Петербург (октябрь 2007)

Питерский снобизм задел меня впервые десять лет назад, до этого взаимную неприязнь жителей двух столиц я считала выдумкой. Тогда приятель-петербуржец, регулярно наезжавший в мой родной город, нечаянно вышел на Манежную площадь и ужаснулся, узрев, во что ее превратил коммерческий гений Зураба Церетели. «Как вы ему это позволили! Как ты могла такое допустить! Это не Москва! Это Лужковград! Вот теперь и живи в нем!»

Выпад в мой адрес как будто имел основания. В графе «профессия» я в то время писала «архитектурный критик», искренне полагая, что есть такой род занятий. И не по преклонным годам наивная, очень старалась объяснить, почему именно «такое» допустить нельзя. Публиковала статьи в популярной газете, выступала, когда звали, по телевидению и на радио в компании более понимающих и лучше умеющих объяснять, почему именно нельзя, невыгодно и недальновидно так строить и чем несовершенны творения великого мастера жировать на муниципальных заказах, неутомимо ваяя градоначальника в блиновидной кепке. К тому же чаще, чем позволяет профессиональное приличие, цитировала строки Бродского из стихотворения как раз по поводу новой архитектуры написанного: «Но что до безобразия пропорций, то человек зависит не от них, а чаще от пропорций безобразья».

«Лужковград» - больно уродливое словечко, и я зло подумала о питерских умниках, живущих в вонючих дворах и воображающих, что хранят великую европейскую культуру. Но Санкт-Петербург - это не Европа, и не Россия. Ни в одной европейской стране, не исключая нашей, нет города, выстроенного по указке царя-самодура и его потомков-деспотов заезжими авантюрными архитекторами, с варварской удалью, роскошью и шиком воспроизводившими большие художественные стили. Так, что барокко получилось легкомысленно нарядным, но мало набожным, классицизм часто толстоватым в колоннах, модерн избыточно монументальным, а потому недостаточно изысканным, конструктивизм буржуазным, а сталинский ампир, утративший на болотистой почве свою пропагандистскую духоподъемность, наоборот, суровым и серым, как перепивший партиец.

Тут я, конечно, ни на чем не настаиваю. Просто объясняю, почему мне всегда казалось, что рожденные в Ленинграде хранят не великую европейскую культуру, а величественные русские амбиции быть супер-европейцами. И к этому их подвигла наша любимая классическая поэзия, в которой об этом городе ничего, кроме очень хорошего.

Но о чем это я! Кто бы спорил, Питер красив, местами восхитителен и не устает изумлять национальными особенностями своих барочных, ампирных и модерных шедевров. А как замечательно разнообразна его рядовая историческая застройка! В центре можно рассматривать километры домов, и каждый встреченный не будет скучен.

Этим летом я приехала в Петербург на несколько дней, чтобы как раз и пройтись по этим километрам зданий. Рассматривать дом за домом (не дворцы и не шедевры), угадывая замысел архитекторов, намерения заказчиков, потребности жильцов, то есть вступить в тесный контакт с прошлым. А именно этой волшебной коммуникативной возможностью и лечат от сплина и одиночества давно живущие на этом свете города.

Приехала в то воскресенье, когда петербуржцы вышли на демонстрацию против дурацкого газпромовского небоскреба. К этому площадному протесту отнеслась со скорбным бесчувствием истиной лужковоградки. «Против лома нет приема» - так называлась серия выставок о вандализме новейшего московского строительства. «Кроме мордобития - никаких чудес» - можно было бы назвать их и так. Ну и вообще, суть не в безобразии пропорций, а с пропорциями безобразья ничего не поделаешь. Грандиозны эти пропорции, с небоскреб.

Пусть жители колыбели свершившихся революций митингуют, пусть пишут статьи в СМИ и письма в ЮНЕСКО, обращения к президенту и парламенту, взывают к разуму и совести. В моем городе все это уже было, не помогло - и тут бесполезно. И вот что особенно печально: борешься за что-то (нельзя же все время бороться против - характер портится), например, за открытые архитектурные конкурсы или за привлечение звезд мировой архитекторы, а получается все равно ерунда, свистопляска и ужас. Как с конкурсом на Мариинку - выбрали не лучший проект (но и не худший, что странно), да и тот построить не могут. А суперстар мировой архитектуры сэр (титул дан за выслуги) Норман Фостер выиграл конкурс проектом превращения Новой Голландии в высококлассный пример мощного безродного глобализма.

Я за Лужковград отомщена, но не злорадствую. Жаль город, питерским тоже очень сочувствую. Они, как мы, годы живут в состоянии ремонта, конца которого при их жизни не будет. Думаю, строительные леса в сегодняшнем Петербурге по площади равняются лесам, сгоревшим этим жарким летом на всем европейском пространстве. И выросли они в сущий бурелом, пробираться сквозь который горожанину опасно и боязно. Только ловкие, словно обезьяны, гастарбайтеры, лазают по ним ловко и уверенно, таща за собой хвост неразрешимых этнических конфликтов.

Но самое опасное - это выросшие среди лесов рядовые жлобы, новые питерские постройки. Их пока не много, но будет больше и против каждой не нагавкаешься. Они как партизаны тихо, поодиночке, вползают в старый Петербург и превратят его в Новый Питер, пока народ выпускает пар в борьбе с Газпромом и другими монстрами-гигантами. Так и мы боролись с Церетели, не понимая, что не он самое страшное.

Первый замеченный мной новый дом стоял в конце Шпалерной. Это было сложное хайтековское сочинение с обширными стеклянными поверхностями, держащимися на хребте кое-где выпирающих мосластых металлоконструкций. Второй попался, кажется, на Лиговском - пухлый розовый дом-торт, приторно пародировавший рядовой коммерческий модерн начала прошлого века. Третий занозил глаз в районе Крестовского - плод незаконного сожительства форм нордического модерна с новыми материалами и архитектурным гламуром.

Каждое из этих зданий не было само по себе чрезмерно уродливо. Хайтековский дом на Шпалерной мог бы взять даже третьестепенный поощрительный приз на каком-нибудь конкурсе «Зодчество». На конкурсе показывают здание на фотографиях и планах, в одиночку, без соседних. Но даже в соседстве с престарелыми домами новички могли бы выглядеть прилично, если бы хотели.

Наверное, десять лет назад, когда я еще не отчаялась писать о пропорциях, могла бы вернуть своему петербургскому приятелю: как же вы это допустили! Ведь и малограмотному понятно, в чем ошибка. Чуть снизить этажность, уменьшить размеры, малость задвинуть эти дома вглубь - и улицы бы их переварили. А так поперхнулись. Пока не смертельно, но таких домов со временем будет больше - место в центре дорого и каждое новое строительство механически руинирует старые здания. Новая точечная застройка опасна, как плесень - не заметишь, как она все затянет.

Архитектурное произведение или просто хороший дом рождается не от руки (компьютера) мастера и его бюро, не из денег заказчика. То есть, в идеале именно так, но в реальности намерения и желания архитектора и инвестора определяются нравами и законами общества, в котором они живут. Город - демонстрация этих нравов. А у нас они известно какие - нажиться и наехать, чтобы за слабака не держали. Со второй русской столицей будет то же, что и с первой. Ее застроят. И не будет повода для питерского снобизма.