Песни и монологи

Марсельский призрак

Господин следователь, я хоть и не больно ученая, но тоже имею понятие, и раз уж вы хотите, чтобы я рассказала вам, как оно случилось, я расскажу вам все с начала и до конца, и расскажу по-вашему, а не по-нашему, ведь по-нашенски-то вы ни словечка не поймете, а я хочу, чтобы вы знали всё, господин следователь, всё. Правду, и ничего, кроме правды. Потому что, знаете ли, это очень грустная история, что и говорить. А потом делайте со мной, что хотите, мне наплевать. Думаете, это темная история, господин следователь? Вовсе нет! Она чистая и простая, эта история, как и сам Максим, и дурацкая. Глупая, глупая! И грустная… Ну, короче, я вам ее расскажу.

Во-первых, вы должны знать, что Максим был красавчик, такой, вы даже представить себе не можете, такой красавчик, что мне было стыдно с ним. Я считала себя уродиной, слишком уж уродиной для Максима, и все не могла поверить, что он меня любит. Ну а я-то уж была влюблена в него безумно. Влюблена как кошка, господин следователь, и всегда себе говорила: нет, детка, он слишком для тебя красив, ты потеряешь его… И я его потеряла… но не так, как думала. Это судьба, господин следователь. Так уж у него на роду написано. Против этих дел не попрешь.

Уж такой он был красавчик, что все девицы ему завидовали: им бы его ресницы, волосы, его попку, кожу, как у него. А после того налета… ну, вы понимаете, о чем я… после кражи со взломом на улице Сен-Кристоф, его напарник Альфред сказал нам: вы как хотите, а я завязываю.

А Максиму пришлось переодеться женщиной. Из-за этого-то все и вышло, господин следователь. Из-за этого и случилось несчастье. Какая глупость! Полиция искала его. У меня-то подружка жила, ну, и мы у Алины, прячем его у Алины, наряжаем в мое платье. Ну, было хохоту! Ну, хохоту! Если бы мы знали! Но кто же знал? Никогда ведь не знаешь. Потому-то люди и гибнут.

Вы можете мне не верить, господин следователь, но мы привыкли видеть его во всем женском, мы на это и внимания не обращали, как будто так и надо. И потом, он был такой смешной, Максим, и он выглядел на свои. Потому что, господин следователь, я знаю таких в его возрасте, которые выглядят даже хуже вас, — ой, простите! — а Максим выглядел на свои. Такой молоденький! Очень! И смешной! И нужно же было ему выходить на улицу в женском! Уж я ему говорила-говорила, что это опасно, а он вбил себе в голову и никого не слушал.

Как-то вечером — в воскресенье — он вышел прогуляться. Как сейчас вижу: поворачивает он за угол, светит фонарь. И он сделал нам такой знак рукой, я не могу вам показать, господин следователь, я ведь вас уважаю. Нет, это он без умысла! Просто, чтобы мы знали, что ему весело и все в порядке.

А в шесть часов, господин следователь, ровно в шесть, около Общества любителей плавания, он запутался в своих каблуках, ноги разъехались, и его сбила шикарная машина. Вот шофер тормозит, и этот господин выходит, мсье Вальморель, ну, и Максима поднимают и тащат в машину. И поехали, на свою погибель. Вы, наверно, думаете, что он нарочно, что он все это сам подстроил и все такое прочее… Вовсе нет, господин следователь, клянусь моей матерью, он был не способен на такое. Это судьба. Невезуха. И все, что с Максимом случалось, было в том же духе. Это потому, что он побоялся сказать правду, наврал с три короба, что он бедная девушка без гроша, круглая сиротка, и хочет умереть, и все такое прочее… И бедненький мсье Вальморель расчувствовался. Представьте, господин следователь, он же был такой несчастный, жена с дочками на водах в Виши, а у этого бедолаги как раз для такого случая гнездышко припасено, и все ему никак не найти подходящую подружку.

Ну, он и поселяет туда Максима, а Максим, понятное дело, жутко боялся влипнуть, и не подпускал к себе его, и чем дальше, тем больше мсье Вальморель заводился и думал, что ему попалась невинная девица.

Зря смеетесь, господин следователь… Вот уж не с чего, я и сама бы посмеялась, да нехорошо это.

Так вот, мсье Вальморель поселяет его там и говорит ему: ну-ну, не надо быть букой, я приручу тебя, и все такое прочее, и надо подыскать горничную, и тогда Максим устроил так, что взяли меня. Ой нет, господин следователь! Вовсе нет! У нас и в мыслях не было! Просто Максим любил меня и любил повеселиться, вот и все дела.

Две недели тянулся этот цирк, и тут мсье Вальморелю вздумалось появиться на людях со своей красоткой, чтобы покрасоваться перед дружками. И он решил пойти с Максимом в шикарный ночной кабак. Я-то упрашивала Максима: пора, говорю, сматывать удочки. А он все смеялся надо мной и дурой называл. Только того и добилась я, ведь у него было колечко… Ах да… мсье Вальморель подарил ему колечко, золотое… Только того я и добилась, что мы этой же ночью припугнем мсье Вальмореля пистолетом, Максим купил этот пистолет — я держала его при себе, в кармане передника, — и что мы сматываем удочки… ну, в общем, уходим.

Видели бы вы Максима в этом шикарном платье! Рашель, сказал тогда мне мсье, ну взгляните на мадемуазель! Это же дама, самая настоящая дама! И мне совсем расхотелось смеяться: я помирала со страху.

Все случилось на выходе из этого чертова кабака. Максим выпил шампанского, и на него, наверно, пялились, откуда взялась такая штучка и все такое прочее. Короче, они выходили вместе, и в конце мраморной лестницы Максим видит посыльного, там, внизу, который его узнал. Это был Альфред, его напарник по той краже.

Тут мой Максим забывает про мсье Вальмореля, и про свое платье, и что он — женщина. Два пальца в рот — он свистит, прыгает верхом на перила, летит вниз… и (пауза) вот так он и разбился, господин следователь. Потерял равновесие. Шарахнулся головой о мраморный пол. А, черт… Альфред рассказал мне, как это было. Бедняжка, она разбилась насмерть, ноги-руки в разные стороны, личико такое, будто спит, а платье в клочки… а потом… понимаете, господин следователь… дело в том… это был покойник, вот что. И уж никак не покойница.

Тут набежали любопытные, целая толпа, и полиция. У мсье Вальмореля столбняк. И все пялятся, как он смотрит на моего бедного Максима, и ржут, мерзавцы. Ржут! Альфред запихнул мсье Вальмореля в его машину. А я ждала Максима в квартире. Звонок. Открываю. Держу пистолет в кармане. На мсье Вальмореля смотреть было больно. Ну просто невозможно! Альфред крикнул мне: «Максим разбился! Насмерть! Старик знает все». Что — все? Кто — насмерть? Максим! Я смотрю на Альфреда. Потом — на мсье. Начинаю сходить с ума. Вижу, здоровенные слезины так и катятся у мсье по щекам. Максим умер… Альфред что-то рассказывает, а я и не слушаю. Смотрю на эти слезы, как они катятся. Боже мой, что я подумала, господин следователь. Я подумала… Подумала, что меня пытаются надуть, что Максим и старик заодно. И я выстрелила.

Ну вот. И нечего мне больше вам сказать, господин следователь. И нечего мне больше ждать на этом свете. И будь Максим жив, я бы ни в жизни, ну, никогда бы не решилась глянуть ему в глаза.'

Ну а насчет мсье Вальмореля, я ни о чем не жалею, господин следователь, ни о чем. Я ведь избавила его от кошмара. Да если бы я и не убила его, он все равно не смог бы жить. Так же, как и я. Он был влюблен, господин следователь, влюблен без памяти. А любил-то он призрак.

Перевод Е. Березиной