Игорь, ради Бога, не подумайте, что я веду какие-то дурацкие мирные переговоры от Вашего имени, и вообще — влезаю в это дело. Человек захотел побеседовать со мной, а содержание этой беседы я считаю нужным Вам изложить.
Что же касается конференции, то Вас ожидает длинный рассказ. Скажу только, что Ильф беспрерывно витал над этим мероприятием, союз меча и орала был учрежден, все были озабочены частично — судьбами России, частично оплатят ли дорогу. На самом главном банкете в редакции «Партизан-ревю» Некрасов взял слово и сказал:
«Главная ценность подобных конференций в том, что мы, эмигранты, живущие на разных континентах, можем встретиться и выпить свои сто грамм. Что я могу обнять Эмку Коржавина и Сережу Довлатова, которого я люблю, несмотря на то, что он большой мудак…»
У американцев вытянулись лица.
Моргулис же, который проник на ту часть конференции, что проходила в Нью-Йорке, написал с интервалом в полчаса три записки в президиум:
1. «Почему не присутствует Солженицын?»
2. «Почему не присутствует Бродский?»
3. «Почему не присутствует Буковский?» Каждый раз ему отвечали: «Такой-то был приглашен, но приехать не смог». Каждый раз Моргулис загадочно и понимающе улыбался и говорил: «Могу ли я опубликовать этот ответ в газете «Литературный курьер»? После чего садился и начинал быстро писать на колене, как Ильич.
Обнимаю Вас. До 23-го созвонимся.
С.Д.
Ефимов — Довлатову
3 июня 1982 года
Дорогой Сережа!
Посылаю «Время и мы» № 64 и 65. Через месяц пришлю № 66. Очень прошу читать роман с карандашом и все грамматические и стилистические огрехи на полях помечать. А также вкусовые — у меня будет возможность многое переделать при выходе книжки.
Тревожусь, что нет от Вас вестей после Чикагского выступления. Уж не загудели ли Вы по новой? Очень бы не хотелось.
Пришли первые заказы из Парижа на мою листовку. Все книги по 10 экз., а «Заповедник» — 15.
Обнимаю, всем приветы,
Ваш Игорь.
Довлатов — Ефимову
10 июня 1982 года
Дорогой Игорь!
У Вас должны быть стр. 1-52 включительно [книги «Зона»]. Посылаю 53-145. Всяческие поправки и сокращения облегчаются тем, что здесь 13 кусков + 14 писем. Содержание писем и содержание отрывков связано между собой лишь в нескольких случаях. Общего развития темы либо нет вообще, либо оно едва ощутимо. Короче, можно любой отрывок, любое письмо выкинуть, а также соединить любой отрывок с любым, или почти любым письмом, в общем тасовать и переставлять, как секционную мебель. При всем при этом, некоторое содержание, я думаю, имеется. Идея такова, что лагерь — один из курьезов в общей системе курьезной и абсурдной жизни. Что-то в этом роде.
Посылаю также страничку текста для обложки.
Буду ждать Вашего отзыва.
Расценки и адрес получил — спасибо. Запрос в ISBN пошлю. Сагаловского выпущу в «Довлатовз», а затем переименуюсь. Иначе он обидится.
В отношениях с агентом возник некоторый просвет, я сказал Ане, чтобы она сообщила ему про Вас то-то и то-то, а рукопись Вашу отсылаю ему одновременно с этим вот конвертом. Копию записки — Вам.
Всем привет. Жду Ваших нападок.
С. Довлатов.
Записка агенту!
10 June Dear Andrew
Igor Yefunow is a very famous russian writter and deserving, I mean, to be a famous in America. He created the crime-novel about russians at the West. May be it's a big money? Excuse my English and troubles. Yours
S. Dovlatov.
Ефимов — Довлатову
18 июня 1982 года
Дорогой Сережа!
Сознаюсь, рукопись открывал с некоторой тревогой. Все же очень уж необычный критерий стиля: чтобы слова [в предложении] начинались с разных букв. Но вскоре с радостью убедился — сработало! Фраза стала жестче, энергичнее, куда-то пропали фальцетные нотки, которые я помнил по-прежнему — пятнадцатилетней давности — прочтению. Пока весь материал существовал в форме рассказов, на каждой истории лежал тяжкий груз — чтобы и сюжет был, и глубинный смысл, и подтекст-шмоттекст. И многие не выдерживали под этим грузом, начинали трещать, тонуть. Теперь же все приняло гораздо более естественную форму. И все истории вплетаются в единую картину, в естественное воссоздание поразившего Вас мира — мира Зоны.
По-моему, книга получается замечательная, и я очень рад, что мы ее издаем.
Думаю, и резонанс будет немалый. Может быть, даже сподобитесь проклятий, может быть, даже и Максимов включит Вас в список «носорогов». Правку предвижу самую минимальную. (Например, очень буду просить убрать ругань в адрес Меттера и — замаскированного — Проффера. Не дворянское это дело вводить «личности» в литературу. Хоть многие в этом смысле сейчас распоясались, влепляют личным врагам справа и слева.)
Все же это поразительно: чтобы издать «Зону» пятнадцать лет спустя после написания, понадобилось нам запустить собственное издательство.
Науму я послал письмо со сметой; 1500 дол. за изготовление 1000 экз. Книги на его адрес тоже послал — точно такую же подборку, как и Вам. Мой Вам совет: пусть продающий на всякий случай имеет стопку картонных карточек. Если какая-то книга окажется распродана или человек захочет заказать что-то из каталога, пусть напишет свой адрес и заказ на карточке, заплатит продавцу деньги, а книги получит через десять дней по почте уже от нас.
Посылаю фотографии Николая Сергеевича [сын Довлатова].
Также вкладываю нашу новую листовку — для информации.
Да, забыл сказать: набор «Зоны» начинаем в ближайшие дни. Думаю, выйдет она не позже сентября Я уже получил хороший заказ на нее от Вероники. Да и от многих других тоже.
Обнимаю, всех благ, дружески
Игорь.
Довлатов — Ефимову
22 июня 1982 года
Дорогой Игорь!
Я страшно рад, что Вам понравилась «Зона», ибо чувствовал себя весьма неуверенно. Рассказы эти писались давно (1965-67 гг.), и даже будь я Моргулисом, я должен был за пятнадцать лет измениться, вырасти и т. д. Когда издавался «Компромисс», я знал, что 50 % текста — это рассказы максимального для меня качества. В «Зоне» же нет ни одного рассказа такого уровня, как «Юбилейный мальчик» или «Чья-то смерть», и только «По прямой» немного выделяется из общей массы. Кроме того, «Компромисс» был совершенно непритязательным по части идей, а здесь есть «размышления» и всяческая умственность. Раз уж Вы, человек интеллектуальный, все это одобрили, то можно радоваться. По-видимому, мешанина из писем и отрывков дала какой-то эффект, чему я очень рад. Осмелев и успокоившись, хочу выразить предположение, что «Зона» более значительное произведение, чем «Компромисс», или во всяком случае — менее незначительное, в ней есть претензия, и она теоретически может вызывать некоторые споры.
Проффера (от которого я только что получил письмо с просьбой содействовать в получении от Шарымовой долга в 580 долларов и которые он безусловно никогда не получит), а также Меттера я без сожаления выкинул. Страницы с правкой прилагаю. Вроде бы стыкуется нормально.
Остальную (совершенно ничтожную) правку сделаем в гранках. Обещаю, что поправок будет не более десяти, и ни в одном случае не придется перебирать абзац, а только в худшем случае — строчки, а чаще — заменить какое-то слово другим словом равной длины, или изменить знак препинания.
Напоминаю, что мы вроде бы решили уменьшить при печати формат на 10 %.
Соображения насчет обложки, титула, форзаца выскажу, когда буду отсылать гранки. Недавно у меня появилась довольно хорошая, «интеллигентная» и контрастная фотография. С нее будет мною сделан фотостат, титул я тоже пришлю готовый, и еще будет несколько мельчайших пожеланий.
Большое спасибо за фотографии.
Если в ходе набора (как это было с Петей и Сашей), у Марины будут возникать замечания, я их с благодарностью восприму. Особенно прошу ее обратить внимание на всякого рода проявления нескромности (что случается) и в более общем плане — на проявления дурного вкуса. Переписывая «Зону», я обнаружил, застонав от омерзения, такую фразу:
«Павел! — пожаловалась она ему на эти руки, на эти губы пожаловалась она ему. — Павел!..»
Вообще, моя мать считает, что у меня плохой вкус. Может быть, это так и есть. Во всяком случае, я долгие годы подавляю в себе желание носить на пальце крупный недорогой перстень.
Ну все. До гранок — все ясно. А возвращая гранки, пришлю дальнейшие пожелания.
Отчет о продаже книг в Чикаго — получите. Книга о Мессинге мне понравилась, вернее — я ее прочел с большим интересом. «Идеалист» [Дмитрия Михеева] как-то не захватил. «Три минуты» [»Три минуты молчания» Георгия Владимова] — блеск.
Да, я выявил еще одного Вашего, Игорь, поклонника, причем — умного и злого, как тигр. Это Бочштейн из НРС.
Глава из «Страшного суда» находится у агента. Можно дождаться его отзыва через Аню Фридман (мне он никогда не звонит), или вот на всякий случай телефон его офиса (кстати, офис — пишется по-русски через одно ФЭ, о чем не подозревает Тойболе Лунгина): (212) 807-0888, зовут его Эндрю Вайле. Кажется, Эндрю переходит в другую контору, но на прежнем месте должны знать его новый телефон. Может, Игорь захочет позвонить. Человек он симпатичный и прямой, так что, если, не дай Бог — отказ, то без занудства, виляния и обидного сочувствия.
Адреса подписчиков «Нового американца» в Вашем распоряжении.
Обнимаю
С. Довлатов.
Довлатов — Ефимову
30 июня 1982 года
Дорогой Игорь!
1. Торговля в Чикаго шла очень вяло, хотя народу было много, но дело происходило в субботу, в еврейском центре, негоции в этом случае запрещены, так что продажа шла почти нелегально. Продано всего лишь: 1 «Мессинг» (12), 1 Суслов (7.50), 1 Аксенов (11.50) и 2 «Зерновы» (7.50+7.50), итого — 46 долларов, из которых Вам принадлежит — 27.60, на коию сумму и прилагаю мани-ордер.
Не расстраивайтесь, что все так скудно. Книги в надежных руках Сагаловского и Арановича, они будут пытаться что-то сделать. Книги, которые у меня в Нью-Йорке, тоже никуда не денутся, и уж во всяком случае — будут аккуратно возвращены или перебазированы по Вашему указанию, тем более что здесь открываются два книготорговых дела — неким Осей Тахадзе (он репродуцировал сувениры и тарелки с Неизвестным и вроде бы прогорел), у которого хорошее помещение напротив «4-х континентов», и некой Бебкой Вольфсон, беглянкой из Израиля. Бебка — жила и не внушает особого доверия, а Тохадзе — честный и хороший человек. (Но прожектер и мудак.)
2. Уже сейчас напоминаю, чтобы не забыть, — если на «Зоне» будет воспроизведена моя фотография (как раз вчера мне передала Аловерт довольно интеллигентный снимок), то нужно хотя бы мельчайшими буквами, шестеркой, указать — «Фото Нины Аловерт». Фотографы очень самолюбивые.
3. С нетерпением жду гранок. Верну их в день получения, или на следующее утро. Тогда же будут высланы рекомендации по оформлению и т. д.
4. Сагаловский, увы, обнаружил типографию, где ему назначили цену за книжку — 1150 долларов. Так что, он передал макет им, и осуждать его не следует, он — бедный. Я был в этой типографии, выглядит все солидно, на всякий случай посылаю Вам их карточку, вдруг что-то закажете у них.
5. Габи Валк, которого я Вам почти рекомендовал и который наверное будет просить у Вас книги, производит гнусное впечатление. Боже мой, что за люди нас окружают! А ведь мне когда-то Яша Гордин казался заурядным человеком. Здесь бы его путали с Христом, Магометом и Буддой. А также Корчаком, Ганди и Сергием Радонежским.
Обнимаю Вас и Марину, и деток, и старших дам.
С. Довлатов.
Ефимов — Довлатову
27 июля 1982 года
Дорогой Сережа!
Посылаю гранки. Ради Бога не возвращайте их ни в день получения, ни на следующее утро. Нет такой спешки. Вычитывайте внимательно. Все мои замечания — на полях. Думаю, что большинство из них Вы найдете справедливыми. Если станет обидно, всегда можно отыграться на «Архивах Страшного суда».
Мы уезжаем в отпуск на две недели. Сначала в Вирджинию, где Штерны устроились на берегу океана, потом в Вашингтон. Вернемся 14-го августа.
Ездили в Чикаго, отвозили Арановичу его книгу. Посылаю Вам ее для ознакомления. Еще посылаю разговорник — как торговый образец.
Вчера узнали тягостную новость. У Карла обнаружили рак. Очень запущенный. Не операбельный. Правда, говорят, что с раком прямой кишки иногда живут долго. Но — сами понимаете… Как ни глупо, хочется выйти на перекресток и кричать: «Я не виноват!.. Я не желал ему этого!..» И это будет чистая правда. Как он ни бесил меня порой, никогда ни ему самому, ни его делу я не желал ничего плохого. И все же обычный стыд здорового перед тяжело больным в данном случае для меня оказывается особенно острым.
Всех Вам благ, приветы семье,
Ваш Игорь.
Довлатов — Ефимову
6 августа 1982 года
Дорогой Игорь!
Я начну с дел, не относящихся к «Зоне». О болезни Карла я знаю, звонила Эллендея и плакала, а виделись мы буквально за три дня до этого, в Нью-Йорке. Потом звонил Карл, сказал, что говорит с того света, и что очень глупо себя чувствует, продолжая заниматься делами в такой ситуации, и действительно, поторопил Лену с набором.
Кто же может подумать, что Вы желали Карлу, да и кому угодно другому, такую кошмарную участь. Я как раз говорил ему, что Игорь, несмотря ни на что, с большим уважением относится и к его делу, и к его талантам. Вообще, это все ужасно…
Теперь дальше. Агент Эндрю Вайле отказался заниматься Вашей рукописью и вернул мне ее со словами, что это «не его тип книги». Это довольно неприятно, потому что речь идет, видимо, не о художественных достоинствах в этом случае можно было бы наплевать, потому что Эндрю не такой уж Эйхенбаум, что же касается рыночных дел, то в этом он должен что-то смыслить… Короче, рукопись высылаю. Насколько я Вас знаю, Вы не очень падете духом от этого известия, и не подумаете […], что я специально подговорил агента невзлюбить Вашу рукопись…
Теперь — о «Зоне». Спасибо за внимательное отношение к рукописи и за хороший набор. Опечаток меньше, чем позволяет советская норма для машинисток партийной печати (5 на странице). С большинством Ваших замечаний я согласился и как мог исправил текст, заупрямился же в одном, или максимум — в двух случаях.
Потом взялась за дело Лена, с госиздатовским пылом и во всеоружии крайнего пуризма, и наисправляла множество несущественных мелочей в области пунктуации, ну и помимо этого, конечно, нашла десятка три ошибок. Мелочи я восстановил корректорским знаком: (-), а правку Ленину на полях во многих случаях зачеркнул. Но все равно, в результате оказалось довольно много исправлений. И вот о чем я собираюсь Вас просить. Я боюсь, что во время правки, довольно многочисленной, набирающий (Вы или Марина) может сделать новые ошибки, так часто бывает при уже знакомом и надоевшем тексте. Я хочу просить Вас сделать еще раз копии и снова послать мне — не раздражайтесь, не дочитав до конца. Я бы очень не хотел выглядеть бесцеремонным и знаю, что это дополнительный труд, поэтому я настаиваю на том, чтобы оплатить это копирование (наверное — долларов 8-10), кроме того, оплатить пересылку первым классом. Если сроки поджимают, я прошу Вас отправить бандероль «экспрессом», это стоит долларов S-9, которые я с удовольствием Вам верну, и тогда рукопись будет у меня на следующий день, и еще через день Вы ее получите обратно.
Я Вас умоляю отнестись снисходительно к моим авторским причудам, они довольно странные, некоторые серьезные ошибки, вроде того — уменьшается тень или нет — мне совершенно безразличны, а из-за каких-то сущих мелочей я дохожу до умоисступления. Лена крутится вокруг меня 18 лет и все не может уловить логики в моем отношении к опечаткам и всяческим ошибкам. Поэтому я ради старой дружбы прошу Вас совершить этот лишний труд, а я беру на себя все расходы, отчего в результате выиграет и издатель и автор.
Если же почему-либо такое дело — невозможно, я прошу Вас с исключительным вниманием прочесть всю правку, помня, что при повторном чтении найти ошибки труднее. Еще раз простите за муки…
Теперь — насчет оформления. Детали в отдельном конверте. Начну с простых и бесспорных вещей.
1. Передняя обложка — у Вас. Мне кажется, никакой белый ободок не нужен. Прилагаю красный эскиз. (Вложение № 1).
2. Посылаю заднюю обложку. О фотографии — чуть позже, в связи с проблемой цвета. (Вложение № 2).
3. Посылаю титул — все не слишком аккуратно сделано, как всегда у Пети с Сашей. (Вложение № 3).
4. Посылаю два корешка, чуть поуже и чуть пошире. Слова: Довлатов, Зона, Эрмитаж — не должны быть распространены по всей длине корешка, а должны группироваться:
С. ДОВЛАТОВ — ЗОНА — ЭРМИТАЖ. (Вложение № 4).
5. Посылаю разные штучки и обрезки на всякий случай. (Вложение № 5).
6. Моя большая фотография — потом узнаете зачем. (Вложение № 6). Это фотостат, готовый к печати.
Перехожу к сложностям. Вот три варианта решения проблемы — как увязать цвет с фотографией.
1. Сделать книжку черной, вернее, черно-белой. Это благородное и общепринятое сочетание, тысячи книг вышли в черно-белом обличий. Ваши доводы о том, что это напугает Брайтон — неубедительны, Вы же сами говорили, что книги продаются не в розницу, а по почте. Посмотрите, наконец, на черно-белую «Иванькиаду», вполне красиво.
2. Сделать обложку красной, причем — ярко-красной, то, что называется — брайт-рэд. Образец цвета в виде этикетки от кофе «Максуэл-хауз» прилагаю. (Вложение № 7). Тут возникает сложность с фотографией, даже помыслить о красной физиономии я не могу. Коричневая, бежевая или фиолетовая обложки внушают мне ужас. Нельзя ли сделать то, что Вы сделали с Руфью Зерновой, а именно — разместить фото крупно перед титулом, так иногда и даже часто выпускают книжки стихов в СССР. Фото же с задней обложки в этом случае, естественно, убрать. Для этого, если Вы выберете этот вариант, я и посылаю Вам большую фотографию, она выйдет с небольшими белыми полями. Конечно, кто-то скажет, что это нескромно, и это действительно нескромно, но ведь это сделает издатель, а не автор, кроме того, я выпускаю уже какую ни на есть, но четвертую книжку, в этом есть нечто программное, а я себе на этой фотографии кажусь интеллигентным, мужественным и трагическим художником слова.
3. Если сделать обложку красной, а фотографию черно-белой, это потребует дополнительно — 80-100 долларов, и я с удовольствием внесу эту сумму, а Вы, если хотите, дайте мне потом на эту сумму лишних экземпляров, исходя из себестоимости — доллара два примерно?
Вот три варианта. Надеюсь, какой-то из них покажется Вам приемлемым. Какие-либо цвета, кроме черного и красного, очень нежелательны.
И еще несколько мелочей:
1. Если Вы задумаете уменьшить формат процентов на 10–15, я не возражаю. Но и такой формат, как сейчас, кажется мне хорошим.
2. В сентябре я поеду выступать в Филадельфию — возьму книжки.
3. Адреса посылаю.
4. У нас все более-менее в порядке. Ребенок — тьфу, тьфу, тьфу здоровый и симпатичный. Я Вам наверное уже хвастал, что ТИВИ-гайд предложил мне писать изобличительные статейки о сов. прессе и обещал платить доллар за слово. Это не фантастические деньги, но звучит хорошо и пышно. У них 40 миллионов читателей, это самое массовое издание в Америке.
5. Чуть не забыл. «Архивы» я еще не читаю, хочу дождаться последней части, потому что книга может оказаться увлекательной, и даже должна, судя по всему, а я довольно плохо отношусь к перерывам в чтении. Я вдруг вспомнил, что ни одной книги в своей жизни не бросил, не дочитав. То есть, я иногда листаю и не начинаю читать, но если начну, то должен прочесть. Отыгрываться, как Вы пишете, на «Архивах» я не буду, но я надеюсь отнестись к ним так же внимательно, как Вы отнеслись к моей рукописи.
И последнее. В этом письме довольно много существенных для меня мелочей, поэтому прочтите его с карандашом и подчеркните то, что сочтете разумным и заслуживающим внимания.
Числа 17–18 я Вам позвоню, а может, Вы захотите мне написать, чтобы в поспешном телефонном разговоре не упустить какие-то детали.
Обнимаю.
Ваш С. Довлатов.
Довлатов — Ефимову
10 августа 1982 года
Дорогой Игорь!
Посылаю для Вашего архива очередной радио-скрипт. У меня сейчас три еженедельные передачи. Все три я строчу за один день. Отсюда — халтурное качество. Извините, если что наврал. Погрешности разительны: «Записи Виньковецкой, сражающие мир глазами ребенка». Исправлять нет времени. Эфир — он эфир и есть…
Вчера отослал Вам громадный пакет. Надеюсь, он прибудет раньше этого письма.
Девиц обнимаю.
Ваш С. Довлатов.
Ефимов — Довлатову
16 августа 1982 года
Дорогой Сережа!
О каком раздражении может идти речь? Конечно, мы не возражаем против второй корректуры. По крайней мере, на счету нашего издательства появится хотя бы одна абсолютно грамотная книга. 10 долларов за дополнительные хлопоты с готовностью от Вас принимаю.
ОФОРМЛЕНИЕ.
Конечно, если это так для Вас важно, остановимся на черном цвете. Позвольте, однако, предложить еще одну альтернативу: передняя обложка серым цветом. Посмотрите книгу Ульянова. Там текст сделан: 60 % от черного, а фон — 20 %. Мы можем сделать 40 % или 60 %. Цена будет та же, и все же серый не так отпугивает, как черный. Задняя обложка при этом будет черной.
Меня немного огорчило, что за два года у Вас не появилось ни одной новой интеллектуальной фотографии и Вы предлагаете ту же самую, что была на «Компромиссе». Если мы остановимся на ней, то я очень склонен упрятать ее внутрь (как в книге Зерновой).
Пожалуйста, сделайте для обложки прилагаемый мною номер (на отдельном листке) в таком же негативном виде, как Вы сделали кораблик.
РЕКЛАМА.
Спасибо за адреса. Нам придется их немного переделать, но это не горит — до следующего каталога. В Филадельфии выступить с книжками — это очень хорошо. Суслов, которого я повидал в Вашингтоне, проделал блистательное турне и продал все, что у него было. Но что бы мне очень хотелось: чтобы ларек ЭРМИТАЖА появился на конференции, которая состоится в октябре в Вашингтоне и на которую съедутся все слависты. Мне звонил Чалидзе и предлагал совместно арендовать там место. Я отказался, потому что мне это не по силам: далеко, отнимет много времени и сил. Но, может быть, Вам самому с ним договориться? Кажется, аренда стоит 150 или 200 долларов. Чтобы Вам не зависеть от автомобиля, я мог бы послать книги отсюда заранее, скажем, на адрес Суслова или еще кого-то. Обдумайте все и дайте мне знать.
Я до сих пор не получил номер «Времени и мы» (66) с окончанием романа. Как только получу — вышлю. Но если он попадется Вам на глаза раньше и Вы сможете начать читать — было бы хорошо.
Спасибо за радиорекламу. Накладки следующие:
а) Никогда никому не говорите, что в ЭРМИТАЖЕ работают двое. Во-первых, будут презирать, а во-вторых, это неверно: у нас есть нанятая наборщица, за которую мы платим государству налоги, и внештатный английский редактор и переводчик.
б) Губермана финансировал «Фонд спасения Игоря Губермана» (Китаевич), «Три минуты молчания» издал «Посев», а мы получили часть тиража на комиссию.
Мы чудно съездили — Вирджиния, океан, Вашингтон. При встрече расскажем. В последней декаде августа наша Лена будет гостить в Нью-Йорке, наверное, появится и у Вас.
Поклоны семье, дружески,
всегда Ваш, Игорь.
Довлатов — Ефимову
19 августа 1982 года
Дорогой Игорь!
Спасибо за внимание и оперативность. Дальше по пунктам:
1. Червонец с благодарностью высылаю.
2. Выворотку номера Ай-Эс-Би-Эн я могу сделать только в понедельник, когда Вайль и Генис пользуются фотостатом. В понедельник же и отправлю все это — первым классом, а не экспрессом — поскольку Вы ничего не пишете о спешке.
3. Очередные номера «Время и мы» раньше всего появляются на «Либерти», в тамошней библиотеке. Но их разбирает начальство. Но я попробую вклиниться.
4. У меня перед «Зоной» идет что-то вроде предуведомления: «Имена, события, даты — все здесь подлинное…» Вы набрали это дело тем же курсивом, что и письма к издателю, и тем же форматом. Мне кажется, надо уже — на манер эпиграфа — и каким-то другим шрифтом. Чтобы вам не возиться, а мне не нервничать из-за возможных ошибок при перебирании, я попросил Лену это сделать. Листок прилагаю к гранкам. Вариант с крупным шрифтом — лучше.
5. В Вашингтон поехать я почти наверняка не смогу. По следующим причинам:
а. Неловко появляться на конференции, на которую тебя не пригласили.
б. Не хочется иметь дело с Чалидзе — мужчиной сложным, капризным и загадочным.
в. Предприятие это, учитывая мои торговые качества, явно убыточное. Билет до Вашингтона и обратно стоит долларов сто, и место — даже пополам с правозащитником — 75. Это значит — надо продать книг долларов на пятьсот, чтобы хотя бы не потерпеть убытков. Не говоря о том, что это, как Вы справедливо заметили, отнимет «много времени и сил».
6. Читая гранки, я обнаружил несколько полноценных ошибок, но отметил и сущие мелочи вроде так называемых «марашек», следов от наклеенных полосок бумаги. Вы разберетесь, что исправлять, а что — не имеет значения. Обратите внимание на [следует перечень страниц].
7. Сейчас гранки будут читать мама и Лена, поэтому, возможно, что-то добавится.
8. Перехожу к болезненному моменту — обложке. Вы пишете: «Если для Вас это так важно…»
Русские книжки нужны мне для того, чтобы:
а. Дарить их знакомым с симпатичными надписями.
б. Пытаться всучить их заграничным издательствам. (На «Компромисс» пришло четыре заявки из европ. агентств.)
В обоих случаях мне важно, чтобы книженция имела вид художественного по жанру сочинения. Пока мне это ни разу не удалось. В «Невидимой книге» испорчена задняя обложка, да и передняя — не очень. «Компромисс» отвратительно тускл, а «Соло на ундервуде» — просто брак. Так что, ничего особенного мне не требуется, я только не хотел бы, чтобы книжка напоминала издания, которые обнаруживаешь в случайных помещениях заткнутыми за газовый счетчик.
Я с горечью убедился, что в этом вопросе Вы находитесь в глубоком, упорном и необратимом заблуждении, причем не хотите даже выслушать человека, который:
а. Пять лет учился в художественной школе, той самой, которую окончил Шемякин.
б. Легко сдал экзамен на оформительский факультет к Акимову и пренебрег им в пользу журналистики.
в. Руководствуется вовсе не желание огорчить Вас, а искренней заинтересованностью в успехах Вашего издательства, единственным слабым местом в работе которого я и все известные мне люди считают именно оформление.
Теоретически это все не мое дело. Но в том, что касается моей обложки, я вынужден бороться и настаивать.
1. О сером цвете невозможно даже подумать. Серость — удел содержания, а не оформления. (Неужели Вы искренне считаете, что сочетание светло-серого с темно-серым — ярче и привлекательнее черного или красного с белым?) Невозможно также помыслить о комбинациях бледно-розового и светло-бежевого, не говоря уже о вымазанной экскрементами обложке Езерской или сочетании красного с коричневым в обложке Зерновой (сочетания, от которого у Матисса случился бы мгновенный инсульт).
2. Хотелось бы выбрать между ярко-красным и густо-черным. Красный предпочтительнее. Почему Вы его отмели, тем более, что фотографию Вы все равно хотите дать внутри (что меня вполне устраивает, так же, как впрочем, и отсутствие фотографии)?
3. Значит, идеально — красный, приемлемо — черный.
4. Что касается фотографии, то с этим действительно, происходят какие-то сложности. У меня на всех снимках — принципиально неинтеллигентный вид. Даже Марианна Волкова снимала — получился директор итальянского борделя. Но вообще, это даже приятно — давать одну и ту же фотографию на всех книжках. Так вышел Хемингуэй (полное собрание) у Скрибнера, а из людей, внушающих Вам глубокое уважение — Ефраим Севела.
Обнимаю Вас и прошу не сердиться. Враг поддакивает, а друг — спорит, как любил повторять Евгений Рейн, после чего обрушивал на меня водопад оскорблений.
Ваш поклонник и доброжелатель
С.Довлатов.
Привет женскому полу.
P.S. Письмо от Марины только что получил. Будем отвечать вместе с Леной, там вопросы к нам обоим, напишем завтра — послезавтра. Считается, что Лена очень занята. С.
P.P.S. Когда будете делать вторую корректуру, то есть — перебирать и наклеивать новые строчки и слова, посмотрите, пожалуйста, чтобы в них не было побочных ошибок. Обнимаю.
С.
Довлатов — Ефимову
30 августа 1982 года
Дорогой Игорь!
Я прочитал Ваш роман и нахожусь в довольно странном положении. Дело в том, что из всего Вами написанного, вернее — из всего того, что я Вашего прочел, эта вещь — наиболее удалена от моих читательских интересов. В ней, с одной стороны, нет (в основополагающем виде) остроумия и вразумительности научных работ, и нет, с другой стороны, и тоже в преимущественном количестве — исследования всяких мучительных чувств, на чем основана Ваша беллетристика. Этого нет не потому, что Вы что-то не осилили, не достигли, а потому, что были другие задачи, и следовательно — другой фундамент.
Вы, наверное, знаете, что я совершенно не интересуюсь детективами в чистом виде — вроде Агаты Кристи, вяло приемлю Сименона за душевную теплоту, и лишь бесстрастно готов констатировать мастерство какого-нибудь «Гиперболоида инженера Гарина», с которым Ваш роман имеет жанровую близость. Короче, все это мне не близко, хотя читал я Ваш роман, надо признаться, с каким-то механическим увлечением, ну и, разумеется, откликался на вкрапления замечательной прозы — что-нибудь вроде того мужчины, который специально надел пиджак и пошел за чайником, или как машина задела пуговицы выставленной на продажу одежды. Но в основном, читалось как-то холодно и бесстрастно, а значит, я не могу быть объективным как читатель, не любящий этот жанр. Не могу я также судить о качестве в свете поставленных утилитарных задач — написать динамичную, приключенческую историю, перевести ее и заработать деньги. Я не знаю, что здесь чревато деньгами, а что — нет. Короче, и об этом я судить не могу — а вдруг это принесет миллион…
Поэтому в общем плане я намерен высказаться коротко — что нравится и что не нравится, тем более, что внести серьезные изменения Вы не захотите, и правильно сделаете.
Мне очень понравилось:
1. Вся эта история с кровью, попом и философией общего дела, а трактат этой самой Ленды — наиболее увлекательное и волнующее место в романе, Аверьян хорошо говорит и действует, вообще — этот круг мотивов и событий очень здорово.
2. Мне понравилось, вернее — мною должна быть отмечена механическая увлекательность этого чтения, природа которого мне неизвестна.
3. Мне понравилось, вернее — опять же я должен констатировать изобретательность, умение свести концы с концами в сложном организме при массе действующих лиц — никто не пропал, не повис, не остался без функции и мотива.
4. И наконец — всяческое профессиональное мастерство: ритм, пейзаж, детали, юмор, задетые пуговицы и пиджак для чайника. То есть — наличие прозы.
Не понравилось:
1. Сексуальные сцены. В них есть какая-то опасливая похабщина. Мне кажется, нужна либо Миллеровская прямота: «Моя девушка работала, как помпа», либо — умолчания, изящество, а главное — юмор. Всякие натяжения в паху, сладкие истомы, искрящиеся жгуты в крестцах, краснота, бегущая волнами к чему-то там — все это у меня лично вызывает ощущение неловкости.
2. Мне показалось, что в романе есть несколько колеблющихся уровней правдоподобия, скажем — Аверьян и докторша — на уровне жизни, а Умберто с его немыслимым бассейном или «тестом на доверие» — это уже из Флеминга, где у автомобиля вырастают крылья, пистолеты стреляют маленькими водородным бомбами — то есть, фантастика. Таким образом, есть уровни бытовые, жизненные, и вдруг — кино про Джеймса Бонда.
3. Мне показалось, что Лейда и Сильвана разговаривают в одном социальном тоне, и обе напоминают Люду Штерн, и вообще — речения прогрессивной технической интеллигенции (о возрасте — товар не первой свежести). И т. д. Цимкер же и Умберто — живые и отличаются. Павлик усредненный геолог, и речь его не выделить из моря флотских, геологических и рабочих персонажей.
4. Еще мне показалось, что в начале 3-й части замедляется темп (первые 30 страниц 66-го номера).
Дальше я выскажу конкретные мелкие замечания по тексту — вдруг что-то пригодится, не говоря о 3–4 опечатках. [Следуют подробные замечания, большинство из которых было учтено при выпуске книги.]
Дорогой Игорь! Я чувствую себя очень глупо, как будто попросили высказаться о балете, а я не люблю балет — ни с Барышниковым, ни с Гришей Поляком в главной роли. Тем не менее я Вам от души желаю, чтобы все остальные отзывы были восторженными и чтобы Вы заработали уйму денег.
Если какие-то мои придирки Вас заинтересуют — буду очень рад.
С нетерпением ожидаю «Зону».
Игорь! Будете выпускать «Архивы» — найдите какую-нибудь картинку для обложки, хотя бы автопогоню, полистайте журналы, свяжитесь с Левой Збарским или Бахчаняном, Збарский — сноб, а Бахчанян сделает за гроши, или пусть какой-нибудь профессионал сделает рисунок тушью в голлербаховском стиле. Посмотрите каталоги русских нонконформистов (у меня есть парочка), может, найдете волнующую тревожную абстракцию…
Обнимаю.
С.Д.
Довлатов — Ефимовой
31 августа 1982 года
Дорогая Марина!
Ваше письмо, главным образом, касается Лены, и я думал, что мы ответим вместе, но потом решил не связываться, ибо у моей жены очень вольное обращение со временем и пространством, однажды Лена написала письмо какой-то Фане в Ленинград и носила его в сумке полтора года, клянусь…
Кто бы ни набирал «Зону», ошибок было очень мало — спасибо. В слове трансцендентальный второе «н» кажется таким же лишним, как в слове «инциНдент», но существует бремя казенной грамматики, и надо его смиренно нести. Когда-то Вера Панова объяснила мне, что в слове «дизентерия» ударение надо ставить так: дизентерия», доказав это с помощью словаря, и с тех пор это слово, которое раньше проскальзывало в моей речи легко и беззаботно, я произносил так, как она велела, объяснял всем, что так учит Вера Панова, и выражал готовность принести словарь, и это усложнило мою жизнь.
Некоторые исправления, сделанные Леной, я вычеркнул, чтобы не усугублять труды, поскольку речь шла о казуистических мелочах, но если Вы эти исправления все-таки сделали, то хорошо. Более всего меня смущают опечатки со значением — протез вместо протест, или ромен вместо ремень, и еще — выпавшие отрицательные частицы, но ничего такого в «Зоне», кажется, нет. Что же касается того, где ставить точку — внутри скобок или снаружи, то мне это абсолютно все равно. Вайль говорит, что у Довлатова — «волевая пунктуация».
Марина, если Вы помните Соломона Шапиро, то у него недавно умерла мать. На еврейских обрядовых похоронах Соломон поругался с раввином, в частности, сказал ему: «Понаехало всякое говно из Ужгорода». Тогда раввин воздел руки и наслал на Соломона еврейские кары, но Соломон сказал по-английски: «Знаю я вашу веру, электричеством в субботу пользоваться нельзя, а людей обжуливать можно…».
В газете «Новый американец» недавно запретили употреблять слово «свинина» даже в экономических статьях, хозяин Давидка сказал, что не надо травмировать читателя неприятными словами.
Наум Сагаловский пишет книгу: «Вечера на хуторе близ Лубянки».
Обнимаю и приветствую.
Синсирели энд вери трали йорс [искренне и глубоко преданный вам]
С. Довлатов.
Ефимов — Довлатовой
8 сентября 1982 года
Милая Лена!
Очень бы хотелось помочь Вам. Но, как всякий нормальный эмигрант, я сильно боюсь финансовых бумаг, подписей, налогового управления, которое, по приказу нынешнего президента, собирается в ближайшее время выжать из уклоняющихся все недоплаченные налоги вместе с кровью и слезами. Кроме того, я совершенно не представляю, как именно должна быть написана такая бумага. Может быть, сделать так: Вы с чьей-то помощью готовите английский текст, посылаете его мне, а я уже решаю, грозит мне это чем-то или нет. Если нет — печатаю на своем бланке и подписываю.
Сереже передайте, что моя книжка ушла в типографию вслед за «Зоной» и что я благодарю его за всю проделанную работе (кое-что исправил по его пометкам).
Всех благ, всегда ваш,
Игорь.
P.S. А Карл не может написать такую бумагу? У него, по крайней мере, есть чеки на Ваше имя, подтверждающие факт работы.
Sept. 8, 1982 TO WHOM IT MAY CONCERN
Starting September 1, 1981 Elena Dovlatova-Mechik is working for our Publishing Co. as a free-lance editor and proof-reader being paid on per page basis but not more than $115.00 per week before taxes.
Igor Yefimov Director
Ефимов — Довлатову
9 сентября 1982 года
Дорогой Сережа!
В последний момент вспоминал еще две назревшие проблемы.
ПЕРВОЕ.
Из разговора с Ржевским я узнал, что готовится большое русское сборище — чествование Седых. Я понимаю, что ни ходить туда, ни тем более торговать там нашими книгами Вам неохота. (Да и вообще не по чину это Вам стоять за прилавком; кажется, с самого начала затея была утопическая.) Но нельзя ли найти мальчишечку, чтобы взял на себя это за 30 % (10 % — Вам). Мои девочки съездили в Детройт и перед киносеансом продали все же на сотню. А главное, хотелось бы ради рекламы. Там будет так много пишущей братии, что можно надеяться — кто-то раскачается дать заказ на набор (глядишь, и Лене перепадет), увидев наши яркие и безвкусные обложки.
ВТОРОЕ.
Назрела пора издавать книгу Неизвестного. У меня на нее уже набрались заказы. С ним все оговорено, план книги составлен. Будет примерно 30 репродукций с его гравюр к «Древу жизни» и 30 гравюр к Достоевскому. Осталось совсем немного: явиться к нему и в каком-то виде забрать их — в виде диапозитивов или копий или даже попросить фотографа переснять задешево-задешево. Мне очень не хочется ехать в Нью-Йорк ради одного этого. Не могли бы Вы как нью-йоркский представитель взять на себя? Если уж очень неохота с ним встречаться, не насилуйте себя — что-нибудь придумаем. Но если бы сделали, это была бы нам большая услуга.
Еще раз всем кланяюсь, дружески,
Игорь.
Довлатов — Ефимову
15 сентября 1982 года
Дорогой Ингемар!
На юбилей Седыха я не только не хочу идти, но и вряд ли могу там появиться. Когда я полгода назад зашел в НРС, все сотрудники побледнели. Мила Шамкович покрылась коричневыми пятнами, а Бочштейн лишился дара речи настолько, что впоследствии, как человек, не лишенный благородства, вынужден был передо мной извиниться. На следующий день Седых называл это событие — «вчерашний триллер».
Далее. Гнида Валк сказал мне, что:
а. Возможно, там будут продаваться только литфондовские книги, а остальных книготорговцев не пустят.
б. Возможно, места для торговли будут платные.
Во всех случаях, там будет Гриша [Поляк] — как друг Литфонда, или Оловянников («Лукоморье». Кстати, приличный человек), или Орликов с Валком. Кому-то из них я дам Ваши книги, и деньги с них получу сам. В том смысле, что никаких хитростей с их стороны не будет, и Вы получите 60 %, а я моральное удовлетворение, что меня вполне устраивает.
«Мальчишечки» же в нашем городе разъезжают в спортивных автомобилях, живут активной половой жизнью и носят на шее магендовиды размером с крендель.
Что касается моего «представительства», то в качестве торговца я, конечно, не силен. Я себя мыслил чем-то вроде полиграфического филиала, и надеюсь, что со временем Вы разрастетесь до того, что я смогу, по согласованию с Вами и за определенную мзду, выпускать какие-то симпатичные книжки, снабжать их обложками, предисловиями, комментариями, комплектом готовых (как положительных, так и разгромных) рецензий под разными именами и пр.
Рано или поздно я все равно что-то буду делать (и уже что-то делаю, лень рассказывать), поскольку есть машина, я умею верстать и минимально волоку в полиграфии.
Видно, у меня есть большое дарование к халтуре, потому что последние 10 недель пишу по три передачи на радио, трачу на эти три передачи 1 (один) воскресный день, и за последнее воскресенье написал 16,5 страниц, 7 — о Николае Клюеве, 5 — о телефонном обслуживании в СССР и 4,5 о фестивале на Брайтон-бич, на котором я не только не бьш, но даже не уверен, что он состоялся….
Ужас же моего финансового положения в том, что при среднем общесемейном заработке — 600 долларов в неделю, у нас, кроме маминого Эс-эс-ай [пособие по бедности], нет ничего стабильного, все может прекратиться в любую минуту.
Короче, я должен создать что-то зависящее только от меня… Однако штатную работу на «Либерти» — отклонил. Сейчас это уже невозможно — ходить каждый день на работу, тем более что единственный человек, нравящийся мне на радио своей приветливостью — А.Д., - является нацистом, его показывали по телевидению и писали о нем в газетах, так что старичок А.Д. даже на неделю ушел в подполье, сказав: «Эти евреи такие заядлые, могут прийти ко мне на работу и оскорбить меня…»
Что касается Неизвестного, то порядок действий, как я понимаю, таков. Нужно узнать, в каком виде у него существуют рисунки «Древа» и к Достоевскому (они могут быть — в виде оригиналов, слайдов, фотокопий, репродукций в каталогах и книгах о нем, и так далее). Затем, установив, что это такое, убедившись, что это линейная графика, не требующая фотостатов с растром, сделать либо уменьшенные копии в хорошем «Зироксе» (есть такая операция — «редьюст копи»), либо договориться с кем-нибудь из фотографов (боюсь, что это гораздо дороже, чем зирокс и даже фотостат, тем более что последний нищий фотограф — Нина Аловерт — подписала контракт на книгу о Барышникове и получила аванс — 10 тысяч. (П.Б. же не обсуждается, поскольку он украдет гравюры, не сделает фотографий и, кроме того, скажет Неизвестному, что мы с Вами гомосеки, агенты КГБ и воруем у Бродского метафоры и сюжеты.)
Сегодня же Эрнсту позвоню и все сделаю, если его безумие не выдвинет каких-либо помех.
«Зону» жду. Обнимаю всех.
Ваш С. Довлатов.
Довлатов — Ефимову
17 сентября 1982 года
Дорогой Игорь!
Я говорил с Неизвестным — ситуация такова. Картинки к «Древу жизни» штриховая, линейная графика — перо или жирный фломастер. Их можно отнести либо в хороший зирокс, где стоят огромные машины и копия стоит 50–60 центов, либо переснять с помощью фотографа, что гораздо дороже, я думаю долларов пять, учитывая пленку и фотобумагу. Мне кажется. Неизвестный будет возражать против зироксов, он убедительно говорит, что репродукции должны быть хорошими.
Листы же к Достоевскому включают тоновые места, значит, во-первых, зирокс не годится, нужен фотограф + растровая сетка (фотостат) или — сразу фотостат с уменьшением.
Короче, я действую так. Из более-менее добросовестных людей, с которыми в принципе можно иметь дело, самый «дешевый» — Марк Серман, он, представьте себе, отлично фотографирует (как многие не выдающиеся кинооператоры). Я договорюсь с Серманом, поеду к безумному скульптору (кстати, насколько чудовищны его рисунки, настолько талантливы, мне кажется, его писания и устные россказни), мы физически посмотрим, что это за листы, узнаем, нельзя ли долларов за 12 купить альбом всех этих репродукций (тогда можно пропустить их сразу через фотостат с уменьшением, минуя фотографа), Марк скажет — сколько стоит переснять то, что требует съемки (а именно, листы, которые есть только у самого Неизвестного и которые он не хочет выпускать из рук), затем я сообщу Вам объем работы, расценки и т. д.
Теперь вопрос — до какого размера уменьшать при пересъемке или копировании? До 5 на 8?
Если я что-то делаю неправильно, то есть, в неправильной последовательности — не пугайтесь. Я ничего не буду предпринимать конкретного и ни на какие расходы не пойду, не получив от Вас указаний.
Значит — нудно повторяю — еду с фотографом к Неизвестному, смотрю материалы, узнаю, что можно выносить из дома, а что нельзя, после чего делаю калькуляцию и подробно сообщаю все Вам.
Лена Вашей справкой (насколько я знаю) не воспользовалась, получив аналогичную в каком-то другом месте, а Вашу — мы Вам для спокойствия вышлем следующим письмом, просто Лена сейчас гуляет с младенцем, который абсолютно прекрасен.
Всем привет и объятия,
Ваш С. Довлатов.
Ефимов — Довлатову
25 сентября 1982 года
Дорогой Сережа!
С трепетом вкладываю в конверт сигнальный образец «Зоны»: примет ли Ваш утонченный вкус цвет обложки? Хотя все было точно оговорено и это тот самый цвет, в который Вы ткнули пальцем в книжке Зерновой, когда были здесь в гостях, все-таки тревожно: я верю в искренность Ваших эстетических терзаний и очень бы не хотел огорчить Вас. Ну?.. что?.. приемлет душа?.. Нет?..
Все остальное как будто в порядке: расположение текста на странице, формат, качество печати, бумага. Остальные 199 экз. прибудут медленной скоростью. Как Вы уже знаете, мы с Мариной едем в Вашингтон на конференцию и будем продавать книги направо и налево. Я рад этой книге. (Забыл в свое время написать, что из добавившихся кусков — отступление про лагерный язык — самый лучший.)
Спасибо за все хлопоты с Неизвестным. После Ваших писем и после разговоров с местными печатниками я понял, что единственный разумный вариант: просить у Эрнста оригиналы на три месяца. Что я и делаю в письме к нему. Если удастся, я постараюсь приехать на день из Вашингтона (между 14 и 17 октября), чтобы забрать их. Если нет — буду просить Вас осуществить эту операцию с тем, чтобы отправить все ко мне заказным-страхованным. Наверное, я не совсем ясно упомянул в своем письме, что все гравюры я видел у него, так что понимаю, о чем идет речь и что мне нужно.
У нас все нормально и спокойно. А вот наш друг Марк Подгурский так врезался во встречную машину, что его увезли в госпиталь, а машину — прямо на свалку (куплена всего три года назад новенькой). Но сам, кажется, отделался пустяками (сломанное ребро, стекло в глазу).
Всего доброго, поздравляю (все же грех жаловаться — выходит по книге в год), дружески,
Игорь.
Довлатов — Ефимову
4 октября 1982 года
Дорогой Игорь!
Еще раз, теперь уже, так сказать — официально, на бумаге: огромное Вам и Марине спасибо, книжка, по-моему, выглядит довольно симпатично, во всяком случае так, как мне хотелось, но даже всеобъемлюще ироничный Бахчанян, сам автор десятков обложек — похвалил и говорит, что похоже на русский авангард из собрания Костаки.
Ошибка единственная, пропущенная мной, Леной и мамой, на 60-й странице: «Америка для нас была подобнО Карфагену или Трое…» А надо подобнА.
Я написал и сегодня буду читать передачу об Арановиче и его книге, она мне понравилась, хотя он ничего не нашел — ни барельефа с надгробья, ни куда девалась Екатерина II.
С. Довлатов.
Довлатов — Ефимову
14 октября 1982 года
Дорогой Игорь!
Я чуть было не прикатил в Вашингтон с Ильёй Захаровичем [Серманом], главным образом для того, чтобы заверить в Сов. представительстве некоторые бумаги (моя мать получила наследство в Союзе), но по разным причинам эта поездка откладывается. Тем не менее я счел целесообразным отправить в багажнике машины, везущей Сермана, продукцию Эрнста Неизвестного.
1. Дело в том, что альбом его рисунков чрезвычайно тяжел и громоздок, обыкновенная посылка не годится, там какие-то лимиты на объем, нужно обращаться в какое-то другое, неизвестное мне учреждение, что-то вроде «Московской-товарной», где отправляют рояли и диваны. И стоило бы это дороже. Короче, я решил сунуть это в багажник, как следует упаковав, и отправить в расчете на то, что Илья Захарович, разумеется, к этому тюку не прикоснется. Вы, очевидно, на машине, книги распродадите и увезете чемодан.
2. Неизвестный взял с меня расписку в получении всех этих материалов, и поэтому я Вам их для порядка перечисляю:
а. Альбом из 29 листов.
б. Толстая книга.
в. 40 (сорок, подсчитайте) литографий.
г. Зирокс общего вида «Древа жизни».
3. В Нью-Йорке вышел и довольно бойко продается бульварный журнал «Петух», который выпустил некий Консон, а верстку и оформление делал я. Посылаю Вам 40 экземпляров. Если захотите их продавать — желательно получить как минимум 1 доллар с экземпляра, два остаются «Эрмитажу». Причем так: 30 экземпляров положите на продажу, а 10 можете, если Вам не трудно, раздать симпатичным людям — славистам, вдруг подпишутся. Аксенову я выслал экземпляры по почте, Суслову передал в руки. Так что, им не давайте, лучше — американцам.
Надеюсь, Вас не очень затруднит то, что Неизвестный прибудет не домой, а в Вашингтон, а также — возня с журналом.
Получил несколько одобрительных отзывов на «Зону» — от Копелева, Виктора Германа (это американец, просидевший 20 лет на Колыме) и от других, менее выдающихся товарищей, кстати, и Серман, в общем — похвалил. И Петя с Сашей. Любопытно отметить, что я послал книжку в 38 адресов, трем американцам и 35 — русским, письменно меня поблагодарили три человека: Виктор Герман, Анн Фридман и Эндрю Вайле — все трое американцы. 35 соотечественников, естественно, молчат.
Привет Марине, деткам и всем общим знакомым. Подтвердите каким-то образом получение груза.
Обнимаю.
С. Довлатов.
Довлатов — Ефимову
Ноябрь 1982 года
Игорь!
Я отослал «Зону» более чем по 50 адресам (людям, которые сами все равно не купили бы и не заказали — писателям и мыслителям), человек шесть, включая такого умного дядьку, как Дональд Фини, обещали написать рецензии, хвалили больше других — Копелев, Эткинд… Обругал (пока) один Гладилин, сказал, что мало дерзости и нет «бешенства эксперимента».
С.
Довлатов — Ефимову
9 ноября 1982 года
Дорогой Игорь!
Посылаю Вам очередную халтуру на тему «Эрмитажа» [радио-скрипт «Русский политический детектив»]. Качество низкое. Единственный смысл этих передач (для Вас, поскольку я получаю за это 100 долларов) в том, что они широко обсуждаются в Союзе. «Свободу» поймать очень трудно, гораздо труднее, чем «Голос» и «Бибиси», но все равно, стоит одному человеку услышать, и назавтра все Ваши друзья в Москве и Ленинграде будут об этом знать. Я переписываюсь с 5–7 людьми в СССР и убедился, что передачи доходят, тем более что их повторяют, как правило, два-три-четыре раза.
Пусть Вам не покажется беспринципным то, что я написал об «Архивах» в связи с расхождениями этого текста и предыдущих оценок, наоборот, я веду себя очень принципиально, принцип же заключается в том, что изнутри, по-товарищески, можно все обсуждать и говорить неприятные вещи, но вовне, наружу — следует представлять друзей в лучшем свете, поскольку все мои друзья заведомо и окончательно гениальные, и сомнение в этом я могу выражать только в разговоре с этими самыми друзьями. И наконец, для посторонних я не хочу сравнивать Ваш детектив с «Бесами» и «Преступлением и наказанием», что же касается детективов Тополя с Незнанским, и тем более Любина, то Ваша книга в 4 000 000 раз лучше, хотя бы одним лишь отсутствием пошлости.
Далее. Если Вы хоть как-то заинтересованы в регулярном освещении новинок «Эрмитажа», присылайте мне, пожалуйста, новые книги, скажем Елагина, я их присваивать ни в коем случае не буду, а лишь (очень бегло и аккуратно) перелистаю, а затем присовокуплю к небольшим залежам ваших книг, которые у меня хранятся и к которым я уже присовокупил Арановича, Озерную и т. д. Короче, вышлите 2–3 последних книжки, они будут освещены и возвращены.
Я разослал около ста (может, больше) экземпляров «Зоны», получил как формальные, так и не формальные отзывы, двое американцев договорились со славистскими изданиями о рецензиях и т. д.
Ваша мама всем понравилась, а ее комплименты относительно «Зоны» доставили мне много радости, я воспринял Анну Васильевну в качестве прообраза широкой читательской аудитории.
Книга Вайля и Гениса [»Современная русская проза»], когда я ее перечитал уже в виде книги, понравилась мне меньше, чем в виде статей и отдельно взятой фактуры, жанр и категория ее все же очень неясны, в комментариях и справках заметен произвол и т. д. Не говоря о том, что книгой будут недовольны все пишущие люди, как бездарные, так и даровитые, даровитых они критикуют, а бездарных не упоминают. И вообще, чего стоит одна справка насчет Люды Штерн — «Л.Штерн, 1935 г. р. — пишет в традициях молодежной прозы…»
Но сделана (Вами) книжка очень хорошо, а облик книг становится все лучше, включая «Архивы», небось не дали свою фотографию бледно-розового цвета, это все мое влияние.
Как там наш «Петух»? Консон говорит, что журнальчик продается по нынешним временам не так уж плохо, тысячи полторы он распродал.
Всем привет. Обнимаю.
С. Довлатов.
Ефимов — Довлатову
15 ноября 1982 года
Дорогой Сережа!
Спасибо за рекламу. Жалко лишь, что эти передачи, отзвучав, исчезают в межзвездном пространстве. Нельзя ли использовать их более эффективно? То есть, после радио посылать еще и в журналы или газеты («Континент», «Посев», «НРС», «Русская мысль»). Я знаю, что в рецензиях всегда нехватка. (Если решите попробовать, исправьте на 4-й внизу: «Архивы…» названы «Как одна плоть».)
Посылаю две наши новые книжки — Елагина и Армалинского. Рецензент получает их в подарок в личную библиотеку.
Жаль, что Вам не понравилась «Совр. русская проза». Нам она до сих пор нравится, и это тем более парадоксально, что главное внимание в ней уделено авторам, которых я просто не переношу — Синявскому и Зиновьеву (последний просто скучный и бездарный шут, с таким не дай Бог оказаться вместе в купе поезда), а писатель Ефимов существует лишь в подстрочных примечаниях. Вы сочувствуете Люде по поводу «справки», а она, не зная того, уже отплатила Вам за это псевдосочувствие, говоря:
«Ну как это было можно сравнить Сережу с пятаком, который всем нравится». (От червонца — какая инфляция!)
С «Петухом» не знаем, что делать — это совсем не наша епархия. В Вашингтоне продали один экземпляр его, а кому еще предлагать — не знаем. Да и сил нет этим заниматься. Мои девочки читали — не смеялись.
И наконец, самое главное: движется ли повесть «Заповедник»? Хотя бы в уме? Хотя бы в смутных планах? Для подстегивания: уже идут заказы на нее.
Спасибо за хлопоты с моей маманей, она заболела Нью-Йорком.
Всего доброго, приветы родне,
Ваш Игорь.
Довлатов — Ефимову
17 ноября 1982 года
Дорогой Игорь!
Посылаю Вам для архива 2 рецензии [на книгу «Зона»], одну (совершенно беспомощную, по-моему) написал Эйкалович под псевдонимом — Валин и послал ее Роману Гулю, который безусловно рецензию не напечатает. Я посоветовал в случае неудачи передать в «НРС», поскольку Седых сделал за последнее время несколько миролюбивых жестов, короче — там будет видно. Вторую написал профессор из Теннеси — Дональд Фини по договоренности с «Славик ревю», она получше и с некоторым пониманием. Между прочим, он коммунист, друг Воннегута и Мейлера, но в личном общении симпатичный и добродушный человек.
Обнимаю вас всех. Как идут дела?
Нас с Леной судят за те 10 000, которые мы брали для Меттера и которые успели превратиться в 12 600. Суд мы безусловно проиграем. Меттер — жуткий негодяй.
Ваш С. Довлатов.
Ефимов — Довлатову
20 ноября 1982 года
Дорогой Сережа!
Все же рецензии неплохие. У Фини очень профессионально написано, и «Славик ревью» — читаемый журнал. У Эйкаловича очень трогательный конец («Эх, жаль мало страниц!»). Рано или поздно где-нибудь он ее пристроит.
Кстати, забыл написать в последнем письме, что сравнение моих «Архивов…» с «Гиперболоидом…» справедливо и правомочно, но я-то предпочел бы, чтобы меня сравнивали с Ле Карре и Грэмом Грином. Хотя, при Вашем равнодушии к детективам, Вы их небось и не читали?
Ваша тяжба по поводу 12 000 дол. — это кошмар какой-то. Как Вы могли поддаться Меттеру и влезть в такую аферу? Единственное утешение в этой истории: что американский закон не дремлет и обдурить дядю Сэма все еще не так просто.
Наконец, самое главное.
Меня попросили выступить в столице штата на митинге «Эмнисти Интернэшнл». Я собираюсь говорить о Рогинском и Азадовском. Не пришлете ли мне копии тех материалов, которые были о них в «НА». У Вас ведь, кажется, хранятся полные подшивки? Не осталось ли в редакции фотографий? Может быть, я успел бы увеличить их здесь и превратить в плакат. Если это затруднительно или очень плохо со временем, дайте знать. Я тогда попробую найти в местных библиотеках.
Вчера ездили в Детройт, смотрели фильм про Высоцкого. Интересно было увидеть на экране знакомых знаменитостей. Две истории там особенно запомнились: как Высоцкий приехал в 2 часа ночи к Аксенову в пору травли и предложил ему 1000 рублей в подарок, чтобы он «не менял свой образ жизни»; как он недели мучился из-за того, что обожаемый им киноактер Чарльз Бронсон, к которому он кинулся на веранде отеля, сказал, не оборачиваясь: «Го эвэй» [Go away = пошел прочь]. Фильм возит Палей и, кажется, неплохо зарабатывает, зал был полон. Это не тот ли, который химичил с телевидением в Нью-Йорке?
Ночевали в шикарном новом доме у Либерманов, от них Вам большой привет.
Ну, и… «Заповедник»? Может быть, мне следует вогнать Вас в кабальную ситуацию, наподобие той, в которой бы Достоевский с «Игроком»?
Да, еще: увидел сборник стихов и песен Высоцкого изданный под редакцией А.Львова в издательстве «Литературное зарубежье» (Нью-Йорк) в 1981 году, директор — Берест. Это они всерьез? Издали что-нибудь еще?
Всех благ, победы в суде,
Ваш Игорь.
Довлатов — Ефимову
24 ноября 1982 года
Дорогой Игорь!
Книжки (Елагина, Армалинского) получил, обе довольно хорошо выглядят, Елагин — лучше, по-моему, о Елагине я обязательно сделаю передачу, об Армалинском же писать — рука не поднимается, и стихи гнусны, и сам поганый человек, да еще и в суд на меня хотел подать из-за какой-то непостижимой ерунды — кусок обложки его книги был воспроизведен в «НА», подоплека же — ущемленное самолюбие, короче, ну его к черту, а Елагин вполне пристоен и даже, говорят, алкоголик. Еще одна просьба, я давно вставил в заявку книгу Суслова «Дорога к морю» (?), не могли бы Вы ее прислать, причем довольно быстро, передачу я сдаю через три с половиной недели, надо было раньше попросить. Книгу верну, как, впрочем, и Елагина с Армалинским. Суслов уже заявлен, если не пришлете, придется ехать в магазин «Черное море» или в «Руссику», кстати, почему ни «Зоны», ни «Архивов» в «Черном море» нет?
Радио-скрипты эти я решительно не представляю, где бы можно было напечатать («НРС», «Континент», «НА», «НГ», — все это отпадает). Кроме того, уж очень поспешно и банально они написаны, для эфира еще как-то сходит, а для вечности — позорно, если же под псевдонимом, то спросят почему? Зачем посылаешь то, чего стыдишься? И т. д. Надо подумать, а лучше всего было бы — улучшить качество радиопередач, но тогда они сожрут все мое время, я сейчас делаю по 3–4 штуки в неделю. Кстати, к Новому году мне заказали большое (на полчаса) обозрение издательских дел, я Вам специально буду звонить, советоваться.
Книжка Вайля и Гениса мне нравится, даже очень нравится, но меньше, чем нравилась в рукописи, все-таки это не книга о русской прозе, а сборник статей, многие из которых кажутся мне замечательными, например, о Владимове, но предмета целиком книга не охватывает, и не всегда есть соразмерность фигур, а то, что Вы не только занялись этой книгой (при явном невнимании авторов к Вашему творчеству), но и любовно ее редактировали, очень даже всеми отмечено и, более того, несколько поразило самих Вайля и Гениса. Мне очень нравится их стиль, их манера, и наши вкусы часто сходятся, но они до сих пор не понимают, что я нахожу в прозе Ходасевича (благородство личности) и за что презираю Мамлеева. То, что они всерьез пишут о Юрии Милославском, например, а Вас, как Вы тонко подметили, упоминают в двух сносках, очень показательно. Они от меня, от первого, услышали, что Лев Толстой — хороший писатель, и одобрили «Хозяина и работника» лишь после того, как я час рассказывал и комментировал содержание.
Я хорошо знаю, как Вайль и Генис читают и оценивают книги. Петя открывает неведомую ему дотоле книгу на 234 странице и говорит: «Смотри, Саня, тут написано — его щеки отливали синевой, какая банальность…» После чего они захлопывают книгу, навсегда причисляют автора к бездарностям, и выше сноски этому автору уже не подняться.
Тем не менее их книги тоже есть в моей заявке, и Вы увидите, как бешено я буду их хвалить в своей передаче, на 95 % — искренне.
В «Русской мысли» был кусок про Владимова, там Ваша реклама, и еще дописано три абзаца про «Зону», с похвалой.
«Петух» выбросьте к черту. Конечно, это — говно, задумано как бульварный листок, чтобы заработать деньги. Кроме того, мне хотелось исчерпать шанс, убедиться, что бульварный журнальчик тоже не рентабелен, однако он продается, и, к сожалению, придется продолжать. К сожалению потому что возни много, а приносит все это — гроши, да и партнер (Консон) несомненная гнида. Но бросать его — неудобно, сам же я его втравил и т. д.
25 ноября. (Продолжаю).
«Заповедник» пока не движется. Не пугайтесь. Литературные дела обстоят так. Я закончил такую семейную хронику, под названием «Наши», это история семьи + политика, война, государство и некоторая философия жизни. В общем, через семью показаны более крупные вещи. Я давно уже пишу это все, и сначала мне очень не нравилось, а потом я вдруг написал три более удачные главы: про отца, про брата и про Лену. И все это дело несколько выровнялось. Во всяком случае Петя и Саша говорят, что это — явно лучшее из написанного мной. Примерно то же говорит и Серман.
Дальше. Месяца четыре назад в Бостоне Карл с некоторой обидой заговорил о моих дальнейших изданиях. Я тогда сказал ему, что скоро будет готова книжка про семью, и я ему пришлю рукопись. В то время книжка мне не нравилась, и я решил, что Карл ее будет держать три года, а я как бы обижусь, и тогда вроде бы он будет передо мной виноват, книжка ему не понравится, но прямо он об этом не скажет, и, в общем, все будет хорошо. Я, действительно, не очень хочу издаваться в «Ардисе» хотя бы потому, что мне неудобно просить Карла о двух корректурах, кроме того, я предвижу, что будет много непунктуального, а значит — нервного и мучительного. И вот теперь: Карл болен, книжка готова, но она не так плоха, и отдавать ее в неизвестность, только для того, чтобы формально что-то соблюсти — мне не хочется. Короче, я написал Эллендее письмо с вопросом, занимаются ли они новыми изданиями, и с просьбой — прямо и недвусмысленно мне ответить — что и как. Я надеюсь, что она захочет отложить наши переговоры или вообще освободит меня. Тогда я сразу пришлю Вам рукопись — ознакомиться.
Может, Вам это понравится больше, чем «Заповедник», и Вы захотите сначала провернуть эту книжку, она небольшая, 110–115 страниц (я еще не перепечатал до конца), а заказчики (даже если их больше трех) не прогадают. Если же этот вариант почему-либо исключен, или если Эллендея попросит дать рукопись ей (надеюсь, что этого не случится), тогда я сразу берусь за «Заповедник», и за 2–3 месяца его добиваю. Времени, конечно, очень мало, я сижу с 6 утра до ночи: радио, «Петух», младенец Коля, папаша и т. д., но я все сделаю, как смогу — быстрее и лучше.
Рецензия Фини будет не в «Славик Ревю», я ошибся, а в каком-то «Ист еуропеан джорнел». Что-то в этом роде. Писал я Вам, что Фини — коммунист? Когда-нибудь расскажу о наших фантастических беседах…
Ле Карре я читал («В одном немецком городке»), но не помню там никаких элементов фантастики, детективов Грина я не читал, лучшее у него, по-моему — «Путешествие с тетей», это невероятно смешная книга. Не исключено, что А. Толстой был талантливее и того, и другого.
Подшивки «НА» у меня нет, дней пять назад я отвез весь комплект — к переплетчику, и вернут мне все это 15 декабря, это будет громадный том, с которого практически невозможно снимать копии. В редакцию «НА» обращаться бесполезно, я был единственным аккуратным человеком в коллективе, сейчас там ничего нельзя найти, попытайтесь позвонить Пете и Саша, комплект «НА» есть и у них (я им подарил в свое время, полный комплект, 118 номеров, вплоть до моего ухода). Фотографию Рогинского я не представляю себе, где можно раздобыть, а Костино [Азадовского] фото должно быть у Людки, хотя и у меня, кажется, есть, сейчас пороюсь в папках.
Нашел, посылаю.
Палея я знаю мало, видел два раза. К радио он отношения не имеет, там действовали Эмик и Юлик, два опереточных проходимца. Палей — один из «ближайших друзей Высоцкого», куда входят М.Сорокин, П.Леонидов и еще какой-то Валерий. Я их прозвал «Дети лейтенанта Шмидта». Шемякина тоже иногда называют в печати: «Ближайший друг Высоцкого художник Шемякин…»
Чарльз Бронсон — совсем однообразный актер, вроде туркменского Жана Габена, и еще напоминает Мишу Демиденко.
Кто такие Либерманы, в новом доме которых Вы ночевали, я не знаю. Уж не редакторы ли «Вога»?
Берест, действительно, год назад выпустил книгу Высоцкого под редакцией Аркадия Львова, но самое поразительное, что это — другой Аркадий Львов, совершенно другой человек, но тоже Аркадий Львов, и тоже некультурный, поскольку в сборник под его редакцией вошли почему-то тексты Вознесенского («Ода сплетникам»), Городницкого, Апухтина, Аполлона Григорьева и еще невесть кого. Текстов же Высоцкого слишком много, так что не все замечательные. У меня эта книжка есть, подарена Берестом. Могу отдать Вам.
На этом закругляюсь. Уже 2 часа ночи. Простите за сумбур и стилистику. Нет сил.
Всем привет.
Ваш С. Довлатов.
P.S. Мальчик Коля очень скрашивает жизнь, тем более что Катя около года не здоровается со мной. Всех обнимаю. С.
Ефимов — Довлатову
30 ноября 1982 года
Дорогой Сережа!
Книгу Суслова посылаю немедленно первым классом. Вкладываю туда же книгу Поля Дебрецени — Вам хорошая практика в английском чтении, да и про нее можно ввернуть несколько слов на радио.
Сережа, наши игры с Ардисом чем-то напоминают чемберленовские хитрости в политике или ялтинскую конференцию. Я двадцать раз объяснял Вам, что одна из главных причин моего с ними раздора была их страсть подгребать под себя все рукописи, до которых дотянется рука, а потом сидеть на них, не печатая. То же будет и с рукописью «Наши». Предлагаемый Вами план был бы убийством моей репутации в мире славистской профессуры. «Этот, Ефимов-то, мало того, что предал своего благодетеля Проффера, так теперь еще и от тяжело больного и заживо продолжает рвать куски: вот книгу Довлатова отнял». За что Вы хотите меня вогнать в такую ситуацию? Неужели Вы не видите, что, написав Эллендее, Вы практически отрезали этой книге путь в «Эрмитаж»? И ради чего? Ради всех этих никому не видимых «тут я как бы обижусь и…»?
Конечно, если бы не было всех этих привходящих обстоятельств, я бы с удовольствием напечатал семейную хронику после «Заповедника». Или даже под одной обложкой. Теперь же подавайте мне окончание «Заповедника» — и никаких! Времени у Вас еще предостаточно, в крайнем случае немного отложим выход. А о «Наших» будем говорить лишь тогда, когда Вы получите от Ардиса ясный и недвусмысленный отказ.
В «Черном море» нет наших книг, потому что, задолжав с лета за Лунгину, они ничего больше не заказывают.
Либерманы — это Костя и Люда, те славные толстяки, которые привозили вас с Меттером к нам после выступления в Детройте.
Всего доброго, дружески,
Игорь.
Довлатов — Ефимову
14 декабря 1982 года
Дорогой Игорь!
Простите, что не сразу отвечаю, как-то вдруг соединилось множество дел. Книжки получил, огромное спасибо. Передача о Суслове запланирована. С Дебрецени — сложнее, чтение по-английски все еще мука для меня.
Что касается «Наших» и Ардиса, то это не игры, как Вы обозначили, а привычная для меня неловкость в отношениях почти со всеми людьми, начиная с Люды Штерн и кончая Альфредом Кнопфом, который, между прочим, жив, первый раз был женат в 1914 году, второй раз женился в 1967, а про нынешнюю литературу сказал:
«Сейчас уже невозможно написать столь плохую книгу, чтобы ее нельзя было бы где-нибудь издать»…
Видно, я зря пустился в детали и откровенности, любой нормальный человек написал бы Вам следующее:
«Недавно я закончил новую книжку, которую еще осенью обещал Ардису. Если Ардис по каким-то причинам не станет ее издавать, я буду обращаться к другим издателям, и в первую очередь — к Вам. Что же касается «Заповедника», то он еще не готов, но я берусь за него 1-го января, и уверен, что за три месяца все сделаю…». И так далее.
Я уже говорил Вам, что Карл сыграл в моей жизни однозначно положительную роль, неоднократно выражал мне и Лене свое расположение, все неприятное о нем я знаю лишь с Ваших и Лешиных слов, что же касается меня самого, то единственное негативное ощущение — это чувство неловкости при общении с ним и в особенности — с Эллендеей, неловкости, испытываемой мною почти всегда и почти со всеми.
Никогда ни от одного американского слависта (а я переписываюсь и общаюсь реже или чаще с 20–25 профессорами) я не слышал о Вас ни одного дурного слова. Более того, сам Карл ни единого неодобрительного слова о Вас мне не говорил, либо потому, что не считает меня достаточно близким знакомым для такого рода жалоб, либо потому, что ощущает, как болезненно неприятен мне был бы такой разговор, либо, наконец, просто ведет себя благородно.
Аню Фридман я пока не видел, она живет в часе езды от нас, но изредка мы говорим по телефону. Я сказал про Вашу книжку, но Аня заявила, что даже прочесть сейчас ничего не может, и это, наверное, правда: у нее грудной ребенок, и она чрезвычайно задерживает даже ту работу, которую выполняет по контракту с издательством за деньги, уже ею полученные. Мы все ее очень любим, она замечательно переводит, но она, например, скрыла от меня, что Кнопф уже месяца четыре просит ее написать развернутую заявку на «Зону», и Аня лишь сейчас берется за эту работу.
Ради Бога, не подумайте, что я зажимаю «своего» переводчика. Могу, если хотите, сообщить ее адрес, телефон и пр.
Недавно я получил 3 письма из Союза, без цензуры, через французское посольство — жизнь там совершенно ужасная. При встрече расскажу.
Расскажу и о суде надо мной и Леной по поводу 12 600 долларов. Суд еще не кончился и будет тянуться месяца три, я думаю, но уже сейчас это интереснейший и ценнейший опыт в смысле познания Америки.
Будьте здоровы. Привет Вашим дамам, Наташе, матушке. У нас все более-менее прилично. Мальчику Коле я придумал длинное выразительное прозвище:
«Круглосуточно работающая маленькая фабрика по производству положительных эмоций».
Да, хотите пари на 10 долларов? Держу пари, что Вы не сможете при хотя бы одном свидетеле прочесть Марине вслух стихотворение Армалинского, опубликованное на 23 странице его сборника!
Всех обнимаю.
С. Довлатов.
Довлатов — Ефимову
16 января 1983 года
Дорогой Игорь!
1. «Заповедник» активно переписываю, готово уже страниц тридцать пять, хотелось бы ко 2 апреля — закончить. Короче, я действую.
2. Недавно случайно перечитал с большим и принципиальным удовольствием Ваши «Записки книгочея». Как интересно, что при Вашем явном неприятии Розанова и Синявского, оптимальной для Вас и для них является схожая форма, а именно — свободное парение интеллекта. (Разумеется, я говорю только о форме.) Впечатление же у меня от «Записок» однозначное — «молодой, а какой умный…». Не могу не добавить (в качестве ложки дегтя), что слово «книгочей» ушло из русского обихода лет сто назад, надев онучи, запахнув поддевку и нахлобучив треух… Как просто и хорошо звучит: «Записки читателя»!
3. Я получил письмо от Игоря Смирнова (не еврея и писателя с большим носом и псевдонимом «Иг», а от Гаги, дружка Валеры Попова). Там есть некоторые любопытные сведения, а также — дело к Вам. Адрес Игоря: Mr. Smimov, […], Munchen, West Germany. Если Вы почему-либо не захотите ему ответить, то дайте знать. Я напишу ему сам и передам Ваш ответ.
4. Посылаю Вам второй номер «Петуха», который вышел в конце декабря, посылаю просто так, обратите внимание на полиграфию, а ведь у меня нет даже монтажного стола, единственное орудие — бритва. Журнал продается, окупается, а с третьего номера начнет улучшаться. Пока, к сожалению, журнальчик дрянной. Но это — единственный путь сейчас.
5. В Париже с февраля начинает выходить ежемесячный журнал «Европеец», которым заправляют Синявские, Шрагин, Турчин и Чалидзе, формат и объем «Посева».
Надеюсь, у Вас и у Ваших женщин все хорошо.
Коля вырос настолько, что подходит к моему столу, берет мои вещи и кидает на пол.
6. Как в добрые старые времена посылаю Вам два своих рассказа. Может, у Вас найдется время их прочесть. Один рассказ про моего брата, другой про Лену. Печататься мне по-русски негде, либо я сам не желаю, либо меня не хотят, а книжка выйдет неизвестно когда, так что прочтите в рукописи. Когда-нибудь, при случае, сообщите Ваше мнение, которым я по-прежнему чрезвычайно дорожу.
Обнимаю.
С. Довлатов.
Ефимов — Довлатову
21 января 1983 года
Дорогой Сережа!
То, что «Заповедник» движется, — замечательно. Будем ждать.
Рассказы прочитал сразу (а это, согласитесь, верный знак отношения читателя Ефимова к писателю Довлатову). Оба понравились, особенно — про Борю. Там что-то такое сделано, что вдруг из пучка знакомых мне баек возникла законченность и драматизм. Про Лену тоже понравился, хотя немного страшно за Вас: писать про близких, продолжая жить с ними, — дело опасное, для отношений разрушительное. Короче, если Ардис отвергнет, книга «Наши» может выйти в 1984-м в Эрмитаже. Они, конечно, ранимы, как месье Пьер, но и нам жить надо.
Вслед за Вами взял и перечитал «Записки книгочея». Тоже очень понравилось. Особенно название. А форму афоризма-эссе еще и Монтень использовал.
Игорю Смирнову напишу приветливо, но печатать не буду: во-первых, литературоведение не продать, во-вторых, он структуралист.
«Петух» пусть себе кукарекает — в добрый час.
Журнал «Европеец» следовало бы переименовать в «Петиметр» (если Вы помните, что это такое). Думаю, что на примере «НА» Вы убедились в безнадежности коллегиального руководства. Они вскоре развалятся, и деспот Максимов будет торжествовать.
На «Архивы» начинают поступать приветливые отзывы. Самый восторженный — от безжалостного Поповского. А сегодня позвонил знакомый профессор-переводчик из Охайо и сказал, что от восхищения сел за стол и сразу перевел первую главу. Издатели, однако, молчат.
В Чикаго встретили даму-профессора (из нашей волны), которая почему-то дымится ненавистью к Довлатову — писателю и человеку; мы отказались разделить ее чувства.
Кстати, случился эпизод в процессе торговли. Кто-то спросил, а нет ли у вас Довлатова. Я говорю: «А вот же, вы только что держали в руках». «И верно, — говорить покупатель. — А я, знаете, как увидел эту страшную надпись, так инстинктивно и отложил». Это к вопросу об оформлении: будем эстетов ублажать или читательские массы приманивать?
Всем поклоны,
всегда Ваш, Игорь.
ПИСЬМО ЕФИМОВА И.СМИРНОВУ от 21 января 1983 года
Игорь Смирнов, привет, привет!
И с приездом в мир чистогана. Сережа переслал мне твое занятное письмо с множеством жутковатых подробностей про дом родной. И как же мы там жили?
Из посылаемого каталога ты все узнаешь про наше издательство. Мы растем быстро, но все же еще не доросли до того, чтобы издать литературоведческую книжку для узкого круга специалистов. Еще не тянем. Но вот чем я могу помочь тебе (если тебе нужно): переслать твою книжку на рецензию в местные славистские журналы и альманахи. Или еще проще: вкладываю их адреса, чтобы ты сам мог это сделать. Думаю, для выхода на американский рынок это важно.
Сердечный привет, жму руку, дружески,
Игорь Ефимов.
Довлатов — Ефимову
25 января 1983 года
Дорогой Игорь!
«Заповедник», конечно, движется, но вообще-то мы крайне удручены и выбиты из ритма судебным процессом. Разбирательство идет полным ходом, откладывать дальше не было никакой возможности, и уже совершенно ясно, что выиграть и отвертеться мы не можем. Речь может идти лишь о сроках выплаты, о дозах, и о том, кому платить судебные издержки. Должен сказать, что американский суд не так прекрасен, как в фильме «Крамер против Крамера», в ходе его много казенного бездушия, формализм, а временами ощущается и чистая неприязнь к бедным, косноязычным эмигрантам. Обстановка более диккенсовская, чем я предполагал. Временами я ощущаю низость отдельных комбинаций, элементы сговора между адвокатом и судьей, и вообще, чувствую много недостойных хитростей в их поведении. Но проклятый английский язык мешает бороться. Мы вынуждены нанять адвоката, которому нужно уплатить от 2 до 3 тысяч, при том, что гарантий — никаких. Адвокат нужен не для раскрытия истины, а для процедурных и бумажных дел. Все это довольно отвратительно, поверьте.
«Ардису» «Наши» вроде бы понравились. Похвалили и затихли. Но в принципе сказали — будем издавать. Я подожду месяца 3–4 и решу этот вопрос.
«Петуха» не презирайте. Я скоро буду на это жить. Тем более что максимовские клевреты очень колеблют почву на «Либерти».
Получили ли Вы от меня копию рецензии Германа Андреева на «Архивы»? Вроде бы я послал.
От Синявских (при все их талантах) я хорошего журнала не жду. И дело не в пагубной (согласен) коллегиальности, ибо командовать будет Марья. Хуже то, что они находятся во власти страшного заблуждения, которое можно выразить так: мы — талантливые, и поэтому наш журнал будет хорошим и рентабельным. Но Вы-то знаете, что сделать — 5 % успеха, а 95 — продать. Человек, никогда и никому не отвечающий на письма, не может быть редактором журнала. Кроме того, следующий уровень демократических публицистов (за Синявским) довольно низок. Шрагин тягостно скучен и любит названия вроде: «Сколько это может продолжаться?», Белоцерковский — злобен, а наш друг Миша Михайлов, хоть и прекрасный, умный человек, но родной его язык все-таки югославский, а не русский. Чалидзе — капризный, обидчивый грузин, и просто не будет писать от плохого характера, Литвинов — напористый, шумный балбес и так далее. Так что, надежд мало.
Книжку Неизвестного получил, спасибо, кстати, он мне тоже, кажется, выслал экземпляр. Передачу об этой книге включу в следующую заявку. На той неделе у меня идет Елагин.
Хорошим отзывам на «Архивы» очень рад, но вообще-то Ваши дела очень продвинулись бы в Нью-Йорке, издателей нужно обрабатывать, как это делал Лимошка [Лимонов], сейчас он выходит в «Рэндом-хауз» с напутствием Бродского. Правда, без аванса, но с гарантированными деньгами на рекламу. Из него делают «Русского медведя в Нью-Йорке».
Что касается дамы-профессора из Чикаго (не жена ли крысоподобного П.П.?), то могу лишь повторить слова грубого и нехорошего Демиденко: «Что бы ей такого сделать? На нижнюю губу положить и верхней прихлопнуть».
«Зона» оформлена хорошо. Одно время я вырезал из писем Эткиндов, Некрасовых, Синявских комплименты насчет оформления, набора и малого числа опечаток (2), и хотел все это Вам послать, но решил, что Вы уже и сами все поняли. «Заповедник» будет еще лучше выглядеть. Кстати, Неизвестному очень нравится вся полиграфия его книги, и только про цвет он сказал: «Жаль, Игорь не понял, что мой цвет — черный». Метафизика, бля…
С одной стороны, я бы очень хотел, чтобы Вы перебрались в Нью-Йорк, но с другой — все русские учреждения здесь — неслыханная, устрашающая помойка: «Либерти», «Новая газета», «НА», «НРС», — всюду монстры, ужас и кошмар. «Руссику» пропустил, это что-то не правдоподобное. Девяносто процентов моих знакомых в Нью-Йорке — воры и подлецы. На этом фоне циники, или, скажем, бездушные эгоисты кажутся людьми вполне достойными.
Обнимаю Вас и всех девиц. Агенту удалось пристроить 4 моих рассказа во второстепенные журналы с малыми (до тысячи) гонорарами. И еще меня пригласили в настоящий американский Пен-клуб, не тот, где командует Марк Поповский, а в Главный. Говорят, это дает возможность экономить на авиабилетах.
С.
Ефимов — Довлатову
27 января 1983 года
Дорогой Сережа!
Помните, как в Союзе писателей доносчик, засадивший в лагерь писателя Клещенко, говорил ему за рюмкой: «Ну, ты хоть благодарен мне за то, что я тебя от фронта спас?» Так и Меттер через пять лет будет говорить: «Да ведь это я его с настоящей американской жизнью познакомил. Без меня бы он и в суд не попал, и описать бы его не смог». Но все равно — тошно.
Рецензию Андреева на «Архивы», посланную Вами, получил давно и уже кому-то подсовывал — спасибо.
Пишу же главным образом вот зачем: мне пришло в голову, что рассказу про Лену самое место в «Заповеднике». Хоть в первой части, хоть во второй. Там единственное смазанное место — жена. А так как Вам все равно не вырваться из тисков своей биографии, используйте его там, а? Все сразу станет глубже, человечней, убедительней. Да и «Заповедник» все же ближе к беллетристике, чем «Наши», не будет этого ощущения, что вот мол, жену не жалеет, живьем в мемуары запихивает. Подумайте, Сережа, не отметайте идею с порога.
Если и будем перебираться в Ваши края, то поселимся в часе езды от этого города-вертепа-бедлама — не ближе. Но пока непохоже. Слишком много удобства для нас в местной жизни, слишком трудно перестраиваться.
Обнимаю, желаю успеха и Правосудия,
Ваш Игорь.
Довлатов — Ефимову
31 января 1983 года
Дорогой Игорь!
Рассказ про жену из «Наших» мог бы, наверное, слегка оживить «Заповедник», да и вплести его в ткань было бы не очень сложно, и все же это невыполнимо: в «Наших» появится дыра на месте жены и придется что-то дописывать — без жены семейный альбом не выходит; так лучше я допишу что-нибудь в «Заповедник», тем более что рукопись у Карла и поступила к нему как законченная. С другой стороны, я знаю, что жена в «Заповеднике» самое слабое место, и главные переделки идут по этой линии.
Я когда-то начал пересказывать Вам вторую часть «Заповедника», и Вы обидно рассмеялись, может быть, дело в том, что пересказ (не сюжета, а замысла, простите за пышное слово) выглядит глупо. Я хотел изобразить находящегося в Пушкинском заповеднике литературного человека, проблемы которого лежат в тех же аспектах, что и у Пушкина: деньги, жена, творчество и государство. И дело отнюдь не в способностях героя, это как раз неважно, а в самом заповеднике, который трактуется наподобие мавзолея, в равнодушии и слепоте окружающих, «они любить умеют только мертвых» и т. д. Я бы охотно изобразил Бродского, но мне не дотянуться до его внутреннего мира, поэтому ограничусь средним молодым автором. Жена (один из аспектов) полностью безжизненная, надо что-то придумать.
Будем очень рады, если Вы поселитесь в часе езды от Нью-Йорка. Тем более, что это значит — жить в самом Нью-Йорке. Я тоже живу в часе езды, например, от Вайля или от Брайтона.
Между тем, хоть я и живу в центре американской культуры, моя переводчица губит меня, нарушает все сроки, срывает идеи и планы. Издательство полгода назад заказало заявку на «Зону», вчера я позвонил Ане в Балтимор и услышал, что она прочла 45 (!) страниц и что ей очень нравится. Выхода нет, потому что Анн Фридман — единственная доступная мне хорошая переводчица, все переводы других славистов (штук восемь) отвергнуты редакциями и агентами. Кроме того, Аня, при всем ее романтизме, скорби и одухотворенной красоте, жестко отшивает конкурентов, а сама родила дочку и не имеет времени для работы. Простите, что жалуюсь.
Вчера прочитал в уставе Пен-клуба, что они защищают писателей, находящихся в тюрьме, — может, пригодится.
Меттер, конечно, отъявленный мерзавец. И вообще, город полон монстров. Большинство из тех, кого я знаю, жулики. Вы, как профессиональный интеллектуал, должны знать какое-то объяснение всем метаморфозам, происходящим с людьми на Западе. Лгут почти все, это ужас.
Недавно я случайно беседовал с Кухарцом, и он сказал:
— Знаешь, я верю в высшую справедливость. Если кто-то несет людям зло, с ним непременно случается какая-то беда, например, он заболевает раком…
Тогда я ему сказал:
— Валера, если бы такая справедливость существовала, то всю твою «Руссику» должна была скосить чума два года назад.
А он говорит:
— Ты что-то имеешь против Цветаевой? Не думал, не думал… [Издательство «Руссика» выпустило в 1979–1980 гг. несколько томов произведений Цветаевой под редакцией Александра Сумеркина, с предисловием Бродского.]
На «Либерти» тоже своего рода монстры. И вообще, я беру курс на достижение к 45 годам полной независимости, разумеется, не в метафизическом, а в примитивном — бытовом, денежном смысле. Я больше абсолютно не в состоянии никого выносить, за исключением тех, кого люблю.
На этом слове — заканчиваю.
Рецензия на Елагина — жуткая халтура.
Ваш С. Довлатов.
P.S. Если у Вас есть время что-то читать, посмотрите книгу Владимира Варшавского (Издательство им. Чехова 1956 г.) — «Незамеченное поколение», а также «Комментарии» Адамовича и Глеба Струве — «Русская литература в изгнании», все это довольно интересно по созвучию с нынешними литературными делами. С.
Довлатов — Ефимову
8 февраля 1983 года
Дорогой Игорь!
Мало кто способен оценить Ваши деловые качества лучше меня. Я не только имею вкус к порядку, но и борюсь за него художественными средствами. Главная тема моих писаний в самом общем смысле — попытка защититься от хаоса и безумия — через банальность, общие места и воспевания нормы.
Абсолютно ненавистный мне тип человека — неорганизованный, рассеянный, беспечный трепач да еще (как это часто бывает) со средними способностями. Вообразите себе тип Бродского, но без литературного дара…
Совсем недавно я, не сердитесь, объяснял кому-то:
«Ефимов может поставить очень жесткие условия, но если уж вы до чего-то с ним договоритесь, то дальше все будет четко и прекрасно…»
Мне кажется, такая репутация является очень выигрышной.
Вайль и Генис в одной из своих статей, трактуя тему безумия, писали: «Попробуйте договориться с двадцатью разными знакомыми о встрече в семь часов вечера в будущий вторник на таком-то углу — ни один не придет…»
Работы у Лены — масса, на шесть месяцев вперед. К сожалению, это еще не говорит о нашем богатстве: расплачиваются клиенты неохотно, хотя расценки и так божеские, многие тянут, двое пытались всучить фудстемпы, один принес в качестве платы мой отвратительный портрет масляными красками, скопированный из «Зоны» и не похожий совершенно. Если бы не я, Лена вообще не получала бы денег за работу, я временами кого-то оскорбляю, а одного, бывшего узника сталинских лагерей, физически вышвырнул из дома.
В Нью-Йорке вышли еще два периодических издания, оба малоинтересные, «Петух» на их фоне как «Вехи».
Шрагин в Париже, совещается с Марьей Розановой, Эткиндом, Любарским и Егидесом о новом журнале. Посмотрим…
Нью-Йорк — замечательный, потрясающий город, но хуже всех здесь лично мы.
Обнимаю Вас, будьте здоровы и успешны во всех Ваших делах.
С.Д.
Довлатов — Ефимову
21 февраля 1983 года
Дорогой Ингемар!
Гриша тут ездил продавать книги, и я дал ему по три штуки — Ваших. Он загнал двух «Мессингов», одного «Губермана» и, не удивляйтесь, две «Зоны». Гриша упросил меня дать ему три штуки, продал две, я Вам из них высылаю 60 % (расчеты ниже), а Вы мне теперь должны 2 экземпляра «Зоны».
Мессинг (2 шт.)………….. 24 доллара.
Губерман (1 шт.)………… 6 долларов.
«Зона» (2 шт.)……………… 15 долларов.
Итого………………………….. 45 долларов.
60 %…………………………….. 27 долларов.
Я посылаю Вам чек, который нужно предъявить без особой задержки, потому что сейчас у меня на счету долларов 800, но мы взяли адвоката, уплатили ему аванс, и теперь ждем от него всяческих инвойсов [счетов] на всевозможные экспертизы, о, великий и могучий, правдивый и свободный русский язык!
Будь оно неладно, американское правосудие, все знают, что мы ни в чем не виноваты, все знают, кто может и должен платить, но адвоката брать приходится не для выяснения истины, а для процедурных дел, без которых проигрыш обретает стопроцентную неизбежность.
Обнимаю всех вас.
Довлатов.
Ефимов — Довлатову
18 марта 1983 года
Дорогой Сережа!
Недавно получил подряд несколько сильных плюх. Ну, в Кеннан не взяли это понятно; там деньги, престиж, длинная очередь. Ну, одна профессорша отказалась принять мою рецензию на Трифонова в качестве доклада на крошечной конференции под Нью-Йорком, а вместо этого предложила мне выступить в качестве русского литератора вместе с Моргулисом, Антоновичем и пр. — и это понятно, у них свои критерии. Но потом эту же рецензию отказался напечатать Перельман (причем в своей манере — два месяца не отвечал, пришлось звонить самому). И наконец Максимов, которому я послал первые главы своих мемуаров-эссе-«путевых заметок», разразился письмом на четыре страницы, бестолковым и горьким, как вопли покидаемой женщины, с проклятьями «спертому духу Брайтон Бича», который и лучшую нашу интеллигенцию способен заразить гнусной идеей о наличии антисемитизма в русском народе.
Тут я глянул окрест себя и увидел то, о чем Вы давно говорите — что печататься-то негде. (Ведь даже «Дневник книгочея» я так и не смог напечатать за три года.) Марамзин со своим «Эхом», похоже, заглох. Максимов всех проклял. Перельман хитер, скрытен и опасен как кастратор-прокруст. «22» слишком далеко — и от нас, и от читателя. Куда же податься?
Отсюда выплывает идея нового литературного журнала.
Роли распределяются таким образом:
С. Довлатов — главный редактор и художественный оформитель.
Е. Довлатова — наборщик и корректор.
«Эрмитаж» — изготовитель и главный распространитель.
То есть Вы вкладываете свой труд и талант, мы — труд и деньги, а доходы (после покрытия типографских расходов) делим пополам.
Если в принципе Вас идея заинтересует, мы должны будем разработать проект и систему нашего взаимодействия внутри него более детально. Пока общие соображения.
Проблемы с авторами и материалами не будет. Сейчас зависает в воздухе огромный слой — короткие повести и длинные статьи, — которые не годятся ни для издания отдельной книжкой, ни для публикации в газете. При наших с Вами связях в среде литературной братии мы сможем обеспечить подбор имен вполне пристойный. Особое внимание надо обратить на то, что у Вас получалось в «НА» лучше всего: на дискуссии, на сталкивание идейных противников. Читатель обожает литературные потасовки. Безумно не хватает мелких книжных рецензий. Может быть, следует даже начать печатать письма читателей с любыми отзывами на прочитанное. Но во всем этом решающее слово должно принадлежать Вам. Демократия погубила «НА»; у нас будет если и не диктатура, то просвещенный абсолютизм.
Приглашения участвовать можно послать Аксенову, Войновичу, Копелеву, Михайлову, Шрагину, Алексеевой, Буковскому, Кузнецову и многим другим.
В будущем набор можно будет использовать для выпуска отдельных книжек в «Эрмитаже». Первый номер я вообще не прочь открыть «Заповедником». И наоборот: в «Эрмитаже всегда есть запас хорошей документальной прозы (как Аранович, Паперно, Поповский), которую можно использовать кусками для журнала,
Название?
Мне приходят в голову варианты:
ГОНЕЦ
ПОСЛАННИК
Объем: 288 стр. Частота: раз в 4 месяца. Адрес редакции — Ваш. Адрес для подписки и заказов — наш.
Деньги, необходимые для рекламы и выпуска первого номера, я мог бы выделить где-то в ноябре. Так что первый номер можно наметить на январь 1984-го.
Пишите, звоните,
Ваш Игорь.
Довлатов — Ефимову
20 марта 1983 года
Дорогой Игорь!
Книжки (3 «Зоны») получил, спасибо. Гиршина [»Убийство эмигранта»] (которого лицемерно похвалю, заглянув в конец) получил тоже. Все полученные для обозрения книжки я, использовав на радио, складываю в ящик с Вашей продукцией, так что никаких убытков фирме «Эрмитаж».
Надеюсь, с Вами связался автор чудовищной книги «Графоман», на которой Лена тем не менее заработала 1 500 долларов? Надеюсь, что и Вы слегка заработаете.
В течение двух-трех месяцев я с «Петухом» и дурацкой лекцией побываю в нескольких городах. Торговец из Чикаго — Сокольский — просил меня и даже умолял захватить 10 «Зон». Деньги за проданные экземпляры я Вам вышлю, как и раньше, в обмен на чистые экземпляры.
Со мной будут ездить Сичкин и Консон, женатый на крикливой мордовской женщине Гале. Галя будет продавать Ваши книги. Отчет получите.
Давайте официально договоримся, что Вы высылаете мне для «Либерти» все новые книги, а я их, обозрев, кладу в ящик и высылаю по первому требованию. Кстати, я Вам еще должен сколько-то долларов (лень смотреть) за пересылку мне ящика с книгами. Верну.
Нью-Йорк кипит журнально-газетными страстями, все мелко и несущественно.
Девиц обнимаю. Пора бы увидеться. Оказавшись в Детройте, если можно, заеду. Но с Детройтом пока не ясно.
Ваш С. Довлатов.
Довлатов — Ефимову
21 марта 1983 года
Дорогой Игорь!
На «Либерти» мне передали скрипт Веры Хамармер, подручной Максимова, о «Зоне». Посылаю Вам его — неизвестно зачем. Для архива.
Обнимаю. «Заповедник» движется. Готов страниц восемьдесят, все переписано от начала до конца, делаются попытки оживить героиню.
Да. Я заглянул в книгу Гиршина и неожиданно увлекся. Еще не прочел до конца, но мне уже нравится. Когда-то я отклонил его рассказы в «Новом американце», они и вправду «не газетные», но теперь мне бы хотелось ему позвонить или написать, потому что книжка хорошая вроде бы, если не испортится к концу. В общем, дайте, если можно, его, Гиршина, координаты телефон или адрес.
Читали ли Вы «Мемуары» Шварца? Там замечательный очерк о Чуковском, называется «Белый волк».
Поляк готовит сенсационную книгу воспоминаний Яновского «Поля Елисейские», о первой эмиграции. Я один раз заглянул Лене через плечо в текст и увидел, что Цветаева названа «Дурехой», абзац же про Бунина начинается словами: «Как всякий эпигон…»
С другой стороны, Яновский действительно был знаком с Джойсом и всю жизнь дружил с якобы великим поэтом Оденом.
Две мои книжки он прочел, и впечатления выразил кратко:
«Очень много воды…»
Тем не менее он нам с Леной нравится, потому что он — один из немногих русских эмигрантов, которые за шестьдесят лет жизни на западе стали, наконец, похожи на интеллигентных иностранцев (Седых не стал).
Привет девицам. Будьте здоровы.
С.Д.
Теперь о Вашем проекте. Начну с положительных факторов.
1. Самое приятное во всей этой затее — делать совместно с Вами какую-то общую творческую работу.
2. Живого литературного издания в Америке, действительно, нет.
3. Убежден, что у Вас — приличная картотека и хорошие возможности для распространения.
Коснемся противопоказаний. Их больше.
1. Литературного журнала нет, но общий объем периодики — большой, при этом все еженедельники в той или иной степени тяготеют к литературе.
2. Раз в четыре месяца — странная периодичность. Для романа с продолжением (цементирующего) — плохо. И подписываться неохота, слишком большой интервал, лучше купить очередной номер, а в подписке — финансовая сила и прелесть.
3. Теперь насчет моей кандидатуры. Репутация у меня не для солидного журнала. Говорю это без кокетства, а с полной объективной мерой. У меня вполне хороши дела в американских сферах (настолько я туда проник), американцы меня считают уравновешенным, спокойным и понятным им человеком, с русскими же все иначе. Я отметаю крайние точки (от «антисемит и подонок» до «выше Набокова»), дальше, насколько я могу трезво судить, репутация колеблется в пределах: ловкий-бойкий-циничный-талантливый-остроумныйнесерьезный-цепкий-наглый-симпатичный-развязный и так далее. Я — не диссидент, не автор серьезных книг, не мелькаю в «НРС» и пр. Для демократического читателя Перельман гораздо более значительная личность — у него костюм и портфель — не говоря о Поповском, Шрагине или тем более Копелеве.
Но главное даже не это. У меня совершенно нет времени и нет желания что-либо организовывать, создавать, играть какую-то активную роль. Содействовать, участвовать — другое дело. Нет времени также и у моей несчастной жены.
4. Приносить ощутимый доход такое не может. Это надо посчитать с карандашом, но думаю, и так ясно. Так что циничный, коммерческий подход (как с «Петухом») исключается.
5. У меня были какие-то еще два довода, но я отсутствовал полдня и забыл. Вспомню — напишу.
Да, одно вспомнил. Тульчинский (хозяин бурно развивающегося «Калейдоскопа») объявил, что будет делать литературный ежемесячник.
Теперь два конструктивных предложения. Оба — не бог весть что.
Первое. Может быть, начать с компромиссного варианта. А именно, с литературного сборника «Эрмитаж». Насколько я помню, «Эрмитаж» означает «уединение», «отшельничество», что-то вроде. Так что подходит. От уединения до изгнания не очень больше семантический интервал. Плюс — такое название хорошо для рекламы Вашей фирмы. Короче, зарядить что-то вроде альманаха, без спешки, а дальше — посмотреть, что из этого выйдет. И если окей, то развивать и преобразовывать. Много полезного может сделать Лосев, не взять ли его в компанию?
Дальше. Подумайте о формате. Допустим, 140 страниц формата «Посева»? Такой формат при цветной обложке дает возможность продавать журнал в русских магазинах и киосках. Подумайте. Книжный формат — незаметен.
Да, вспомнил еще одно противопоказание. Гонораров мы платить не сможем даже символических, авторы же распустились и обнаглели. Руссика, например, уплатила за участие в своем альманахе по 5 долларов за страницу, даже я, враг и негодяй, получил 70 долларов. В этом мне видится трудность.
Игорь, это письмо сумбурное, пишу его в два приема, сейчас вечер, и мне полночи сидеть над всякой хреновиной. Я еще подумаю и снова напишу. Помните, что ко всем нашим нагрузкам прибавился неутомимый, подвижный, капризный, крикливый, шумный и ужасный мальчонка.
Обнимаю вас всех.
С.Д.
Довлатов — Ефимову
23 марта 1983 года
Дорогой Игорь!
Мне кажется, я Вас хорошо понимаю. Историю с Кеннаном, действительно, можно пережить — это дело блатное и хитрое. Из-за профессорши-славистки тем более не расстраивайтесь, для нее логично вообще предпочесть Моргулиса, который, видимо, ей сам лично сказал, что он, Моргулис, крупный, хороший и своеобразный писатель, лайк Тшехоф [как Чехов].
[…]
Максимов оказался интриганом и бабой. Я-то думал, что он вроде Демиденки с Кутузовым, или хотя бы вроде Пикуля, то есть, отчасти шпана, отчасти широкий русский тип, плаксивый, бесстрашный, похожий на солидного уголовника, но все оказалось по-другому. Я читал его жуткие письма, в которых сказано, что левый социалист Гладилин живет на средства американских налогоплательщиков и так далее. Он — мелкий, завистливый и абсолютно сумасшедший человек. Он мне писал раз двадцать, и все эти бумаги надо отдать психиатру.
Что касается «22», то им я как раз отдал четыре (не лучших) рассказа. Сашу Воронеля я не знаю, Нина очень похожа на Люду Штерн, только Люда своя, а эта — чужая, тип бойкой, самодовольной, некрасивой еврейки в летах. А вот Нудельман — чрезвычайно приятный дядька. Как редактор ведет себя (пока) деликатнейшим образом, благодарит, согласовывает правку и т. д. Может, дадите им что-то? Все же какая-то циркуляция у них есть, а по духу это самое умное и мирное издание, либерально-демократическое, грубо говоря.
«Записки книгочея» будут опубликованы не позднее 1 июня. Мы, несколько человек, предъявили Гришке письменный ультиматум — если он не выпустит альманах до 1 июня, то мы забираем все свои вещи. По набору и другим признакам я вижу, что альманах, похоже, выйдет, действительно, к 1-му июня. Я бы выпустил его за неделю, но Гриша — страшный поц, хотя добряк и симпатяга.
Что это за «мемуары-эссе-путевые заметки»? Нельзя ли их прочесть без практической цели, для удовольствия? Могли бы Вы мне прислать копию? Прошу не формально, а от души. То есть, надеюсь, что пришлете.
Ефимов — Довлатову
27 марта 1983 года
Дорогой Сережа!
Главный аргумент против журнала — что у Вас нет времени и желания в чем-то активно участвовать. Значит, кончилась та стадия, когда Вы говорили об избытке сил и времени и искали, чем бы заняться. Честно говоря, все аргументы «против» я читал с некоторым облегчением, потому что и сам не представлял, откуда взять добавочных сил. Но все же мы идею не хороним, а откладываем до лучших времен.
То, что «Часть речи» снова зашевелилась, для меня приятная неожиданность. Усильте свой ультиматум Григорию угрозой не только забрать у него все вещи, но немедленно передать их в «Эрмитаж». При готовом наборе мы могли бы выпустить в начале осени.
Главы, которые посылал Максимову, на днях пошлю, потому что нуждаюсь хоть в каком-то поощрении к продолжению писания.
Мы с Мариной очень были рады, что Вам понравился Гиршин. Его адрес и телефон: […]
Читал ли я «Мемуары» Шварца? А кто первый откликнулся рецензией на них в НРС? Кто включил в каталог «Эрмитажа»?
Постараюсь не забыть и послать Вам вышедшую, наконец, книгу Эмиля Когана о Солженицыне «Соляной столп». Вы могли бы сделать про нее очередную передачу на «Либерти», если никто еще не сделал. (Узнайте.)
Дорогой Сережа, я был бы очень рад, если бы Вы хоть что-то заработали на продаже своих экземпляров «Зоны». Все-таки за сотню получите 700 долларов, и у меня будет чувство, что мой автор получил гонорар. Не посылайте мне никаких денег за них. А вот когда кончатся экземпляры и Вам понадобятся еще, будете покупать их у «Эрмитажа» с 50 % скидкой.
Автор «Графомана» пока не объявился.
Мы планируем большое путешествие «по друзьям» в июне. Маршрут примерно таков: Олбани, Дартмут, Бостон, Провидено, Нью-Йорк. Будем уточнять даты, чтобы не разминуться.
Кланяйтесь друзьям и семье, дружески
Ваш И.
Довлатов — Ефимову
6 апреля 1983 года
Дорогой Игорь!
Со временем, действительно, происходит что-то странное. Когда-то я был алкоголиком, блядуном и умудрялся что-то писать, а теперь я не пью, погряз в мещанстве, а времени нет совершенно. Я встаю около шести и до самого позднего вечера только ем и работаю, с перерывами на какие-то неизбежные поездки и действия + Ленины заказчики и т. д.
Издательские хлопоты, составление всяких бумаг, материалы для всяческих паблик релейшинс — отнимают много времени (при моем английском), но это — человеческие заботы. Синопсис на «Зону» представлен в издательство Кнопф, все решится в течение двух недель. Уверенности нет, потому что агент запросил слишком большой аванс, кнопфы возражают.
Отзовитесь хотя бы бегло на мою идею альманаха «Эрмитажа». Выпустим разовый томик, а дальше будет видно.
Когана, а главное — Вашу рукопись, пришлите обязательно. Эрмитажные книги хранятся на отдельной полке, все будет возвращено.
Книжная торговля в Чикаго по техническим причинам не состоялась. Я оставил 10 «Зон» Сокольскому по 60 %. Деньги он пришлет либо Вам, либо через меня — Вам же. Что касается гонораров, то, извините за фраерство, но гонораров от русских издателей я не беру, для этого есть американцы, «Либерти» и так далее. Все и так еле живы, кроме подлецов и мошенников.
Рубин, наученный мною, но ни черта не усвоивший из моих рекомендаций, затеял вялую и невразумительную тяжбу с Седыхом. Пишет длинно, вежливо, с намеками, понятными лишь трем интеллигентам-велферовцам.
Общаться с людьми почти совсем невозможно, никто не в состоянии провести ни одного разумного и точного действия, на свидания являются произвольно, ничего не записывают, ничего не запоминают, обидчивые, веселые, шутят беспрерывно. Может быть, это антисемитизм, но я не готов воспринять такое количество чистокровных евреев — ни одного человека, хотя бы на секунду усомнившегося в своем совершенстве. На протяжении многих лет мне было интересно только с Вами и с Лешей Лосевым, но вы оба живете далеко, а Леша еще и обижен на что-то — вроде бы я недооценил Алешковского, все остальные знакомства в Ленинграде — плод моего алкоголизма, а здесь бескультурье и ужас, чувствую, как опускаюсь, причем, не с Монблана, а с бугорка.
В Чикаго и Кливленде заработали с Консоном и Сичкиным по 500 долларов, провели двое суток в автобусе, насмотрелись на живую Америку, устали, едва пришли в себя. Сичкин очень добрый и веселый крашеный старик-Воробьянинов.
Гиршину написал.
Ребенок Коля объективно хороший, забавный и трогательный, но внимания требует — массу. Нянька приходит только на семь часов, она из Румынии.
Как всегда, имею просьбы. Я написал рецензию на книжку Дины Виньковецкой. Завтра прочту ее в студии, копию вышлю Вам. Еще одну копию я хотел бы выслать Дине, когда-то она прислала мне книжку, а я, кажется, вообще не ответил. Нельзя ли получить ее адрес?
Это не все. Пришлите мне, пожалуйста, адрес Либерманов из Детройта. Мы с Консоном и Сичкиным поедем туда выступать (если они захотят), и тогда я заверну в Ан Арбор.
Нужно ли выслать 90 страниц «Заповедника» (готовых), или Вы дадите мне месяц или полтора на окончание? Мне очень стыдно, но все затягивается. Дни летят, Ленины заказчики приходят по три раза в день, пьют кофе, едят мою колбасу и говорят Лене, что я не писатель, а говно.
«Петух» думаю бросать, потому что не оправдались надежды. Можно что-то делать в силу трех факторов: 1) за деньги, 2) ради творческого самовыражения, 3) в приятной компании. Ничего этого нет. Денег мало, творческого горения никакого, общество — так себе. Однако вышел четвертый номер, готовится пятый, бросить Консона неудобно.
Простите за сумбур. Наверняка что-то забыл.
Обнимаю вас. Маме, бабушке, девочкам привет.
Ваш С.Д.
Ефимов — Довлатову
12 апреля 1983 года
Дорогой Сережа!
Спасибо за рекламу в «Петухе», спасибо за передачу о Виньковецкой. Все же повторяю снова: очень глупо, что Вы не печатаете свои передачи. Короткие рецензии всем нужны. Немного подправить и послать в «Континент», в «22», даже в «Посев» — вреда бы не было. Львов, я вижу, печатает все свои передачи.
С альманахом «Эрмитаж» связываться страшновато. «Глагол» в Ардисе расходился очень плохо. Материала, который жег бы руки и просился в печать, у меня нет. Деньги надо вкладывать свои, а они всегда — считанные.
Ваши картинки нью-йоркской жизни (в письмах) не только смешат, но и греют сердце: перестаем чувствовать себя оттертыми в тень провинциалами, начинаем воображать мудрыми отшельниками а-ля Руссо.
«Заповедник» пришлите, когда будет готов. Но если вдруг у нас возникнет аварийное окно в графике наборных работ — тогда запрошу срочно.
Просимые адреса:
Mr. & Mrs Vinkovetsky […] Luda & Kostya Liberman […]
Будет очень славно, если приедете. Обнимаю.
Игорь.
Ефимова — Довлатовой
12 апреля 1983 года
Дорогая Леночка!
Спасибо большое за записочку. Теперь придется переделывать все в огромной книжище Свирского, в которой Игорь свою часть набирал верно, а я свою — неверно. Ну, хоть на будущее буду знать. Я вообще-то чувствовала, что с этим не все ладно.
Книжку, которую ты посоветовала, немедленно закажем.
Игорь прочел твою записку и сказал с заметным удовлетворением: «Террор! На всех страху нагнал!»
Надеюсь, что в июне приедем в Нью-Йорк, с Игорем и с Наташкой. А, может быть, и с Леной. Наконец познакомлюсь с Колей. Не собираетесь ли вы куда-нибудь умотать летом? Хотелось бы вас застать.
Еще раз спасибо, приветы всем твоим.
P.S. Сережа, только что прочла последнего «Петуха» № 4. По-моему, славно и очень смешно. Над некоторыми шутками Светлова и над mot внучки Сталина смеялись просто до слез. Стихотворение из советской газеты тоже дивное найдено. И оформление симпатично. Неужели, действительно, на ладан дышите? Я тут начинаю агитацию на подписку, к тому же он и без того нравится. Но жаден еврей. И высокомерен. Мой совет — пошлите Либерманам в Детройт. Они люди читающие, смешливые, денежные, и к тому же — энтузиасты. Они могут помочь.
Я думаю, что в Детройте, во время Вашего выступления, мы будем продавать книги. Ваши и прочие. А потом заберем Вас к себе. Ну, это Вы с Игорем все обсудите.
Не терпится посмотреть, что получается с Заповедником.
Всех целую. Пишите.
Марина.
Довлатов — Ефимову
19 апреля 1983 года
Дорогой Игорь!
Сразу, чтобы не забыть — адрес Нудельмана («22»), имени-отчества не знаю, «господин Нудельман»:
R. Nudelman, […] ISRAEL
Главы и статью о Трифонове немедленно прочел [»Писатель, расконвоированный в историки» в журнале «Время и мы» № 71 (1983)]. Главы хорошие, много смешного, читать интересно. Я только не заметил (видно, просмотрел, а перечитывать нет времени), как и почему герой соглашается ехать в Чехословакию, вопреки историко-гражданскому стыду. Еще — мелкое замечание старого версификатора: для изображения еврейской картавости достаточно показать ее два или три раза, а дальше читатель механически воображает это сам. Это я насчет Кирпотина.
Статья же о Трифонове меня чрезвычайно заинтересовала и удивила. Я считал Вас более безоговорочным поклонником Трифонова и, честно говоря, обрадовался, увидев, что это не совсем так. Замысел же, условно «Технология лояльности» — потрясающе интересный и важный. В разговоре со знакомыми я тысячу раз говорил, что у любого официального писателя (левого, смелого, честного и талантливого) могу обнаружить состав преступления, то, что открыло ему дорогу в печать. Но я это все утверждал голословно, иногда даже не прочитав хулимых мною произведений. А Ваша статья читается, не боюсь пошлого выражения — как детектив, она доказательная и совершенно не злорадная, нет того, что писатель средней известности находит, ликуя, червоточину у писателя более знаменитого и признанного. Никакой желчи я не обнаружил, наоборот — чувствуется неформальная дань уважения, но, конечно, и резкости достаточно, без этого такая статья не имеет смысла. Конечно, существует идея Бродского насчет того, что лояльность — категория эстетическая, и такая идея художественно меня волнует, но она чересчур поэтична. Можно было бы Вам написать чудную книгу на эту тему, пять портретов: Трифонов, Тендряков, Распутин, Искандер, Битов и так далее, то есть, о хороших официальных писателях, Вы ведь как литературовед и критик практически себя никак не зарекомендовали, а такая книга могла бы вызвать резонанс, она не расплывчата по идее, публицистична, и может вызвать некоторую бурю в среде технической, да и не только технической интеллигенции… Короче, я Вас поздравляю.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги