Письма об Индии

ПРЕДИСЛОВИЕ

Князь Алексей Дмитриевич Салтыков (1806–1859), приехав в Индию в 1841 г., еще не носил прозвища «Индеец», но уже был известен экстравагантностью образа жизни и нестандартностью образа мыслей. Он родился в Петербурге, имел 3500 душ во Владимирской губернии, и жизнь его сначала развивалась по сценарию, разработанному поколениями Салтыковых. Восемнадцати лет он по ступил на службу в Государственную коллегию иностранных дел, через пять лет уехал за границу — сначала в Константинополь, потом в Афины, Лондон, Флоренцию, Рим, Тегеран, снова в Лондон.

В Персии он окончательно понял, что больше всего в жизни любит не официальные бумаги и рауты, а живопись и путешествия, что его влечет Индия, а не карьера дипломата. В 34 года в чине надворного советника он вышел в отставку, поселился в Париже, запланировал и осуществил путешествия по Индии и по Европе, серьезно занялся рисунком.

Несколько необычный быт — восточный костюм, уклонение от светских приемов, что рассматривалось многими как отшельничество, превращение квартиры в музей восточных редкостей — не сделал его «чудаком», посмешищем среди знакомых. Современники успели заметить и оценить его открытый, мягкий характер, отсутствие зазнайства и княжеской фанаберии. А. Д. Салтыков был плоть от плоти российской интеллигенции, его гуманизм, пытливость, интерес к чужой культуре были частью мировоззрения передовых людей того времени. Сохранились свидетельства его дружбы с поэтом П. А. Вяземским и композитором М. И. Глинкой.

Путешествие в Индию, предпринятое А. Д. Салтыковым, было явлением выдающимся само по себе. В то время, чтобы только добраться до Индии, требовалось несколько месяцев. Внутри страны не было современных средств сообщения. Правда, это не значило, что путешественник обязан был идти пешком. Основным средством передвижения европейцев был паланкин — шесть пар чужих босых ног. Путешествовать надо было ночью, когда спадала жара. А. Д. Салтыков с юмором описывает, как носильщики несколько раз за ночь роняли его на дорогу. Это не больно, но приходилось просыпаться.

До Л. Д. Салтыкова подобный маршрут совершил только Виктор Жакмон в 1829–1832 гг.[1]. Русский путешественник в 1841–1843 гг. сразу, еще на корабле, попал в «английскую» Индию, но больше его интересовала «туземная». Он был на приеме у Великого Могола Бахадур-шаха II в Дели, бесславно доживавшего свой век, еще не знавшего, что ему суждено навеки остаться в истории, сыграть заметную роль в 1857 г., когда он, скорее всего подчиняясь обстоятельствам, возглавил Сипайское восстание. Он был в Пенджабе в смутное время, когда создатель этого государства Ранджит Сингх умер, а достойного наследника у него не нашлось, и до присоединения Пенджаба к английским владениям оставалось несколько лет. При нем шла Первая англо-афганская война, закончившаяся бесславным поражением англичан. Он непосредственно наблюдал процесс аннексии Синда. Другими словами, его письма и рисунки — это важнейший документ, источник по истории Индии XIX в.

Завершение британского завоевания Индии, приходящееся на 1840-е годы, было лишь одним из процессов, знаменовавших особый период индийской истории, называемый по-научному периодом эксплуатации методами промышленного капитала. Другими словами, англичане стали наводнять Индию своими товарами и видели свою задачу в том, чтобы продавать их как можно больше. А для этого надо было расширять внутренний рынок. Это означало, в свою очередь, уничтожение феодальной вольницы и анархии, сметание внутренних политических и таможенных границ, новые захваты, приобщение индийцев к ценностям и вкусам европейцев, в конечном счете — ломку традиционной социальной культуры. В английской администрации и, если можно так выразиться, в «колонизаторской мысли» верх взяли люди, считавшие, что все европейское заведомо нише азиатского, что в древней и средневековой истории Индии не было ничего положительного, что задача белого человека в Индии — цивилизовать эту страну путем европеизации и решительного отбрасывания всего традиционного. Их называли утилитаристами или евангелистами.

Не так уж много разрушили и преобразовали «прогрессивные» колонизаторы в первой половине XIX в., по сделали это так грубо и неумело, с таким явным высокомерным презрением ко всему индийскому, настолько не заботясь о том, как все это воспринимается в массах, что вызвали волну ненависти, захлестнувшую в 1857 г. всю Северную Индию и почти на год вышвырнувшую их из этих районов.

Восстание англичанам удалось подавить, по они извлекли из него уроки, в частности излечились от евангелических иллюзий. У них было два пути — продолжать социальные преобразования, опираясь на передовые слои индийского народа, которые к тому времени уже оформились, или же отказаться от преобразований ради спокойствия в своих владениях и опереться на реакционную часть индийского общества. Они избрали второй путь.

Таким образом, Салтыков застал наиболее «прогрессивный» колониализм, настолько прогрессивный, насколько он вообще может быть таковым. В 1829 г. англичане запретили сати — обычай сжигать вдову на погребальном костре мужа, бытовавший среди ряда высших каст. Был запрещен и жестко преследовался другой варварский обычай — убийства новорожденных девочек в семьях раджпутов (воинская каста). В 1843 г. между двумя путешествиями А. Д. Салтыкова в Британской Индии было запрещено рабство. В 1793–1833 гг. были введены земельно-налоговые системы, приведшие к середине XIX в. к торжеству частной собственности на землю. Все эти преобразования и составили отмеченную К. Марксом «единственную социальную революцию, пережитую когда-либо Азией»[2].

Однако вблизи эта революция выглядела совсем иначе. Проводимая сверху, брезгливыми господами, старавшимися как можно меньше общаться с теми, кого они в собственных интересах «облагодетельствовали», она ассоциировалась не с прогрессом, а с произволом и подчинением. Прогрессивные мероприятия воспринимались как сравнительно мелкие детали общей политики, в которую входили разрешение христианской миссионерской пропаганды (1813 г.), аннексия вассальных княжеств под любыми предлогами, упразднение титулов, роспуск феодальных дружин, отмена традиционных привилегий феодальных землевладельцев — одним словом, унижение людей, которые считались гордостью и цветом страны, полное пренебрежение обычаями и общественным мнением.

А. Д. Салтыков, казалось бы (учитывая его происхождение и воспитание), должен был воспринять как должное британский снобизм и отстранение от народа. Напротив, стремление к социальным реформам, если бы он его заметил, могло бы неприятно поразить князя. Нет, мы видим совершенно обратное. Колониальная социальная революция не похожа на революцию в независимой стране. Никакого «революционного энтузиазма», меньше всего правители заняты мыслями о благе подданных, зато презрение, неуважение, брезгливость по отношению к управляемым поражают даже российского аристократа.

К. Маркс, внимательно изучая Индию и британскую колониальную политику, ценил А. Д. Салтыкова как трезвого, точного и яркого свидетеля. В одной из статей К. Маркс показывает, что так называемые «туземные государства» в Индии попали в полную зависимость от англичан, а власть их правителей эфемерна. «Возьмите, например, Великого Могола, потомка Тимура-Тамерлана. Ему назначено содержание в 120.000 ф. ст. в год. Его власть не простирается дальше стен его дворца, внутри которого впавшие в идиотизм отпрыски царского рода, предоставленные самим себе, размножаются как кролики. Даже полиция в Дели изъята англичанами из-под его контроля. Сидит он на своем троне, сморщенный желтый старичок, в расшитом золотом театральном наряде, напоминающем костюм индостанских танцовщиц. В торжественные для государства дни эта позолоченная кукла выходит порадовать сердца своих верноподданных. Чтобы попасть к нему на прием, иностранцы должны вносить плату в виде нескольких гиней, как за вход на публичное представление какого-нибудь saltimbanque (скомороха), а он, в свою очередь, преподносит гостям тюрбаны, алмазы и т. п. При ближайшем рассмотрении эти королевские алмазы оказываются обыкновенными размалеванными стекляшками, весьма топорно подделанными под драгоценные камни и так скверно обработанными, что они рассыпаются в руках, как имбирный пряник»[3]. Ссылки К. Маркс в данном случае не дает, но нет сомнения, что он взял все эти красочные подробности из описания Салтыковым своей аудиенции у Могола.

В другой статье К. Маркс дает прямую ссылку на «Письма об Индии» русского князя-художника, аргументируя мысль о том, что индийский народ чрезвычайно талантлив. На основании других данных он сначала отмечал, что индийцы «обладают особой способностью применяться к совершенно новым видам труда и усваивать знания, необходимые для того, чтобы управлять машиной»[4]. Далее он цитировал английского администратора Дж. Кэмпбелла, признававшего деловую хватку и математические способности индийцев. Продолжая ту же мысль, К. Маркс писал: «Во всяком случае мы с уверенностью можем ожидать в более или менее отдаленном будущем возрождения этой великой и интересной страны, благородные жители которой даже в своих самых низших классах, по выражению князя Салтыкова, «sont plus fins et plus adroits qua les italiens» (являются более утонченными и более искусными, чем итальянцы)»[5].

А. Д. Салтыков приезжает в Индию как гость англичан и рекомендательные письма у него к английским губернаторам, и общие знакомые, и постоянные приглашения он получает на чисто английские или чисто колониальные увеселения. Но вместе с тем мы видим, как постепенно возникает, растет и увеличивается непонимание между английской колониальной администрацией и одиноким путешественником, как растет охлаждение и как сокращается расстояние между А, Д. Салтыковым и индийским пародом. Это настолько ясно, когда читаешь письмо за письмом, что приходят на память даже какие-то современные назидательные исторические романы, где положительный герой обязан проделать именно эту эволюцию. Салтыков начинает уклоняться от приглашений жить в английских домах — на Англию он насмотрится в Англии! — заводит друзей на делийском базаре, в его речи все чаще попадаются слова на хинди. Индия настоящая, Индия улицы и деревни, навсегда остается в его сердце. Доказательством служит хотя бы то, что в 1845–1846 гг. он совершает второе путешествие в Индию и на Цейлон, имея ясный план как можно больше зафиксировать на бумаге карандашом и красками, а в Европе устраивает свой быт так, что получает прозвище «Индеец».

«Путешествие в Персию», которое А. Д. Салтыков издал в 1849 г. в Москве, было встречено сочувственно и с интересом[6], но особой сенсации не произвело. «Письма об Индии» ожидала другая судьба. Их приняли восторженно[7]. Сыграли свою роль как большой интерес российского читателя к стране, где, по словам персонажа более поздней оперы, «не счесть алмазов пламенных в пещерах, не счесть жемчужин в море полуденном», так и художественные достоинства писем. Они писались с дороги родным и друзьям, не предназначались для печати и, хотя и были отредактированы, сохранили непосредственность впечатлений, давали «эффект присутствия». Они отличались простотой, безыскусственностью, в них много от личности автора, они в хорошем смысле субъективны. А такая проза ценилась тогда так же, как ценится и теперь.

Салтыков писал по-французски. Он, правда, опубликовал несколько писем в переводе на русский в «Москвитянине», но первое полное издание всех писем в виде книги вышло на языке оригинала в Париже и стало событием во французской литературе. В 1853 г. второе французское издание составило три тома. В него было включено много иллюстраций — авторских гравюр и акварелей. Отдельно вышел альбом рисунков большого формата, части которого сохранились в хранилищах Русского музея в Ленинграде, Исторического музея и Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве. В переводе на русский язык «Письма об Индии» без иллюстраций вышли в 1850 г. и вторым изданием в 1851 г.[8].

Для данного издания составитель и редактор взяли за основу это последнее издание. Кому принадлежит перевод, насколько он авторизован — неизвестно, но переводить письма сейчас заново было бы неправильно. Нет никакой надобности заменять русский язык середины XIX в. на современный — пропадет необходимая дистанция между автором и современным читателем. Мы простим автору неточность терминологии. Мы поймем, что для тогдашнего переводчика было безразлично, назвать ли правителя «царь» или «король», а его супругу «царицей» или «королевой». Мы не станем корить его за употребляемое им слово «туземцы», которое в его устах не имеет никакого одиозного оттенка, а значит лишь то, что в нем было заключено буквально: «жители тех земель».

Перевод сверен с французским оригиналом, что позволило выправить ряд мест, уточнить адресаты писем, снять несколько явных несообразностей. Вставки редактора и составителя заключены в скобки [ ], купюры отмечены отточием также в скобках […]. Отобрано для издания и несколько гравюр автора. Они дополнят представление о том, какой ему показалась Индия. Надеемся, что третье издание «Писем об Индии» А. Д. Салтыкова будет встречено с интересом как индологами, занимающимися историей XIX в., так и специалистами по истории культуры России того же периода, как и всеми любителями интересного чтения.