17 августа 1900 г. Ялта.
17 авг.
Здравствуй, милая, хорошая моя актрисочка. Пишу пьесу, но гости мешают дьявольски. Вчера с 9 часов утра до вечера, а сегодня с обеда. Все путается в голове, настроение становится мелким, злюсь, и каждый день приходится начинать сначала.
Сейчас пришла начальница гимназии, а с ней две ее родственницы-барышни. Пришли, посидели в кабинете, а теперь пошли чай пить.
В "России" проживает Екатерина Николаевна. Ждут Немировича.
Ветер. На море качка. Из кабинета я ушел к себе в спальню и тут пишу у окна. Если гости не будут срывать настроения и если не буду злиться, то к 1-5 сентября уже окончу пьесу, т. е. напишу и перепишу начисто. А потом поеду в Москву, вероятно.
От тебя давно уже не было ни строчки. Это нехорошо, милая.
Будь здорова, не хандри.
Твой Antonio. На конверте:
Москва
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
Мерзляковский пер., у Никитских ворот, д. Мещериновой.
18 августа 1900 г. Ялта.
18 авг.
Милюся моя, отвечаю на вопросы, выпрыгивающие из твоего письма. Я работаю не в Гурзуфе, а в Ялте, и мне жестоко мешают, скверно и подло мешают. Пьеса сидит в голове, уже вылилась, выровнялась и просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло. Не знаю, что будет, а начало вышло ничего себе, гладенькое, кажется.
Увидимся ли? Да, увидимся. Когда? В первых числах сентября, по всей вероятности. Я скучаю и злюсь. Денег выходит чертовски много, я разоряюсь, вылетаю в трубу. Сегодня жесточайший ветер, буря, деревья сохнут.
Один журавль улетел.
Да, милая моя актрисуля, с каким чисто телячьим восторгом я пробежался бы теперь в поле, около леса, около речки, около стада. Ведь, смешно сказать, уже два года, как я не видел травы. Дуся моя, скучно!
Маша уезжает завтра.
Ну, будь здорова. Алексеевых и m-me Немирович не вижу.
Твой Antonio.
Вишневский мне не пишет. Должно быть, сердит. За это я напишу ему плохую роль. На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
Никитские ворота, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.