был тотчас отброшен”.

По словам Рагловича, в 16 часов «Гувьон-Сен-Сир отдал приказ атаковать. 2-я пехотная бригада дивизии Деруа получила приказ выйти в колонне из имения иезуитов, расположенного в Спасе, развернуться влево и быстро атаковать. 2-я бригада дивизии Вреде действовала справа от этого имения, она построилась в линию. Французская дивизия выдвинулась слева от нас; третья бригада дивизии Деруа следовала за нашей. Сигнал к бою был дан артиллерией, началась беспрерывная канонада с наших батарей, размещённых на позиции».

Таким было начало сражения, как оно описано в немецких документах. Предупреждённый подготовительной канонадой, Витгенштейн имел время выстроить свои войска. Дибич справедливо отметил, что «общая комбинация его [Сен-Сира] атак была очень хороша, но её исполнение можно оценить как ошибочное в деталях, поскольку колонны не атаковали достаточно быстро; именно это дало время русским войскам построиться и уверенно встретить неприятеля. Несомненно, что дело следовало начать с концентрического огня массы артиллерии, но этот огонь должен был лишь на несколько мгновений предшествовать атаке пехоты, которая одна могла принести значительный успех».

Властов писал, что «неприятель атаковал нашу пехоту с такой силой и быстротой, что она подалась назад; но храбрый полковник Ридигер, увидев это, немедленно бросился в полном порядке на неприятельские колонны с тремя эскадронами Гродненских гусар, которыми он командовал, вынудил их остановиться и отступить», и, несмотря на ружейный огонь и огонь всех неприятельских батарей, продержался до того времени, когда Властов, «отступив к кладбищу, занял выгодную позицию в лесу» и дал ему приказ отойти.

А. Ежов. Фузилер 5-го линейного полка баварской пехоты, 1812 г.

С. Кох. Сражение при Полоцке

По словам Витгенштейна, 5-я дивизия и запасные батальоны, «свернувшись в колонны, пошли навстречу наступающему неприятелю и, будучи поддержаны жестоким огнем легкой роты № 9 и батарейных № 5 и 28, принудили неприятеля вновь к отступлению, причем генерал-майор Казачковский был ранен в ногу пулею» (он командовал левым флангом первой линии). Берг пишет, что тогда «по моему приказу Калужский пехотный полк и 1-й Сводный устремились в штыковую атаку навстречу неприятелю, который, несмотря на численное превосходство, был немедленно разбит и преследован до своих собственных батарей. Я привёл к ним Гродненских гусар, которые находились позади нас на левом фланге, так как начала появляться неприятельская кавалерия. В этот момент ко мне были приведены многочисленные пленные».

Рагловичу показалось, что «русские, вероятно, были предупреждены о нашем плане», поскольку они немедленно открыли ответный огонь из своих батарей, в том числе с «батареи из шести пушек на правом фланге перед мызой Присменица; она была направлена прямо против выхода из имения иезуитов и полностью взяла нас с тыла при нашем движении вперёд, нанеся нам большой вред своим беспрерывным картечным огнём. 3-й лёгкий батальон целиком двинулся по дороге в тот же момент, когда бригада генерала Беккерса выдвинулась справа; он выдержал первый удар неприятеля. 1-й батальон 10-го полка следовал за ним, затем шёл 2-й батальон. Удвоенный картечный огонь, который этот батальон получил с тыла и с фронта, был настолько убийственным, что самые старые офицеры и солдаты не помнят более жестокого; он вынудил его отступить».

Рапорт 3-го батальона гласит: «Ружейный и артиллерийский огонь сделался яростным, многие люди были ранены. Подполковник Бернклау ранен; в то время как левое неприятельское крыло отступило, один батальон правого неприятельского крыла двинулся против нас с большой энергией, чтобы взять во фланг наше левое крыло и отрезать его; я сделал полуоброт с половиной моего батальона, двинулся против него и отбросил». В рапорте 10-го полка сказано, что он «должен был пройти возвышенность, сильно обстреливаемую артиллерией. На протяжении 550 м движение колонны проходило под непрерывной канонадой; тогда она развернулась вправо под жестоким картечным и ружейным огнём; полк понёс тяжёлые потери. Прибывая в линию, каждый взвод атаковал рядами. Полк продвинулся на несколько сотен шагов с величайшей решимостью и самообладанием, но беспрерывный картечный и ружейный огонь вынудил отойти назад не только полк, но и всё правое крыло. Противник энергично преследовал нас, мы вновь заняли нашу прежнюю позицию». При этом был ранен полковник Прейзинг, тяжело ранены майоры барон Бюллингер и Трёльтш; тамбур-мажор 10-го полка Ф. Претцель был ранен в руку, но продолжал бить в барабан одной рукой, а капрал Й. Церер из 1-й гренадерской роты соединил и повёл свою роту, несмотря на ранение пулей в голову (оба воина были награждены серебряной медалью за Военные заслуги).

Орудия лейтенанта Гунти «развернулись вместе с пехотой снаружи деревни Спас в боевой порядок. Лейтенант находился слева от деревни; он занял выгодную позицию, чтобы лучше поставить свои пушки и надлежащим образом обстреливать батарею, находившуюся перед ним, и в то же время облегчить движение вперёд и развёртывание пехоты… Пройдя через деревню, она попала под жестокий картечный огонь и не смогла продолжить движение. Пехота была вынуждена ретироваться; полубатарея отошла тогда на свою первую позицию».

Отступление войск Рагловича было особенно опасным для бригады Беккерса, так как оголяло её левый фланг. По мнению Хаусмана, именно атака бригады Рагловича «объясняет, почему неприятель не сразу заметил движение бригады Беккерса в дефиле, расположенном в 500–600 шагах оттуда. Когда противник значительно усилил своё угрожаемое левое крыло и бросил сильный отряд в пробел, который образовался на плато между левым крылом бригады Рагловича и упомянутым дефиле, неприятель обнаружил с одной стороны расположение бригады Беккерса, действовавшей в дефиле, а с другой стороны отступление бригады Рагловича, а также промежуток, который образовался в бригаде Беккерса. Последняя рота 1-го батальона полка Лёвенштайна и часть 2-го батальона того же полка, проходившие через сад… были отрезаны атакой, которую противник произвёл с высоты плато против этих подразделений.

Остались только семь изолированных рот полка, которые отступили в широкие рвы… окружавшие пристройки поместья Спас, и там, насколько возможно, перестроились и вышли из этого дефиле в другом направлении, так как справа река Полота, а слева возвышенности, занятые неприятелем, делали любое отступление невозможным». Хаусман убедился, что этот ров, напоминающий суживающуюся лощину, превратил батальон в мишень, не способную ни к какому сопротивлению. Поэтому он попросил майора Мерца как можно быстрее дать батальону приказ взобраться на крутые возвышенности впереди, чтобы укрыться от неприятельского огня. «По сигналу этого старшего офицера все войска вскарабкались на возвышенность, и нашли время спешно построиться позади своего рода естественного парапета и дать острастку неприятелю».

Затем Хаусман и юнкер Сарториус увлекли солдат в штыковую атаку, и «батальон, не соблюдая равнения, быстро двинулся ко рвам, куда бросился противник; тот был быстро выбит из одного, затем из другого рва и без остановки и отдыха преследован до леса». Увидев это, какой-то отступавший баварский батальон «остановился, затем повернул назад и вместе с нами преследовал русских к лесу». Здесь 2-й батальон соединился с 1-м батальоном своего полка под руководством полковника Майо. В рапорте самого Майо обо всём этом сказано только, что «майор Мерц заметил, что неприятель проник уже в место, где дефиле расширялось, тотчас направился туда со 2-м батальоном, чтобы занять возвышенность, остановить движение противника и отбросить его; это ему полностью удалось, несмотря на его превосходство».

По словам Витгенштейна, гродненские гусары «опрокинули неприятеля и прогнали его за Полоту; но, получая беспрестанно новые силы, неприятель с помощью жестокого картечного огня с батарей левого берега Полоты и с высот при Спасе принудил нашу пехоту опять к отступлению; пехота отряда полковника Властова, будучи подкрепляема сводным гренадерским батальоном 14-й дивизии, заняла край лесу, а 5-я дивизия взяла позицию при м. Присменице; в сем положении началось жесточайшее сражение; поле боя между Присменицею и Спасом было покрыто трупами неприятельскими, который покушался три раза взять м. Присменицу и тем прорвать центр наш». По словам Берга, «неприятельские батареи вновь открыли очень жестокий огонь», Калужский и 1-й Сводный пехотный полки «потеряли много людей и были вынуждены немного отступить. Тем временем я разместил Севский пехотный полк в подкрепление наших орудий, и неприятель, который бросился на них, был отбит и преследован. Именно тогда я был ранен».

Между тем 3-я бригада 19-й дивизии в 17 ¼ часа последовала за 2-й бригадой в таком порядке: 8-й линейный полк и 4-й лёгкий батальон. Она установила связь между 2-й бригадой и дивизией Леграна. 4-й батальон должен был «составить правое крыло 3-й пехотной бригады, которой командовал полковник Вреден. Он тотчас исполнил этот приказ, и левый фланг батальона последовал за правым флангом 8-го линейного полка. Он прибыл на возвышенность, покрытую строениями, которые частью ещё стояли, частью были сожжены; справа находилась 2-я [20-я] дивизия, а слева многочисленные французские войска; 8-й полк тогда едва развернулся, будучи тотчас стеснён постройками и различными препятствиями пересечённой местности». Осознав, что такие же препятствия угрожают 4-му батальону, его командир приказал сделать движение вправо назад, чтобы занять свободное пространство и не препятствовать движению 1-й бригады, которая следовала позади. Батальон тотчас развернулся под жестоким ружейным и артиллерийским огнём.

Пришла в движение и часть 1-й бригады генерала Зибайна из 19-й дивизии. Рапорт 1-го полка гласит, что «в 4 ½ часа вечера полк получил приказ отделиться со своим 1-м батальоном и 9-м полком Изембурга, и оставить на позиции свой 2-й батальон с 1-м батальоном лёгкой пехоты Гедони. В 5 часов эти три батальона направились по дороге в овраге, недалеко от моста у мельницы на Полоте. По приказу генерала Гувьон-Сен-Сира, 1-му батальону 1-го полка было предписано образовать резерв, потому что упорное сопротивление противника в эту минуту угрожало опасностью; все опасения были тотчас рассеяны благодаря храбрости войск; этот батальон вновь получил приказ двинуться вперёд. Тотчас затем генерал Сен-Сир предписал ему занять позицию возле сожжённых домов и наблюдать за движениями противника». Зибайн пишет: «Я перешёл мост с тремя первыми батальонами, разместился впереди монастыря и занял позицию».

Рапорт 9-го полка гласит, что едва он «занял первую позицию под огнём неприятельской артиллерии и занял деревню, расположенную впереди, как наш полковник был поражён картечной пулей». По словам Зибайна, «полковник Деламот, два моих ординарца и множество солдат были ранены и несколько убиты». Поскольку П. Деламот выбыл из строя, «майор граф Изенбург принял командование полком». 2-й батальон 1-го полка получил приказ присоединиться к 1-му батальону. Командир 4-й батареи Графенройт пишет: «В то время как наша пехота сильно продвинулась на правом крыле в очень большой лес, я должен был перейти через Полоту с половиной моей батареи и присоединиться к другой половине батареи». «Вследствие следующего приказа, — пишет Зибайн, — я занял против неприятеля другую позицию впереди с батареей Графенройта; 2-й батальон полка Короля быстро последовал за мной».

С. Кох. Сражение при Полоцке 18 августа 1812 г.

Чтобы выручить солдат Рагловича, Деруа приказал развернуться 4-му полку полковника Ф. Цоллера, который «использовал небольшую котловину, чтобы там, в укрытии построить батальоны, и когда русская пехота приблизилась, она получила с близкого расстояния столь меткий огонь, что остановилась на месте». «Раглович находился в первой линии вместе с лёгким батальоном, чтобы наблюдать за развёртыванием и поведением своей бригады, он был ранен. 4-й полк под командой полковника Цоллера выдвинулся на дорогу; он собрал отступавших, восстановил порядок и развернул, наконец, бригаду влево; построившись в линию, она вновь бросилась на неприятеля. Полковник Цоллер принял командование после ранения генерала Рагловича. Русские мужественно оборонялись на своей первой позиции; мы потеряли там множество людей». Артиллерия Гунти «развернулась в батарею и начала быстро стрелять; движение неприятельской пехоты, которая была уже возле деревни, было остановлено; она начала отступление». 4-й полк ринулся вперёд со штыками наперевес. Отличились фельдфебель 7-й фузилерной роты Й. Ренар, удерживавший в строю расстроенных солдат, и сержант 2-й фузилерной роты А. Конрад, принявший командование после того, как все офицеры выбыли из строя, несмотря на то, что был ранен в ногу (оба были награждены золотой медалью за Военные заслуги). Русские упорно защищались, но были опрокинуты, их преследовала 2-я бригада во главе с самим Деруа.

«В этот момент, — продиктовал Деруа, — я получил тяжёлое ранение выстрелом из ружья, пуля которого вошла через поясницу и вновь вышла через нижнюю часть живота». Едва шевеля губами, он сумел отдать свой последний приказ — развернуть 3-ю бригаду полковника Д. Вредена, только что прибывшую на поле боя. Последними словами Деруа были: «Дети! Не покидайте своего короля»; хотя их слышали лишь немногие люди, они тотчас разнеслись по рядам. «Глубоко трогательным было зрелище, — пишет очевидец, — когда этого седого гeроя со знаком смерти на бледном лице и истекающего кровью, медленно несли на полуобгоревших досках через сутолоку влачащихся назад раненых!». Весть о тяжёлом ранении генерала, глубокоуважаемого всеми солдатами и офицерами за его мягкость и объективную справедливость, моментально распространилась среди войск. Наступил паралич. Знаками и призывами Деруа пытался вдохновить дрогнувшие войска на борьбу. По словам Вреде, «едва только началось движение, как генерал ан шеф граф Гувьон-Сен-Сир сказал мне, что храбрый и достойный генерал… Деруа смертельно ранен и что я должен принять командование обоими королевскими армейскими корпусами».[170]

Дибич писал, что действие русской артиллерии остановило первый пыл неприятельских атак; «5-я дивизия и войска Властова выдвинулись вперёд, рукопашная схватка была ужасной. Превосходство неприятеля и особенно огонь батарей с левого берега, который брал в косом направлении часть нашей линии, вынудили в конце концов генерала Берга отступить с 5-й дивизией за Присменицу. Войска полковника Властова и два батальона сводных гренадер 14-й дивизии, которые были высланы им на помощь, разместились впереди леса у Невельской дороги». По словам Властова, «неприятель вновь яростно устремился на меня, но был остановлен 24-м егерским полком и двумя сводно-гренадерскими батальонами 14-й дивизии, которые, несмотря на его численное превосходство, удерживали его на этой позиции около двух часов».

Эти батальоны были высланы Каховским, который сообщил: «Как только резерв, которым я командовал, был атакован по дороге из Полоцка в Невель, то есть, как только были атакованы небольшие посты, расположенные на этой дороге, я выслал туда 1-й сводный батальон 14-й пехотной дивизии под командой майора Раенко. Этот храбрый офицер выслал навстречу неприятелю стрелков под командой поручика Оноприенко из 25-го егерского полка, которые так храбро отбросили его, что он не только остановил свое сильное стремление, но и вынужден был отступить. Тогда неприятель вторично построил свои колонны и, беспрестанно усиливаясь свежими войсками, начал теснить наших стрелков. Заметив это, майор Раенко развернул батальон и выдвинулся столь отважно и решительно, что противник, несмотря на свое численное превосходство, был разгромлен и принужден бежать в беспорядке. Тогда Раенко построил батальон в колонну и в течение всего боя останавливал неприятеля в различных точках, занятых резервом. Майор Бремен со 2-м сводным батальоном 14-й дивизии был выслан для усиления батальона майора Раенко и чтобы остановить неприятеля, который устремился в тыл отряда полковника Властова и центра корпуса. Едва он отошёл на небольшое расстояние от лагеря, как заметил, что из-за кабака вышла навстречу ему неприятельская колонна. Он противопоставил ему стрелков и гренадер под командой поручика Толмачева и подпоручика Тихонова, храбрость которых, вкупе с отвагой всего батальона, следовавшего за ними, полностью остановили стремление противника».

Сен-Сир признавал, что «русские выказали в этом деле непоколебимую храбрость и бесстрашие, которым мало найдётся примеров в войсках других народов. Их батальоны, застигнутые врасплох, разобщённые один от другого, при первой нашей атаке (потому что мы прорвались сквозь их линии), не расстроились и продолжали сражаться, отступая чрезвычайно медленно и обороняясь со всех сторон с таким мужеством, какое, повторюсь, свойственно одним только русским. Они совершали чудеса храбрости». По словам Берга, «князь Сибирский со своей бригадой, состоявшей из Пермского и Могилевского пехотных полков, находился в центре всей линии, окружавшей город Полоцк; когда неприятельские колонны атаковали, он выслал часть своих стрелков на фланг», а затем по приказу Витгенштейна, «расположил остальных своих людей в стрелках и держался до того, как все линии начали отходить».

Дибич пишет, что неприятельские колонны «повернули против мызы Присменицы, слабо обороняемой одним батальоном Севского полка; они оттеснили этот батальон и двинулись против батарей, которые были выставлены недалеко от мызы. Эта артиллерия уверенно встречала атаки и до трёх раз отбрасывала их оживлённым картечным огнём. В конце концов, противник овладел ротой № 9 и шестью пушками роты № 28. Тогда канониры вооружились своими банниками, выдерживали первый удар достоточно долго, чтобы содействовать отступлению своих орудий, и оставили только семь пушек, которые были подбиты». Витгенштейн также признавал, что противнику «удалось, разбив прикрытие, овладеть подбитыми пятью орудиями легкой роты № 9 и двумя батарейной № 28, которые лишились почти всех лошадей и увезти их на своих, причем храбрый штабс-капитан Перин, защищая орудии свои артиллеристами, отбивая неприятеля тесаками и банниками, получил тяжелую рану в ногу пулею».

Это была атака 6-й дивизии Леграна и шедшей во главе её бригады 8-й дивизии. «Мы шли в колонне ускоренным шагом под непрерывным огнём артиллерии, — вспоминал Пуже, — мы следовали вдоль небольшого озера, которое находилось на нашем правом фланге, на нём мы видели действие картечи, которую извергала на нас русская артиллерия, каковая, стреляя слишком высоко, не могла поразить нас, благодаря складке местности. Но нам надлежало подняться во весь рост и двинуться на пушки. Именно тогда мой адъютант Жерар, полагая, что никто из нас не сможет уцелеть под таким огнём, схватил фаньон 37-го полка и, двигаясь впереди дивизии, воскликнул: “Вперёд! Вперёд!”. Он пустился в галоп впереди колонны, направляясь к батареям, куда добрался первым, зарубив артиллеристов возле их орудий. В этих обстоятельствах он проявил чрезвычайную храбрость… Мы прибыли вовремя, чтобы захватить девять батарейных пушек с их лошадьми. Русские отступили за мызу, где была их главная квартира».[171]

Затем на ферму прибыл Легран, подошёл к Пуже «и сказал: “Всё идёт хорошо, Пуже. Обойдите мызу справа, чтобы переместиться влево, мы их удержим”. Когда я двигался впереди колонны, полностью поглощённый присутствием неприятеля, от которого я следовал очень близко, я не заметил, как она остановилась. Поэтому я был сильно удивлён, повернув голову, чтобы отдать приказание, увидев себя совсем одного и в то же время атакованного с фронта несколькими русскими кирасирами. Но я сидел на прекрасной лошади и, повернув назад, возвратился во двор мызы, где находились наши войска; однако меня совсем близко преследовал русский офицер, который угрожал мне своей саблей и кричал на очень хорошем французском: “Сдавайтесь, генерал, или вы умрёте!”. В ответ я только фехтовал моей шпагой и сохранял дистанцию. В тот же момент батальон открыл огонь по кавалерии, которая меня преследовала, и вынудил её отступить. Въехав во двор фермы, я нашёл там гг. генералов Леграна, Валантена, Раймона Вивье,[172] Моро и Мэзона; этот последний, которого я знал давно, сказал мне: “Вам удалось удачно ускользнуть!”. В тот же момент мой бедный Зефир, который вывез меня из боя, рухнул замертво; он получил в левый бок ружейную пулю, которая задела мне сухожилие, сгибающее левое колено… Легран сказал мне, указывая на кровь, текующую из моей раны: “Вы не можете здесь оставаться, вы ранены и лишились лошади”». Пуже попросил Жерара купить ему одну из лошадей, взятых у русских артиллеристов, и уехал в Полоцк. При штурме Присменицы был убит выстрелом в сердце полковник 37-го полка М. Майо, в 18 часов пулей в сердце был убит полковник 19-го линейного Ж.Э. Обри, выстрелом в левую ногу был ранен полковник 2-го линейного Ф.В.Э.Ш. де Вимпфен.

Впрочем, как заметил Фабри, на захват русских пушек, а следовательно, и Присменицы, может претендовать и 8-й баварский полк под командой майора (подполковника) Шторхенау. Невзирая на сильный огонь неприятеля, он бросился на штурм русской батареи. «Когда колонна 1-го батальона развернулась под огнём неприятельских батарей, она столь быстро двинулась развёрнутым строем (en ordre de tirailleurs) на неприятеля, что тот пустился бежать. Батальон добился преимущества, которого он достиг благодаря усилиям капитанов Массенбаха, Сарториуса, Харена и Харшера (первый был уже трижды ранен, а последний получил контузию в низ живота)… Он бросился бегом против неприятельской артиллерии. Это движение, вместе с быстрым движением на нашем левом фланге одного французского батальона, вынудило противника отступить и оставить три пушки 1-му батальону». При этом фельдфебель 3-й фузилёрной роты К. Эдлингер ударил саблей по руке русского канонира, отвёл в сторону жерло русской пушки и позволил полку захватить 3 орудия (он был награждён орденом Почётного легиона).

К.Ж. Легран (1762–1815)

Командир 2-го батальона 8-го полка сообщил: «Под перекрёстным огнём трёх батарей я прибыл с моим батальоном к сгоревшему дому, недалеко от него находилась линия неприятельских стрелков. По приказу полковника Вредена, который командовал бригадой, я должен был выдвинуть вперёд в стрелки 2-ю гренадерскую роту под командой майора Шпитцеля, 8-ю — лейтенанта Цоллмана и 4-ю — капитана Беделя… Примерно в трёхстах шагах за сожжённым домом они повстречали два батальона неприятельских егерей, скрытых во рвах, которые встретили их жестокой стрельбой. Многие из этих храбрых солдат погибли, многие другие были ранены в последующей перестрелке. Однако они с чрезвычайной решительностью и редкой храбростью приблизились на двадцать шагов к неприятелю, несмотря на его превосходство, ещё до того, как 4-й полк прибыл их поддержать; вместе они отбросили его».

Дибич пишет далее: «Гамен со своей стороны оказал весьма упорное сопротивление. Но он был отброшен вправо от Присменицы в момент взятия батарей. Увидев тогда, что центр отрезан от 5-й дивизии, этот генерал собрал Тульский и Эстляндский полки, три батальона Навагинского, 11-го егерского и Тенгинского полков и атаковал в штыки французские колонны, которые уже вышли за пределы мызы».

Сен-Сир писал, что войска русского центра «выдержали новый натиск дивизий Леграна и Валантена с тем мужеством, какое они выказали при первой атаке; они были поддержаны также атаками своей кавалерии, но последняя была каждый раз отражена нашей пехотой. Эта кавалерия по свойству местности, где сражались, могла действовать только небольшими отрядами, а в таком случае она имеет очень малый эффект; этот род войск действительно страшен только тогда, когда может действовать большими массами. Однако одна полубригада 8-й дивизии, которая потеряла своего командира за несколько дней перед тем и состояла из очень молодых солдат, проявила слабость и слегка отступила, что едва не вызвало в этом пункте беспорядок, который был немедленно восстановлен необыкновенной храбростью других войск этой дивизии, что ещё увеличило репутацию генерала Мэзона, принявшего большое участие в этом деле».[173] Мэзон восстановил порядок с помощью 26-го лёгкого полка. Видимо, в это время были ранены полковник 124-го полка Э.Ж. Ардио (пулей в левый бок) и шеф батальона К.Ф. Кайзер.

Когда баварцы увидели отступление французов, их мужество было поколеблено, возникла остановка в их движениях. Ещё более отрицательное влияние оказала весть о ранении генерала Деруа. Баварских воинов охватил упадок духа, изнеможение и глубокая скорбь. Но в это время Вреде, сопровождаемый адьютантом подполковником Й. Палмом, прискакал растянутым галопом через мост на решающий пункт сражения. Его появление, его призыв: «Es lebe unser Konig (Да здравствует наш король)!” вновь обратили 2-ю и 3-ю бригады 19-й дивизии против русских. Реляция 3-го лёгкого батальона гласит: “Все войска, сформировав колонну, двинулись вперёд, не обращая внимания на номера полков или батальонов, увлекаемые пылом победы, и заполнили пробелы в первых рядах; несколько раз отброшенная, линия двинулась вперёд против неприятеля… под сильнейшей канонадой и таким ружейным огнём, что самые старые солдаты едва ли могли припомнить, чтобы слышали что-то подобное, и где невозможно было услышать ни одной команды; войска смешались настолько, что весь армейский корпус можно было считать принадлежащим к одному полку. Тут командовал офицер из одного полка, там офицер из другого полка или батальона, то этими войсками, то другими… Каждый соблюдал самое суровое повиновение; презирая смерть, все люди бросились тогда с такой стремительностью на противника, что, несмотря на эффективную стрельбу его артиллерии, он должен был покинуть часть своих орудий и поспешно ретировался в лес”.

В то же время Зибайн с 9-м полком и второй половиной 4-й лёгкой батареи был направлен поддержать дивизию Леграна во второй атаке на Присменицу. Генерал писал: «Я получил приказ генерал ан шефа графа Сен-Сира направиться вперёд против поместья, ещё очень прочно занятого неприятелем с артиллерией. Оно должно было быть атаковано двумя большими французскими колоннами, я должен был присоединиться к их левому флангу с 9-м полком. Когда я прибизился к фронту шагом атаки, двe французские колонны, которые были в четыре раза сильнее, чем мы, ретировались столь быстро и бегом, что разорвали мою слабую линию».

Рапорт 9-го полка гласит: «Он продвинулся примерно на 100 шагов; майор Тройберг был ранен в плечо. Майор граф Изенбург повёл полк под управлением генерал-майора Зибайна против загородного дома (Edelhof, maison de campagne), занятого неприятельской артиллерией и пехотой… Три французских батальона уже атаковали эту дачу, но были столь живо отброшены противником, что в величайшем беспорядке бросились на 9-й полк. Но благодаря быстроте движения наших храбрых войск, опасности удалось избежать, и весь 9-й полк без колебания двинулся шагом атаки. Генерал-майор и бригадир Зибайн приказал полку двинуться влево; сопротивление противника было ужасно; он упорно держался за домами дачи; к тому же, следовало преодолеть глубокий ров. Дача была атакована с величайшей храбростью. Вся слава изгнания русских принадлежит 9-му полку; он быстро выдвинулся, чтобы добраться до этой позиции, и с величайшим трудом заставил их её эвакуировать; жестоким огнём полк преследовал неприятеля».

«Я атаковал противника, — пишет Зибайн, — с криком и со всей возможной энергией на двадцать шагов за изгородь сада или тополей; мне удалось полностью его отбросить; тогда, после того как неприятель отступил, французские колонны вновь присоединились к моему правому флангу и помогли отбросить противника на полтора льё; вследствие чего два старших офицера, семь офицеров и множество солдат были ранены, восемь офицеров были убиты». При этом тамбур-мажор Б. Фидлер захватил русское артиллерийское укрепление и тем помог овладеть этой позицией (за что позже был награждён золотой медалью за Военные заслуги).

По словам Дибича, «Гамен укрепился на своей позиции и удержался там против новых атак дивизии Леграна». Сазонов писал, что «Гамен остановил превосходные числом неприятельские колонны картечными выстрелами, ружейными залпами и штыками Тульского, Эстляндского пехотных полков, батальона Навагинского полка и запасного батальона 18-го егерского полка; именно тогда он получил две сильные контузии. Противник ежеминутно увеличивал свои силы, я послал в качестве подкрепления батальон Тенгинского полка; но этого было недостаточно ввиду численного превосходства неприятеля; я предписал тогда полковнику Гарпе, командиру Навагинского полка, направиться вперёд с одним батальоном». Воодушевив своих солдат, В.И. Гарпе велел «сделать залп фронтом и, несмотря на картечный огонь неприятеля, вышел перед своими войсками, скомандовал примкнуть штыки и бросился на противника с криком Ура! и с такой стремительностью, что две колонны, находившиеся перед ним, были обращены в бегство. Этим полковник Гарпе способствовал действию нашей кавалерии».

После ранения Гамена войска перешли под командование Балка, а именно стрелки «Гамена, два батальона Тенгинского полка, эскадрон Рижского полка и эскадрон Гродненских гусар капитана Дяткова, который во время этого дела потерял всех своих офицеров, включая капитана Дяткова, убитого картечью». Поэтому командование кавалерией принял прапорщик Рижского полка Батовский. По приказу Балка, Гарпе со своими сильно поредевшими двумя батальонами отступил в линию, а «затем поддержал кирасирский полк в его атаке на неприятельские колонны».

Антоновский вспоминал: «26-й полк находился у прикрытия нашей батареи, стал сзади и был верною метою неприятельских выстрелов. Поминутно вырывало ряды из фронта и подле меня почти вплоть поручику Белелюбскому оторвало ядром ногу. Ядрами и гранатами закидали нас французы, но мы стояли непоколебимо. Уважая мужество наше, видно пожалели, велели прилечь на землю и тем сколько нибудь облегчили участь нашу. Под батареей нашей несколько орудий подбил неприятель, и как этот пункт был весьма важен, то против нашей батарейной роты увеличили артиллерию, стараясь всеми мерами сбить оную с этой позиции, однако тщетно. Мурузе держался до последней крайности и устоял. Хотя полк и лежал, но французы не разбирали этого — били и лежачих».

При взгляде на карту видно, что главный удар Сен-Сир наносил по русскому левому крылу и центру, стремясь разрезать русские войска на две части. Но при этом наступлении колонны, атаковавшие Присменицу, подставлялись под удар с левого фланга.

По словам Дибича, «в момент, когда главные атаки начали ослабевать, батарея из 15 пушек разместилась впереди нашего центра, масса кавалерии и несколько колонн пехоты выдвинулись в то же время под прикрытием её огня. Генерал Балк тотчас атаковал неприятельскую кавалерию во фронт и во фланг Сводным кирасирским полком и эскадроном Гродненских гусар». Балк доносил: «Когда наши войска начали отступать по всем дорогам, противник сконцентрировал все свои силы в центре… Чтобы его остановить, я взял Сводный кирасирский полк, храбрость и отвагу которого я знал, и, подкрепив его двумя эскадронами, одним Рижского, другим Гродненского полков, повёл их против всех сил противника туда, где… Гамен ещё держался со своими стрелками».

По приказу Балка полковник А.А. Протасов с двумя гвардейскими эскадронами Сводного кирасирского полка «двинулся навстречу трём колоннам неприятельской пехоты, которые очень сильно угрожали нашей пехоте и нашим стрелкам и пытались обойти наш левый фланг». Построив эскадроны поэшелонно, генерал Репнин «предписал ротмистру Кноррингу с эскадроном конной гвардии атаковать две левые колонны, а штабс-капитану Авдулину с кавалергардами атаковать третью». Едва только два эскадрона оказались под картечным огнём, как «они соединились и обрушились на неприятельские колонны. Ротмистр Кнорринг опрокинул две левые колонны и преследовал их вместе со стрелками ударами сабель и штыков до моста. Противник бросился туда, но корнет Хунский, который перешёл речку в брод, внёс полный беспорядок в его ряды. Перейдя через мост, корнеты Кнорринг 2-й и Кузовников тотчас устремились с несколькими кавалеристами преследовать французского генерала, который убегал вместе с многочисленным эскортом; они догнали его и изрубили его и его эскорт. В этих обстоятельствах поручик Кузовников был убит; поручик Жаба потерял свою лошадь, побежал пешком на неприятельскую колонну, размахивая своей саблей. Эта блестящая атака эскадрона конной гвардии и преследование противника рассеяли этого последнего, когда внезапно слева показались ещё две колонны поддержки; заметив их, корнет Окунев, исполнявший функции адьютанта полка кавалергардов, взял трубача, разместился на мосту и под картечными выстрелами велел трубить аппель [сбор] до того, как ротмистр Кнорринг привёл эскадрон в надлежащий порядок».

Сен-Сир подробно описал этот инцидент: «Дивизии Леграна и Валантена прорвали центр и часть правого фланга, отбросив русских к большому лесу, находившемуся у них в тылу. Генерал отправился тогда к своему резерву, чтобы направить его по Санкт-Петербургской дороге за правым флангом неприятеля; но прежде чем это движение состоялось, произошёл случай, вызвавший в тылу наших войск довольно большой беспорядок. Кавалерийский полк русской гвардии, состоявший из кавалергардов и драгун, бросился между левым флангом 8-й дивизии и правым флангом дивизии кирасир Думерка, проследовал некоторое время поодиночке через болота, чтобы достигнуть равнины, где находилась наша бригада лёгкой кавалерии, и произвёл на неё такое впечатление, что она сделали полуоборот, не осмелившись атаковать его. Эта бригада, состоявшая из трёх полков, правда, слабых и сформированных из конскриптов, несмотря на все усилия её командира (генерала Корбино), чтобы её удержать, в беспорядке бросилась на большую батарею II-го корпуса, и помешала ей стрелять; тогда как, если бы она приняла немного влево, она оказалась бы под защитой дивизии кирасир, в чём она не имела даже нужды, так как один единственный залп этой батареи, которая имела более тридцати орудий, тотчас остановил бы неприятеля и отбросил бы его туда, откуда он появился.

Главнокомандующий в этот момент возвращался из центра на левый фланг своей армии, чтобы двинуть его вперёд, так как он не был больше нужен в качестве резерва; он находился позади бригады Корбино на дороге из Невеля, возле вершины Спасского озера. Предвидя беспорядок, который мог возникнуть из-за этого смятения, хотя приближался конец боя и день подходил к концу, он тотчас послал к батарее ІІ-го корпуса полковника Колонжа, чтобы велеть обстрелять ядрами бригаду лёгкой кавалерии, чтобы заставить её демаскировать фронт этой батареи, или атаковать полк русской гвардии. Было ясно, что эта бригада была охвачена паническим страхом, поскольку она не осознавала всех выгод, вытекавших для неё из её численного превосходства и прочности её позиции. Противник мог достичь её только… пробираясь поодиночке по извилистым тропинкам среди болотистой и лесистой местности. Так как опыт показал мне, что войска, охваченные подобным страхом, можно излечить, только подвергнув их опасности, превосходящей ту, от которой они пытаются освободиться.

Филиппотё. Генерал Сен-Сир в сражении при Полоцке, 18 августа 1812 г.

Главнокомандующий послал в то же время своего адъютанта (капитана Лешартье) к дивизии кирасир, чтобы Думерк выслал часть её против русского полка. Сен-Сир находился тогда в маленькой одноколке (Wurst, briska), так как полученное накануне ранение не позволяло ему ехать на лошади; он следовал на небольшом расстоянии за полковником Колонжем, чтобы заставить стрелять батарею, которая не решалась последовать устному приказу, привезённому этим офицером. Прежде чем достичь её, он встретил бригаду Корбино, которая убегала от русских кавалеристов, когда часть их уже изрубила командующего баварской артиллерией и канониров батареи, у которой они захватили две пушки. Начальники не захотели стрелять, когда было время, подчинившись осторожности, излишней в столь тяжёлых обстоятельствах, поскольку они могли совершенно изменить положение наших дел, если бы панических страх распространился далее, и особенно если эта атака была бы продолжена, что случилось бы неминуемо, в случае, если бы она была результатом соображений неприятельского генерала, а не дерзостью русской гвардии. Застигнутая врасплох артиллерия ретировалась крупной рысью, частью по дороге к Полоцку, частью вдоль кладбища Святого Ксаверия, где главнокомандующий перед началом сражения разместил 100 человек [из 2-го баварского полка], чтобы предупредить все случаи такого рода.

Посреди этого беспорядка лошади, запряжённые в линейку, в которой ехал главнокомандующий, испугались и, опрокинув эту хрупкую повозку, потащили кучера среди зарядных ящиков артиллерии, которые спасались к Полоцку. Этот генерал очутился посреди одного неприятельского эскадрона, который вызвал весь этот переполох, и, благодаря почти непостижимому счастью, сумел добраться до оврага Полоты, крутые откосы которой в этом месте препятствуют спуску кавалерии. Офицер Главного штаба, остававшийся с ним, помог ему спуститься в овраг, и он направился к швейцарской бригаде, размещённой в резерве». Баварцы пишут, что Сен-Сир спасся, «благодаря темноте и потому что он благоразумно прикрыл рукой свою орденскую звезду».[174] Под эту атаку попал и раненый генерал Пуже, возвращавшийся в Полоцк.

По словам Репнина, в это же время «эскадрон капитана Авдулина атаковал 3-ю неприятельскую колонну, опрокинул её и, окружив её с помощью наших стрелков, полностью уничтожил; он взял в плен двух полковников, которые, будучи жестоко изрубленными, были оставлены на поле боя. В этот момент храбрый поручик Гусейнов был убит картечью. После этой атаки эскадрон кавалергардов перестроился, соединился с эскадроном конной гвардии, вместе с которым образовал 2-ю линию. Штабс-капитан Авдулин, который командовал эскадроном, и капитан Миронов из Каргопольского драгунского полка, который исполнял при мне функции первого адьютанта, особенно отличились в этом деле». Поручик кавалергардов С.П. Воейков был «убит наповал снарядом во время атаки». Одним из упомянутых полковников был Ф.А. Эпьяр де Колонж, который, «желая ободрить французские батареи, которые отступали, направился вперёд; он получил от казаков четыре лёгких сабельных удара по голове и один по левой руке»; по другим данным, он получил 7 сабельных ударов по голове, и русские посчитали его убитым. Также был ранен полковник С.Й. Комо де Шарри, который вспоминал: «Ядро вырвало кусок сапога моей левой ноги, пробило мою лошадь, ударило в мою правую ногу и раздробило её ниже лодыжки».[175]

Атака кавалергардов в сражении при Полоцке, 18 августа 1812 г.

Репнин пишет, что упомянутые кавалерийские атаки остановили противника и «позволили нашей пехоте и нашей артиллерии исполнить предписанные им движения. Между тем, два батальона Тенгинского полка, поддерживая своих стрелков, всё ещё боролись с неприятелем». Тогда Балк приказал Репнину «выслать для их прикрытия полковника Ершова с двумя эскадронами гвардейских кирасир. Противник, который направился назад, силился нас обойти, направив длинную колонну кавалерии к лесу. Два гвардейских эскадрона были выдвинуты вперёд, чтобы предотвратить это намерение, тогда как полковник Ершов с эскадронами гвардейских кирасир майора Карского и майора Семеки, сделав поворот по-трое направо, преградил путь неприятельской колонне. Затем, повернув фронт, они устремились с саблями наголо на колонну, состоявшую из отборных конных егерей и улан. Они были опрокинуты и галопом бросились на батарею».

Командир 7-го конно-егерского полка А.Р. де Сен-Шаман вспоминал: «Мой полк был задействован вечером и провёл удачную атаку на стрелков русской пехоты, численностью около 1.500, которые все были убиты или захвачены в плен; но, встретив затем несколько эскадронов русских кирасир, мы отступили в величайшем беспорядке почти до Полоцка… Это дело было весьма печально для нашей бригады, так как 20-й конно-егерский и 8-й уланский пострадали ещё больше, чем мой полк; я избежал там величайшей опасности».[176]

По словам Репнина, «поручики Вилламовиц, князь Шаховский, корнеты Валецкий и Окунев оказались там первыми, и пятнадцать пушек попали в руки победителей, из которых две были немедленно увезены под эскортом к командующему корпусом. Из-за недостатка войск и упряжек другие были оставлены на поле боя, после того как орудия были заклёпаны, а их лафеты приведены в негодность». Дибич также указал, что «два эскадрона кирасир Императора и Императрицы под командой майора Семеки захватили пятнадцать орудий, но из-за отсутствия упряжек они смогли увезти только две пушки». Витгенштейн же написал несколько иначе: «эскадрон кавалергардский кинулся на колонну конных егерей, и опрокинув, преследовал их до самого города; два эскадрона же лейб-кирасирских В.И.В. и Е.И.В. полков и Гродненский гусарский эскадрон ротмистра Дяткова… бросился на остальную неприятельскую кавалерию и на батарею и, прогнав первую, кирасиры овладели 15-ю батарейными французскими орудиями, из которых по недостатку лошадей и упряжи и по причине многих рвов нас разделявших увезли только две, а остальные, заклепав и испортив лафеты, принуждены были оставить на месте».

Дибич пишет, что кирасиры майора Семеки «преследовали кавалерию, которую они опрокинули, до предместьев Полоцка. Они обрушились на кирасир Думерка в момент, когда эти кирасиры выходили из пригорода, и увлекли их за собой. Тогда в городе воцарил величайший беспорядок. Войска, артиллерия, обозы устремились к мосту на Двине. Но баварский резерв выдвинулся во время, Семека ретировался в хорошем порядке и вновь занял позицию, которую занимал перед своей атакой». По словам Витгенштейна, «сия храбрая кавалерия преследовала неприятеля до предместья города, где и опрокинул майор Семейко неприятельских кирасир, вышедших из города на подкрепление бегущему неприятелю; замешательство в оном было чрезвычайное, войска, артиллерия и обоз бросились в беспорядке на мосты, где даже часть последнего потопили, но подоспевшая баварская пехота, а особливо выгодное местоположение Полоцка не позволили храброй нашей кавалерии воспользоваться далее нашими выгодами».

Ф.А. Чирка. Преследование конногвардейцами французских конных егерей под Полоцком, 18 августа 1812 г.

По словам Дибича, «два эскадрона кавалергардов и конной гвардии отделились от кирасир Семеки в момент разгрома неприятельской кавалерии и обратились на колонны французской пехоты, которые находились возле батареи. Они изрубили эти колонны и вновь вернулись затем в линию». Сен-Сир же уверял, что «те из кавалеристов, которые последовали за артиллерией по дороге вдоль кладбища, были остановлены огнём в упор, произведённым пехотой, помещённой в засаду за его стенами. Другие кавалеристы, которые преследовали отступавшую артиллерию к городу, были атакованы 4-м кирасирским полком под командой генерала Беркхейма, которого адъютант Лешартье побудил двинуться в атаку на противника, не дожидаясь, как он сначала хотел, приказа генерала Думерка, занятого в тот момент отражением атаки на дороге из Дисны, где был наш крайний левый фланг». Д’Альбиньяк писал, что «дивизия кирасир слишком выдвинулась влево, чтобы преследовать неприятеля на дороге из Белого и чтобы поддержать хорватов и бригаду Кастекса. Следовало оставить в центре, по меньшей мере, один кирасирский полк». Эльзасец Беркхейм с 4-м кирасирским полком «сумел изрубить большую часть русских драгун и гвардейцев, которые вынудили войска Корбино ретироваться».[177] Как видим, противники по-разному — каждый в свою пользу — описали окончание кавалерийских атак.

Тем временем Сен-Сир «направился к швейцарской бригаде, размещённой в резерве и ожидавшей приказа, чтобы двинуться вперёд. Генерал, который ей командовал, не осмелился приказать ей выдвинуться на край оврага, хотя она находился очень близко, и одного только её появления было бы достаточно, чтобы остановить противника». Несколько иначе эти события описал лейтенант 2-го швейцарского полка С. Хирцель. Русские кавалеристы опрокинули французских конных егерей и вместе с ними бросились на французскую батарею; «последняя не рискнула стрелять, чтобы не попасть в своих людей, поэтому русские драгуны прибыли к ней в то же время, что и беглецы, и изрубила канониров у их пушек. Этот успех ещё больше ободрил неприятеля; один полк бросился за другим и, таким образом, помешал батарее на земляных валах Полоцка вести огонь. Казалось, весь армейский корпус был близок к истреблению, так как его охватили беспорядок и панический страх, но 2-й швейцарский полк, ещё остававшийся неподвижным, представлял из себя стену, ощетинившуюся штыками. Он одинаково угрожал смертью друзьям и врагам, если бы те продвинулись ещё на несколько шагов, так что наша бригада, не производя выстрелов, вынудила всех их вернуться на дорогу, по которой они пришли».

По словам Маага, отступавшие французы «вперемешку с русскими наткнулись на пехотную бригаду Кандра, то есть на 1-й и 2-й швейцарские полки. Они находились в очень скверном положении, так как, если бы они открыли огонь, то под него попали бы не только русские, но и бегущие французские подразделения. Поэтому они решили остаться стоять с ружьями в руках и держать удар. Град картечи, хотя и доносился до них, но, благодаря позиции обоих полков, пролетал у них над головами. Быстрое движение положило конец неприятному положению: французский кирасирский полк и несколько рот вольтижеров, среди которых также рота 3-го швейцарского полка, прибыли на помощь. В тот же момент полк встал возле Полоты, чтобы охранять ведущий через реку мост. В это время галопом прискакал генерал Аорансе, начальник штаба корпуса, чтобы повести его в огонь».

Шаллер уточнил, что Лорансе «прискакал галопом в этот критический момент, чтобы встать во главе 3-го швейцарского полка, который охранял мосты на Полоте; он велел построить его в сомкнутую колонну и повёл в огонь под командой полковника Авизара… Граффенрид в одно мгновение соединил свои рассеянные посты; беглым шагом он прошёл сквозь беглецов из бригады Неро, гонимой и подавляемой неприятельской кавалерией. Эта стремительность, соединённая с хорошим порядком в движениях, внушили почтение неприятелю; французские солдаты воссоединились у своих знамён и взяли назад свои пушки. Блестящая атака 4-го кирасирского из бригады Беркхейма обратила русских в бегство. 1-й и 2-й швейцарские полки, поставленные в резерве… были вынуждены взять оружие в руки, в опасении быть снесёнными французскими войсками, которые прибыли к их укреплениям вперемешку с русскими, но своим хорошим самообладанием они помогли остановить поток беглецов и, таким образом, заслужили похвалу дивизионного командира».[178]

А. фон Эшер. Вольтижеры 1-го швейцарского полка, 1812 г.

Фабри писал, что из-за отсутствия французских источников, «мы совершенно не знаем, что происходило на французском левом фланге, где находились бригады Амэ и Кастекса». Он не совсем прав, так как эти события кратко описали Калоссо и Марбо; другое дело, что их рассказы не во всём достоверны. Калоссо пишет, что «место, изначально предназначенное для нашей бригады, находилось на нашем крайнем левом фланге, напротив отряда русской кавалерии, расположенной на позиции вместе с конной артиллерией. Складка местности скрывала нас от их взоров. По данному сигналу двадцать третий [полк] пришёл в движение и по-одному “Вперёд в бой галопом (en avant en bataille au galop)” построился в боевой порядок на виду у неприятеля. Русская батарея открыла огонь”. В этот момент Калоссо едва не был рассечён надвое ядром.

Марбо уверял, что при первом же пушечном выстреле “на левом фланге нашей армии, в лугах, тянущихся вдоль Двины”, бригада Кастекса помчалась навстречу русским эскадронам. “Луг был достаточно обширен, чтобы на нём могли разместиться два сражающихся полка. 23-й и 24-й конно-егерские полки шли фронтом… 24-й полк, расположенный слева от меня, находился против полка русских драгун. Мой полк стоял против казаков конной гвардии, которых можно было узнать по красному цвету их курток… Кастекс скомандовал атаку, и вся бригада двинулась на русских. В первый же момент 24-й полк пробил линию драгун. Мой полк испытал со стороны гвардейских казаков большее сопротивление», поскольку они были вооружены длинными пиками.

Калоссо рассказывал: «Мы построились галопом слева от двадцать третьего. Тогда наша артиллерия ответила. Я находился на своём месте замыкающего, позади первого взвода роты. Капитан призвал меня, чтобы дать приказ относительно заводных лошадей. Возвращаясь на своё место, я проезжал возле Монжена, марешаль де ложи на правом крыле эскадрона, который предложил мне водки». Калоссо остановился, но тут же увидел, как ядро рикошетом летит в их сторону; оно оторвало Монжену руку и убило наповал бригадира Праделя, стоявшего позади во втором ряду. «Некоторое время спустя бригада предприняла атаку против батареи и эскадронов гусар, которые её обороняли. Их первый ряд был вооружён пиками. Случай чрезвычайный, это был первый раз, когда мы видели их на войне. Мы захватили несколько пушек, порубили гусар и преследовали их по дороге к Дриссе».

Когда произошла атака русских кирасир, Кастекс прекратил атаки, но затем казаки «вновь бросились в атаку и яростно накинулись на мои эскадроны, а гродненские гусары тогда же атаковали 24-й полк». Впрочем, эта атака была отбита, вскоре на помощь Кастексу прибыл Корбино, и обе бригады оттеснили русских кавалеристов. 23-й полк потерял 8–9 чел. убитыми и около 30 были ранены. Д’Альбиньяк уверял, будто «несколько эскадронов 7-го и 14-го кирасирских полков атаковали русскую кавалерию на правом фланге», но других подтверждений этому заявлению нет. Сен-Сир в рапорте отметил, что «генерал Мерль с частью своей дивизии с большим умением отразил атаку, которую противник произвёл на наш левый фланг… Хорваты, поддержанные частью кавалерии генерала Кастекса, отличились в этой атаке».

Витгенштейн писал: «Столь же не удачно было покушение неприятеля против 23-го егерского полка, составляющего самый правый фланг мой и прикрывающего дорогу на Дисну; наступая на оный пехотою и конно-егерским полком, он с начала получил некоторые выгоды, но действием подоспевшей конной роты № 1 остановило успехи его; Гродненского гусарского полка подполковник Силин, бросившись с 3 эскадронами на французскую кавалерию, опрокинул оную и истребил большую часть». По словам Яшвиля, «конная рота № 1 под командой подполковника гвардии Сухозанета, который находился напротив Двины на крайнем правом фланге, выдвинул свою батарею и занял дорогу из Дисны, угрожал этим движением позиции неприятеля и воспрепятствовал ему обойти дорогу из Гамзелево, остановив его переход возле устья Полоты. Эта батарея до такой степени дезорганизовала неприятельские колонны своим умелым действием», что тем способствовала храброму ротмистру Кемпферту, который с двумя эскадронами Гродненских гусар атаковал французских конных егерей, «привёл их в состояние чрезвычайного смятения и убил у них большое число людей». Генерал особо похвалил поручика Хюне и прапорщиков Человского и Сухозанета, каждый из которых командовал двумя орудиями.[179] Как обычно бывает, обе стороны приписали себе успехи в этих стычках…

Между тем, Вреде выслал «Зибайна с его бригадой и половиной батареи Графенройта, чтобы поддержать генерала Леграна», а сам с бригадой Рагловича «сделал движение вправо, чтобы ещё более поддержать генерала Леграна». «Атака колонны неприятельской кавалерии на французскую артиллерию вынудила генерал-майора Зибайна отойти назад с 1-м линейным полком, чтобы спасти французскую артиллерию. 9-й линейный полк под водительством майора графа Изенбурга продолжил живо преследовать неприятеля». Вскоре В. Изенбург был тяжело ранен пулей, и атакующих возглавил старший в полку капитан Ф. ван дер Монден.

Рапорт 1-го полка гласит: «Смелой атакой противник внезапно отбросил всё левое французское крыло в величайшем беспорядке до предместъев Полоцка; он угрожал нам с фланга и с тыла. 1 — й батальон получил приказ, вместе с батареей Графенройта как можно быстрее обрушиться на левый фланг противника»; он прибыл в самый критический момент. 2-й батальон полка также прибыл вовремя и «сформировал каре, чтобы помешать кавалерии, которая приблизилась, захватить эту батарею». Тогда кирасиры повернули влево, «чтобы захватить батарею из 4 французских 12-фунтовых пушек, уже захваченных казаками; канониры частично были убиты или взяты в плен. Благодаря нашему быстрому движению, мы добились успеха: не только французская батарея, но также многие пленные были освобождены; очень эффективно поддержанный храброй батареей Графенройта, я вырвал у противника все преимущества, достигнутые на левом крыле, и вынудил его к быстрому отступлению». По словам баварцев, «французский полковник, который командовал этой батареей и перед тем напрягал все силы, чтобы её спасти, не мог найти достаточно слов, чтобы выразить свою благодарность и свою радость генералу и двум его батальонам».

Командир 2-го батальона 8-го полка писал: «Вечером я ещё возглавлял батальон, когда неприятельская кавалерия проникла возле колонны, которую генерал Зибайн ей противопоставил; вместе с ним я прикрыл батарею капитана Графенройта, против которой двинулся неприятель». Графенройт отметил, что «между 7 и 8 часами русской кавалерии удалось глубоко врезаться в левое крыло; она захватила тринадцать французских орудий и отбросила французские войска» до Полоцка. «Я выдвинулся в этот момент и открыл по противнику столь жестокий огонь, что его движение было частично остановлено ещё до того, как наступление генерала Зибайна с двумя полками вынудило его отступить». В дневнике он записал: «Я стрелял так бысто, как только мог, чтобы скрыть малое число своих орудий. Темнота скрыла нашу слабость; едва наше подразделение атаковало, как мы заметили затишье и сразу затем отступление русских».

1-й батальон 8-го полка и 4-й полк прогнали русских до опушки леса, а Раглович уверял, что баварцы оттеснили русских «до полульё вглубь леса, и этот прекрасный день был полностью выигран со стороны баварцев». Полковник 7-го полка писал, что «1-й батальон выделил половину своих стрелков на фланг на оконечности леса, чтобы удерживать противника вдали. Между тем три батальона двинулись колонной в лес; вечером все они вместе с 1-м батальоном держались на опушке леса. Постоянно двигаясь вперёд, они достигли, таким образом, той точки дороги, где вечером 16-го 4-й батальон лёгкой пехоты имел дело с неприятелем». Вреде уверенно заявлял, что «к 8 часам вечера армия одержала полную победу над неприятелем».

Репнин писал, что «бой длился с 4 часов до 9 часов пополудни». По словам капитана Графенройта, бой закончился в 21 час, Беккере же уверял, что последнюю атаку он провёл в 22 часа. Командир 3-го лёгкого батальона получил через майора барона Ф. Графенройта приказ Вреде, собрать остатки батальона и других частей, а затем «занять позицию вместе с 4-м батальоном лёгкой пехоты и одним батальоном 4-го линейного полка и прикрыть на ночь поле боя». Капитан Сарториус, возглавивший как старший офицер 1-й батальон 8-го полка, соединил солдат различных полков, а вскоре через майора Графенройта получил приказ снова двинуться вперёд. Он продвинулся до леса, где соединился с частью 4-го полка, поступив под команду полковника Цоллера.

Полковник 3-го полка доносил: «В 9 ½ часов вечера, после того как огонь полностью прекратился на аванпостах, мои войска, состоявшие из небольших частей различных рот силой около 100 человек, были, по приказу майора Графенройта из главного штаба, сменены на этой позиции батальоном под командой майора Рюффа… Мы условились с майором французского 26-го полка, что он разместит свои пикеты справа, а я слева». Затем Валдкирх с двумя ротами отошёл отошёл на несколько сотен шагов назад, где соединился с солдатами 7-го полка и расположился биваками на ночь. Полковник 7-го полка сообщил: «Я получил приказ генерала Вреде, собрать войска и построить в линию, что и было исполнено следующим образом: я собрал полк, многие люди подполковника 4-го лёгкого батальона Теобальда присоединились к 3-му батальону. Майор Рюфф сформировал батальон, составленный из людей 1-го армейского корпуса; этот майор занял пост у сожжённых домов, находившихся на дороге, сбоку — 26-й французский лёгкий полк. Я разместился затем во второй линии со 2-й бригадой, примерно в 300 шагах позади». По словам Рагловича, «темнота ночи положила конец этой кровавой баталии… Вреде велел выразить войскам своё полное удовлетворение их храбрым поведением, и всеобщий крик: “Да здравствует наш добрый король!”, вырвавшийся из сердец баварцев, завершил этот день».

Ланглуа. Сражение при Полоцке, 18 августа 1812 г.

Увидев отступление своей кавалерии, Витгенштейн решил начать отступление. Бутурлин так объяснял его решение: «Российские войска с честью удержались на всех пунктах. Несмотря на то, граф Витгенштейн рассудил, что великое превосходство сил, выставленных против него неприятелем, не оставляло ему никаких видов к победе; почему и вознамерился продолжить отступление свое, дабы сблизиться с подкреплениями». Последнюю фразу повторяли все отечественные авторы, хотя Данилевский специально подчеркнул, «до какой степени были мы бедны войсками в этом краю».

Берг пишет: «Я узнал, что правый фланг всей линии уже отступил; между тем, видя, что вся наша артиллерия ретируется, я остался подождать ещё некоторое время, чтобы все пушки левого фланга были увезены на моих глазах; только тогда я медленно отступил до леса с Севским и Калужским и 1-м Сводным пехотными полками, обмениваясь выстрелами с неприятелем, который преследовал нас очень вяло». Антоновский вспоминал: «14 дивизия составляла наш правый фланг и защищала Псковскую большую дорогу. Она выдержала весь напор французов и мужественно устояла против усилий неприятеля занять дорогу — шагу не отдали своей позиции до самого почти вечера. В этом разе нельзя не отдать должной справедливости генералу Сазонову… На закате уже солнца 14 дивизия… стала отступать, но в совершенном порядке. За ними и наша батарейная рота… подполковника Мурузе, который, будучи обеспеченный в сподвижниках своих — 26-го полка егерях… смело стоял против неприятеля и тем способствовал защищать большую дорогу. С движением артиллерии подняли и нас на ноги. Едва мы только привстали, начали французы подчивать перекрестным огнем, а заметив отступление, устремили действия на дорогу, по которой мы ретировались, и, надо сказать, не совсем честно провожали — в затылок. Пока артиллерия наша проходила, мы стояли… Мы шли сзади всей дивизии и, чтобы не тесниться дорогою, приняли левее оной и у самой дороги шли опушкою. В это время подскакал полковник Сухозанет к полковнику Роту, умолял дать ему несколько своих егерей для усиления его артиллерии… Идя опушкою, мы и тут не избежали французских метких выстрелов — до самого поворота дороги они нас провожали. Наступил вечер, и все смолкло. Только в правой стороне, куда отступала 5-я дивизия, вырывались редкие ружейные выстрелы и, казалось, далеко от нас. Мы шли колонною по дороге с поникшей головой, не зная, чему приписать нашу неудачу».

По словам Властова, «батальон Павловского гренадерского полка и 1-й сводно-гренадерский батальон 5-й дивизии, которые продвинулись довольно далеко по дороге, указаннной им, были отрезаны в лесу; но эти войска штыками расчистили себе проход сквозь неприятеля и, опрокинув и вынудив скрыться в лесу две его колонны, соединились со мной. После этого противник не отваживался более меня останавливать. Я сохранил свою позицию до ночи» (перл!). Дибич писал, что ещё во время сражения «резерв и часть 5-й дивизии использовали сопротивление центра и левого фланга, чтобы отступить к Ропно, где граф Витгенштейн, который хотел поддерживать бой лишь настолько, насколько это было необходимо, назначил соединение всем войскам, которые не являлись частью авангарда. Приказы относительно этого резерва были отданы в самом начале сражения». Витгенштейн писал: «Авангарду же полковника Властова приказал я прикрывать дорогу из Полоцка чрез Покровку прямо на Белое, а авангард генерал-майора Гельфрейха остался в дефиле от Полоцка к Ропно в 2 в. от сего города. Сим кончилось сие кровопролитное и упорное сражение, в котором неприятель, действуя из 130 орудий почти в один пункт, надеялся разбить войска наши и отомстить первому корпусу за одержанные многократно победы».

«По прибытии к озеру Ропны, — вспоминал Антоновский, — наш полк и Гродненский гусарский остановились в боевом порядке… Дозволено развести огни, у которых, собравшись в кучку, офицеры грелись и рассуждали с прискорбием о невзгоде, повстречавшейся с нами нынешний день… Некто из офицеров сказал: “Все, что ни делается — к лучшему; вперед будем вести себя осторожнее против неприятеля”. Всю ночь мы простояли, не выпущая из рук ружей; на сей раз стали осторожнее. Но торжествующий неприятель не беспокоил и себя и нас. Он не сделал ни одного выстрела в продолжение ночи. Таким образом, несчастное для нас 6 число августа окончили».

Союзники не имели сил преследовать отступавших. Сен-Сир вспоминал, что «бригада Кандра из дивизии Мерля выступила вперёд, чтобы поддержать четыре батальона, которые Сен-Сир направил в лес, чтобы преследовать неприятеля по дороге к Белому; но мы узнали, что эти четыре батальона, изнемогая от усталости, заночевали у опушки леса, будучи не в состоянии двинуться далее. Таким образом, генералы верно судили накануне о состоянии своих войск, так что, хотя и оставшись победителями, мы не могли воспользоваться всеми плодами победы». Д’Альбиньяк также посетовал: «Если бы могли её преследовать, эта армия была бы уничтожена; она ретировалась по единственной дороге в лесу, протяжённостью пять больших льё; но войска 2-го и 6-го корпусов были настолько изнурены голодом, маршами и контрмаршами, что было невозможно заставить их идти так далеко».

В этой связи Фабри резонно заметил, что именно теперь был прекрасный случай употребить кирасирскую дивизию Думерка, но такового приказа не последовало. Сен-Сир, видимо понимая, что такой упрёк может быть высказан ему, в мемуарах среди прочих совершённых ошибок назвал «недостаток координации кирасирской дивизии с четырьмя пехотными дивизиями». Д’Альбиньяк также заметил: «Если бы дивизионный генерал кирасир оказал большее содействие и лучше понимал движения, последствия этой баталии были бы более значительными». Похоже, что Марбо не зря назвал генерала Думерка «весьма посредственным офицером».[180]

«Поле боя, — писал Майлингер, — было покрыто убитыми и ранеными с обеих сторон; особенно плотно они лежали вокруг поместья, где вечером теснились главные массы. Борьба длилась с 5 до ½ 10 часов, то есть всего 5 ½ часов. Едва ли когда-нибудь в прежних и последующих сражениях на таком узком пространстве, около ¾ часа в длину и ½ часа в глубину, непрерывно и смертоносно действовало столь огромное число из более чем 200 орудий. При этом почти постоянно стояли глаза в глаза… В оба дня противник сражался с редким мужеством и величайшей уверенности в своей силе и превосходстве. Тем удивительней кажутся хладнокровная выдержка, спокойствие и полная самоотречения храбрость ѴІ-го корпуса”. Из-за такого крайнего ожесточения и упорства противники понесли весьма существенные потери. Баварцы, которые задействовали только 4 бригады, оставили на поле боя 118 офицеров и 1.161 солдата; из них было убито 15 офицеров и 129 нижних чинов (то есть 1 офицер на 8 солдат), ранено 103 офицера и 1.032 нижних чина (1 офицер на 10 солдат). Грубер писал, что потери составили 75 офицеров и 1.378 солдат.

В ведомости, составленной 21 августа начальником штаба баварского контингента подполковником Й. Палмом, приведены следующие данные о потерях корпуса за 16, 17 и 18 августа.

Данные о потерях из ведомости Й. Палма

Таким образом, общие потери баварцев составили 101 офицер и 1.536 нижних чинов.[181]

Фёльдерндорф заметил, что «потери среди офицеров кажутся непропорционально большими по сравнению с рядовым составом. Однако ещё до сражения число рядовых солдат было непропорционально мало к состоявшим в рядах офицерам. Некоторые роты вступили в бой, имея менее 30–40 человек под ружьём. 1 — й линейный полк в своих 12 ротах насчитывал только 240 ружей; 10-й — только 350; 4-й лёгкий батальон — лишь 280, 6-й лёгкий батальон — не более 300, в то время как во всех этих подразделениях офицеры имели почти полный комплект».[182] К тому же, баварские офицеры повсюду должны были стоять во главе, особенно когда опасность была самой большой, чтобы совершенно измученных лишениями и напряжением баварских солдат воодушевлять своим примером». По словам Хайльмана, «многие роты имели едва по 30–40 ружей, или от 11 до 12 рядов, некоторые даже направили в огонь лишь 6–7 рядов. На это небольшое число личного состава в большинстве рот приходилось 2–3 офицера, не считая многочисленного генерального штаба и адъютантов. К тому же, русские снайперы уверенно отстреливали баварских офицеров с их блестящими серебряными кольцами на воротниках, которые при атаке всегда шли далеко впереди войск».[183] Из числа штабных были ранены первый и второй адьютанты генерала Деруа, подполковник барон Ф.Й. Хертлинг и обер-лейтенант барон Л. Добенек, капитан барон Фёльдерндорф, капитан-инженер К. Хацци, ординарец капитан Турн унд Таксис.

У французов был ранен генерал Валантен, из полковников убиты Майо и Обри, ранены Ардио и Вимпфен (вскоре уволен со службы).[184] Всего войска 2-го корпуса потеряли около 1200 чел.[185] Сен-Сир уверял, что его войска захватили 1200–1500 пленных и 14 пушек. Вреде считал, что русские потеряли 4 тыс. убитых и раненых, а за два дня сражения — 9 тыс. чел. Д’Альбиньяк писал, что «следующим утром стали видны огромные потери, которые понёс противник; они могли достигать 10.000 человек. Французская армия потеряла, по меньшей мере, 4.000 человек; она была в таком расстройстве на следующий день, 19-го, что при сообщении о том, что будет новая атака, смогли собрать лишь остатки батальонов: под ружьём находилось, наверно, 10.000 человек».

Дибич считал, что «русские потери в этот день составили немногим меньше 3.000 человек выбывших из строя и шесть пушек. Были ранены генералы Берг, Казачковский и Гамен. Противник потерял около 5.000 человек и два орудия». Витгенштейн заявил, что «неприятель убитыми и ранеными потерял против нас конечно в трое», а «в плен взято нами: 2 подполковника, 15 обер-офицеров, до 500 нижних чинов и 2 орудия». В другом рапорте он указал, что «во время преследования от Свольны, и в сих двух сражениях взято: 15 обер-офицеров и 3.201 нижних чинов», но признал, что «с нашей стороны урон так же не мал; подбито 7 орудий, которые ими во время сражения увезены». Богданович определил русские потери в 5 ½ тыс. чел. По более точным подсчётам Поликарпова, у русских были убиты 10 офицеров и 646 нижних чинов, пропали без вести 5 офицеров и 1304 солдата, ранены 3 генерала, 85 офицеров и 2.569 солдат; всего 4.649 чел.[186]

Российские генералы в донесениях с гордостью подчёркивали, что их войска удержали свои позиции до конца сражения и отступили лишь ночью. Но их подчинённые воспринимали произошедшее как явную неудачу; «мы не взяли Полоцка и отступили от него невыгодно — это достойно сожаления», — писал Антоновский. Отечественые историки старались обойтись без оценок двухдневного сражения, лишь Бутурлин высказался о сем предмете. Говоря о Сен-Сире, он подчеркнул: «Справедливость требует заметить, что распоряжения его соображены были с совокупностью и силою, и что только одна удивительная стойкость россиян воспрепятствовала ему одержать совершенную победу… Однако ж можно укорять французского полководца, что оставил в бездействии пехотную дивизию генерала Мерля, между тем как переведши ее чрез речку Полоту, ниже левого фланга россиян, он не только мог обойти их левое крыло, но и действовать в тыл центра; а сие непременно дало бы решительный оборот всему делу». К. Остен-Сакен унд фон Райн считал, что Сен-Сир потому не использовал свой успех, что переоценил силы своего противника.

Эта ситуация напоминает исход Бородинской баталии, где русская армия устояла под напором наполеоновских войск, но затем отступила и сдала Москву. Поэтому даже если Первое Полоцкое сражение и считать «боевой ничьей», то в ближайшей перспективе оно «сыграло на руку» наступающей стороне, обеспечив её северное крыло. Э. Марко де Сент-Илер обоснованно считал, что «бой при Полоцке можно отнести к числу наших побед, так как в ходе этого сражения был обеспечен левый фланг нашей армии».[187] Следует подчеркнуть, что Витгенштейн не достиг своей цели (вытеснить противника из Полоцка на левый берег Двины), тогда как Сен-Сир добился того, чего хотел при тогдашнем состоянии своих войск — оттеснить неприятеля, чтобы дать им возможность отдыха и расширить пространство для проведения фуражировок. Правда, успех этот был относительным и, к тому же, не вполне соответствовал тому, чего желал Наполеон.

«Отдых, в котором нуждалась армия, был ей обеспечен, — констатировал Сен-Сир, — она могла в полной безопасности запасаться провиантом и восстанавливать свои силы, так как неприятель удалился по направлению к Дриссе». Лежен покинул Полоцк в тот же день и, проделав более ста льё, 20 августа прибыл в Смоленск с донесением императору о трёхдневном сражении. Сен-Сиру эта победа принесла маршальский жезл. Среди особо отличившихся он назвал генералов Леграна, Вреде, Деруа, Рагловича и Обри, «который с большим отличием управлял артиллерией II-го корпуса», а также начальников штабов 2-го и 6-го корпусов. Сен-Сир по достоинству оценил героическое поведение баварцев и известил об этом императора, который упомянул о них в 14-м бюллетене “Великой армии”. В числе особо отличившихся Вреде назвал генералов Винценти, Беккерса, полковников Спауера, Хабермана и Деруа, подполковников Буттлера, Манна и Баха, а также капитанов Готтхарда и Графенройта, батареи которых действовали в оба дня сражения и выпустили наибольшее количество снарядов. Вреде просил короля присвоить чин майора капитанам А. Турн унд Таксису, барону А. Гумпенбергу, барону В. Хорну, А. Эдлингеру и К. Хацци, а князю К. Оттинген-Шпильбергу — чин капитана.

Наполеон послал в распоряжение Сен-Сира 120 наград, из которых половину получили баварцы. Обычно пишут, что император приказал выдать на каждый баварский полк по 7 крестов ордена Почётного легиона. По более точным данным, 6-й корпус получил 81 крест ордена Почётного легиона, которые были распределены следующим образом: штаб — 4, инженеры — 3, артиллерия — 10, 1-й пехотный полк — 5, 2-й — 5, 3-й — 5, 4-й — 4, 5-й — 5, 6-й — 4, 7-й — 5, 8-й — 4, 9-й — 4, 10-й — 5, 11-й — 3, 1-й лёгкий батальон — 3, 2-й — 1, 3-й — 3, 4-й — 2, 5-й — 3, 6-й -2, санитарная служба — 1. Кроме того, баварский король Максимилиан-Йозеф выделил хирургам и медикам 4 золотые и 15 бронзовых баварских медалей. Орденами были награждены, в частности, полковник Колонж, в 7-м полку майор Мерц, лейтенант Хаусман и юнкер К. Сарториус, исполнявший функции фельдфебеля и получивший тяжёлое ранение в голову. 27 августа Наполеон произвёл Деруа в графы империи и назначил ему дотацию в 30 тыс. франков, «передаваемых вашим детям»; он также передал ему «аттестат на 6.000 франков пенсии для графини Деруа». Поручик Н.А. Окунев, будущий военный историк, отмечая высокие боевые качества баварцев, подчеркнул: «Я имел случай убедиться в этом в сражении при Полоцке, и могу сказать, что баварская пехота одна из самых храбрых в Европе».[188]

Сообщив императору о произошедшем сражении, Витгенштейн завершил свой рапорт следующими словами: «Чрез частые и жестокие дела с неприятелем, корпус мне вверенный, совершенно ослабел, в котором ныне… не более под ружьем находится как 17.000 чел., а особливо в офицерах недостаток велик. С сим малым числом не решаясь атаковать неприятеля, засевшего в своих укреплениях, что стоило бы большой потери людей, считая полезнейшим, оставя авангард свой пред Полоцком… наблюдать так же и за движением Магдональда; мне не остается более ничего теперь делать как привести себя в оборонительное положение». На другой день он известил Эссена, что проведённые им 8 боёв стоили ему больших потерь, особенно в офицерах, «моя кавалерия разрушена и почти без офицеров».[189]

Утром 19 августа победоносное войско уже стояло под ружьём на поле боя. Вреде издал приказ по «1-му и 2-му королевским армейским корпусам», в котором говорилось, что из-за ранения Деруа он принимает «главное командование над 19-й и 20-й дивизиями». Баварская пехота сохранила деление на 2 дивизии, которыми теперь командовали генералы Зибайн и Беккере. Командовать артиллерией корпуса до выздоровления Колонжа был назначен подполковник Цоллер, а артиллерией 19-й дивизии — капитан Берхем. Два артиллерийских парка были сведены в один под командой майора Ф. Доува. В тот день от полученных ран скончался полковник Вреден.

Врачи и хирурги приступили к своей работе с лежавшими повсюду на поле боя ранеными, имея очень мало необходимых для этого средств. Остаток дня был заполнен печальным занятием — перевозкой раненых с поля боя на перевязочные пункты. Из-за нехватки рук нечего было думать о захоронении убитых. Поэтому тела лежали не погребёнными как на поле боя, так и на улицах Полоцка и во дворах госпиталей; они разлагались и отравляли воздух, увеличивая число жертв. Капитан 4-го швейцарского полка Г. Шумахер вспоминал: «Дома и церкви в Полоцке были полны ранеными. К несчастью, из-за недостатка помощи и вследствие большого количества раненых уход за ними не мог быть достаточно хорошим, и большинство из них умерло там… 20 августа я был назначен, чтобы на следующий день следить за погребением убитых на поле битвы… Для этой тяжёлой работы я нарядил сто русских пленных, которые с лопатами и заступами должны были работать под присмотром сотни наших вооружённых солдат».

Сен-Сир считал свои войска слишком измотанными, чтобы предпринять наступательное движение, и велел им раскинуть бивак ближе к городу. 4-й баварский полк выслал 2 патруля, каждый из 1 офицера и 12 солдат, один на Невельскую, другой на Себежскую дороги. 10-й полк выдвинул патрули, силой по 1 офицеру и 15 солдат. 3-й батальон лёгкой пехоты выслал 2 патруля под командой унтер-офицеров по Невельской дороге. Патрули продвинулись на 4,4 км вперёд, но не встретили неприятеля, контакт с которым был полностью утрачен.[190]

Расход боеприпасов баварскими батареями 17 и 18 августа.[191]

* Schrotbiichsen — шрапнель?

Главные силы Витгенштейна в тот день отступили к Гамзелево. Поскольку местность между Полоцком и Дриссой не предоставляла никакой выгодной позиции для размещения всего корпуса, он «решил отступить до этой реки, чтобы устроиться там в укреплённом лагере, который мог бы прикрыть всю область… Резерв двинулся к Белому; там он нашёл 4-й батальон Могилевского полка и конную № 23 роту, которые шли из Пскова. Две линии главных сил были сведены в одну, по причине значительного сокращения войск, понёсших потери 5 и 6 августа. Авангард генерала Гельфрейха днём перешёл за дефиле Ропна, заняв его лёгкими войсками». «7-го августа, — пишет Антоновский, — мы также были на этом месте покойны и, хотя слышна была перепалка влеве, отдаленная от нас, но она происходила в 5-й дивизии. Пробыв у озера весь день, в полночь отступили». Авангард Властова «всё утро оставался возле корчмы Боровка и с наступлением дня отступил до Артейковичей из-за появления отрядов, которые противник выдвинул по Невельской дороге».[192]

8/20 августа «главная квартира І-го корпуса разместилась в Белом. Главные силы оставили Гамзелево и разместились возле Белого, резерв занял позицию у Сивошино. Французский авангард потеснил генерала Гельфрейха, тогда он отвёл свою пехоту, а затем свою кавалерию до Гамзелево. Дефиле Ропно было занято противником». Антоновский вспоминал, что солдаты арьергарда, устроив пикеты, “весь день отдыхали под тенью вековых елей и сосен… С закатом солнца, 3-й баталион 26 егерского полка в поддержание передней цепи послан на пикеты в резерв, а с полуночи мы снялись и продолжали свое отступление далее до деревни Белой”. Властов отошёл за Артейковичи, так как “его позиция впереди этой деревни не могла быть более пригодна для обороны после того, как Ропно было оставлено”.

Сен-Сиру необходимо было выяснить расположение противника, а также узнать о его намерениях. Он приказал выслать рекогносцировки по двум главным дорогам. Легран двинулся по дороге к Гамзелево, но шёл очень медленно и нерешительно, и вскоре остановился, не встретив противника. Вреде со 2-й бригадой 19-й дивизии, которой командовал полковник Цоллер, продвинулся на 2 часа пути по Невельской дороге, затем у Захарина повернул влево на дорогу, ведущую к Сивошино, и через несколько часов наткнулся на русскую заставу, которая после нескольких выстрелов немедленно отступила. Вреде следовал за ней некоторое время до болотистого ручья, мост через который был частично разрушен. Главные силы русских не были обнаружены, и Вреде вернулся на Невельскую дорогу, где вскоре получил приказ отвести бригаду на бивак.[193]

Между тем, Витгенштейн отвёл войска за р. Дриссу, где 9/21 августа приступил к укреплению позиции. Корпусная квартира разместилась в с. Соколищи-Эйсмонт. Дибич записал: «Главные силы заняли позицию на правом берегу Дриссы, возле Сивошино, где был намечен укреплённый лагерь. Резерв разместился возле Соколищ. Два авангарда, почти не потревоженные, соединились у Белого, в месте пересечения трёх дорог из Полоцка в Сивошино. Там они заняли весьма крепкую позицию на выходе из дефиле. После соединения генерала Гельфрейха с полковником Властовым, этому последнему было поручено командование авангардом. Ему оставили только четыре эскадрона Гродненских гусар, 24-й и 26-й егерские полки, две пушки батарейной № 14 роты и конную № 3 роту. Остальные войска авангарда были включены в состав главных сил.

Четыре поста были высланы в Подсеверье, Гомховшину, Подгорье, Артейковичи, один пост — на пересечении просёлочных дорог из Доньяры в Артейковичи, а последний — к Подбелицам. Фланги русской позиции также были освещены пикетами кавалерии, которые находились в Замшанах, Соколищах, Сухове и Дерновичах. Все эти посты высылали свои патрули как можно дальше. В случае атаки на Белое, авангард имел приказ оборонять свою позицию как можно дольше, а затем отступить к Боярщине, где главные силы и резерв собирались атаковать неприятеля в момент, когда он будет выходить из дефиле, которое находилось возле этого места». Витгенштейн написал Кутузову, что «нашел неудобность в позиции при с. Белом для занятия оной целым корпусом, а весьма выгодною для расположения там авангарда, который в оной должен прикрывать обе дороги, ведущие из Полоцка чрез Гамзелево и из Артейковичей в Сивошню и в Себеж и потому заняв вверенным мне корпусом позицию на правом берегу р. Дриссы», велел авангарду расположиться при Белом.[194]

Поскольку дивизионеры 2-го корпуса, особенно Легран (который имел надежду, после отъезда Удино получить командование корпусом) не проявляли особого рвения, чтобы исполнять приказы Сен-Сира, то он приказал Вреде продвинуться по Петербургской дороге, чтобы обнаружить главные силы русских. Тот поручил исполнение этого рискованного предприятия отряду генерала Зибайна (около 1800 чел.).[195] Для исполнения данной задачи, при полном отсутствии кавалерии, этого было, безусловно, мало; вскоре эта ошибка будет искуплена большими потерями. В тот день у Артейковичей, в 6 верстах от Белого произошла какая-то стычка, о которой известно лишь то, что в ходе её был ранен поручик гродненских гусар Краммер.[196] 6-й корпус в тот день насчитывал 10.276 чел. под ружьём, 8.284 чел. находились в госпиталях.[197]

«Авангардное сражение» при д. Белая

Дибич записал, что «Главная квартира І-го корпуса находилась в Соколищах. Часть главных сил разместилась возле Соколищи-Щит впереди резерва. Остальные оставались в Сивошино. Начали укреплять позицию возле Дриссы… Два эскадрона сводных кирасир, два конных орудия и три роты Сводного егерского полка заняли передовой пост в Грамоши. Этот пост прикрывал правый фланг русского корпуса и освещал дороги из Полоцка в Дриссу и Дисну».[198]

Д’Альбиньяк писал, что «Вреде оставил одну бригаду в Гамзелево, чтобы наблюдать дорогу из Лозовки и ту, которая вела в Невель; с другой бригадой он двинулся к Белому». Но баварские документы свидетельствуют, что во главе второго отряда стоял генерал Зибайн. По словам участника этой экспедиции Зайболтсдорфа, эта бригада «под командой временного командира полковника барона Штрёля в 1 час пополудни выступила с бивака перед Полоцком по Петербургской дороге; за ней последовала 3-я лёгкая батарея Халдера. Примерно в 1 ½ часах впереди Белой 1-й лёгкий батальон Гедони, который вместе с 6-м лёгким батальоном Да Роша составлял авангард, натлкнулся на неприятельские форпосты, после чего они отступили, постоянно перестреливаясь. Затем колонна двинулась дальше без серьёзного сопротивления к выходу из леса».

«10-го августа арьергард наш находился в Белом, — вспоминал Антоновский. — Перед обедом солдаты, купаясь в озере, нашли клад, именно — железные котлы по тому образцу, какие встречалось видеть у баварцев; они побросаны туда, вероятно, в ретираду после Клястицкого поражения… Выкупались прекрасным образом и запаслись котлами, которых более сотни вытащили из озера и роздали в полк. В 2 часа в передовой цепи началась перестрелка и час от часу становилась сильнее… и дело завязалось порядком. Весь арьергард вступил в сражение». Две роты 26-го полка были посланы «на подкрепление передовой цепи по правую сторону дороги».

Дибич писал, что «в четыре часа пополудни неприятель начал теснить наши посты, выдвинутые по дороге к Гамзелевой. Полковник Властов тотчас разместил отряд в лесу в двух верстах от Белого, чтобы прикрыть их отступление. Они отступили в полном порядке на позицию. Противник дебушировал вслед за ними по большой дороге». По словам Витгенштейна, «стрелки и фланкеры наши, нанеся неприятелю на всяком шагу урон, отступили по данному им повелению к нашей авангардной позиции, дабы неприятельские на оной встречать действием наших орудий, по приближению неприятельских колонн, находящимися в авангарде двумя орудиями батарейной роты № 14 и рассеяли по обеим сторонам дороги».

Зайболтсдорф пишет, что после выхода из леса баварцы обнаружили не очень широкую равнину, на другой стороне которой находилась возвышенность. «Вдоль высоты стояли русские, выгодно построенные, в середине — одна двенадцатифунтовая пушка, из которой они уже с большого расстояния обстреливали двигавшуюся по дороге колонну гранатами и в конце концов ядрами и картечью. Впереди у подошвы возвышенности скрывались позади кустарников неприятельские стрелки. Поскольку неприятельская картечь стала наносить серьёзный вред, генерал Зибайн велел 1-му лёгкому батальону двинуться в колонне вправо, 6-му — влево в лес и продолжить движение».

По русским данным, «неприятель тогда подвел так же свою артиллерию и, прикрывая оные по обеим сторонам дороги пешими колоннами, прикрытыми лесом, приближался более и более к позиции нашей; удачное действие батарейных орудий наших, которые полковник Властов подкрепил еще четырьмя колоннами, наносили неприятелю нарочитый вред, и остановили наступление оных». По словам Дибича, «тогда развернулась баварская артиллерия; их стрелки в то же время рассыпались в обе стороны. Две пушки 14-й роты ретировались назад, и четыре пушки 3-й роты начали своё действие. Их огонь вновь остановил массы, которые наступали по главной дороге».

В этот момент был смертельно ранен ядром в низ живота Зибайн и сразу после этого бездыханным рухнул с лошади Гедони. Зайболтсдорф пишет: «Полковник Шрёль, который теперь принял командование, немедленно отправился к правому флангу — батальону Гедони — и попытался из леса развернуться на небольшой равнине, чтобы занять позицию позади лежащего впереди кустарника, собственно, опушки леса. Поскольку неприятель не занял лежащий перед его левым флангом лес, полковник Штрёль велел капитану графу Куэну с батальоном Гедони спешно двинуться туда. Едва овладели этим лесом, как русские направились вновь захватить этот столь важный пункт. Бойкой атакой они вынудили капитана Куэна, весь батальон которого насчитывал чуть больше 100 человек, очистить пост. Сильный отряд казаков, который двинулся влево, бросился на отступавший слабый батальон и захватил в плен адьютанта лейтенанта Штульмюллера с 80 солдатами. Поскольку только что прибыла 1-я стрелковая рота І-го батальона [полка] Короля под командой капитана Аюнешлосса, полковник Штрёль смог оказать серьёзную помощь и поддержку отступавшим войскам.

Одновременно следующие роты І-го батальона Короля по мере прибытия занимали посты в кустарнике и перестреливались с противником, гораздо выгоднее расположенным. Батальон Ла Роша, который с самого начала двинулся влево и оттеснил неприятельских стрелков, присоединил свою стрелковую линию к І-му батальону. Капитан Бельц со своими стрелками попытался продвинуться к церкви, но вынужден был очистить захваченное пространство, так как из-за казачьей атаки батальон Гедони оказался слишком далеко позади его линии. При повторном наступлении капитан Бельц получил выстрел в колено и вынужден был передать командование обер-лейтенанту Роденштайну. Этот достойный офицер вскоре также пал, убитый выстрелом в голову. Столь же большие досадные потери понёс І-й батальон Короля из-за смертельного ранения достойных капитана стрелков фон Аюнешлосса, обер-лейтенанта барона Хааке и лейтенанта фон Тухера.

Тем временем прибыл ІІ-й батальон Короля, поначалу оставленный для прикрытия батареи Халдера. Выдвинувшись беглым шагом, он развернулся вправо и, поскольку І-й батальон передвинулся ещё правее, занял покинутую им рощу. Капитан фон Балиганд со 2-й стрелковой ротой был выслан в небольшие заросли слева, напротив холма, где стояла церковь. Теперь здесь завязался очень оживленный огонь стрелков и продолжался долгое время. Между тем майор граф Зайболтсторф, командовавший ІІ-м батальоном, заметил, что противник несколько пренебрег правой частью деревни Белая и показал лишь немного пехоты. Поэтому он посчитал, что нужно как можно быстрее использовать удобный момент, двинул свой батальон влево через дорогу, построил его в линию и бросился беглым шагом против деревни. Невзирая на упорное сопротивление неприятеля, который между тем собрался, передние дома были быстро захвачены штыковой атакой, в то время как 2-я стрелковая рота двинулась вперёд по дороге. Поскольку 1-я фузилерная рота Шмидта из 6-го батальона Да Роша далее слева захватила последние дома деревни, она была уже почти захвачена, когда внезапно из засады выскочили казаки и с диким криком “Ура” напали на рассеянно сражавшийся батальон».

По русским данным, «противник направил значительные силы на свой левый фланг. Скрыв своё движение под прикрытием леса, который находился перед русской позицией, они внезапно овладели нашим правым флангом». Антоновский пишет, что «с наступлением вечера сражение стихло, но баварцы, заметив, что находящийся здесь гораздо правее деревни фольварок оставался незанятым нашими войсками, вечерней темнотою пользуясь, вступили туда. Увидав я, из под горы такую дерзость и соображая по-своему, что эти соседи у деревни, занимаемой нами, будут впоследствии неприятны, собрал своих егерей и стройным порядком шел туда, чтобы выгнать во чтобы то ни стало… Из лощины вышел на гору, обратился прямо к фольварку. Но в это самое время, по чьему то распоряжению, эскадрон гусар летел во весь карьер и, не взирая ни на что, наскакал на егерей; некоторых смяли лошадьми и совершенно расстроили меня, ибо солдаты мои в разные стороны разбежались и пришли в беспорядок. Хотя гусарам и кричали, что они скачут на своих, но это нисколько не обратило их внимание».

Зайболтсторф, у которого при штурме деревни был отстрелен мизинец левой руки, «с величайшей быстротой собрал свои войска, рассеявшиеся при взятии деревни, образовал “Ежа”[199] и столь крепко отбил казаков, которые были уже у кончиков штыков, что они бросились в поспешное бегство, оставив множество убитых лошадей и личного состава. Капитан Доннерсперг из полка Короля, который вместе с капитаном Шмидтом уже пробрался во фланг и тыл неприятельского лагеря, из-за этой атаки на некоторое время увидел себя отрезанным от батальона, всё же смог благодаря своей решительности своевременно добраться до деревни, из которой он помог выбить казаков, чтобы затем соединиться со своим батальоном». После этого баварцы опять захватили передние дома и открыли огонь по русским, выстроенным возле орудий.

Антоновский писал, что «гусары стремглав неслись и подскакали к фольварку. Он был кругом обнесен палисадником. Неприятель расчел, что кавалерия им ничего не может сделать, заперли ворота и стали у палисадника поджидать нашу конницу, и, допустив их вплоть, открыли по ним убийственный огонь. Гусары видели, что предприятие их вовсе безрассудное — опрометью назад и опять на нас же наскакали». Несмотря на крики «Давите своих!», они вторично расстроили егерей.

Зайболтсторф писал о себе: «Между тем наступила ночь, так что неприятельские передвижения стали едва различимыми. Слабость батальона, вторичное появление казаков на левом фланге и всё ещё упорное сопротивление русских против каждого наступления в центре и на правом крыле, все эти обстоятельства вынудили майора очистить деревню, настоящий ключ позиции, и отойти на свою первую позицию». Антоновский уверял, что снова пошёл на штурм: «Я с ротою — правее, а другая рота приняла влево», чтобы «обойти фольварок и отрезать неприятелю нашему дорогу, и потом ударить с обеих сторон». Егеря открыли огонь, а баварцы «из-за надворного строения и палисадника» «сделали и по нас залпы и убрались тотчас из фольварка, а мы за ними, крикнув с обеих сторон “ура”, фольварок очистили, преследуя их». При этом «поручик Плотников пулею ранен в ногу, которую ему отрезали затем, что кость совсем перешиблена… Сверх того, довольно выбыло из строю и нижних чинов убитыми и ранеными».

Схема сражения при д. Белая

Витгенштейн писал, что противник «бросился с пехотными колоннами в находящуюся перед правым флангом нашим мызу Белую и, заняв оную, старался обойти правый наш фланг. Гродненского гусарского полка полковник Силин, узнав сие, кинулся с двумя эскадронами на неприятельскую пехоту, опрокинул и рассеял оную и в то же время бросился шеф 26-го егерского полка полковник Рот, со вверенным ему полком на штыки, завладел мызою и прогнал неприятеля совершенно в лес. Тогда приказал полковник Властов всему авангарду наступать вперед и удачным действием конной артиллерии в скорости опрокинул с центра неприятеля, который с поспешностью отступил к лесу».[200] «Несмотря на сбитый центр и левый фланг свой неприятель покусился, взяв пехотные колонны, обойти левый фланг наш. Но так как отступлением центра и левого фланга их, они остались слишком отделены, то подполковник Ридигер с одним эскадроном Гродненского гусарского полка и казачьим полком подполковника Платова 4-го, ударив им во фланг, опрокинули оные, положив большую часть на месте, взяв 3 офицеров и 60 человек рядовых в плен, а прочих рассеял и прогнал в лес, в котором неприятель по всей линии преследован был нашими стрелками». По другим данным, «Ридигер с двумя другими эскадронами Гродненского полка прогнал пехоту, обходившую наш отряд с левого фланга». Бутурлин считал ошибкой баварцев то, что они слишком растянулись на обоих флангах.

Зайболтсторф пишет, что «9-й полк под командой майора барона Фикка прибыл в момент отступления 11- го батальона Короля и прикрыл его от напора преследующего неприятеля своим наступлением по дороге». Хайльман заметил, что «из всех сообщений об этом бое 22 августа, а также из одновременных записок вытекает, что во время наступления лёгкая батарея Халдера странным образом находилась в хвосте бригады Зибайна, то есть двигалась с 9-м пехотным полком, который… прибыл на поле боя лишь поздно вечером. Поэтому участие батареи в бою ограничилось главным образом прикрытием отступления, которое бригада смогла совершенно спокойно совершить под прикрытием двух гаубиц, выгодно поставленных обер-лейтенантом артиллерии Карлом Вайсхауптом». Витгенштейн писал, что «после сего неприятель воспользовался наступающим вечером, отступал к Гамзелевой, будучи преследован нашими фланкерами и стрелками. Таким образом, кончилось сие авангардное сражение» и «русские аванпосты вновь заняли свои прежние места».

По словам Зайболтсторфа, «наступившая ночь препятствовала отважиться на второй штурм деревни с надеждой на успех. Поэтому полковник Штрёль выставил густую цепь форпостов и вновь занял одной ротой прежде оставленный лес на правом фланге. Ночь на 23-е прошла при постоянном патрулировании и окликах ведетов, стоявших едва в 50 шагах друг против друга. Многие казаки, которые осмеливались продвинуться слишком далеко вперёд по дороге, были сбиты с лошадей отличными стрелками капитана Балиганда. Противник, весело и радостно настроенный по причине удачного отражения нападения, всю ночь провёл под янычарскую музыку (Janitscharenmusik) и пение. Время от времени подобная музыка слышалась то издали, то приближаясь всё ближе и ближе, вероятно, чтобы вызвать у нас предположение, что постоянно прибывают новые подкрепления, каковые фактически прибыли к утру в значительном числе».

Витгенштейн особо похвалил «храброго и искусного полковника Властова, которой со свойственною русским неустрашимостью, уничтожил совершенно все покушения многочисленного неприятеля, состоящего из целой баварской дивизии под личным предводительством командира всех баварских войск генерала графа Вреде и принудил оные отступать более 7 верст. Потеря наша в сем сражении весьма мала и состоит убитыми и ранеными только 94 чел., неприятель потерял пленных 3 офицера и 120 рядовых, убитых и раненых более 500. В числе первых находится, по словам пленных, 1 полковник, в числе последних — командующий после смерти генерала Деруа 1-й баварской дивизиею бригадный генерал Шипейна, который скоро после сражения умер от ран».

Помимо Зибайна, баварцы потеряли в этом бою 17 офицеров (4 убитых, 2 пленных, 11 раненых) и 236 нижних чинов (17 убитых, 94 раненых, 115 пленных). В частности, был тяжело ранен начальник штаба 19- й дивизии майор барон Графенройт, которому позже была ампутирована правая нога. Фабри считал, что невозможно осуждать бездействие Сен-Сира «после сражения 18-го числа, но кажется бесспорным, что раз уж он не решился извлечь пользу непосредственно из достигнутого успеха, то следовало ограничиться обороной, а не бросать 22-го числа 1-ю бригаду 19-й дивизии на рекогносцировку, где она потеряла 253 человека; не следовало тотчас поручать эту операцию ѴІ-му корпусу, но ІІ-му корпусу, менее измотанному».[201]

В тот день адъютант Сен-Сира капитан де Майе привёз императору в Смоленск рапорт о Полоцком сражении. Вреде сообщил королю о больших потерях в корпусе, о распространении болезней в госпиталях, из-за чего множество раненых умерло. Он написал, что крайне необходимы пополнения по 350 чел. на батальон, по 25 чел. и лошадей на эскадрон, 200 чел. и 500 лошадей для артиллерии и 250 лошадей для обоза. Всего генерал просил у короля для пополнения 11.200 чел. Сен-Сиру Вреде написал, что 6-й корпус из 25 тыс. чел. потерял 8 тыс. умершими либо в госпиталях, либо по дороге. Из 7.800 больных, находившихся в госпиталях, треть уже умерла, и ежедневно болезни уносят 60–70 чел. Офицерские потери составили 125 убитых и раненых и более 100 больных. 4-й швейцарский полк был оставлен в Полоцке; Шумахер вспоминал: «Главный штаб размещался, как и мы, в городе; он занимал старый монастырь иезуитов».[202]

11/23 августа Дибич записал: «Главная квартира I- го корпуса в Соколищи-Щитах, авангард в Белом усилен 25-м егерским полком; часть главных сил в укреплённом лагере возле Сивошина. Остальные между Сивошино и Соколищи-Щиты; резерв возле этого последнего места». У Громошей был выставлен отряд в составе 3 рот Сводного егерского полка и 2 эскадронов Сводных кирасир с 2 конными орудиями. Сводный гусарский полк, находившийся в Каменце, следил за движениями войск Макдональда. Итак, Витгенштейн остался обладателем двух дорог, которые через Невель и Великие Луки и через Себеж и Плесков вели в Петербург.

Утром цепь форпостов отряда Штрёля, составленная из обоих лёгких батальонов и двух стрелковых рот 1-го полка, была отведена на опушку леса, позади неё уступами расположились 2-й батальон 1-го полка с 1 гаубицей, затем 1-й батальон, наконец, 9-й полк; весь день противники наблюдали друг за другом. По словам Зайболтсторфа, “с наступлением дня форпосты были вновь отведены на опушку леса, а войска выстроены эшелонами. Обе стороны очень внимательно наблюдали друг за другом, ожидая атаки”. Антоновский пишет: “11 августа с обеих сторон была тишина. Мы смотрели друг на друга в линиях, не припоминая вчерашней драки, оставаясь каждый на прежнем своем месте”. Поскольку Сен-Сир считал главной целью своих ослабленных войск удержание занятой позиции, он приказал отряду Штрёля вернуться к Полоцку.

Отступление к Гамзелеву происходило в ночь на 24 августа незаметно для русских под прикрытием батальона Лароша и 2-й стрелковой роты 1-го полка. По словам Д’Альбиньяка, Сен-Сир «нашёл позицию графа Вреде рискованной, к тому же в лесу не имелось никакого продовольствия», и дал ему приказ отступить. Хайльманн считал, что «вся рекогносцировка была совершенно ненужной, поскольку уже было известно, что русские ещё находятся на этой стороне Дриссы, и не собираются по доброй воле очищать эту свою позицию; а чтобы их к этому принудить, не было ни желания, ни сил».[203]

23 августа в 18 ½ часов умер генерал Деруа. К известию о неизбежной смерти старый воин отнёсся спокойно. Он написал одному из своих родственников: «Я умираю на своём посту, покоряясь воле Всевышнего. Боже, храни короля!». В 2 часа 24 августа скончался его товарищ по оружию и друг юности Зибайн; в тот же день умер полковник Прейзинг.[204] Генерал Пуже покинул Полоцк и отправился на лечение в Вильно, куда прибыл 29-го.

Численность войск 6-го корпуса на 28 августа

19-я дивизия: полковник Штрёль; начальник штаба: подполковник Хертлинг

20-я дивизия: ген. Беккере; нач. штаба: подполковник К. де Дё-Понт (Цвайбрюккен)

Кроме того, один батальон, составленный из солдат различных полков и батальонов обеих дивизий (500 чел.) находился в Глубоком и ещё 200 чел. — в Бешенковичах.[205] Таким образом, б-й корпус к этому времени фактически сократился до размеров одной дивизии.

В донесении императору от 12/24 августа Витгенштейн подвёл итого ратной деятельности своего корпуса в течение трёх недель: «После 6 жестоких сражений с неприятелем и ежедневных стычек… войска мне вверенные взяли более 7.000 чел. в плен, разбили совершенно корпус маршала Удино, заставили быть без действия маршала Магдональда и оттянули от большой неприятельской армии две целые дивизии баварских войск, и все пять дивизий приведены вновь совсем в расстройство; после всего оного, мой корпус немог не ослабеть, как он теперь есть». Генерал заявил, что из-за понесённых потерь он «не может предпринять ничего», и просил царя усилить свой корпус «еще 15.000 пехоты и кавалерии, тогда мог бы очистить совсем здешний край». Эти признания указывают, что описанные победы дались его войскам весьма дорогой ценой, так что противоборствующие стороны оказались в одинаковой степени ослабленными.

По словам Антоновского, арьергард Властова находился «на одном и том же месте без всяких действий», а противник «сам подался от нас, отступив до станции Ковзелевой. Нынешний день нашими конными разъездами без выстрелов взято фуражиров 70 человек в плен, немцев, которые жаловались на недостаточное продовольствие в их войске. 13-го числа 26-й полк был в карауле на пикетах, но никаких беспокойств не встретил в продолжение суток. 14 августа объявлено официально, что ариергард наш переменяется в авангард, и оборот движений наших опять переходит в наступательные действия». С последним заявлением Витгенштейн явно поспешил…

В тот день адъютант Сен-Сира, капитан Л. Киффер был отправлен курьером к королю с донесением о блестящей победе и о чрезвычайных потерях баварцев; он также увёз огромное количество писем на родину. Д’Альбиньяк писал, что баварские «аванпосты были учреждены в Гамзелево, на перекрёстке дорог из Лозовки, Невеля и Белого… Остальной баварский корпус разместился в одном льё позади Гамзелево, на посту Часовня, позади пруда; левый фланг охранялся несколькими пикетами лёгкой кавалерии, смешанными с пехотой, растянувшись до Двины. Швейцарцы разместились лагерем позади 6-го корпуса, впереди Полоцка; хорваты также впереди Полоцка, опираясь на Двину. Остальная часть дивизии Ле Грана заняла часть деревни Спас и берег Полоты, наблюдая за дорогой из Невеля. Дивизия Вердье, тогда под командой генерала Мэзона, который сменил генерала Валантена, возвратившегося во Францию, разместилась лагерем справа от дивизии Ле Грана на равнине, между левым берегом Полоты и правым берегом Двины».

Утром 25 августа позиция цепи аванпостов 6-го корпуса была назначена на линии от Гамзелево через лес до Громево на Полоте, позади которой расположились лагерем обе баварские дивизии. 2-й корпус дислоцировался на левом берегу Полоты, и для облегчения продовольственного снабжения дивизия Леграна растянула свою позицию до Томшино и Юревичи, где разместился 7-й конно-егерский полк. Вечером этого дня останки Деруа, Зибайна, Вредена, Прейзинга и Гедони «со всеми воинскими почестями были преданы земле во дворе церкви Св. Ксаверия, между Полоцком и деревней Спас, то есть на поле боя 18 августа. Судя по всем описаниям, был подлиный всеобщий траур и скорбь о потере столь многих превосходных вождей и офицеров. В аленьком склепе капеллы Ксаверия один холм прикрыл тела глубокоуважаемых генералов Деруа и Зибайна. Они, которых на протяжении 45 лет связывала задушевная дружба товарищей по оружию к украшению армии и родины, должны были также в гробнице оставаться вместе».[206] 28 августа раненый в руку Раглович был отправлен в Вильно для излечения раны. Вследствие больших потерь, произошли значительные перемены в командовании 6-го корпуса.

С 26 по 31 августа баварский корпус оставался на своей позиции у Гамзелево. Согласно перекличке 31 августа, в 19-й дивизии насчитывалось 171 офицер и 3.803 нижних чина, в 20-й дивизии — 162 и 4.702 соответственно. Поскольку такая дислокация оказалась слишком пространной, неудобной с точки зрения добывания продовольствия и, кроме того, могла быть обойдена с обоих флангов, то 1 сентября Сен-Сир приказал баварцам занять более концентрированную позицию ближе к городу таким образом, чтобы 19-я дивизия своим левым флангом прислонилась к берегу Двины, а 20-я дивизия справа от неё растянулась до Невельской дороги. 2-й корпус также был отведён на более тесную позицию, так что его лагерные бараки разместились на ровной местности на левом берегу Полоты до Двины. Служба аванпостов, при занимаемом баварцами пространстве, ежедневно требовала 1.200 чел., которые попеременно выделялись из обеих дивизий, в то время как французские дивизии, которые были вдвое сильнее по численности, прикрывали своими аванпостами более короткое расстояние.[207]

Витгенштейн сообщил 16/28 августа: «Я стою со вверенным мне корпусом под с. Сивошнею, а авангард мой — в Белом; неприятель оставил меня до сих пор в покое, имея свои аванпосты против моих, делает окопы и укрепляется около Полоцка; посылает ежедневно партии для рекогносцировки и грабежа, которые почти всегда попадаются к нам в руки по 60 и по 80 чел. с их офицерами». Спустя неделю он написал: «С неприятелем ничего не происходило, он находится в тех же самых укрепленных местах под Полоцком, претерпевает страшный голод, от чего мрет у него много людей и дезертирует ежедневно человек по 50». Напротив того, части 1-го корпуса получают продовольствие из Псковской губернии и некоторых уездов Витебской губернии, «войска снабжены всем нужным и не имеют ни в чем ни малейшего недостатка».[208]

В таком положении войска противников оставались до 4/16 октября, ограничиваясь малою войною. Так на этом театре войны закончились первые действия корпуса Витгенштейна, которые начались 17/29 июля и продолжались три недели.

* * *

Тем временем, к концу августа укрепления Динабурга были в основном уничтожены. 9/21 августа Бедряга сообщил из Каменца, что на его посту всё спокойно. «Неприятель же из Динабурга пошел, оставя только баталиона 3 или 4 пехоты и 3 эскадрона конницы прусских черных гусар; пошел с пехотою к Видзам или Эзеросу, а кавалерия в Курляндию до Митавы». Позже Марьон написал из Динабурга: «Единственным нашим развлечением является фехтование лопатой и мотыгой против тет-де-пона Динабурга. Это большое укрепление, которое было эвакуировано перед нами почти без сопротивления. Что касается крепости, которая наделала столько шума при начале кампании, как искусный образец, палладиум, Гибралтар, то ограничились заготовкой, столь мало продвинутой, что она достойна одного — быть разрушенной». 30 сентября Макдональд оставил Динабург и перевёл большую часть 7-й дивизии в Бауск. В Динабурге была оставлена лишь бригада Радзивилла (10-й польский полк, рота сапёров, 2 пушки).[209]