Нет, Ваша честь, герцог Бэдфордский, глотающий пауков, и даже всеблагие деяния св. Мартина — не такие уж диковинки, чтобы, доказывая невозможное, ссылаться на них как на прецедент исторического чуда!
Случалось, и короли шпаги глотали, а императоры землю ели.
Магистры и профессора, чтобы мир природы познать, и по земле ползали, и ныряли, и в огне горели, и с чертом знались, и всякое такое.
Один даже в решете плавал и такую бурю на море поднял, что флот короля Иакова чуть не потопил. За это на дыбе в крови своей поплавал. Ну, да это дело прошлое.
Было все это, было. А если не было, то могло быть. Потому что и не такое бывало. Могло профессора яблоком по голове стукнуть, а от того удара земное тяготение произойти. Другой, палкой упор найдя, земной шар с места сдвинул, а потом за круги на песке жизнь отдал. И это в науке возможно.
Мог некий Икарий — и даже очень просто — на крыльях с перьями из перины сверху вниз пикировать. И конь с крыльями был: Беллерофонт на нем парил.
Только никогда не было, не будет и быть не может, чтобы паук, тому Беллерофонту подражая, на Пегасе летал! Нельзя увидеть в небе то, что ползает по земле.
Я кончил, Ваша честь, благодарю за внимание.
Вот где изобилие пауков невиданное — в тропиках! Они тут всюду: и в листве, на коре, меж корнями, на земле и в земле, на травах и деревьях, в домах и на плантациях. И всякие: прыгающие (таких особенно много), ползающие, норы роющие, сети плетущие, крошечные — с блоху и весьма внушительные — с ладонь. Самые крупные и популярные в приключенческих рассказах пауки — птицееды и нефилы.
Птицы, увязшие в паучьих тенетах, — жертвы не птицеедов (то миф или недоразумение), а именно нефил. Ибо только их сети так прочны, что и пернатую дичь способны поймать.
Женщины на Мадагаскаре ходят в лес, как по грибы, и собирают в лукошки нефил. Дома из них нити вытянут сколько могут и опять бережно относят пауков в лес. А из золотистых нитей ткут такие красивые ленты, что европейцы, когда их увидели, долго забыть не могли.
Нефилы родом из того же семейства, что и наш крестовик. Сети сооружают в общем по его образцу, особенно молодые нефилы. Но у взрослых нефил настоящего круга нет, а как бы полукруг, нижняя (от центра) половина круга. Верх (над центром) заплетен беспорядочной путаницей нитей, образующей рыхлый свод над тем местом, где паук сидит (а сидит он примерно в центре демонтированного круга). Это защита от врагов, которых у толстой и аппетитной нефилы много. Радиусов в полукруге в среднем девяносто, а вспомогательные спирали нефила, сплетя паутину, не обрывает, как крестовик, а оставляет. Полутораметровая сеть подвешена не точно вертикально, а наклонно.
Нефилы ловят в тенета и едят насекомых. Однако некоторые исследователи утверждают, что, бывает, и птицами, завязщими, в их силках, эти пауки разнообразят меню. Паук, пожирающий позвоночного зверька, птицу, ящерицу, лягушку или змею, не такая уж редкость. Птицееды преуспевают тут не в одиночестве; африканский паук палистес тоже ест лягушек и ящериц, а некоторые австралийские пауки-волки (талассиусы) ловят даже рыб! Профессор П. И. Мариковский видел, как тарантул, бежавший из неволи, нашел на веранде голубиное крыло и с аппетитом сосал из него соки.
Крошечные самцы нефилы (вес любого из них в пропорции к весу самки 1:1000) — бесстыдные крохоборы и приживальщики на паутине самки, кормятся объедками и подражают вкрадчивым манерам других обычных здесь пауков-паразитов, которые так тихо и ловко воруют из-под самого носа у хозяйки ее провиант, что она их на замечает.
Нефила-самка и ее крошечный супруг-приживальщик (обнял ее заднюю ногу!)
Эти серебристые и крошечные паразиты из рода аргиродина и каракуртова семейства. Их больше 80 разных видов, и живут они в тропиках и субтропиках на тенетах (или вблизи них), которые плетут большие пауки. Иногда столько приживальщиков окружает одного хозяина, что ему голодать приходится.
Раньше думали, что аргиродины не настоящие паразиты, а только комменсалы, то есть сожители, — собирают объедки. Но доктор Виле, наблюдая за их повадками на Корсике и в Испании, доказал, что это не так. Паразиты они и бессовестные!
Когда рано поутру аргиопа дольчатая плетет заново свою сеть, аргиродины-крошки, которые неподалеку, вытянув вперед длинные ноги, висели без признаков жизни на своих едва приметных нитях, пробудившись, сразу оживают. Торопливо тянут они из своей путаной паутины тонкие ниточки к радиусам аргиопиных тенет. Спешат не отстать, вовремя к завтраку поспеть. Примерно к десяти радиусам подключают подслушивающий проволочный телеграф, и теперь любые, даже самые малые колебания тенет их кормилицы сразу почувствуют. Хорошо умеют эти восьминогие детективы узнавать разные сигналы. Если в испуге сильно трясет аргиопа сеть, чтобы в ее вибрациях скрыть свою видимость, приживальщики обедать не бегут, а затаиваются. Когда же добычу, в сеть попавшую, она пеленает и тащит в центр тенет, чтобы съесть, они осторожно, ощупью, тихо, без шума и сотрясений нитяных дорог ползут туда же. И так незаметно к закуске подбираются, что сосут под брюхом у хозяйки питательный бульон, который она приготовила для себя, и та об этом лизоблюдстве даже не подозревает.
Когда случается большой паучихе поймать сразу несколько мух, то паучихи маленькие, пока большая ест одну, тащат других, воровато и тайно к себе на паутину.
Коконы с яйцами пауки-паразиты вешают на собственных тенетах (хорошо хоть это!) и так плетут, что в каждом оставляют узкий каналец, по которому их паучата вылезают наружу.
Пауков-приживальщиков в тропиках много. Один своей гротескной фигурой напоминает фантастического дракона с длинным предлинным хвостом и длинными-предлинными ногами, в двукратном изломе вздыбленными над спиной, словно скелет начисто обтрепавшихся крыльев. Но о жизни и повадках этих загадочных созданий ничего пока не известно.
Мы уже знаем, что некоторые и наши пауки манерами и сходством копируют муравьев. Окраска у них такая же, и фигура похожая. Но этого им мало: они ещё порывистыми шагами на шести ногах бегают, как муравьи и все насекомые, а лишние ножки (передние) держат вытянув перед собой и во все стороны ими крутят, словно муравей усиками. В тропиках таких подражателей ещё больше — 150–200 всевозможных видов из разных паучьих семейств. Иные так похожи на имитируемые модели, что коллекционеры нередко путают их с муравьями.
Однако возникает тут вопрос: какая польза паукам от такого подражания?
Ответа может быть два: чтобы, опасным сходством прикрываясь, спасаться от врагов, которые муравьев боятся, либо под прикрытием того же сходства подбираться с коварной целью к муравьям.
Первый ответ приемлем только наполовину (впрочем, так же как и второй). Действительная, стопроцентная цель его пока ещё для науки загадочна.
Ведь у муравьев врагов не меньше, чем у пауков: какая же тут выгода от сходства? Главные враги пауков, осы помпилы, настолько хитры, что даже петли в двери умеют перекусить и, по тонкой ниточке ориентируясь, найти паука, упавшего с высоты на землю. Разве их любительским маскарадом обманешь?
Однако случалось, что и обманывались осы. В Уганде и Индии живет жгучежалящая оса мутилла; ее самки бескрылые. Нередко бегают они по дорогам и в Европе. Но в тропиках этих ос больше, и тут нашли пауков, которые до того точно (и окраской, и формой, и густотой волос на нужных местах) похожи на бескрылых мутилл, что крылатый самец мутилла однажды, подделки не распознав, схватил и унес в брачный полет паука-подражателя вместо своей ползучей самки. То, что унес он его с марьяжными целями, а не гастрономическими, бесспорно: самцы мутиллы силы свои подкрепляют только нектаром цветов.
Второй ответ на нерешенный вопрос о целях опасного сходства не вполне хорош тем, что муравьи, как известно, узнают сородичей по запаху и сигнальной жестикуляции усиков и ног. Внешний вид для них не так важен. Но доктор Бристоу полагает (и в этом он не раз убеждался), что пауки, миллионы лет копируя муравьиные манеры, научились и их „языку“.
Возможно, и так. Во всяком случае факты доказывают: маскируясь под муравьев, пауки подбираются к ним вплотную, хватают и уносят, а те их диверсий не замечают.
Доктор Виле видел на Корсике, как по проторенным муравьями дорогам в самой их гуще беспокойно сновали туда и сюда самцы-пауки — элегантные зодарионы. И немало их ползало. Но у этих цели были мирные: они искали паучих, чтобы тут же заключить с ними брачные контракты.
А вот паучихи муравьиное гостеприимство понимали на свой лад: они окружили муравейник кольцом разбойничьей осады „в буквальном смысле этих слов“. Притаившись где-нибудь у дороги под камнем или стебельком, внезапно, прыжком выскакивали из засады и кусали пробегающих мимо муравьев. Муравей корчился в муках, а паучиха ждала в сторонке конца его агонии. Потом подбегала, кусала для верности ещё раз и волокла в укрытие, чтобы съесть. Ночевать пауки пробирались в муравейник, а утром разбой продолжался, и ряды муравьев день ото дня заметно редели.
В Южной Америке живут удивительные муравьи-листорезы. В своих подземельях разводят они настоящие грибные сады на компосте, приготовленном из древесной листвы. В подсобных чуланах своих муравейников складывают они всякий ненужный хлам — использованные обрывки листьев, мертвых собратьев. И там же ютится множество разных пауков — приживальщиков, паразитов, помощников и таких странных сожителей, что остается только руками развести.
Тут до того дело дошло, что некоторые пауки стали разъезжать на муравьях, как всадники на конях! Зачем, спрашивается, им эти верховые прогулки?
Все животные боятся и близко подойти к муравьям-листорезам, но только не пауки из рода мирмеквес[145]. Эти всегда сидят на спине самых крупных в гнезде муравьев — носильщиков и солдат и, куда бы ни бежал муравей, даже по самым узким закоулкам подземелья, не слезут ни за что. На своих восьмерых, то есть пешим ходом, пауки даже и двух муравьиных шагов не сделают.
Если схватить паука-всадника пинцетом, он и тогда с коня не слезет, а лишь крепче в него вцепится. „Даже в спирте, — пишет Эйдманн, — в который я обоих положил, ещё какое-то время“ эта странная пара была неразделима.
Попробуем силой спешить паука, а потом положим его в гущу муравьев. Он тут же оседлает самого рослого и, поудобнее усевшись, поедет, куда понесет его шестиногий конь — даже и в поле, вон из дома, где хозяева столь любезны, что катают гостей на своих спинах.
Когда муравьи справляют свадьбы, тогда пауки-наездники седлают крылатых коней — молодых муравьиных самок и самцов, и кавалькада пегасов устремляется в небо! Так, полагает Эйдманн, пауки-жокеи переселяются на новые квартиры.
Октябрь 1933 года, Эстадо до Рио, Бразилия — точная дата и место странного наблюдения, объяснения которому пока нет. С тех пор, кажется, никто ничего подобного не видел. Впрочем, в тропиках немало загадок ещё диковиннее этой.
Удивительно ли, что пауки, создания во всех отношениях очень способные, помимо внешнего подражания муравьям переняли у них и кое-что более существенное, заимствовав у этих насекомых похвальные примеры коллективной организации и общественных норм жизни. Конечно, здесь речь идет не о сознательном „обмене опытом“; тут и там в природе замечаем мы эту тенденцию от вражды к сотрудничеству, от индивидуальности к коллективизму — таковы пути эволюции органического мира. Пчелы, муравьи, термиты, осы, шмели показывают нам в этом плане не единственный образец.
Даже пауки, животные весьма агрессивные и нетерпимые к соседству близких по крови, вступили в своей эволюции на путь социальных объединений. Некоторые и наши пауки, мы видели, довольно терпимы к другим паукам, которые поселяются рядом с их домом. Страшный каракурт и тот живет в мире, согласии и взаимной выгоде с подобными себе, избранными для него судьбой, то есть вековым отбором. Темный и крупный „мостовой“ крестовик[146] тоже часто плетет на разных мостах, которые он так любит, ловчие сети вплотную к тенетам единокровного сородича. Даже нити от тенетных рам бывают у них общими. Однако за наиболее убедительными образцами дружной и совместной жизни пауков путешествовать придется не до первого моста — много подальше, потому что экзотика тропиков нам их демонстрирует.
Первого такого паука нашли в Южной Америке — крестовик „молву разносящий“[147]. А молва о нем, удостоверенная фактами, такая: множество пауков собираются вместе и плетут, сгибая листья, одно общежитие. В нем, сгрудившись, сидят весь день, а вечером выходят на работу. Ткут поблизости ловчие сети, которые вплотную примыкают одна к другой на площади нередко в десять метров. Перекрыв столь обширной сетью летное поле насекомых, улов собирают богатый. Всем хватает на пропитание.
Там же, а точнее, в Венесуэле, живет и улоборус-республиканец[148]. Сотни пауков, самцы и самки, сообща сооружают общую сеть между сучьями деревьев; диаметром она в несколько метров. И уже в переплетениях ее нитей каждый ткет свою индивидуальную спиральную ловушку и каждый для себя добывает пропитание. Коконы паучихи тоже плетут самостоятельно, но вешают их все рядышком в центре общих тенет.
Общая ловчая сеть улоборусов-республиканцев
Иначе дело поставлено у пауков из рода стегодифус[149]. В Южной Африке сообща ткут они и общежитие, на мешок похожее, и ловчие нити тянут от него во все стороны, где только можно их прикрепить. На добычу кидаются вместе и без ссор за одним столом обедают.
Стегодифусы настолько гостеприимны, что даже гусениц некоторых бабочек не гонят, не убивают, а великодушно терпят на своей объединенной паутине. Гусеницы подъедают за пауками объедки и тем самым следят за гигиеной и чистотой в доме. Оценив такое доверие, даже и бабочки, когда из гусениц выведутся, не спешат покинуть общество пауков.
Маленькие жуки кортикарии в подобной же должности санитаров проживают в безопасности на коллективных тенётах паука ценотеле стадного[150].
Похвальным содружеством ещё двух общественных пауков может гордиться венесуэльская земля. Родич каракурта, теридион исключительный[151], тысячной толпой пауков за дело взявшись, густо заплетает здесь иногда целые кофейные деревья, блокируя дорогу к ним вредоносным насекомым. Теридионы, встретившись на паутине, ощупывают друг друга, как муравьи, удостоверяя свое единогражданство, и добычей охотно делятся с голодными братьями.
Но другой паук-венесуэлец, крестовик, до того как придет пора плести коконы, охотится в одиночестве. Когда придет — пять-шесть паучих объединяют силы и над грудкой круглых коконов ткут овальную камеру-хранилище. Вместе, паутины не жалея, стены у него делают прочные, и наездники-паразиты не в силах пробить их своими яйцекладами.
Небольшая экскурсия по дорогам объединения индивидуалистов в союзы привела нас теперь в пещеры Австралии. Здесь на сталактитах висят местами весьма грандиозные для пауков сооружения — плотные сплетения шириной метра почти в полтора, а длиной до семи метров и больше! Это общежитие амауробиусов социальных. У каждой паучихи под общей крышей своя отдельная „комната“ и в ней линзовидные коконы.
Конечно, в союзах общественных пауков нет ещё разделения труда между членами общины, как у пчел, муравьев, термитов. Нет и разнородных по внешности и обязанностям каст — солдат, рабочих и прочих. Но путь к такому бытопорядку уже намечен.
Даже простая регистрация и классификация тропических животных ещё не закончена, а полное раскрытие тайн их нравов и повадок — дело лишь будущего. Немало уже знаем, а узнавать надо много. Но и крохи удавшегося дознания любопытствующей науки поразительны!
Например, как вам понравится, паук с сачком в ногах охотится на мух! С самым натуральным сачком. Плетет его из эластичных нитей — густую сетку размером с почтовую марку. Да и форма у него, у сачка, такая же — четырехугольная. Берет затем этот нитяной прямоугольник за четыре угла коготками лапок и, затаившись на редких паутинках между веточками, ждет ночных мотыльков и прочих летающих в сумерках насекомых. Как только крылатая дичь мимо пролетит, паук-виртуоз „с быстротой молнии“ растягивает между раскинутыми широко в стороны ногами свой эластичный сачок и набрасывает его на пилота. Растянутый, он впятеро и вшестеро больше нерастянутого!
Имя этого паука — меннеус-верблюд[152]. Родом он из Южной Африки.
Там же, в Африке, а ещё в Австралии и Южной Америке живут пауки боладоры, или по-научному мастофоры. Украшают их такие же примерно острые и диковинные шипы, как когда-то динозавров.
Все они охотятся по ночам, и у всех одинаковые снасти. Только держат они их по-разному: кто первой, кто второй, а кто и третьей лапкой. Австралийские арканщики перед атакой раскачивают, как маятник, свое оружие, американские — нет. Но это все тактические, так сказать, детали, суть дела не в этом.
Американец мастофора, или по-местному подадора, держит и кидает своё бола передней лапкой. Ему полюбились виноградники, и, когда подадора сидит неподвижно, трудно его отличить от виноградных почек.
В Перу, Чили, Аргентине и Бразилии этого паука боятся: он очень ядовит. Если укусит палец, то, говорят, палец иногда отрубают, иначе начнется некроз тканей, всякие гангренозные осложнения и нередко — смерть.
Когда небо к ночи мрачнеет, подадора выбирает позицию поудобнее и берет в лапку свое оружие — липкую капельку на тонкой паутинке длиной в дюйм или два. (Капельку он скатал задними ножками из паутинного вещества ещё заранее, днем.)
Заметив комара или мотылька, паук замирает. Вот жужжащая дичь совсем рядом; охотник, дернув лапкой, бросает клейкое лассо, и комар прилип к капельке. Даже если большому мотыльку в крыло попадёт паук-снайпер, то к крылу прилипнет метательный снаряд, и пилот погиб. Теперь паук по ниточке, которую держал в лапке, как по веревочной лестнице, спускается вниз, где жужжит и дергается заарканенный мотылек.
Американский паук боладор[153] тем ещё удивителен, что паучата его мужского пола вылезают из коконов вполне уже половозрелыми: прямо из колыбели готовы к размножению. В мире паутины это единственный пример, когда так и жить торопятся, и чувствовать спешат.
Паук-боладор!
Другое редкое на паутине качество — партеногенез, то есть деторождение без предварительного оплодотворения, — в обычае у некоторых тропических крошечных, в миллиметр, паучков.
В тропиках хлеб насущный у пауков отбивают зеленые и бескровные конкуренты. В изобилии растут тут в лесах плотоядные цветы. Непентесы, одни из них, изгибают кувшином (да ещё с крышкой!) свои цветки-ловушки. На дне кувшина сок пищеварительный. Насекомое в этот сок упадет и переварится в нем, а цветок всосет его соки. Чтобы пленник не мог выбраться, в горле кувшина встречают его надолбы из острых, вниз обращенных шипов или гладкая, как стекло, и скользкая непреодолимая зона.
Но и такие хитрые западни некоторые пауки-крабы научились обворовывать. По ниточке в горло кувшина спускаются и, притаившись там, цапают насекомых, предназначенных случаем в пищеварение цветку. Если другой какой охотник за самим пауком сюда заглянет, тот не долго думая падает вниз — прямо в суп на дне кувшина, между захлебнувшимися насекомыми прячется. Потом по ниточке, которую не забыл за собой протянуть, вылезает из каши трупов. Чтобы, пока в пищеварительном соке, от врагов спасаясь, купается, не успел паук заживо перевариться, хитиновая кожа дана ему природой очень толстая, а дыхательные трубочки защищены от вторжения жидкости густой преградой щетинок.
Не только у похитителей добычи плотоядных растений — у многих других тропических пауков хитиновая броня толстая. Иные так прямо латные панцири на себе носят, да ещё с шипами. Ползают медленно, как танки. Потому и предпочитают они меньше маневрировать, а больше сидеть. Надежно укрытые толщей брони от жалящих стилетов ос-недругов, яркими остроконечными и тяжелыми медалями висят на круглых тенетах — паниковать и прятаться не привыкли.
Тропический „бронированный“ паук