Песнь любви

Глава 6

С утра Александр был особо нежен. Он обтирал принца полотенцем и одевал его с особым вниманием, расточал прикосновения и мягкие улыбки, прижимался и убирал невидимые пылинки с широких плеч.

Принц следил за ним с улыбкой на лице, мягко прижимал за талию, аккуратно касаясь следов от зубов на шее, окроплял невинными короткими поцелуями лицо, виски, волосы. Один раз даже поймал за руку и успел поцеловать тонкие пальцы, прежде чем Александр упорхнул в другой конец комнаты.

Принц желал его всё ещё, Александр видел, как голубые глаза жадно опускались на его тело, он и сам мучился этой страстью, которая не была утолена ни оргазмом, ни проникновением, ни болезненным наслаждением, однако внутри он был абсолютно повержен. Исполинская плоть принца, что услаждала его этой ночью, была для Александра тем ещё испытанием, и они оба знали об этом, как знали и о том, что не смогли бы остановиться на полпути.

Александр дал прижать себя ближе и дольше, когда принц был полностью одет. Тот гладил его по спине, приговаривая тёплые глупости и целуя в глаза и скулы.

— Милый мой мальчик, мой сладкий злобный дроу…

Александр тихо рассмеялся.

— Злобным меня ещё никто не называл.

— Это будет наш секрет, ладно? То, какой неистовый ты можешь быть в постели.

— Неистово-злобный?

— Да. — Принц прижал его к себе сильнее и припал губами к виску. — Усмирять этого дикаря было восхитительно. Я думал об этой битве, как о последней перед отправкой в залы вечного пиршества…

Александр усмехнулся и притёрся щекой к его щеке. Он ведь ещё не пробовал уши… Он потянулся губами чуть выше, всосал в рот мочку уха, провёл языком по кромке…

— Перестань, коварное существо, иначе тебе придётся одевать меня второй раз за утро.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, — Александр улыбнулся отстраняясь.

Принц с сожалением провёл рукой по его спине последний раз, прежде чем отпустить.

С того дня Александр начал замечать, что его обязанности приятно сократились. Он до сих пор вставал до рассвета, готовил снадобья для принца и выполнял небольшие поручения, вроде того, когда нужно было проверить, насколько хорошо солдаты соблюдают ночное бдение. Но что-то изменилось. Старая Ало внезапно вернулась в комнаты. Она готовила воду и одежды принца, чистила помещения и следила за остальными бытовыми мелочами, за большинством которых ранее следил Александр, как личный слуга. Изменилось и отношение принца. Его обращение Александр и до того мог назвать идеальным, действительно достойным особы королевских кровей: быть вежливым и почтительным с любыми подданными, даже если эти подданные — всего лишь постельные слуги сомнительного происхождения. Теперь же принц словно перестал видеть в нём слугу. Он относился к Александру, как… к любовнику. И это сбивало с толку. Он никогда не был чьим-то любовником. Он грел постели и помогал снять напряжение, он выполнял поручения и был всегда доступен. Лорд Эштон и лорд Роберт неплохо с ним обращались, первый, что был уже глубоким стариком, когда Александр оказался у него, и вовсе был в восторге от необычной игрушки: щипал за щёку, гладил и осыпал милостями… но не более того. Однако жизнь во дворце, а потом и при двух крупных дворах, способствовала просвещению, и Александр, сам никогда не имевший долговременных связей ради собственного удовольствия, замечал, как ведут себя возлюбленные. Он не завидовал и не презирал любовные связи, но… всегда следил с любопытством, присущим всем дроу во дворце. Это было сродни наблюдению за птицами или муравьями. Куда они несут эти обломки? Почему они поют только в ночное время суток? Что они будут делать, если подсунуть им чужака?

Детей дроу не растили, как любовников. Они были постельными слугами. Все знали, что дроу холодны, но очень искусны и способны на чудесные фокусы, как на ложе, так и вне его. Поэтому поведение принца было странным. Казалось странным. Он принимал услуги Александра без презрения, но как должное. А потом… что произошло потом? Когда его отношение начало меняться? Или оно было таким с самого начала?

Умение правильно работать с телом хозяина было обязанностью Александра с юных лет, и он прекрасно с этим справлялся. Он был хорош во всём. Однако он и не думал о том, что когда-нибудь ему начнёт это нравиться. И снова… когда это началось? И почему? Почему разминать громадные ступни принца так приятно? Почему видеть, как его тело становится гибче, расслабленнее, сильнее… как уходит напряжение и постепенно возвращается здоровый сон… почему всё это стало для него не то, чтобы важным, но каким-то… личным?

Александр любил женщин, как и всякий мужчина-дроу. Но его привлекала мысль об оплодотворении, не сами женщины и, тем более, не мужчины.

«Нас мало, — сказал ему Марс в тот день, когда они вместе наслаждались лунном светом. — Мы тянемся к корням. Друг к другу. Мы хотим оставить след… Я и сам стал отцом множеству человеческих детей. Это то, чего требуют мои предки».

Александр мог бы сказать что-то вроде: «ты обрекаешь их на жизнь, подобную моей, на жизнь раба», но так говорила бы его человеческая кровь. Кровь дроу в нём не видела в таком поведении Марса никаких проблем. Оставить след. Оставить потомство. Выжить — вот что важно. Выжить, чтобы потом восстать, а, может быть, и просто-напросто раствориться в чужой крови, абсорбироваться внутри человеческой расы.

Он с нетерпением ждал, когда наконец сможет оставить и свой след. До сих пор. Но это желание оплодотворять не имело ничего общего с тем, что происходило между ним и принцем. Ни в одном из пониманий Александра.

Он был в «таверне» и играл в карты с солдатами и слугами. Александру везло. Кальвиг сбоку нещадно проигрывал, кривя шрамы, Хельд яростно хихикала пьяная, не понимая, что выдаёт себя с головой, Бьорн так неистово хмурился, что тоже не оставалось сомнений в его картах. Разве что молодой Вильд был спокоен и поглядывал на Александра хитро из-за бело-голубого веера рубашек.

К нему нередко подходили и другие солдаты, кроме тех, с кем Александру удалось сдружиться. Знакомые перебрасывались парой фраз, интересовались его самочувствием или просили о помощи. Незнакомые представлялись, любопытствовали насчёт его персоны. К Александру здесь изначально относились с интересом и симпатией, но по мере того, как он вливался в общество крепости, эти чувства росли и росли взаимно.

— Благодаря тебе наш принц повеселел, — говорила Хельд, утопая в блаженной щербатой улыбке.

— Ты хороший человек, — хлопал по плечу Орнаг, заведующий припасами.

— Этот парень чуть не победил меня в драке! — хвастал Вильд, едва выпив кружку пива.

Кальвиг тепло улыбался, встречая его, словно родного. Хоть и с затаённым сожалением в глубине светлых глаз.

Так же, как на гарнизоне любили Александра, боялись и его собрата — капитана.

Марс редко появлялся в таверне, а когда появлялся, волнение обычно стихало, появлялась настороженность. Александр, хоть и тянулся к дроу, но понимал остальных. Чистая кровь была жестока и беспощадна. Он был уверен, что Марс доказывал это не только словом, но и делом. Каждый солдат здесь убивал. Многим приходилось совершать казни. Кое-кто руководил за пыточным столом. Но никто не получал от насилия столько удовольствия, сколько получал Марс. Он был чудесным образцом настоящего дроу, яростным и устрашающим. Казалось, в нём нет ничего светлого, но Александр был иного мнения. Он не мерил людей вокруг себя понятиями хороший и плохой. Для него были лишь две шкалы: интересный — неинтересный, полезный — бесполезный. Марс был полезным, и Марс был интересным.

Он часто приходил в комнату капитана в свои выходные или после посещения «таверны». Не нужно было искать тему для бесед или остроумно шутить в присутствие дроу. Дроу важно присутствие. Александр давал Марсу своё тепло и внимание, которого тому, очевидно, не хватало в этой обители людей, а Марс взамен учил его и рассказывал об их народе.

— Я научу тебя песне, которая обратит твоих врагов в бегство, сын Мемфиса. Тебе она нужна, раз уж ты не можешь защитить себя силой своего тела.

— Неужели у дроу нет никаких других песен, кроме как боевых? — улыбнулся Александр.

Но Марс не понял его юмора.

— Нет, — сказал он серьёзно. — Есть и другие. Самая главная песнь нашего народа не о войне.

— О чём же она?

— О любви.

Александр был так ошеломлён ответом Марса, что добрался до комнат принца совершенно автоматически, но увидев его, задвинул свои мысли подальше. Принц читал письма, и жёлтый свет свечей падал на его суровое задумчивое лицо.

Увидев Александра, он мягко улыбнулся.

— Ты сегодня поздно, — сказал принц, сжимая его пальцы в своей руке, когда Александр подошёл ближе.

Если смотреть на принца сверху вниз, можно заметить, как под определённым углом серебрятся редкие пряди в роскошной шапке бурых медвежьих волос, и как сияют серые ресницы, совсем светлые на концах. Если смотреть на принца сверху вниз, то можно заметить, что он обычный мужчина со своими горестями и печалями, что он простой человек без хитрости и честолюбия. А ещё можно заметить, как улыбаются голубые глаза, обращённые вверх, ибо редко кто смотрит на принца из такого положения. Кто-то кроме его любовника.

— Марс снова учил меня, — поделился Александр с улыбкой. Он поднял руку выше, чтобы осторожно перебирать эти каштановые пряди с редким серебром внутри. — Прошу прощения за задержку, Ваше Высочество.

— Ты разговариваешь с моим капитаном чаще, чем я сам, — хмыкнул принц, ловя его руку и прижимая к губам. — Это хорошо. Марс очень одинок здесь.

Александр кивает, соглашаясь. Каждому дроу одиноко среди людей. Но они давно привыкли к такому раскладу.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает принц. Ему не нужно уточнять. Александр видит, как плещется подлинная страсть в его голубых глазах.

— Хорошо, Ваше Высочество.

— Ты уверен?

— Вы меня обижаете.

Принц коротко смеётся и целует его худые пальцы.

— Тогда давай примем ванну вместе, Александр.

Александр знает, что это не приказ. Приказы будут позже. Когда он покажет, что согласен на любой из них.

— Я подготовлю воду, Ваше Высочество.

Александр медленно отступает. Он весь наполнен предвкушением и томительным страхом.

В воде он снова касается губ принца своими губами. Запах тимьяна оплетает, и плоть трётся о плоть, но все его чувства сосредоточены в губах и на языке. Это нечто иное. Целовать принца. Это что-то, чего он не испытывал раньше. Это почти как Связь с сородичем, но совсем по-другому.

Принц гладит его по спине и по бёдрам, зарывается пальцами во влажные волосы. Его губы, обветренные и сухие, невероятно нежны и чувственны, его язык ласков и одновременно строг, хотя ведущий в этом поцелуе не он.

— Хельвиг… — шепчет Александр, отстраняясь. Их лица совсем рядом, и их глаза захвачены друг другом. Он не знает, как выразить эти ощущения иначе. — Хельвиг…

Большая ладонь принца касается гладкой щеки. Мужчина осматривает его с нечитаемым выражением, от которого сладко сжимает нутро.

— Милый Александр… — шепчет принц ему в губы. — Я буду сегодня очень жесток. Теперь, когда я знаю, какой ты в моих руках… я хочу брать тебя много раз без остановки… Ты позволишь мне?

Александр кивает молча. В его теле от этих слов нежность всё больше уступает место страсти, но принц вновь гладит его по спине, и жажда крови и сношения усмиряется внутри. Он вылизывает и покусывает шею принца, пока мнёт пальцами маленький светлый сосок на могучей груди. Он потирается о чужую плоть и тяжело выдыхает, когда шершавые пальцы задевают чувствительное местечко на спине.

Ярость возвращается вновь, когда они оказываются в постели, когда ласкающие, готовящие под себя пальцы покидают истомленное тело. Он принимает принца в себя почти сразу и воет от боли и удовольствия, потому что крепкие зубы снова в его плече, не дают сжиматься на великанском органе слишком сильно. Он плачет от невыносимой яркости ощущений, потому что принц нисколько не врал, когда говорил, что будет жесток.

Плоть внутри таранит его тело абсолютно безжалостно, и Александру, вжатому тяжёлой рукой в постель, остаётся только отдаваться и принимать, давясь нахлынувшей яростью. Принц берёт его как кобель, молча и грубо, больше подчиняя бешенство дроу внутри, чем даря удовольствие, и Александр благодарен за это. С каждой минутой он жаждет крови всё меньше, с каждой минутой, пока этот дикарь в его груди медленно начинает понимать, кто сильнее и больше.

Ему нравится это тёплое и мокрое ощущение семени Хельвига, стекающее между ягодиц. Это семя живое и липкое, и он бы обязательно потяжелел, если бы был женщиной. Он бы хотел быть женщиной, чтобы понести от такого сильного воина. Если бы не проклятие.

— Как ты? — принц гладит его по лицу, разглядывает, словно картину великого мастера. Он немного обеспокоен, но не может скрыть восхищения телом любовника.

Александр ловит его руку в свои и целует каждый палец с жаром и благоговением.

— Я в порядке. Я Ваш, я полностью Ваш, Ваше Высочество…

— Я же просил звать меня по имени, — принц улыбается и целует его в лоб.

— Хельвиг, — с готовностью исправляется Александр. — Наполни меня своим живым семенем снова. Подари мне свою страсть.

Принц тихо смеётся.

— Моё семя и моя страсть и без того полностью твои, злобный дроу, — он дергает за прядь мягких волос на голове Александра. — Всё моё — для тебя, только попроси.

Александр и понимает, и не понимает, что это значит, но в груди приятно и тепло, а тело полнится истомой, усталостью страсти и зарождающимся узлом нового желания. Принц целует его, и Александр лениво отвечает, больше позволяя себя целовать, чем участвуя в процессе. Он смотрит на бревенчатый потолок и думает о том, что ждёт его в будущем. Он бы хотел остаться при принце навсегда. Он бы хотел жить в этом богом забытом местечке на краю мира. С Марсом, единственным дроу, которого он знает, его старшим товарищем и тем, кто понимает его неистовую часть души, как никто другой. С солдатами, такими прямыми и весёлыми, такими искренними в своей незамутнённой симпатии к нему. С Хельвигом, чьё присутствие наполняет его. С Хельвигом, с которым можно быть тем, кто он есть — полукровкой — странным и опасным, нежным и покорным, дерзким и преданным до глубины души. Он даже готов оставить свои мысли о том, чтобы нести своё наследство в мир. Он бы отложил их далеко-далеко, чтобы и дальше быть таким, каким он может быть только рядом с этим мужчиной.

Второй раз был другим. Он был медленным и нежным. Александр был сверху, и тёплые ладони на его ягодицах не подгоняли и не подхватывали его, они просто гладили мягкую кожу, время от времени растягивая его в стороны. Так, чтобы он мог насадить себя легче и стремительнее. Так, чтобы трепетать от натяжения и тугой наполненности. Так, чтобы глухо стонать, закрывая глаза.

— Твоё тело воистину огромно, — говорил Александр, плавно двигаясь на крепком члене, что не смягчался ни на секунду, хотя это был уже второй раз, и был он долгим, неспешным, томительным. Принц наблюдал за ним, почти не мигая. — Я каждый раз опасался, что не смогу принять тебя, Хельвиг. Когда я видел тебя раздетым эти дни… пока я восстанавливался… я вспоминал, как сладко твой орган раздвигал меня в стороны. Быть в твоей постели — большая честь. Принимать тебя внутрь — лучшее из удовольствий.

Принц самозабвенно поцеловал его пальцы.

— Ты этого никогда не узнаешь, но нет ничего прекраснее, чем быть в тебе, Александр, — сказал он без улыбки. — Разве что быть с тобою рядом.

Этой ночью он получил желанное семя ещё два раза. Александр никогда не чувствовал себя более сытым, чем тогда, когда взмокший и изнурённый засыпал рядом с ошеломительным терпким запахом принца, на его расслабленном предплечье вместо подушки и чириканьем птиц в открытом настежь окне. Он не знал, но чувствовал, что это правильно и верно.