Песнь Морской Девы

13 [Саманта]

— Тоесть как это? — недоуменно спросил Олаф.

Святые каракатицы, я считала этого человека умным…

— Вот так. Проиграл в карты, а расплачиваться пришлось бы мной, так как ничего другого у моего отца не осталось. — Повторила я.

Я все еще боялась, но дрожь немного утихла. Когда Олаф упал на меня, я по глазам его прочитала, что он все понял. Меня тогда знобило, как при болезни. Шон и храмой Джон подняли нас на ноги. Они ни о чем не догадались и Олаф молчал, но мне было страшно. Они расценили мое оцепенение, как шок от прогулки по бушприту второй раз за день. Я не помню как очутилась в своем гамаке. Только как Олаф пообещал мне серьезный разговор. Весь день я треслась в страхе, что он меня выдаст. Лежала в гамаке, мысли путались, фантазия рисовла сцены казни. И вот, в полночь, когда шторм утих, "Акулий зуб" сбросил якоря и все уснули, Олаф позвал меня в трюм. Словно на эшафот, я шагала за ним.

Но теперь мне немного спокойнее.

— Прошу, не говори никому. — взмолилась я, заглядывая ему в глаза.

— С ума сошла? — я сжалась под его осуждающим взглядом, ожидая, что он сейчас закричит, разбудит всех и будет смотреть, как меня кидают в воду на корм рыбам. — Ты нормальная вообще о таком просить? После того, через что мы прошли, ты думаешь, я побегу сдавать тебя капитану? После того, как ты спасла мою никчемную жизнь! Я в долгу перед тобой. — он заговорил тише. — Я никому не скажу.

— Спасибо. — Теперь я могла расслабиться мое тело задрожало еще сильнее. На глаза навернулись слезы. — Спасибо, — повторила я уже дрожащим голосом.

Олаф шумно вздохнул, сделал шаг ко мне, прижал к груди. Я оказалась в тисках его мускулистых горячих рук. И, уже не сдерживаясь, разрыдалась. Как я устала сдерживать слезы. Устала притворяться кем-то другим. Устала бояться разоблачения. Устала скрывать скорбь по Анабель.

Все это я выплеснула через слезы на рубаху Олафа. Его огрубевшая рука гладила меня по спине. Сквозь свои всхлипы, я услышала биение его сердца. Оно билось не спокойно, выдавая волнение Олафа. Хотя внешне он выглядел равнодушным.

Когда слезы кончились, я отстранилась, села на бочку и вперилась взглядом в дощатый пол. Олаф присел напротив. Мы молчали. В моей голове совсем небыло мыслей. Я не ощущала совершенно ничего. В тишине я слышала поскрипывание тросов и тихий плеск волн о борт.

— Что ты собираешься делать, когда доберешься до Лондона? — прервал тишину Олаф.

— Найду брата.

— А что потом?

— Не знаю. Мне бы только добраться.

— Ты можешь на меня расчитывать.

***

— Капитан сегодня не в духе. — Проговорил кок. — Того и гляди на кого-нибудь сорвется.

— Я тут понял кое-что, — ответила я, передав Берту соль. — Я ни разу не слышал, что бы капитана кто-нибудь по имени называл. Как его зовут-то?

Старик насмешливо хмыкнул, приняв от меня баночку с солью. Кинул пару ложек в кипящую в котелке жижу.

— Я не стану рассказывать тебе эту историю. — наконец сказал кок, пробуя на вкус свою стряпню.

— Ну пожалуйста, все-равно тут заняться нечем!

— Заняться говоришь нечем? Поди начисти моркови.

Я раздроженно вздохнула и достала мешок с морковью. Половина его содержимого благополучно протухла, о чем я и сообщила коку.

— Ну д’к выкинь все что гнилое, и почисть, наконец, мне морковь. — Разворчался Берт.

Раньше и представить не могла, что хуже: сражаться на полыхающем корабле по среди океана или помогать коку готовить ужин для капитана. Теперь понимаю, что это в сто крат хуже, чем дважды прогуляться по бушприту в шторм и даже чем снять перед капитаном рубаху. Хотя, с последним я все-таки немного перегнула…

— И все-таки, что не так с именем капитана? — рассправившись с морковью, рискнула спросить я снова.

— Ишь заладил! Как любопытная бабенка ей богу. Нож. Да не тот! Да, его. Ты уже выпотрошил курицу?

Я вернулась к тощей птичей тушке. И снова заговорила о капитане. Ну что ему сложно имя назвать что-ли? Не пойму. Или он специально так отнекивается, что бы история интересней от долгого ожидания вышла? Я ж узнаю все-равно. Не от него, так от Олафа.

— Ладно, подлец. Но если капитан узнает, ты у меня получишь! Ишь как глаза загорелись. Но ты на сочную историю не расчитывай, я не поэт. И руками работай быстрее, куру закидывать пора.

— Ага.

— Не перебивай. — Он стукнул меня сатейником по плечу и начал рассказ. — Капитан раньше гордился своим именем. Звучное оно, героическое. Будь он таким, как Тонто, внушал бы больше страха врагам одним лишь именем. Но повздорил с колдуньей, та его и прокляла. Безымянным, говорит, будешь ты отныне. И коль прозвучит твое имя на корабле твоем — быть беде. И не избежать тебе страданий.

— Проклятие? — посмеялась я и тут же поймала грозный взгляд кока. — А что случилось? Чем он колдунью-то разозлил?

— Откуда я знаю? И вообще, многовато вопросов задаешь, юнга. Займись делом. Нет! Рыбу не трожь! Думаешь, доверю тебе готовить любимое капитаново блюдо? Порежь капусту.

Весь оставшийся день я потела на кухне под ворчания Берта. Думала, уши отвянут под вечер, но, кажись, пронесло. Я даже устала меньше, чем при работе на борту. Вообще, он старик не плохой. А готовит как… Объедение. Странно, что он с таким талантом тут на "Акульем зубе" пропадает, а не на королевской кухне поворятами руководит. А еще странно, что сегодня ему поручили столько наготовить не ясно для кого. То есть понятно для кого, не ясно зачем. Чего это вдруг капитану захотелось раскошного ужина, мне дела в общем-то нет. Кроме, конечно, того, что этот хрыч сегодня будет обжираться по-королевски, а матросы, как обычно, давятся гречкой и куском вяленой говядины, размером с половину моей ладошки.

Желужок у меня урчал, как поющий кит. Мне, хоть и удалось перехватить кое-чего во время готовки, да и порция гречки мне досталась. Но от всех этих запахов чуть-ли не деликатесных блюд, у меня не на шутку разыгрался аппетит.

— Куда?! — гаркнул Берт, когда я потянулась отщепить хоть малюсенький кусочек от курицы. — На, кочерыжку капустную погрызи. Капитан ее терпеть не может, а для моих зубов жестковата.

Он забрал поднос с птицей у меня из под носа, и сунул мне сердцевину капусты. Это, конечно, прекрасно, но никакой кочерыжкой мяса не заменишь.

— Приберись тут пока.

Берт ушел с подносом в каюту капитана. Вернулся за вторым. Потом за третьим. И за последним. Я в это время прибралась и села на табуретку, грызя кочан. Я уже собиралась уходить, когда в камбуз ввалился Генри и двое матросов. Они схватили Берта и потащили на палубу.

Ошарашенная, я последовала за ними. Берта привязали к мачте. Из каюты вышел капитан и бросил что-то в лицо кока. В свете заходящего солнца, я зазглядела рыбную кость.

— Как ты посмел оставить это в моей рыбе?! — яростно взревел капитан. — Плеть! Пять ударов, чтоб не повадно было!

Кто-то вышел из толпы, собравшихся у мачты, матросов и подал ему розги.

— Стойте! — Закричала я. У меня сердце сжималось от одной мысли, что этого старичка сейчас отходят плетью. И из-за чего? Из-за косточки в рыбе! Каким мерзавцем надо быть, что бы так с людьми поступать! — Это моя вина.

— Что?

— Вашу рыбу готовил я. — Выйдя вперед, сказала и тут же пожалела об этом. Но виду не подала.

— Как ты посмел, щенок! К мачте его!

Берта отвязали. Тот, не удержавшись на ногах, рухнул на палубу. Меня же схватили и поставили на его место. Обхватив мачту, я позволила связать себе запястья. Зажмурилась. И вот на мою спину обрушился первый удар. Я не вскрикнула, лишь сильнее сжала зубы. Второй. Из глаз брызнули слезы, но ни звука я не произнесла. Третий рассек мне кожу и я почувствовала, как по спине струится кровь. Но в ответ я лишь коротко и тихо взвизгнула. У капитана отдышка громче. Четвертый удар выдавил из меня сдавленный рык. Я открыла глаза, потому-что боялась, что вот-вот потеряю сознание. Перед глазами все плыло, но я хорошо видела в этом размытом мессиве довольное лицо Генри и ужас вперемешку с сочуствием в глазах Олафа. В пятый раз капитан промазал, меня едва задело кончиком плети. Но я выгнулась и запрокинула голову, что бы этот козел не вздумал ударить еще раз, не засчитав этот.

Я пришла в себя, когда почти все уже разошлись. Меня развязали и большая часть команды потеряла к инциденту всякий интерес. Но некоторые все еще толпились вокруг меня. Надо мной склонился Олаф. Он пытался помочь мне подняться. Он похватил меня под локоть, с другой стороны я почувствовала еще чью-то поддержку. Это оказался Берт.

— Совсем рехнулся парень. — Ворчал он. — Какая медуза тебя ужалила — такое ляпнуть. Дурак.

— Могли бы и "спасибо" сказать. — Заступился за меня Олаф.

— Не могу. А то потом меня совесть мучать будет. — Проворчал Берт в ответ.

Они вдвоем притащили меня в камбуз. Тут было пусто, все еще заканчивали работу. Я упала в свой гамак лицом вниз. Кок ушел за какими-то мазями.

— Ты как? — Тихо спросил Олаф. Я лишь тихо промычала то ли от боли, то ли от теплоты в душе, потому что хоть кому-то есть до меня дело. — Ты очень мужественно держалась. — Я яростно зашипела. — Прости, держался. Давай помогу снять повязку, а то еще и перед Бертом придется тебе объясняться.

Я могла лишь кивнуть. Его холодные руки сжали край моей рубахи. Он медленно поднимал, прилипшую к коже ткань, обнажая мою спину. Потом Олав помедлил, но, решившись, принялся разматывать мою грудь. Я лежала не в силах пошевелиться. Только поворачиваясь так, что бы облегчить ему задачу. Спина горела и чесалась. Вдруг я почувствовала прикосновение холодных пальцев. Они скользили по взбугрившейся коже. Нежно, почти невесомо.

— Не помер еще? А,Сэм? — раздался скрипучий голос Берта.

— Не дождешься. — Ответила я.

— Эт хорошо… Хотя, еслиб помер, то не мучался бы. А ты, остолоп, чего сидишь? Мог бы уже рану промыть. Глянь, как кожу рассекло. На.

Он ткнул Олафу тряпку, сом взял вторую и они принялись протирать мою спину. Берт грубее, Олаф нежнее. Потом они намазали каким-то маслом, пахнущим облепихой, рубцы. Берт отправил Олафа выплеснуть воду из тазика.

— Спасибо тебе, Сэм. — Хлопнул он меня по плечу, от чего я вздрогнула, как от удара молнией. — Капитан та еще скотина, но это не умаляет героизма твоего поступка. Только не возомни себя героем. Я тебе благодарен, но бахваляться этим не надо. Ты же не хочешь прослыть хвастуном.

Вернулся Олаф. От дружелюбия кока ничего не осталось. Он что-то пробурчал себе под нос и ушел. Друг помог мне замотать грудь и надеть чистую рубаху. Нет, я совершенно не стеснялась Олафа. Ну что он сисек не видел?

Через минут пять боль поутихла и голова перестала кружиться. Мы болтали с Олафом, когда в кубрик ввалилась толпа, пропахших потом, матросов.

— Ну ты даешь, юнга! — воскликнул одноглазый Фред. — Глазом клянусь, ты не произнес ни звука! А тебе даже кляпа не дали. Язык хоть не откусил?

— Тоже мне, герой дня. Нечего фелонить было. — Отозвался Дин.

— Да ты чего! — вскочил хромой Джо. — Будто не знаешь, что Берт никому не дает готовить рыбу для капитана.

— Косточка в рыбе… — прокряхтел старый Сильвер. — Зажравшаяся морда.

— Тише, мало ли. — Сказала я, успокаиваля галдящих матросов.

— Честно, не ожидал от тебя такой самоотверженности. — Подошел ко мне мужчина, имени которого я или не помнила, или просто-напросто не знала. — Кок не выдержал бы порки. Старый слишком. А благодаря тебе, мы не подохнем тут с голоду.

— Ну хватит вам. — Невыдержала я. Ну что это такое? То от них слова доброго недождешься, то из мухи слона раздувают. Хватит с меня похвал на сегодня. Спать хочу. А вообще приятно…