Глава IX ВАЛЯ

(Подробности семейной жизни Феликса Алехина)

Жили-были старик со старухой тридцать лет и три года. Старик ловил неводом рыбу, старуха пряла свою пряжу. Вот, по-моему, идеальная семейная жизнь. И то, через тридцать три (!!!) года, пошли какие-то разногласия, весьма существенные.

Вот и мне бы, наверно, лучше всего было бы прясть свою пряжу, да чтоб мой старик каждый вечер возвращался с уловом пескарей или прочих продуктов из рыбного магазина.

Бывают же люди, которые созданы для обыкновенной жизни. Мне бы учить детей азбуке, а после работы, сготовив обед, сидеть с мужем, смотреть телевизор или, когда муж не очень уставший, ходить с ним в кино или театр. И муж мой должен был бы быть солидным, уравновешенным человеком, который после своих производственных дел на заводе мечтал бы посидеть дома с женой. Любил бы он только меня и находил бы счастье в семейной жизни.

Как это ни смешно звучит, но мне бы больше и не надо было. Ну бывают люди, созданные для дома, для семьи. Нормальная, тихая жизнь.

Куда там!

Началось с того, что я не поступила в педагогический и попала в медицинский. Что со мной творилось на первых двух курсах! Как я только приходила в морг, на вскрытие, тут же падала в обморок. Я не могла видеть даже порез на пальце. А теперь? А теперь я хирург в районной поликлинике. Чистенькая работа, не правда? Гнойные раны, аппендициты, травмы. И ничего. И говорят, я неплохой хирург. Хладнокровный.

Я как-то очень понимаю, как зайца можно научить играть на барабане. Привычка. Воспитание.

Но главное даже не это. Уж когда не везет, то не везет до конца. Я вышла замуж за Феликса. И ведь как чувствовала! Ведь сначала он мне не нравился. Ведь он год за мной ходил. Уговаривал. Когда он хочет, он все может. И случилось необъяснимое. Вышла я за него замуж и полюбила, да, наверно, так, как не могла никого полюбить.

А уж если и бывают люди, для которых семейная жизнь это ад, которым нельзя жениться, во всяком случае лет до шестидесяти, то вот пожалуйста — Феликс Алехин.

Первые два года — это сплошные слезы и ссоры. А ведь тогда-то он меня любил! Сколько мне пришлось мучиться, прежде чем я к нему привыкла, прежде чем я его стала понимать. По-моему, ни один, даже самый близкий Феликсу по характеру и по душевному складу, человек не смог бы с ним прожить более двух месяцев. Нет, зайца можно научить играть не только на барабане.

Я прихожу усталая с работы. Все сготовила, убрала. Машенька ползает по кровати. Семейная идиллия.

Врывается Феликс. На все осторожные вопросы один ответ: — Р-р-р!!

Одно не то слово с моей стороны — взрыв.

— А, мне все надоело! Вечные придирки! Кухня!

И пошло, и пошло. Я молчу. Я-то теперь понимаю, что, значит, у него не получается картина, или не приняли рисунки в журнал, или кто-то что-то про него сказал в МОСХе. Но ведь до этого надо было дойти. А раньше я с ума сходила.

Или приходишь с дежурства. Ни рук ни ног. Сдвинуться не можешь. А Феликс веселый и довольный. Значит, хорошо работал.

— Старуха, пойдем куда-нибудь.

А куда я пойду? Устала так, что выгляжу страшнее атомной бомбы.

А Феликс целый день просидел дома. Ему, естественно, хочется сменить обстановку. Опять же упреки. Заставляешь быть домоседом. Телевизор. Никакой жизни. Мне, мол, будет хуже. И он сматывается.

Вот такие-то радости быта.

И тем не менее я его ни в чем не обвиняю.

Ему очень трудно. Я это знаю, как никто. Но чем я могу помочь?

Он фанатик. Кроме его картин, кроме живописи, для Феликса ничего не существует. На земле вспыхнет мировой пожар, а он будет переписывать десятый раз какой-нибудь портрет.

Он может на неделю запереться в мастерской. И не дай бог мне там появиться, хотя я-то знаю, что он и поесть забывает.

Вываливается он оттуда кандидатом на тот свет. Словно отсидел десять лет каторги. Но зато настроение. «Валечка, Машенька». Подлизывается. Бежит за молоком, гладит пеленки. «Ты у меня единственная!» И конечно, прощаются все обиды!

Но проходит некоторое время — и опять все сначала.

Всегда бывает хорошо, когда он приезжает из командировок. Но посидит в Москве месяц и опять звереет. И конечно, все раздражение вымещается на мне.

Я понимаю, что ему бы надо было вести другую жизнь. И хотя бы немного удачи, признания. Это ему так нужно. Но теория остается теорией. А на практике он озлобляется.

А может, и хорошо, что ему сейчас очень трудно. И если что-нибудь из него получится, — а я в него верю, — то получится настоящее.

Сейчас нам хуже. По многим причинам. Наверно, я устала. Мне надоело быть подушкой, что смягчает удары, которые он получает. В конце концов, я тоже требую внимания и в общем-то хорошего отношения. Он считает, что, если он зарабатывает деньги на семью, это снимает с него все остальные обязанности. Не выйдет. Хватит с меня, что он последнее время почти не бывает дома. Этакое таинство творчества, высшие материи, куда простым смертным, то есть мне, — вход воспрещен.

Может, у него какие-нибудь девушки? Вряд ли. Во всяком случае, раньше их у него не было. Он слишком был поглощен работой, не хватало его на другое. Возможно, я и ошибаюсь. Но черт с ними, это не главное.

Главное — это сам Феликс. У него сейчас идет трудная борьба с самим собой. Поиски своего места, поиски собственного «я».

Вот пускай разберется в себе самом — и или возвращается ко мне другим, во всяком случае человеком с установившимися взглядами и твердой линией поведения… Или? Или больше ничего не будет. Ведь я не приживалка, не иждивенка. Тоже человек самостоятельный.

Что же мне остается? Только ждать. Тут ему никто не поможет. Во всяком случае, не я.

За эти пять лет я поняла, что все происходит вопреки законам формальной логики. И поэтому спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Загрузка...