Песня над озером: Лирика средневековой Кореи

Пышная черная роза

В поле цветет одиноко.

Ветка к земле пригнулась.

Тень от нее дрожит.

Благоухает воздух,

Летним дождем напоенный.

Ветер колышет колосья

Зреющего ячменя.

Разве ее заметит

Кто-нибудь из благородных?

В высоких своих повозках

Мимо едут они…

Вокруг только пчелы вьются

И мотыльки кружатся.

На заброшенном поле

Черная роза цветет.

Ты, как Сон Ген, непреклонен[26]

И ложа со мной не разделишь.

Но если в мой дом войдешь ты,

Вместе мы сложим песню

О ветре, и лунной ночи,

И о зеленой роще,

Где слышатся шелест листьев

И приглушенная речь.

В песок воткнув знамена войсковые,

Вы стали лагерем у дальней речки.

Я чутко сплю, и кажется, что слышу,

Как воины, уставшие в походе,

Запели песню тихо и тоскливо…

У дома нашего к плакучей иве

Я привяжу ли твоего коня?

Уже миновало три года

С тех пор, как утром холодным

Он уходил по дороге

В одежде своей худой,

И на ветру осеннем

Волос моих прядь трепетала,

И зеркало отразило

Заплаканное лицо.

Три года печальные мысли

Скитальца одолевают,

Горькое расставанье

Снится ему всю ночь.

А я смотрю на дорогу,

Стоя у двери плетеной,

И по двери плетеной

Слезы мои бегут.

Ветер подул весенний,

И за ночь цветы раскрылись.

Словно окутали землю

Белые облака.

А там, где цветы расцветают,

Там и птицы щебечут.

А там, где птицы щебечут,

Люди песни поют.

Да ниспошлет нам небо долголетье,

Да напророчит нам сорока мир!

Мне не нужны богатые угодья

И сотни генов рисового поля.[28]

Просторен и высок наш новый дом,

В нем кажется прохладным летний полдень,

Покойно в нем и на душе легко.

И разве кто осмелится нарушить

Двух уточек любовное согласье[29]…

Здесь можно целый день мечтать о счастье,

О детях и о внуках…

Я старалась заглушить разлуку,

Струны звучные перебирая,

Только все мелодии забыла —

Не несет мне цитра утешенья.

Летним вечером сижу в беседке,

И со мною только дождь холодный.

Падают прозрачные слезинки

На мою узорчатую юбку.

Милый, ты так неловок!

Рукав моей новой блузки

Нечаянно зацепил ты

И тонкий шелк разорвал.

Но ты не печалься — это

Беда совсем небольшая,

Не порвалась бы только

Наша с тобой любовь!

Осенний ветер холодом дохнул,

И все шуршит бамбуковой листвою.

Взойдя на небо, грустная луна

Над крышей дома нашего повисла.

В той комнатке, где ты бывал когда-то,

Один сверчок теперь трещит всю ночь

И десять тысяч грустных мыслей бродят

Весь день-деньской — и все вокруг меня.

У бамбуковой старой беседки

Распевают весенние птицы.

Поднимаю тонкие шторы,

Безучастно в окно смотрю…

Никогда тебя не забуду!

Тереблю я струны у лютни

И слежу, как с цветущей вишни

Осыпаются лепестки.

— В дом на восточной стороне холма

За богача ты можешь замуж выйти,

И в дом на склоне западном холма

За бедняка ты можешь замуж выйти.

Как жалок первый! Как хорош второй!..

С которым же из двух ты обручишься?

— Нельзя ли стать женою бедняка,

А к богачу тому ходить обедать?

От сна тяжелого я пробудилась.

Дождь мелкий моросит, и дует ветер.

Но как ни думай, ни гадай — выходит,

Что в путь-дорогу собираться вам.

Под крышею, на балке почерневшей,

С утра щебечет ласточка. О чем?

Наверное, зовет она супруга

Вернуться поскорей в свое гнездо…

У реки, под зеленой ивой,

Ожидает меня О Ма.

Я спускаюсь вниз по ступенькам,

Опьянела я без вина.

Нынче в зеркало посмотрела —

Свет зари на щеках лежит

И, как месяц новорожденный,

Выгибается тонкая бровь…

Как ты живешь на чужбине?

Здоров ли, счастлив ли ты?

В лунную ночь, тоскуя,

Я сижу у окна.

В пути застигнутый ливнем,

В одежде, промокшей насквозь,

Однажды ты постучался —

И ночь со мною провел.

Мне часто снится тропинка.

Та, что ведет к тебе,

Но нет на этой тропинке

Ни одного следа…

…Бывает, что носишь в сердце

Алмазы чистой воды,

А люди не знают об этом,

А люди не верят тебе!

Он молод еще, но скоро

В Корее о нем узнают,

И станут спрашивать люди,

Кто мать его, кто — отец.

Ветер дохнуть не смеет,

Когда он кисточку держит,[30]

И даже злой дух рыдает,

Услышав песню его.

Дождь всю ночь шелестел по крыше,

Капли капали — кап да кап.

В одинокой своей постели

Я озябла в рассветный час.

Цвет вишневый уже опадает.

Удивительным был мой сон…

Встану я, и раскрою двери,

И прислушаюсь к пенью птиц.

Пусть была бы короткой

Ночь, что наступит завтра,

Только бы не кончалась

Эта ночь никогда.

Уже петухи торопят

Наступление утра…

Слезы глаза обжигают

И катятся по щекам.

Ах, девочка, тебе пятнадцать было,

Когда над горем девушки соседки

Смеялась ты беспечно и легко…

То было в день ее разлуки с милым!

И вот беда к тебе пришла сегодня,

Какая прежде и во сне не снилась,

И, как во сне, минула эта ночь

Последних поцелуев и объятий.

Ах, девочка, возлюбленный уходит

За землю наших прадедов сражаться.

Уже оседлан белый конь его,

Ждут впереди дороги и тревоги,

Поход и бой. Увы, судьба такая

Природой предназначена мужчине!

А девушка, как роза, расцветет,

И не заметишь, как уже увяла…

Ты хочешь все стерпеть, рыдаешь молча,

Ладонями глаза свои закрыла.

Открой их! Или не увидишь ты

Его в последний миг перед разлукой!

Я слышала — они уже в Гансене.

О, если бы мне крылья дикой утки!

Взмахнуть бы крыльями и полететь

Туда, далеко… Но мечте не сбыться!

Вон зеркало на столике, но тщетно

В нем образ милый я хочу увидеть.

Зачем мне яркие шелка одежд —

В них не кружиться в радости весенней!..

Путь боевой ведет за край земли,

Туда и в сновиденье не добраться.

Но одинокой лютни слышен звук —

Любимый мой струны ее коснулся…

Ветер зашумел, и гром ударил,

Слово полководца прозвучало.

Воины проходят по дороге —

Грозный вид их устрашит врага.

Там, где барабаны загремели,

Там и флейта начинает плакать.

За море уходит месяц ясный,

Из волны морской встает дракон.

Вишенка моя покрылась инеем,

Веточки, как жемчуга, блестят.

И в Сеуле, на далеком Севере,

Наступает ранняя зима.

День и ночь о государе думаю,

Милый образ в мыслях берегу,

А душа тревожно и беспомощно

На осеннем мечется ветру.

Я горюю об ушедшем времени

И не в силах слезы удержать.

И душа в Сеул далекий просится,

В башню на высоком берегу…

Где же ты, перевозчик?

Брошен челнок у причала.

Стою одиноко над речкой,

Смотрю, как солнце заходит,

Не знаю, что ждет меня.

Нет вестей от любимой.

Вот и ночь наступает,

Холодная, как могила.

Луна поднялась на востоке,

Но для кого она?

Пестрой бабочкой стану,

Крылышками взмахну я,

Одежду милой окрашу

Яркой своей пыльцой.

Она меня не узнает,

А я порхать и кружиться

Буду весь день над нею —

Не покину ее!

Я лодку свою привязала

У речного обрыва,

Там, где вода прозрачна,

Там, где лотос растет.

Милый стоял напротив,

Милому через речку

Я бросила горсточку спелых

Лотосовых семян.

Но зорки глаза чужие —

Люди нас увидали,

Я целых полдня краснела,

Взор от них отводя!

Давно глухая ночь настала,

А девушка не спит — и ткет.

Безостановочно со шпульки

Сбегает шелковая нить.

Снует челнок перед глазами,

И долгой нити нет конца.

Ткет девушка наряд богатый,

Ткет для чужого жениха.

От холода немеют пальцы.

Скрипит станок. Снует челнок.

Для девушки другой, счастливой,

Она венчальный ткет убор…

И вот опять над речкой Ба весна.

Туман плакучие окутал ивы.

Я веточку с сережками сломала,

И, уезжая, милый взял ее.

А ветерок беспечный все порхает —

Что расставания ему и встречи!

Он только знай себе колышет ивы

И над дорогой поднимает пыль.

Девушка, совсем еще девчонка,

С юношей безмолвно распрощалась

И, украдкою домой вернувшись,

В спаленке девичьей заперлась.

В щель дверную ей видны ворота

И цветущая у дома груша.

Лунной ночью за прикрытой дверью

Всхлипывает девочка в тиши.

Есть такие безумцы —

Быка они оседлали,

На скакуна же навьючить

Решили тяжелый груз.

На горном кругом перевале

Пали и бык, и лошадь…

Не на чем ехать дальше!

Не на чем груз везти!

Стою, прислонясь к деревянной колонне,

В беседке, повиснувшей над водой.

Узор красно-синий резных карнизов

В зеркальной заводи отражен.

Внизу голубые блестящие бусы

Несет, перекатывая, река.

За ней золотистыми облаками

Зыблются рисовые поля.

Слышу, как где-то тянут невод.

Вижу — над лесом, у края небес,

Дождь золотистый брызнул на землю —

На радость крестьянам, тебе и мне.

Счастлив, кто может в покое и мире

Жить, не ведая суеты,

Делить с землепашцами их заботы

И, радуясь, радости не скрывать!

В этом превратном мире

Лебезят перед властью.

А без чинов и без власти

Не нужен я никому.

К деревенскому дому

Не подъезжают кареты,

Богачей из столицы

Ко мне они не везут.

Встречи и проводы гостя —

Как далеко все это!

Стар я уже и болен —

Не едет ко мне никто.

Но вот ветерок с востока

Подул. Соловьи запели

Средь персиковых деревьев,

Мой услаждают слух.

Нарушив обычай придворный,

Я подружился с ними.

Пусть обо мне в Сеуле

Что хотят говорят!

Не лицемерят птицы

У двери янбанов знатных.[32]

Нравам вельмож тщеславных

Не подражают цветы.

Я слушаю птичье пенье,

Встав после сна дневного.

Одежда моя пропахла

Запахом свежих трав.

Природа родного края

И щедра и прекрасна

И разницы между богатым

И бедным — не признает.

Сладкоречивого мужа

У нас хитрецом называют,

Но ты, соловей-песнопевец,

В песне своей правдив!

Вокруг заливаются птицы

И цветы расцветают.

Живущему с ними вместе,

Чего же мне надо еще?

Неужто не стыдно людям

Добросердечной природы?

Не стыдно птиц простодушных

И бескорыстных цветов?

Вы, кто в дворцах Сеула

Пиршествует бездумно!

Вам ли нас, деревенских,

Свысока осуждать?!

Пух облетает с тростника

И вьется снегом на ветру.

На листья кленов иней лег —

И клены будто зацвели.

Еще и снегу не пора,

И до весны так много дней.

Кто ж перепутал времена

И все вокруг околдовал?

Мир! О мир! Тебя я ждал так долго.

Но чиста душа пред государем —

Я на поле битвы был семь лет,

Каждый час и миг готовый к смерти,

Чтобы это утро наступило.

Светит солнце. Стройными рядами

Мы идем и мир несем желанным

Хижинам родимых деревень.

Слышишь флейты? Слышишь барабаны?

Слышишь, трубы славят этот день?!

Свежий ветер западный колышет

В вышине знамена полковые.

Словно с поднебесья вниз спустились

Стаи пятицветных облаков,

Чтобы радость разделить с народом.

Перекинув лук через плечо,

Воины проходят по дороге

И поют — и песню слышно всюду.

Воины, взмахнув мечами, пляшут,

И под яркими лучами солнца

Блеск стальных клинков глаза слепит.

Над дорогой не смолкает песня,

И веселой пляске нет конца.

Испокон веков не знали люди

Торжества такого на земле!

И пришла пора, настало время

Луки все со стрелами собрать

И забросить далеко-далеко,

За вершины поднебесных гор,

И заняться важными делами

Государства прадедов моих.

Видишь, как усталые бойцы

Сладко у обочины уснули,

И во сне они, наверно, видят,

Будто век вернулся золотой,

О котором говорят преданья,

Вещие преданья старины.

Люди, прятавшиеся в ущельях,

Женщины, и старики, и дети,

Словно ласточки с весенним ветром,

Возвращаются в свои дома.

Их истосковавшиеся души

Радостью охвачены великой.

Кто же не порадуется нынче,

Не восславит мужество народа?

Кто же не порадуется нынче,

Не восславит мудрость государя?

Это он вознес и возвеличил

Государство прадедов моих.

Помоги ж отчизне нашей, Небо!

Дай благополучье нам и счастье!

Ниспошли нам вечное согласье,

Солнцем незакатным обогрей!

Пусть живет, цветет страна в покое

Ровно десять тысяч долгих лет.

Пахаря за мирною сохою

Пусть прославит песнями поэт.

Пусть правитель правит справедливый

Десять тысяч лет страной счастливой,

Государством прадедов моих!

Четыре узорных угла приподняв,

Словно четыре крыла,

Беседка стоит над речным рукавом,

Готовая к небу взлететь.

Гора, на которой воздвигли ее,

Как белая яшма, бела.

Вода у плотины немолчно шумит,

И жернов скрипит и скрипит.

На небо гляжу, и вокруг я гляжу,

И ночью кажется мне:

В сиянии лунном, как легкий корабль,

Земля золотая плывет.

И так хорошо, что остался внизу

Мир мелких и жалких страстей,

Как будто я в царство заветной мечты

Легко и свободно взлетел.

Сегодня я снова вспомнил отца,

Которого так любил.

Давно голова у меня седа,

А я все горюю о нем.

Во сне увидал я, как он вошел, —

И тотчас прервался сон…

И только подушка влажна от слез,

А в сердце — глухая боль.

Там, где живу я, тянется ввысь

Прямой как стрела бамбук.

В нашей долине я посадил

Тридцать стройных стволов.

О прямодушии и прямоте

Мне говорит бамбук…

Как хорошо — любоваться зимой

Рощей зеленой своей!

И хорошо еще, — срезав ствол,

Удилище снаряжать.

И хорошо — осенней порой,

Когда наступает ночь,

В полной лунного света реке

Удочкой рыбу ловить.

Верно, нет глупей меня на свете,

Потому что счастьем называл я

Жизнь в заброшенном, глухом селенье.

В час, когда осенний хлещет дождь,

Я очаг топлю гнилой соломой

И на дымном пламени готовлю

Свой обед из трех горстей зерна…

…Хлебопашеством как делом низким

Не пренебрегал я. Но весною

Засуха была. Трудясь усердно,

Я на склоне западном холма

Смог залить лишь половину поля,

А в исходе дня пошел к соседу,

Обещавшему быка. И долго

У калитки запертой стоял.

Окликал. Стучал. И громко кашлял.

Вышел наконец сосед. Спросил:

— Почему так поздно? Что случилось?

— Я прошу, почтеннейший, быка.

Помогите старику, как прежде!

Но сердито он ответил мне:

— Вечером мы пили с другом старым,

Заедали жареным фазаном.

Другу обещал я дать быка.

Башмаками шлепая худыми,

Я домой в тот вечер возвращался,

Мне вдогонку лаяли собаки,

Охранявшие свои дома.

Ночью я не спал. Все ждал рассвета.

И никто моих забот со мною

Разделить не захотел. К утру

Только голуби заворковали

Ласково и нежно, как всегда.

В лачужке своей, накренившейся к самой земле,

Старик одинокий, живу я в деревне Точен.[34]

Сбегают на щеки мои, как примета зимы,

Косматые пряди давно побелевших волос.

Давно уже нет у меня домочадцев и слуг,

Девчонка, что ходит за мною, — всегда босиком.

В жилище моем, как в пустыне, стоит тишина,

И только две ласточки в нем навещают меня.

Ни риса, ни соли, ни прочих припасов в дому —

Бочонки пусты… Но душа у меня не пуста!

Пускай богачи щеголяют в парче и шелках,

Пускай я бедняк, но сокровище в сердце храню!

В наследство от предков чудесный достался мне дар —

Цветение сливы и стройность зеленой сосны,

Краса хризантемы и свежесть бамбуковых рощ.

И все это бережно я сохраняю в душе!

В одежде из грубой холстины брожу по холмам,

Питаюсь похлебкой из горных кореньев и трав.

(Учили нас мудрые, что пресыщенье во вред:

«Лишь голод и жажду свои утоли, человек!»).

В весеннее утро, на зорьке, куда я иду?

В весеннее утро на пашню держу я свой путь.

В осеннюю пору где радость свою отыщу?

С бамбуковой удочкой молча сижу над рекой.

…Прошла моя молодость. Как же я прожил ее?

Как белая яшма — так совесть чиста и светла.

И все ж я не выполнил долга сыновней любви —

Не отдал себя на служенье родимой стране.

И горько мне вспомнить о том, что заботам отца

Достойно не мог я ответить в минувшие дни.

Уж солнце в зените, стоит над деревней Точен,

И все закоулки души моей озарены.

Иду я к беседке, таящейся в гуще ветвей,

Мне слышится плач журавлей, улетающих вдаль.

К скале прислонившись, за облаком белым слежу.

По небу плывут облака, как пушинка, легки.

Родник под замшелой скалою о чем-то журчит,

И мне хорошо здесь бродить, среди гор и холмов…

Домой возвращаюсь. Ни звука. Задвинута дверь.

Не тявкнет щенок во дворе. Не примята трава.

Вот так и живу я. И мне безразлична теперь

Молва осужденья. Богатых и знатных молва!..

Над тихой водою пагода.

Осени поздней пора.

Но ярки при свете солнечном

Краски речных берегов.

Качает камыш султанами,

Белый роняя пух.

Словно шатры пурпурные,

Вокруг собрались холмы.

Природа полна молчания,

Не слышит и не зовет.

Но тот, кто проходит берегом,

Замедляет шаги.

И смотрит в заводь прозрачную,

И видит рыбок на дне,

И видит, как тают легкие

Белые облака…

Землю прекрасную эту Небо нам даровало,

Эту беседку чудесную люди на ней возвели.

Словно бы нарисованы верной рукой живописца,

Горы стоят окрестные плотным зеленым кольцом.

Образ героя древности перед глазами витает —

Памяти славного воина беседка посвящена.

Солнце садится медленно, звезды на небо всходят.

Да будут над вечной беседкой вечно светить они!

Стар я уже для странствий

По горам и долинам,

Но в сердце мечту лелеял —

И нынче, в разгар весны,

Надев одежду простую

И деревянную обувь,

Взяв бамбуковый посох,

В Ногэ отправился я.

Край этот благословенный,

Горы его и воды,

Наверно, Землей и Небом

Предназначены мне.

Взойдя на утес высокий,

Увидел я спину дракона,

Увидел спящего тигра

В очертаньях хребтов.

Внизу, где речка сверкает,

Безветренно и прохладно,

И хижина приютилась,

У зарослей камыша,

А чуть повыше над нею

Сосна одинокая встала,

И медленно белая тучка

Сквозь эту сосну плывет.

Только сюда пришел я,

Стал я всему хозяин —

Ключам, и лугам зеленым,

И ветерку, и луне.

Мои эти стаи чаек,

Стада быстроногих оленей,

И поле, не ставшее пашней,

И рыбная заводь в реке.

Я здесь, как отшельник древний,

Сущность вещей постигаю,

И передо мной природа

Свой раскрывает лик.

И я становлюсь мудрее,

И я становлюсь счастливей

Под покровительством духов

Неколебимых скал.[36]

Душа чиста и спокойна,

Свободна от всех печалей,

Горным воздухом чистым

Грудь моя дышит легко.

Птицы и дикие звери

Уже меня не боятся.

И с каждым днем все прекрасней

Мир, открывшийся мне.

Остаться бы здесь навеки,

Рыбу удить ночами

Или на горном склоне

Поля пахать клочок!

Усадьбу и землю можно

Отдать сыновьям и внукам.

Но как разделить меж ними

Горы, ветер, луну?

Пусть я кажусь безумцем,

Но я завещаю детям,

Ближним и домочадцам

Все, чем в жизни владел.

Сын мой! Себя совершенствуй,

Приняв от меня наследство —

Знанье вечной природы

И пониманье ее!

Не книжник я, не философ,

Но это не променяю

Даже на должность министра

При сеульском дворе.

Глупцом меня назовите,

Смейтесь — но я презираю

Богатства и пышной славы

Лазурные облака![37]

Ясным утром весенним,

Надев камышовую шляпу,

В руках с удилищем длинным

На берег я выхожу.

Дождик прошел недавно.

Теплеет с каждой минутой.

Прозрачна заводь речная,

Рыбки снуют по дну.

Они меня не боятся —

Я их ловить не стану.

Слежу, как плывут по речке

Белые облака.

Блеснула на солнце рыба,

Среди облаков играя.

Все одинаково сине —

Небеса и вода.

Резвые птицы беспечно

Над водою летают.

Стоит плакучая ива

Темно-зеленым шатром.

Пригорок в цветах и травах

Высится шелковой ширмой.

Звуки рыбачьей свирели

Ко мне ветерок несет…

Зову я детей. Мы вместе

Станем обед готовить.

Конечно, морской капусты

Нам в горах не найти.

Но папоротник отличный

И тангичо мы отыщем.[38]

Можно сварить их с мясом

Дикого кабана.

Свежую дичь зажарим,

Замаринуем карпа.

Домашнюю брагу я буду

До опьянения пить.

Потом отдохнуть прилягу

В тени расцветающей вишни,

На камень, мохом поросший,

Голову положив…

Да будет вечен правитель!

Ему я, как прежде, предан.

Мир и благополучье

Дал он родной стране.

Пусть о народе печется,

Чтоб были счастливы люди!

А я хочу жить, не старея,

В этом зеленом краю!

Заперты все калитки,

Все ворота закрыты.

Двери и окна всюду

На замках и засовах.

Так откуда же ночью

В доме ты появилась?

Через какую щелку

Вошла ты, моя печаль?

Кричал у дверей лудильщик:

— Запаиваю посуду!

Заклепываю все дырки!

В кастрюлях, котлах, лоханях,

В корытах, тазах и ведрах!

Я вышла к нему с вопросом:

— А можешь ли ты, лудильщик,

Залить, заклепать ту дырку,

В которую проскочила

Разлука с моим любимым?

И мне ответил лудильщик:

— Ни Хуан-ди могучий,

Ни Чжугэ Лян мудрейший,

Ни сам Хань У несравненный,[39]

Ни прочие властелины

Силы такой не имели,

Чтоб одолеть разлуку.

Так разве простой лудильщик

Эту дыру зальет?!

— Что ж, придется смириться,

Если сказал ты правду —

Разлука была и будет…

Но что же мне делать с ней?!

Из всех живущих в мире вредных тварей

Я уничтожила бы первым делом

Горластых петухов и глупых псов…

Когда в глухую ночь в объятьях жарких

Любовник мой забылся сладким сном,

Вдруг закричал и крыльями захлопал

Петух горластый возле самой двери —

И милый мой проснулся и ушел.

Когда же он в другой раз пробирался

По темной улице все к той же двери,

Неистово залаял глупый пес…

Давно пора собачнику отдать

Пса глупого, а петуха зарезать!

Я так тебя люблю, как Мэн Чан-цзюнь[40]

Любил зимой пушистый мех песцовый.

Но ты проходишь мимо, будто я

Горбатый, старый и беззубый бонза,

Живущий у подножья Самгаксана

В монастыре священном Чунхынса…

Известно только Небу, как бывает

Сильна неразделенная любовь,

Но все-таки взаимная сильнее!

Я жду — только ты не идешь…

Должно быть, высоким забором

Тебе преградили дорогу,

Должно быть, за крепким забором

Чугунные стены воздвигли,

Построили каменный дом,

А в доме сундук поместили,

Тебя посадили в него,

Связав по рукам и ногам

Тройным корабельным канатом,

И заперли этот сундук

Замком с небывалым секретом…

Но если в году бывает

Двенадцать месяцев долгих,

А в каждом месяце долгом

Долгие тридцать дней,

То разве дня не найдешь ты,

Чтобы прийти ко мне?!

Через горы, покрытые снегом,

В небывало жестокую стужу

Я спешу на свиданье с любимой.

На затылок съехала шляпа,

И чулки оказались под мышкой,

А в руках у меня — башмаки.

Но мороза не чувствует тело!

Что мне стужа, снега и метели,

Если скоро к озябшему сердцу

Я любимую жарко прижму!

— Покупайте тепло! Выбирайте! Спешите!

Есть тепло голубого весеннего утра,

Есть и зной золотого летнего полдня,

Теплота очага, разожженного в стужу,

И теплынь на лежанке в осеннюю пору.

И еще продается для девушек юных

Жар, которым бывают охвачены щеки,

Когда, косы откинув, она ожидает,

А любимый подходит и рядом садится…

Покупайте тепло! Выбирайте! Спешите!

— Мне отмерь полной мерой, любезный торговец,

Жар, которым бывают охвачены щеки!

Пускай мне грудь продырявят,

Сквозь грудь веревку протянут

И, взявшись вдвоем за дело,

Без устали, час за часом,

Пилят сердце мое…

Все вынести я б сумела,

Но день провести в разлуке

С любимым — не хватит сил!

Станет милый деревом высоким,

Я его лозою обовью.

Прижимаясь к дереву теснее,

Поднимаясь до макушки самой,

Повторит лоза его изгибы —

Щели между ними не найдешь.

В полдень ясный и в глухую полночь

Будут на ветру качаться вместе

Дерево и тонкая лоза.

Смогут ли тогда их друг от друга

Зимние метели оторвать?

Как ни гони ты черного быка,

Что потоптал гороховое поле, —

Жует горох и не уходит прочь.

Как ни толкай ты милого ногами.

Как ни отталкивай, ни бей его —

Пригрелся он под теплым одеялом

И ни за что на свете не уйдет…

Наверно, только тот, кто так настойчив,

И любит, как положено любить!

Торопится конь мой белый,

Ржет он от нетерпенья.

Хватая меня за одежду,

Милая плачет навзрыд.

Солнце уже садится

За гребни вечерних сопок.

А двор постоялый не близко,

И не скоро ночлег…

Наверное, за столетье,

Может быть, в целом свете

Таких разлук и прощаний

Не было никогда!

С молодой своей женою

Поселился я в горах.

Только нет в горах нам счастья!

Лишь взойдет на небе солнце,

Птицы в роще запоют,

А она уже тоскует,

Плачет по родному дому…

Поселился я с женою

У излучины реки —

Только нет и здесь нам счастья!

Лишь взойдет на небе солнце

И, поднявши в лодку якорь,

Рыбаки уйдут на лов,

А она уже тоскует,

Плачет по родному дому.

Ни в горах, ни возле речки

С ней мы счастья не находим —

Нам уехать надо в степь!..

Может быть, в степи широкой

Ты, жена, меня полюбишь,

Перестанешь тосковать!

Я вижу рисунок на ширме —

Котенок играет с мышонком.

Мне нравится эта забава —

Вот так бы с любимой своей,

Подобно котенку с мышонком,

Весь день я играл и резвился!

Пьяный, шел я петляя

И в горах очутился.

Здесь никто не заденет,

Не разбудит меня.

Пень мне служит подушкой,

Небеса — одеялом,

Вместо верной подруги

Камень рядом лежит.

Славно высплюсь я нынче,

Будет сон мой спокоен,

И будить меня станут

Только ветер и дождь.

Невестка у свекрови в первый день

Фарфоровые блюдца перебила.

Свекровь ворчит, а молодая скромно

Ей отвечает: «Видно, суждено нам

Считать потери нынешнего дня,

У вас не больше их, чем у меня».

Мой милый, уезжая в дальний край,

Оставил мне слова на «ай» и «ой»:

«Домой» и «твой»,

«Прощай» и «ожидай».

А мне совсем не надо слов на «ай»,

Пусть остаются лишь «домой» и «твой»![41]

Слушай-ка, любезная монашка,

Ты читаешь скучные молитвы

В темном храме. А когда закончишь

И умрешь, и тело станет прахом,

И холодный дождь омоет прах —

Все на этом кончится, поверь мне!

Так послушай, брось-ка ты молиться

И уйди со мной в мое жилище,

Где живут достаток и веселье,

Где мы вместе радоваться будем

Стае голосистых ребятишек!

Монах задумал жениться

И сразу, как зять примерный,

Для тещи своей и тестя

Стал собирать дары.

Сбегал в зеленые горы

За корою сосновой

(Славные можно лепешки

Из этой коры испечь!),

Потом поспешил в долину,

Папоротника нарезал,

Набрал водяных растений

И всяких диких трав;[42]

Этой изысканной снедью

Навьючил монах корову,

С послушником посылает

Теще и тестю в дар.

А сам выступает гордо

В новых кокари[43] и рясе,

Янтарное ожерелье

На шею себе надев!

Человеку подражать решившись,

У меня заночевал монашек.

Он моей рубашкою прикрылся,

Я — его оранжевою рясой,

Он под голову юбчонку сунул,

Я — под ухо новенький клобук.

И любовь заполнила весь дом,

Все кругом — от потолка до пола,

Всюду и везде в одеждах наших —

В рукавах, в подолах, даже в складках —

Всюду и везде любовь была!..

До сих пор гадает мой монашек —

Были ли когда на свете нашем

Виданы подобные дела?

Всю ночь по соломенной крыше

Дождик шуршал осенний;

Соломенною накидкой

Я укутала плечи —

Нету другой одежды,

Нечем прикрыть наготу.

Да не о том забота!

Что мне и дождь и ветер,

Когда о бедности нашей

Может милый узнать!

Ох, эта любовь, любовь,

Завязанная узлами,

Запутавшаяся, как в море

Рыболовные сети,

Ветвящаяся, как в поле

Плети дынь и арбузов!..

И наша с тобою, милый,

Тоже точно такая —

Никак ее не распутать

И концов не найти!

Прикрыть бы глаза ладонью,

Чтоб люди в них не смотрели!..

Будьте, глаза, послушны!

На молодых и старых,

На дураков и умных —

На всех равнодушно смотрите!

Мне откровенности вашей

Бывает стыдно и страшно —

Ведь так однажды, влюбленно

На кого-нибудь глядя,

Вы откроете людям

Сокровенную тайну…

— Покупайте мои румяна!

— Хороши ли они, торговец?

— Я держу для милых-немилых

Чудодейственные румяна.

Затаились в этих румянах

Неземная краса и нежность.

Только раз нарумянишь щеки,

Не придется больше трудиться —

За тебя улыбаться станут

Чудодейственные румяна!

— Так давай же ты их скорее!

Заворачивай на все деньги!

Его я ждала в тот вечер.

Сготовила ужин пораньше

И, за ворота выйдя,

К глазам приложила руку —

Пристально вдаль смотрю.

Вижу, белеет что-то.

Думаю — это милый!

Через бугры и лужи,

Дороги не разбирая,

Бегу, задыхаясь, навстречу

Нежным его словам.

Башмаки растеряла,

Чулки у меня под мышкой,

Шляпа давно слетела,

Болтается за спиной…

Гляжу — какая досада!

Да это совсем не милый,

А сноп конопляной соломы,

Оставшийся с прошлого года,

Так меня обманул!

Зачем ты стучишь так громко?

Сегодня я не открою —

Лучше тебя, мой милый,

Тот, кто лежит со мной!..

Но если верность хранишь ты

Так, как хранил бывало,

Тебе я, пожалуй, позволю

Послезавтра прийти!

Из всех восьми провинций Кореи

Пришли суда торговые в гавань.

Из всех веселых домов на берег

Навстречу им выбегают красотки.

Спешат они на дубки из Ёнсана,

На шхуны с баркасами из Самгая,

На барки с карбасами из Хэнама

И на дощаники из Пхёнана,

И из Ёнсана, и из Кандина,

На бот из Дедю с морской капустой,

На парусники из Ондина с солью!

Стараются выбрать судно получше,

Лезут на палубу и в каюты…

А там, у берега, жмутся лодки,

И рыбаки с досадою смотрят,

Как улыбками расцветают,

Прихорашиваются корабли.

В скромном домике, который

Скрыт за ясенем ветвистым,

Девушка, лицо склонивши

Над причудливым узором,

Так прилежно вышивает.

Но, взглянув, я вижу ясно —

К личику прекрасней яшмы

Кто-то нынче прикасался,

Кто-то, вижу, смял прическу,

В волосах, как туча, черных

Кто-то шпильку набок сдвинул…

Что же я скажу об этом?

Я скажу, что нет на свете

Да и не было запрета

Рвать весенние цветы!

Могу водой наполнить таз без дна,

Могу его на голову поставить

И босиком пройти по горным тропам,

К Беседке Благонравия подняться,

Потом к Беседке Желтых Журавлей,

Оттуда мимо Голубой Беседки

К Беседке Императорского Трона —

Все это трудно, но по силам мне.

Но если скажете: «В разлуке с милым

Живи!» — Я вам отвечу: «Не могу!».

— Я всем расскажу, соседка,

Как мужа ты обманула!

Сказала: «Иду к колодцу!»,

Сама же пустые ведра

Повесила у колодца

И побежала к Киму,

Рукой его поманила,

Моргнула ему — и оба

Вы в коноплянике скрылись.

Я мал еще и не знаю,

Что между вами было,

Но видел: на этом месте

Примяты мелкие стебли

Между длинных стеблей!

— Негодный, гадкий мальчишка!

Ведь там коноплю собирают,

Туда все соседки ходят,

А чем я хуже других?!

Тридцать ударов по заду

Мне всыпали за недоимку,

Последний горшок забрали

И даже мою красотку

Увели за проценты.

Но я ли впаду в унынье?!

Слушай, слуга мой верный,

Подай-ка ты мне скорее

Чашку с собачьей похлебкой,

И, утолив свой голод,

Я по-прежнему буду

Весел и независим!

Не нужны мне ни дворец богатый,

Ни шелка, ни яства дорогие.

Не нужны ни слуги, ни поместья,

Не нужны ни золото, ни жемчуг,

Не нужны пурпурные одежды,

Не нужны из белой яшмы шпильки

И янтарь тяжелый в ожерелье.

У меня одна мечта — о нем.

Должен быть высоким он и стройным,

Должен быть пригожим и веселым,

Должен быть ученостью известен,

И всего важнее — должен верно

Мне служить мой молодой любовник…

Вот чего хочу я и ищу!

Говорили мне — любовь прекрасна,

Я пошел к ней — и она сказала:

«Всякое встречается на свете —

Любят и прекрасною любовью,

Любят и пустячною любовью,

Молодой любовью быстролетной

И любовью старой, неизменной…

Но встречал ли ты любовь такую,

Чтоб прошла она огонь и воду,

Не сгорела бы и не остыла —

Часто ли ты видел это чудо?» —

Так, вздохнув, сказала мне любовь.

С чем молодую женщину сравнить?

Одна покажется орлицей в скалах,

Другая вьется ласточкой у крыши,

А третья — словно цапля возле речки.

Иная пестрой уточкой плывет

По глади озера, зеркально чистой,

И есть похожие на пустельгу

Или сову в лесу на пне трухлявом.

Есть всякие, но мир устроен так,

Что каждая себе находит мужа.

Он хижину поставил для меня

Из толстой гаоляновой соломы,

И сам сварил похлебку из чумизы,

И рисовую кашу приготовил,

Две тополевых палочки мне дал

И говорит: «Ты ешь побольше риса,

А я поем похлебки из чумизы!».

Хочу я в этой хижине остаться

И с ним не разлучаться никогда!

Если ткешь ты и, бывает,

Нитки рвутся на станке,

Ты губами и зубами

Их концы соединяешь…

Если нить любви порвется,

Точно так же поступи!