Пират Его Величества

Глава 5

— Нет лучшего времени, чем Рождество, — радостно заметил капитан Гатридж, облокотившись на поручни, — чтобы взять груз кампешевого дерева.

«Ямайский купец» медленно продвигался вдоль низкого заболоченного побережья. За болотами безоблачное небо уходило к горизонту, становясь пронзительно бледным, отчего у Гектора болели глаза. Местность была поразительно плоской, и видел он лишь бескрайний темно-зеленый барьер мангрового леса со спутанными и облепленными илом корнями, над которым торчали кое-где перистые верхушки изредка встречавшихся пальм. Прошло менее десяти дней с той поры, как корабль отплыл из Порт-Ройяла к побережью Кампече, и Гатридж пребывал в хорошем настроении.

— Оглянуться не успеешь, как снова на Ямайке окажешься, — говорил он. Заполучив похищенную Гектором карту, он внимательно отслеживал по ней продвижение корабля. — На лондонском рынке за кампешевое дерево дают по сто фунтов за тонну, и у тебя от выручки будет такая доля, что можно начать уже и свой капитал сколачивать.

Пожалуй, думал про себя Гектор, на Карибах всякий готов дать совет о том, как нажить огромное богатство. Раньше на эту тему распространялся Роберт Линч, а теперь вот о том же рассуждает капитан-оборванец на видавшем виды торговом шлюпе. За то, что Гатридж бессовестно обманул его, намекнув о плавании в Пти Гоав, куда он вовсе и не собирался, обиды на капитана Гектор не держал. Вот уже три недели минуло, как Гектор в последний раз видел Дана, Жака и двух лапто, и юноша смирился с мыслью о том, что какая бы судьба ни была им уготована во французской колонии, ему уже поздно что-то предпринимать. А что касается страстного желания Гектора снова увидеть Сюзанну, то капитан, вероятно, прав. Большее впечатление на племянницу Томаса Линча произведет богатый поклонник, а не тот воздыхатель, у которого за душой ни гроша. Возможно, прибыльное плавание к берегам Кампече станет первым шагом на пути к богатству.

Гектор вновь принялся рассматривать береговую линию.

— Рубщики кампешевого дерева называют себя людьми Залива, и живут они мелкими группками вдоль всего побережья, — рассказывал Гатридж. — Наверное, человек по пять-шесть, в общем лагере. Обосноваться они могут где угодно, поэтому мы потихоньку крейсируем вдоль побережья, пока нас не заметят и не подадут сигнал. Потом мы бросаем якорь, и они приходят торговаться. Заготовленное кампешевое дерево они обменивают на товары, которые мы привозим. Наш барыш редко бывает меньше пятисот процентов.

— Откуда вы знаете, что им нужно?

Капитан улыбнулся.

— Им всегда нужно одно и то же.

— Почему они соглашаются на вашу цену? Они же смогут получить лучшую цену, если сами привезут кампешевое дерево на Ямайку?

— Не повезут. Слишком многих разыскивают власти. Стоит им ступить на берег, как их тотчас арестуют. Среди них много тех, кто в прошлом был буканьером и не успел или не захотел сдаться, когда объявили амнистию. Остальные — отпетые негодяи и головорезы. Им нравится жить, ни от кого не завися, хотя не могу сказать, что я им завидую.

Теперь Гатридж не сводил взгляда с участка мангровых зарослей.

— Это случаем не дым? — спросил он. — Или меня глаза подводят?

Гектор всмотрелся повнимательнее. Над растительностью поднималась светло-серая дымка. Это мог быть и дым, и клочья запоздалого утреннего тумана, который еще не развеялся.

— Они прячутся, как беглые преступники. Наверняка же власти не станут посылать сюда корабли, чтобы их вылавливать, — заметил юноша.

— Испанцев они боятся, вот кого, — объяснил Гатридж. — Испанцы провозгласили весь Кампече своим владением, а людей Залива считают злоумышленниками, которые нарушают закон и воруют древесину. Если испанский патруль поймает дровосеков, их доставляют в какой-нибудь город, а там сажают в тюрьму или продают на аукционе, как рабов.

Приложив ладонь ко лбу, он устремил из-под нее долгий и пристальный взгляд в сторону джунглей. Потом довольно хмыкнул.

— Да, это дым. Хорошо. Бросаем якорь тут. Он отослал Гектора с матросом в корабельный трюм, распорядившись принести бочонок рома. Подныривая под палубные бимсы, Гектор подметил, что грузовой трюм на три четверти пуст. В углу было сложено несколько рулонов ткани. Тут и там стояли ящики с молотками, топорами, абордажными саблями, клиньями, ломами. В нескольких сундуках у переборки хранился кусковый сахар-рафинад. Но большую часть груза шлюпа составляли три дюжины бочек и бочонков различного объема и размера, начиная от маленького восемнадцатигаллонового бочоночка и кончая массивной бочкой на сотню галлонов. Гектор проверил, что в них. Примерно четверть бочонков была заполнена порохом, в остальных был ром, громадный запас рома. С помощью своего напарника Гектор подкатил бочку с ромом к сходному трапу и посредством талей поднял ее на палубу. Здесь уже установили импровизированный стол, уложив на бочонки доски, и на нем разложили галеты, морские сухари, окорока и солонину.

— Вон они, плывут на пироге, — сказал Гатридж, глядя в сторону берега. Большая долбленая лодка с тремя гребцами уже преодолела полпути до корабля. Разглядеть получше сидящих в ней людей было трудно, потому что у всех на головах были шляпы с непомерно широкими, вислыми полями, совершенно скрывавшими лица.

Капитан сам подошел к поручням, готовый помочь гостям подняться на палубу.

— Приветствую вас, друзья мои! Очень рад! Добро пожаловать на мой корабль! — оживленным тоном обратился к ним Гатридж.

Гектор видел, что гости вооружены: каждый имел при себе мушкет, не считая заткнутых за пояс пистолетов. Один из гребцов на мгновение перестал работать веслом, помахал им воздухе и испустил громкий восторженный вопль.

Через несколько мгновений каноэ встало борт в борт со шлюпом, и три рубщика кампешевого дерева перебирались через планширь. Гатридж похлопал всех по плечу и жестом пригласил к столу с нехитрой снедью и бочонком рома. Гектору никогда не доводилось видеть людей, выглядевших столь одичало. Спутанные сальные волосы гостей свисали до плеч, нечесаные бороды свалялись. Вся одежда была грязной и воняла потом. Двое когда-то были ранены в лицо — у одного шрам проходил от уха вниз, сбоку по шее, а у другого отсутствовал глаз. Третий из лесорубов, похоже, старший среди них, был настоящим колоссом. Он возвышался почти на шесть с половиной футов, одежда не могла скрыть мощной мускулатуры рук и плеч, к тому же на костяшках пальцев красовались застарелые мозоли. Лоб и щеки пересекали тонкие шрамы, а нос был сплющен жестоким ударом, будто верзиле не менее дюжины раз крепко досталось по лицу в драке. Все трое, стоило им ступить на палубу и оглядеться, держали себя самоуверенно, и от них исходила какая-то угроза. Поразительнее всего был цвет их кожи. Руки и лица лесорубов имели необычный темно-красный оттенок, словно их поджаривали на вертеле или они страдали от какой-то чудной болезни, обезобразившей кожу.

К изумлению Гектора, Гатридж продолжал вести себя так, словно встретился с закадычными друзьями, давно потерянными и вновь обретенными.

— Идемте! Садитесь! Вы здесь желанные гости. Праздники ведь на носу — Рождество, Новый год! — Он усадил прибывших гостей возле грубого стола на пустые бочонки, служившие табуретами, вручил всем троим оловянные кружки и начал разливать по ним неразбавленный ром. Едва ли перекинувшись между собой словом, лесорубы жадно выхлебали первую порцию выпивки и протянули кружки за новой. Гигант потянулся за краюхой хлеба. Разорвав ее пополам, он принялся размачивать хлеб, поливая ромом корочку. Получившийся мякиш он засовывал в рот.

— Гектор! — позвал капитан. — Сбей крышку с того бочонка. Не будем скупиться для наших гостей!

Как только Гектор, поддев долотом крышку, открыл бочонок, за спиной у него грянул мушкетный выстрел, отчего юноша едва не выронил долото. Обернувшись, он увидел, что это один из лесорубов выпустил заряд в воздух.

— Браво! — вскричал Гатридж, ни в малейшей степени не удивленный. Он налил стрелку очередную кружку рома, потом сам сделал изрядный глоток из своей. — За ром, который свалит и дьявола! Там, откуда он взялся, еще много. — Затем капитан приказал, чтобы корабельное орудие, жалкую маленькую шестифунтовую пушку, зарядили и привели в боевую готовность. Театральным жестом Гатридж поднес зажженный фитиль к запальному каналу, раздался громовой грохот холостого выстрела, и стая пеликанов, до того мирно сидевшая в мангровом болоте, сорвалась с места и, испуганно хлопая крыльями, полетела прочь.

Безудержная попойка продолжалась весь день, и к закату три лесоруба на ногах уже не держались. Один свалился со своего бочонка и растянулся на палубе, а другие похрапывали, уронив головы на стол. Да и сам Гатридж был не в лучшем состоянии. Он попытался добраться до каюты, но от выпитого рома так шатался, что Гектор испугался, что капитан, неровен час, свалится за борт. Он подхватил Гатриджа под плечи и отвел в капитанскую каюту, где тот сразу же рухнул на койку лицом вниз.

На следующее утро, к изумлению Гектора, люди Залива потребовали еще рома — чтобы запить завтрак. Видно, организм у них был железный, поскольку казалось, что от пьянки им ничуть не худо, и похоже, они готовы были продолжать вливать в себя ром день напролет. Гатридж, когда нетвердой походкой вышел из своей каюты, вид имел больной — наверное, страдал разлитием желчи. Однако в конце концов он сумел направить беседу на интересующий его вопрос. Есть ли у людей Залива запасы кампешевого дерева на продажу? Лесорубы ответили Гатриджу, что хотя лес они рубят каждый на особицу, результат у них один на троих. Они согласны обменять заготовленный лес на бочонки с ромом и кое-какие припасы, но потребуется еще несколько дней, чтобы свезти все кампешевое дерево в общий штабель где-нибудь рядом с местом высадки.

— Гектор, — сказал Гатридж, — пожалуй, попрошу-ка я тебя об одолжении. Отправляйся на берег с нашими друзьями. Тебе покажут, сколько кампешевого дерева уже готово и сколько еще нужно складировать. Потом мы определим справедливую цену. А я тем временем проведу шлюп дальше вдоль побережья и отыщу других заготовщиков. Меня не будет дня два-три, самое большее неделю. Когда вернусь, мы начнем загружаться.

Гектору не терпелось отправиться на берег и осмотреться, но прежде, чем он спустился в пирогу, Гатридж под благовидным предлогом отвел юношу в сторонку, очевидно, желая переговорить о чем-то с глазу на глаз.

— Обязательно поставь на сложенные штабеля какие-нибудь отметки, чтобы было ясно, что мы намерены их забрать, — сказал он. — Люди Залива — народ ветреный. Если ты будешь рядом, они не продадут заготовленную древесину следующему появившемуся тут кораблю. Но еще я хочу, чтобы ты проверил бревна, которые они предлагают на продажу. Пойдем, нужно кое-что тебе показать.

Капитан повел Гектора в клетушку под полуютом. Достав деревянную плашку около трех футов длиной, он показал ее Гектору. Дерево было мелкослойным, темно-красного цвета, очень темного, почти черного.

— Это обошлось мне в прибыль от прошлого плавания, — сказал капитан, протягивая образец, чтобы Гектор поближе с ним ознакомился. — Вот кампешевое дерево. Некоторые называют его красным или черным, а кто — кровавым. Если настрогать его стружки в воду, то получившийся затем настой будет похож на кровь. Красильщики используют его для окрашивания тканей, добавляя в свои чаны. Они щедро платят за кампешевое дерево, но только если оно лучшего качества. Что скажешь?

Гектор взвесил деревяшку в руках. Она была очень тяжелой и казалась безупречной. Она источала слабый запах, похожий на аромат фиалок.

— Дай-ка я покажу тебе, — сказал Гатридж, забирая плашку. Он с силой стукнул деревяшкой по переборке, и от ее кончика отлетел кусок. На изломе брусок оказался пустотелым, древесина была насквозь трухлявой. Для тяжести полость была забита землей. — В прошлый раз больше половины моего груза оказалось вот таким, — сказал Гатридж. — Хотя я и заплатил самую высокую цену, все зря. Дровосеки уже давно продали весь заготовленный запас своего товара и не одну неделю потратили на то, чтобы смастерить вот это из отходов. Все гнилые чурбаки они забили на концах пробками из приличного дерева, замаскировав эту дрянь. Сделано было искусно, и неудивительно, что я купился на обман. Так я и потерял свой капитал.

Прошло совсем немного времени, и Гектор в задумчивости сидел в пироге, направлявшейся к берегу, вместе с тремя людьми Залива. По-видимому, имелся какой-то негласный уговор, по которому ему выпало сопровождать гиганта. Звали его Изреель, но большего Гектор о нем не знал. Изреель лишь буркнул:

— Возьми с собой шляпу и какую-нибудь тряпку, — а потом надолго замолчал.

Гектор предположил, что отшельническая жизнь сделала людей Залива неразговорчивыми. Никто из них не промолвил ни слова благодарности, когда Гатридж, перед тем как лесорубы отправились обратно на берег, вручил каждому набитый провизией мешок и по несколько бутылок рома.

Спутники Гектора направили пирогу в брешь в мангровых зарослях и, проплыв немного дальше, высадились на песчаном пятачке и вытащили суденышко на слежавшийся песок. Отсюда через безотрадную пустошь была проложена тропинка. Не успел Гектор сделать и пяти шагов, как ощутил острую резкую боль, словно бы на шею сзади упал раскаленный уголек. Как оказалось, его укусило какое-то насекомое, и он шлепнул себя по шее. А через несколько секунд, когда на него налетел целый рой москитов, на теле уже горело три-четыре укуса. Кожа неприятно зудела, а насекомые с жадностью накинулись на все открытые участки тела, ухитряясь даже кусать сквозь одежду. Гектор наклонился и плеснул на лицо воды из лужи, ополоснул руки. Но передышка оказалась недолгой. Он чувствовал, как насекомые садятся на лицо, и веки уже начали распухать от укусов. Юноша удивлялся, не понимая, как его спутники сносят столь безжалостный натиск, ибо насекомые их словно бы и не беспокоили.

Когда отряд достиг развилки тропы, двое людей Залива свернули в сторону, а гигант Изреель продолжал шагать вперед, мешок с едой и выпивкой лежал у него на плече, словно бы пустой. Гектор заторопился за ним, по-прежнему отмахиваясь, как мог, от насекомых. Несколько минут упорной ходьбы, и мангровый лес расступился перед путниками, открыв поросшие кустарником болота. Озерца стоячей воды и болотины связывала обширная сеть проток и мелких ручьев. Болотные птицы — цапли, кроншнепы и зуйки — расхаживали по топкой почве, хватая насекомых и мелкую рыбешку. Гектор гадал, как тут вообще можно жить, когда кругом одна вода, однако Изреель шагал дальше, невзирая на преграды. Вскоре они пришли в лагерь Изрееля, который представлял собой не более чем скопление простых хижин без одной стены, крышей им служили уложенные в несколько слоев пальмовые листья. В хижинах Гектор увидел устроенные на кольях помосты, приподнятые, по крайней мере, фута на три над землей. На одном из таких помостов-платформ, судя по всему, Изреель спал, другой служил ему жилой комнатой. В стороне, в нескольких ярдах, располагалась своеобразная «кухня» — место, отведенное для приготовления еды: еще один приподнятый помост, на сей раз с насыпанной на него землей.

— Должно быть, сильно досаждают наводнения, — заметил Гектор, быстро сообразивший, в чем причина подобных ухищрений.

Изреель ничего не ответил, потом снял висевший на крыше сверток, завернутый в тряпку, и кинул его Гектору.

— Смажь кожу. Поможет от насекомых.

Гектор размотал ткань и обнаружил внутри липкий желтый кусок прогорклого животного жира. С опаской он начал размазывать жир по лицу и шее. Нутряное сало воняло и на ощупь было просто мерзким, но оно, казалось, пресекло самые жестокие атаки насекомых. Теперь Гектор понимал, почему добытчики кампешевого дерева редко снимают свои широкополые шляпы. Головной убор оберегал от москитов голову и не позволял им запутываться в волосах.

— Сделай себе навес, — продолжал лесоруб, указав на одну из хижин. Гектор понял, что ему нужно будет соорудить нечто вроде полога из той тряпки, что он взял с корабля. Импровизированный балдахин не подпустит насекомых ночью к постели.

— Стрелять умеешь? — спросил Изреель. Очевидно, он был из тех, кто слова попусту не тратит.

Гектор кивнул.

— К возвращению твоего капитана мы припасем немного свежатины.

Рослый мужчина вытянул руку вверх и вытащил припрятанный среди покрывавших крышу листьев мушкет. Вручив его юноше, Изреель извлек затем из висевшей рядом сумки с полдюжины пороховых зарядов, завернутых в бумагу, маленькую пороховницу из рога и мешочек с пулями. Осмотрев оружие, Гектор увидел, что это старинный мушкет с фитильным замком. Для выстрела его необходимо сначала зарядить, потом нужно добавить порох на запальную полку и не дать потухнуть фитилю, пока стрелок не будет готов спустить курок. Про себя юноша подумал, что при воде кругом куда проще использовать кремневый замок, и остается только предположить, что у Изрееля не было возможности обзавестись более современным оружием.

Гектор последовал за гигантом из лагеря, и тот повел юношу тем же самым спорым шагом по болоту. Почва была влажной и топкой, желтую глину покрывал тонкий слой гниющих листьев. Время от времени по пути Гектору и Изреелю попадались разбросанные по земле светлые щепки.

— Кампешевое дерево, — пояснил Изреель и, заметив недоумение Гектора, добавил: — Берется только темная сердцевина. Остальное нужно стесать. Заболонь почти белого или желтого цвета.

Дальше они шагали в молчании, пока не дошли наконец до берега широкой мелкой лагуны. Тут и там виднелись маленькие островки, поросшие травой и купами кустарников. У воды лежала маленькая лодочка-долбленка, по всей видимости, Изреель пользовался ею для охотничьих вылазок. Каноэ было немногим больше той лодчонки, на которой Гектор сумел сбежать из Порт-Ройяла. Под банки каноэ была засунута пара весел.

Охотники зашлепали вброд по мелководью, толкая маленькую лодочку перед собой и высоко подняв мушкеты. Изреель жестом велел Гектору забраться внутрь и сесть на нос, а потом великан занял место на корме, и вскоре каноэ заскользило через озерцо. Сидя на носу, Гектор чувствовал, как всякий раз, как Изреель делает гребок, каноэ рывком устремляется вперед. По сравнению с гребками гиганта его собственные старания казались совсем ничтожными. Никто из них не проронил ни слова.

Минут через пятнадцать Изреель вдруг перестал грести, и Гектор последовал его примеру. Каноэ тихо двигалось вперед, и тут Гектор почувствовал легкий удар по плечу, а в поле его зрения появилась рука гиганта. Изреель указывал куда-то вдаль. На бережку одного островка, трудно различимые на фоне зеленой растительности, стояли полдесятка диких коров. Они были поменьше домашних коров, знакомых Гектору по родной Ирландии; темно-коричневые, почти черные по масти, эти коровы были наделены природой длинными изогнутыми рогами. Трое животных стояли по колено в воде, поедая лилии. Остальные щипали траву на берегу.

За спиной у Гектора раздался стук кремня по стали. Мгновением позже спутник передал ему кусок медленно тлеющего запального фитиля. Гектор зажал его в зажиме мушкетного замка. Очень осторожно охотники подкрадывались к диким коровам, сокращая расстояние так, чтобы их не заметили. Порой одно из животных поднимало голову, на время переставая щипать траву, и проверяло, нет ли поблизости какой опасности.

Гектор прикинул, что каноэ уже подобралось к коровам на мушкетный выстрел, пусть и почти на пределе дальности, когда, совершенно неожиданно, раздался глухой раскат отдаленного взрыва. На какое-то мгновение ему подумалось, что это сигнальный выстрел с почему-то вернувшегося шлюпа Гатриджа. Но грохот донесся не от моря, которое было позади охотников, а откуда-то слева от Гектора, из саванны.

Из чего бы ни был произведен этот раскатившийся над саванной выстрел, он обратил диких коров в бегство. Высоко задрав в панике хвосты, они сорвались со своего островка и кинулись в озеро. Пробежав по мелкой воде, коровы поплыли прочь. На виду оставалась лишь неровная линия рогатых голов, понемногу удалявшаяся от островка.

Гектор уже собирался повернуться и заговорить с Изреелем, когда гигант сам подал голос: «Не двигайся!», и мимо правой щеки юноши скользнуло дуло мушкета. Ему на плечо лег мушкетный ствол. Гектор замер на месте, всякие мысли о гребле вылетели из головы. Вместо этого он покрепче ухватился за борта каноэ и затаил дыхание. Он услышал, как позади него Изреель слегка сместился на банке, и ощутил, как чуть сдвинулся у него на плече ствол мушкета. Донесся слабый запах горящего фитиля. В следующий миг раздался громкий треск ружейного выстрела. Он прозвучал так близко от лица Гектора, что у юноши зазвенело в голове, и он наполовину оглох. От порохового дыма заслезились глаза, и на время все впереди заволокло черным облаком. Когда дым рассеялся, Гектор посмотрел туда, где плыли коровы. К его изумлению, одно из животных отвернуло в сторону. Оно уже отставало, отделяясь от остального стада. Меткость Изрееля была поразительной. Попасть с такого расстояния в цель, да еще сидя в неустойчивом каноэ, — выдающееся достижение. Даже Дан, которого Гектор полагал лучшим из всех стрелков, каких знал, добиться такой точности счел бы очень трудной задачей.

А Изреель вновь взялся за весло, мощными гребками направляя каноэ вперед. Гектор поспешил помочь ему, ибо у дикой коровы еще оставались силы и она, напрягая их, повернула напрямик к берегу. Через считанные мгновения животное оказалось на мелководье и громадными прыжками, то и дело оступаясь, бросилось наутек. Из раны на шее текла кровь, на пузырящейся воде расплывались красные пятна.

Охотники догнали добычу на пологом берегу озера, когда та была еще по колено в воде. Это был молодой бычок, раненный и от того разъяренный. Развернувшись мордой к своим мучителям, он, фыркая от боли и ярости, опустил страшные рога.

Гектор отложил весло. Бык находился ярдах в пятнадцати, все еще на безопасном расстоянии. Юноша насыпал порох на полку мушкета, осторожно раздул тлеющий фитиль, пока тот не разгорелся, поднял мушкет и нажал на спуск. С такого расстояния промахнуться было невозможно. Пуля ударила бычка в грудь, и Гектор увидел, как животное пошатнулось от удара. Но бык был молод и силен — он не упал, по-прежнему стоял на том же месте, страшный и грозный. Гектор предполагал, что его спутник подождет, пока они оба не перезарядят оружие, а затем прикончит добычу. Вместо этого Изреель в несколько гребков загнал каноэ на мелководье, потом выпрыгнул в воду и зашагал вброд к молодому бычку. К своему ужасу, Гектор увидел, что рубщик кампешевого дерева безоружен. На поясе Изрееля висел длинный охотничий нож, но клинок оставался в ножнах. Юноша смотрел, как человек наступает на быка, а тот в последний момент опустил голову и кинулся на великана. Атака могла быть смертоносной. Но Изреель не отступил и одним безошибочным движением наклонился и ухватил животное за рога прежде, чем оно успело вскинуть голову и боднуть. На глазах Гектора великан, повернув корпус и используя свою громадную силищу, свалил бычка с ног. В кипении пены и заиленной воды дикий бык рухнул на бок, дровосек прыгнул на него сверху, навалившись коленом животному на шею и погрузив голову быка под воду. Он крепко держал пойманного бычка, а тот отчаянно дергался, стараясь вырваться из ловушки. Потом постепенно бык ослабел и прекратил борьбу; еще одно, последнее содрогание, и он перестал шевелиться.

Еще целую минуту Изреель удерживал голову утопленного животного под водой, чтобы оно наверняка умерло. Затем он поднялся на ноги и позвал Гектора.

— Вытащи каноэ на берег, потом иди сюда. Поможешь мне разделать тушу. Что сможем, унесем, а остальное достанется на поживу им.

Проследив за взглядом великана, Гектор увидел морды двух крупных аллигаторов; те скользили в воде, направляясь к охотникам и их добыче.

— Тут их уйма, — объяснил спутник. — По большей части, кайманы держатся на расстоянии. Но если они проголодались или в плохом настроении, то, бывает, и на людей набрасываются и под воду утаскивают.

Быстро работая, они принялись разделывать тушу быка на четверти. Здесь Изреель тоже выказал себя мастером. Клинок его охотничьего ножа рассекал шкуру и мясо, умело обходя кости и разрезая сухожилия, пока куски свежатины не были отделены от костяка. Охотники побросали мясо в каноэ и отплыли обратно в лагерь. Оглядываясь через плечо, Гектор видел, как на откос заползли кайманы. У него на глазах они начали хватать и рвать окровавленную тушу — точно громадные оливково-коричневые ящерицы набросились на кусок сырого мяса.

Добравшись туда, откуда охотники отплыли, Изреель привязал каноэ. Потом он наклонился и взял из лодки большой пласт свежей говядины. Ножом он проделал в центре куска длинный разрез.

— Стань поближе, — приказал он Гектору, — и сними шляпу.

Гектор сделал, как велел лесоруб, и не успел он хотя бы слово промолвить, как его товарищ поднял кусок мяса и надел его юноше через голову: пласт говядины повис на нем, будто какой-то плащ, кровь тотчас же пропитала рубаху.

— Так проще всего донести мясо до лагеря, — сказал Изреель. — Руки остаются свободными, можно держать мушкет. Если кусок слишком тяжелый, я срежу часть, чтобы ноша стала полегче. — Он надрезал еще два куска мяса и с двойным грузом, свешивающимся с его массивных плеч, зашагал по тропинке в лагерь.

Пока они тащились обратно по тропе, Гектор спросил у Изрееля об услышанном взрыве, который вспугнул стадо.

— Сначала я подумал, что это капитан Гатридж дает сигнал о своем возвращении. Но звук донесся из саванны. Это не испанцы?

Изреель покачал головой.

— Будь это испанцы, мы бы улизнули потихоньку. Это один из наших приятелей заготавливает кампешевое дерево.

— Но ведь будто пушка стреляла.

— Большая часть кампешевых деревьев — маленькие, с ними легко управиться. Но иногда тебе попадается большое дерево, футов, может, шести в обхвате, и древесина крепкая, так что невозможно разрубить на куски поменьше. Потому взрываешь его на части пороховым зарядом. Главное — знать, как правильно их расположить.

— Капитан просил меня составить список кампешевого дерева, которое готово к погрузке. Можно будет этим заняться завтра? — спросил Гектор.

Но гигант не ответил. Он глядел вдаль, на север, где формировалась плотная гряда облаков. Тучи занимали нижнюю часть небосвода, обводя горизонт густой черной полосой, верхняя кромка туч была четкой и ровной, словно срезанной косой. Темный облачный слой казался неподвижным, однако выглядел он неестественным и угрожающим.

— Завтра, может быть, и не получится, — промолвил Изреель.

Как стало понятно на рассвете, облачная гряда никуда не делась. Ее не разогнал ветер, она даже будто и с места не сдвинулась.

— И что предвещают эти облака? — поинтересовался Гектор. На завтрак у них с Изреелем была свежая говядина, полосками зажаренная на решетке-барбакоа.

— Моряки называют это «северным валом» или «северянином». Эти облака — признак того, что погода может поменяться.

Гектор поднял взгляд к небу. Не считая необычного черного «северного вала», на небе не было ни облачка. Только та же знойная дымка, какую он видел каждый день с тех пор, как приплыл к побережью Кампече. Он ощущал лишь слабенькое дуновение ветерка, едва ли достаточное для того, чтобы потревожить дым, поднимающийся над пламенем очага.

— Почему вы так считаете? — спросил юноша.

Изреель кивком указал на дюжину птиц-фрегатов, что кружили над местом, где они охотились. Морские птицы с вильчатыми хвостами снижались по спирали, затем взмывали вверх, очевидно встревоженные, и постоянно издавали пронзительные крики.

— Над сушей они появляются только тогда, когда что-то предчувствуют. И в последние два дня я замечал кое-что странное. При приливах вода почти не поднималась, были только отливы. Вода отступала, словно бы море собиралось с силами. — Изреель поднялся на ноги и добавил: — Если хотим проверить запас кампешевого дерева, лучше поторопиться.

Как выяснилось, работы добытчикам кампешевого дерева предстояло много. Запасы древесины были припрятаны в укромных уголках, разбросанных на значительной площади, и дерево еще необходимо было перетащить к ручью, где обычно происходила загрузка. Изреель заготовил древесины больше своих товарищей, потому что сил у него было на двоих. Да и вообще транспортировка вязанок кампешевого дерева была работой столь же нудной и тяжелой, как и собственно валка деревьев. Добытчики кампеша словно превратились во вьючных лошадей: горбясь и пошатываясь под грузом древесины — по прикидкам Гектора, вес их ноши за один раз составлял фунтов двести, — и таскали через болото бессчетные вязанки. Он гадал, почему люди Залива не делают из стволов плоты и не сплавляют их по затонам, которых тут множество, но быстро понял, в чем причина, когда один из чурбаков выскользнул из связки Изрееля. Плотная деревяшка утонула, все равно что камень.

За час до заката ветер, слабо задувавший весь день, сместился к северу и стал крепчать. Его сила нарастала постоянно, пускай и понемногу, без эффектных порывов, однако ветер дул всю ночь напролет. Поначалу Гектор, дремавший на своем помосте, почувствовал лишь, как ветер теребит и приподнимает ткань его защитного полога. Но не прошло и часа, как складки ткани захлопали и вздулись, и юноше пришлось встать и снять балдахин, потому что было очевидно, что при таком ветре ни одно насекомое не удержится в воздухе. Какое-то время он наслаждался передышкой, прислушиваясь к шороху ветра в мангровых зарослях. Но вскоре ветер принялся дергать крышу хижины, и Гектор обнаружил, что заснуть не удается. Он лежал, погрузившись в мысли о Сюзанне и гадая, доведется ли ему снова ее увидеть после того, как Гатридж, загрузившись кампешевым деревом, привезет корабль обратно на Ямайку. Может, он получит хорошие деньги от продажи кампешевого дерева, потом вложит их в какое-нибудь выгодное предприятие, сколотив какой-никакой капиталец, и произведет такое впечатление на молодую девушку, что она примет его как официального поклонника. По общему мнению, разбогатеть на Карибах можно быстро.

В конце концов Гектор уснул глубоким сном, и незадолго до рассвета его разбудило какое-то громыхание. Ветер посвежел настолько, что яростные порывы сотрясали самый каркас убежища. Невыспавшийся, Гектор понял, что снова уснуть не удастся. Он свесил ноги с края помоста и встал. К своему потрясению, юноша обнаружил, что оказался в воде — той было дюймов на шесть.

Быстро светлело, и он увидел, что весь лагерь затоплен водой. Местами глубина доходила по меньшей мере до фута. Прилив, словно широкая река, устремился в глубь материка. Гектор опустил палец в воду, облизал его. На вкус вода была соленой. Море нахлынуло на сушу.

Шлепая по воде, юноша пошел к хижине, где ночевал Изреель. Тот уже связывал в узел свои пожитки, уложив отдельно ружья и порох, топор, флягу с водой, съестные припасы, не забыл и моток веревки.

— Вот, возьми, может, потом пригодится, — сказал гигант Гектору, протягивая юноше вторую флягу, короткую саблю и ружье.

— Что случилось? — спросил Гектор. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум ветра, который теперь превратился в непрекращающийся рев.

— Это «северянин», — прокричал Изреель. — Декабрь и январь — вот его время, и похоже, нынешний из сильных.

Гигант огляделся, проверяя, все ли необходимое взял, а потом повел Гектора в сторону низкого пологого бугра. Пока они шлепали по воде, юноша подметил, что уровень воды постоянно поднимается. Теперь она достигала половины высоты опор, на которых стоял помост, где он ночевал.

— Как высоко поднимается вода в наводнение? — крикнул Гектор.

— Трудно сказать. Зависит от того, как долго дует ветер.

Они добрались до возвышенности. Здесь стояло громадное одинокое дерево, ствол внизу имел в обхвате футов пятнадцать-двадцать. Должно быть, в него когда-то попала молния, потому что почти все ветви, кроме самых верхних, были словно срезаны, а уцелевшие лишились листвы. Изреель обошел дерево. На дальней от моря стороне молния оставила зазубренную щель, тянувшуюся почти до самой земли. Изреель взмахнул топором и принялся расширять дыру, достаточную, чтобы там застряла рука или нога.

— Тебе лучше забраться первым. Ты попроворнее, — посоветовал он Гектору. — Бери веревку и залезай как можно выше. Но не ниже первых больших сучьев. Влезешь туда и спускай мне веревку. Надо будет наши вещи затащить.

Полчаса спустя они оба сидели примерно в двадцати футах над землей, каждый оседлал толстый сук.

— Стоит и привязаться покрепче, — промолвил Изреель, передавая юноше конец веревки. — Если ветер усилится, нас сдует, словно гнилые сливы.

Обвязав веревку вокруг пояса и закрепив ее на дереве, Гектор наблюдал за наводнением. Это было необыкновенное зрелище. Бурлящая, бурая масса воды неудержимо накатывала на сушу, сметая все перед собой. Поток увлекал ветки, листья, всевозможный мусор. Кусты исчезли. Мимо проплыла дохлая дикая свинья. Картина производила еще более глубокое впечатление оттого, что небо по-прежнему оставалось ярким и солнечным, за исключением зловещей облачной гряды, что тяжело лежала на горизонте.

— Дождь будет? — спросил Гектор у своего спутника.

— Нет, «северянин» не похож на ураган, — ответил Изреель. — Всем известно об ураганах и ливнях, что они приносят. Но «северянин» остается неизменным, пока держится черная туча, и дождей не бывает. Но он так же гибелен, как ураган, если окажешься на подветренном берегу.

К середине дня ветер усилился до шторма, угрожая сдернуть Гектора с насеста. Он чувствовал, как огромное мертвое дерево содрогается под бурными порывами, и гадал, выдержат ли мертвые корни. Если дерево сломается, то вряд ли они с Изреелем сумеют спастись от гибели.

— А что с другими? — спросил он, перекрикивая вой ветра.

— Они поступят так же, как и мы, если найдут, где укрыться, — ответил Изреель. — Но для меня тут все кончено.

— То есть? — крикнул Гектор.

— После наводнения ничего не останется, — отвечал гигант. — Все заготовленные запасы кампешевого дерева смыло. Кое-что, может, и уцелеет, но основную часть если не и унесет, то завалит грязью и илом. Чтобы собрать оставшееся, потребуются недели, и даже тогда почти невозможно будет перетащить спасенное к месту погрузки. «Северянин» обычно длится день или два, редко больше, но надо дождаться, чтобы вода отступила подальше, а на это уйдет не одна неделя. Раньше мы ничего не сумеем сделать, кроме того все наши съестные припасы пропали, а порох промок и испорчен.

Гектор мрачно посмотрел на бурлящую внизу воду. Он думал о Гатридже и его шлюпе. Если только капитан не отыскал по-настоящему безопасную якорную стоянку, то мало шансов, что его суденышко уцелеет.

Вечером они перекусили холодным мясом, запив его несколькими глотками воды. Время от времени они осторожно сдвигались на несколько дюймов то туда, то сюда на своих насестах, снимая напряжение в конечностях, а ветер продолжал неистовствовать. Иногда мимо спасавшихся на дереве людей он проносил беспомощную птицу, которую, как та ни силилась преодолеть его, увлекал за собой.

Стихать буря начала тогда, когда на небе появились звезды, и, поглядев на север, Гектор увидел, что длинная полоса черных облаков пропала.

Значит, «северянин» кончился.

Им удалось немного, урывками, подремать, и на восходе взорам Изрееля и Гектора предстала картина опустошения. Все вокруг, насколько хватало глаз, залило водой. Тут и там над водой виднелись верхушки небольших деревьев, но листва со всех ветвей была ободрана. И никакого движения, не считая ленивого кружения маленьких водоворотов в бурой воде, свидетельствовавших, что наводнение достигло своего пика и начало медленно отступать.

— Спуститься нам удастся только через несколько часов, — предупредил Изреель. Он откинул голову на ствол дерева, и между ним и Гектором установилось молчание, свойственное для двух человек, связанных узами дружбы.

— Расскажи мне, — сказал Гектор, — какая судьба тебя вообще сюда занесла?

Перед тем как ответить, Изреель какое-то время помолчал.

— Шрамы у меня на лице — отметины моей прежней профессии. Ты когда-нибудь слышал о Нате Холле, «Сассекском гладиаторе»?

Гектор не ответил, и Изреель продолжил:

— Слышал бы, если бы жил в Лондоне и бывал на Клэр-маркет или в Хокли-ин-зе-Хоул. Там-то я и бился в поединках с другими мастерами, давал представления, а еще обучал. Моим любимым оружием была фехтовальная палка, хотя я хорошо владею и тесаком.

— В родных краях я видывал бои за награду, — сказал Гектор. — Но там бились на кулаках, и бои происходили между фермерами, на деревенских ярмарках.

— Это ты говоришь о боях, где удальство показывают, — поправил юношу великан. Он вытянул руки, демонстрируя затвердевшие мозоли на костяшках пальцев. — Вот какую память оставляют тебе кулачные бои, да еще, может, сломанный нос и помятые уши. Состязания мастеров — дело иное. Там дерутся с оружием. Мне нос перебили ударом фехтовальной палки, от нее же и мои шрамы. Получи я сплеча удар тесаком, вообще без уха бы остался.

— Должно быть, для такого ремесла храбрости нужно немало, — заметил Гектор.

Изреель покачал головой.

— Меня туда помимо воли затянуло. Для своих лет я всегда был очень рослым, да и силой не обижен. Когда мне стукнуло четырнадцать, я уже на пари силу показывал — рвал толстые веревки, с корнями выдергивал молодые деревца, поднимал камни, и все такое прочее. В конце концов добрался я до Лондона. Там один хозяин балагана пообещал мне, что в его театре я стану новым английским Самсоном. Но в этом деле я никогда не был настолько хорош, а он оказался обманщиком.

Изреель свесился со своего сука и сплюнул. Он помолчал, глядя, как плевок плывет по воде, медленно дрейфуя к морю.

— Отлив, — прокомментировал Изреель, вновь откидываясь на ствол дерева, и продолжил рассказ. — Да, вдобавок к силе у меня была еще и быстрота. Ты не видел, как действуют фехтовальной палкой по-настоящему?

— Никогда не доводилось. Это же что-то вроде дубинки?

Изреель недовольно скривился.

— Так ее кое-кто называет, но это неправильно. Представь себе короткий меч, но с клинком из ясеня и с рукоятью в виде корзинки. Два человека стоят лицом к лицу, их разделяет не более ярда. Для удара это совсем ничего. Они высоко поднимают свое оружие и наносят друг другу режущие и рубящие удары. Каждый блокирует удар противника и в то же мгновение бьет сам. Цель — попасть в любую часть тела выше пояса. Нельзя двигаться с места, и ступни должны касаться земли.

Изреель поднял над головой правую руку и, изгибая запястье, хлестнул воображаемым клинком в воздухе, вниз и сбоку, ударяя и парируя. На какой-то миг Гектор испугался, что великан не удержится и, потеряв равновесие, свалится с ветки в воду.

— А как определяется победитель? — спросил юноша.

— Кому первому разобьют голову, тот и проиграл. Чтобы победить, нужно нанести удар по голове до крови, вот откуда мои шрамы.

— Но это не объясняет, как ты вообще оказался тут.

Профессиональный боец помолчал, на сей раз довольно долго, и только потом снова заговорил.

— Как я тебе сказал, моим любимым оружием была фехтовальная палка, но я искусно владел и коротким мечом. Стиль и техника одни и те же, пусть и с острым металлическим клинком. Но когда бьешься за большие деньги, толпа жаждет увидеть, как льется кровь.

Гектор почувствовал, что великану трудно говорить о прошлом.

— Меня поставили против хорошего бойца, победителя многих боев. На кону стоял очень толстый кошель, и я знал, что он превосходит меня на голову. Мухлевать ему было незачем. Он рассек мне ногу сзади, пытаясь подрезать сухожилия, и от боли и ярости я нанес удачный удар. Раскроил ему череп.

— Но это несчастный случай!

— У него был хозяин, человек могущественный, который разом потерял и ставку, и вложенные в бойца деньги. Меня предупредили, что меня хотят судить за убийство, так что я бежал. — Изреель горько улыбнулся. — Одно утешает: все эти упражнения с палкой и тесаком мне пригодятся.

— Не понимаю, о чем это ты?

— Из-за чертового наводнения конец всем моим надеждам заработать на жизнь рубкой кампешевого дерева. Думаю, мои товарищи вернутся к прежнему своему занятию. Они ведь были буканьерами. Наверное, я присоединюсь к ним.

Наконец Изреель решил, что можно без опаски спуститься с насеста, и Гектор вместе с бывшим бойцом зашагал по колено в воде вслед за отступающим отливом. Свой лагерь они обнаружили разрушенным. Шалаши устояли, пусть покосились из-за наводнения, но все, что было внутри, либо смыло водой, либо оказалось испорчено. Спасать было нечего. Они отправились к тому месту в мангровых зарослях, где оставили лодку, и с облегчением увидели, что пирога цела и невредима, хотя ее и пришлось доставать из-под верхних ветвей мангровой чащи, где она засела. Когда Изреелю и Гектору удалось вновь спустить пирогу на воду, на берег прибрели двое других людей Залива. Они тоже избежали гибели и сумели спастись от наводнения.

— Что теперь будем делать? — спросил один из них, с обезображенным шрамами лицом. Изреель называл его Отуэем.

— Лучше всего напроситься в команду капитана Гатриджа… если его корабль не утонул, — ответил Изреель.

Сложив уцелевшие пожитки в пирогу, они вчетвером сели в лодку и взялись за весла. Выбравшись из мангровых зарослей, они направились вдоль побережья в ту сторону, где в последний раз видели шлюп. Пирога преодолела не более пяти миль, когда гребцы заметили вдалеке то, что подтвердило худшие опасения Изрееля. В прибрежном болоте, в сотне ярдов от воды, виднелся темный силуэт корабля. Подплыв, они узнали шлюп Гатриджа. Корабль лежал на боку. На том месте, где некогда была мачта, торчал расщепленный обрубок. Сам же рангоут валялся на палубе в путанице вант и тросов такелажа. Грот облепил нос корабля, напоминая саван.

— Бедняги, — прошептал Отуэй. — Должно быть, шлюп вынесло бурей на берег. Вряд ли кто-то выжил.

Гектор и его спутники подгребли поближе, высматривая какие-либо признаки жизни. Изреель дал сигнал, выстрелив из мушкета. Но в ответ — ни отклика, ни выстрела, ни крика. Гигант перезарядил оружие и вновь выстрелил в воздух — и все равно ничего. Разбитое и обезлюдевшее судно оставалось мрачным и безмолвным.