Песня волка

Часть четвертая ЛЕГЕНДА

Америка проиграла войну.

Эвакуация была больше похожа на паническое бегство.

Посольства уничтожали документацию.

Вьетконг уничтожал посольства.

Сара связала свою жизнь с доктором Уитни Мэйсоном и теперь не знала, куда этого Мэйсона девать.

Иногда до них доходили слухи, что легендарный полковник Дэйн погиб, и Уитни начинал радоваться, как ребенок, довольствуясь мрачной гримасой Сары, чувствовавшей, как ее сердце живьем вырывают из груди.

Но потом приходили опровержениями скандальные сплетни о «знаменитом полковнике» снова взрывались в любом из тех мест, где врачевал под вывеской христианских госпиталей доктор Мэйсон.

В одной из битв с Красными Кхмерами пропал без вести Ланже.

Дэйн мотался по всей Юго-Восточной Азии, появляясь в самых горячих точках и вызывая противоречивые, но всегда поразительные отклики о своей деятельности.

У Эштона в Англии повесилась жена, и майор отправился в родовое поместье, чтобы уже никогда не возвращаться.

Десятилетие близилось к концу…

Питер Босуэлл, человек тридцати пяти лет, носящий ранг, эквивалентный рангу майора, сидел в штабной палатке и наблюдал за суматохой, царящей в лагере. Здесь было всего семь не-азиатов — пятеро европейцев и двое американцев, все закаленные в боях солдаты. Также он видел двоих хмонгов, полдюжины тайцев, нанга, одного вьетнамца и одного хана, а также корейца, занимавшегося по утрам таэквондо — его нанял лично Дэйн, — чем по большей степени просто устрашал всех остальных обитателей лагеря.

Двое пепельноликих внезапно возникли на подступах к лагерю, спрашивая часового, как отыскать Дэйна. Их провели в палатку к Босуэллу.

Личности, по разумению майора, были самые тишайшие, по крайней мере, так казалось.

— Чем могу быть полезен? — спросил он вежливо.

Старший, представившийся братом Лайонсом, прокашлялся и начал:

— Вы уверены в том, что нам нельзя встретиться лично с полковником Дэйном? Мы бы хотели именно…

— В настоящий момент он находится в Гонконге, — весело ответил Босуэлл. — Так что, боюсь, вам придется разговаривать либо со мной, либо…

— Второй, брат Босуэлл никак не мог вспомнить, как же его, — ах, да, брат Пикеринг, — принялся говорить в пол, да так тихо, что майор едва сумел его расслышать:

— Мы бы хотели узнать, сможете ли вы выполнить одно задание.

— Это смотря какое, — ответил Босуэлл, наблюдая за обоими сразу,

— Нам бы хотелось, чтобы вы. выполнили для нас кое-какую работу, — сказал Лайонс.

— А можно узнать о ней более подробно? — спросил Босуэлл несколько ошарашенно.

И снова Пикеринг:

— Нам бы хотелось вас нанять.

— Прошу пардону?

— Нанять вас, — сказал Лайонс. — Нам требуются ваши услуги.

— Я надеюсь, что вам известен вид выполняемой нами работы? — спросил Босуэлл.

— Мы о вас премного наслышаны, — ответил Пикеринг своим лилейным голоском.

— Ну, хорошо, — сказал Босуэлл. — Чего вы от нас хотите?

Лайонс начал было отвечать, но затем осекся. Казалось, окружающая обстановка его до крайности смущала. С каким-то благоговейным ужасом он осматривал свисающий с гвоздя пистолет в кобуре, совершенно голые столы, карты с подчеркнутыми районами и цветными стрелками, пустой ящик из-под мин, на который Босуэлл поставил ногу под столом, переносной передатчик.

— Вам необходима помощь в короткие сроки? — мягко спросил Босуэлл, стараясь вывести посетителей из стопора.

На сей раз голос Лайонса был тверже, и он посмотрел прямо в глаза майору.

— Мы выступаем против всех форм убийства, и, по нашим представлениям, наемники подвержены анафеме. Мы люди богобоязненные, преданные делу спасения жизней и душ в охваченных пожаром войны районах земного шара. Соглашение с вами для нас все равно, что… что…

— Сделка с дьяволом? — предположил Босуэлл.

— Вот именно, вот именно, — подхватил Пикеринг.

— Тогда вы, быть может, передумаете?

— Нет, — Лайонс потянул узел галстука в сторону. — Мы совершенно уверены в том, что хотим сделать.

— Тогда — Бога ради— перейдем к делу. — Босуэллу все это страшно надоело,

Лайонс вспыхнул.

— У нас в Камбодже есть миссия в западной части страны, и она покамест не захвачена вьетнамцами. В ней есть несколько человек, которых мы хотели бы вытащить оттуда. К миссии стекаются целые толпы кхмеров, и поэтому нам бы хотелось доставить им продукты. Но, самое главное, нам бы хотелось, чтобы вы вывели оттуда наших людей.

— А кто эти люди? И где они?

— К северо-востоку от Сисофона. Это рисовая страна. Медицинская миссия.

— Сколько их?

— Восемь человек, — почти что прошептал Пикеринг. — Но одного из них — в особенности.

— Кого? — Босуэллу стало любопытно.

— Главным там один врач. Уитни Мэйсон. Он один из главных наших доверенных лиц, очень важный для нашей работы человек — важный для того, чтобы мы могли получать фонды на финансирование определен ных программ. В Америке он стал очень популярной фигурой, и нам бы очень не хотелось его терять.

— И нам он нужен в первую очередь, — сказал Лайонс.

— Кто же остальные? — спросил Босуэлл, прекрасно зная, по крайней мере, одного члена миссии и представляя, какова будет реакция Дэйна на эту новость.

— По… ммм, друг Уитни — Сара Сандерленд. Шведский врач, женщина-врач, из Копенгагена и четыре канадские медсестры. Туземный э-э, то есть местный персонал, я имею ввиду кхмеров, думаю, должен найти собственные средства, то есть решить… будут ли они уходить из миссии — или нет. Мы… по крайней мере, можем доставить им немного продовольствия.

— Понятно, — проговорил Босуэлл холодно. Он, действительно, все понял, и это его взбесило. Чтобы не потерять возможности выкачивать дополнительные средства на свои программы, они хотят, чтобы наемники вытащили их светловолосого приятеля из лап вьетов, ну, и, э-э, заодно — если это будет возможно — всех остальных. Что же касательно бедняг-кхмеров, мы, чтобы не запачкать совесть, дадим им что-нибудь перекусить, и все ж таки оставим их на милость озверевших вьетнамцев. Хотелось бы, чтобы было именно так. В ту секунду, когда Дэйн узнает, что Сара Сандерленд находится в опасности, он вытащит ее и заодно и, может быть, вытащит ее любовничка-докторишку за шкварник. Но что же будет с кхмерами, которые останутся в Камбодже из-за того, что там была организована эта миссия? Неужели они ничего не заслужили? Неужели мы им ничего не должны? Миссионеры просили их о верности и вере, а теперь им нужен предводитель, который бы вытащил их оттуда. Неужели же теперь осталось просто кинуть их на растерзание? Проклятый бизнес.

— Хорошо, — сказал Босуэлл, заканчивая таким образом разговор. — Я попрошу полковника Дэйна прибыть немедленно для повторной встречи с вами. Где вы остановились?

— В Удоне, — ответил Лайонс. — Комнаты над пекарней.

Босуэлл кивнул.

— Когда вы сможете снова здесь появиться?

— Только позоните, — сказал Лайонс. — Мы будем ждать сигнала. Как вам кажется, вы возьметесь за эту работу?

— Да, конечно, — кивнул Босуэлл, думая о Саре Сандерленд. — Можете на это целиком и полностью рассчитывать.

У дверей оба посетителя словно по команде разверзлись, и Лайонс проговорил голосом, полным дурных предчувствий:

— Видимо, это будет нам стоить больших денег?

— Безо всякого сомнения, — удовлетворенно откликнулся Босуэлл.

Теперь даже Уитни — несмотря на всю свою амбициозность, напыщенность и самоуверенность — признавал, что ситуация стала отчаянной.

Ежедневно все больше и больше кхмерских крестьян и их семей приходило к миссии. Они собирались за оградой. С каждым днем слухи о приближающихся вьетнамцах становились все более и более угрожающими. А в один прекрасный день, все, кто мог ходить, вышли из госпиталя и присоединились к своим семьям за оградой или же отправились к границе, хотя это и было опасно.

Вскоре, они услышали стрельбу. И это было недалеко.

Следовало уходить — и чем быстрее, тем лучше. Если ничто не поможет и Уитни останется глух к ее просьбам, ее мольбам, то она решила через несколько дней сама вывести людей из ворот и отправиться с ними к границе.

С каждым днем отрядов Красных Кхмеров становилось все меньше и меньше в округе, что означало, что вьетнамцы приближаются. К этому времени они расползлись практически по всей стране, и теперь даже подходы к границе могли быть перерезаны.

Но Уитни предпочитал бездействовать и вводить всех в состояние, близкое к помешательству,

Персонал не знал, что говорить кхмерам, чтo объяснять больным, как скрыть очевидное.

Страх был заразителен.

В тот момент, когда Сара открыла глаза, она его почувствовала, почувствовала не только, как что-то зарождается в душе, но и то, как оттуда, из-за ограды и из-за брезентовых стен палатки, на нее наваливается ужас, культивируемый огромным скоплением кхмеров, и сразу же подумала: придут сегодня вьетнамцы или нет? Она встала, умылась и почистила зубы очищенной водой из мешка, а затем подошла к выходу из палатки. И тут ей почудилось, что какая-то группа людей проталкивается сквозь толпу стоящих молча кхмеров. По крайней мере, это не вьетнамцы: эти бы вошли со стрельбой. Нет, кажется, это еще одна группа крестьян, видимо, фермеров, старающихся пробраться в миссию в глупой надежде на то, что здесь им предоставят какое-нибудь убежище. Сара с печальным любопытством наблюдала за людьми.

За первой группой пробивалась вторая: все люди были одеты в груботканные штаны и рубахи тех людей, которые не признавали традиционных кхмерских саронгов. Сара застыла: люди входили за ограду и растекались налево и направо. О, Боже, это Красные Кхмеры. Они вернулись. И только тогда она увидела, что они вооружены до зубов.

Одна группа — Сара подсчитала: их была примерно дюжина — внезапно остановилась, и люди принялись смотреть в разных направлениях, словно в ожидании нападения. Они были вымуштрованы, это она признала. Один из них отделился от товарищей и пошел через лагерь, в его руке небрежно был зажат какой-то автомат.

Походка была спокойная и уверенная. Человек двигался с какой-то текучей грациозностью, похожей на походку животного. Впервые она увидела ее миллион лет назад, в Таиланде.

У Сары перехватило дыхание. Мысли набегали одна на другую, но их смывал поток радости, облегчения, счастья. Она почувствовала, как екнуло сердце, и отринула все страхи и колебания. Она позвала его по имени — всего лишь раз — и выбежала из палатки.

Он остановился в центре лагеря, откуда-то взял и вынул присутствие духа, поставил автомат на предохранитель и положил на землю рядом. Он стоял совершенно неподвижно, но его разум извивался и кипел, когда он увидел, как Сара летит к нему. Вытянул руки.

Годы были отринуты прочь.

Она влетела в его объятия и заплакала, отчаянно прижимаясь к его телу, зарывшись лицом в его рубахе. Она что-то говорила, но он не слышал, что именно. Он обнимал ее, стараясь отгородить от всего мира. Сара дрожала, словно лист на ветру, и, чтобы успокоить ее, он стоял совершенно спокойно, стараясь утихомирить рвущееся наружу сердце, головокружение. Он взглянул на нее и почувствовал такую острую жалость за все потерянные годы, отчаяние, одиночество, тоску: тогда он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал долгим безумным поцелуем. И увидел, как исчезла с ее лица толика печали и как она смотрит на него сквозь слёзы.

— Я превратилась в развалину, — сказала Сара.

— Ты самая красивая из всех, кого я видел, — совершенно серьёзно произнес он.

— Боже мой, Дэйн, как же я счастлива тебя видеть.

— Я так скучал по тебе, Сара, что ты даже представить себе не можешь.

— Какая же я была дура.

— Знаешь… — Но прежде чем он смог докончить мысль, раздался какой-то дикий крик.

К ним направлялся Уитни Мэйсон — с каменным лицом, на щеках которого однако же горели два яростных красненьких пятнышка. Дэйн совершенно спокойно загородил собой Сару и повернулся к доктору.

Мэйсон подбежал и остановился в нескольких дюймах от Дэйна, меряя его холодным взглядом.

— Насколько я понимаю — великий полковник Дэйн. Так вот, мне плевать, кто ты такой и что здесь делаешь, но убери свои руки от нее, понял?

— Не ори так, Мэйсон, сбавь тон, и мы сможем поговорить.

— Я ору, когда хочу, понял, свинья наемная.

Сара вышла из-за плеча Дэйна.

— Уитни, оставь нас в покое. Ты ведь давным-давно все прекрасно понял — между нами все кончено.

И было кончено еще несколько лет назад.

— Сука! — рявкнул Мэйсон и кинулся к ней.

Дэйн будто случайно ударил его ребром ладони.

Голова Мэйсона откатилась назад, и он моментально скорчился, повалившись на землю. Так он лежал несколько секунд, перекатываясь с боку на бок, а затем посмотрел наверх.

— Ты сломал мне нос, — сказал он.

— По крайней мере, ор прекратился, — ответил Дэйн. — Вставай.

Мэйсон, шатаясь, поднялся на ноги, не отрывая рук от лица.

— Мне необходима медицинская помощь, — произнес он глухо, срывающимся голосом.

— Тогда иди и покажись врачу, — сказал Дэйн теряя терпение. — И собери потом всех в одном месте. Я расскажу им, как будем отсюда выбираться. — Он смотрел вслед убегающему Мэйсону.

Сара вцепилась ему в руку.

— Неужели мы действительно уйдем отсюда? Ты сможешь нас вывести?

— А то как же, — ответил Дэйн. Он взглянул на нее и увидел, как облегчение от его слов моментально сменилось озабоченностью.

— А как же все эти люди? Ведь они же думают, что мы сможем им помочь. Мы ведь не бросим их здесь на произвол судьбы, правда?

— Я и не собираюсь их бросать. Они пойдут за нами. И, кстати сказать, будут нашим надежнейшим щитом. Нашей «обманкой». Но пора заняться всем этим вплотную. Вьеты совсем близко.

— Насколько близко?

— Они в Сисофоне. Самое позднее завтра утром они будут здесь. Движутся гады очень быстро.

— Что ты намерен делать?

— Давай-ка для начала пройдем в твою палатку, или еще куда. Мне не нравится стоять в самом центре открытого лагеря.

— Сюда, — указала женщина.

Внутри палатки они снова поцеловались: это был долгий, нежный поцелуй воссоединения.

— Бог ты мой, Сара, как же я тебя люблю?

— Знаешь, — произнесла она медленно, — мне кажется, ты говоришь это мне впервые.

— По натуре я тихоход.

— Но ты столько раз выказывал мне свою любовь, а я не обращала на нее внимание.

— Лучше позже, чем никогда.

— Дэйн, неужели теперь — навсегда?

— Конечно. Разве у тебя нет хотя бы капли веры?

— Послушай, — сказала она улыбаясь. — Я столько раз за последние годы слышала это слово, что научилась его ненавидеть. Я хочу только видеть, чувствовать и прикасаться к чему-то. И знаешь, похоже, я поняла то, о чем ты мне говорил много-много лет назад о Юго-Восточной Азии, когда предупреждал, чтобы я не пыталась ее изменить, но попробовала понять.

Он взял ее руки в свои.

— Нам нужно о многом поговорить.

Она высвободила ладони и обвила его руками.

— И доделать.

Снаружи раздался вежливый кашель и, повернувшись, Дэйн встретился взглядом со шведским врачом — высоким с нервным, но умным лицом человеком. Дэйн вышел наружу.

— Я говорю с доктором Карлссоном?

— Да, да. Здравствуйте. — Они пожали друг другу руки. — Вы не могли бы пройти со мной в больничную палатку? Думаю, что все, как вы и просили, собрались.

— Секундочку.

Он снова зашел в палатку и несколько секунд смотрел на Сару. В ее лицо вгрызлось несколько новых морщин, а под глазами залегли тени. В волосах появились подтеки серебра, но она все равно была очень красива. Только в глазах залегла бездонная печаль. И ему захотелось, чтобы она исчезла.

— Сара, мы собираемся вытащить вас всех отсюда. Так что, можешь мне поверить, все будет в порядке.

Он замолчал, затем продолжил:

— Пойдем, надо встретиться со всеми остальными, и я расскажу план выхода.

Она улыбнулась.

— Все, что скажешь. — Затем ее улыбка стала тоскующе-мечтательной. — Дэйн, а затем, когда все кончится, как ты думаешь, у нас будет шанс начать все по-новой? Мне необходимо знать. Скажи же хоть что-нибудь.

— У нас будут все шансы в мире, Сара. Но сейчас — нужно идти.

Они вышли из миссии сразу же после наступления темноты. Вначале Дэйн выслал разведчиков под начальством Хана — молчаливого корейца, — а затем построенных в два ряда кхмеров, растянувшихся на много метров вперед. В центре колонны он постарался замаскировать наемников и страшно волновался по поводу огромного роста и белой кожи Карлссона, да и европейских черт всех солдат удачи. Дэйн упрятал их в поношенную и сильно порванную одежду кхмеров. Все могло сойти им с рук, если Карлссон не станет высовываться или женщины не будут привлекать к себе внимание. Он не стал говорить и предупреждать о том, что если вьетнамцы схватят их одних на дороге, шансов на спасение не будет ни у кого.

Дэйн остановился и осмотрел колонны.

Народу было примерно тысяча человек, и они охотно пошли бы за каждым, кто бы решил взять на себя руководство подобным отрядом. Некоторые пошли за наемниками потому, что они были вооружены, а в истории Азии большинство глав были написаны именно воинами. Дэйн просто-напросто послал своих людей в лагерь беженцев и предупредил, что если кто-нибудь останется на месте миссии, то им придется отвечать на ярость взбесившихся вьетнамцев. И, разумеется, пошли все.

Наемников он разделил между двумя колоннами и сейчас радостно наблюдал за тем, что не может выявить их в огромном скоплении людей: стариков, женщин, детей, оскользающихся и бредущих по обеим сторонам грязной дороги. Наблюдая за ними в свете луны, Дэйн почувствовал безвременность происходящего, будто бы история остановила свой бег — или повторяется вновь и вновь, — словно бы его опыт, знания, чувствительность привели его этой ночью к этим людям, на эту дорогу, и казалось, что так оно и должно быть, что это совершенно неизбежно. Словно бы вся его собственная история была лишь прелюдией к этому времени и этому месту. Дэйн тряхнул головой: сейчас не время предаваться размышлениям.

Он разложил на середине дороги свою лучшую карту и принялся изучать ее, подсвечивая фонариком. Впереди, на границе с лесом, лежала заброшенная деревушка. Ее жители собрались вместе и порешили уйти всем скопом чуть больше недели назад — таким образом на долгом пути они могли поддерживать друг друга. Такие вещи случались по всей Камбодже.

И теперь эта деревушка должна помочь им спрятаться и провести вьетнамцев. Днем они спрячутся в ней, а с наступлением темноты снова двинутся в путь. Если придется — будут прятаться еще один день перед последним броском к Пойпету. А там их должен ждать Питер…

Да, подумал Дэйн, в плане дырок не меньше чем в решете, но в подобной ситуации другого не придут маешь. Он сложил карту и прошел к голове колонны, на правую сторону дорога. За его спиной шагал вьетнамец, которого он завербовал несколько лет назад в Далате за его лингвистические познания. Вьетнамец тащил один из двух передатчиков. Второй находился в конце колонны, и его нес говорящий по-китайски кхмер. А где-то в центре колонны шла Сара.

Она выглядела просто удивительно и совсем не изменилась, если не считать темных кругов под глазами, которые почти сразу же исчезли, как только в ее глазах зажглась надежда. Дэйн радовался тому, что смог принести ей эти надежду и любовь.

Он услышал за спиной чей-то шепот. Из колонны вышел связист и сообщил, что получил сообщение от Хана, бывшего сейчас позади колонны. Хан говорил, что приближается и чтобы они не стреляли.

Дэйн кивнул:

— Передай, чтобы доложил мне лично.

Хан появился внезапно, материализовавшись из тьмы вместе с двумя другими разведчиками.

Да, лицо его было совершенно непроницаемым, но от слов веяло могильным холодом.

— Полковник, они везде. Везде у нас впереди. Мы засекли патрули на всех направлениях. Ясно, что они стоят между нами и Пойпетом.

— Между нами и деревней? — спросил Дэйн.

— Нет, за ней.

— Хорошо, — сказал Дэйн. — К рассвету мы будем у деревни. Придется поторопить народ. Мы притворимся, будто бы деревня принадлежит нашим кхмерам. Всех остальных — наемников и врачей — спрячем до наступления темноты. — Он взглянул на луну. — Возьми разведчиков и ступай в деревню. Если увидишь что-нибудь необычное, выбивающееся из привычного окружения, — разберись. Мы должны одурачить вьетов. Вопросы?

Хан покачал головой.

— Действуй.

Он приказал связисту послать сообщение в конец колонны, чтобы наемники подтянули крестьян вперед. Головным в каждой колонне он объяснил, в чем причина спешки. Шаг заметно убыстрился: Дэйн знал, что некоторые старики не смогут выдержать полубега и надеялся на то, что у них будет возможность вернуться за ними, но он не мог рисковать остальными.

Дэйн ринулся назад и отыскал в толпе Сару. Через дорогу на них внимательно смотрел из-под бинтов, наложенных на лицо, Мэйсон.

Когда Дэйн взглянул на него, врач отвернулся.

— Сара, послушай: как только доберемся до деревни. — держись ко мне поближе. Мы постараемся укрыться и заставить вьетов поверить в то, что деревня — наших кхмеров. Вперед пойдем только следующей ночью. Держись рядом, хорошо?

— Да, конечно, — ответила женщина, — очень, очень хорошо.

В последующие два часа они продвинулись на значительное расстояние. Но еще через час волнение вернулось. Снова пошло снижение скорости: люди, которые долгое время голодали просто-напросто не выдерживали напряжения. Дэйн, неохотно объявил о пятнадцатиминутном привале и попросил распространить среди беженцев весть о том, как они должны будут обманывать вьетнамцев; заниматься повседневными домашними делами, работой, потому что спящие днем люди у кого хочешь возбудят подозрение. Вьеты обнаружат опустевшую миссию и начнут искать пропавших крестьян, поэтому на какое-то время всем придется стать актерами.

Перед рассветом колонны добрались до окраины деревушки, где их встретил один из разведчиков Хана.

— Вьеты расположились лагерем в лесу на той стороне деревни, — сообщил он. — Видимо, офицеры приказали до рассвета в деревню не входить.

— Мы ведем войну не с идиотами, ответил Дэйн. — Они воюют вот уже в течение двадцати лет и не хотят рисковать, выставляясь всем напоказ. Как далеко они встали?

— Где-то около мили на запад за деревней. Возле ручья.

— Состав?

— Пехотный батальон, мобильный, с приписанным к нему, как нам кажется, инженерным взводом. Apтиллерии мы не заметили. Я думаю, полковник, она подоспеет позже.

— Благодарю. Возьми одного связиста и отправляйся на запад деревни. Скажи Хану, что я хочу знать, когда первый вьетнамец закончит чаепитие и взглянет в сторону деревни.

Разведчик быстро удалился, и Дэйн понял, что света достаточно для того, чтобы видеть то, как он уходит.

Он пробежал сто метров назад и принялся рассылать ждущих людей по домам. Сара делала то же самое.

Дэйна волновало то, сколь быстро разгорается утро.

— Быстрее, — махал он руками и холодел оттого, сколь медленно расползались по домам беженцы. Наемники помогали им, и тут до Дэйна дошло, что для столь маленькой деревушки у него слишком много людей. Правда, если они будут появляться из домов посменно, вьеты могут ничего и не заметить.

Те из мужчин, что были покрепче, и юноши сразу же нашли себе занятия вне домов: стали распахивать землю примитивными сохами или ремонтировать покосившиеся грубые деревянные ограды.

Дэйн высмотрел дом в конце главной улицы. Отыскав Сару, он показал дом ей.

— Иди туда, — приказал он. — И быстро.

Рассвет. Дэйн развернулся на месте. Все наемники скрылись, но организовать их хоть как-то было немыслимо. Дэйн надеялся лишь на то, что, как люди опытные, они хорошо спрячутся. Он побежал к выбранному дому и перепрыгивая через две ступеньки, взлетел на крыльцо. Нырнул внутрь.

Типичный фермерский дом — он отметил скудную обстановку, ситцевые занавески, скатанные матрасы. Дэйн взглянул наверх — чердак, лестница. В проеме показалось лицо Сары.

— Я тут.

Перекинув автомат через плечо, Дэйн вскарабкался по лестнице наверх. Там была маленькая комнатка с толстым покрытием на полу. Втянув лестницу па собой, Дэйн положил ее у стены таким образом, чтобы снизу ее заметно не было. В комнатке было два окна, выходящие в разных направлениях, — на главную улицу и на поля, стелющиеся за домом. За полями, отметил Дэйн, начинаются отмеченные на его карге леса. За лесной полосой лежали руины древнего вата — храма. Если удастся добраться до него к завтрашнему утру, то придется переждать еще один день, а затем двигаться к Пойпету.

Отвернувшись от окна, он увидел лежащую па толстом стеганом половике улыбающуюся Сару.

Посмотрев в другое окно, Дэйн заметил первые признаки начинающегося вторжения: на окраине деревни, перебегая от одного куста к другому, показался головной вьетнамского патруля.

— А теперь, Сара, — тихо, — прошептал он и постарался устроиться поудобнее возле открытого окна.

Вьетнамец нырнул под навес на деревенском магазинчике. Солдат махнул рукой и остальные патрульные, рассыпавшись в цепь, начали приближаться к деревне, ступая по запущенным рисовым полям. Головной махнул другой рукой, и остаток патруля начал двигаться к деревне с правой стороны. Все происходило четко, в полном молчании, и Дэйну стало ясно, что они имеют дело не с группой новобранцев, а с опытными военными.

В поле зрения находилось около тридцати кхмеров, остальные спали: и укрывались от вьетнамцев. Дэйн надеялся на то, что мирная сценка не вызовет подозрения у настороженных вьетнамских солдат.

Первый солдат остановился перед каким-то стариком и принялся жестикулировать, чем вызвал у Дэйна вздох облегчения. Если бы в патруле был человек говорящий по-кхмерски, последовал бы обстоятельный допрос. Дэйн слышал приглушенные голоса» Вьетнамец что-то орал, а старик только кланялся беспрестанно. Солдат внезапно обернулся и махнул рукой: патруль начал расползаться по деревне. Дэйн поднял автомат «галил», проверил обойму из тридцати пяти патронов и снова выглянул на улицу, смотря за тем, как патрульные переходят из дома в дом.

Наступило самое страшное.

Вьетнамцы входили в дома. Поначалу солдаты выходили обратно почти сразу же, и Дэйн начал надеяться… Но вот в одном из них они задержались. Дэйн увидел, что из других солдаты выходят с такой же поспешностью, и переключил все внимание на дом, в котором вьетнамцы остались. Через минуту он понял, в чем там дело: из дома к лесу побежали две молоденькие в разорванной одежде кхмерские девушки. Дэйн видел их распахнутые рты и услышал, как они начали кричать, но тут появились двое солдат и, сграбастав. их в охапку, потащили в дом.

Дэйн ничего не мог с этим поделать.

Патруль двигался намного свободнее, останавливаясь и пытаясь заговорить с кхмерами. Дэйн вздохнул с облегчением.

И тут услышал с дальнего конца деревни громкий крик и увидел все того же вьетнамского солдата, с покрасневшим лицом орущего на все того же старика, разводящего руками в универсальном жесте непонимания. Вьетнамец принялся вытаскивать из кобуры оружие, и даже с этого расстояния Дэйн заметил, сколько безнадежности появилось в фигуре старика. Кхмер зачем-то задрал голову, и в этот момент солдат выстрелил ему в висок, отбросив тело, словно увядший лист.

Руки Дэйна крепче сомкнулись на автомате. Этот единственный выстрел мог сорвать всю операцию. Дэйн услышал зa спиной тяжелое дыхание Сары и подумал о том, видела ли она убийство старика.

Послышался еще один крик. Вьетнамец, пристреливший старика, собирал патруль и засовывал в кобуру свой пистолет. Солдаты сбегались к нему, а из того дома, куда отволокли девушек, выскочили вьетнамцы, застегивая ремни.

Дэйн подозревал, что последует за этим, и не ошибся. Красномордый молодой человек, пристреливший старика, указал четверке солдат на дом в центре деревни, а остальные моментально разошлись двумя колоннами и рассыпались направо и налево. Кхмера решено было оставить мертвым на земле в качестве назидательного урока. Дэйн порадовался, что в этот момент никто из наемников не сорвался: все проявили достаточную выдержку. Сейчас нельзя ввязываться в бой, иначе сюда стечется весь находящийся неподалеку батальон.

— Что там происходит? — послышался голос Сары.

Дэйн ответил не оборачиваясь:

— Они оставляют в деревне отделение для наблюдения. Патруль отходит для того, чтобы сказать остальным, что тут всего лишь еще одна бедная деревушка. Я, по крайней мере, на это надеюсь.

— А что же с отделением?

— Мы позаботимся о них этим вечером, — ответил Дэйн, — А затем уйдем, потому что, наверное, остальная часть батальона пройдет здесь завтра утром. — Отложив автомат в сторону, он вытянул ноги и сел спиной к стене. — Подразделение очень хорошо натренированное, но слегка беспечное. Они обыскали даже не все дома. Так что им на нас наплевать.

— Боже, какое счастье.

— Я думаю.

— Дэйн, я боюсь. Сегодняшнего вечера.

— Да, будет нелегко. Сейчас я не могу связаться со своими людьми, но думают они точно так же, как и я. Мы должны будем войти в тот дом и покончить с вьетами — и без стрельбы. К тому же следует выбрать правильное время, ибо по каким-то причинам комми могут захотеть сменить караул. На их месте я бы заменял подразделения через каждые несколько часов — точно так же могут сделать и они. Придется подождать и понаблюдать.

— В промежутках…

— Будем ждать. Сара, мне нужно немного поспать. Просто необходимо. Сможешь понаблюдать за меня, а? Если увидишь хоть что-нибудь — сразу буди, хорошо? Особенно, если вьеты будут ошиваться поблизости.

Она подползла к нему, стараясь не показываться в распахнутом окне. Он потянулся и обнял ее, чувствуя, как ее тело прижимается к нему, ощущая запах ее волос, и положил ее голову к себе на грудь.

— Я люблю тебя, Джон Дэйн.

— А я — тебя, Сара.

Она подняла голову вверх и быстро поцеловала его в губы.

— Спи, мой милый. Я понаблюдаю.

— Пару часиков, ладно?

Она кивнула, и Дэйн вытащил пистолет из кобуры и положил его рядом с собой, а рядом с ним — автомат. Сара посмотрела на него, улыбаясь при мысли о том, что последует за этим, и так оно и случилось: он вынул из ножен свой нож с рукояткой из оленьего рога и убрал его с глаз, положил куда-то под покрытие, рядом с головой. Ответно улыбнувшись, Дэйн повернулся на бок и, к изумлению женщины, через несколько мгновений уже спал…

Из дома вышел один из вьетнамцев, зашел за ограду, и, встав на открытом месте, принялся мочиться на землю. Закончив, он вернулся в хижину, зато вышло двое других, они принялись собирать небольшие палочки, валявшиеся вокруг, Сара поняла, что они будут разводить костер. Незачем будить Дэйна, чтобы он убедился в том, что вьеты будут завтракать. Сара оставалась у окна, наблюдая за тем, как комми разводят костер, а затем что-то варят в жестяном котелке. Она видела, как во время трапезы они смеются и переговариваются, но и то, что оружие лежит поблизости. Они ели палочками и запивали из фляг. Закончив есть, вьеты сполоснули свои чашки из фляг, и один из солдат взял фляги и, отойдя к проходившему за домом арыку, набрал воды. Сара видела, что трое отправились обратно в дом, а четвертый остался сидеть на первой ступеньке лестницы. До Сары дошло, что остальные почивают, оставив всего одного часового.

Может быть, сказать об этом Дейну? Отвернувшись от окна, она хотела было дотронуться до пего, по увидела, что Дэйн не спит, а наблюдает из-за ее спины.

— Ты ведь должен был спать.

— Час прошел. Вполне достаточно.

— Видел?

— Да, — он лег на покрывало и потянулся. — Пока что делать нам нечего. До темноты действовать нельзя.

— Значит — будем ждать.

— Ага. Как-нибудь проведем время до темноты.

Сара подползла к нему поближе.

— У меня появилась одна идейка…

— Надо же, какое совпадение, — откликнулся Дэйн. — Надеюсь, что твоя смахивает па мою.

Сара принялась расстегивать рубашку.

— Не знаю, почему я его не бросала — видимо, таким образом мне пришлось бы признать собственную неправоту и свое поражение — и так просто потеряла тебя…

— Почему было не прийти, не найти, не поговорить, со мной?

— Я сомневалась в том, что тебе захочется меня видеть. Я столько о тебе слышала всякого. Все это правда?

— Может, и правда.

— Хотела спросить тебя об остальных, но…

— Таводи умер, Сара. Жаль, что тебе не удалось его узнать. Ему было около девяноста — или за девяносто. Мы никогда не знали точной даты. Он умер с достоинством. Сам выбрал время и место.

— Какая жалость, что я с ним не увиделась.

— Это был удивительный старик, самый лучший человек изо всех, кого я знал. Он научил меня всему, на всех уровнях и делал это мягко, ненавязчиво, так, будто я сам до всего доходил. Мы были так похожи. Мы разговаривали без слов. Это просто бесило Старлайт. Он фыркал, я кивал, тогда он поводил рукой, и я, точно зная, что именно он имел в виду, улыбался, — а Старлайт выходила из себя и принималась орать, что мы над ней издеваемся. А мы начинали смеяться, и под конец она тоже смеялась и говорила, чтобы мы отправлялись на рыбалку, в общем, убирались из дома, потому что она не в силах выносить эту непрекращающуюся болтовню.

— Мне очень хочется с ней познакомиться.

— Познакомишься.

— А что с Габриэлем и Биллом Эштоном?

— Габриэль пропал без вести. В Лаосе, Нго схватили во время налета на Патет Лао. Мы бились с подразделением, которое, как мы считали, захватило его в плен. Три дня схваток — и я приказал отходить. Мы слишком углубились на территорию Патет Лао и, таким образом, подвергали хмонгов опасности. Я отвел отряд. Габриэль на моем месте поступил бы точно так же.

— Так печально…

— Да. Жена Эштона — его бывшая жена — наложила на себя руки, и он совсем сломался после этого известия. Уехал в Англию, и больше мы о нем ничего не слышали.

— О…

— Бывает.

— Да, мы ведь хорошо это знаем, не так ли? Дэйн, у тебя появились какие-то чудовищные шрамы. На лице, спине и этот совершенно жуткий — на ноге.

— Порезался, когда брился.

— Не смешно. А страшно.

— Такая работа.

— И ты снова будешь ее выполнять? Интересный вопрос, не так ли?

— Очередное интервью? Тогда очередной ответ. Да, я снова буду ее выполнять. Теперь-то ты понимаешь, почему?

— Думаю, что да. У меня возникли в свое время проблемы с моральной стороной дела, но потом я поняла, что мораль — понятие растяжимое. Уитни Мэйсон врач, но я могу поставить его мораль под сомнение — причем, иначе, чем я делала это с тобой. Мне кажется, меня волновал твой род занятий, но никак не профессиональная этика.

— Очень рад тому, что ты все ближе и ближе подбираешься к сущности дела. Пойми, Сара, я никогда не был чудовищем.

— Но зато сам выбирал конфликты и сам их решал. В этом было нечто…

— Просто не терплю дерьма. Ни от кого.

— А что стало со стихами?

— Иногда я все еще пишу их — в своем сердце. Я создаю их — и забываю. Это избавляет меня от критики.

— Истинный художник.

— Сара, я самый счастливый человек па свете. Всегда знал, кто я и что я, — никаких проблем и кризисов в личностном плане. Этому меня обучил Таводи. Я отлично выполняю то, что умею, наслаждаюсь жизнью, а теперь, после того, как ты вернулась, жизнь станет еще прекраснее, и я никогда и ни на что ее не променяю.

— Знаешь, Дэйн, я поняла тебя. Наконец-то.

— Очень хорошо, потому что меня утомил этот разговор.

— Может быть, хочешь немного поспать?

— Нет. Я голоден, как черт. Может, чего-нибудь съедим?

— С удовольствием.

— Тогда вот тебе меню: как только выберемся отсюда — повезу тебя в Париж. Накуплю тебе эскарго столько, чтобы тебе их и за два часа было не умять, а затем — э-э, дай подумать — суиссо де шевуруиль, салат, французский деревенский хлеб, муссе, о пом а ля Шантилльи. А пить, я думаю, будем Брюэлли.

— Надо же, вы посмотрите, из Теннесси, да прямо в князи.

— Не стоит недооценивать горных мужчин, дорогуша.

— А ты всегда угощал своих женщин такими изысками?

— Ревнуешь?

— Нет.

— Мы просто потеряли с тобой уйму времени, Сара.

— Надеюсь, теперь с этим покончено.

— Едва за полдень. Нам еще ждать и ждать.

— Уверен, что не хочешь соснуть?

— Уверен. Есть какие-нибудь предложения?

— Да. Да.

Дэйн, не поворачиваясь к окну, вложил нож в ножны. Под ним второй взвод вьетнамцев стоял посередине улицы, пока первые четверо солдат уходили из деревни. Подразделение, занявшее их место, было точным повторением первого — молодые, подтянутые, закаленные в боях. Первое, что они сделали — разведали местность, не заходя в дома, а попросту запоминая расположение и отдаленность заброшенных полей. Это продолжалось всего несколько минут, и после рекогносцировки подразделение заняло тот самый дом, в котором часовали первые часовые.

Дэйн постарался рассмотреть их оружие. Издалека казалось, что все они носят советские АК-47 и, по-видимому, этим оружием вооружен весь вьетнамский взвод. У одного из подразделения на боку висела кобура с пистолетом, у остальных — ножи или небольшие стальные мачете. Одеяла были завернуты в гамаки, а на поясах болтались мешочки с — как это было известно Дэйну — рисовым рационом. Он не заметил ни гранат, ни гранатометов, но достоверно ничего пока сказать об этом не мог. Он отвернулся от окна.

Сара спала, подложив под щеку одну руку; на лице ее застыло выражение покоя и умиротворенности. Никогда она не была для него так прекрасна, как в этот долгий день, и сейчас ее небольшое тело было изящно раскидано на покрывале, а волосы коричневозолотым нимбом разметались по подушке.

Долгий день близился к вечеру. Дэйн увидел костры и почуял запах дыма. Вьеты готовили пищу до наступления полной темноты. Интересно: будут они спать в доме или расположатся по центру улицы. Если попрутся вовнутрь, значит до утра смены не предвидится, а к утру он надеялся переместить кхмеров к развалинам вата, к храму, за стенами которого они смогут хоть как-то укрыться.

Когда тени на улице удлинились, он мягко поцеловал Сару в губы. Она пошевелилась, потянулась и, улыбнувшись, поцеловала его в ответ. А когда, резко поднявшись, села, он увидел, как в глазах у нее появилось чувство беспокойства.

— Стемнело? — спросила она, и Дэйн улыбнулся.

— Почти что.

— Я долгонько спала.

— Тебе необходимо было выспаться. Как только стемнеет, я тебя ненадолго оставлю, но потом вернусь. Возьми вот это. — Он дал ей люгер, который таскал с собой много лет. — Вот это предохранитель. Положишь палец на него, слева… вот так… и нажмешь. Пистолет готов к стрельбе. Но не стреляй, пока в этом не будет крайней необходимости, потому что, если мы привлечем к себе внимание, — схватки не избежать.

— Поняла. Когда ты вернешься?

— Когда все закончу.

— Я почти не вижу твоего лица. Поцелуй меня еще раз.

Он соскользнул по лестнице вниз и шепнул, чтобы она аккуратно втянула ее наверх, а когда Сара выполнила требуемое, пробрался к дверям дома и выглянул на улицу. Дэйн увидел свет от небольшого костерка и учуял запах горящего дерева. После того, как Красные Кхмеры ушли в подполье, вьеты стали беспечными — ну какой беды ждать от деревушки, забитой обреченными крестьянами?

Дэйн выскользнул с черного хода и соскользнул вниз и под хижину, спрятавшись между сваями, чувствуя мягкую землю под ботинками и понимая, что, видимо, в сезон дождей эта местность уходит под воду. Прежде чем стемнело, Дэйн внимательно рассмотрел положение домов по обе стороны главной улицы и сейчас принялся легко и спокойно забирать вправо, двигаясь полукругом, чтобы оставлять между собой и подразделением вьетнамцев хижины деревушки. Он ощущал присутствие кхмеров: они были везде вокруг, молчаливые. Они ждали, что он примет верное решение и выведет их из беды. Держались эти крестьяне отменно, все были молодцами.

Упав на живот, Дэйн принялся отползать ближайший к дому, в котором расположились вьетнамцы, дом. Ночь пока была черна, но луна, которая вот-вот должна была взойти, непременно осветит все поле деятельности. бледным, но полезным сиянием. Сейчас нужно было ждать, ибо движение означало бестолковый риск. Дэйн слегка отполз под сваи хижины и, заняв положение полной боевой готовности, принялся выжидать. Он слышал, как кхмеры, стараясь придать сцене вид нормальной деревенской жизни, снуют туда-сюда по деревне. То тут, то там загорались свечи, но в большинстве своем крестьяне старались как можно больше отоспаться перед ночным походом. Когда все уйдут, кто-то останется лежать, так и не проснувшись, и придется оставить их, мертвых, в чужой деревне.

Луна появилась внезапно — огромная, выпуклая, — осветив все намного лучше, чем ожидал Дэйн. Он осмотрел тучи: придется пользоваться периодами временных затемнений.

Уайя-юнутци вышел на охоту.

Он вывернул из-за угла и увидел, что на ступеньках ближайшего дома сидит всего один часовой. Ближе к входу. На последней ступеньке. Даже в неверном свете луны было заметно, что часовой молод и обуреваем скукой: автомат он беспечно сунул торчать между коленей. Даже, кажется, дремал. Этот не из закаленной гвардии ветеранов.

По луне пронеслось облако, и вот огромный шар вынырнул вновь. К этому времени Дэйн сидел под хижиной, в которой расположились вьетнамцы, и смотрел наверх, прямо на ноги часового. Он не двигался, раздумывал, казалось, над создавшейся ситуацией. А на самом деле просто ожидал следующего облака и, когда оно наполовину скрыло луну, начал действовать.

Бесшумно вынув нож из ножен, Дэйн легонько поскреб кончиком деревянную ступеньку. Увидел очертания часового, вырисовывающиеся на залитом лунным светом небе. Нет, пока что далеко. Дэйн отодвинулся чуть дальше в тень и снова поскреб ножом деревяшку. На сей раз часовой подобрался, перегнулся через перила и заглянул под ступеньки. В то же самое мгновение Дэйн воткнул ему в горло нож и одновременно втянул тело под хижину. Он услышал, как автомат мягко шлепнулся на сырую землю с другой стороны лестницы: вряд ли кто-нибудь в доме мог услышать этот звук. Дэйн взглянул вниз, на руку, зажимающую часовому рот, но тот был мертв.

Дэйн почуял, что сзади кто-то появился и развернулся. Это был Хан, который всего лишь коротко кивнул и указал наверх. Дэйн кивнул и сделал движение, словно обвязывает кисти рук веревкой. Хан согласно кивнул и пропал в темноте, где к нему тотчас же присоединились еще две молчаливые фигуры. Когда все трое принялись подниматься вверх по лестнице, Дэйн развернулся и быстро помчался к дому, в котором оставил Сару. Сейчас времени почти не оставалось.

Исключительно яркая луна отбрасывала бледный свет и длинные тени. Несмотря на теплую ночь, Сара тряслась, обхватив себя руками, и смотрела на луну, Словно та хранила ответы На все ее вопросы. Дэйн чертыхнулся и побежал собирать кхмеров, направляя их через открытые поля.

Capa понимала, что будет помнить эту ночь всю оставшуюся жизнь: быстрое накапливание кхмеров на главной улице Деревушки, пересчет мертвых, отошедших в последние несколько часов — вокруг толпы, словно овчарки у стада, — наемники, торопящие, рявкающие на людей на нескольких наречиях и языках, сопровождая речь одинаковыми нетерпеливыми жестами. Кхмеры не жаловались. Они были слишком больны, усталы и избиты жизнью, чтобы сопротивляться, да, к тому же, прекрасно знали, что наемники Пытаются спасти их жизни. Сару поразило то, что оставшиеся в живых так отчаянно рвались к границе с Таиландом: некоторых обуревала жажда свободы, они были готовы прозябать в Лагерях беженцев, но не под вьетнамской желтой пяткой, но большинство хотели просто-напросто спастись, и быть обыкновенными людьми, которые могут чуть лучше питаться, пить чуть лучшую воду, укрыться в доме, который чуть лучше того, что остался позади. Красные Кхмеры и так отняли у них почти все, а теперь еще и вьетнамцы…

Но ведь может быть так, что под властью вьетнамцев жить станет даже несколько лучше, подумала Сара. Но с уверенностью этого сказать не мог никто, а Дэйн мне как-то напомнил, что память в Индокитае штука занозистая, и неизвестно, что вьеты сотворят с этой несчастной страной. Самая мерзкая из возможных ситуаций: война «по доверенности». Красных Кхмеров поддерживают китайцы, которым на руку мятежные коммунистические движения, расползающиеся по всей Азии. Вьетнамцев же поддерживают Советы, ведь без их экономической и военной поддержки вьетам никогда было бы не завоевать Камбоджу. А кого убивают, мучают, рвут на части, кто умирает с голода? Несчастные народы Камбоджи, кхмеры, эти долготерпеливые и милые люди.

Долготерпеливые и постоянно умирающие.

Несмотря на сон, Сара чувствовала себя выжатой как лимон, и ей хотелось узнать только одно: когда все это кончится и кончится ли?

Но Дэйн пообещал ей, что закончится. И скоро.

— Быстрее, — стащил он ее по лестнице вниз и на улицу. — Если повезет, то все закончится буквально через несколько часов.

Если повезет… а разве им когда-нибудь везло?.

Сара, спотыкаясь, принялась продвигаться в толпе беженцев. Все бежали из деревни, к лесу, пересекая темные, заброшенные поля. Люди бежали, некоторые падали, чтобы никогда больше не подняться. Тут и там рядом с упавшими опускались друзья и родственники, дожидаясь утра, — что-то оно им принесет. Сара слышала натужное дыхание стариков, но дитячьего визга не было. Дети были чересчур больны и истощенны, чтобы кричать.

Где-то там бежал и Уитни Мэйсон. Когда все сгрудились перед тропой, ведущей к развалинам храма, она чуть было не наткнулась на него в темноте, и он взглянул на нее из-под бинтов, как смотрят потерянные, несчастные дети.

Наемники бежали впереди и в конце колонны, а также по бокам, подгоняя беженцев низкими, настойчивыми голосами. Дэйна Сара не видела, зато заметила корейца Хана, старавшегося организовать сбившуюся массу людей в некое подобие строя перед входом в лес.

Она споткнулась и едва успела собраться с силами, чтобы не упасть.

Из-за спины послышался звук, напоминающий хлопанье пробки, вылетающей из бутылки шампанского, моментально превратившийся в оглушительный грохот, и тут же ночное небо раскололось. Через мгновение Дэйн промчался вдоль колонны.

Секундой позже раздался очередной взрыв, совсем близко к последним людям в колоннах, и вот уже Дэйн встал рядом с Сарой и закричал:

— Наемники — в центр. Идите на мой голос, сюда. И побыстрее, времени в обрез.

Сара начала считать подбегающих к ним солдат.

— Да быстрее же, ради Бога, — умолял Дэйн.

— Все, — сказала Сара из-за спины, — я сосчитала.

— Благодарю. Итак, — больше он не старался приглушить голос, — начинается самое важное. Вьеты сложили два и два и идут по нашим следам. Вот, что мы начинаем делать: вы, ребята из миссии, пулей летите к старому вату у тех дальних деревьев. Хан покажет, куда именно. Значит так: добираетесь и ждете утра. Прилетят вертолеты и вывезут вас оттуда. Итак — вперед. За Ханом. Делайте только то, что он вам прикажет.

— А он, что, действительно разговаривает? — спросил Карлссон, и все поняли, что он просто пытается разрядить атмосферу.

— Идемте, — произнес Хан, и все расхохотались.

— Вперед, — сказал Дэйн. — Каждая минута дорога. — Он повернулся к Саре. — Встретимся в вате.

— А ты как же?

— Будем задерживать вьетнамцев столько, сколько сможем. Я сказал, что- встретимся там, значит действительно встретимся, можешь не волноваться.

— Дэйн…

— Иди, — только и бросил он и исчез в ночи. Развернувшись, она побежала вслед за работниками миссии, которых вёл Хан. Они вбежали в темный, сразу же сомкнувшийся за ними, за их спинами, лес. Сара на каждом шагу думала о Дэйне.

За спиной внезапно раздался отрывистый стук автоматов. Затем, в течение двух-трех минут висела гробовая тишина, а после этого раздались взрывы, сопровождаемые шквальным огнем.

Сара почувствовала себя очень неуютно, на виду.

Раздался глухой, ухающий звук, затем несколько подобных подряд, и она вспомнила, что это. Мины. То, что она слышала звуки минометов, показало ей, насколько близко идет бой. Темнота была обманчива:

Саре казалось, что преследователи безнадежно отстали.

Раздался длинный долгий взрыв, словно его специально растянули по времени, а за ним — оглушительная, бесконечная тишина. К миссионерам подбежал наемник, лицо которого она запомнила, и жестом указал, в каком направлении двигаться. Из-за спин, из темноты послышалось резкое, злобное хрумканье. Дыхание вырывалось неровными скачками, а колено, на которое она неудачно приземлилась во время падения на землю, начало болеть по-настоящему. Удастся ли им когда-нибудь добраться до убежища?

— Внутрь, — приказал Хан, и Сара взглянула наверх.

Они добрались до вата.

Растекаясь в обе стороны, возникли ущербные, но все же крепкие Стены, а прямо по курсу находились сами развалины храма: похоже, что крышу давным-давно снесло, а стены крошились от давления времени.

— Быстрее, — повторил нетерпеливо Хан.

Сара бросилась вслед за остальными в проем в стене и увидела, как узнанный ею наемник тут же кинулся на землю возле прохода и нацелил автомат в темноту. Хан торопил всех к главному зданию, но Сара шестым чувством угадывала вокруг множество мелких построек. Храм был огромен и, судя по всему, Очень стар.

И вот они побежали вверх по ступеням, ведущим в главное здание. Сара инстинктивно взглянула на то место, где должен был бы стоять Будда, но его место оказалось пустым. Сам храм был просто большим, некогда богатым залом, с каменными стенами и ощущением упадка. В нем было сыро, но все же лучше, чем на открытом пространстве. Сара встряхнулась и начала вслушиваться в слова Хана, говорившего необыкновенно длинную для себя речь.

— Завтра прилетят вертолеты. Сядут сзади. В садике. Будьте готовы. С первым лучом.

— А где остальные наемники? — спросила Сара. — То есть, они-то сюда придут? Еще какая-нибудь информация есть?

— Наемники будут позже. Сейчас — отдыхать.

— Хан, что должно случиться утром?

— Вертолеты вас заберут. Заберут в Таиланд.

— Что станется с кхмерами?

— Уйдут.

— Каким образом?

— Наемники дадут им на это время.

Сара напряглась, почувствовав, как вокруг сердца начала сдавливаться стальная петля.

— Что ты этим хочешь сказать, Хан? Что ты хочешь сказать? — Она кричала во всю мощь легких, не обращая на это внимания.

— Наемники предоставят время им, предоставят время вам, — ответил Хан спокойно.

Саре показалось, что ей выстрелили в грудь. Она опустилась на каменный пол храма и начала стонать, а через секунду — плакать. Ей ничего больше не хотелось, ничего — только его безопасности. Она хотела, чтобы он вынырнул отсюда — живой. А он говорил, что все будет в порядке.

Она услышала стрельбу — совсем близко — взрывы гранат и голоса во тьме, а затем вновь наступила тишина, показавшаяся невероятно жуткой, а затем — длинная пулеметная очередь. Длинная и безнадежная. Из дальнего, конца храма раздался резкий, жуткий крик, а потом — единственный выстрел. Сара стояла совсем, совсем тихо на каменном полу храма и вслушивалась в навалившуюся на него тишину.

Кто-то дотронулся до ее руки, и у Сары перехватило дыхание. Рядом возникло лицо Хана, и он прошептал:

— Идти, за вами.

Она кивнула и почувствовала себя полной дурой, потому что в подобной темноте кореец не мог увидеть ее кивок. Сара кинулась на пол и поползла вперед, совершенно не понимая, что же здесь в конце концов происходит.

Часть стеньг за спиной внезапно взорвалась, и на нее — словно сухой дождь — посыпались мельчайшие каменные частицы, и только после этого раздался сам звук взрыва, за которым последовала ожесточенная пальба. Сара услышала, что кто-то рядом с ней задохнулся, а из дальнего угла храма раздался еще один оглушительный удар.

Кто-то пробежал мимо нее. Сара упорно продолжала ползти, уже практически уперевшись в стену. И снова разрыв мины, где-то за ней. Сара почувствовала, что пот потек по спине, груди, лопаткам. Кто-то выстрелил рядом с ее ухом, и после этого несколько раз подряд, будто бы из одной и той же винтовки. Пол храма был неровен, и внезапно ей в голову пришла мысль о змеях, и она чуть было не встала в полный рост. И лишь страх того, что происходит за ее спиной, заставил Сару продолжать ползти, правда, теперь более осмотрительно.

Еще один взрыв, и на сей раз огонь затопил жидким светом развалины храма.

Сара взглянула наверх и едва не заорала.

Везде — прыгающие с камня на камень, стреляющие и орущие — были вьетнамцы. Ей смазано увиделась борьба двух человек всего в нескольких футах от нее. Сара с трудом оторвала от них взгляд и осмотрелась.

Миссионеры находились прямо за ее спиной. Распластанные на полу. Хан, стоя на одном колене, стрелял по вьетнамцам, и Сара увидела, как он, внезапно упав, перекатился на другой бок и встал на другое колено. Она увидела, как за его спиной возник вьетнамский солдат и как автомат Хана медленной дугой развернулся в его сторону. А затем солдата отбросило назад, и он исчез из поля зрения. Вспышка огня внезапно погасла.

Грохот оглушал. Сара продолжала ползти и, наконец, добралась до внешней стены храма. В свете вспышки ей удалось выяснить, в каком направлении двигаться. Хан вел их в сторону, где стены храма были наиболее толстыми, к тому же, это место находилось ближе всего к внутреннему двору, в котором должны были приземлиться вертолеты. Хан старался собрать всех миссионеров в одну кучу. Несколько осколков камня обожгли Саре руку, и она услышала долгий визг срикошетировавшего выстрела. На мгновение — безумно от всего устав и не в силах пошевелиться — она закрыла глаза, а, когда распахнула их вновь, рядом мешком свалился вьетнамский солдат и остался бездвижно лежать. Ей показалось, что от него пахнет как от всей земли Индокитая. И съежилась у стены.

Взрыв, намного громче всех предыдущих, потряс древний храм, и Сара огляделась: в свете луны казалось, что какая-то часть стен рухнула, а через несколько секунд в проломы начали влетать какие-то фигуры — некоторые тут же валились навзничь, их оружие падало рядом со стуком на пол, а где-то продолжался и продолжался дикий, надсадный крик.

И снова рядом с Сарой оказался, стоя на одном колене и стреляя в появляющиеся в проеме стены фигуры, Хан. Внезапно он прекратил огонь и взглянул на нее. Лицо Сары было достаточно близко для того, чтобы увидеть выражение удивления на лице и то, как его брови сошлись на переносье. Он постарался поднять свою винтовку, и только тогда Сара увидела, что перед его рубашки быстро темнеет. Она инстинктивно потянулась к нему, но он моментально свалился навзничь. Оружие из рук он так и не выпустил. Сара поползла к нему, но кореец очутился на ногах и принялся стрелять одной рукой — левая бессильно повисла, и с нее стекала кровь.

Из темноты материализовался вьетнамец и дважды выстрелил Хану прямо в грудь. Кореец грохнулся на пол, но, когда вьет повернул ствол винтовки в направлении Сары, выстрелил с пола, и солдат полетел на спину. Сара заставила себя проползти те несколько футов, что отделяли ее от Хана. Дышал он ровно и спокойно, а смотрел на женщину совершенно равнодушно.

— Хан, — прошептала Сара, — мне очень…

Но он смотрел и смотрел на нее до тех пор, пока дыхание его просто-напросто не остановилось. Сара лежала с ним рядом, пока шум справа не заставил ее повернуть голову.

Ее схватили два вьетнамца.

Она принялась вырываться, и гут же рядом оказался третий. Они подняли ее и побежали. Саре удалось высвободить одну руку и в отчаянном порыве, схватиться пальцами за каменную колонну. Это дало ей необходимый рычаг, и она двинула вбок ногой и услышала глухой хрип. Тогда Сара лягнула еще раз, и кто-то пронзительно заорал, когда ее нога смачно впилилась в какую-то мякоть, но она тут же получила удар чуть ниже уха. В голове прозвенели колокольчики, Сара отпустила колонну и со всего размаха врезала по кому-то кулаком, и тогда ее принялись избивать.

После второго или третьего удара она почувствовала тошноту и бросила сопротивляться. Обмякнув, Сара постаралась не потерять сознание, но кто-то врезал ей в живот, а затем в лицо. А затем ее уронили.

Сара тяжело рухнула на каменный пол и, скрючившись, осталась в таком положении, чувствуя, что где-то рядом идет ожесточенная борьба. Она услышала глухой стук, вскрик и клекотанье, а затем рядом с ней кто-то свалился. Рядом с ее ухом раздался пистолетный выстрел — она оглохла, а в голове началось гудение.

Затем звон в ушах прекратился, и ночь стала удивительно тихой.

Какие-то руки нежно подняли Сару с пола, и она моментально поняла, что это Дэйн.

Она хотела что-то сказать, но губы ее спеклись от засохшей крови.

— Ничего не говори, — предупредил Дэйн. — Все в порядке. Я держу ситуацию под контролем. — И он побежал. Сара видела лишь танцующую в такт его шагам луну в небе.

А затем провал.

Сара лежала на каменных ступенях, ведущих во внутренний двор, и Дэйн был рядом. Он улыбался, и ночь была нежна. Каждая мышца в ее теле ныла, она чувствовала легкую тошноту, а через несколько секунд навалилась тяжелая тупая головная боль, а после нее — другая, резкая и неослабевающая боль.

— Сара — ни звука. Кажется, у тебя сотрясение мозга. Тебя очень сильно избили. Так что некоторое время полежи спокойно. Скоро, очень скоро, мы уберем тебя из этих мест.

Но ей хотелось сказать ему, и она попыталась выдавить из себя те несколько слов, которые… Дэйн наклонился, чтобы она смогла прошептать ему в ухо:

— Тот сон… тогда, давно… Это был не Таводи.

Она увидела, как он нахмурился в лунном свете.

— Индеец… с амулетом… Это был не Таводи… Это был ты.

Он кивнул, нагнулся, затем поцеловал ее с величайшей осторожностью и нежностью в разбитые губы.

И, прежде чем поцелуй завершился, Сара снова потеряла сознание.

Она очнулась от рева, стоящего в ушах, и невероятной, жутчайшей головной боли. Она лежала на чем-то типа носилок, они двигались, и Сара сразу же поняла, что это такое.

Невероятным усилием она заставила себя приподняться на одном локте. Был яркий день, и сквозь открытую дверь вертолета виднелось чистое, светлое небо.

Напротив, мрачно наблюдая за ней, сидел, скорчившись на своем сидении, Уитни Мэйсон. Сара встревоженно огляделась, едва замечая медсестер миссии, — одну всю замотанную бинтами, — увидела двоих врачей и молодого человека с ясными глазами и лычками майора.

Она медленно поворачивала голову, зная, что его здесь не будет… его й не было… и почувствовала, как слезы начинают течь по лицу, а затем их соленый вкус на разбитом лице и губах.

Молодой человек склонился над ней.

— Сара?

Она, чувствуя невероятную пустоту внутри, кивнула.

— Меня зовут Питер Босуэлл. Я буду за вами присматривать. Приказ полковника.

— Где..?

Челюсть майора поджалась, лицо посуровело.

— Прикрывает отход вместе с остальными солдатами. Они задерживают вьетнамцев, чтобы дать кхмерам время рассредоточиться и смешаться с другими беженцами. Он знает, что, если ваших кхмеров поймают, их немедленно казнят за пособничество в вашем побеге.

— А они смогут выбраться? — прошептала она.

Босуэлл взглянул на нее спокойными серыми глазами.

— Не знаю. Видите ли, там создалась крайне невыгодная ситуация. Нам повезло, что мы смогли вытащить вас оттуда.

— Боже, Боже, — проговорила она. Сара протянула руку, и Питер взял ее в свои. Почувствовал, как ее трясет: она беззвучно плакала. Через некоторое время Сара спросила:

— Он просил что-нибудь передать?

— Сара, мы очень торопились. Но он дал кое-что для вас.

Он нагнулся и повесил что-то ей на шею. Даже не смотря, она знала, что это такое.

Амулет, серебряный крут на цепочке, а в нем было вырезано животное на охоте, сделанное с таким мастерством и силой, что, казалось, оно выплывает из холодного металла и оживает с изяществом и красотой, присущими только ему одному.

Волку.

Еще полчасика, думал Дэйн, и вьеты могут пописать в свои собственные шапки. Чего же они ждут?

За ним последние кхмеры — не считая тех, что умерли от огнестрельных ран, от голода, от Индокитая, — исчезли из вида, уходя по направлению к основным дорогам, на Запад. Через несколько минут они сольются с остальными оборванными и голодными беженцами, двигающимися к границе — вьетам ни за что не вычленить тех, кто помогал эвакуировать миссию.

Еще полчаса, но вьеты могли нагрянуть в любую секунду.

Чего же они ждут?

Он слегка передвинулся, чтобы иметь лучший обзор над храмовой стеной. Со времени последней атаки, когда прибыли два вертолета, вьетнамцы были на удивление тихи. Дэйн, ухмыльнувшись, сверился с часами. Двадцать минут, нy, от силы двадцать пять.

Вьетнамские солдаты залегли метрах в двухстах от наружной стены храма. Они попросту окопались, понимая, что лезть ночью напролом — самоубийство. Перед рассветом они отошли. Когда появились вертолеты, вьеты ударились в панику, но они приземлились на заднем дворе: первый мог действовать как боевая машина прикрытия, но пилот принял верное решение и тоже приземлился вслед за вторым. Дэйн погрузил в вертолет Сару и миссионеров, а в боевой корабль — наиболее тяжело раненных наемников и радостно наблюдал за тем, как они улетают к Таиланду, к свободе. Вьеты попытались было популять в тяжелые вертолета из своих автоматов, но без толку, зато им удалось убить одного из оставшихся на земле наемников.

Дэйн огляделся, стараясь сосчитать оставшихся, но это оказалось невозможным. Бой происходит преимущественно ночью, и он попросту не мог знать, кто остался в живых и где они были. Единственный способ проверить наличие выживших — дождаться очередной атаки вьетов.

Дэйн знал лишь одно: он почти выиграл. Еще несколько минут…

Было прекрасное теплое утро, с бледно-голубым небом и несколькими облачками на горизонте, безобидными, как овечки. Дэйн время от времени, не сводя глаз с вьетнамских позиций, разминал мышцы. Он устал, устал. Но тем не менее был на подъеме душевных сил. Сара теперь далеко, в безопасности. Теперь ее никто не тронет. И всех остальных тоже. А через пятнадцать минут кхмерам удастся слиться с остальными беженцами.

Взрыв откинул его на спину, и в ушах забарабанил сигнал тревоги, но, несмотря на неожиданность, он перекатился на бок и поднялся в полуприседе. Во рту чувствовалась грязь, и он хотел было ее выплюнуть, но в горле пересохло. Чертовски неприятный взрывчик.

А затем был еще и еще один. Теперь-то Дэйн знал, чего так медлили вьетнамцы. Они просто поджидали артиллерию. Они выбьют огнем из нас все мозги, но на это им потребуется некоторое время.

Уголком глаза Дэйн заметил, как молодой наемник поднялся в противоположном конце храма и побежал прямо на него… он никогда не узнает, зачем солдат это сделал. Всего лишь через пару шагов наемника отшвырнуло назад — его винтовка полетела по широкой дуге. Парнишка, словно сломанная игрушка, грохнулся на пол и остался лежать неподвижно. Дэйн выставил автомат над стеной и несколько раз выстрелил в направлении позиций вьетов.

Это даст им понять, что мы еще живы.

И снова грохнули орудия. Дэйн увидел, как снаряды пробили круглые дыры в стенах храма слева от него, и понял, что вьеты будут стрелять не по определенной цели, а пока не разобьют храм вдребезги.

Пригибаясь к земле, Дэйн побежал обратно к храму, смотря, как взрывы выбивают куски камня из стены и начинают перепахивать внутренний дворик. В ушах стоял дикий грохот, а во рту появился привкус грязи. Он спокойно отстегнул флягу и сделал несколько глотков. Затем положил руку на лоб, вытер испарину и повесил флягу на место, в то время как снаряды крошили древние камни в пыль.

Снова взглянул на часы.

Он выиграл. Дэйн запрокинул голову назад и рассмеялся.

Через секунду, бросившись на землю, он пополз, огибая храм, к заднему двору, где приземлялись вертолеты. Перекатившись на спину и дождавшись минутного затишья, он прокричал:

— Меня кто-нибудь слышит?

Ответило не больше четырех-пяти голосов.

— Я ухожу в лес. Можете следовать моему примеру или оставаться. Каждый сам за себя, — крикнул Дэйн. В ту же секунду две фигуры слева выскочили, как черти из коробки, и ринулись через дворик к лесу. Дэйн задержал дыхание и стал ждать. Выстрелы в бегущих последовали справа. Дэйн моментально вскочил на ноги и побежал под углом к той тропе, которую выбрали те двое, забирая все больше и больше влево. Он услышал жужжание возле головы, длинный, чистый звук рикошета, и снова артиллерийский огонь, сопровождаемый грохотом рушащегося здания. Даже не оглядываясь, Дэйн понял, что здание храма разбито вдребезги.

Слева показалась высотка, и он побежал прямо к ней, но тут из кустов поднялось двое вьетнамцев. Они открыли огонь.

Дэйн почувствовал, как что-то ударило его в грудь, — ощущение было таким, словно его разрывали на части, — а затем безобразную дикую боль. Он лежал на спине, уставясь в небо, не выпуская винтовки из рук. Услышал, как вьетнамцы беспечно подходят к нему. С усилием, едва не выбившим его из сознания, он перекатился на бок и, прежде, чем даже успел сообразить, куда стреляет, выпустил почти всю обойму. Вьеты рухнули на землю.

Дэйн встал на колени и оперся на руки, затем откинулся назад и взглянул на рубашку. Она, и так пропитанная грязью и потом, быстро темнела. Почувствовав удивительную онемелость, Дэйн понял, что на ноги ему не подняться. Продев руку сквозь ремень карабина, он стал двигаться, оставаясь на четвереньках, стараясь добраться до высотки. Почему ему не подняться на ноги? И почему болит не так страшно, как должно было бы? Ничего… ничего, кроме отсутствия какого бы то ни было страха, боли — никаких ощущений, словно бы его грудь находилась где-то в другом месте.

Уайя-юнутци полусидел-полулежал, опершись на грязный бережок извивающегося ручейка, протекавшего возле леса. Он посмотрел на потрескавшуюся грязь и только тогда понял, что никакого ручья здесь не протекает, — сейчас сухой сезон. В короткие мгновения прояснения он слышал, как артиллерия все еще продолжает разрывать на части старый храм, но слышал и звонкий голосок маленькой птички, радовавшейся солнечному дню и свету.

Поначалу боль накатила такой кошмарной волной, что ему пришлось запрокинуть голову назад, сжать зубы и зажмуриться, чтобы только не заорать. Потом она утихла, но вскоре вернулась. И так продолжалось вновь и вновь. Через какое-то время промежутки между накатывающейся болью начали удлиняться, и в один из них перед ним появилась Старлайт с нежной улыбкой и успокоением столь неуловимым, что он едва смог его почувствовать. Уайя снова был маленьким в хижине, и бледная зимняя луна поднималась над вершиной холма, а в щели между незаконопаченными бревнами врывался ветер. А Старлайт пришла затем, чтобы согреть его и прогнать прочь дурные предчувствия предутренних часов.

Затем появилась Сара: свежая, как весеннее утро, со светящимися от солнечного света волосами, с полураскрытыми губами и глазами, полными обещаний. Она встала рядом с ним на колени и, пригнувшись к самому его уху, стала говорить о любви и о том, чтобы он не обращал внимания на боль.

Но она все равно накатила, и Дэйн выгнулся, мгновенно покрывшись потом, выжигающим широко распахнутые глаза. Затем он, видимо, уснул, потому что проснувшись, почувствовал себя легче, а в небе сияли звезды — словно холодные кристаллы, безумно красивые и чистые.

Он почувствовал чье-то присутствие, и сердце его сжалось.

Таводи.

Старик, как всегда подтянутый и стройный, двигался с легким изяществом, без усилий ставя один мокасин перед другим, — глаза его, изумительно молодые и сияющие, посверкивали из-под вороньей налобной повязки. Дед подошел неслышно, как ветерок, и протянул Уайе руку. Уайя. потянулся к ней. Внезапно он почувствовал себя свободным и сильным и от ощущения теплоты и силы, исходящей из руки Таводи, расхохотался.

Дед поднял Дэйна на ноги и указал вперед.

Уайя увидел у горизонта волков, которые быстро приближались, ноги сливались в единый веер, а морды кивали в такт ритму смертельной и красивейшей в мире погони. Волки были разных цветов, размеров и возраста, но бежали единой стаей, и, когда они подбежали ближе, Уайя почувствовал ветер, поднявшийся от их гонки, и в ночи прозвучал их торжествующий и дикий вой.

Эта песня пронзила ему сердце и, отделившись от самого себя, Уайя побежал с ними, приноравливаясь к шагу, проплывая через ночь и радостно поднимаясь над верхушками деревьев. Когда они вошли в небо, он ощутил величайшую экзальтацию, и песнь его слилась с другими и отдалась эхом от холодных, словно лед, звезд.