Пирос

1

Два мальчика стояли на балконе и наблюдали за происходящим на внутренней площади замка южной страны Пирос. Там перед их отцом королём Э́лиадом Керреллом и старым потолстевшим и полысевшим генералом, густо обвешанным медалями, выстроились несколько взводов в огненно-красных мундирах. Начищенное до блеска оружие, сверкающие золотом пуговицы и значки — все как на подбор. Командиры переходили от одного строя к другому, порой останавливаясь перед кем-то из военнослужащих, и о чём-то переговаривались.

Младший принц, Эдвард, совсем не по-королевски присев на корточки и просунув голову меж толстых балясин[1], пытался лучше разглядеть полки́.

— Интересно, зачем их смотрят в этот раз? — спросил он, сильнее вытягивая шею.

— Красные мундиры — магическая пехота. Таких не станут собирать просто так. Хотя я думаю, что тут далеко не все, — многозначительно произнёс Филипп, нахмурившись.

— Это какой-то поход? — Эдвард глянул на брата и снова отвернулся. — Как мама сказала в прошлый раз.

Филипп покачал головой. Он не поверил матери, когда та назвала эти сборы походами. Она едва ли могла знать хоть что-то о важных делах отца. А дело было важным. Потому что магическую пехоту собирали уже пятый раз за последние месяцы.

— Слишком много людей для простого похода, — наконец ответил Филипп.

— Значит, и не охота, да? — Эдвард почесал подбородок. — Может, рейд? Ну, знаешь ведь, по королевству.

Филипп тяжело вздохнул, закатывая глаза.

— Конечно, не охота! Не будут брать волшебников для такой ерунды, Эд. А для рейдов… Слишком часто. Зачем каждый месяц разъезжать по королевству? Тем более, я знаю — проверяют только границы. И это странно. Хочу, чтобы отец рассказал всё как есть. Я достаточно взрослый!

— Я тоже взрослый! — поддакнул Эдвард и вернулся к разглядыванию военных.

Филипп раздражённо посмотрел на брата. Тот ведь ничего не понимал! Да и мог ли мальчик в одиннадцать лет разбираться в чём-то, что касалось военного дела или политики? Снисходительно улыбнувшись, Филипп снова устремил взгляд на ряды солдат. Три года разницы — такой небольшой срок! — а казались непреодолимой пропастью. Эдвард был всего лишь мальчишкой, слишком активным и ещё по-детски восторженным. Филипп же старался быть серьёзным: он кронпринц, наследник, ему не подобает сидеть на полу балкона, только чтобы отхватить вид получше. Он должен быть ответственным, должен знать, что происходит в его стране, а не строить глупые предположения о том, что такое сильное подразделение войск может быть созвано для охоты!

— А как ты думаешь, для чего это? — спросил Эдвард, оборачиваясь к брату.

Он смотрел на Филиппа, будто тот мог дать ему самую точную и правдивую информацию в мире. Но Филипп неопределённо пожал плечами, проходя взглядом по рядам военных. В голове крутились самые разные мысли, но он боялся высказать любую из них. Потому что, если это действительно рейды, на границах происходило нечто серьёзное.

— Мальчики, уйдите с балкона, — тихо произнёс спокойный, но настойчивый голос.

Братья обернулись. У витражной балконной двери, кутаясь в вышитый кардиган, стояла женщина со светло-русыми волосами — их мать. Агнесс Керрелл была отнюдь не красавицей, но преподносила себя с такой грацией, что никто и не думал о внешности. В её облике всегда переплетались достоинство и гармония, а спокойное величие опытной, строгой женщины заставляло двух мальчишек трепетать перед ней.

Филипп послушно вышел с балкона. Эдвард замешкался, ещё раз взглянул на идеальные ряды военных и поспешил за братом. Он хотел ещё раз обратиться к нему, продолжить разговор, узнать его мысли, но гувернёр позвал Филиппа на занятия, и Эдвард вздохнул, морща нос: к нему тоже скоро должен был прийти преподаватель. За ним ещё один, и ещё, и так, сменяя друг друга, они займут весь оставшийся день. Эдвард был уверен — до ужина с братом он не увидится.

Так и вышло: учителя истории, географии, математики, письма попеременно захватывали внимание, отвлекая от мыслей о строях, об отце и о разговоре с Филиппом. Хотя кто и от чего ещё отвлекал! Первые два преподавателя устали делать принцу замечания об ошибках и сказанном невпопад и получать в ответ: «Простите, я не расслышал вопрос».

— Вы сегодня слишком рассеянны, ваше высочество, — заметил историк, глядя на Эдварда поверх очков. — Что вас так отвлекает сегодня? Весна?

Он тихо усмехнулся в сторону.

— Не знаю, — ответил Эдвард, ковыряя корешок толстой книги. — Может, я заболеваю…

— Надеюсь, что нет. Продолжим…

— Сэр?

— Да, ваше высочество? — с лёгким недовольством профессор посмотрел на Эдварда.

— Да нет, ничего, — тот помотал головой. — Не говорите господину Ларсу, что я… отвлекаюсь.

Профессор ничего не сказал на это и повернулся к карте, готовый продолжить лекцию про какое-то там сражение, произошедшее когда-то там у какой-то там границы, и это было что-то ну очень исторически важное, перевернувшее Войну трёх орденов — и бла-бла-бла… Эдвард слушал краем уха и мысленно ругал себя. Зачем он вообще открыл рот? Конечно, профессор истории, вдохновенно рассказывающий о сражениях прошлого, мог бы и знать, зачем нужны мобилизованные полки — в его толстенных книгах те «мобилизовывали» на каждой странице — и бесконечные смотры, но Эдвард был рад, что вовремя осёкся. Профессор наверняка пожаловался бы гувернёру, тот бы сказал матери, а она могла донести всё до отца. А тому уж точно не стоило знать, чем интересуется сын.

Наконец последнее занятие кончилось, и господин Ларс позвал Эдварда к столу. Король Элиад любил, когда семья собиралась за одним столом, но в последние месяцы совместные ужины стали настолько редки, что каждый из них казался особенным, хотя ничего особенного, конечно же, не было: отец, мать и оба брата в небольшой — в сравнении с теми, где проходили приёмы — обеденной зале, освещённой парящими над столом световыми сферами. Простые блюда, несколько слуг, разговоры о чём-то отвлечённом: в основном об учёбе мальчиков, предстоящих празднествах и повседневных занятиях. Не то что те званые обеды, когда детей даже в столовую не пускали.

Это был первый семейный ужин за последние две недели, а потому поначалу Эдвард старался вести себя примерно: не вертелся, не шумел и даже почти не разговаривал, что сам находил странным. Как же трудно было держать при себе все слова, вопросы, роящиеся в голове, и глупости, которые бы никто не одобрил, а ведь стул умолял на нём покачаться, и ноги болтались туда-сюда, скрытые за длинной скатертью.

Незаметно для детей Агнесс Керрелл бросила на мужа вопросительный взгляд. Элиад коротко кивнул ей и призывно кашлянул. Эдвард и Филипп тут же обернулись к отцу, и его величество начал:

— Мальчики, — он по очереди посмотрел на детей, — на завтра у меня запланировано несколько важных встреч, которые пройдут в Ворфилде.

Одно название военной крепости на восточной границе Пироса заставило братьев навострить уши. Ворфилд казался Эдварду лучшим местом в мире, местом мечты. Там можно было кататься на длинноногих лошадях, лазать по турникам и сражаться с врагами-чучелами. Как ещё было развлекаться мальчику, которого из-за возраста даже на балы до недавнего времени не брали? Конечно, бегать на военном полигоне, размахивать бутафорским мечом, воображая себя рыцарем из сказок, и наслаждаться зрелищными тренировками кажущихся такими взрослыми молодых людей! Там многое ещё было под запретом, но Эдвард искренне любил Ворфилд и всегда с нетерпением ждал поездок туда.

Под восторженными взглядами сыновей Элиад Керрелл продолжал:

— Некоторые дела касаются и вас. — Он чуть дольше посмотрел на Филиппа. — Это значит, мальчики, что вы поедете на полигон со мной.

— Ей! — Эдвард качнулся на стуле так, что едва не опрокинул его, но вовремя схватился за столешницу.

Он залился краской, едва сдерживая смех, несмотря на короткий осуждающий взгляд матери. Остальные предпочли сделать вид, что не заметили выходки.

Сразу после ужина Филипп, отчего-то совсем не радующийся поездке в Ворфилд, исчез. Казалось, он избегал младшего брата, а Эдвард так хотел расспросить его обо всём! Но, к досаде, Филипп ни разу не оставался один, когда Эдвард наконец находил его: то он сидел в гостиной с матерью, то рядом оказывался гувернёр, а порой и одна из пронырливых сплетниц-служанок, которых всё всегда интересовало. Мальчики давно уяснили, что при них никак нельзя секретничать.

Долгие настойчивые взгляды, намекающие, что стоит выйти и поговорить, не срабатывали: Филипп мастерски их игнорировал, и Эдвард решил подождать. Тем более ему было что ещё рассказать брату, но он сомневался…

Ночная тень легла на замок. Свет в коридорах погас, редкие горящие шары потускнели и опустились на свои места — отдыхать. Все шторы были закрыты, последние угли догорали в оставленных без присмотра каминах, стихли звуки шагов, и только на кухне до сих пор вполголоса трещали кухарки, подгоняя поломойку, которой только мешали убирать. На верхних же этажах тишину и безмятежность уснувшего замка не нарушало ничего, и только через какое-то время в спальном детском крыле бесшумно приоткрылась дверь. В образовавшуюся щель высунулась мальчишеская голова. Голова осмотрелась и, не обнаружив никого вокруг, юркнула в темноту коридора. Осторожно прикрыв за собой дверь, принц Эдвард на цыпочках подобрался к комнате брата и без стука вошёл.

— Ты спишь? — прошептал он, зажигая на кончиках пальцев слабые, ничего не осветившие огоньки.

— Ещё бы, — пробурчал Филипп, ворочаясь в кровати. — Чего тебе?

Эдвард на ощупь и по памяти пробрался к постели брата, нашёл кресло и с ногами забрался в него, зажёг свечи в витиеватом канделябре на прикроватной тумбе.

— Видишь, что я могу? — тихо спросил он. — Я часто думаю о магии. Надо рассказать отцу, как считаешь?

— Надо, — отозвался Филипп, делая вид, что не обращает внимания на то, как просто Эдвард не только говорит о магии, но и использует её. Ещё вчера у него не было никаких способностей вообще! Или были, но он молчал?

— Мне кажется, ему сейчас не до того…

Эдвард расстроенно притянул колени к груди, внимательно глядя на Филиппа. Тот смотрел на него серьёзно.

— Да, наверняка его занимают и походы, и проверки границ, или чем он там так занят, что собрался в Ворфилд, но чем раньше ты скажешь, тем быстрее начнёшь учиться.

— Н-да… Я даже не думал, что смогу так рано! — Эдвард качнул головой, а его лицо расплылось в счастливой улыбке. — У тебя ведь магия всего год назад проявилась.

Филипп проигнорировал эту реплику, сказанную так просто, без злорадства, наблюдая, как брат то зажигает свечу, то снова тушит её. Зажёг. Потушил. Зажёг. Потушил. Зажёг…

— Эд, хватит! Чего ты вообще пришёл?

— Поговорить. О том сборе.

— Да рейд это, рейд, — раздражённо ответил Филипп. Его глаза забегали, и продолжил он шёпотом: — Чтобы границы проверять и укреплять.

— Но зачем? И ты говорил, что они все волшебники… — Эдвард широко распахнул глаза.

— Значит, это серьёзный рейд. С какой-то целью, — с нажимом произнёс Филипп и, видя готовность Эдварда спросить что-то ещё, прервал его: — Иди спать!

— Но!

Эдвард попытался возразить, но Филипп задул свечу, завернулся с головой в одеяло и бросил:

— Я хочу спать. Иди к себе.

Эдвард не стал больше спорить и, поникнув, медленно вышел из комнаты, постоянно оборачиваясь. Но Филипп остался непреклонен, и, лишь когда дверь закрылась, он посмотрел через плечо, убедился, что один, и достал синернист[2]. Отцу он уже не верил, когда тот говорил, что с Пиросом всё в порядке. Все эти рейды, частые отлучки отца в Ворфилд и на другие военные базы, особенно на юг, визиты генералов во дворец — ничто не укрылось от цепкого взгляда Филиппа. И он хотел знать причины, но у него не оказалось доступа ни к одной статье, где бы упоминалось слово «рейд», и никто не ответил бы ему на вопросы так прямо, как он того желал.