Мне от тайны зловещей себя не отвлечь,
Ни в былые года, ни под старость:
Почему так послушно пошли они в печь,
За себя постоять не пытаясь?
Почему, не стараясь хоть голой рукой
С близстоящим разделаться немцем,
Так и двигались молча тупою толпой,
Сквозь Майданек и через Освенцим?
Вспоминаю, хотя вспоминать не хочу,
О смертельной той газовой бане,
Где никто из бредущих — в кадык палачу
Не пытался вцепиться зубами.
Почему так покорно толпа эта шла,
Возникает вопрос невесёлый.
Потому ль, что раздели их всех догола, —
Человек же беспомощен голый?
Потому ль, что надежд берегла огонёк
Их молитвы печальная фраза,
Что внезапно еврейский вмешается Бог,
И спасёт их от пули и газа?
Лишь частично на это ответили мне
Чёрно-белые старые снимки,
Где Варшавское гетто пылает в огне,
И дымятся бараки Треблинки.