Пестрая лента

История 4, о слабостях силы

Когда мой друг узнал об операции, которую я сейчас вам расскажу, он пришел в полный детективный восторг. Как же, сыск в классическом виде! Порфирий Зетов уже забыл о том, как спорил со мной. Это с ним бывает. Теперь он уже твердил о таком коварстве бандитов, о такой их хитрости и неуязвимости, что казалось чудом их разоблачение.

Я попробовал охладить его восторги.

— Обычная операция.

— Обычная! — так и подскочил в кресле Зетов. — Нет-нет, я с вами не согласен.

Да, пожалуй, обычной эту операцию не назовешь. В наше время и в нашей стране такая сколоченная шайка — редкость. И перед днепропетровской милицией стояла действительно сложная задача. Моего друга поразила скорее внешняя, безусловно, богатая событиями сторона операции. Мне кажется гораздо интереснее, так сказать, психологический аспект: как «раскололся» главарь шайки уже на допросах, после того как его поймали.

— Это мелочь, — не согласился мой друг. — Что интересного в фигуре уже пойманного преступника? Он интересен разве что для администрации колонии.

Но поймать мало. Надо еще уличить. Надо одержать над преступником еще и нравственную победу. Только тогда, пожалуй, следователь может быть до конца удовлетворенным. Впрочем, в этой истории хватило трудностей на всех этапах…

На Карнауховских хуторах был день выдачи ежемесячного аванса. Приезда кассира из районного центра ждали в приподнятом нетерпении.

— Что-то задерживается наш кормилец!

— Не столько кормилец, сколько поилец!

— Тяжело гружон — не довезет никак!

Всегдашние в такой ситуации шутки вскоре, однако, сменились тревожными вопросами.

— Хлопцы, кто на мотоцикле, вы бы встретили, что ли, кассира. Неровен час…

— Будет вам, кто это среди бела дня на человека нападет?

— Ой, не говорите, вот в прошлом году у свекора в селе…

К счастью, ничего страшного не произошло. Колхозный кассир и сопровождающие его лица прибыли без всяких приключений, только с опозданием. А вслед за машиной прогрохотал мотоцикл. У правления остановился; парень спросил, как проехать на Большие Липки. Ему указали дорогу. Выдача денег в колхозе шла между тем своим чередом. Только кто-то заметил, что парень этот не раз уже здесь проезжал, странно, почему дорогу спрашивал, раз прямо туда и путь держал. Да мало ли чего… Поскольку кассир опоздал, многие разошлись, и оставалась солидная сумма денег. Кассир положил их в сейф с «секретным» замком, опечатал по всем правилам, предупредил сторожа, чтобы тот был особенно бдительным, и ушел домой.

А утром люди, чуть свет уходившие на поля, заметили у правления полуживого сторожа, связанного по рукам и ногам. Подняли тревогу. Правление колхоза оказалось открытым. Прибежавший кассир, утирая платком лоб, бросился к сейфу. Но… сейфа не было. Только пыльный квадрат там, где он стоял. Сторож ничего сказать не мог, — его оглушили.

— Кто? Каким образом? Свой или чужой? Найдут ли? — село волновалось. Шутка ли: самая большая кража, которую тут знали, это налеты ребятишек на сады. И вдруг происшествие, которое только в фильмах показывают, да и то в заграничных.

— Не волнуйтесь, граждане, далеко преступники не уйдут, — оптимистическим голосом успокаивал односельчан участковый инспектор, — опергруппа уже пошла по следу. При нынешней технике-то… раз плюнуть.

Виктор Михайлович Бурый, заместитель начальника УВД Днепропетровской области, возглавивший оперативную группу, если бы и присутствовал на том импровизированном митинге, скорее бы всего оборвал инспектора. Не потому, что не верил в технику или в искусство своих работников. Опыт говорил ему, сколь сложен поединок с преступником. Да и к чему суетиться и делать широковещательные заявления? Надо искать, а не разговоры разговаривать.

А искать будет трудно. Это Виктор Михайлович понял сразу же, как только «взглянул» на почерк грабителей. Собственно, почерка вроде бы и не было — преступники «не наследили», — но как раз это и свидетельствовало об их опытности.

У Виктора Михайловича Бурого по-крестьянски основательная внешность. Он крупный фигурой и лицом. Несколько тяжеловатый, а может быть, просто утомленный взгляд. Бурый интересно рассказывает об операции, умно «философствует» о своей работе.

— Как-то, знаете, у нас привыкли видеть в преступнике только морального урода. Он, естественно, такой. Но это бывает и сильный враг, действия которого дерзки, смелы и точны. Этого нельзя сбрасывать со счетов. Без этого, без внимательного изучения преступника, без основательного подхода к нему, без учета не только его слабостей, но и силы, победу одержать трудно, а порой невозможно.

После многих дней следствия было установлено, что жители села не имеют никакого отношения к ограблению кассы. Никто из них не был даже наводчиком. Но вы представляете, что значит проникнуть в правление и вынести сейф чужим людям? Это ведь не город! Тут не то что подозрительный человек, любой посторонний привлечет внимание. Значит, нужно было обследовать здание правления, изучить режим его работы, маршруты кассира, поведение сторожа, только тогда можно действовать безошибочно, а действовали именно так. Сейф, как установили, вывезли на машине. Значит, не вызвав подозрений, присмотрели грузовик — двор, где стояла техника, недалеко от правления. Словом, изучили все основательно и никто из жителей села не мог сообщить ни о чем подозрительном и ни о ком, привлекшем внимание. Мотоциклист, да еще какой-то неизвестный, приходивший договариваться о ремонте машин за пару дней до ограбления, — вот и все подозреваемые.

Сейф вскоре нашли в 25 километрах от Хуторов. Он был подорван и из него взяты 37 тысяч рублей — все, что было. Ни одного отпечатка пальцев ни в здании правления, ни на сейфе.

В управлении стало ясно, что действует хорошо сколоченная группа. Перед этим был налет на склад, еще на одну колхозную кассу. Сторожа в одном случае оглушили, в другом пригрозили чем-то похожим на ракетницу, в третьем случае явились под видом дружинников.

Теперь Виктор Михайлович и его группа в буквальном смысле держали руку на пульсе той незаметной, негативной стороны жизни, которая связана с правонарушениями. Преступники должны дать о себе знать. Как? То ли пустятся в разгул, то ли возникнет слушок. Коль не удалось сразу настигнуть, значит, надо уметь ждать.

Но того, что случилось вскоре, никто не ожидал. 21 января в 19 часов 30 минут в Днепродзержинске был убит инспектор ГАИ. На месте происшествия обнаружили пыж к охотничьему патрону 16-го калибра. Два свидетеля видели вспышку выстрела в трех убегавших людей. У милиционера был взят пистолет. Собака пошла по следу, но довела только до трамвайной остановки. Поиски, предпринятые тут же, опять никаких результатов не дали.

Но тут уж был хоть какой-то след — пыж! Скорее всего милиционера убили из ракетницы — значит, те же люди. Взяли оружие — следовательно, готовится новый налет. Не трудно догадаться, что всякое промедление было чревато самыми опасными последствиями.

В мои намерения не входит рассказывать подробности того, как протекала розыскная операция. В ней участвовало много людей, проверялась и перепроверялась масса обстоятельств, работники милиции обращались даже к населению по местному радио и получили нужную помощь. В конечном итоге было установлено, что некто Шило имел ракетницу, приспособленную для стрельбы патронами 16-го калибра, и продал ее. Кому? Он знал лишь, что одного звали Косым, а другого Витюней. У Витюни есть мотоцикл, жена его — грузинка по национальности. Снова бесконечные поиски в почти миллионном городе.

Сотни и сотни людей избежали даже встречи с милицией, ибо группа действовала сколь быстро, столь же и осторожно. Никого зря не вызывали, никого без основания не допрашивали. И все-таки установили, что Косой — это Анатолий Сбруев, Витюня — Виктор Иванов. Первый находился на полулегальном положении, жил в другой области, женившись на уважаемой всеми доярке; второй работал плотником в тресте «Днепродомнаремонт». Кроме показаний о покупке ракетницы, у милиции не было улик.

Все же было высказано мнение: надо обоих арестовать и начать допросы.

— Ни в коем случае, — решительно сказал Бурый. — Ну возьмем, а дальше что? Иванова на мотоцикле в колхозе видели? Так мало ли кто по дорогам гоняет! На каком основании предъявим обвинение в грабеже? Купили ракетницу? И что из этого? А если не найдем ее? Нет, рано. Но глаз не спускать с них.

— Зря, — возражали ему, — косвенные улики — тоже улики. Предъявим обвинение — заговорят. Поймут, что многое знаем и уже не отвертятся.

— А вы имеете представление о личности Сбруева? Тогда слушайте…

Виктор Михайлович основательно изучил членов шайки, которые гуляли на свободе, полагая, что замели следы. Особенно главаря. Сбруев был, что называется, кремень. Сидел не раз. И бежал не раз. Сбруев готовил каждое ограбление как серьезную операцию с предварительным изучением объекта, составлением плана, детальным инструктажем участников. После налета вся обувь сжигалась, никто не имел права потратить лишнего рубля, дабы не навлечь подозрения. Сбруев имел целую библиотеку правового характера, выписывал журнал «Социалистическая законность». В его шайке была установлена железная дисциплина.

Как-то его арестовали, подозревая в преступлении, но достаточно улик не было — три месяца допрашивали, и безрезультатно. Ни он, ни его «однодельцы», трепетавшие при его имени, не сознались тогда. И пришлось извиняться — не было прямых улик.

Вот таким был противник…

Есть такой парадоксальный рецепт работы делового человека — спеши медленно! В таком духе и действовала группа — быстро, но без суеты, недосыпая ночей, однако, не забывая ни одной мелочи.

Пришлось детально прослеживать завихрения и зигзаги каждого следа. Под наблюдение были взяты все, с кем встречались Косой и Витюня. Ну, скажем, в убийстве инспектора подозревали Иванова. А у него алиби — по табелю во время преступления он находился на работе. После долгих наблюдений установили, что бригадир плотников Тюлькин встречается с Витюней, выпивают. Может, он делал ложные отметки в табеле? Да, рабочие подтвердили, что в день убийства Иванов свою смену не работал, хотя отметка в табеле и есть. Алиби оказалось липовым.

Это один пример, а их десятки. Биографии Сбруева и его коллег были изучены тщательнейшим образом. И не только в смысле анкетных данных. Привычки, склонности, сильные и слабые черты характера, увлечения, привязанности, умственные способности — словом, на каждого была составлена история нравственной болезни.

Сбруева и его шайку — всех их держали под наблюдением — арестовали тогда, когда стало ясно, что вот-вот будет совершено новое преступление. Тут уж медлить было никак нельзя. И вот первые допросы. И… полное отрицание своей вины. Всеми без исключения. А их шестеро. Сбруев — главарь. Иванов — правая рука.

И снова в оперативной группе серьезные споры и раздумья. Прямых свидетелей нет, оружия убийства тоже (ракетницы так и не нашли). Улик много, но все косвенные.

Да, теперь, очевидно, настало время не «силовой», а «психологической» борьбы. Такого, как Сбруев, словами «нам все известно» не проймешь. И вряд ли руководитель, группы Бурый, следователь Днепродзержинской городской прокуратуры Юфа, ведший дело, и их товарищи одержали бы победу, если бы со всей тщательностью, не делая никаких скидок на слабость преступника, не подготовились к психологической схватке.

Сначала взялись было за второстепенных участников преступления — им ведь грозило гораздо меньшее наказание, ибо в убийстве инспектора они вовсе не участвовали. Чистосердечное раскаяние еще больше облегчило бы их судьбу. Но все усилия ни к чему не привели.

И тогда было решено резко изменить план допросов. В какой уже раз следователь и детективы обсуждали, как двигаться дальше. Виктор Михайлович сказал:

— Вы не заметили, что преобладающая черта в характере Сбруева — тщеславие? Болезненное, я бы сказал.

— Пожалуй. Все раболепствовали перед ним. Он упивался этим. Да и сейчас проскальзывают у него нотки гордости: «Боятся меня, ничего не скажут». Ну так что из этого следует?

— На этом надо сыграть. Здесь ключ к этой натуре. После долгого перерыва главаря шайки привели к инспектору Рыдаку.

— Что, начальник, выпускать меня пора? — издевательски улыбаясь, сказал Сбруев. — Нет у вас улик. Какой же суд меня приговорит?

— Не беспокойтесь, все своим чередом пойдет. Гости у нас были из Москвы.

— Какие гости?

— Высокое начальство. Кстати, вами интересовались. Все же вы совершали исключительно дерзкие преступления. Недаром сам Бурый опергруппу возглавлял. Но он говорит, стоит ли внимания рядовой бандит. Ну да ладно. Теперь уже дело прошлое.

— А я могу встретиться с Бурым?

— Не знаю. Я доложу…

Виктор Михайлович был готов к этой просьбе, даже ждал ее.

— Видите ли, Сбруев, — сказал при встрече полковник, — я о вас действительно высокого мнения. Был. Но когда узнал, что после убийства вы бросили своих соучастников…

— Не убивал я.

— А-а, эту песню я слышал. Не отвертеться вам, Сбруев! Вот вы говорите…

И Бурый развернул всю картину преступления, описал встречи с соучастниками, процитировал обрывки разговоров, показал фотографии, рассказал всю сбруевскую биографию.

— Как видите, мы о вашей шайке знаем все. Но я-то полагал, что вы человек незаурядный в преступном мире. По-своему я вас уважал. Да только вот… Бросить товарища…

— Хорошо, давайте начистоту. Видимо, все равно говорить придется. Так вот. Во-первых, это Богатырев шкуру спасал…

Так Сбруев начал давать показания. А за ним все остальные. Так, кстати, был установлен третий участник убийства и последний член шайки.

Разумеется, я передал очень конспективно ход розыска. Все было сложнее и дольше. Но успех, конечно, предопределила та тщательность и серьезность, с которой подошли к разоблачению этой опасной группы.

Да. На нашей стороне, на стороне честных граждан, и мощь государства, и моральное превосходство. Преступник всегда нравственно ущербен, неполноценен, как гражданин, потенциально он ближе к поражению, чем к победе.

Но его еще надо победить. А это сделать очень нелегко при всей высокой квалификации розыска и следствия, при современных технических средствах и научных методах. Иначе все преступления раскрывались бы по горячим следам, как любим мы выражаться. Да, наказание неотвратимо; сколь бы не был искусным преступник, возмездие Придет, правосудие свершится. Такова общая формула закономерности: Сколько же надо мужества, терпения и ума, чтобы закономерность проявляла себя и в каждом конкретном случае.