Писака

– 3 -

– По порядку? – задумался я вслух, сразу после того, как всё случившееся этим утром пронеслось у меня в голове за какие-то две-три секунды. – Ничего не пропускать?

– Ни единой секунды, – ответили мне милиционеры.

– Ну хорошо, – решительно согласился я и начал:

– Проснувшись утром, я поднялся с койки, сделал… не помню сколько шагов, потом вошёл в помещение уборной, снял…

– У тебя солнечное сплетение давно не болело? – перебил меня лейтенант.

– Я не понимаю, что вы от меня хотите, – поинтересовался я очень мягко, чтоб у них не возникло желания "помочь" мне понять.

– Ты утром сёдня у мусоропровода своего этажа не стоял? – спросил меня один из "мусоров" (неплохое сочетание!), – в окошко не выглядывал?

У меня сердце и ёкнуло, но подавать сейчас вид хуже самоубийства. И потому я сделал другой вид, что вспоминаю.

– По-моему, не выглядывал, – изрёк я, отвспоминав сколько положено, – если память мне не изменяет.

– А если ты сейчас кровью умоешься? – надавливал на меня парень с погонами лейтенанта.

– Так я должен был выглядывать? – продолжал я незаметно для всех придуриваться.

– Вообще-то, не должен, – ответили мне нешутя, – но выглянул.

– И что было дальше? – Я надеялся, что этот вопрос не вызовет ни у кого из сидящих в "патроле" раздражения.

– Рассказывай, что было, – сказали мне.

– Я не могу рисковать, – произнёс я. – Вы ведь можете меня побить.

– Мы можем тебя пытать, – общался со мной всё тот же лейтенант, – если ты в течение следующих сорока пяти секунд будешь продолжать упираться. – Он глянул на свой "ориент". – Я засёк время. – И выжидающе уставился на меня.

– Ладно, расскажу, – снизошёл я; в конце концов, ничего ведь особенного не произошло. Я оказался всего лишь свидетелем, и мне не очень хотелось из-за этой ерунды вступать в "конфликт" с этими ребятами. Меня ведь видели (только хотелось бы знать, кому удалось меня увидеть), чего отпираться и идти в несознанку?

– Человек с крыши упал, – рассказал я. – Я так перепугался, что сразу же убежал. В это верите?

– Как ты убежал, это мы знаем. Но больше ты ничего не видел?

– Да вроде бы ничего.

– Опять врёшь!

– Да не вру же! – вскрикнул вдруг я, сам не понимая, почему, словно так прочно вошёл в образ, что почувствовал даже несправедливость: "как это так, я видел только пролетавшего мимо человека, а меня заставляют ещё что-то рассказывать! Это же несправедливо!"

– А на дорогу ты не смотрел? – спрашивал меня лейтенант. – Не ври, лучше. За твоим взглядом следили.

– Девушку сбили, – проговорил я. – "Тойота-Корона" зелёного цвета, без номеров. Всё, что я видел. И больше никаких убийств, никаких изнасилований и никаких аварий я не видел.

– Девушка осталась лежать на дороге? – Задал мне лейтенант вопрос на засыпку. Впрочем, этого вопроса мне и следовало ожидать, но я к нему не готов был. Хотя, мог бы конечно и рассказать всё сразу как те затормозили у телефонной будки; и про исчезнувшую под "ситроеном" сбитую девушку и про 10-20 чёрных рук… Но какая-то паранойя на меня налетела: что-то меня во всём этом настораживало. И какое-то внутреннее чувство мне твердило: "не болтай слишком много! Пусть лучше пытают. Но не болтай".

– Слушайте, ребята, вы не будете возражать, если я выйду отлить? По-моему, у меня энурез. – И, действительно, ни с того – ни с сего у меня вдруг зверски начал раскалываться мочевой пузырь, как будто я только что проснулся. И, возможно, ничего удивительного в этом нет, ведь последний раз я сливал "херши" только утром; мочевые пузыри тоже имеют особенность иногда засыпать и просыпаться в самые неожиданные моменты.

– Расскажи всё до конца, – тут же отреагировал самый твердолобый из всех шести человек, – и отольёшь.

– Я не могу рассказывать! – кряхтел я. Я даже не ожидал от своего мочевого пузыря такого: он словно взбесился и как помешанный требовал своего, грозя с секунды на секунду выпустить всё наружу. Такого со мной ещё никогда не было; даже когда мы с какой-то "герлой" часика три рассекали пол-Амурского залива на катамаране и меня приспичило – не успели мы покататься и десяти минут (это было в марте).

– Да хрен с ним, – махнул кто-то рукой, – пусть ссыт. Если вздумает дернуться куда – пуля в жопе. Всё равно для нас в нём нет необходимости. Выходи, – обратился он ко мне, доставая из кобуры "ПМ", – сопровождать тебя будет гражданин "макаров".

Что это значит, – размышлял я, наскоро выскакивая из патрола и расстёгивая на ходу ширинку, – "для нас в нём нет необходимости"?

Хоть по ногам у меня уже и текло и я мог бы думать о чём-нибудь другом (например, о том, чтоб постараться заставить удачу улыбнуться, и вытащить всё из ширинки вовремя), но меня сильно напугала эта фраза, брошенная владельцем "гражданина макарова". – Если они запросто могут разрядить в меня хоть целую обойму, значит, как "бесценный свидетель № 1", я им не нужен?… А что означает всё это дознание?… Чтоб уличить меня в том, что я действительно важный свидетель, и… А кто они вообще такие? То, что они не из милиции, гарантия на всё 97%. А почему тогда… – Но прервал мои размышления приближающийся откуда-то издалека свет фар. Струя, орошающая придорожную траву долго ещё не собиралась во мне успокаиваться, с каждой секундой всё сильнее и сильнее напоминая собой какой-то бездонный источник.

– Эй ссыкун, – позвали меня из "патрола", – давай в машину.

– Чёрт, не могу остановиться! – бормотал я, чтоб им было слышно.

– Залазь в машину! – повысил голос один из милиционеров, открывая дверцу и выходя из "патрола", – а то я тебе мозги сейчас вышибу, тогда-то уж точно остановишься.

Видимо, они собирались сорваться с места, пока фары очередных "свидетелей" основательно не приблизились. Наверное, им каждого встречного не хотелось привлекать к ответственности за свидетельство.

– Да пускай мочится, – сказал ему "лейтенант", хотя мог бы и не говорить, и так всё понятно, – поздно уже.

И действительно было поздно; только поздно не в том смысле, что стрелки лейтенантовского "ориента" указывали на пол-одиннадцатого вечера, а в том, что фары – сами неожиданно для себя – приблизились на опасно-близкое расстояние ("опасно-близкое" для обоих сторон).

Насколько я мог судить, сразу как нужное количество жидкости из меня вылилось и я уже смог застегнуть молнию на ширинке и заправить рубашку в брюки, фары принадлежали микрогрузовичку, и если воспользоваться дедукцией, то водитель этого м/г никакой опасности для ребят из "патрола" представлять не может, тем более что кузов загружен какими-то мешками с мукой или цементом (не "наркоту" же им в открытую перевозить).

Тот, что собирался вышибить мне мозги, остановил грузовичок и подошёл к кабине водителя. Водитель же оказался не один, а с какой-то красавицей.

– Будьте добры ваши документы, – произнёс водителю милиционер, после того как представился как положено.

– Гаи, что ли? – ласково усмехнулась женщина, надув и лопнув пузырь жвачки. Она была немного навеселе, впрочем как и сам водитель, и из кабины орало "лавэ" Мистера Кредо.

– Да брось ты, кореш, – улыбнулся весёлый водитель, – какие документы? У нас сегодня праздник…

– Выйдете из машины, – очень мягко, но не очень приятно потребовал тот.

Дорога была хоть и "пьяная" (как называют её автолюбители), но даже ночью на ней иногда возникают проезжающие автомобили; за одну минуту, например, на этой заброшенной дороге запросто может "прорычать" сдесяток не соединённых между собой никакими узами автомобилей. Вот и сейчас, приближался третий, а никто наверняка даже и не слышал, как откуда-то издалека доносится рёв мотора (причём, кто-то куда-то торопится, судя по рёву).

– Нахрена тебе это надо, земеля? – реагировал водитель микрогрузовика на через чур серьёзное поведение этого милиционера. Я уже ширинку застегнул, рубаху заправил и прислушался, показалось ли мне или на самом деле кто-то приближался, потому что находились мы в такой позиции, что по обе стороны дороги любой приближающийся автотранстпорт можно заметить ещё за километр, если… если только тот не выключит фары… А поскольку мотор заревал всё ощутимее, то этот приближающийся автомобиль ехал явно без фар.

– Вылазь из машины, – произнёс милиционер не в повышенном тоне, а каким-то жутким, ледяным голосом, что трудно было не повиноваться, – третий раз повторять не буду.

А я понял: "Вылазь из машины и залазь в "патрол", а мы пока с твоей мочалкой покатаемся минут 89…, а тебя двумя-тремя минутами позже закопаем в лесу неподалёку. И делов-то". Но не тут-то было. Из темноты что-то выехало и резко тормознуло возле "патрола". Фары грузовика машинально осветили это "что-то". Сразу как это авто подъехало, мне показалось, что это не что-нибудь, а… милицейский "уазик". Только мне показалось через чур загадочным это явление: милицейский "уаз", не включающий фары и гонящий с максимальной скоростью среди ночи.

И тут я увидел, как лейтенант молниеносно суёт руку в свою куртку, извлекая оттуда "ремингтон" с глушителем, и ещё молниеноснее прицеливает его в меня… Но я и сам не ожидал от себя такой реакции: рядом оказалось широкое дерево и ноги меня сами понесли к нему (в трёх-четырёх шагах от меня стояло это дерево), как будто во мне сработал чистый инстинкт самосохранения, который действует абсолютно машинально и иногда способен на чудеса. Я только почувствовал, как у "уаза" включились фары и приказной голос из мегафона потребовал всем оставаться на своих местах. Но ремингтон "пукнул" раньше (у этого "реми" оказался очень хороший глушитель) и за полсекунды до того, как прикреплённый к крыши "уаза" мегафон издал какой-либо звук, я услышал пулю… Она едва не задела моё ухо, просвистев и разнеся в щепки верхушку полутораметрового "пенька", что стоял неподалёку.

– Убейте его! – умоляюще заорал "лейтенант" своим "напарникам", трое или четверо из которых уже выскакивали из патрола и пытались всё закончить до того, как "уазовцы" успеют принять меры. Но дерево, за которое я успел забежать, было довольно прочным и помогало мне укрываться от приближающейся стрельбы.

Последовало ещё несколько выстрелов: несколько пуль задели моё дерево, но – странно, конечно – ни одна из них не задела меня. Последовала масса выстрелов, "патроловцы" уже орали ребятам из "уаза": "нахрен вы нам сдались! Дайте нам ублюдка этого замочить!" Увидеть я мало что мог, и дабы не быть голословным, не буду описывать события, опираясь на собственные предположения. Скажу только, что закончилось всё быстро: двух человек ("партолловцев") уложили, – о чём я мог судить тремя минутами позже, – остальные послушно сдали оружие, – в то время как подъехало ещё два автомобиля, гружёных хорошим нарядом милиции: "митсубиси-паджеро" и "ленд-краузер", – и разместились в прибывших автомобилях.

Я же, когда всё уже улеглось, вышел из-за дерева и уселся в "уаз", как посоветовали мне сидящие в нём милиционеры.

Уаз двинулся с места первым ("паджеро", "партол", "краузер" и м/г "ниссан" остались стоять на месте) и сразу же набрал такую скорость, как будто куда-то опаздывал; как будто водитель "уаза" – грузный сержант с вспотевшей головой – подмывал меня задать им какой-нибудь из наводящих вопросов. И я собирался кое-что спросить, если бы меня не опередили:

– Ну, рассказывай, что там у вас вышло, – попросил меня сидящий рядом со мной капитан.

– Понятия не имею, – ответил я. – Подобрали ни с того ни с сего меня по дороге. Должно быть, спутали с кем-то. А по-вашему как? – обратился я ко всем.

– По-нашему, – тут же оживился капитан, не задумываясь, – ты, либо насолил им чем-то, либо где-то оказался лишним. Не зря ведь они с таким отчаянием пытались от тебя избавиться.

– Ну и что это означает? – спросил я тогда этого "кэпа".

– А означает это, – отвечал тот с удовольствием, – что ты сейчас же выкладываешь нам всё как на духу. Что, где и когда. И, главное, почему.

Вот тебе и раз! Из огня да в полымя. Здорово, ничего не скажешь. Как начинающий актёр чувствует "запах кулис", я тогда, сидя в мчащемся с максимальной скоростью "уазе", чувствовал запах "дознания"; скорее – привкус дознания. Подобный привкус напоминал мне о себе всякий раз, как я выходил из стоматологической поликлиники с вырванным зубом (кариес мои зубы всегда любил).

Всё, больше я им вопросов не задавал. Да и они у меня ничего не спрашивали, словно этот "уаз" заряжал каждого даром телепатии и мы друг у друга читали мысли: "В отделение приедем, – наверняка размышляли они, – там и побеседуем обо всём". Здесь-то – в машине – чего разбираться? Может, я их мысли и не читал, но они-то уж точно понимали, насколько хреново я себя чувствую от всей этой заварушки. Может, понимали даже и то, что я во всей этой цепи звено явно лишнее, но больше-то им некого допрашивать. Кто им ещё расскажет что-нибудь о этих "лже-ментах"?

Через семь-восемь минут, "уазик" въехал в город – дорогу уже начали сопровождать разные ночные киоски, девятиэтажные дома и бензоколонки с автостоянками, попадающие на пути через каждую вторую минуту езды. Потом "уаз" завернул за угол какого-то восемнадцатиэтажного жилого дома и тормознул у подъезда, над которым висела чистенькая свеженькая (такая же новенькая, как та телефонная будка – виновник всей этой безумной передряги, двух убитых "милиционеров" ("патроловцев"), если "уазовцы" их действительно уложили, и всё это не было каким-нибудь цирком: если "уазовцы" и "патроловцы" не были заодно, проходя какие-то сумасбродные "учения") табличка: ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ 13 (благо, что хоть в отношении цифры 13, равно как и в отношении чёрных кошек, разбитых зеркал и многого-многого-многого, я не был суеверен).

Дознания не было. Если такое и случается, то только раз в жизни: проводить дознание должен был… мой бывший одноклассник, с которым мы проучились и просидели за одной партой (хоть в последних классах меня и подмывало всё время поменять этого соседа по парте на свою любимую девушку; но с девушкой этой у меня тогда была полная конфиденциальность) девять лет и съели вместе – как это называют – ни один пуд сопли. Это был один из моих лучших друзей детства. Я только понятия не имел, как его угораздило пойти работать в милицию, после того как мы исчезли из поля зрения друг друга (он – в армию, я – в командировку), и – что самое главное – какими чертями нам довелось встретиться именно здесь… (в отделение милиции 13) Должно быть, судьба.

Кабинет-камера, в котором должно было проходить дознание, был звукоизолирован (не знаю, почему), и мой друг детства закрыл этот кабинет на внутренний замок и принялся проводить "дознание". За небольшое время мы успели и наговориться и насмеяться, так что к делу перешли постепенно, выплеснув друг другу всё наболевшее.

Звали моего друга Олегом Степловым. И, хоть Олег и должен быть профессионально недоверчив, но тому, что я ни к чему происходящему в этом городе не причастен, он не только поверил, но и понял, после того как разъяснил мне обо всём, что в нашем городе последнее время происходит; начиная с тех случаев, свидетелем которых я случайно оказался, и заканчивая деятельностью этих "лже-милиционеров".

– Понимаешь, – разъяснял мне Олег, – свидетелей этих "причудливых" происшествий с каждым днём становится всё больше и больше, и ОНИ этих свидетелей убивают, многие из которых становятся ИМИ…

– Так что, и та одноногая "немая" старуха, – вспомнил я "неожиданную встречу у телефонной будки", – тоже стала ИМИ?

– Не знаю, – откровенничал со мной Олег, – честное слово, не знаю. Ни про старуху, ни про "канолевую" телефонную будку. У нас в городе сейчас столько всего странного происходит, что люди иногда даже с ума сходят. И всё началось буквально на прошлой неделе. И то. что ты видел, – этот пролетающий человек и сбитая и исчезнувшая под машиной девушка, это всего лишь пыль, по сравнению с тем, что происходит.

– Вот и меня хотели пристрелить, – размышлял я вслух. – А потом превратить в зомби. Так это делается? – обращался я к другу Олегу.

– Нет, – отвечал мне тот. – Человек увозится под город, в мир канализации, и там начинает мутировать, до тех пор, пока его никто не узнает… Вернее, до тех пор, пока он сам себя не узнает.

– Серьёзно что ли? – удивлялся я его рассказу.

– Нет, шутя, – отвечал тот и… ухмыльнулся. Что за чёрт? Насколько я знал своего друга, Олега Степлова, улыбался он очень редко, а ухмыляться… У человека, не умеющего выдавить из себя даже самую жалкую улыбку, ухмылка не должна получиться ни в какую, даже если он сильно этого захочет. Но он ухмылялся; ухмылялся широко – во все свои тридцать зубов, и у меня на сердце похолодело…

– Не смотри ты на меня как на инопланетянина, дружок, – проговорил тот, не переставая ухмыляться, – это моя работа, понимаешь ли. Мне, а не хрену собачьему поручено проводить дознания. Я из твоей дурьей башки все опилки вышибу. Другими словами, проделаю то, что в школе с тобой проделать не успели. Потому что бить тебя надо было, как Сидорова-козла. И убить тебя мало было, – говорил он, подходя ко мне всё медленнее и медленнее, в руках сжимая чёрную милицейскую резиновую дубинку. В то время, как я был ещё юношей, среди многих сверстников и друзей ходило мнение, что дубинки такие покрыты резиной для жёсткости удара, и что синяки после применения такой дубинки на теле не остаются, как бы сильно ею не били. Но может это и…

И на этом лист закончился. Как это обычно называют: "на самом интересном месте!", как будто только-только начали описывать облик гениталий… И огромный типографский лист, испещрённый самым микроскопическим почерком, оказался не настолько огромным, чтоб в него вместилось то, чему вместиться в него не удалось…

Читал Юрий не отрываясь – он не мог бы остановиться, даже если б очень захотел, потому что… ему показалось, что на этом огромном листе была осуществлена его мечта: давно уже Юрий Владивостоцкий смирился с тем, что у него ни в какую не получалось написать что-нибудь о родном городе; о российской милиции; что-то вроде остросюжетного – немного мистического – триллера, где реализм превосходит собой всю фантазию, и – самое главное – чтоб рассказ этот обязательно выглядел в форме дневниковых заметок какого-нибудь рядового владивостокца (что-то вроде, "Ну и произошло со мной!, щас расскажу…"). Хоть и немного неграмотно написанный, но какое-никакое мастерство изложения в этом отрывочке есть. Но всё это не интересовало Юрия, потому что он отправился переворачивать на чердаке этот весь хлам, надеясь найти остальную часть произведения; ему страшно нетерпелось узнать, что же в этом рассказе произошло дальше. Но, спустя 10-15 минут тщетных поисков (вещей на чердаке было не так много), он решил смириться с тем, что продолжения он не найдёт уже никогда.

Пробыл Юрий у себя на чердаке около полуторачаса, и даже не заметил, как дождь перестал барабанить по крыше и заметно потеплело: через чердачные щели и отверстия начали пробиваться солнечные лучи душного июльского дня, который нормальные люди обычно стараются провести на пляже.

Юрий глянул на свои позолоченные ориент, стрелки которого указывали на полпервого, и решил, что и ему этим днём было бы неплохо войти в образ "нормального человека" и слётать на своём кабриолете куда-нибудь на Шамору или на Суходол, если в голову так и продолжает ничего не лезть, а "продолжения" его чудесной находки в реальности не существует; не переделывать же ему прочитанное на свой лад… Только не это!! плагиат ненавидел Юрий больше, чем – например – гомосексуалистов или педофилов; он считал, воровать чьё-то творчество, ниже собственного достоинства: "Это скучно, – мог бы он заметить на сей счёт. – Зачем "унижаться", когда можно написать в тысячу раз лучше и эффективнее?", потому он ненавидел даже повторяться, внося с каждым разом в своё поле деятельности всё новые и более оригинальные вещи чем прежде.

Но теперь ему не было дела – не до своего таланта, не до "поля деятельности" – ни до чего, после того как он снял с себя дедов комбинезон и бросив его на покрытую вековой пылью голую кровать, распахнул дверь и окунулся в жаркий летний полдень, пожелав этому пыльному, старому, скучному и всегда мрачному чердаку, только лишь не переставать оставаться самим собой. Юрия же ждала одна из двенадцати очаровашек, представленных ему местной службой знакомств.

Да, довелось ему однажды, от безысходности знакомств на улицах и через объявления, выложить на стол офиса "брачного агентства" сотню рублей и получить телефоны "двенадцати месяцев" (как он – сам не понимая, почему – именовал это "совпадение", отказавшись от тринадцатого телефона, поскольку четырнадцатого в ближайшее время не предвиделось), успев обзвонить все до единого, назначить быстрые встречи и придти в восторг оттого, что со всеми до единой девушками у него "всё совпало" и ни одна из них не предпочла ему продолжение поисков своего "прекрасного принца". Так что теперь ему (Юрию) предстояло бросить жребий и пригласить "выпавшую счастливицу" составить ему компанию для поездки туда, куда она (счастливица) пожелает, завести свою "хонду" и отправиться в путь.

Так он и поступил, после того как Алла (выпавшая – через жеребьёвку – счастливица) вознамерилась прокатиться с ним на какой-нибудь дикий пляж, где никого нет и запросто можно позволить себе некоторую долю нудизма.

Но никакого нудизма они себе не позволили, когда хонда Юрия въехала на пустынный дикий пляж, Юрий вместе со своей девятнадцатилетней девушкой уже удобно расположился на не тронутых птичьим помётом живописных камнях Уссурийского залива… и тут и появилась на горизонте пляжного берега какая-то тёмная фигурка – издалека ничего нельзя было разглядеть. Но по ходу приближения этой фигурки уже можно было не только определить её (мужской) пол, но и то, что это старик; что выглядел он измученным долгой ходьбой и плёлся очень медленно. Юрия это не столько раздражало, сколько рождало в его голове… новый сюжет… Интересно было бы, – подумалось тут же Юрию, – если б этот старый пердунок, подойдя к нам вплотную, достал бы из-за спины прятавшийся там топор и (теперь это оказался бы уже далеко не измученный старостью дед, как лунатик бредущий по пустынным пляжам; теперь это оказался бы очень энергичный и злобный шизофреник) начал бы гоняться за нами по всему пляжу, разнеся по пути в пух и прах мою хонду и желаю осуществить бесновавшуюся у него в голове – ещё с самого детства – мечту: насладиться бездыханным свежим телом молодой очаровательной девушки. – Идиотская, конечно, мысль навестила Юрия, но… Какого чёрта старику (!) бродить по пустынному пляжу (!)? – кого ему там отыскивать; уж не одиноких ли девушек, решивших провести время наедине с самими собой, почитать под палящим солнцем и кремом от загара какой-нибудь сентиментальный романчик?… Причём, одет этот старик был как нельзя не кстати такому беспощадному солнцепёку: в валенках, чёрных ватных штанах, телогрейке и шапке-ушанке (неиначе, он полчаса назад трудился на лесоповале в середине января), он явно собирался шагать куда-нибудь в Антарктиду. И когда он подошёл ближе, проходя мимо "хонды" и двух этих удивлённых молодых людей, можно было бы уже разглядеть не только его измученное духотой лицо и мокрую (словно полностью состоявшую из пота), текущую и уже наверняка плавящуюся кожу, но и полное безразличие к этим единственным на всём пляже людям: он прошёл мимо, не взглянув в их сторону даже и краем глаза, словно действительно был лунатиком и в данный момент, ошибшись планетами, прогуливался не как обычно по луне, а по – например – Венере (или Солнцу). Но Алла так и не удержалась от этого дурацкого банального вопроса для подобных ситуаций (тепло ли тебе, девица? – тепло ли тебе, красная?):

– Дедушка, Вам не холодно? – спросила она мягко и ласково, на что дедушка остановился (всё-таки, он не был лунатиком?…) и наконец-таки глянул на этих двух молодых людей…

– А? – переспросил он, как и положено старику. Взгляд его в это время упал на Юрия, как будто он задал ему вопрос. Хотя старик прекрасно понимал, что никаких вопросов этот Юрий ему не задавал.

– Я спрашиваю, Вам не холодно? – повторила Алла свой вопрос, тут же почувствовав неловкость ("чё я прикопалась к этому деду?"), отчего и улыбнулась своей "коронной" – кладущей наповал любого "нормального" представителя сильного пола – улыбкой.

– О! – вдруг воскликнул радостно старик не сводящий с Юрия взгляда. – Наконец-то!

– Что, на конец то? – полюбопытствовал Юрий. Ситуация обязывала: не полюбопытствовать было нельзя.

– Ничего особенного, – ответил старик, тут же остепенившись и обратив внимание на свой возбуждённый вид, – молодой человек. Просто необходимо кое-что вам передать.

Тут же у Юрия (но не у Аллы; та смотрела на старика, как на гуманоида) сложилось впечатление, что проходил старичок по пляжам несколько десятков километров, только для того, чтоб "кое-что" передать этому молодому человеку (прежде, чтоб найти этого молодого человека). И опять Юрию нельзя было промолчать; и опять он нашёлся, что произнести старику на это:

– А может быть Вы ошиблись, дедушка? – поинтересовался он с некоторой долей иронии в голосе. – Может быть, Вам вовсе не мне надо "кое-что" передать? Может быть, я тут непричём…

– Кроме Вас и Вашей юной леди, – твердил старик своё, – на пляже никого больше нет. Если б неподалёку стояла ещё одна "Хонда", и подле неё на камнях загорала бы ещё одна парочка, Вы могли бы мне заметить, что я ошибся. Но…

– Ладно, – мягко прервал Юрий это многословие, – выкладывайте, что там у Вас. – Видимо, вошёл Юра в образ какого-нибудь предпринимателя, которому даже в выходной день на пляже "дела" не дают покоя. (чёрный потный сотовый)

– Вам, молодой человек, необходимо вернуться домой, – решил старик прямо перейти к делу, – пока Вы ничего не потеряли.

– Что? – тут же протянул Юра, как и положено не понявшему ни грамма из услышанного.

– Когда солнце зайдёт за горизонт, – гнул старик своё, – будет уже поздно. Вернитесь домой и поднимитесь туда, откуда Вы так скоропостижно решили ускользнуть…

– Что Вы городите, дедуля? – реагировал он как и положено.

– Я посредствующее лицо, – говорил старик, не давая перебить себя. – Моё дело – передать, Ваше дело – действовать. И Вам же будет лучше, если Вы позаботитесь о том, чтоб не потерять бумагу.

– Какую бумагу? – уже усмехнулся Юрий. И правда, что городил этот старый, выживший из ума человек?…

– Которую Вы оставили без внимания, – отвечал старик, – только потому, что она оказалась не вся; не полностью.

– Бумага оказалась не вся – не полностью? – уточнил Юрий, улыбаясь.

– Вы должны понимать, о чём я говорю, – заметил старик. – О лжемилиционерах, о восемнадцати чёрных "асфальтированных" руках. О одноногой и немой, о пролетающих мимо… Не понимаете?

– Не понимаю, – ответил Юрий, несмотря на своё сердце, которое заметно ёкнуло… Но он не обратил ни на что внимания.

– Но вспомните о…

– Послушайте, старичок, – перебил его Юрий "очень сдержанным" деланным голосом, – я не желаю ни о чём вспоминать. Поймите Вы, что я не лечащий Ваш врач, если Вы это имеете в виду. И лучше Вам пойти поискать ещё одну "Хонду" и загорающую возле неё парочку, или сходить на Луну пешком, или просто улететь куда-нибудь на упряжке слонов, наглотавшись колёс. Только не мозолить тут нам глаза. В противном случае мне придётся Вам посодействовать. Я надеюсь, Вы меня понимаете, старичок?

Так старик оставил их в покое, взобравшись на лесистый пригорок и двинувшись в сторону шоссе А-188. И через полминуты, как старик исчез с пляжа, Алла и Юрий пошли купаться, оставив купальники в машине, как и намеревались до появления этого полоумного старика.

Всё, больше Юрий о старике не вспоминал, пока солнце не зашло за горизонт и не наступил вечер.

Старик в это время уже нашёл тропинку и быстро шёл к шоссе, что-то бормоча себе под нос всё время:

– Что-то страшное скоро начнётся, – бормотал он удручённо, пока до шоссе оставалось идти ещё чуть-чуть меньше километра. – Не зря ведь мне этой ночью приснился его пьяный дед. Лучше б я спать не ложился! Вылечил называется бессонницу голоданием и долгими прогулками!

Надо полагать, к шоссе он так стремился не для того, чтоб добраться до города, поймав какую-нибудь машину, а для того, чтоб под эту машину броситься…

Юрий прекрасно провёл этот день с Аллой. Они всё время пробыли на пляже, и может только потому что день был будничный, на пляже никого не появилось, пока… пока солнце не зашло за горизонт…

Бесспорно, день Юрию понравился, хоть его всё время и подмывало вернуться домой и написать что-нибудь о этом сумасшедшем старике (в голове у него неожиданно разросся новый СЮЖЕТ, что никакого "стопа" – никакой "недоделки" в этом рассказе даже и намереваться не должно было); он уже хотел достать из бардачка машины блокнот, который он везде возил с собой для "всяких пожарных случаев" (если возникнет какая-нибудь сногсшибательная идея, заставящая его бросить всё на свете и схватить в руки карандаш), и начать делать какие-нибудь наброски, только бы не "закапывать" ничего, но… всячески старался сдерживать себя, только потому что не всем он мог открыться в том, что он писатель.

Но вот солнце приготовилось к закату, вода нагрелась, и секунду спустя после того как солнце за горизонтом исчезло, Юрий и Алла решили окунуться по последнему разу и одевать уже купальники и всё остальное, чтоб не опоздать к открытию дискотеке на Шаморе. Тут-то и появился тёмно-синий "уазик" с мигалками на крыше. Он неспеша полз по прибрежному песку, пока Юра и Алла целовались в засос и не видели, что вокруг происходит. Это был тот самый "уаз", что дождливым утром – несколько часов назад – проезжал мимо дома Юрия, и приняв его за самоуверенного деда в жёлтом комбинезоне, проехал мимо, прибавив скорость. Но на этот раз он, скорее всего, мимо проезжать не собирался, потому как остановился возле "Хонды" и замер…

– Юра, – вдруг прошептала Алла, изменив голос, – что это? – Взгляд её был устремлён в сторону берега, где стояла его "Хонда".

Он повернулся не для того, что посмотреть, "что это?", а, скорее, из-за настороженного тона своей подруги; настолько неожиданным оказался этот тон, что как полоснул его раскалённой бритвой: он так повернулся, словно у него начался нервный тик.

Стоявший возле его "Хонды" милицейский "уаз" выглядел очень неприятно; не потому, что заставил Юрия вспомнить о прочитанном им утром начале того захватывающего рассказа, которое он нашёл на чердаке, а, наверное, потому, что – по мнению Юрия – всякий в подобных ситуациях начинает чувствовать, как сердце постепенно приближается к пяткам, даже если этот "всякий" ни в чём не виноват и переполнен миролюбием и верой в Бога.

В это время задняя дверца "уаза" открылась и из машины вышел милиционер, следом ещё два.

– Ну давайте, детки, выходите из воды, – проговорил им один из них, явно не годившийся им в отцы, – разговорчик к вам небольшой есть.

– Ну вы хоть купальники-то киньте, – крикнул в ответ Юрий, – не будем же мы в таком виде…

– Выйди и возьми, – сказал ему милиционер. – Нас ты своими "достоинствами" не удивишь.

– А в чём дело? – поинтересовалась у них Алла (стоя в воде по шею, но прикрывая руками что надо) сильным голосом, пока её друг побрёл к берегу. – Что случилось-то?

– Что случилось, то случилось, – ответил ей другой милиционер, своим тоном показывая, что, мол, не надо нам задавать такие вопросы, красоточка, ты не в кино, и если будет надо, то в отделение тебя мы в любом виде увезём.

Юрий же через полминуты выбрался из воды, спокойно – без суеты – подошёл к своей "Хонде", и тут его сшибли с ног: кто-то ударил его так по ногам, что он аж кувыркнулся, приземлившись на песок затылком.

– Да дай ты ему одеться, – услышал упавший Юрий насмешливый голос милиционера, в то время как его Алла что-то голосила из воды.

– Вставай! – приказал ему ударивший. – Чё разлёгся, неженка хренова?

– Васёк, завязывай, – попросил его товарищ. И объяснил кое-что поднимающемуся на ноги обнажённому Юрию: – Он думал, что у тебя в машине оружие.

– Где купальники? – спрашивал Юрия третий милиционер, не подходя к "Хонде" и глядя Юрию в лицо.

– На сиденье лежат, – ответил тот, поднявшись на ноги.

Ударивший его по ногам подошёл к машине, взял с сиденья плавки и лифчик Аллы и кинул ей. – Одевайся и к машине, – заметил он ей в то время, как купальник улетел немного дальше чем она стояла, так, что ей пришлось немного проплыть за своими вещами, пока милиционер кинул её парню плавки прямо в лицо.

– Залазь, – сказал он одевшемуся Юрию, открыв торцевую дверь "уаза", ведущую в узкую кабинку, в которой обычно "клиентов" доставляют в отделения. И Юрий молча залез. Он, конечно, мог бы задать пару вопросов, но он на пляже был один, если не считать завязывающей сзади лифчик Аллы, и они могли бы применить силу и расценить это потом, как "сопротивление". Он, как художник, имел способность расценивать разные вещи и жизненные ситуации.

Дверца за ним захлопнулась и всё – летний вечер погрузился во мрак, и Юра уже не слышал, что там происходило между Аллой и милиционерами. С детства он отличался приличной трусостью и слабохарактерностью, так что ему очень часто приходилось "надевать маску". Но сейчас, в кабинке уаза, он бы наверняка услышал, если б за её пределами начало происходить нечто странное; крики-то Аллы он наверняка услышал бы. Но, судя по доносившимся с пляжа звукам, ничего особенного не происходило: слышался спокойный голос Аллы (она отвечала им на какие-то вопросы), потом задняя дверца "уаза" захлопнулась, и автомобиль тронулся с места, в то время как двигатель его "хонды" заработал… Благо, что эти ублюдки хоть дали ему одеться, а не повезли в одних плавках.

Около получаса УАЗ гнал на повышенных скоростях, пока не остановился у двери отделения милиции и через несколько секунд дверь, отделяющая Юрия от свободы, открылась и выпустила его на свежий воздух.

– Пошли, – легонько толкнул его в спину сопровождающий милиционер, заводя в дверь отделения.

"Слава богу, что это не восемнадцатиэтажный дом, – подумалось в это время Юрию, едва он вспомнил некоторые детали из прочитанного утром "начала" произведения, и проходя мимо задней дверцы "уаза", он увидел сидевшую там между двумя здоровяками Аллу, – и над входом не висит чистенькая-свеженькая табличка (такая же новенькая, как та телефонная будка – мусорное окно…), извещающая, что это ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ 13…"

– Ну, рассказывай, – обратился к нему один из сопровождающих, после того как его (Юрия) ввели в помещение отделения и механическая дверь захлопнулась за ещё двумя вошедшими милиционерами, Аллы среди которых не было. – Чувствуй себя как на духу.

– И что же мне рассказывать? – поинтересовался Юрий.

– Девчонку где снял? – ответили ему.

– Это она сказала, что я "снял" её? – опять спросил Юрий.

– Много вопросов задаёшь, – сказали ему, дожидаясь ответа на свой.

– Вы выражения-то выбирайте, – отвечал он. – "Снял"! Она моя невеста…

– Ну, это ты в другом месте будешь на уши вешать, – перебили его. – А здесь ты нам чистосердечно признаешься во всех своих проступках.

– В каких ещё проступках? – никак не мог уразуметь он.

– Изнасилование, – медленно, почти по слогам, проговорил ему допрашивающий.

– Что?! – У него от удивления аж чуть челюсть не отвисла.

– Сексуальное насилие над несовершеннолетними, – повторили ему как плохо слышащему.

– Несовершеннолетними?! – теперь он был уже изумлён. – Во-первых, ей 19 лет…

– Это она тебе сказала, – перебили его. – А по документам ей послезавтра 18 исполняется.

У Юрия не было слов.

– Сейчас она напишет заявление, – говорили ему, – мы составим протокольчик, и твоё "чистосердечное" уже припоздает. Так что садись-ка и напиши всё, пока не поздно – пока тебе совсем хреново не стало.

– Я не знаю, чего вы хотите, – говорил Юрий, не зная, чего другого говорить, – но изнасилования никакого не было.

– А если тебя побить немного? – поинтересовались у него милиционеры. – А может пару пыток провести, и твой язычок всё-таки развяжется?

Но тут, через пластиковую стену, Юрий увидел как в открывшуюся дверь вошла Алла в сопровождении милиционера, направляющаяся в сторону входа в помещение, где Юрия допрашивали.

– Что они у тебя спрашивали? – вошла она как хозяйка, меряя окружающих их милиционеров злобными взглядами. – Эти идиоты решили, что ты изнасиловал меня и заставляли меня написать заявление!

– На "диких" пляжах очень часто происходят…

– Разобраться сначала надо! – прокричала она этому встрявшему милиционеру, – а потом уже совать свой нос туда, куда собака не лезет х…

– Разобрались, – сказал ей дежурный. – Но ещё один вопросик остался. Вы, женщина, насколько я понимаю, отношения к этому не имеете.

– Да, – сказала она Юре, – про какого-то парня хотят тебя спросить. Расскажи им всё и они от тебя отвяжутся. А я тебе завтра позвоню. – И она удалилась из отделения, попрощавшись с ним (с Юрием).

– Про какого ещё парня? – нахмурил брови Юра, когда автоматическая дверь за Аллой захлопнулась.

– Недавно поступили сведения, что у тебя на чердаке…

– Давай лучше перейдём на "Вы", – перебил его Юрий, заметно побагровев от потери терпения этих фамильярностей, – мне так удобнее разговаривать.

– Ну хорошо, – согласился с ним допрашивающий. – Итак, нам поступила информация о том, что на чердаке Вашего дома прячется разыскиваемый преступник. И для Вас же лучше рассказать нам всё, что Вам об этом известно.

– Как это, прячется? – не понял Юра, решив, что его опять разыгрывают. – Это что, новый "прикол"?

– Не так чтобы, – ответил ему тот. – Но Вам об этом должно быть некоторое известно.

– Это почему же?

– Потому что сегодня этот разыскиваемый утерял у Вас на чердаке одну вещь и Вы должны были обязательно её обнаружить.

– Дорогие мои, – проговорил Юрий с усмешкой в голосе, – я на своём чердаке последний раз был 16 лет назад. Какие вопросы?

– Да, но сегодня утром был зафиксирован факт того, как Ваш дед, Василий Иванович, взбирался на чердак Вашего дома по лестнице. Это-то Вы не будете отрицать?

– Мой дед? – переспросил он, ошарашено оглядывая всех до единого милиционеров. – Мой дед шестнадцать лет назад… – вырвалось из его уст не то, что он собирался сказать, но его тут же перебили:

– Ничего подобного! Три года уже Ваш дед как отмечен в сводках милиции. За ним и убийства и грабежи и чего только нет, – говорил этот милиционер, пока другой вставлял кассету в видеоприёмник и на экране небольшого телевизорика Юрий мог разглядеть себя, обливаемого ливнем, в яркооранжевом комбинезоне, взбирающегося по деревянной лестнице на чердак и закрывающего следом за собой дверь; на этом месте запись и прервалась. – Сейчас очень много людей "умирает", – продолжал тот. – Их хоронят как положено, свидетельства о смерти получают. И всё! После этого за такими людьми тянется очень длинная цепочка преступлений. Но милицию не обманешь. Так что лучше рассказывайте всё как есть.

– Но это какая-то чудовищная ахинея, – бормотал Юрий, как сам с собой разговаривал. – Мой дед действительно…

– Да оставьте Вы в покое Вашего деда! – повысил тот голос. – До него мы ещё успеем добраться. Сейчас нас больше интересует тот писака, что живёт у Вас на чердаке. Недавно живёт. Позавчера "поселился".

– Писака? – переспросил тут же Юрий.

– Ну да, – отвечал тот. – Он проходил как-то лечение в психиатрической больнице, и врачи поставили ему диагноз под названием писака. Представляете себе? Но мы-то понимаем, что в комбинезоне этим утром были Вы, а не Ваш дед. Потому что дед Ваш Вас не узнает, если встретит. И может убить.

– Что Вы такое говорите?!

– Значит так, – сказал ему тот, – единственная Ваша теперешняя задача, это сказать нам, находили ли вы сегодня на чердаке большой лист, исписанный мелким-мелким почерком.

Вот тебе и раз! Юрий уже собрался этому милиционеру такого наговорить, но… вовремя одумался. И ответил:

– Да, по-моему, я этот листок там – на чердаке – и оставил.

– Едем немедленно, – отдал тот приказ сгрудившимся вокруг милиционерам. – Заодно и гражданина этого домой подкинем.

На улице тем временем уже здорово стемнело.

Юра залез в "уаз" уже не туда, где в этом "уазе" находился последний раз, а на мягкое креслице, вместе со всеми четырьмя милиционерами (какого чёрта они всей толпой собрались ехать за долбанным листом бумаги? – хотел бы он себя спросить, но в то же время понимал, что хороший "наряд" нужен везде; в любом деле. Не понимал он только единственного: какого чёрта тот наврал ему про деда?).

– А почему дед мой может меня убить? – неожиданно спросил Юра того милиционера, с которым он с последним говорил, – если учитывать, что его "похоронили", пытаясь "надуть милицию".

– Потому что он маньяк-убийца, – ответил тот каким-то хладнокровным-страшным голосом. – Три года назад на Морском кладбище была обнаружена разрытая его могила. Ни тела – ни гроба, даже памятника и того не было. После чего и потянулись друг за другом достоверные факты. Непонятно только, как этот Василий Иванович пролежал под землёй 13 лет!… – И он глубоко задумался, как будто три последние года его зациклило только на этом и он до сих пор не мог прийти в себя, и долго ещё не сможет.

– Но разве вам не кажется, что это просто ПОЛНАЯ ЧУШЬ? – устало произнёс Юра; не спросил, а произнёс.

– Нет, не кажется, – ответил за него другой. – Как ни странно, но мы все любому можем признаться в том, что мы крещёные. И я умоляю тебя, парень, не надо так скептически ко всему относиться. Последнее время у нас в городе происходит очень много странного. Причём иногда происходят такие вещи, что у героев твоих "страшных рассказов" повяли бы уши. Так-то. Но, даже если ты сильно нас попросишь, рассказывать ничего из происходящего мы тебе всё равно не будем.

– Решу, что вы свихнулись? – поинтересовался Юра.

– Возможно, – ответил тот. – А возможно, что решишь, что – например – ты свихнулся… Если по-настоящему не свихнёшься.

Всё, больше они не разговаривали, а так и ехали молча, пока не приехали.

Потом они вчетвером начали переворачивать весь чердак, поскольку того огромного, исписанного мелким почерком листа на чердаке нигде не оказалось, хоть Юра и точно помнил, как свои пять пальцев, что оставлял лист на чердаке и никуда его не девал.

– Так может всё-таки тот парень его и забрал? – пятый или десятый раз задал им Юрий один и тот же вопрос, пока они тщетно надрывались, перерывая всё вверх дном.

– Ну мы же его посадили уже! – десятый или двадцатый раз повторяли они ему ответ на вопрос.

Так милиционеры и уехали ни с чем, оставив Юрия Владивостоцкого наедине с самим собой.

И Юрий аж подпрыгнул от переполнявшего его счастья: наконец-то!… Наконец-то он смог сесть за свой рабочий стол и начать барабанить по клавишам "Макинтоша", даже и не обращая внимания, на какие клавиши нажимает и что за текст вырисовывается на мониторе. Давным-давно клавиатура его компьютера отлетала у него от зубов и он мог, как Моцарт, "играть на пианино с завязанными глазами". Пальцы его сами работали как заведённые, и, если внимания на них не обращать, то необходимо было обращать внимание только на то, какие мысли появляются у него в голове, чтоб не дай Бог на дисплей не проскользнуло ничего лишнего. Но в этот раз он смотрел на рядок книг Стивена Кинга, выстроившихся как талисман над столом с компьютером, только потому что знал что писать и мог смотреть куда угодно, только не на вырисовывающийся текст…

Но… он сам не ожидал, что так неожиданно прервётся: взгляд его случайно упал на монитор… и ВЕРНИМНЕМОЁВЕРНИМНЕМОЁВЕРНИМНЕМОЁ уже наполняло весь экран трёх минут работы Юрия за клавиатурой.

"Верни мне моё"… Что это значит?… Совпадение, или… Ведь нельзя же ТАК ошибиться: допустить такую ОПЕЧАТКУ.

Однако, Юрий в следующий раз уже был повнимательнее и поглядывал на монитор, а не куда попало.

Вообще, до этого Юра собирался написать о сумасшедшем старике, посланным его (Юры) покойным дедом за героем этого рассказа, и о свихнувшихся милиционерах, которых давно уже пора бы уволить по инвалидности и отправить в профилакторий, на улицу Шепеткова. Но написал он совсем о другом… Сам не понимая, почему, но рассказ изменился ("секрет в рассказе, а не в рассказчике" давно стало для него девизом это знаменитое изречение его кумира и учителя, Стивена Кинга), как будто Юрий во время написания нашёл более интересную тему, чем "свихнувшийся город".

Всю ночь и всё утро барабанил он по клавишам, так, что те аж нагреваться начали, но не на секунду не оторвался, пока не дописал до конца рассказ "Цирковой медведь" (рабочее название).

Написал он о Владивостокском цирке; как полгорода собралось туда на супершоу: "На манеже десятиметровый медведь-гигант! Говорящий человеческим голосом медведь! Не пропустите это ЗРЕЛИЩЕ!!!" И зрелище стоило того, когда выкатили повозку со смирным гигантом. Подумать только – гигант добрее дельфина, обрадовавшийся такому неимоверному наплыву народа и заревевший "Привеееет, Владивостооок!!" Так и прошло бы шоу, если б "что-то" не изменилось внутри медведя и он не перестал бы рассказывать Самые Смешные анекдоты. Но… свой последний анекдот ОН закончил словами "… и пошли вы все на х…й!"…Медведь взбесился и бросился на публику, десятерых или двадцатерых успев уже затолкать в свою полуметровую пасть. Он хватал народ горстями. Началась сильная паника: кучи до смерти перепуганных людей кинулись ко всем выходам. По медведю открыли огонь, но тот был словно каким-то киборгом (биороботом) – на него ничего не действовало. Но что было самое страшное, это что двери цирка не открывались: нельзя было ни войти не выйти. Юрий хотел закончить рассказ тем, что всё-таки с трудом, но двери поддались напору толпы и большая часть участников шоу всё же спаслась, но двери так и не поддались, – рассказ писался сам, вне зависимости от воли автора, – и медведь сожрал всех до единого. Потом на секунду остановился, громко рыгнул и разнёс одним ударом стену цирка, чтоб вырваться на улицу, как будто этого медведя одолел приступ клаустрофобии. На этом рассказ и закончился.

И Юрий тут же включил принтер и отпечатал шесть листов, даже и не став проверять ошибки и проводить работку текста. После чего он, сложив всё в целлофановый мешок, прыгнул в "Хонду", пригнанную прошлым вечером милиционерами раньше чем он вернулся домой на Уазе с "группой захвата". Он мчался в редакцию, ему нетерпелось похвастаться своей молниеносной-рекордной работой – широкоформатной новеллой, написанной за одну ночь (!).

– Вот здорово! – воскликнул редактор, после того как Юра ему всё рассказал о своей последней работе. – Давай, почитаю! – И он бросив все до единого свои дела, уселся в передвижной стул и начал читать. Юрий тем временем двинулся в сторону бильярдной комнаты, чтоб хоть как-то убить эту часть приятного времени.

– Юран! – остановил его на полпути этот тридцатилетний редактор, – погоди-ка на секунду.

Юрий остановился перед порогом в бильярдную и вернулся назад. – Ошибок наделал?

– Каких ошибок?! – слегка повысил тот голос, подёрнутый лёгким удивлением. – Ты чё мне приволок? – сунул он автору в руки его шесть листов.

– Нормальный рассказ, – пожал тот плечами, ничего не понимая, и читая название… "ДОРОГОЙ КОРЕШ!" и ниже:

"позволь изложить тебе некоторые детали. Понять тебе это будет также несложно, как понять собственную задницу и собственное дерьмо. Да и вообще, ты вроде не дурак и должен уметь "въезжать". Въезжать, например, что больно, когда бьют; больно, когда тебя разрывают по кусочкам. Понимаешь, о чём я?… Я о… "вернимнемоёвернимнемоёверни… и т. д." Вот об этом я. Постарайся найти то, что ты потерял, пока тебе не стало донельзя хреново; пока я не "пошёл на рывок" (не совершил побег из своего "пионер-лагеря") и не вернулся на ЧЕРДАК. Будь так добр. И я не стану ТАК ЗОЛ.

Верни мне моё!

До встречи.

Я". И это всё, что можно было разобрать. Дальше шли сплошные абракадабры из букв, слов, предложений, знаков препинания и… то ли китайских, то ли корейских иероглифов.

– Что за дерьмо! – размышлял Юрий вслух, перетасовывая всё время свои шесть исписанных этой ночью листов. – Я же рассказ писал! Я текст проверял, я не отводил глаз от дисплея!… Что за хренотень?!

– Просто вчера ты переутомился сильно из-за этих ментов. И лучше тебе сейчас выспаться хорошенько в течении десяти часов – как минимум, – посоветовал редактор Мишаня уныло убирающемуся восвояси приятелю Юре, хоть тот его и не слышал. – Ёлки, всю ночь не спал!…

То, что он переутомился, он понял уже в машине, пока возвращался домой и у него начали слипаться глаза. Он чуть не врезался в камаз, одиноко плетущийся по полупустынной дороге, когда выезжал из-за угла и едва не задремал. С трудом ему удалось избежать столкновения, в самый последний момент свернув руль в сторону и заехав на полянку, уступив лыжню этой неповоротливой громадине. Благо, что обочины дороги были выщерблены и по тротуару именно в том месте никто не прогуливался.

Вернувшись домой, он поставил машину в гараж, закрыл на замок ворота своей высокой металлической ограды и не раздеваясь упал на диван.

Ему ничего не снилось: ни роющиеся у него на чердаке милиционеры, не обращающие внимания на свои чердаки, которые явно не мешало бы "подремонтировать"; ни сумасшедший старик, вытаскивающий из-за спины свой окровавленный топор (в этот момент Юрий не разобрал бы, старик ли это, одетый по-зимнему, или его дед); ни ВЕРНИМНЕМОЁВЕРНИМНЕМОЁВЕРНИМНЕ…

…Пробудил Юру звонок в ворота; вместе со звонком в дверь, заборный звонок располагался у него в прихожей, и полчаса трезвонить не пришлось, чтоб выкинуть из головы Юрия весь сон, поднять его на ноги и направить к воротам, открывающего по пути дверные замки.

Интересно, кто бы это мог быть? Алла в гости не ходит; она, обычно, звонит, и кому надо, сами приезжают к ней в гости. Друзей у Юры не так много, чтоб каждый третий захаживал к нему на угощения как Виннипух с Пятачком. Так кто же это тогда, если родители имеют свои ключи от ворот и от Юриного дома?…

Юра уже хотел было спросить, "кого там приволокло?!", на тот случай, если за воротами опять будут стоять цыгане, чеченцы или ещё какие-нибудь попрошайки, но не стал ничего спрашивать – надо ли?, открыв замок и распахнув дверцу ворот…

– Вот тебе и "на"! – воскликнул Юра от увиденного за открывшейся дверью. – Лёха! Сто лет тебя… Где ты пропадал?!

Это был Алексей Динамо (прозвище), друг Юриного детства. Армия унесла Алексея настолько скоропалительно, что Юра даже и заметить ничего не успел; после того как со старых мест переселился с родителями в этот дом, друзья детства стали навещать его всё реже и реже. Пропал Лёха, ну и пропал так пропал. А тут он появился с такой неожиданностью, что у Юры даже не было слов.

– В армейке, – ответил ему тот, пожимая руку и входя в лоно двора. – А ты всё так и живёшь? Со стариками?

– С какими стариками! Один живу. Ну чё, за пузырём сгонять?

– Я за рулём, – объяснил Алексей, кивнув на приникший к самому забору белый "БМВ".

– Ни хрена себе! – откровенно отреагировал Юра, глянув на машину. – Круто живёшь!

– Да ну ты брось! – усмехнулся тот. – За одиннадцать-двести купил. Разве это машина?

Они прошли в дом, поболтали о том о сём, провели безалкогольную встречу и уже неспеша перешли к разговору о женщинах, когда Алексей спросил Юру, нашёл ли тот себе подругу жизни, и Юра, ответив скромным кивком, тут же отпарировал, спросив:

– Ну а у тебя как делишки в этом плане?

– Жениться собираюсь, – ответил тот. – Неплохую деваху себе нашёл.

– О! А как вы познакомились?

– На дискотеке, – пожал тот плечами, как ни в чём не бывало.

– Да ну ты брось! – хохотнул Юра. – Ты ж на дискотеки не ходишь.

– Да шучу я, – согласился он с ним. – Через службу знакомств познакомились. – И уточнил. – Через "Джулию".

– Чё, правда, что ли?

– Да, – не врал тот. Хоть он и был изрядным любителем посочинять да приукрасить действительность, но армия в нём многое изменила, и теперь он мог различать, где говорить правду, а где не врать. – Первая оказалась блин-комом, а на второй я собираюсь жениться. Такая вот история.

– Да чем же тебе первая-то насолила? – огорчился Юрий за судьбину Владивостокских девушек. – У меня их хоть и двенадцать всего, да и то глаза и мозги разбегаются: каждый раз жребий приходится выкидывать, прости меня Господи. Но – что поделаешь – СИТУАЦИЯ. А у тебя-то что так?

– Да девка ничего так себе была, – охарактеризовал он внешность, духовность и разум своей первой (блинкома) девушки. – И не было между нами тоже ничего. Но… какая-то у неё зацикленность прогрессировала: по ходу разговора я понял, что она мечтает выйти замуж за писателя.

– За писателя?! – У Юры аж глаза вспыхнули, но вида он старался не подавать: не обязательно Лёхе Динамо знать о том, что его друг преуспевающий писатель (печатающийся, правда, под псевдонимом).

– Ну! – хохотнул Алексей, решив, что Юру насмешило это. – Но к какой едрёной матери из нас с тобой писатели? Верно?

– Точно, – согласился с другом Юра. – Пусть идёт, Толстого себе ищет. – Рассмеялся он за компанию с Алексеем.

Алексей с самого детства ненавидел книжки; смеялся над их толщиной, если кому-то попадались слишком толстые; называл их "библиями", и прогуливал "литературу" (литру). Этот комплекс, надо полагать, сохранился в нём и по сей день. И отношение ко всем до единого писателям, поэтам и вообще художникам, как к "бородатым, четырёхглазым чмырям", меняться у него, если и собиралось, то только в отрицательную сторону.

– Может мне когда-нибудь и придётся расплатиться за это перед "чистилищем" или хрен его знает, чем, – говорил Алексей, – но читанов я не могу переваривать.

– А что же она хоть читала? – так просто – как бы к слову – полюбопытствовал Юра. – Небось женские, любовные книжки?

– Кого там! – усмехнулся он. – Ужасы! Стивена Кинга. И читала и писала. Какую-то там "кладбищенскую эпопею заканчивала". Вампиры, оборотни… Давай, лучше, о другом говорить, – надоела ему эта тема.

– Да погоди секунду, – попросил его Юра. – А кто она хоть была-то?

– Да оно тебе надо? Ты ж в школе на двойки учился и читать не…

– Ну скажи! – настаивал тот.

– Что сказать-то?! Мало тебе своих двенадцати? Не рвись, юноша!, эта девочка не для тебя; она не для кого. Она сильно умная…

– Не скажешь?

– Ну ладно, – снизошёл тот, пожав плечами. – Джулии стольник заплатишь, она тебя представит этой подружке. Телефон назовёт 457-605. Скажет, что зовут Аллой. Блондинка. Высокая. Девятнадцать… Ты чё, Юрок?

У Юрия же в глазах потемнело ещё после того, как он услышал телефон… И то, что девушке этой 19 и зовут её Аллой (и, что к нудизму она неравнодушна… но это уже не для эфира), он мог уже и не слушать.

– Да нет, ничего, – ответил он сразу, как в глазах его прояснилось. – Ты прав, давай лучше о другом поговорим… о другой.

– Во! – обрадовался тот. – Давай! А то я щас засну здесь.

И они поговорили и о другом и о всём на свете, не затрагивая одну лишь тему творчества и Аллы… которая ему в течение всего дня так и не позвонила. Но позвонил ей он сам, сразу после того как его друг вспомнил о "делах", наговорившись с – с годами изрядно поскучневшим – Юрком вдоволь, и поспешил к "бимеру", через пару секунд сорвавшись с места и оставляя на грунтовой дороге следом за своим авто шлейф пыли и гравия, корча из себя эдакого делового человечка, везде и всюду не успевая за собственной тенью.

Юра же вошёл в дом, взял свою "моторолу" и набрал номер Аллы. Гудело минут шесть, после чего трубку кто-то снял и раздалось вялое, сонное "алё" из мужского голоса. Отец Аллы.

– Аллы нет? – спросил Юрий, надеющийся на обратное.

– Нет, – безразлично отозвался тот. – И вчера не было и поза-позавчера. Так что домой к ней лучше не звонить. Где эта дрянь шляется, хрен её разберёт. У неё… Юрий выключил свой сотовый. Он, конечно, хотел попросить этого человека выбирать выражения, но вспомнил о том, что в руках у него не трубка телефона-автомата, с которой можно разговаривать хоть целый день, а потом спьяну разбить её о стену, вывернуть телефонный аппарат, упасть рядом и проспать двое суток.

Давненько уже в Юриной голове сформировалась мечта, жениться на редакторше или писательнице. И он просто-таки лелеял эту мечту; с каждым месяцем всё сильнее и сильнее разрасталось в нём желание найти пару себе-сапогу. Но разве мог он догадываться, что так легко и просто повстречает он "собственное зеркальное отражение" (если пол не принимать во внимание). Но почему она и словом не обмолвилась о своём хобби, ответив только на его вопрос о её увлечениях, что любит делать людям приятное. Стало быть, она любит преподносить людям сюрпризы?… Ну что ж, неплохой она им двоим с Динамой сюрприз преподнесла. Оставалось только, либо дождаться её звонка, либо случайно повстречать её где-нибудь на улице, потому что по себе Юра знал, что если кого-то или что-то специально начнёшь где-нибудь отыскивать (невесть где), то 2-3 процента тебе остаётся для положительных результатов поиска.

Но пока он решил попробовать написать рассказ про своего бешенного медведя… Другими словами, убить время. И сразу, как на дисплее напечаталось "МЕДВЕДЬ" (так он решил на этот раз назвать свой рассказ), "моторола" запикала.

– Алла? – тут же подскочил он с места, сам не зная, почему.

– Дерьмо на лопате! – ответил ему грубый мужской голос. – Надень гандон на свою Аллу.

Чёрт возьми, кто это ещё?! – Если продравший две минуты назад глаза с бодуна Аллин отчим решил согнать на нём свой психоз, то это просто невозможно: Алла не даст ему ничей номер телефона – не друга не врага (если и даст, то его долго уговаривать придётся). Так кто же это всё-таки?…

И Юрий не упустил возможность поинтересоваться:

– Это кто? – спросил он чисто из любопытства.

– Тупым быть проще, чем догадаться, – ответил ему грубый голос.

– Это ты о себе? – полюбопытствовал Юрий.

– Нет, это я о твоей чувихе, Алле, – донёсся ему ответ. – Хотелось бы тебе с ней встретиться ещё раз?… Ещё бы! – Говорил голос, усмехаясь, в то время как у Юрия не всё укладывалось в голове и от этого не хватало запаса речи. – Значит так, слухай сюды, если хочешь повидаться с ней, выйди на улицу, набери на телефонном автомате шесть шестёрок и мы с тобой обсудим детали. А сейчас я вешаю трубку. Добряк?

– Э! – заорал ему Юрий, – не вешай трубку! Я у телефона. Давай…

– По сотовому тебе нельзя долго разговаривать, – объяснял ему голос, – очень скоро тебе может потребоваться куча бабок, а уличные автоматы работают нахаляву. Всё, отключайся немедленно! – И раздались гудки.

"Шесть шестёрок, – задумался Юрий, – номер телефона. Надо же! – Ему казалось, что эта цифра в воздухе витала – до неё оставалось только додуматься и позвонить, задав пару каких-нибудь глупых вопросов, осведомившись что это за номер и что он собой может представлять. А уж потом смело вкладывать его в какой-нибудь роман или повесть. Замечательный телефон дьявола города Владивостока; дьявола, который живёт под землёй – чуть-чуть ниже канализационного уровня (уровня, в котором, по мнению Юрия обитают не только крокодилообразные крысы-мутанты, комары-чудовища и тьма-тьмущая всевозможных демонов с привидениями, но и… колодцы миров и измерений; их так много, что лаборатории, расположенные там же, сходят с ума от разрастающегося их количества и творят чёрт знает что) и заведует не только всем сверхъестественным, а много чем ещё… Но в данный момент в голову Юрию все эти ребяческие мысли о "телефоне дьявола" не лезли. Сейчас он задумался о том парне, который по мнению местного ОВД прятался у него на чердаке, потому что Юрий подумал, что если б этот парень ему и позвонил, то кроме "…вернимнемоё… и т. д. " он от него ничего бы больше не услышал. Но этот человек с низким мужским голосом, явно был не тот парень; в этом Юрий пытался уверять себя с каждым шагом, приближаясь к одному из уличных автоматов, у которого стояла очередь из двух человек и какая-то толстая болтунья никак не могла наговориться. Но Юра не торопился никуда; ему вообще можно было бы никуда не звонить, приняв всё, что пару минут назад услышал по своему сотовому, за чистый блеф. Но что-то заставляло его выстаивать эту очередь и готовиться к долгому – как заметил ему тот – разговору, плюнув на всех, кто будет поёрзывая тщетно дожидаться его (как эту неугомонную толстушку-болтушку, которая возможно и сама не понимала, о чём она тараторит с такой скоростью).

Она тараторила бы пока телефон не сломался, если бы парень, что нервно выкуривал уже наверно десятую сигарету, пока она общалась через трубки с ещё большей болтушкой, постоянно её перебивая на каждом полуслове; этот парень стоял над её душой и канючил, что ему всего лишь насчёт зарплаты надо узнать, и как она его не игнорировала, но он достал-таки её, что та, недоговорив со своей подругой, швырнула трубку о стену, едва не разбив её (трубку) и матернувшись на этого парня, вошла в подъезд ближайшего дома. Парень узнал насчёт зарплаты, погрустнев, услыша не то на что надеялся; второй, видимо попал на "занято" и прослушав 8-10 нудных коротких гудков, повесил задумчиво трубку на место и счёл свой телефонный разговор оконченным. Тут-то и пришло время набирать Юрию 66-66-66. Так он и сделал. И, прежде чем заговорил всё тот же низкий неприятный (неприятный от того, что по коже во время его звучания невольно пробегают мурашки) голос, не донеслось ни единого гудка, сопровождающегося на противоположном конце провода позваниванием телефона, предлагающего снять трубку и начать разговор со слова алло.

– Если ты думаешь, что тебя "прикалывают", то считай, что ты начинаешь тупеть, – говорил голос, обращаясь к Юрию. – Представь себе, что Аллы своей ты никогда не найдёшь.

– Ну и что ты с ней сделал? – полюбопытствовал Юрий в том тоне, который соглашался с этим голосом в том, что он (Юрий) начинает тупеть.

– Догадайся, – ответил тот. – Включи в работу воображение. Неужели у тебя нет воображения? – Спросил голос с театральным состраданием.

– Значит так, – заговорил тот из трубки, выдержав двух-трёх секундную паузу, – твоя реальная позиция на сегодняшний день: околотить свой дом досками и убраться из него к едрёной матери. Подойдут мои люди и помогут тебе заполнить нужные бумаги. И тогда мы заложницу отпускаем и ты, как помеха, роли никакой для нас уже не играешь. Как тебе такая растасовка?

– Ты хочешь выгнать меня из дому? – уточнил Юрий то, что уточнять не было необходимости, но сказать ему на это было больше нечего.

– Не выгнать, дурак!, а предостеречь от серьёзной опасности. Тебе только кажется, что тебе в скором будущем ничего не угрожает. Но я тебе ещё раз повторяю: ты включи в работу своё богатое воображение – свою безграничную фантазию.

– Знаешь что, – говорил ему Юрий, – вообще-то мне сейчас не о чем с тобой разговаривать, кроме единственного… – и, быстро решившись, спросил: – Ты у меня на чердаке никогда не был?

– Может быть и никогда, – ответил тот, – а может быть и именно я утерял там большенький листок с началом своего – не самого удачного – романа. А ты, случайно, листок этот не читал? Только честно, потому что врать мне бесполезно.

– Значит ты и есть тот "писака"? Мне менты мно-ого о тебе рассказывали. И всё это…

– Всё это не для тебя, – перебил его тот.

– Вот как? – усмехнулся Юрий. – Чтобы правда не выколола мне глаза? Ну а что же тогда для меня, если не это?

– Ну, например, продолжение того, что ты не дочитал. И много-много чего ещё. Всё это исключительно для тебя. То, о чём ты мечтал, но на что у тебя не хватало фантазии, мастерства, времени и… Господа Бога, который поставляет многим творцам материал для работы.

– И всё это вместе с – разумеется – Аллой, которая в данный момент находится в полной неопределённости – наверняка ей понадобилось уехать куда-то, – ты меняешь на мой дом, сделал Юрий вывод. – Я не спорю, может меня впереди и подстерегают какие-то не приятности, но… тебе не кажется, что с твоей стороны неплохо было доплатить?, ну, хотя бы, какой-то залог для некоторой уверенности.

– Денег, что ли? – незаметно усмехнулся тот.

– Денег, родной, денег. Сейчас все только о деньгах и говорят.

– Не думай о деньгах, – произнёс ему голос. – Сейчас для тебя деньги, это ГЛУПОСТЬ. Подумай лучше о чём-нибудь гораздо большем.

– Ну и что же ты для меня собираешься сделать?

– Сделать я могу дохрена чего, – ответил тот. – Вся проблема в том, что ты со мной ещё не встречался и даже не догадываешься, ЧТО я могу собой представлять.

– И не дай Бог мне догадаться или встретиться с тобой! Да? – усмехнулся Юра.

– Ну, не так чтобы и "не дай бог", – произнёс тот скромноватым голосом. – Страшного такого для тебя во мне пока нет. А встретиться, мы обязательно с тобой встретимся. Но только после того, как начнётся плохо либо хорошо. Я надеюсь, ты понимаешь, о чём я.

– Я много чего понимаю, – говорил Юрий, в то время как неподалёку от него уже остановилась какая-то парочка и неподалёку от парочки – невысокий кучерявый старичок с клюкой, очень сильно напоминающий собой Белянчикова из любимого Юриного телесериала "Клубничка", который давным-давно закончился. – Я также не исключаю и то, что это всего лишь…

– Да-да, – дополнил тот за него, – "блеф". Понимать, это твоё право. Твоё право также искать разницу между хорошим и плохим, в зависимости от того, что тебе придётся выбрать. Но помни, время не стоит на месте. И, даже если ты и примешь какое-нибудь решение к сегодняшнему вечеру, то всё равно можешь опоздать. Понимаешь? Так что позванивай по тому же номеру в течение нескольких минут. Не буду тебя задерживать, а то люди – трое людей – тоже хотят позвонить.

– Ты что, где-то рядом? – спросил Юрий. – Откуда ты знаешь, сколько здесь кого?

– Нет, Юраша, – усмехнулся в ответ голос, – я далеко. От твоего телефона я ЧЕРТОВСКИ далеко! Просто я могу многое чувствовать. Спроси, например, у того старичка с клюкой, который час, и он обязательно пошлёт тебя на три буквы, могу спорить.

– А ты с ним сговорился! – "угадал" Юрий.

– Нет. Просто… – попытался он объяснить причину, подобрав нужные слова. – Просто во мне всё есть. Понимаешь? Всё, что ни возьми, всё есть. Так-то. А теперь я разъединяюсь. И вот что: сделай хорошее дело, попроси молодых людей, что стоят за тобой следом, уступить место старичку; они, в отличие от него, никуда не торопятся и говорить по телефону собираются долго и о какой-то ерунде. А ты мне ещё позванивай, если что надумаешь, – и раздались гудки.

Юрий, повесив трубку, посмотрел на старичка и молодых людей; и, действительно, в отличие от молодёжи, старичок как будто дожидался не телефона-автомата, а стоял в очереди в общественный туалет, справить малую нужду. И сразу, как молодёжь двинулась к телефону, готовая оттолкнуть Юрия, если он начнёт загораживать им дорогу, Юра обратился к ним: Молодые люди, вы не возражаете, если старичок вперёд вас позвонит? Он буквально полсекунды у вас отнимет.

– Да бога ради, – пожали те плечами, слегка удивившись (им было чему удивляться), и пропустили вперёд себя старичка, который тут же выдохнул с облегчением и бросился набирать номер, не потому, чтоб занять у "воспитанных молодых людей" как можно меньше времени, а потому что действительно сильно спешил.

Отойдя от телефонного автомата подальше, Юра не погрузился в размышления, а оглянулся в сторону телефона, у которого парень с девушкой о чём-то постоянно перешёптывались, мельком поглядывая в Юрину сторону, изредка похихикивая; Юра надеялся, что сейчас на противоположном конце провода 66-66-66 тот парень с низким голосом заливисто хохочет, потому что кучерявый старичок будет говорить по телефону до тех пор, пока уступившая ему место молодёжь не выхватит у него клюку и не начнёт ей его бить, пока тот будет прижиматься к трубке как утопающий – к спасательному кругу и орать-орать-орать. Но… старичок уже вешал трубку на место (когда Юра оглянулся) и поспешно куда-то удалился – он спешил чудовищнее Белого Кролика из "Алисы в Стране Чудес".

И сразу, как Юрий убедился, что всё в порядке, он позволил себе пуститься в размышления.

Впрочем, в размышления он мог бы и не пускаться, а спокойно вернуться домой, написать своего "МЕДВЕДЯ" и позвонить Юлии-Джулии или её агентам, чтоб помогли ему связаться с Аллой. Но пока ему этого делать не хотелось; во-первых, потому что не очень понравились связи между рассказом ("большеньким листком") и милиционерами, если не обращать внимание на совершенно безобидное явление, под названием чёрный старик на одиноком пляже, которому в кошмарном сне приснился умерший 16 лет назад дед Юрия, и если не принимать во внимание кучу остальных ситуаций, вроде рассказа-"письма" (вернимнемоёвернимнемоё) и последовавшей за ним куче дьявольских совпадений, закончить которые можно телефонным номером, состоящим из шести шестёрок и этой чёртовой интуицией (если её можно так назвать) "человека, в котором есть всё (всё, что ни возьми)"; как он говорил, "от телефона, по которому ты сейчас звонишь, я ЧЕРТОВСКИ далеко! Просто я могу многое чувствовать!…" И, хоть Юрий как художник не относился к тому типу людей, на которых чуть сильнее надави и они начнут верить любому слову (понимать, что это любое слово – чистейшая правда), но, оглядываясь на всю эту дьявольщину, у него оставалось всё меньше и меньше возможностей в чём-либо сомневаться; но в то же самое время он старался многое отрицать (старался понять, что некоторые вещи имеют форму и подобие хорошей фекальной массы), и он был бы очень рад, если б за всё то время, что он размышлял, ему удалось бы хоть что-то отвергнуть.

Но когда он подходил к телефону-автомату, – у которого баловались какие-то дети на роликовых коньках, звоня, то на радио New Wave, то в какой-то департамент, – и его изнутри грыз бес противоречий, он всё равно продолжал бороться и "двигаться прямым путём нормального и разумного человека".

И, разогнав детвору от телефона, он набрался духу и уверенно набрал шесть шестёрок…

– Только не отвечай мне сейчас "догадайся", – предупредил Юрий того, кому позвонил. – Если я получу ответы на ряд своих вопросов, то мне будет проще ориентироваться в некоторых сферах, – пояснил он. – Ты не против этого?

– Задавай ряд своих вопросов, – разрешил ему всё тот же голос.

– Первый: что угрожает моему дому? – начал он задавать.

– Труба, – ответил тот вместо "догадайся".

– Какая ещё труба? – не понял Юра.

– Печная, – ответил тот, – дым из которой идёт.

– Ну и причём здесь труба? – задавал он вопросы только потому, что самому догадываться было неохота или некогда.

– Если она не удержится, – отвечал тот, – то чердак уедет.

– Чердак моего дома? – уточнил тот, лишь бы уточнить.

– Не только твоего дома, – отвечал тот своим спокойным-хладнокровным голосом. – Да и вообще тебе пора бы уже прекращать этот вопросник. Постарайся понять: позвонил я тебе чисто из вежливости.

– Не, ну это ерунда какая-то! – пытался Юрий выразить своё удивление к серьёзности того, что "кто-то откуда-то звонит и таким образом пытается выгнать его из дома – выгнать по какой-то там собственной прихоти!". – Я в это не верю! Этого не может быть.

– Да бога ради, – скучно ответил тот. – Не может – так не может. Моё дело – предложить. Хозяин барин.

– Не, ну ты поставь себя на моё место…

– Знаешь, я был бы на 77 небе от счастья, если б ты уговорил меня, чтоб я уступил тебе своё место.

– А что так?

– А то, что "хорошо там, где нас нет".

– Что, тебе очень хреново живётся?

– Наверное, я не буду обсуждать с тобой хреновость всей своей жизни. Я тебе пообещал и золотые горы и твою Аллу и процветание в твоём творчестве и манду под хреном с маслом. Ты – делай выводы.

– Ну ты хотя бы возможность мне дай, убедиться в чём-либо.

– Это само собой! Возможность придёт немного позже. Возможно, сразу, как солнце исчезнет за горизонтом. Придут посредники с оформлением бумаг, либо… приду я сам. Что бы ты предпочёл выбрать? Посоветовал бы я выбрать тебе ребят с бумагами, но, поскольку в советах моих ты не нуждаешься, сам выбирай.

– Хорошо, тогда приходи, – рискнул сделать Юрий выбор. – Буду ждать.

– Я бы не желал тебе ждать, – проговорил голос, прежде чем повесить трубку. – Делай лучше ноги, Юра, пока не поздно. И это не шантаж, а всего лишь дерьмовая ситуация, в которую ты попал со своим чердаком; вернее, я в которую попал с твоим чердаком. – И раздались гудки.

Несколькими секундами позже, Юрий постарался набрать ещё раз эти шесть шестёрок, пока вокруг никого из ожидающих телефона не было, но сразу после первой шестёрки из трубки донеслось монотонное, автоматическое "неправильно набран номер. Неправильно набран номер…", женским голосом.

"Так, – задумался Юрий, – самый верный для меня сейчас выход, это позвонить в милицию… или сходить… А, может сразу "0-9" и о терроризме заявление сделать?…" Но, пока не наступил вечер, никуда звонить он не мог, потому что многие звонки сейчас "засекаются", а ложный вызов обойтись ему может дороже, чем встреча с этим сумасшедшим владельцем номера шести шестёрок. И потом, он включил в работу воображение: он звонит и сообщает, что тот писака, из-за которого он вчера вечером попал в неплохую передрягу, только что звонил ему и всячески угрожал, а ему отвечают, "ты с ума слетел, гражданин писатель, "Писака" находится за решёткой, и вряд ли там, где он находится, есть какой-нибудь телефон". А потом его – Юрия – опять начинают допрашивать, выбивая из него новые сведения. Так что сейчас с милицией лучше не связываться. Но и, сидя дома, ничем не занимаясь, дожидаться вечера, тоже не дело.

"А не позвонить ли мне Галине? – пришла вдруг Юрию в голову неожиданная идея. – Она единственная из всей "двенадцатки" девушка, с которой – если что – не будет никаких проблем: она и на "кнопку" в случае чего нажать успеет и свяжется с кем угодно, даже если ко мне в дом заберётся хоть сам Дьявол; а "связей" у неё хренова туча – больше чем звёзд на небе. Не пригласить ли мне эту девушку сегодня к себе домой до завтрашнего утра (по утрам эта девушка, как и все нормальные люди, спешит на работу)?" Но, опять-таки, не мог он так поступить, вспомнив о Алле; что именно в самый неподходящий момент среди ночи постучится к нему в окно Алла (если обращать внимание на то, что самое невозможное наступает именно в самые неожиданные моменты) и попросит у него приюта. Если звонки через шесть шестёрок принимать за чистое безумие, то Алла может постучать в его дверь в любой момент. А если эта Алла позвонит ему по телефону в присутствии Галины, то Галина наверняка постарается уговорить его первой снять трубку. И тогда не Аллы ни Галины у него может не быть.

"Боже мой, какие Аллы и Галины! – чуть не вскричал он вслух. – Совсем я забыл про незабвенную "четвёртую власть", власть силы прессы! Вот куда нужно было обратиться! Забыл он и про Каплева, главного редактора газеты "Восток", которую он – Юрий – спас однажды от смерти, когда у всей редколлегии и у всей газеты наступил творческий кризис… Тут-то и появился Юра Владиков (как он себя тогда называл), ранее нигде не печатавшийся молодой, талантливый писатель, и предложил им пару кучек рассказов. Так литературная газета города и восстановила себя, печатая Юрины произведения под разными псевдонимами; так Юра и побратался с Каплевым, и при возникновении каких-либо проблем запросто мог позвонить ему, и проблемы моментально переставали существовать. Крутоват был Каплев Олег Гогович. Но почему "был"? Наверняка он и сейчас есть, хоть Юра и не встречался с ним уже давно. Но позвонить он всё-таки попробовал. И сразу, как трубку подняли, Юра попросил пригласить к телефону господина Каплева.

– Каплев слушает, – раздалось через пару длительных секунд. Хриплый, немного гнусавый голос Олега Гоговича нельзя было спутать ни с чьим больше.

– Привет, Олег, – поздоровался с ним Юра, – это тебе Владик звонит.

– О, Юрчик! – обрадовался тот. – Как поживаешь, рассказывай!

– С плохого или с хорошего начинать? – полюбопытствовал у Каплева Юра.

– Что, проблема беспокоит? – прозвучал участливый ответ. – Рассказывай, не стесняйся. Чем смогу – помогу.

– Да псих ко мне сегодня какой-то звонит весь день, – начал Юра без обиняков. – Из дома меня выселить собирается, как он говорит.

– Да? – отвечал Каплев. – Ладно, я ребятам своим позвоню и присылаю к тебе телохранителей. Идёт?

– Да я и не знаю, – пожал Юра плечами. – Человек это какой-то странный. Мне кажется, он может уделать твоих телохранителей…

– Не уделает! – уверял его Каплев. – Сам увидишь. После захода солнца они подъедут. У них сила…

– Что ты сказал? – переспросил его Юра. – После зах… А раньше телохранители подъехать не смогут? Потому что парень этот обещал придти ко мне в гости после захода, но он может придти и раньше.

– Конечно, – соглашался с ним Каплев. – Я тебя понимаю. Но пойми и ты меня: они придут вместе с тем парнем. Понимаешь? И будут помогать ему, а не тебе. Ты тут не причём.

– Не понял, Олег, – произнёс Юра. – Что ты…

– Лучше уезжай, Владик, пока не поздно, – перебил его Каплев. – Пока труба ещё в состоянии удержать чердак на месте.

– Ты не Каплев? – спросил Юрий, хотя собирался задать совсем другой вопрос. – Ты…

– Возможно, и не Каплев, – отвечал голос Каплева, – а, возможно, и немножко больше и значительней чем Каплев. Покинь лучше, Юра, дом, пока солнце не подкатилось к горизонту.

– Я думаю, пока оно подкатится, – говорил Юрий, уже уверенный, что разговаривает не с Каплевым, – я успею кое-куда съездить.

– А ты уверен, что поездка для тебя станет удачной? – полюбопытствовал у него голос Каплева.

– А ты в этом неуверен? – отпарировал Юра.

– Я иду по минимуму, – объяснял голос. – Сначала угощаю тебя различными цветочками. После… я дам тебе попробовать ягоды… Но, я думаю, до этого дело не дойдёт. Я думаю, ты…

Он повесил трубку, не став выслушивать мысли этого голоса – копии голоса Каплева, который Юрий не с каким другим не спутал бы.

Юра прыгнул в "Хонду", придя домой, выгнал её из гаража и двинулся сквозь дворы и переулки, по направлению к главной магистрали. На дороге пробок не было и вообще машин этим днём было значительно меньше чем всегда.

Когда трассу начали сопровождать горы и кучи сопок и холмов, дорога стала извилистой и неровной. Но Юра в любом случае старался не нарушать ни единого правила, и это у него уже входило в привычку; может быть, срабатывал обыкновенный инстинкт самосохранения полезного обществу (как он сам считал) человека. Но, если бы Юрий мог кому-нибудь открыться, то он бы рассказал сперва о Боге; эта, его излюбленная фраза, "было бы Богу угодно…", стала для него как бы девизом, и этой фразой он мог бы объяснить любое счастливое (для него) совпадение, и иногда обходящие его стороной опасности, он мог бы отнести тоже к этой фразе.

Но ехал он не к Господу Богу и "девиз" свой пускать в ход, когда солнце исчезнет за горизонтом, он не собирался: шутки – шутками, а жизнь шутя не проживёшь.

Припаркованную к краю дороги патрульную машину Юрий заметил сразу, как завернул за угол одной крутой лесистой сопочки. Подле машины стоял автоинспектор, имеющий такой вид, словно собрался кого-то останавливать. А кроме Юриной "Хонды" на дороге больше никого не было. И тогда инспектор подал своим жезлом Юре знак остановиться.

Юра исполнил указание, притормозив у самого инспектора.

– Нарушил? – тут же поинтересовался Юра у гаишника.

– Да нет, ну что ты! – улыбнулся тот. – Просьба к тебе большая, приятель: подбрось лейтенанта, вам по пути. На следующей развилке он сойдёт.

Юра заметил в патрульной машине покуривающего "астру" сорокалетнего лейтенанта.

– Ладно, – добродушно пожал Юра плечами, смущённый таким неожиданным обращением, – подброшу, если так надо.

– Конечно надо! – открыл этот патрульный дверцу, вызволяя лейтенанта из своей машины. – Он заплатит даже.

Что это он такой счастливый, этот автоинспектор? – хотелось бы Юре знать. Но некогда было узнавать: лейтенант открыл дверцу Юриного кабриолета, со словами "благодарю вас, молодой человек", присаживаясь рядом с Юрой и трогаясь в путь, сразу как Юра выжал сцепление.

Ехал лейтенант милиции молча. А начал Юра разбираться в сути замысловатости ситуации сразу, как лейтенант перестал молчать:

– Назад повернуть не желаете, молодой человек? – спокойным голосом поинтересовался этот лейтенант, не прошло и десяти минут езды.

– Что вы сказали? – сделал Юра вид, что не расслышал.

– Просто Вам сегодня не нужна помощь, – сказал тот.

– Какая помощь? – спрашивал Юрий. – Вы о чём?

– Это не суть, – отвечал тот. – Просто разверните машину, едьте домой и дожидайтесь захода солнца.

Юра хотел уставиться на него как на шизофреника, но вспомнил, что во время езды нельзя отводить взгляд от дороги.

– Но лучше всего сейчас свернуть не направо, когда начнётся развилка, а налево. И уезжать – уезжать, куда глаза глядят.

– Вы, вообще, со мной разговариваете? – уточнил Юрий, чисто для себя, не наступило ли у этого странного лейтенанта милиции раздвоение личности.

– Вы ведь не сможете найти утерянное, – посмотрел на него лейтенант. – Нашли бы и не было проблем. А теперь, либо "сматывать удочки", либо терпеть. Но что тут ещё терпеть?! Скоро Вам предстоит встреча не из приятных: Вас начнёт ловить ваш дед. Так что лучше удирать прямо сейчас: по развилке – налево.

– А если я не поеду ни на какое "лево"?

– Тогда тебя следующий автоинспектор задержит. А он будет зол, учти.

– В каком смысле, зол? – не понял Юра.

– В том смысле, – отвечал лейтенант, – что заставит тебя ехать домой. Он на развилке стоит и регулирует движение: кому направо, а кому – налево. Так что лучше едь налево, чтоб не попасться в лапы этому ублюдку.

– А что там, на леве? – поинтересовался Юрий, остановив машину.

– Выйду-ка я, – произнёс лейтенант, открывая дверцу и выбираясь из машины. – А платить тебе не буду.

– Это почему не будешь? – тут же полюбопытствовал Юрий с театральной грозностью в голосе.

– Потому что тебе сейчас нужно подумать о чём-нибудь гораздо большем, – сказал лейтенант в том самом тоне, в котором несколько минут назад с ним разговаривал по телефону низкий мужской голос. – А деньги для тебя сейчас, это ГЛУПОСТЬ. Езжай дальше один, и, я тебя умоляю, сверни налево и этот идиот к тебе не прикопается. – С такими словами лейтенант милиции отошёл в сторону и присел на корточки.

Всё это выглядело настолько странным, что Юра уже собрался было разворачиваться и ехать домой, плюнув на всё на свете. Но… он решил принять слова лейтенанта за бред сумасшедшего, и ехать всё же направо, чтоб обеспечить себе сегодняшний вечер.

Но когда он выехал на обзорную сторону шоссе, с которой была видна и развилка, и… пара патрульных машин, оцепивших эту развилку.

Юра без промедления развернул "Хонду" и отправился назад, даже и не заметив как одна из патрульных машин второпях покинула развилку и юркнула вслед за Юриным кабриолетом. Заметил Юра эту машину ДПС только когда она поравнялась с ним.

– Домой собрался? – раздался вдруг насмешливый голос из мегафона на крыше.

– Ага, – этак самодовольно кивнул им в ответ Юра.

– Ну езжай-езжай, – ответил этот искажённый мегафоном голос. – Удачи тебе. Хотя, какая там удача!

Путь назад Юра проделал спокойный, ничем – никем не тревожимый. Его не остановил ни один автоинспектор. Гаишников на дороге было много, но все стояли и словно подмигивали ему, предлагая все "дорожные запретные плоды". Но не нарушать правила дорожного движения вошло в Юрину привычку, и он добрался домой почти как сыр в масле. Даже и не заметив, что солнце вот-вот начнёт готовиться к закату, Юра увалился в шезлонг и решил немного вздремнуть, как будто для него был ещё полдень или до сих пор никак не могло закончиться утро…

Юра и сам не заметил, как его дремота переросла в крепкий и прочный сон, позволив солнцу спуститься к горизонту и исчезнуть за ним. Тогда-то Юре и пришло время просыпаться.

"Что-то мне последнее время сны не снятся, – подумал Юрий, просыпаясь. – А ведь иногда нехреновенькие снились! По некоторым я даже несколько рассказов написал. – Он продрал глаза, даже не обратив внимание на то, что за окном начинало смеркаться, продолжал вспоминать. – Увидел, например, во сне большой красивый город; он как будто там, где я его увидел, всегда и находился: старее мира, старее проституции… (Располагался этот город на месте посёлка, в котором жила его вторая бабушка и где он проводил почти все каникулы). И на следующее утро написал о нём рассказ; о тех милых и добрых людях, что увидел во сне и о всём городе – городе-Боге – городе-любви. Только назвал я этот город очень странно… Но именно этот рассказ и спас единственную литературную газету нашего города ("Восток"), когда весь народ устал от всего – от всех этих ужасов, от чепухи всякой – и ненадолго задумался о Боге, о духовности. – Не о религии, а о вселенной, о любви (под тем, что подразумевает собой понятие этого слова) и о "приближённости к космосу". – Тут-то и появился мой город-Бог; город, олицетворяющий собой этот большой организм, в котором живём не только мы, люди, а живёт в котором ещё и такая важная часть как время…

Откуда-то с улицы донёсся очень отчётливый звук… Юра тут же выглянул в окно, но ничего существенного не увидел. Пустой двор, не спеша окутывающийся в сумерки, и высокая металлическая ограда, скрываться за которой от глаз хозяина этого дома может хоть целый танк. Но до того, что располагалось за оградой, Юре не было никакого дела; он думал о другом: "Интересно, как выглядит из себя этот тип, если он уже пришёл? – задумался Юра, тупо уставившись в окно. – Возможно, он метра под три будет; в руках его будет огромный топор мясника, которым он уже начнёт кромсать в щепки и пыль стены моего дома, поскольку двери я всегда за собой запираю. – Да, деревянные дедовы двери Юра давно поменял на металлические, укрепил стены дома, во все окна поставил металлические решётки, и даже в свой кабинет сдуру поставил металлическую дверь, за неимением деревянной. И теперь всегда, когда он машинально захлопывал её следом за собой, входя в свою рабочую комнату, дверь эта запиралась на автоматический замок. – А под рукой у меня ничего нет. – Внутренне он заставлял себя поверить, что никто к нему не пришёл – никакой "Писака"; но на самом деле считал он совсем по-другому…

В металлическую дверь раздался стук…

Юра так и замер на месте: уж чего-чего, а этого-то он никак ожидать не мог. Единственное, что отделяло Юрия от внешнего мира, это зарешёченное окно и дверь, которая – судя по всему – захлопнулась следом за ним чисто машинально, и теперь всё зависело только от Юрия, открывать ему эту дверь стучащемуся или не открывать, поскольку этот "стучащийся" – каким бы сильным и безумным он ни был – вряд ли сможет вышибить эту стальную дверь.

Но пугало Юрия совсем другое: чёрт с ней, с дверью, но… кто это?… Он вошёл в его дом, пока тот спал, поднялся по лестнице на второй этаж и решил, что имеет полное право зайти в Юрину рабочую комнату и… И что он, этот "стучащийся", намерен предпринимать дальше?… Ведь – хоть Юра и старался как мог уверять себя в обратном – это тот самый, кому он сегодня звонил по шести шестёркам и из-за кого он не смог обеспечить себе "спокойный вечер"; уж не он ли (нечто вроде сорокалетнего лейтенанта милиции) загипнотизировал Юру, что тому вдруг ни с того ни с сего приспичило вздремнуть, завершив свою неудачную поездку? Хоть Юра и пытался уверять себя в том, что за дверью стоит всего лишь Алла (или не Алла, а ещё какую-то подружку принесло к нему без приглашения), или какой-нибудь приятель-шутничок решил разыграть его, но только не тот ("Писака") тип, из-за которого с самого утра СТОЛЬКО ВСЕГО произошло в этом тихом безобидном городе (или ещё только собирается произойти).

Медленно и бесшумно Юра подошёл к двери, сразу как стук повторился… Повторился он в настойчивом и упорном темпе, медленно и уверено: бум-бум-бум-бум. У Юрия почему-то ёкнуло сердце.

– Не стой под дверью, как сирота казанская, – донёсся из-за неё тот самый – низкий и неприятный голос, только теперь этот голос не был искажён телефоном, и в нём чувствовалась изрядная доля издёвки, к тебе же гости пришли. Открывай.

Но Юра, хоть сердце его и находилось уже неподалёку от пяток (он не ожидал, что ситуация сложится именно так), испуга решил не выказывать, хоть и понимал, что тот, кто стоит сейчас за дверью, наверняка видит его больше чем насквозь.

– А почему это я должен открывать? – не выказывал он того, что коленки его сейчас подрагивают.

– Ты предлагаешь мне это проделать? – осведомился приглушённый закрытой на замок дверью голос.

– Я думаю, мы могли бы с тобой поспорить, что при всей твоей успешности, у тебя это получилось бы весьма неплохо. – Юра и сам не понимал, чего он добивается: то ли тянет за хвост кота, то ли вполне уверенно пытается не допустить этого субъекта в свою рабочую комнату (и по свою душу).

– У меня весьма неплохо получится отправиться сейчас на чердак. А что будет дальше… решать твоему дому, его чердаку и – разумеется – тебе. Удовлетворит ли тебя подобная растасовка?

– Слушай, – решил Юра перейти на нормальный диалект, – объясни ты наконец толком, зачем тебе всё это, и что вообще происходит.

– Отдаймнемоёотдаймнемоёотдаймне… Как думаешь, что сие могло бы означать?

– Ты тот огромный исписанный лист ищешь? – ответил Юра.

– Уже нет, – сказал голос. – Понял, что бесполезно это. Но хотелось бы, знаешь ли, вернуть его назад. Однако, с помощью твоего чердака я мог бы написать кое-что новенькое; может быть и восстановить то "начало"… Хотя, я наверняка мог бы восстановить "посеянный" твоим разгильдяйством лист, может даже – улучшить. Если бы ты мне помог.

– Я не пойму, что тебе мешает, – разговаривал Юра с этим неприятным голосом уже как с человеком. – Залазь себе на чердак, да твори, как ты это делал тайком от меня. Зачем я должен уезжать из своего дома?

– Я не могу тебе сейчас это объяснить, – отвечал голос. – Ты можешь мне не поверить.

– Почему я могу тебе не поверить? – полюбопытствовал Юра.

– Потому, – дал голос полный ответ. – Я хочу околотить дом; так его изуродовать, чтоб даже мухи в него не залетали. Только тогда я смогу спокойно сидеть на чердаке и писать – писать. Ты ведь, я надеюсь, уже понял, что чердак этот непростой?

– И ты с помощью этого чердака стал непростым? – сказал Юра.

– Я много каким стал, – ответил голос. – А может и был таким всегда. С моей точки зрения, для тебя это не важно.

– Ну хорошо, – согласился он с тем, что для него это неважно. – А ты уверен, что после того как ты околотишь мой дом досками, в него ни единая душа не войдёт?

– Возможно, что и не войдёт, – опять отвечал тот неопределённо. – Возможно, этот дом будет наводить на людей ужас; возможно, кому-нибудь взбредёт в голову его снести, но у него не получится снести этот дом. Возможно. А я буду как ни в чём не бывало сидеть на чердаке и заниматься написанием всё новых и новых рассказов, повестей и романов. А ты будешь первым, кто прочтёт каждый из них. Это такие вещи, на которые не надо ни редактора ни хрена кошачьего; полностью готовые к печати. И, поскольку творить я буду круглосуточно, то писаться большой и толстый роман будет в течении двух-трёх недель, не больше. Многие вещи я если буду выпускать под псевдонимом Юрий Владский, как тебе это понравится?

– Сначала мне нужно поверить во всё это, – ответил "Юрий Владский".

– Это твоё личное право, – сказал Юрию голос. – Только заметь, что уже половина одиннадцатого. Полночь нагрянет беспощадно. А во всех твоих мистических сказках полночь – не очень приятное время.

– А причём здесь сказки? – не понял Юра.

– Можешь считать, что не причём, – ответил голос. – Но когда эти полтора часа пройдут… – и он недоговорил, словно боялся того ужаса, о котором собрался оповестить Юрия.

– Логичнее всего мне сейчас открыть дверь, – не поинтересовался Юрий, а просто произнёс.

– Ты прав, – раздался из-за двери спокойный тон.

– Только я не знаю, что ты собой представляешь, – откровенничал Юра. – Ты сейчас напоминаешь мне волка, который стоит под дверью и ждёт, когда же семь козлят откроют её ему. Вдруг ты ворвёшься ко мне с топором и утопишь его в моих мозгах. Хрен тебя знает!

– Слушай, дружок, – устало заговорил голос, – если б мне надо было тебя убить, то ты б давно уже валялся на 14-м километре. Просто, пойми ты меня: всё изменилось после того как ты поднялся на чердак. Не стоило тебе этого делать. 16 лет я творил, никому не мешал, а как ты залез, то всё и изменилось: появились менты какие-то, объявили на меня розыск; вещи странные начали происходить… Я бы даже сказал, ужасные – кошмарные вещи. Но, раз ты залез на этот чердак, то делай лучше как тебе советуют; больше я душе твоей ничего пожелать не могу.

– Но ведь вещи эти происходили ещё до того как я залез на чердак, – не соглашался с ним Юрий, – мне менты рассказывали…

– Прими "лепет ментов" за бред сумасшедшего, – посоветовал ему на это голос, – и считай, что "вещи" начали происходить в тот момент, как ты залез на чердак.

– Мне было бы проще принять тебя за бред сумасшедшего, – сказал ему Юра.

– А себя? – отпарировал тот. – Ты уверен, что труба твоего дома способна удержать чердак на месте?… Уверен ли ты, что вообще никогда – в этой жизни – с ума не сойдёшь?

– Значит так, – пришёл Юра к выводу, – самый для меня реальный сейчас выход, это дождаться двенадцати часов ночи. Если судить по твоим рассуждениям, в полночь начинается новая градация. Правильно?

– Ты думаешь, что ты дождёшься до полуночи? – полюбопытствовал тот с лёгкой усмешкой в голосе.

– До вечера же я дождался, постараюсь и до полуночи дотянуть. Во всяком случае, пока ничего не происходит.

– Ты в этом уверен? Я бы на твоём месте не стал так говорить. Вокруг много чего может происходить, ты ведь не видишь всего этого из своей комнатушки. А "ждать – беду накликать", существовал ли у тебя когда-нибудь такой девиз?

– Всё равно, дверь я тебе не открою, – заявил ему Юрий.

– А мне и не надо дверь открывать, – сказал ему голос. – Если вдуматься. Ты вдумайся: может я здесь стою перед твоей дверью как раз для того, чтоб задержать тебя до полуночи. А?

– Я не думаю, – произнёс Юра.

– Напрасно не думаешь. Может быть, сегодняшняя полночь способна сыграть какую-нибудь СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННУЮ роль, и я для того – а наверняка я не один – разработал некий грандиозный план. А? Так что сиди, дожидайся. Уже около часа ждать осталось. Не открывай! Не в коем случае не открывай мне дверь. А я пока отправлюсь на чердак, если ты не возражаешь; за час я успею написать пару рассказиков. А тебе я почитать их не дам, хоть ты лопни.

– А если я тебе открою сейчас эту дверь, – произнёс Юра, – то тогда почитать мне их ты дашь?

– Нет, Юрок, – начал голос удаляться, – всё уже поздно. На меня налетело вдохновение. А ты воспользуйся лучше телефоном. – Слово "телефоном" он прокричал, поскольку его голос уже не было слышно.

И Юру словно осенило: телефон!! Единственный телефон располагался не где-нибудь, а именно в Юриной рабочей комнате, если его "моторола" осталась в другой. И как он о нём не вспомнил, пока стоял и болтал с этим "голосом"?

В мгновение ока он подлетел к телефону… Но трубку поднял очень хладнокровно, уверенный что телефонный кабель (как это показывают по "видику" американские фильмы) перерублен "голосом"… Но едва поднял Юра трубку, как тут же успокоился: с телефоном всё было в порядке и он мог уже смело набирать номер.

Последовало несколько долгих гудков, после того как Юрий набрал номер редактора Каплева (Юрий надеялся не на то, что его на этот раз не разыграют, посоветовав ему уезжать пока не поздно, "пока труба всё ещё в состоянии удерживать на месте чердак и "Писаку", что расселся там как х…й на именинах", а надеялся на то, что "раз на раз не приходится"), после которых раздался женский механический голос автоответчика: "вы набрали телефон: 666666. Оставьте сообщение после гудка". – И раздался гудок.

"Опять эти ублюдочные шестёрки!!! – разозлился про себя Юрий. – Я ведь другой номер набрал!"

– Нет, – раздался из трубки искажённый женский голос, как будто кто-то ещё подключился к этому номеру, – вы, товарищ, набрали номер своего чердака. Говорите с ним.

Юрий нажал на рычажок, попробовал набрать ещё какой-нибудь первый попавшийся номер людей, с которыми знаком, и на этот раз телефон замолк: ни гудков ни признаков жизни, как будто действительно перерубили кабель. И сразу, как Юра положил трубку на место, глядя на свой телефонный аппарат как на маленькое НЛО, телефон затрезвонил…

– Не желаешь ли пообщаться со своим чердаком? – раздался из трубки "низкий-неприятный" голос, сразу как Юрий поднял трубку, с которым он пару минут назад закончил болтать ни о чём.

Тут Юра и бросил трубку на место, отключив свой телефонный аппарат.

Теперь он твёрдо решил дожидаться двенадцати часов ночи, если – разумеется – ему в этом не помешает ничто.

Он спокойно включил телевизор и решил убить время "переключением каналов" (именно, когда он начинал переключать каналы, время пролетало для него быстрее, чем когда он по своему телевизору (орудию убийства) смотрел что-то одно – пусть даже интересное, – оставив ПДУ в покое), игнорируя, то рекламы всякие, то шоу двойников, то "порнографический канал", то какой-то там новенький ужастик, иногда останавливаясь на одном из каналов, если показывалось что-то донельзя интересное. Но, чем дальше каналы с помощью Юриного пульта сменяли друг друга, тем сильнее Юру начинал настораживать какой-то монотонный звук… Юра только не мог понять, что это за звук и откуда он раздаётся: то ли с улицы, то ли откуда-то… изнутри стен, но не из головы хозяина этого дома, в этом-то уж Юра был уверен.

Немного позднее Юрий выключил телевизор и прислушался… Поскольку звук с каждой десятой секундой постоянно усиливался, то теперь уже можно было что-то разобрать: это было какое-то жуткое низкое гудение чего-то электрического, как будто где-то неподалёку (где-то в пределах данного дома) находился электрический стул и его включили несколько минут спустя после того, как Юрию вздумалось убить немного времени при помощи своего – всегда верного в подобных ситуациях – телевизора, и теперь этот стул накалился добела и уже начинал слегка потрескивать (Юре слышались слабые потрескивания, которые наравне с шумом набирали громкость), искря и даже вибрируя (Юра уже чувствовал и лёгкую вибрацию).

И теперь он уже мог определить, откуда доносился гул; не из какой соседней комнаты, а… именно из чердака этого дома.

Гул нарастал, и по Юриной коже всё чаще пробегали мурашки, когда раздавался электрический треск, сопровождаемый уже неслабой вибрацией всего дома.

Юра уже выключил телевизор, и, по всей видимости, приготовился позволить паническому состоянию охватить себя: всё чаще и чаще замирало его сердце во время очередной вибрации, превосходящей своей мощностью каждую слабую-предыдущую. Ему казалось, что скоро рухнет дом; что-то надо было делать, но он не знал, что именно, поэтому стоял на месте и (дожидался полуночи) чего-то ждал, сам не понимая – чего.

Казалось, что он так будет вечность стоять – вечность полуночей, – а дом будет содрогаться всё сильнее и сильнее, гул – увеличиваться, а Юрий Владский так и не примет решения, с каждой секундой всё больше и больше боясь открыть дверь, выйти из дома, позволив ему рухнуть от усилившейся до невозможности тряски. Тут-то в его металлическую дверь и заколотил кто-то кулаками.

– Прекрати это сейчас же! – зарычал из-за двери старый знакомый голос, колотящий в дверь. – Открой немедленно! – Голос этот был до чёртиков перепуган чем-то; ужас в нём звучал настолько естественно, что сыграть его было просто-таки невозможно.

– Ты это мне?! – скорее опешил, чем удивился Юрий. – Ты ж это сам начал! Сам прекр…

– Открой дверь!! – разрывался тот. – Ты хочешь взлететь на воздух, ты, псих?!

– Ладно, открываю, – сам неожиданно для себя снизошёл Юрий, видимо решивший, что ровно в полночь его дом всё ж таки улетит во вселенную.

И всё замерло. Всё молниеносно затихло, как будто ничего и не происходило. Дверь была открыта и перед Юрием стоял этот владелец низкого-зловещего голоса…

Надо сказать, выглядел он как человек; одет был обычно; рост не превышал Юриного… вообще, они были одного роста. Всё, как положено, если… если не обращать внимание на лицо… Что-то было у этого парня с лицом, потому что на голове его болталась детская резиновая маска какого-то мертвеца-страшилища, оставляя свободными отверстия для ноздрей, ушей, глаз, прорезь для рта, отчего голос его и не звучал как из-под цинкового ведра.

– О, блин! – отреагировал Юрий на эту неожиданно наступившую замогильную тишину, настороженно осмотревшись по сторонам; но не на этого человека в маске отреагировал.

– Давно пора было открыть, – укоризненно произнёс Маска. Хотя, если посмотреть на него сейчас, то не очень-то он и перепугался несколько секунд до этого, если вообще пугался.

– По-моему, ты меня разыграл, – наконец-то понял Юра, обратив внимание на его ироничный тон.

– Ты мне пройти позволишь? – мягко оттолкнул он в сторону хозяина дома, заходя в комнату, – раз уж дверь открыл.

– Как тебе это удалось? – спрашивал его Юрий, как ему удалось устроить весь этот усиливающийся гул с постоянными встрясками.

– Плохая примета сработала, – ответил он, осматривая через маскины глаза-дырочки Юрин рабочий кабинет, – мы ведь с тобой через порог разговаривали. А этому дому только дай волю.

– А с лицом у тебя что? – продолжал Юрий задавать свои глупые – детские вопросы.

– Ничего, – просто ответил ему тот.

– А чё ты гандон тогда этот натянул? – спрашивал он о маске.

– Чтоб ты не сошёл с ума, – ответил ему тот. – Если я сниму с себя маску, ты можешь рехнуться. Я в этом уверен.

– Да? – заинтриговался Юра. – И что ж у тебя там ТАКОЕ?

– Ты бы, вместо того чтоб задавать вопросы, подумал бы, как жить дальше собираешься, – предложил ему тот.

– Ну и как же я, по твоему мнению, должен собираться жить?

– Не знаю, – тихо произнёс тот. Казалось, он говорит всё тише и тише, оттого, что что-то изнутри его давит; как будто это "что-то" пытается вырваться из него (как в каком-нибудь примитивном фантастическом фильме ужасов) и делает ему больно оттого, что он всеми силами не выпускает его из себя. – Но лучше тебе сейчас уехать отсюда, пока ВСЁ не началось. Говорить ему было всё труднее и труднее. – Пойми, если ты уедешь из города, то ОНО за тобой не погонится, а возьмёт меня. А если… – подавил он с трудом внутреннюю боль, -…если ты останешься, то не меня ни тебя больше не будет.

– Сдаётся мне, ты опять меня разыгрываешь, как в прошлый раз; здорово тебе удалось изобразить испуг!

– Убегай, пока есть время, – уже кряхтел тот. – За десять минут ты далеко уедешь.

– Да нет уж, – не соглашался с ним Юра, – помирать, так с музыкой.

– Ну что ж, – удручённо проговорил тот, доставая из кармана… револьвер, – тогда я… не стану себя убивать. – Он швырнул пистолет в окно, пробив им стекло (как-то умудрился пистолет не попасть по прутьям решёток).

– Какого хрена ты ещё и окна мне разбиваешь! – заорал вдруг на него Юра, до этого обративший внимание на то, что после многочисленных встрясок в доме ничего не пострадало, как будто тряслась всего лишь Юрина голова. – Ты их потом вставлять будешь?!

– Не нервничай, – с трудом выдавил из себя этот причудливый гость, после того как уселся за юрино рабочее место. – Я тебе тыщу окон вставлю, только заткнись и жди.

– Чего ждать? – понизил Юра голос. – О! – тут же вспомнил он, – а ты что, выгонял меня из дома, чтоб застрелиться? Для этого тебе необходим был только мой дом и одиночество? Или ты опять дурака валяешь?

Но спрашивал он у потолка со стенами; человек в маске разговаривать не мог; он сидел, кряхтел и напрягался, будто кишечник его вот-вот готов был опорожниться. Но больше это походило на приступ. И, по всей видимости, приступ этот у "человека в маске" постепенно начал проходить; и началось это сразу, как Юра задал ему последний вопрос.

– Ну вот и всё, – произнесла маска, "удачно завершив свои роды". – Теперь уже поздно тебе уезжать. Теперь могу ответить на все твои вопросы. Итак, что ты у меня спрашивал? – вспомнил он. – Почему я собирался застрелиться? – И отвечал. – На это подталкивал меня тот, кто сидит у меня внутри; моё "плохое-злое" я. Он, кстати, в полночь появится во мне, познакомишься с этим "превосходным" человеком…

– У тебя раздвоение? – наконец-то дошло до Юры.

– Неправильно сказал, – заметил тот. – Это не раздвоение личности; просто в каждом человеке есть что-то хорошее и что-то плохое, у меня же эти две стороны подразделяются на цвета: светлая-хорошая сторона днём живёт во мне, а вот тёмная, мрачная и отвратительная предпочитает полночь. Конечно, когда она появляется, она, естественно, не соглашается с тем, что она плохая, и будет называть злой ту сторону, что живёт днём. Но, я тебя очень прошу, ты не верь ни единому её слову. Когда солнце заходит за горизонт, то два противоположных оттенка добра и зла сливаются во мне и дожидаясь полуночи, оставляют обе мои стороны в покое. Так длится с часу ночи до рассвета. Так что перед самой полуночью наступает "кризис", сопровождаемый сильными болями. Но не из-за болей я пытаюсь совершить самый страшный грех, убив себя. Просто тёмная моя сторона начинает всячески убеждать меня и настаивать на том, чтоб я отправился на ЧЕРДАК, наложил на себя руки и чтоб никакого Юрия Владивостоцкого в доме не было. Чтоб хоть миллиард тысяч человек находилось рядом, но не в коем случае не Юрия Вла… – Не договорив, он на секунду потерял сознание, шлёпаясь со стула, но тут же вскакивая на ноги.

– Полночь! – удовлетворённо проговорил человек в маске уже каким-то совсем другим голосом. Хотя, больше этот голос чем-то походил на голос самого Юрия.

Он выпрямился, осмотрелся по сторонам, как будто впервые родился, и остановил взгляд на Юрие, что-то собравшись произнести; но… по-видимому, прервала его маска, натянутая на его голове.

– Что за мяч натянул на меня этот идиот?! – тут же начал он стягивать с себя маску.

– О, да это маска! – удивился он, сняв и посмотрев на неё. Похоже, этой "полуночной стороне" "писаки" (как окрестила его местная милиция) очень нравились такие рожи страшилищ.

Но Юра не сошёл с ума, когда увидел это долгожданное лицо "писаки"; просто в это время он подумал совсем о другом. Хотя, "писака" его и так неплохо подготовил разнообразными намёками, и Юра испытал соответствующее удивление (оно было маленьким, но приличным), увидев под хеловэйновской маской зомби-страшилища своего стопроцентного абсолютного двойника, если этот человек не был Юриным братом близнецом (мало ли).

– А ты чего так долго смотришь? – перевёл "двойник" взгляд на Юрия. – У меня на лбу написано неприличное слово из трёх букв и ты так долго не можешь его прочитать?

– Да нет, – ответил ему Юра, – просто у меня складывается такое впечатление, что мы с тобой слегка друг на друга смахиваем.

– А, – понял тот. – Я ж совсем забыл, что ты впервые в жизни видишь меня живьём. Ну и что ты на это скажешь?

– А что ты на это скажешь? – отпарировал Юрий.

– Много чего, – ответил "двойник", – но не во всё ты поверишь. Поверишь, например, что родители твои скрывали от всех и вся второго своего ребёнка, родившегося через пару секунд после тебя? Поверишь? У тебя, соответственно, создастся справедливый вопрос, какого хрена им приспичило этого ребёнка скрывать? Можешь представить себе такую картинку: у ребёнка этого очень быстро прорезались зубки и он искусал множество врачей и санитаров. Но дед твой… после смерти… был очень зол, что его так здорово облапошили, ведь он практически с самого детства мечтал о двойне; сначала о том, чтоб у него был брат-близнец; потом, чтоб два сына близнеца родились у его жены, когда женился. И закончились его мечтания тем, что дети написали ему письмо о рождении одного единственного…

– Какая чушь!!! – не выдержал-таки Юрий слушать всё это. – Тебе фантазии, наверно, не занимать.

– Но в то же время ты и не можешь поспорить с неправдой, – заметил ему "близнец" в то время, как через разбитое окно до Юрия доносились какие-то странные шумы, но Юрий их бессознательно пытался игнорировать.

– Отчего же? – отвечал ему Юрий, подавив в себе желание выглянуть в окно и взглянуть на причину шумов. – Я могу сейчас позвонить своим родителям, неожиданно застать их врасплох и поставить перед фактом. Думаю, они не успеют отвертеться и выложат мне хоть какую-то долю правды.

– Сейчас тебе делать этого не стоит, – заявил ему "писака", неожиданно изменив тон и сделав его каким-то зловещим и неприятным.

– Да? – произнёс Юра скорее насторожено, чем величаво.

– Родители твои сейчас сходят с ума, – объяснил ему тот, – и их лучше сейчас не трогать.

Юрий уставился на этого парня как на зеркало, увидев в собственном отражении совсем другого человека.

– Я понимаю, – говорил тот, – тебя это изумляет. Но… Я даже не знаю, как тебя в этом убедить…

– В чём? – смотрел он на своего двойника как на гуманоида.

– В том, что весь наш город сходит с ума, – отвечал ему тот, пока глаза Юрия выпучивались и выпучивались. – Ты спросишь "а почему это городу нашему вздумалось сойти с ума?" А я отвечу тебе кое-что про чердак… Да и вообще, что ты думаешь о чердаке своего дома?

– Ни хрена я не думаю о черпаке своего дома! – устал уже Юрий от этой беспросветной чуши.

– А что ты думаешь о своей подруге Алле? – неожиданно "огрел его тот током".

И Юрий словно проснулся от долгого сна: надо же, до этого Алла словно вылетела у него из головы.

– А что? – тут же спросил его Юрий.

– Между нами нет понимания, – проговорил ему на это "писака", – и я не могу разговаривать с тобой о важных для тебя вещах.

– Ты не думаешь, что Алла скоро ко мне вернётся? – попытался Юрий угадать его ехидные мысли.

– А ты продолжаешь лелеять мечту, что Алла нами не схвачена? – отпарировал тот. – Я не советую тебе находиться в этом городе до завтра. – В это время, откуда ни возьмись, в руках его образовался длинный финский нож с тридцатисантиметровым лезвием…

– Ты что, опять собрался накладывать на кого-то руки? – обратил Юрий внимание на длинное лезвие ножа.

– Нет, – ответил тот, – хочу продемонстрировать тебе невозможное: то, на какие чудеса способна данная полночь. Хочешь, этим вот ножом я отрежу себе голову, а потом поставлю на место и останусь цел и невредим?

– Ты, лучше, язык себе отрежь и не ставь его потом ни на какие "места", а выбрось в окно, вслед за своим "железом". Да и самому тебе после всего этого не мешало бы выпрыгнуть следом за всем этим, – красноречиво выпалил Юрий, не задумываясь, только лишь в ходе фразы у него в голове промелькнула мысль: "Что?! Что он сказал?…"

– Сказал, что слышал, – произнёс тот, словно разговаривал сам с собой. Он говорил Юриным голосом, чего Юра не замечал. Он так увлёкся беседой, что уже и не обращал внимания на одежду этого замысловатого типа; и если в то время как долгожданная дверь между ними распахнулась и в комнату вошёл человек в маске зомби, они вдвоём одеждами друг от друга хоть немного да отличались, то сейчас одежда "писаки" уже давным-давно была похожа на Юрину одежду, и теперь между этими двумя людьми явно пролегало какое-то невидимое зеркало. "Писакина" одежда словно использовалась компьютерной графикой, необходимой для современного фантастического кино, и изменилась прямо на глазах.

– Ну так как? – поинтересовался тот о Юрином мнении на счёт его предложения "продемонстрировать невозможное".

И пришла Юре очередная возможность посмотреть на этого парня как на лунатика.

– Чем дальше, тем хуже, – произнёс "писака" Юре девиз, с которым самому Юрию нередко желалось пройти по жизни. – Обрати внимание. Началось всё с чердака и со старика на пляже, не так ли? Продолжилось… чем-то не очень приятным, мягко говоря. Продолжается… вообще какой-то галиматьёй… но, допустим, поверить в то, что мы с тобой действительные братья-близнецы, ещё можно. Но что будет дальше, как думаешь? Чем закончится эта ночь и с чего начнётся следующее утро?… И начнётся ли оно вообще?, для тебя, конкретно. И, насколько мы с тобой понимаем, всё это намекает тебе на то, чтоб ты покинул свой дом. А если я сейчас вот этим длинным ножичком прямо на твоих глазах отрежу себе голову, а потом поставлю её обратно, после того как она озвереет и искусает тебя за…

– Ладно, – перебил его Юра, пропустивший мимо ушей последние три-четыре слова, – допустим, я сейчас соберусь и уеду из дома, то что тогда: вся эта фигня тут же прекратится и всё станет на свои места?

– Это зависит от того, куда ты уедешь, – отвечал ему тот, – да и не уедешь ты сейчас. Не на чем тебе сейчас будет уезжать. Попозже спокойно пойдёшь на первую утреннюю электричку и…

– Какую электричку? – усмехнулся Юрий. – У меня в гараже превосходная…

– Нету у тебя больше ни гаража, – хладнокровно проговорил тот, – ни Хонды. Всё унесли.

– Как это, унесли?! – не понял Юра, машинально выглянувший в окно и действительно не увидевший во дворе гаража… На месте гаража осталось лишь пустое место…

– Не знаю, как, – проговорил на это "писака". – Проболтали с тобой как два дурака и ни хрена не заметили, что вокруг творится. Не надо было терять мой листок, Юра. Теперь сюжет вышел из-под контроля и отправился на прогулку вместе с импровизацией. Городу хана: город сходит с ума…

– Да заткнись ты наконец! – прикрикнул на него не сводящий глаз с пустующего гаражного места Юрий. Откуда ему было что-либо знать: он же не слышал шумов, шороха и возни со скрежещущим металлом с улицы, пока болтал ни о чём с этим (чёрт бы его трижды подрал!!) типом.

– А что ты собрался делать? – удивился "писака" на его реакцию. – Милицию попробуешь вызвать? Моя милиция тебя не убережёт, учти. Так что поспеши-ка ты лучше на электричку. С сегодняшнего дня ввели новый ночной маршрут.

– Какой ещё маршрут? – старался Юра отвлечься от пропажи, понимая, что ничего ему в ближайшие несколько недель предпринять на этот счёт не удастся.

– Владивосток – Чердак, – как-то величественно произнёс ему тот в ответ.

– Чердак? – переспросил Юрий как-то странно, решив что ослышался.

– Не помнишь такой город?

– Чердак? – повторил тот, уже вспоминая. Что-то знакомое. Но в реальном мире этого города не существовало. Однако, Юрий всё никак не мог вспомнить. – Что за Чердак? – спрашивал он сам себя.

– Юра, – неожиданно поменял тот тему разговора, – почему в твоих произведениях все в результате сходят с ума?: каждый, то становится психом, то кто-то в конце концов понимает, что он лунатик, шизофреник, то ещё бог знает что происходит. Почему герои твоих рассказов страдают?

– Какие рассказы, твою мать! – опять заорал на него Юра, – тут происходит хрен знает что! (крича, он, разумеется, никак не мог придти в себя после пропажи гаража с любимой машиной), а он о…

– Успокойся, – попытался тот проникнуть его смыслом своей изменённой темы разговора. – Я тебя не просто так спрашиваю, а чтоб ты кое-что уразумел.

– Ну спрашивай, – безразлично пожал тот плечами, театрально успокаиваясь, – хрен с тобой. Валяй, раз пошла такая пьянка.

– А я ведь у тебя тоже рассказик украл, – заметил ему "писака". – "ЦИРКОВОЙ МЕДВЕДЬ" называется. Не помнишь такой?

– Меня щас медведи не интересуют, – пусто ответил ему Юра, занятый совсем другими мыслями.

– У тебя даже медведь и тот взбесился, – поносил Юрино творчество "писака". – Весёлый, жизнерадостный, добрый медведь. И – на тебе! Произошло всё ни с того ни с сего!… А ведь ты – это я. Я пишу то, что ты, либо "зарыл", либо не смог воспроизвести: вещь показалась тебе интересной, но силы на неё не хватило; ни силы ни воображения с фантазией. Но я-то всё сделаю, ведь у меня при себе ЧЕРДАК, а он думает за нас обоих, и творит ТАКИЕ чудеса!… иногда. Но сейчас тебе надо съездить в единственный город, который…

– По-моему, я кое-что вспомнил, – неожиданно осенило Юрия. – Давно это было. Я тогда спасал литературную газету "Восток", и помог ей в этом рассказ на заказ, а поскольку я тогда писал одни ужасы и кошмары и меня попросили сильно измениться, тут я и написал им рассказ "ЧЕРДАК", о городе счастья, добра и любви, в котором якобы живёт Бог. И назывался этот город, соответственно, Чердак. Так вот ты мне и предлагаешь в него отправиться? – Вопрос прозвучал с сильным сарказмом в голосе.

– Не предлагаю, – поправил его тот, – а советую всего лишь попробовать постараться. Тем более, что поезд скоро отходит и тебе не мешало бы поторопиться. Если успеешь на этот поезд, то тебе я приготовил сюрприз, – улыбнулся "писака" такой добродушной и чистосердечной улыбкой, которую Юра себе никогда позволить не мог – столько в ней было тепла и доброты, что сыграть такую было труднее, чем этому писаке разыграть несколько минут назад ужас и страшную панику, когда он молотил во время вибраций кулаками в юрину дверь, умоляя впустить его и прекратить всё немедленно.

– Надо же! – рассмеялся Юрий, собираясь, – сюрприз он мне приготовил. – Он и сам не понимал, что его так развеселило, но в данный момент он действительно собрался спешить на "ночной маршрут" рейса Владивосток – Чердак, не из-за обещанного сюрприза и не из-за того что ему деваться было некуда, кроме как проверить, правду ли ему сказал этот "писака" о введении ночного электропоезда, и не поджидают ли его на улице разнообразные фортели, и не из-за обещания писаки, что Юра только в этом городе может найти свою Аллу, а совсем по другому поводу, причину которого Юра и сам не мог понять; оставалось всего лишь одно ощущение – ощущение марионетки, которую за ниточки иногда приходится дёргать самой кукле (вот такой парадокс).

– Обязательно постараюсь успеть на поезд, – не менял Юра тона, выходя из дома, – просто нетерпится получить сюрприз! Ну и развеселил ты меня!

Дверь захлопнулась, Юра вышел из калитки, покинув навсегда двор и родной дом, шагнув в уличное пространство и позволив ночи окутать своё тело и унести на перрон, располагающийся неподалёку, поскольку что-то там всё-таки стояло, и, хоть и напоминало собой электропоезд, но… имело какие-то необычные формы… И дом тут же изменился, не успел Юра подбежать к электричке и едва не оказаться защемлённым закрывающимися дверьми.

Наверное всё-таки не просто так решил Юрий покинуть этой ночью родной дом (не из-за влияния извне какого-нибудь сильного гипноза), а… Возможно, ему не хотелось смотреть, как этот странный тип в противном случае начнёт отрезать себе голову своей "финкой", а потом ставить её себе на место (после того как эта отрезанная голова искусает Юру до полусмерти и наполнит всё его тело ядом… или выпьет весь его яд) и продолжать разговор с (искусанным) Юрием. Неужели он поверил в такую чушь?! Скорее всего, в этом одном и заключался весь гипноз, окутавший развесившего уши Юрия.

Когда Юра подбегал к издающей шипение закрывающихся дверей электричке, ему казалось, что в поезде (конкретно, в том вагоне, в который едва успел заскочить) несколько пассажиров всё же сидят. Но войдя в салон вагона, он обнаружил в нём абсолютную пустоту. Однако, ему не хотелось сейчас бегать по вагонам набирающего скорость поезда, чтоб убедиться, что во всём поезде нет ни единого пассажира (ночь ведь, как никак). Просто, сел на свободное место и расслабился, не опасаясь, что двери тамбура в любую секунду могут распахнуться и в вагон может влететь какая-нибудь шпана с просьбами и закурить и одолжить "капусты" и снять чего-нибудь или сделать кому-нибудь минет или стать раком. В конце концов, Юра не был маленькой девочкой и мог за себя постоять хотя бы морально.

Электричка была как электричка, ничем особенным не отличалась: деревянные жёлтые сидения, тусклое коричневое освещение, слегка попахивает мочой, даже несмотря на то что это далеко не третий вагон, и стены с многими сидениями исчерчены всевозможной чепухой; привычная обстановка, хоть Юра сто лет уже и не ездил не на электричке не на трамвае не на автобусе с троллейбусом. И наверняка ему почудилось, когда, перед тем как подбежать, он, вместо данной электрички, увидел "электропоезд, имеющий какие-то необычные формы".

Когда поезд начал набирать скорость, неожиданно для Юрия заговорил динамик автоматическим голосом помощника машиниста, сообщающий, что следующая остановка Луговая (ехал Юра с остановки Мыс Чуркин) и что дальше поезд до Угольной следует без остановок. Надо же, а Юра собирался было подумать, что поезд ведут призраки (молчаливые оттого, что перед смертью попали под этот поезд). Но думать он старался совсем о другом. И так увлёкся, что и не обратил внимание, как электропоезд молчаливо пролетел мимо Луговой, в течение двух-трёх минут пересёк тоннель и мчался навстречу станции Угольная, мимо которой просвистеть наверняка собрался с ещё большей скоростью, чем мимо Луговой. За окнами сплошная мутная тьма, и даже если сильно захочешь что-то разглядеть, зря потратишь время.

Помощник машиниста, вещавший через динамик во время отправления, ничего не сказал о станции назначения; Чердак она называется или Крыша (с шариками и роликами и кэффри-образная, в любую секунду готовая протечь, сразу как новый русский её соорудит, отшутилась бы Юрина подруга Алла на этот счёт), Юру это в данный момент не интересовало, пока поезд гнал – с невидимым Амурским заливом по одну сторону и лесом – по другую, разрывая грохотом тихую ночь и рассекая заснувший безветренный воздух этого спокойного пригорода. В данный момент Юра вспоминал некоторые из деталей своего полузабытого рассказа "Чердак":

Огромный город раскинулся на месте обширной лесистой территории посёлков Шкотово, Смоляниново, Новонежино, Петровки и захватив немного части Большого Камня. В фантазии Юры всех этих посёлков не существовало; был один, большой город, площадью своей превосходящий Владивосток, Уссурийск, Находку и Артём вместе взятые, располагающийся на берегу бухт Муравьиная и Суходол, в котором всегда царил мир, любовь и дружелюбие с гостеприимством. Да, Чердак был единственным рассказом, круто отличающимся от всех Юриных "кошмаров"; говорил этот рассказ, что во всём этом сумасшедшем-сумасшедшем-сумасшедшем-сумасшедшем мире, в котором мы с вами живём, всё же есть тихий уголок, и уголок этот, соответственно, не отмечен на карте, просто поездий по свету да поищи его. Герою Юриного Чердака повезло тем, что далеко ехать было не надо, только сесть на катер и вместо Большого Камня причалить к городу Чердак (откуда этот чёртов город там нарисовался? – спрашивал себя всё время тот "герой"). Юра только не мог вспомнить, чем закончился его "Чердак", что там случилось с этим нудным и замученным жизнью главным персонажем, наткнувшимся на Чердак?… Куда-то он пропал? Или где-то потерялся? Не было, к сожалению, у Юры возможности вернуться домой, порыться в ящике черновиков, отыскать там "Чердак" (Юра до сих пор не мог понять, почему именно "чердак", а не какое-нибудь другое слово) и взять его с собой, чтоб в электричке не только почитать окончание рассказа (этакий "мудрый хэппи-энд"), но и сам рассказ успеть перечитать. В данный момент его не столько сам рассказ интересовал, сколько действительность: поезд молча пролетал мимо остановок, станций и всего на свете, с такой скоростью, словно чувствовал себя реактивным самолётом, и чем дальше он уезжал от Владивостока, тем больше Юре чувствовалось, что скоро электропоезд начнёт останавливаться и – может быть – динамик объявит автоматическим голосом конечную остановку (Чердак) и попросит при выходе из поезда не забывать в вагонах свои вещи. Но уж Юрию-то пока забывать нечего. Может быть именно поэтому поезд – опять же молча – начал потихоньку сбавлять скорость, сразу как точные юрины часы (по которым Москва сверяется в обязательном порядке) указали на час ночи, ноль-ноль минут.

Поскольку за окнами электропоезда разглядеть было всё ещё мало что возможно, то Юра понимал, что заехала эта электричка далеко только благодаря той неимоверной скорости, развить которую не удалось бы даже сверхскоростному "Ягуару" его приятеля, Олега Гоговича Каплева; не прошло и сорока минут, а электричка эта уже преодолела полста километров.

И наконец-то двери тамбура раздвинулись и по вагону прошла невысокая толстушка средних лет, остановившись перед Юрием.

– Без билета едем, молодой человек? – произнесла она ему официальным тоном.

– Контролёр? – уточнил Юра, глядя на неё.

– Контролёр, – ответила та, достав из перетянутой через плечо сумочки удостоверение.

– Ксива не липовая? – решил Юра пошутить над ней, крутя в руках документ и рассматривая его со всех сторон.

– Вы, молодой человек, билетик сначала продемонстрируйте, а потом разговаривать будем.

"Ладно, – подумал Юра, – эта шуток не понимает. Сейчас ещё, чего доброго, милицию приволокёт сюда". – Какая сейчас станция будет? – спросил он её, пытаясь отвлечь от навязчивой темы о билете и о обязанностях безбилетного пассажира.

– Конечная, – ответила та. – Но не для вас, молодой человек. Для вас конечная станция, это отделение милиции…

– Город как называется? – добивался от неё Юрий.

– Чердак, – пожала та плечами, посмотрев на него как на аборигена. – Вы что, приезжий. Ни разу в Чердаке не были?

– Чердак, это город так называется? – Юра не мог согласиться с тем, что с ним не шутят (что город, в котором электричка в данный момент сбавляет ход, действительно так называется. Чердак).

– Слушайте, молодой человек, хватит дурака валять! Нет билета, так и скажите.

– Почему же нет? – пожал он плечами. – Есть. Всё у меня есть. – И он принялся шариться по карманам, будто бы забыл, куда свой билет положил. Но на самом деле Юрию хотелось потянуть время, пока электричка не остановилась и не распахнула двери, а потом справиться с этой неуклюжей толстуньей сущий пустяк.

– Ну нет ведь у Вас билета! – стояла на своём толстушка. – Что Вы мне голову морочите – по сто раз карманы перерываете!?

Но вот поезд остановился и Юра мгновенно прекратил "поиск билета", поднялся и двинулся к выходу, на ходу бросив этой контролёрше, "Можешь идти за милицией".

– К чему мне милиция? – усмехнулась та. – С тобой, зайцем трусливым, я и без милиции разберусь. Ты только задержись на пару минут, будь так добр.

Это-то Юру и остановило: не "…будь так добр…", а заяц трусливый. Это что-то особенное; такое без внимания оставить нельзя.

– Ну разберись, – позволил он ей, задержавшись, – будь так добра.

– Ты, трусишка-зайка-серенький, не передразнивай меня, – заметила она ему. – Как фамилия?

– Моя? – усмехнулся Юра. – Чердаков. А что?

– Лучше не ври, сучара! – судя по её тону, она потихоньку теряла терпение. Но это ведь не значит, что ей теперь всё можно, раз она контролёр, и "сучарами" называть кого попало и "трусливыми зайцами" и много чего ещё.

– Ну ты, поезд пасажирный! – повысил Юра тон в ответ, – ты базар-то свой фильтруй!

Но в руке у той уже что-то длинное блестящее и металлическое появилось. Это была "бабочка", но какая-то огромная и тяжёленькая; скобы лязгали по лезвию, создавая звук позвякивания боевой цепи о кастет, когда дамочка эта поигрывала своим ножиком.

– Я, лучше, тебе горло перережу, – произнесла ему та в ответ на реплику.

– Э-э! – испугался не на шутку Юра, – ты чё, сдурела?!

– Ни хрена я не сдурела, – хмыкнула та, – заяц косояйцый. Просто билет надо было покупать и не ездить с ушами.

Но Юра тут же кинулся к открытым дверям, пока те не закрылись и поезд не отъехал в депо. И услышал, как следом за ним полетела бабочка, бренча по пути скобами-крыльями, задевая стену, рикошетируя от неё в открытое окно и ныряя под перрон.

– Стой, заяц членов, – ревела ему вслед эта обезумевшая контролёрша, но Юра успел-таки выскочить за секунду перед тем как двери электропоезда закрылись и из-под перрона раздался чей-то недовольный мужской голос. – Опять эта "бабочка" этой дуры! Ты, шизофреничка хренова!! – Из-под перрона показалась короткостриженая голова. – Ты мне чуть по башке своей "бабочкой" не попала!

– Пошёл в жопу отсюда, бомж грёбаный! – отозвалась та на возгласы головы из-под перрона, высунувшись по пояс из окна. – Я-то хоть работаю, а ты только хрен по ночам дрочить умеешь.

– За поклёп "бабочку" твою я конфискую! – самодовольно произнесла голова, прячась под перрон, когда поезд потихоньку тронулся в депо.

– Да ну и подавись! – кричала ему вслед удаляющаяся контролёрша, – я всё равно завтра же новую себе сворую у китайцев. – Она кричала что-то ещё, но не было слышно – вагон её значительно удалился, и поезд быстро набирал скорость, как будто куда-то спешил.

Выглядел перрон как обычно, темно только было и слабый ночной туманец окутывал всё вокруг, так что нельзя было где-то вдалеке разглядеть вокзал и прочитать над его парадным входом название города, чтоб достоверно убедиться, что это всё-таки не Чердак.

Когда электропоезд увёз в сторону депо все свои 9 вагонов, из-под перрона опять высунулась та же голова и вместе с ней всё тело; в старой некрасивой, найденной на многих помойках, одежде из-под перрона выбирался тот бомж.

– Работает она! – усмехался он, выбираясь на перрон и глядя вслед исчезнувшего во мгле хвоста электропоезда. – Эту дуру (говорил он Юре, имея ввиду "контролёршу") уволили с работы за идиотизм, а она всё равно продолжает заскакивать на поезда.

– Как, заскакивать на… поезда? – не понял Юра.

– На ходу, – пояснил тот. – Поезда же только сюда идут; отсюда они уже не уезжают. А эта идиотка как-то умудряется запрыгивать в электрички на ходу. Не может она видите ли без работы!

– Ну хорошо, – сказал Юра. – А как город-то называется?

– Да ты чё! – удивился тот, – с луны упал?! Не знаешь, как город называется?!

– Большой Камень? – понадеялся Юрий, что бомж так ему и ответит, поскольку сам Юра дальше Смоляниново не ездил, поэтому – будь то Находка, Партизанск, хоть Спасск-Дальний или Магадан, ему всё было одно.

– Какой, нафиг, Большой Камень?! – расхохотался тот. – Ты же приезжий!

– Приезжий, – пожал Юра плечами. – И что?

– Оно и видно! – веселился тот от Юриной отсталости. – Большого Камня нет уже давно и в помине! Не Смоляниново нет, ни Шкотово, ни Новонежино. Новый город построили, деревня!!

– Как называется-то? – допытывался Юрий.

– Называется он Чердак, – прекратилось неожиданно его веселье, и произнёс он тихо и хладнокровно.

Юра в это поверить не мог. Но всё может быть; пока он погрузился в свою работу и не признавал никакие средства массовой информации (информацию он считал "сегодняшним днём" – то, что существует только "сегодня" и только один день, если не меньше, что не сравнишь с хорошей картиной, срок действия которой измеряет бесконечность), где-то неподалёку – в пригороде – запросто мог бы выстроиться неплохой городок (не городок, а МЕГАПОЛИС!). Но не могли его Чердаком назвать (!), это же полный абсурд! Это в высшей степени невозможно! Хотя…

– А какой год-то сегодня? – вдруг вылетело из Юрия само – не хотел он задавать такой вопрос.

– А ты и год какой – не знаешь?! – посмотрел он на него уже как на "пришельца".

– Я-то знаю, – попытался Юрий отговориться. – Но по твоему мнению, какой сейчас год?

– По мнению русского календаря – не моему, – отвечал тот, – год сейчас 1997-й, месяц тоже седьмой. Число и день недели назвать?

– Спасибо, не надо, – ответил Юра. – Давно город-то построили?

Но перед тем как тот собрался с удовольствием (с презрительной насмешкой, а не с удовольствием) отвечать на Юрин вопрос, произошло нечто неожиданное; произошло всё настолько молниеносно, что Юрий едва успел что-либо разглядеть: из-под перрона выползло что-то чёрное… Хоть и была ночь, но это ЧЁРНОЕ выделялось на фоне окутанного темнотой перрона, как кусок самой слепой космической бездны. Оно выскользнуло из-под перрона, в мгновение ока удержалось на бомже и тот сам превратился в молнию, со скоростью света упав на рельсы (как отрикошетировал, уподобившись контролёршиной "бабочке") и исчез под перроном. И, хоть всё это происходило со скоростью движения реактивного самолёта (электрички, из которой несколько минут назад выскочил ускользающий от "бабочки" Юрий), но Юрию показалось, что этот кусок слепой бесконечной тьмы выглядел в форме… человеческой руки. Но отвлекало его от всего этого чувство, что кто-то стоял сзади и… тяжело дышал.

Юра резко повернулся…

И правда, сзади стояла та самая контролёрша…

– Владивостоцкий, – произнесла она ему, – тебе велено найти в этом городе один старинный, заброшенный особнячок, на чердаке которого располагается то, что ты утерял по своему тупоумию. Найдёшь, получишь взамен свою чувиху, и не только чувиху. Будешь жить, как рокфор в "раме"; как хрен в "огороде". Ты, конечно, можешь и не искать этот листок, но лучше тебе всё-таки его поискать. – И, сказав это, она удалилась в сторону окутанного ночью и туманом города Чердак (если верить ей и какому-то там бомжу, что город называется именно так).

"Как бы ни так, – размышлял Юра по пути, шагая по перрону, сквозь туман и ночь. – Это наверняка Большой Камень или ещё что-то там, а поезд, дуру-"контролёршу" и бомжа, "писака" мне специально подсунул, чтоб вспудрить мозги и, пока я здесь буду разыскивать какой-то там особняк, он спокойно сделает у меня дома всё, что ему надо, и всё… – но неожиданно ему припомнилось то, как закончился их разговор с "подставным бомжом"… Юра тут же глянул на рельсы, о которые треснулся исчезающий под перроном бомж… Но никаких следов не обнаружил. Ему даже не верилось, что всё это произошло на его глазах (так неожиданно исчез тот). Но да ладно. – Надо мне всё-таки вернуться назад, во Владивосток", – принял он решение.

– Эй, парень, – услышал он позади себя чей-то (мужской) голос. Звали, возможно, его, поэтому он и остановился оглянуться.

Звали его. Какой-то невысокий мужичок неспеша догонял его, чтобы что-то сообщить. Так ВОХРовец в Юрином маленьком рассказе, "Смерть на ТЭЦ", останавливал случайного прохожего, перелезшего через забор и решившего сократить путь (Юра и сам не мог понять, почему этот плюгавенький мужичок ассоциировался у него именно с этим рассказом – весь его облик и спешка в точности совпадали с тем ВОХРовцем, которого Юра вообразил себе ровно неделю назад).

– Приезжий? – осведомился тот, догнав Юру.

– Вы что, сговорились все? – усмехнулся Юра в ответ. – Одни и те же вопросы задаёте.

– Не ходил бы ты, парень, ночью по улицам, – сказал ему тот.

– А чем мы друг от друга отличаемся? – отпарировал Юрий.

– Я здесь работаю на вокзале, – объяснил тот, – предупреждаю приезжих. Тебя, должно быть, удивляет многое?

– Да, – решил Юрий с ним поговорить, поскольку выглядел он нормальным. Но Контролёрша тоже выглядела контролёршей и бомж… Но, похоже, у бомжа тоже "не все были дома". – Название города удивляет.

– Его новые русские построили, – поведал тот Юре историю города. – Собирались назвать крышей, но у ихнего авто-архитектора фамилия была Чердачёв…

– У кого фамилия была?… – переспросил Юра.

– Архитектор-авторитет, – пояснил тот. – Практический Папа города. Но всё сделали как полагается: мэрия, гор-дума, администрации и всё такое…

– Город когда построили? – опять прервал его Юра.

– Это не оглашается, – ответил ему мужичок. – Автобусы, самолёты, поезда, пароходы съезжаются к нам со всех концов; практически, со всего мира – собираемся даже космодром построить, – но уехать отсюда никто не может, так распорядилась городская администрация. И время потянулось медленно. Не ты первый спрашиваешь о дате закладки фундамента нашего города. Многим любопытно, как это: нет-нет и вдруг город, величиной с Нью-Йорк; как на острове Буяне. Но появился он не неожиданно. И всё благодаря стройкам, которые останавливаются во многих городах; все строительные компании пособрали воедино и… вымахал город. Несколько сопок пришлось срезать.

– Так в чём всё-таки причина тайны? – спросил Юра, должно быть не придавший должного значения небольшой фразе ("И время потекло медленно"), промелькнувшей во время ответа этого мужичка на последний вопрос Юры, – если не секрет.

– Эпидемия, – отвечал тот. – Разумнее было бы эвакуировать город, но мэрия против; пускай, говорит, приезжают, но уезжать ни-ни. Они же на этом городе миллиарды делают, как можно: взять да эвакуировать!

– А что за эпидемия?

– Душевная болезнь, – ответил тот, – умственный недостаток и всё связанное с головой.

– С чердаком, – поправил его Юра, не сдержавшись от остроты.

– Это не смешно, – заметил тот. – Когда весь город с ума сходит… Хотя, изобретены вакцины, так что не всем обеспечена опасность. Но по ночам лучше не гулять.

– Лунатики? – незаметно ухмыльнулся Юрий.

– Вообще, в городе нашем последнее время происходят довольно-таки странные вещи, произнёс он. – Люди пропадают…

– Бомжа не видел? – спросил его Юра, кивнув в сторону рельс, о которые ударился тот бродяга.

– А, – махнул тот рукой, – это ерунда. И контролёршу точно также слизали под перрон. Сумасшедших просто отлавливают по городу, затаскивают в подземные лаборатории и исследуют аномалии. Вообще, под перроном укромное местечко. Не мешало бы тебе залезть туда. А то по воздуху иногда летает… – Но он не стал договаривать.

– НЛО летает по воздуху, – попробовал Юра продолжить за него, – и людей ворует?

– У нас нету НЛО, – убедительно проговорил тот. – У нас есть… впрочем, это не важно. Главное, на вокзал не ходи. Но сегодня ночью ещё ничего – спокойно. А вот что будет завтра ночью… – и он не решился продолжать развивать мысль. Но немножко позже он всё-таки не сдержится и расскажет Юре кое-что… про грыза, например.

– А вчера ночью что было? – поинтересовался у него Юрий.

– Вчера-то я ещё не работал, – отвечал тот. – Всё началось сегодня: только солнце заплыло за горизонт и… началось. А вчера…

– Ну и что же за люди у вас жили, до сегодняшнего вечера? – продолжал Юра задавать вопросы.

– Самые отличные люди, – отвечал тот. – Дружелюбные, гостеприимные, добрые. Ничего отрицательного в них не было. Но вечером… сегодня… Даже я и то изменился.

– Значит, всё это длится в течение одной единственной ночи, – резюмировал Юра, – а ты мне рассказываешь это, как будто по меньшей мере год оно – всё это – шло.

– А ты думаешь, что за четыре часа мало чего успеет произойти? ("И время потянулось медленно") Залезь, лучше, под перрон, дождись утра; глядишь, всё и поутихнет.

– Ты предлагаешь мне всю ночь просидеть под этим перроном? – переспросил его Юрий, словно тот ему про перрон ничего не сказал, а всего лишь сделал какой-то витиеватый намёк.

– Днём светлее чем ночью, – заметил ему тот, – для тебя – не для них. Да и утро всегда наводнено мудростью…

– Для кого, них? – не понял Юра, в то время, как до него откуда-то издалека донёсся неопределённый шум, как будто по двум линиям две электрички мчатся наперегонки (исключительно в сторону города мчатся, а не уезжают куда-то, если этот тип Юре ничего не наврал).

– Для "больных", – ответил плюгавый Юре, как бестолковому ребёнку растолковал самые элементарные вещи. – Позже ты узнаешь, как на основе атропина изготовляют глазные капли, с помощью которых ночью можно видеть лучше чем днём, а днём залезать под землю, так как атропин сопротивляется естественному свету вселенной.

– По землю… – повторял Юра, -…свету вселенной…

– В смысле, Солнцу, – пояснил тот. – А грыз просто так не укусит, – опять произнёс он несуразность.

– ГРЫЗ? – переспросил Юра, – или крыз, не расслышал.

– Грыз, – внятней произнёс тот. – Он как оса – жалит исключительно в больное место, только в отличие от осы – заражает. Так что, парень, тебе не имеет смысла продолжать бродить среди ночи; залезь под перрон, пока грыз не налетел на тебя, не то тебе здорово повезёт, если укусит он тебя два-три раза и выплюнет, не пожелав погрызть немного.

– А под перрон твой грыс не залетит! – решил Юра ему как бы подыграть. – Ты в этом на все сто уверен.

– Педики!! – донеслось откуда-то из тумана, с той стороны, куда ушла "контролёрша". Это были голоса трёх-четырёх явно нетрезвых ребят. – Зарыть педиков! Из-за них человечество вымирает – рождаемость падает!

– О, брат, пропал ты! – отреагировал на голоса плюгавый. – Они меня сквозь туман увидели. Сейчас и тебе достанется, со мной за пару. Потому что под перрон залезть тебе гордость не позволит.

– Да что ты заладил со своим перроном! – начало Юру уже раздражать слово "перрон".

Из тумана в это время вышли двое бритоголовых молодчиков; секунды через три следом выскочил и третий.

– Вот они, голубые! – раздался от ребят довольный голос. – Медленно режем их, пацаны, пусть повоют, словят кайф от адской боли.

– Залазь, твою мать, под перрон! – прошипел Юре плюгавый. – Они за тобой не полезут!

– Чё ты шепчешь, гомосек! – двинулся один из тройки бритоголовых на плюгавого, и в руках у него щёлкнуло выскочившее из рукоятки лезвие. – Щас я тебе нос отрежу!

Юра машинально отскочил в сторону, собираясь спрыгнуть с перрона, чтоб попробовать воспользоваться советом плюгавого; тут-то до него и дошло, что за шум доносился до него издалека (две электрички мчатся наперегонки)… Это действительно приближались два электропоезда, и ехали они излишне быстро; туман и ночь скрывали, как далеко они находятся от перрона, под который Юра просто-таки стал вынужден залезть.

– Стоять, гандон, – прорычал второй бритоголовый Юре.

– Да пусть попробует убежать, – усмехнулся парень, схвативший плюгавого за нос и поднёсший к его лицу свой нож с длинным лезвием.

– Внатуре! – усмехнулся назвавший Юру "гандоном". – Я догоню его за полсекунды.

Но Юра не услышал то, что сказал этот парень, потому что плюгавый завизжал, как только бритоголовый на полном серьёзе начал водить лезвием по его переносице, заливая лицо кровью и советуя ему не дёргаться, чтоб "пика" не воткнулась в глаз. Электрички в это время неумолимо приближались…

"Прыгай, чёрт тебя возьми! – носились мысли по мозгу Юры, словно плюгавый передавал их ему на расстоянии, не обращая внимания на проблемы со своим носом. – Не дожидайся электричек; в конце концов, если поезда сюда примчатся позже чем бритые успеют спрыгнуть следом за тобой, у тебя останется возможность вытолкать их на рельсы из-под перрона… Увенчается ли только успехом вся эта фигня?… Чёртовы электрички!…"

– ПРЫЫЫГААААЙ НА РЕЕЕЛЬСЫЫЫ!!!! – завывал плюгавый, или Юре это всего-лишь слышалось.

– Не фига подобного! – отрицал режущий плюгавого. – Поезд его мгновенно зарежет, а мы дадим немного пожить.

Но Юра опять ничего не услышал, потому что его словно столкнули на рельсы…

– Куда, падлюга!! – взревели от ярости все трое бритоголовых, в то время как тот уже заползал под перрон; он и не ожидал, что так неудобно будет туда забираться.

Но поезда ещё не вынырнули из густого ночного тумана, и двое спрыгнули на рельсы следом за Юрием.

– Чёрт, хрен туда заползёшь, – проворчали оба, заглянув во тьму "подперронья", – вылазием, пока "крутые" электрички не "наехали" на нас со своей "пальцовкой"…

Но Юру не интересовало, что там произошло с этими двумя бритоголовыми; да он бы и не увидел ничего, даже если очень бы захотел. Он несколько секунд назад провалился под землю…

…Но летел, уподобаясь Алисе в Стране Чудес, он недолго – 4-5 метров и приземлился на дно ямы, потеряв на некоторое время сознание…

…Очнулся он оттого, что кто-то его волок по земле, держа за ноги.

Сознание (понимание действительности) пришло к Юре очень быстро. И уже через две-три секунды после того как он очнулся, он узнал… бомжа, разговор с которым у него оборвался всего несколько минут назад (ТАК оборвался, что продолжиться он если и мог, то только в следующих жизнях).

– Сначала поешь, – сказал ему бомж, обратив внимание, как быстро этот парень очнулся, и отпустив его ноги, давая ему возможность подняться с земли, – а потом я всё объясню тебе.

– Поешь? – переспросил Юра, тут же удивившись. – Ты собрался меня кормить или предложить поискать где-нибудь поблизости кафешку или ресторанчик какой-нибудь?

– Всё изменилось, – проговорил бомж каким-то счастливым голосом. – Я разбогател! И это только начало. Заходи, угощайся чем Бог послал.

– Так ты ж, по-моему, о рельсы шарахнулся, – вспомнил Юра. – От этого ты разбогател?

– Тебя загипнотизировали, – нехотя проговорил ему тот, – и ты увидел несколько галлюцинаций.

– Ну да, ну да, – сделал Юра вид, что театрально согласился с ним. – А когда залез под перрон, меня поглотила волшебная земля вашего города. И ты тоже галлюцинацией получаешься?

– Не хочешь – не верь, – завершил тот тему разговора.

Юра шёл по какому-то тёмному тоннелю, дорогу освещал бомж ярким лучом японского фонарика, но когда он предложил ему заходить и угощаться, луч осветил заросшие землёй и многовековой грязью углы "дверного проёма"; во всяком случае, они так выглядели, как только к ним прикоснулся свет яркого фонарика.

– Заходи, не бойся, – проговорил "бомж" (если судить по тому, что он себя уже не считал без определённого места жительства), не обращающий внимания, что Юра и так заходил, – я уже всё приготовил.

– Да я и не боюсь, – пожал Юрий плечами.

Тот отошёл в угол, подсоединил проводочки и над потолком загорелась слабенькая сороковатная лампочка, осветившая импровизированный стол и раскрытый ящик красных американских яблок на нём.

– Яблочки! – воскликнул Юра, тут же налетев на них. Он и сам не понимал, почему из всех видов пищи предпочтение он отдаёт исключительно яблокам; он даже и не стал догадываться, как этот добродушный экс-бомж угадал, что Юра любит именно яблоки, а не – например – бананы или пельмени или вообще водку…

– Наедайся-наедайся, – бормотал экс-бомж. И голос его стал каким-то другим; каким-то зловещим и неприятным, словно на самом деле этот экс-бомж являлся маньяком-убийцей и яблоки его были отравлены (как в Юриной "Спящей красавице" – банальной фантазии на тему "вампиры").

– Чё-то у яблок этих вкус какой-то странный, – проговорил Юра с набитым ртом.

– Вкус как вкус, – пожал тот плечами. – Ты побольше ешь, чтоб спалось как следует.

– Не понял, – тут же насторожился Юра, почувствовав и изменившийся тон и… "спалось как следует".

– Что не понял? – ухмыльнулся тот. – Этой ночью надо спать. Этой ночью во сне поступает много информации. Ты должен узнать некоторые вещи о городе, прежде чем уяснить для себя, искать или не искать свою Аллу – искать или не искать "особняк с листом на чердаке".

– Кого?! – чуть не вылезли у Юры глаза от неожиданности. – Откуда ты про Аллу знаешь?!

– Жри яблоки, – орал тот ему, – пока они не начали действовать и ты не уснул. Не будь тупорылым; чем больше яблок, тем больше информации во сне! ЖРИ, идиот!

– Сам ты идиот! – решил Юра принять болтовню этого типа за сумасшествие (а может он просто шутит так над измученным самым сумасшедшим днём Юриком?) и ни к одному из яблок больше не притронуться, хоть их изумительный вкус и действовал на него как наркотик; но силой воли Юра обладал неслабой. – И сам ЖРИ!

– Ну как знаешь, – пожал тот плечами, – мне, лично, глубоко наплевать на всё, что нас ожидает в будущем. Я не боюсь ни смерти ни того, что страшнее её, как это называет наш автор…

– Кто? – не понял Юра.

– Твой Бог, – тихо ответил экс-бомж, – создавший тебя по образу и подобию своему. Если б не твой "подкрышник", то ты б никогда в жизни не приблизился к Богу.

– Слушай, откуда ты столько всего знаешь? Кто ты?

– Человек из толпы, – скромно ответил тот. – Или… если точнее выразиться, "писакин сюрприз". Зря ты, всё-таки, от яблок отказался.

– Писакин! – повторил Юра, чувствуя как глаза потихоньку начинают слипаться. – А я думал, Писакин Сюрприз – "контролёрша".

– Контролёрша – клетка всего организма, всего ЧЕРДАКА.

– А сюрприз – ЧЕРДАК.

– Не ЧЕРДАК, а весь ЧЕРДАК, – гордо объявил экс-бомж о своём городе. – Организм – ЕДИНОЕ-ЦЕЛОЕ, где всё происходит само собой, потому что Писака пишет "от балды", как это называется – наобум: мелет что попало, и потому только получается всё так, как хочет КОСМОС.

Писака!!! Такой феномен появляется раз в миллиард лет. Но меня всё это мало волнует, потому что ситуация не складывается так, что я могу запихать тебе в глотку весь ящик яблок; яблок, выращенных в заколдованной писакиной ФАНТАЗИЕЙ земле! Почему ты не хочешь их ЖРАТЬ, парень?! Ведь писака создал новую вселенную, окружающую сей ГОРОД! Впрочем, о чём я болтаю? Я же муравей в этом МУРАВЕНИКЕ. Откуда я могу знать, что происходит вокруг?!

Но Юра всего этого уже не слышал; глаза его слиплись и он уже начинал жалеть, что действительно оказался дураком – отказался от "своих любимых (как он назвал их перед тем, как начал уплетать за обе щёки, пока ситуация его не остановила) яблок", потому что увидел первый из гряды своих снов. Сон о том, как и отчего в Чердаке иногда исчезают люди…

…Сны молниеносно выстраивались в очередь, в зависимости от того, который быстрее успеет подлететь к Юриному мозгу, потому порядка не было в этой импровизированной цепочке всевозможных видов информации о городе. Но, в то же самое время, очерёдность снов выглядела донельзя совершенной, ведь сны выстраивались в ряд наобум ("от балды"), как и каждое слово Писакиных произведений, и может только потому и попадали в поле зрения космоса, что не ведали, куда "целятся". Следом за "исчезающими" стояло… "пугало", далее – "переключатели", головоломки, мышиные земли какие-то, замороженные кладбища и чёрте-что ещё. Съел Юра всего три яблока, не доев четвёртое (если б он съел 33 яблока, они переваривались бы быстрее, чем он успевал бы их пережёвывать; такой "сорт" придумал Писака – ничего не поделаешь), так что за сон ему суждено теперь получить так НИЧТОЖНО мало информации: всего 9-10 (если не больше) случаев; потом каждый из них опишут некоторые из писателей Чердака, изобразят в виде больших и небольших новелл. А если б Юра успел затолкать в глотку, не пережёвывая, ещё яблок 10-15, то информация бы, возможно, изменилась – стала более совершенной и касающейся непосредственно Юры… и Аллы… если Алла вообще играет какую-нибудь роль среди всего, что происходит и ещё только собирается происходить.

– Ты бы, лучше, поблагодарил того мужичка, который через полчаса умрёт от потери крови, – говорил экс-бомж Юре, думая, что он ещё не спит (в данный момент Юра стоял с открытыми глазами, хоть и спал уже давно (кажется, до этого у него слипались глаза?…) и смотрел "исчезающих"), – потому что третий бритоголовый не растерялся, когда друзей его отфутболила вылетевшая из тумана молниеносная электричка, а продолжал и продолжал полосовать ножиком твоего "спасителя"… А, ты спишь, – дошло-таки до него. – Так лёг бы, хотя бы, да глаза закрыл (говорил он в то время, как помогал ему прилечь на заваленную телогрейками досчатую лежанку, и помогал также закрыть глаза). Смотреть кошмары надо закрытыми глазами, чтоб не сойти с ума и не остаться заикой. А тебе сейчас снятся исключительно кошмары! А то, что я разбогател, я тебе, конечно же, наврал. Так-то, парень. Спи.