Пико – Хрустальное Горлышко

Четвертая трубка магистра, в которой происходят удивительные события

После возвращения из Филинии Пико, не откладывая в долгий ящик, взялся за изучение Букваря Правдалии. Вернувшись из школы, он сразу же садился за маленький столик и до поздней ночи составлял буквы в слова, а слова в предложения. Родители дрозденка души не чаяли в сыне. Они, конечно, не подозревали ни о чем и думали, что их сын с таким усердием изучает учебники глупости. У керосинщика они выменяли дрова на целую банку лампадного масла и выпросили в долг у жестянщика крохотную, но зато ярко горевшую лампадку. Ничего они теперь не жалели для сына. Еще немного, думали они, и Пико будет служить во дворце короля, потому что такие одаренные глупышки, как их сын, на дороге просто так не валяются.

А между тем в школе стали происходить странные вещи. Стоило окончиться уроку пения, как следующий за ним урок по другому предмету превращался для учителей в настоящий кошмар. Даже на занятиях по физкультуре, где раньше дроздята так славно развлекались, стреляя из рогаток в насекомых, случались конфузы. Ученики, все как один, требовали заменить козявок на пустые бутылки либо на консервные банки. Им, видите ли, почему-то стало жаль убивать комаров и кузнечиков — ничтожную муху и ту было не уговорить прихлопнуть. И если уж на уроках физкультуры дроздята бузили, то что говорить о других предметах? Словом, в школе был переполох. Учителя терялись в догадках и не знали, что и подумать.

И вот однажды вечером, когда Пико как всегда читал Букварь Правдалии, а родители чистили после работы свои уставшие перышки, вдруг заскрипела старенькими петлями дверь и в дом вошел одноглазый сторож школы.

— Чакут… Кхе-кхе-кхе! — представился он перепуганным родителям Пико и вынул из под крыла истрепанный блокнот.

— Кто вы? Зачем пожаловали к нам? Уж не подать ли с нас собирать? Так мы ее исправно отдаем! Вам любой дровосек скажет, — начал было отец Пико, но Чакут и не думал внимать его словам.

— Тут, кхе-кхе, я записал интересные сведения. Извольте послушать, уважаемые, — найдя нужную страничку, сказал Чакут, присаживаясь на скамью. Он без спроса отпил из ведерка квасу, утер усы и с присказками, весело стал читать: «Высказывания в присутственных местах ученика Пико». Любопытные, я вам доложу, наблюдения у вашего сыночка. Вот к примеру, какие стишки он читал на перемене у заднего крыльца школы. «Приказал король Пищурх всем от счастья плакать, потому что разрешил вместо уток крякать». А?! Умнейшие стишки, я вам скажу, сочинил сорванец! А намедни в «Уголке Тупиц» сынок ваш прочитал такие стихотворения, что в ином месте я и повторить забоюсь. Вы только послушайте, уважаемые. «Глупостям не место в голове дрозда, потому что мысли требуют ума». Кхе-кхе-кхе…

— Не губи! — взмолились родители Пико. — Возьми наш хлебушек, квас весь испей, только не губи нас.

— Да-а-а… Я тертый калач! Меня на мякине не проведешь. Один глаз у старого сторожа, зато далеко видит! — сказал Чакут не слушая ничего из того, что говорили ему перепуганные насмерть родители Пико. — Эх, и много мне вкусных яблочек-китаек дадут за достоверные сведения в эгэбании королевской. Ох уж поем так поем. А вас, уважаемые, вместе с сыночком Его Глупейшее Глупейшество Пищурх прикажет бросить в гранитное подземелье. Там, говорят, лежит страшный камень смерти, а сторожат его два агромадных аспида. То-то они обрадуются такому хорошему обеду! А может и в далекую Амелону сошлет вас король!

— В гранитное подземелье? — переспросил молчавший до этой минуты Пико. Он спрятал Букварь и подошел к сторожу, глаз которого так и сиял от радости.

— Туда, милый! Тех, кто нарушает порядок, наш славный жестокий король отправляет в гранитное подземелье, а то и в страшную Амелону. В этой Амелоне цельный год зима. Морозы там, что дрова в костре, трескучие. Вьюги, что ведьмино помело, света белого не видать. Уж лучше, я тебе скажу, в желудок к аспиду попасть, там хоть тепло будет. Проси короля, может разгневается, заместо Амелоны в подземелье бросит. А я пожалуй, пойду. Засиделся я у вас. Не поминайте лихом. Как никак, а вам-то я первым рассказал про все. Чакут хоть и не шибко глупый, а благородства ему не занимать.

Гранитное подземелье! Камень Смерти! Так вот во что превратили короли Врунглупии священную палату Правдалии. В Голгофу, место ужасной казни! Зато теперь ясно, каким путем можно туда попасть. Нужно нарушить законы Врунглупии и разгневать короля. Пико призадумался. Хватит ли силы его хрустального горлышка, чтобы сделать страшных аспидов добрыми? Одно дело — глупые дроздята, и совсем другое две голодные змеи! А если и хватит, то как ему перевернуть золотую доску скрижали, а главное как прочесть ее письмена? Нет, он не обманул королеву Уффулу, он был прилежным учеником, но слишком сложным оказался язык Правдалии, еще не одну ночь придется сидеть над страницами Букваря.

Пока Пико размышлял, как ему быть, одноглазый Чакут уж подошел к самым дверям. И как ни хотелось дрозденку поскорее попасть в гранитное подземелье, а разум взял верх. Открыл он свой клювик и запел песенку. Обернулся Чакут, а из горлышка дрозденка вместе со словами песни свет дивный льется. Ах! Как же радостно и хорошо стало Чакуту от этого голубого сияния да от голоса неслыханного. Пико пел так прекрасно и так нежно, что и удивиться не успел Чакут, а уже его злобное сердце оттаяло и сделалось добрым. Заплакал тут грозный сторож, упал на колени и давай просить у всех прощения.

— Простите, дрозды милые за то, что погубить вас хотел. С рождения не ведал я ласки да любви, правды да совести. Я ить, если подумать, и короля-то не шибко люблю. Только боюсь, как огня. Так боюсь, что запамятовал, когда на подушке последний раз спал. Нет у меня ни сна, ни покоя от жизни глупой…

Долго плакал да жаловался одноглазый Чакут, а когда он ушел, отец с матерью велели Пико показать свое горлышко. Не стал Пико перечить им, открыл клювик, прижал деревянной ложечкой язычок, чтобы не мешал разглядывать. Увидели они, что горлышко сына сплошь из звонкого хрусталя, так и слепит глаза. И не знали — радоваться им этому чуду или печалиться. А Пико очень смешно было слушать, как родители наперебой уговаривали себя не наказывать его за умные стихотворения. Они ведь тоже стали добрыми.

— Ну, что ж, что он сочиняет умные стишки? — говорил отец, разводя крылья. — На то он и ребенок, чтобы проказничать.

— Конечно, ничего в этом нет страшного! Этот Чакут ничего не понимает! — поддерживала его мать Пико. — У нашего сынишки сейчас переходный возраст. Вот и кружится его головка.

Они наклонялись друг к другу, сталкивались клювами и шептали.

— Не будем наказывать нашего немножко умненького, но здорово глупого Пико!

— Мы не скажем ему ни одного обидного слова!

— Мы будем с ним ласковыми и заботливыми!

После случая с одноглазым Чакутом Пико вел себя осторожнее. До самого окончания учебы в школе Пико слыл единственным учеником, кто был достоин вручения диплома отличника. Слеза короля, некогда отметившая его на Празднике Прекрасной Глупости, была для Пико чем-то вроде зонтика и спасала дрозденка от придирок учителей с таким же успехом, как это делает настоящий зонтик, укрывая от струй, дождя. Родители Пико были бесконечно счастливы. Они ходили по городу и всем показывали особый диплом отличника, который вручили не кому-нибудь, а их одаренному сыну. На лицевой стороне диплома красовалась тисненая золотом огромная пятерка, а на ее хвостике на серебряной ниточке висело игрушечное яблочко-китайка. Радовался и Пико. Но конечно же совсем по другому поводу. Дело в том, что ему удалось наконец научиться языку Правдалии. Теперь он без всякого словаря мог читать и писать все, что душе угодно, теперь он был готов расшифровать криптограмму золотой скрижали. Попасть в гранитное подземелье дворца было несложно, стоило во всеуслышанье сказать что-нибудь умное, как Пико тут же схватили бы слуги короля, — свирепые эбэганы, которые верой и глупостью служили порядку Врунглупии. А там Пико сумел бы разгневать его Глупейшее Глупейшество. Но он хорошо помнил то, о чем сказала Уффула: злые и завистливые дрозды не поймут смысл мудрых правил Правдалии. И дрозденок никак не мог решить, что раньше ему надо предпринять — отправиться к камню Подвига или прежде сделать дроздов Врунглупии добросердечными. «Если я начну петь правдивые песенки на улицах города, не схватят ли меня в тот же день? — спрашивал самого себя Пико. — В этом случае меня смогут услышать далеко не все дрозды королевства. Как тут быть? И врать нельзя. Одно лживое слово разобьет хрустальное горлышко. А если сразу отправиться во дворец Пищурха, то кто Знает, что меня там ждет…»

Пико очень сожалел, что не догадался спросить у мудрой королевы ночи как ему поступить, когда был у нее в гостях. Уж она-то наверняка подсказала бы правильное решение.

Так проходили дни, а Пико не находил ответ на свои не простые вопросы. Он спрашивал совета у ручья, но тот только пожурчит по камешкам и течет дальше, спрашивал у звездочек, но и звездочки, даже самые умные, не знали что сказать, а месяц то в одну сторону кивнет, то в другую, поди пойми его. И солнышко — выслушает, да только разведет лучи в стороны. И тут приунывший было дрозденок вспомнил о ромашке. Она ведь, как и обещала когда-то во сне, весной ожила, и Пико с ней очень подружился. Вот кто даст Пико совет! Ее белые лепесточки прекрасно умеют отгадывать. Как же он раньше об этом не подумал?

«Завтра же поговорю с ней» — решил Пико.

И вот, когда взошло солнышко, Пико выглянул из домика и увидел, что его подружка умывается. Она поворачивала свою головку то вправо, то влево, и на ее лепестках загорались капельки росы. Когда ромашка привела себя в порядок, Пико поспешил к ней.

— Милая моя подружка! — сказал ромашке Пико. — Скажи, не сможешь ли ты погадать мне на своих лепесточках? Не дашь ли ты мне совет?

Ромашка улыбнулась ему и Пико все как есть ей рассказал.

— Что ж, — сказала ромашка, выслушав Пико, — я знаю, как тебе поступить. Но все же давай спросим у моих лепесточков. Итак, ответьте нам, мои беленькие всезнайки, идти ли Пико в начале во дворец короля?

— Идти — не идти, идти — не идти, идти — не идти, идти — не идти! — дружно прошелестели считалку послушные лепесточки.

— А теперь, скажите, может Пико следует сперва растопить злые сердца дроздов? — снова попросила ромашка.

— Растопить — не растопить, растопить — не растопить, растопить — не растопить, растопить! — крикнул последний лепесточек и будто застеснявшись своей такой вот веселой уверенности, спрятался за соседний.

— Умницы, — сказала ромашка лепесткам. — Вы всегда верно отгадываете. Сделать кого-то добрым — самое большое счастье на свете. Но все же, с вашего позволения, и я дам моему другу один хороший совет. Ведь ему и правду спеть нужно, и себя не выдать!

Пико наклонился поближе к ромашке и вот что она ему рассказала.

— Когда-то у детей Правдалии была одна забавная игра в слова. Последнюю букву они ставили впереди и получалось очень смешное, но совсем не похожее на себя слово. Это было не трудно сделать, но трудно было отгадать первоначальное слово. Если не возражаешь, — предложила ромашка, — давай немного поиграем. Вот я тебе говорю «Опик», — а ты скажи, что это значит.

И как не умен был Пико, ему пришлось пожать крылышками.

— Да это же твое имя! Пико! — воскликнула ромашка и засияла всеми лепесточками.

— Ах, и в самом деле получается Пико. Так сразу и не сообразишь, — сконфузился дрозденок.

— Ну вот! Видишь? Даже ты, умненький мальчик, не сразу смог понять слово. А что говорить о глупых дроздах Врунглупии? Стоит тебе в твоих правдивых песенках в каждом слове переставить последнюю букву, и ни один сыщик короля Пищурха не догадается, о чем в них поется. Зато все услышат твой чудодейственный голосок! Даже случайная лжинка не проникнет в хрустальное горлышко. И знай, никто не сможет свернуть тебя с твоего пути, если ты сам не повернешь обратно. Однако на твоем пути уже притаились и ждут твоего появления громкая Слава, жалящая, как змея Лесть, кружащие голову Титулы, звенящее золотыми монетами Богатство и не знающая пощады Хитрость. Но самое страшное чудовище набросится на тебя в конце пути. Это разрывающее сердце Вероломство! Оно всегда застает путника врасплох и горе тому, кто не успеет прикрыть сердце щитом разума. Помни же все это и ты победишь!

— Но как я узнаю моих врагов? — спросил Пико.

— В том-то и дело, что они могут выглядеть как угодно. В том их сила.

— Что ж? Спасибо тебе, милая подружка, за умный совет! — поклонился ромашке дрозденок. — Теперь я знаю, что мне делать.

— Помни, какие опасности будут на твоем пути! — кланяясь в ответ, сказала ромашка с улыбкой и слезами.

Они крепко расцеловались с Пико и на том распростились.

И вот вечером того же дня на улице Злых Наперстков состоялся первый публичный концерт дрозденка Пико.

Вначале у деревянной площадки, на которой в Дни Прекрасной Глупости шли состязания умельцев и которую облюбовал для себя Пико, собралось всего несколько зевак, но как только дрозденок запел и вдоль улицы поплыли полные нежности и очарования звуки, портняжки побросали свое шитье. Народ повалил валом. И конечно, портняжки сразу же узнали в Пико того самого дрозденка, который был отмечен королевской слезой в прошлую осень. Еще тогда этот малыш поразил всех своей выдающейся глупостью. И еще, им конечно же было известно о дипломе отличника с пятеркой и яблочком, ведь родители Пико прожужжали об этом уши всем гражданам Врунглупии. «Вы только посмотрите, сколько же талантов у этого дрозденка?! Оказывается, он к тому же замечательно поет! Право же, стоит послушать этого Пико и хорошенько позавидовать его голосу», — переговаривались между собой портняжки и еще плотнее сбивались вокруг площадки. Вскоре вся улица была запружена дроздами, а портняжки все подходили и подходили.

— Ухоч, бчто сголо ймо в Иправдали лзвуча… — пел Пико, что было строкой самой любимой песни дрозденка: «Хочу, чтоб голос мой в Правдалии звучал…» — и портняжки восхищенно покачивали головами и прищелкивали клювами.

— Какие прекрасно глупые слова у этой песни, — думали они. — Ни одного слова нельзя понять!

Но еще более портняжек потрясли необыкновенно чистые и звонкие, как хрусталь, звуки, которые лились из горлышка дрозденка. Едва заканчивалась одна песенка, как портняжки просили Пико спеть еще. С каждой новой песней их сердца навсегда покидали червячки зависти и злобы, а когда село солнышко и в наступивших сумерках портняжки увидели голубые лучи, которые так и брызгали из горлышка Пико, восхищению их не было конца. Но вот Пико спел последнюю песенку, и… О, чудо! Публика наградила его самыми настоящими аплодисментами! А затем случилась еще одна невероятная вещь. Портняжки вдруг обнаружили, что стали очень вежливыми и доброжелательными.

— Поздравляю, — говорили они с удовольствием друг другу. — Вам посчастливилось побывать на чудесном концерте. Позвольте пожать вашу лапку.

— И я присоединяюсь к вашим поздравлениям и поздравляю вас.

Впервые портняжки радовались чужому успеху. Это было так необычно и прекрасно, что никто не хотел расходиться. А Пико, глядя на веселье портняжек, с благодарностью вспоминал слова ромашки — счастлив тот, кому удастся хотя бы одного дрозда сделать добрым. Тут-то и случилось неслыханное. На площадку, где стоял Пико, прихрамывая, поднялся знакомый старичок, сам Генерал Портняжных Дел. Под крылышком он держал перевязанный лентами пакет. Он попросил тишины, что было немедленно исполнено, и сказал:

— Сегодня уважаемый Пико подарил нам незабываемые минуты наслаждения чудными звуками своего голоса. В знак нашей благодарности, позвольте мне от вашего имени преподнести хрустальному горлышку мою последнюю модель платья. Уверяю вас, оно разойдется по швам ровно на четыреста лоскутков, когда его наденет наш маленький маэстро, и будет памятью для него об этом первом его концерте.

Настоящей овацией встретили портняжки слова своего Генерала. У многих выступили на глазах слезы. Как это приятно, оказывается, отблагодарить кого-то за его мастерство.

«Милые мои портняжки, — думал Пико, он не хотел обидеть отказом растроганных собственным великодушием дроздов и принял подарок. — Вот вы и стали добрыми, но по-прежнему глупы и не знаете, что это лишь часть колдовства Рыжелиса ушла из ваших домов. Что ни говори, а подлинная красота чувств доступна только умному дрозду».

Так закончился концерт Пико на улице Злых Наперстков. Пико хотел тут же рассказать ромашке обо всем и еще раз поклониться ей за совет, но когда вошел в свой дворик, уже была ночь и ромашка спала. Она узнала о его триумфе только утром. Но не успели Пико и ромашка как следует пошептаться, в залитый солнцем дворик хлынули просители. Каждая улица, узнав о вчерашнем концерте Пико, направила к нему своих гонцов. Все хотели услышать пение Хрустального Горлышка — так с легкой руки Генерала Портняжных Дел стали называть жители Врунглупии дрозденка Пико.

Больше всех горячился длинный, похожий на свои изделия, сапожник с улицы Завистливых Сапог.

— Мы, сапожники, лучше всех умеем завидовать! — кричал он на весь двор, перекрывая голоса других гонцов. — И наши сапожки лучше всех стучат о мостовую, когда мы завидуем! Тут любой скажет!

— А мы, хоть и не сапожники, а всего-навсего пожарники, — гудел на него красный от гнева и кругленький, как воздушный шарик, пожарник с улицы Дырявых Шлангов, — но усы у нас куда как длиннее ваших сапог. Когда Хрустальное Горлышко нам попоет, мы ими от зависти всю улицу выметем! Так что стучите своими чоботами после нас!

— Как бы не так! А может после нас! — вворачивал в спор тонкий голосок тщедушный и бледный от бессонниц аптекарь с улицы Босых Таблеток и показывал всем пузырек с черепом и скрещенными костями. — Половина аптекарей готова выпить от зависти яд, как только услышат первую песню Хрустального Горлышка, а вторая половина аптекарей умрет после последней. Уж если аптекари завидуют, то завидуют буквально до смерти!

— Ну хорошо, хорошо! Передайте, что я обязательно побываю у всех! — успокоил спорщиков Пико и отправился на улицу Босых Таблеток, потому что ставший совсем белым аптекарь, услышав голос дрозденка, решил, что тот уже начал петь, и едва не опрокинул в себя содержимое пузырька прямо во дворике.

Надо ли говорить, что после первых куплетов песни аптекари забыли о своих страшных пузырьках и никто из них не умер. Один лишь Генерал Провизорских Дел слегка пострадал. Он так усердно хлопал крыльями, что из них выпали все перышки, и пришлось накладывать повязки. Зато какой подарок он преподнес Пико, всем подаркам подарок. Это был шедевр провизорского искусства — эликсир жажды! Одна капля эликсира могла уморить жаждой целое королевство!

А на улице Завистливых Сапог после концерта Пико вручили огромные сапоги, в каждом из которых могла поместиться дюжина взрослых дроздов и деревянную повозку, чтобы эти замечательные сапожки дрозденок мог возить за собой, когда они ему понадобятся.

И конечно же не ударили в грязь лицом лихие пожарники. Они подарили Пико… Что бы вы думали? Ну да! Роскошные усы Генерала Пожарных Дел! Самые длинные усы королевства. И что интересно, Генерал расставался с предметом гордости с большим удовольствием.

В этот день Пико смог побывать с концертами только на трех улицах. Он очень устал и с трудом тащил за собой повозку с сапогами и усами Генерала Пожарных Дел. Издали казалось, что дрозденок везет копну сена, такие это были громадные усы, которые пришлось уложить поверх сапог. И вот уже на своей улице, улице… Дровосеков (не будем уточнять каких, дабы не оскорбить Пико, как-никак он на этой улице родился и вырос) дрозденок решил передохнуть. Он оставил повозку на дороге, а сам присел в тени, у ивовой изгороди, за которой скрывался обычный глиняный домик. Вдруг, позади дрозденка, в заросшем бузиной и крапивой дворике раздался чей-то плач!

— Кто тут плачет? — крикнул Пико, заглядывая за изгородь. Ему никто не ответил, а крапива с бузиной были такими высокими и густыми, что ничего нельзя было разглядеть. — Наверное, показалось, — решил дрозденок, но тут во дворике снова кто-то всхлипнул, да так горько заплакал, что Пико вскочил с места как ужаленный. Недолго думая, он раздвинул плетень и пошел прямо к тому месту, где так безутешно плакали. И чем дальше он шел, тем гуще становились заросли. Бузина то и дело сбивала Пико с ног, а крапива изодрала на нем все платье — казалось, заросли нарочно не пускают дрозденка, ему даже почудилось, что они при каждом его шаге нашептывают: «Не ходи! Не ходи!»

Но разве мог Пико не откликнуться на чужую беду? Нет такой силы на свете, которая его остановила бы! И как только заросли это поняли, они расступились и дрозденок увидел перед собой старенький-престаренький домик. На покосившемся крыльце домика сидела и плакала маленькая дроздушка. Она была примерно того же возраста, что и Пико, но оттого, что она прятала лицо в коленках, дроздушка показалась ему совсем крошкой.

— Почему ты так горько плачешь? — спросил Пико.

— Как же мне не плакать! — не поднимая лица, пропищала сквозь слезы дроздушка. — Одна я теперь осталась и никому не нужна!

— Одна? А куда же подевались твои родители?

— Родителей моих прошлой зимой придавило сучьями в лесу, а бабушка еще на той неделе ушла, да так до сих пор и не вернулась, — сказала дроздушка и пуще прежнего принялась плакать.

«Странно, я никогда не видел этой дроздушки на нашей улице, — подумал Пико. — Она что же, никогда не выходила из дома поиграть с соседскими дроздятами?» Послушай. Погоди плакать, — сказал дрозденок крошке. — Ответь мне, почему я не встречал тебя раньше? Ведь мы с тобой живем на одной улице!

— Ах, если бы ты был внимательным, ты бы не спрашивал меня об этом, — ответила ему дроздушка и подняла свое лицо. — Посмотри на меня. Лицо мое конопато, на спине горб растет, крылья короче лапок, а клюв — как у щеглов, толстый и прямой. Даже мама на меня не могла взглянуть, чтобы тотчас не отвернуться, такая я дурнушка. Одна бабушка меня любила. Потому что глазки у нее плохо видели. Я никогда, никогда не смогу выйти на улицу. Не хочу, чтобы меня дразнили и насмехались. Уж лучше я буду плакать на крылечке. Поплачу и мне легче станет.

Когда дроздушка кончила говорить, лицо ее опять спряталось в коленях, а Пико почувствовал, что его сердце словно студеной водой окатили, так ему стало жаль эту несчастную сироту.

Он открыл клювик и слова сами собой полились из него. Они были нежными, как солнышко на закате, и кроткими, как поникшая головка дроздушки. И как прекрасна была мелодия песни! Так журчит ручеек, когда в его теплой воде купаются звезды. Никогда еще Пико не пел столь чудесно и вдохновенно! Ему казалось, что это не он поет, а его сердце приплескивает к горлышку эти слова и звуки. И конечно же, все буквы в словах оставались на месте.

Но вот песня стала подходить к концу и тут чуткий ко всякой нежности ветерок осторожно взял за краешек последний куплет и, словно прозрачным платочком, покрыл им пригорюнившуюся дурнушку.

Ах! Правду говорят — чудеса бывают не только в сказках! Пико не верил своим глазам! Вместо дурнушки на крыльце сидела симпатичная девочка! Ни горба, ни конопушек не стало. Будто их и не было.

Пико вынул из кармашка скляночку с эликсиром, ту самую, что подарил Генерал Провизорских Дел, и воскликнул:

— Посмотри на себя! Прекраснее твоего лица не сыщешь во всем королевстве!

Скляночка была плоской и на ее стеклянной стеночке дроздушке хорошо было видно лицо красивой девочки, которая очень внимательно ее разглядывала. Неужели это она такой стала? Дроздушка впорхнула в домик, зажгла там все лучины, какие только имелись, вынула из-за шкафа прежде ненавистное ей зеркало, да так и закружилась с ним. Она прыгала от радости, поворачивала зеркало и так и эдак, не могла на себя налюбоваться.

— Этот мальчик настоящий волшебник! — говорила она себе. — Я должна подарить ему самую мою любимую игрушку! Ведь его песенка сделала меня такой красивой…

Девочка выбежала на крыльцо, втащила в домик дрозденка и бросилась к коробке с игрушками. Но когда она открыла коробочку, там не было ни одной, даже самой простой, игрушки, одна лишь маленькая пуговица лежала в коробочке. Бедная дроздушка вынула пуговичку, закрыла коробочку и заплакала. Она вспомнила, что все игрушки бабушка обменяла у старьевщика на еду.

— Вот, возьми пуговичку, — сказала она Пико. — Больше у меня ничего нет. Я ведь круглая сирота.

— Но как же ты собираешься жить одна? — спросил у девочки Пико. — Ты еще очень маленькая, чтобы рубить сучья в лесу. Кто тебя будет кормить и одевать?

Девочка не знала, что ответить ему, потому что он сказал истинную правду.

— Ну что ж! — вздохнул Пико. — Мои родители всегда хотели иметь мальчика и девочку. Мальчик — это я, а девочкой будешь ты. Пойдем к нам. Вот увидишь, мы очень дружно заживем, мои родители добрые и заботливые дрозды. Они никогда тебя не обидят.

— Значит ты будешь моим братиком? Как интересно! — обрадовалась дроздушка. — А как тебя зовут?

— Пико.

— П-и-к-о-о-о, — пропела девочка и погладила крылышком своего названного братца. — У тебя очень нежное имя. А меня зовут Анероз. Когда я родилась, мама посмотрела на меня и сказала папе: «Всем хороша наша дочь, и характером, и глупостью, а не роза». Так и назвали меня Анероз.

— Они здорово ошиблись, — сказал Пико. — Ты теперь так же хороша, как роза. Я никогда не видел ее, но слышал, что это королева цветов. Разве что ромашка может сравниться с ней. Бежим скорее, я познакомлю тебя с моей ромашкой.

Вот так в домике дровосеков появилась дроздушка Анероз. Родителям Пико пришлась по душе красивая и кроткая девочка. И ромашке она понравилась. А Пико и Анероз так полюбили друг друга, что не могли расстаться ни на минуту. Анероз сопровождала Пико на всех концертах, помогала везти на деревянной повозке многочисленные подарки, шила ему белые воротнички, чтобы он всегда выглядел опрятным, и каждое утро, приветствуя своего названного братца, целовала его.

Однажды они попросили ромашку погадать им. Белые лепесточки долго совещались и нагадали, что быть им женихом и невестой, но о том, что они поженятся, не сказали. Анероз и Пико были так счастливы, что не обратили на это внимания. Между тем, кто же не знает, что жених и невеста могут расстаться и за день до свадьбы.

Все лето Пико пел на улицах Врунглупии свои замечательные песни. В его дворике выросла целая гора из подарков. Пико решил, что когда ему удастся расколдовать жителей королевства, все эти забавные вещи послужат экспонатами для музея Глупости, чтобы даже внуки и правнуки дроздов не забывали об ужасной жизни своих несчастных предков.

За лето Пико с Анероз подросли и теперь их называли женихом и невестой.

Тем временем слава о хрустальном горлышке Пико перешагнула через стены королевского дворца. Придворные певцы, врали которых сам король награждал яблочками со своей короны, — она была, как рождественская елка, вся увешена яблочками-китайками — страшно возмутились! Неслыханно! Какой-то Пико смеет состязаться с придворными певцами! Да еще, говорят, глупые дрозды рассыпаются перед этим Хрустальным Горлышком словами благодарности. Куда же подевалась их зависть?! Где в конце концов их благородная злоба?! Ну нет! Мы этому Пико покажем, как надо вести себя!

И придворные певцы поспешили к королю.

— Ваше Глупейшее Глупейшество, — сказали они королю Пищурху. — В вашем королевстве появился самозванный певец. О нем уже пишут в заграничных газетах. И пишут, что на его концертах публика ни с того ни с сего становится доброй. А разве можно его Глупейшему Глупейшеству управлять добрыми дроздами? Мы просим своего короля употребить его прекрасную жестокость и наказать этого Пико, хоть он и знатно врет. Его домом должна быть Амелона!

— Как! — закричал король. Он сорвал с короны завернутое в золотую бумажку яблочко-китайку и запустил им в министра тайной эбэгании Лопордну, самого хитрого и коварного из всех министров короля. — Это что же получается? Мне приходится узнавать о безобразиях от певцов! Почему мой министр тайной эбэгании, который должен следить за порядком в моем королевстве, мне ни разу не доложил об этом Хрустальном Горлышке? Слыханное ли дело? За границей знают, а я, его Глупейшее Глупейшество, ничего не слышал до сегодняшнего дня! Да я велю переломать тебе все кости.

— Ваше Глупейшее из Глупейшеств Глупейшество, — кланяясь в пояс, сказал хитрый министр. — Велите меня отправить к Камню Смерти, но прежде позвольте вашему преданному слуге сказать то, о чем умолчали придворные певцы. Они почему-то упустили из виду, что слеза короля отметила этого мальчика на Празднике Прекрасной Глупости. А разве это не значит, что дрозденок просто обязан был стать талантливым?

— Да, конечно обязан. Моя слеза многого стоит. Ты очень глупо сказал, — согласился король. — Но что из этого следует?

— А следует из этого, — отвечал министр, — что слава Хрустального Горлышка — это не его слава.

— Что такое? — нахмурился король. — Чья же тогда эта слава?

— Ваша, мой король, — улыбнулся министр. — Поэтому, когда народ славит Хрустальное Горлышко, он славит не его самого, а Ваше Глупейшее из Глупейшеств Глупейшество.

— Пожалуй, — смягчился король. — Но что ты скажешь о том, что мои подданные стали добряками?

— Ах, Ваше Глупейшее Глупейшество! — воскликнул министр и возвел свои хитрые глаза к потолку. — Вспомните, как приветствуют ваши глупые подданные выезд короля. Они ведь не стучат по булыжникам башмаками, а поднимают свои лапки вверх и складывают из них слова любви к своему повелителю. Маленькой лжи достаточно, чтобы понять, что в их любви есть немножечко доброты. Вот уже сто лет короли Врунглупии раз в год совершают праздничный выезд и ничего, что могло бы нанести вред королевской короне, не случилось.

— Хм-м-м. Так оно и есть, — король призадумался, затем встал с трона и объявил. — Назначаю Пико — Хрустальное Горлышко Первым Придворным Певцом. Каждый день за свое пение он будет получать с моей короны три, нет, четыре яблочка! О прочем пусть позаботится королевский казначей. Завтра же доставить во дворец Пико, чтобы вечером, после праздничного ужина с цирком, я смог бы услышать его пение.

— Будет исполнено, Ваше Глупейшее Глупейшество, — сказал министр эбэганов и король Пищурх милостиво разрешил ему поднять яблочко, которым он запустил в Лопордну в начале беседы, когда казалось, ничто не предвещало такой счастливой для министра развязки.

Магистр замолчал, а я очень живо представил себе, как явился во дворец Пико — Хрустальное Горлышко, и разозлил короля Пищурха, назвав его дураком и простофилей. Пико попал в гранитное подземелье к камню Подвига, а там он в два счета расправился с аспидами, расшифровал криптограмму скрижали и расколдовал, наконец, свой народ.

— Вы забыли, сударь, что в королевстве Врунглупии слова дурак и простофиля звучат как похвала, — прервал мои фантазии голос магистра. — Назови Пико короля дураком или простофилей, возможно король Пищурх и огорчился бы, потому что слишком маленькой оценкой его королевской глупости показались бы ему слова дрозденка, но разозлиться по-настоящему — это уж увольте. И разве вы не знаете, сударь, что скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Все было совсем не так.

Я устыдился своей поспешности, и магистр раскурил новую трубку кальяна.