Песнь призраков и руин

6. Карина

Тысячу лет назад Баия Алахари вступила в Фараонову войну, чтобы защитить свой юный, еще не окрепший Зиран. Умело использовав магическую силу кометы, которая появляется на небесах раз в пятьдесят лет, она одолела Улраджи Тель-Ра – чародеев и колдунов собственного мужа, победила всех остальных союзников фараона и навеки повергла в прах Кеннуанскую империю.

Для защиты нового города от любой мыслимой угрозы со стороны смертных Баия выстроила Внешнюю стену. Однако она понимала – никакие каменные стены не спасут его от врагов сверхъественных, потусторонних, если те вновь восстанут против ее детища. Против них правительница выставила невидимую преграду, отдав собственную жизнь и жизни всех своих потомков до скончания веков в магический залог ее прочности.

Таким образом, далекая прародительница попутно поставила крест на мечтах Карины о дальних странах за пределами Зирана намного-намного раньше, чем та родилась.

– …А как полагает ваше высочество?

Карина, тряхнув головой, с усилием вернулась к реальности и только теперь осознала, что окружена стайкой придворных, жаждущих узнать ее мнение по поводу какой-то истории, которую она пропустила мимо ушей. Разумом она все еще блуждала по таинственному Святилищу Цариц, впитывая судьбоносные, изменившие всю ее грядущую жизнь откровения Пустельги, а телом, как выяснилось, сидела в центральном внутреннем дворе Ксар-Алахари, под шатром, крытым прозрачной малиновой тканью, которая отливала в ночи, словно вино, куда добавили звездную крошку. До полуночи оставалось всего каких-нибудь часа два. Комета Баии ожидалась с минуты на минуту.

– Я думаю, это просто замечательно, – наугад ляпнула Карина. – Пожалуйста, продолжайте.

Сидевший по другую сторону стола Мвале Омар Бенчекрун пустился в дальнейший рассказ, размахивая перед собственным носом куриной ножкой, словно мечом. Среди членов Совета он был старейшим, волосы с его головы давно исчезли – точнее, казалось, все переместились в роскошную белую бороду до пупа. Насколько могла судить Карина, основная польза, какую этот человек приносил Государственному Совету, где заседал, сводилась к болтовне о виноградниках, принадлежавших его семье, и о тех временах, когда он ходил в победителях Огненной Сигизии.

– Ну, вот. Значит, мы с Халимой столкнулись лицом к лицу со львом. И в копье трещина! Но у меня даже капельки пота с брови не упало…

Карина вместе со всеми членами Совета расположилась за самым большим столом во дворе. Кругом, спиралью по всему открытому пространству, стояли еще несколько – низеньких, со множеством пухлых подушечек, на которых восседали самые знатные придворные и убеленные сединами ученые – они вели степенные беседы с художниками (лица у всех ужасно одухотворенные!) и упитанными купцами (одежды сплошь расшиты драгоценными камнями).

Пир устроили поистине царский: целые жареные цыплята, пряная говядина с апельсинами на высоких «пирамидах» из кускуса, сотни и сотни красиво изукрашенных таджинов[14] с тушеными овощами и мясом, великие дюжины бараньих ребер, почти черных с виду от приправ, и лепешки – горы лепешек, от которых всё еще поднимался горячий пар, ведь слуги метали их на столы прямо из печей. Здесь можно было увидеть культурные и исторические традиции огромного числа народов, собранные в Зиране и воплощенные в кулинарии.

Лишь долгие годы обучения этикету позволяли Карине удерживать на губах любезную улыбку – внутри нее клокотало смятение.

Волшебство – не миф. Магия существует и действует. Она повсюду, ею пропитаны самые основы Зирана, а жители ничего и не подозревают. Уже тысячу лет она защищает их, оберегает, и знают об этом лишь члены Карининой семьи.

«Я показала и рассказала тебе обо всем в надежде, что ты наконец проникнешься подлинной значимостью дела, которое тебе однажды предстоит взять на себя, – сказала Пустельга, окончив повествование о кровавом прошлом страны и выведя дочь из подземелий Святилища Цариц. – Солнцестой – не просто праздник. Это важнейший обряд. Без него падет Преграда. Мы, Алахари, – единственная гарантия Зирана от сонмов магических врагов, готовых уничтожить все, что нам дорого».

– И вот в последнюю секунду мое копье переламывается! – Стол усеяла россыпь жирных капель: Мвале Омар взмахнул своим куском курятины. – Клянусь Великой Матерью, не лишись я своего оружия в такой момент, всадил бы его льву прямо в шею, и Халиме не видать бы триумфа. – Старик, опомнившись, бросил виноватый взгляд на молодого человека, сидевшего рядом. – Конечно, я не хочу сказать, что твоя бабушка победила незаслуженно, мой мальчик.

– Я знаю, дядюшка, вы никогда не заявили бы такого, – бесцветным голосом отозвался Дрисс Розали.

Род Розали принадлежал к числу так называемых сонаследующих, то есть все его члены всегда появлялись под знаком одной и той же Сигизии. В данном случае – Солнечной. Сонаследующие семейства встречались в городе крайне редко, что неудивительно – ведь поддержание такого состояния требует исключительной координации усилий по зачатию, деторождению, да и при всем этом в конечном счете зависит от чистой удачи. Кроме того, покойная бабка Дрисса выиграла последний Солнцестой, открывший нынешнюю эпоху под знаком Солнца. В свете сочетания этих фактов всем было ясно: церемония выбора при Храме Солнца в этом году – чистая формальность, исход боя предрешен, и победа достанется Дриссу. И все его родные источали самодовольство по этому поводу.

Карина с Дриссом обменялись полными отвращения взглядами. С кумовством, благодаря которому тот заранее пролез в Солнечные победители, принцесса еще могла смириться, а вот с его характером быка, всегда готового очертя голову броситься в атаку, и с тем, что любые вспышки ярости и склонность к насилию прощаются ему только за одну лишь принадлежность к роду Розали, – нет.

Хорошо еще, на пиру нет Адетунде. Конечно, он сделал бы вечер поинтереснее, но, учитывая, что при последней встрече Карина обозвала этого человека «таким пустоголовым тормозом, что солнце через уши просвечивает», его отсутствие по случаю общего похода их семьи в Храм Воды, пожалуй, к лучшему.

Мвале Омар пустился по седьмому разу описывать свои приключения на последнем Солнцестое, и Карина унеслась мыслями подальше – обратно к Преграде. Мельком посмотрев наверх, она не увидела на ночном небе ничего нового. Фонарики-шары на пальмах заливали двор теплым желтым светом, но всё же кругом было достаточно темно, чтобы заметить появление Кометы Баии.

– Можем ли мы надеяться увидеть ваше высочество на сцене или на площадках для состязаний во время торжества? – поинтересовалась Мвани Зохра Розали, легонько шлепнув по руке Дрисса, потянувшегося за очередным пирожным. Они с сыном походили друг на друга, как зеркальные отражения, – если бы мать так же коротко стригла волосы, никто бы их не различил.

– К сожалению, я не смогу принять участие ни в одном мероприятии, – отвечала Карина.

Фарид уже несколько месяцев назад подробно расписал, в чем будет заключаться ее роль на Солнцестое: сиди себе в сторонке и приветствуй всех участников от Зирана. Собственно, этим она всегда занималась и будет всегда заниматься, поскольку останется навсегда в Зиране и умрет в Зиране вслед за сестрой…

В голове опять стукнуло. Карина дернулась так сильно, что задрожал стол. Все взгляды разом обратились к ней, но, прежде чем она успела открыть рот, прямо из ниоткуда возник Фарид и положил ей руку на плечо.

– Извините, что прерываю столь оживленную беседу. Мне срочно нужно переговорить с ее высочеством по важному делу. Еще раз прошу простить.

Как только они отошли подальше – туда, где никто их уже не слышал, принцесса издала шумный возглас облегчения:

– Ох, моча верблюжья! Я на пределе. Думала, это никогда не кончится. Мвале Омар ведет себя так, будто время нанесло ему личное оскорбление, не оставив навсегда в возрасте двадцати двух лет.

– Вероятно, так оно и есть. Но не стоит поминать верблюжью мочу. Это грубо.

– Хорошо, пусть будет крысиная. Так зачем я тебе понадобилась?

– О, ни за чем. Совершенно ни за чем. Просто вы начали ерзать и нервничать. Я почел за благо увести вас, пока вам не пришло в голову сказать что-то, о чем все мы потом пожалеем.

Фарид заговорщицки усмехнулся ей – такое с ним случалось редко. Карина в ответ скорчила гримасу, но все же была ему благодарна. Всегда он приходит на помощь. Будь жива Ханане, вероятно, дело обстояло бы иначе…

Спазм охватил ее голову с новой силой, и она поморщилась, отчего Фарид поглядел на нее с беспокойством. Воспоминания о Баба и Ханане всегда усиливали приступы мигрени у нее, но лучше уж мигрень, чем забыть о них, закрыть им доступ в свои мысли – такое и представить себе невозможно. Между тем за последний год головные боли у Карины участились – сперва они приходили раз в несколько месяцев, потом каждую неделю, теперь она ловила себя на том, что хватается за виски́ как минимум раз в день. Ученые целители пребывали в недоумении: осмотры неизменно показывали, что принцесса физически здорова. Лекарства, предписанные ими, притупляли ее страдания (как и выпивка), но лишь отчасти и ненадолго.

Напряжение во всех мышцах немного ослабло, когда они с Фаридом отправились – как бы невзначай – пройтись по саду. Навстречу им попадались гости, они кланялись, Карина в ответ неопределенно кивала, а Фарид приветствовал каждого, демонстрируя идеальный образец манер, которые наставники годами терпеливо пытались привить принцессе.

В конце концов девушка и управляющий остановились побеседовать с арквазийской посланницей и сопровождающими ее лицами. Все они буквально сияли в предвкушении грядущих празднеств, и это их настроение вызвало у Карины первую искреннюю улыбку за весь вечер. Вообще-то, хотя многие арквазианцы верили в Божественных покровителей, Солнцестой они не почитали священным. Но относились к нему с жадным любопытством наблюдателей. Улыбка сразу сползла с лица принцессы, как только память подсказала ей: вот и в Арквази она никогда в жизни не попадет, не увидит, как люди живут там, – и все из-за Преграды. Впрочем… никто из ее родных и предков там не был, даже Пустельга, так на что тут жаловаться?

Посланнице хотелось задержать ее подле себя подольше – куда-то, мол, запропастилась ее юная дочь, а ей так хотелось познакомиться с принцессой! – но Фарид мягко отклонил ее просьбу и повел Карину дальше.

– Приятно, что все гости, кажется, довольны приемом, – заметил управляющий, когда они сделали полный круг, и задумчиво посмотрел девушке в лицо с высоты своего роста. – Знаете, наверное, это у нас важнейшее событие до самой вашей свадьбы.

– Моей свадьбы?! – Карина закашлялась.

– Не смотрите на меня так. Рано или поздно она состоится. – Фарид легонько подтолкнул ее локтем. – И если у вас есть кто-то на примете, сейчас самое время заявить об этом открыто. Не то матушка выберет жениха, не советуясь с вами.

Луна одинокой фигурой сияла на небе, и Карина посмотрела на нее с тоской. Интересно, из Арквази она выглядит так же? А с берегов моря Эдрафу? И что, муж ее тоже окажется навеки заточен в стенах Зирана вместе с ней, когда они поженятся?

– Я захочу выйти только за того, кто голыми руками достанет мне Луну с неба, – насмешливо заявила она, прекрасно понимая, насколько неправдоподобно это звучит.

Фарид неодобрительно нахмурился:

– Очень надеюсь – для вашего же блага, – что такой человек скоро отыщется. Всегда лучше участвовать в устройстве собственной судьбы. А удачный с политической точки зрения брак может принести большую пользу.

Вот уж кому-кому, только не Фариду, который уклонился от большего числа потенциально выгодных матримониальных предложений, чем кто-либо другой при дворе, читать ей лекции относительно выгодной женитьбы. Карине очень хотелось съязвить на эту тему, но она сдержалась. Достаточно на сегодня ран и потрясений – можно обойтись и без болезненных уколов старому другу.

Прогулку по двору они закончили у противоположного конца главного стола – стола Алахари, где Пустельга в этот момент беседовала с несколькими крупнейшими банкирами. К вечеру Каринина мать переоделась в великолепную винно-красную такчиту[15] с серебристым цветочным шитьем вдоль шейного выреза. В дополнение к серебряной печатке она надела ожерелье из переплетенных нитей, усеянных драгоценными камнями, сверкавшими в ночи, как крошечные звездочки; браслеты – тоже серебряные, на обе руки, звякавшие при каждом движении, и изумрудные серьги, блестевшие на фоне сплетенных в косы волос. Карина, хоть ее наряд был того же кроя, понимала, что выглядит и вполовину не так эффектно.

– Ваше величество, умоляю, давайте на сегодня оставим деловые разговоры! – вскричала одна из банкирш. – Сделайте великую милость старой женщине: раскройте секрет, какую награду вручат на Солнцестое в этом году. Очень хочется не прогадать со ставками.

Пустельга уклончиво улыбнулась:

– Боюсь, вам придется дождаться церемонии открытия, тогда и узнаете.

Султанше на состязании победителей традиционно отводились лишь церемониальные функции, чтобы никто не мог обвинить ее в особой благосклонности к одному из храмов за счет других. Однако право выбора награды, вручаемой победителю победителей после решающего тура, принадлежало именно ей. Всякий раз этот приз оказывался совершенно необычным – таким, какой дать способна только правительница. Членство в Совете, например, или губернаторский пост. Что это будет, держалось в строгом секрете до церемонии открытия.

Придворные разочарованно заворчали было, но через секунду уже снова весело смеялись какому-то небрежно остроумному новому замечанию Пустельги. Вообще, каждый жест, каждое слово и каждая – прекрасно продуманная – пауза в исполнении Карининой матери всегда демонстрировали ее великую, непререкаемую силу. Принцесса часто гадала, о чем думают люди, когда видят их вдвоем – султаншу с дочерью, для власти изначально не рожденной.

Собственно, Карине ничего не приходилось делать, кроме как находиться подле мамы. Скромно сидеть рядом и играть роль наследницы, которая им всем нужна.

Заполнять собой место, предназначенное для Ханане.

Жгучая боль опять расколола голову на части, и Карина даже тихо застонала. Некоторые из придворных поглядели на нее с тревогой – она ответила им самой ослепительной улыбкой, на какую оказалась способна.

– Прошу прощения, мне необходимо облегчиться, – сказала она и чуть не опрометью бросилась прочь из сада.

Едва добравшись до уборной, Карина сняла оконную решетку, которую догадалась расшатать уже много лет назад, выползла через образовавшееся отверстие в маленький садик, примыкавший к главному двору, и уселась там, прислонившись спиной к стене. Нельзя, чтобы придворные видели, как она корчится от боли, нельзя давать им лишний повод думать, что она действительно такая слабенькая, как они подозревают и без того.

Сжав ладонями виски, она прислушалась к звукам музыки, доносившимся из-за живой изгороди. Эту песню Баба тоже любил. И каждая нота, каждый вздох из собственной груди напоминали ей: она живет в мире, который ни он, ни Ханане уже никогда не увидят. А она сама – с каждым днем все дальше от той маленькой девочки, какую они знали.

Карина попыталась вызвать в памяти их лица, но перед глазами вместо живых образов появились лишь расплывчатые пятна. Конечно, кое-какие детали она не забыла – скажем, у Ханане глаза были как у матери – карие с медным отливом, а Баба ростом слегка уступал своей супруге. Но тембры голосов, теплота их ладоней в ее ладонях – это все ушло. И чем сильнее Карина напрягала память, тем дальше оно ускользало – словно песок меж растопыренных пальцев. Даже пожар выветрился из головы, оставив в воспоминаниях только запах гари и всполохи пламени. И чем больше девушка силилась удержать перед глазами хотя бы немногое оставшееся, тем нестерпимей становилась боль.

Интересно, Ханане погибла, так и не узнав, что ей никогда не суждено выехать за пределы Зирана?

– Ваше высочество! Извините… с вами все в порядке?

Голос принадлежал девочке – на вид не старше двенадцати лет, обернутой в цельный кусок зелено-лилово-черного ситца, стянутый посередине пучком разноцветных бусин. В ушах и на шее – золотые украшения. В общем, вид, можно сказать, даже роскошный, если бы его обладательница не стояла прямо внутри живой изгороди таким образом, что из кустов виднелась только ее передняя часть.

– Вы кто? – резко спросила Карина.

Она ведь уже успела познакомиться со всеми, кто прибыл на встречу кометы, и этой юной особы среди них не было.

– О, простите. У меня ужасные манеры… – Девочка отвесила легкий поклон или, во всяком случае, то, что можно назвать поклоном человека, застрявшего в кустах. – Меня зовут Афуа, я дочь Квабены Боатенг, посланницы Арквази в Зиране. Счастлива познакомиться с вами.

Значит, это ее искала давеча арквазианская посланница, это ее ребенок.

– И как вы тут оказались, в моем саду?

– Я за кошкой по двору бегала и подумала… Подумала, что смогу перепрыгнуть кусты. – Афуа издала вздох, в котором, кажется, заключались все печали мира. – Но не смогла. Мне очень неловко беспокоить ваше высочество, но не могли бы вы мне помочь?

Первым порывом Карины было хорошенько отчитать невоспитанного ребенка, но потом она вспомнила, как часто сама раньше попадала в подобные переделки. Так что она обхватила Афуу за запястья и потянула на себя. Девочка с глухим стуком шмякнулась на землю лицом вниз, но, не пострадав, тут же вскочила на ноги.

– Спасибо!

Карина хотела что-то ей сказать, но Афуа вдруг нахмурилась и крепко прижала пальцы к ее лбу.

– У вас нкра…[16] такая спутанная, – пробормотала она по-кенсийски.

Девочка открыла мешок, висевший у бедра, достала оттуда маленький бурдюк из козьей шкуры и снова перешла на зиранский:

– Вот, возьмите. Прямо с собственных виноградников Осеи Нана в Осодэ. Я хотела дать кошке, но вы тоже можете сделать пару глотков. Должно сразу полегчать.

Карина даже рот раскрыла, не в силах припомнить, когда в последний раз кто-нибудь прикасался к ней без разрешения. Она снова попыталась заговорить, но дочь посланницы бросила короткий взгляд через плечо и озабоченно поморщилась:

– Мама убьет меня, если я сейчас же не вернусь к ней. Прощайте, ваше высочество! Поправляйтесь!

Афуа сунула бурдюк Карине в руки и скользнула под изгородь, прежде чем Карина успела спросить, что, собственно, такое нкра. Она уставилась на подаренный ей бурдюк и в этот момент ощутила новый приступ звенящей головной боли.

Что ж, вино ей всегда хоть немного, но помогало…

Десять минут спустя принцесса, покачиваясь, ввалилась на главный двор, глуповато хихикая над тем, как забавно полощется о лодыжки ее платье. Афуин бурдюк был пуст, и оставалось только надеяться, что девочка не слишком разозлится, узнав, что вино выпито до капли.

Народ вокруг был слишком поглощен ожиданием Кометы Баии, чтобы заметить возвращение принцессы, и это ее вполне устраивало. Ничего. Рано или поздно им все равно придется иметь дело не с кем иным, как с ней, это неизбежно. Ведь ей в прямом смысле некуда деться!

– Фарид! – крикнула Карина голосом более пронзительным и визгливым, чем ей бы хотелось.

Управляющий материализовался рядом с ней в ту же секунду и как раз успел подхватить под локоть – слишком уж сильно она пошатнулась.

– Вы говорили, что идете в уборную, – с укоризной проворчал он.

– Туда я и ходила. – Принцесса громко икнула. – Я что, пропустила комету?

– Проводите ее высочество в спальню, – не пускаясь в разговоры, приказал Фарид стоявшему поблизости охраннику.

Карина тряхнула головой. Мир вокруг нее бешено закружился.

– Прошу прощения, как это понимать? Весь вечер я ищу возможности улизнуть, – она снова икнула, – а теперь, перед самым появлением кометы, ты отсылаешь меня прочь?

– Так будет лучше. Вы выставляете себя на посмешище.

– Коне-е-ечно. Куда мне до Ханане, да?

Фарид отпрянул, словно получил пощечину.

– Никто не говорит о том, что…

– Но все так думают! Все до единого и всегда! – Она ткнула пальцем ему прямо в лицо. – А ты особенно! Вечно сравниваешь меня с ней, сравниваешь мои поступки с ее поступками, потому что все еще любишь ее, даже после того, как она тебя отвергла.

Музыканты опустили свои инструменты, но Карина не обратила на это внимания – ей было уже все равно. Все годы подавляемой обиды и отчаяния всколыхнулись в ней. Стоило лишь слегка приоткрыть «крышку», сбавить контроль, и они вырвались на свободу – теперь волну уже не остановить.

– Вот что я скажу тебе, Фарид. Даже если бы Ханане не погибла, если бы она во плоти стояла сейчас перед нами, ни за какие сокровища мира она не захотела бы быть с тобой.

Управляющий дворцовым хозяйством молча взирал на нее, и Карине показалось – она воочию видит раны, открывающиеся у него с каждым ее словом. Извинения уже готовы были сорваться с ее губ, но вместо них наружу вырвалось все скопившееся у нее в желудке. Девушку буквально согнуло пополам.

Публика, успевшая собраться вокруг них с Фаридом, инстинктивно отпрянула, как один человек, чтобы не запачкать праздничные одежды рвотой. Пустельга негромко повторила приказ увести дочь со двора, и кто-то из стражей женского пола, перехватив принцессу за талию, то ли понес на руках, то ли потащил ее за собой. Карина яростно отбивалась всю дорогу и даже расцарапала бедной девице лицо, но та и бровью не повела. Она приволокла принцессу не в ее собственную опочивальню, а к личным покоям царственной матери – так получалось гораздо ближе – и, ловко справившись со сложной системой замков, попросту швырнула беспомощную жертву внутрь. Стражница отвесила короткий поклон, а затем удалилась, плотно заперев двери и не обращая внимания на грязные проклятия, которыми осыпа́ла ее Карина.

Принцесса попыталась встать, но мир снова предательски ушел у нее из-под ног, и она, обхватив лицо руками, осела на пол. Головные спазмы вернулись с адской силой и заполнили ее уши глухим ревом. Гортань заполнил вкус желчи. Прошло, как ей показалось, несколько вечностей, прежде чем двери просторного зала, где она находилась, снова открылись. Карина с усилием приподнялась, чтобы снова обрушить весь свой гнев на Фарида, но сверху на нее смотрел не он, а Пустельга.

Несколько долгих мгновений мать и дочь молча пожирали глазами друг друга.

– Что это было? – спросила наконец правительница.

– Пойду извинюсь, – невнятно промычала Карина.

Ей вспомнилось страдальческое лицо Фарида, и новая волна стыда накрыла принцессу. Как же она могла ударить его в самое больное место?

– Не смей даже думать об этом. Ты только что поставила в неловкое положение меня и опозорила все наше семейство. Мне стыдно за твое поведение.

Карине вновь подумалось: что же за метаморфоза приключилась с этой женщиной, что творится сейчас за этим непроницаемым царственным фасадом, куда делась мама, которую она потеряла в ту ночь, когда не стало Баба и Ханане? Ядовитая злость, наполнявшая ее давеча при стычке с Фаридом, вернулась с новой, обжигающей силой.

– Если так стыдно, отошли меня подальше. Ах нет, подожди… это ведь невозможно. Мы же обе заперты тут навеки, на всю оставшуюся жизнь. И я вижу, как ты этим упиваешься. Так приятно воочию убеждаться каждый день, снова и снова, насколько ты лучше меня, само совершенство!

– Никакого совершенства я от тебя не прошу. Прошу только уважения и понимания тех обязанностей, какие накладывает султанское достоинство. Именно поэтому я доверила тебе сегодня тайну Преграды. Но ты опять показала, что не готова принять на себя мою ношу.

– Была бы готова, если бы ты обучала меня так же, как обучала Ханане. Я помню, как вы вечно уединялись, чтобы позаниматься делами в одиночестве. В секрете. А теперь, когда у тебя осталась только я, со мной ты так не поступаешь.

Морщины на лице Пустельги сгустились – как всегда при упоминании Баба или Ханане.

– С ней я… на нее я слишком давила. И вообще, ты – не она. Нельзя ожидать, что ты будешь в точности такой же, как она.

Разговор этот жег и мучил Карину сильнее, чем вино, бродившее в желудке, но неизвестно, представится ли еще когда-нибудь случай высказать матери все, что накопилось на сердце.

– Я и не могу быть ею. И тобой быть не могу, и жить в Зиране, взаперти до могилы – не могу! Найди себе другую наследницу, роди дочь, к которой сумеешь не испытывать ненависти. В общем, что угодно, мне все равно. Только не заставляй, не принуждай меня ко всему вот этому…

По лицу Пустельги промелькнула тень чувства, которому Карина не подобрала бы названия.

– Ты думаешь, я тебя ненавижу?

Принцесса ожидала вспышки гнева. Гримасы презрения. Но искреннее отчаяние в голосе матери затронуло в душе Карины какие-то неведомые струны. Поколебало ее. Она старалась смотреть куда угодно – лишь бы не в лицо Пустельге, словно пытаясь найти на стенах решение, избавление от горечи, накопившейся между ними за долгие годы.

И вдруг – пронзительно вскрикнула.

Из угла комнаты внезапно выпрыгнула фигура в маске. В руке у фигуры мелькнуло округлое, траурно-черное лезвие кинжала с золотой рукоятью. В глазах полыхала звериная ненависть. Карина оцепенела от ужаса. Убийца бросился на нее.

Каким-то чудом Пустельга, кликнув на помощь Дозорных, успела рывком толкнуть дочь с того места, над которым клинок злодея в следующий миг описал смертоносную дугу. Инерция этого замаха заставила неизвестного резко развернуться на одном каблуке, и Карина с матерью успели выскочить в сад. Преследователь бросился за ними.

Принцесса опрометью неслась сквозь спутанные заросли кустарника, острые ветви раздирали ей кожу. Пустельга, даже в кромешной тьме, безошибочно находила дорогу, но Карина спиной чувствовала – убийца вот-вот их настигнет. Правительница снова и снова призывала Дозорных, но никто не появлялся. Куда они все подевались? Как этот черный человек сумел мимо них просочиться, их же так много?!

Тут он схватил девушку за воротник, и из ее легких словно разом вышел весь воздух. Пустельга с яростным рыком выхватила из рукава собственный миниатюрный кинжал и всадила его в кисть врага. Тот, взвыв, отпустил Карину. Тогда мать, буквально запихнув ее под куст, развернулась, чтобы отразить очередной удар.

Принцесса шлепнулась на землю, вокруг правого уха нарастающими вспышками начала разрастаться сильная боль. Но она нашла в себе силы посмотреть наверх – ее мама, сделав ложный выпад влево, полоснула противника лезвием по лицу.

– На помощь! – что есть мочи завопила Карина.

Земля задрожала под кулаками, которыми она билась об нее, и будто наклонилась в ту сторону, где султанша сражалась с убийцей. Девушка судорожно завертела головой в поисках хоть чего-то, чем можно помочь матери, но лишь ветер продолжал звенеть в ее ушах.

– Стража! Стража!!!

Надо сказать, что изначально прозвище Пустельга закрепилось за правительницей именно благодаря незаурядному упорству и ловкости в бою, но лично Карине никогда не приходилась видеть ее «в деле». И теперь даже сквозь смятение и ужас девушку восхитило искусство, с которым та, перелетая с места на место, словно лист на ветру, уходила от выпадов злодея.

Теперь-то она поняла: Пустельга никогда не испытывала к ней ничего похожего на ненависть. Ненависть этой женщины выглядит вот так, и право слово, от нее кровь стынет в жилах.

Издав какой-то первобытный вопль, Пустельга вновь яростно полоснула клинком по лицу нападавшего. Деревья внезапно задрожали вокруг, корни их вздыбились из-под земли и обвили собою его лодыжки. От шока и удивления у Карины отвисла челюсть. Это что, мама… по маминой воле?

Затем пальцы султанши судорожно завибрировали в воздухе, и корни потянулись обратно, увлекая за собою убийцу – тот рухнул на земь. Еще один таинственный поворот свободной руки – и они зашвырнули его в бассейн того самого фонтана с солнечным лучом, под которым скрывался вход в Святилище Цариц. Правительница, не мешкая, ухватила врага за голову и с силой стукнула ею о гладкий мрамор, а затем для верности еще и поддала коленом ему в живот.

Его туловище несколько раз дернулось и застыло. Струи крови смешались с чистыми водами фонтана. Пустельга сделала шаг назад – задыхаясь, в крови с головы до ног, но живая! От нее исходила какая-то неземная, незнакомая доселе Карине энергия, и все деревья склонили над хозяйкой ветви, словно защищая.

Принцесса издала нечто среднее между всхлипом и радостным писком. Пустельга обернулась к ней лицом усталым, но торжествующим, и принцесса ясно осознала: все, что происходило между ними раньше, утратило всякое значение. Они живы – и всё. Остальное не важно.

– Карина, с тобой всё…

Не успев закончить фразу, Пустельга упала навзничь, сраженная мечом убийцы в спину.

Мир остановился. Каринин вопль застыл в горле.

Она бросилась к матери, и в ту же секунду за ее спиной раздались тревожные выкрики – Дозорные подоспели слишком поздно. Второй убийца, не произнеся ни слова, выхватил другой кинжал и вонзил его себе в сердце. Его тело с гулким стуком рухнуло рядом.

Карина опустилась на колени возле Пустельги, не сводя взгляда с того места, где безжалостный упругий металл пронзил теплую смуглую кожу. Выдернуть меч? Или не надо? Великая Мать, смилуйся… Мать умирает у нее на глазах, а она ничего, совсем ничего не может сделать.

– Все будет хорошо, мама, – глотая слезы, проскулила Карина, сама себе не веря.

Пустельга слабым движением сняла кольцо с печаткой и попыталась протянуть его дочери, но рука ее безвольно опустилась и обмякла. Кольцо упало в дорожную пыль. Последнее, что запомнила Карина, – это Комету Баии над бездыханным маминым телом. Жестоким ослепительным светом засияла она на краю полуночного неба.