Письмо Виверо

1

В Мехико царила жара и суматоха, связанная с Олимпийскими играми. Отели были забиты до отказа, но, к счастью, Фаллону принадлежал дом в сельской местности неподалеку от города, который мы сделали нашим штабом. У Халстедов тоже имелся свой дом в Мехико, но большую часть времени они проводили в собственном дворце Фаллона.

Должен сказать, что когда Фаллон принимает решение двигаться, он двигается быстро. Подобно хорошему генералу, он подвел свою армию к точке нанесения удара; он потратил на телефонные переговоры маленькое состояние, и в конечном итоге наши силы сконцентрировались в Мехико. Я тоже был вынужден принимать решения быстро; мне нравилась моя работа, и я не хотел бесцеремонно бросить ее, на чем Фаллон твердо настаивал. Я увиделся со своим боссом и рассказал ему о смерти Боба, и он был настолько любезен, что освободил меня от работы на шесть месяцев. В основном я упирал на необходимость наладить ведение хозяйства на ферме, так что мне все же пришлось схитрить, если только не рассматривать мою поездку на Юкатан как надзор за имуществом Боба.

Фаллон уже воспользовался возможностями, которые доступны только за большие деньги. «Большие корпорации имеют проблемы с безопасностью, — сказал он. — Поэтому они обычно содержат свою собственную секретную службу. Она всегда не менее эффективна чем полиция, а в большинстве случаев даже лучше. Оплата там значительно выше. Нискеми уже проверяют по независимым каналам».

Когда я думал об этом, то испытывал легкое головокружение. Как и большинство людей, я считал, что быть миллионером — значит просто иметь большое количество денег, но не принимал во внимание то могущество и влияние, которые дают деньги. То, что человек может, подняв телефонную трубку, привести в действие частные полицейские силы, открыло мне глаза и заставило призадуматься.

Большой прохладный дом Фаллона был расположен на сорока акрах хорошо ухоженной земли. Здесь царил покой и ненавязчивый сервис, приходивший в движение, как только в дом ступала нога хозяина. Бесшумные слуги всегда находились под рукой, когда в них была необходимость, и отсутствовали, когда в них не нуждались. Я окунулся в атмосферу сибаритской роскоши без всяких угрызений совести.

Поднос Фаллона, к его досаде, еще не прибыл из Нью-Йорка, и большую часть своего времени он проводил в спорах с Халстедом на археологические темы. Я был рад видеть, что их несдержанность теперь заключена в рамки профессиональной дискуссии и не переходит на личности. Как мне казалось, это происходило в основном благодаря Кэтрин Халстед, которая держала своего мужа на коротком поводке.

На следующее утро после нашего прибытия дискуссия шла полным ходом.

— Я думаю, что старший Виверо был отъявленный лжец, — заявил Халстед.

— Разумеется, был, — сказал Фаллон раздраженно, — но не в данном вопросе. Он утверждает, что его привели в Чичен-Ицу…

— А я говорю, он не мог там оказаться. Новая Империя распалась на части задолго до этого — город Чичен-Ица был уже мертв.

Фаллон нетерпеливо крякнул.

— Не смотрите на эти события со своей точки зрения; посмотрите на них глазами Виверо, простого невежественного испанского солдата, не наделенного нашей способностью проницать взглядом толщу веков. Он утверждает, что его привели в Чичен-Ицу — так он написал, и Чичен-Ица одно из двух названий, которые встречаются в манускрипте. Ему было совершенно наплевать на то, что, как вы считаете, Чичен-Ицу в то время уже оккупировали; его туда привели, и он написал об этом. — Он внезапно остановился. — Разумеется, если вы правы, то это означает, что письмо Виверо является современной фальсификацией, и все мы попались на удочку.

— Я не думаю, что оно подделано, — сказал Халстед. — Я просто считаю, что Виверо был прирожденный лжец.

— Я тоже не думаю, что оно подделано, — согласился Фаллон. — Я отдавал его на экспертизу. — Он пересек комнату и выдвинул ящик. — Вот заключение.

Он передал бумаги Халстеду, который быстро пробежал их взглядом и бросил на стол. Я взял в руки отчет и увидел множество таблиц и графиков, но суть скрывалась на последней странице под заголовком «Выводы». «Документ соответствует предполагаемому историческому периоду, которым является Испания начала шестнадцатого века. Состояние документа плохое вследствие низкого качества пергамента, который, вероятно, был недостаточно тщательно изготовлен. Радиоуглеродный метод позволяет предположить, что датой написания манускрипта является 1534 год с ошибкой плюс минус пятнадцать лет. Чернила имеют несколько необычный состав, но несомненно относятся к тому же периоду, что и пергамент. Тщательный лингвистический анализ не выявил отклонений от норм испанского языка шестнадцатого века. Если воздержаться от комментариев относительно содержания этого документа, то нет никаких внешних признаков того, что манускрипт не соответствует своему времени».

Я представил себе, как Виверо сушит кожу животных и изготавливает собственные чернила — все говорило о том, что именно так и было. Кэтрин Халстед протянула руку, и я передал ей отчет, а затем снова переключил свое внимание на спорящих.

— Я думаю, вы ошибаетесь, Поль, — говорил Фаллон. — Вплоть до значительно позднего времени город Чичен-Ица не был полностью оставлен. Он оставался религиозным центром даже после появления испанцев. Как насчет вероломного убийства Ах Дзун Киу? Это произошло в 1536 году, не менее чем через девять лет после того, как Виверо захватили в плен.

— Кто такой он был? — спросил я.

— Вождь племени Тутан Киу. Он организовал паломничество в Чичен-Ицу, чтобы совершить поклонение богам; все паломники были убиты Начи Кокомом, его главным врагом. Но все это неважно — главное то, что мы знаем точно, когда произошло данное событие, и это совпадает с показанием де Виверо насчет его пребывания в Чичен-Ице — показанием, которое оспаривает Поль.

— Хорошо, здесь я с вами соглашусь, — сказал Халстед. — Но в письме много других мест, которые вызывают сомнение.

Я оставил их продолжать свой спор и подошел к окну. Сияющие лучи солнечного света отражались вдалеке от поверхности воды в плавательном бассейне.

— Я не силен в логических играх подобного рода, — сказал я, посмотрев на Кэтрин Халстед. — Они выше моего понимания.

— И моего тоже, — призналась она. — Я не археолог; я просто помогаю Полю в сборе материалов.

Я снова бросил взгляд в сторону бассейна, он выглядел очень заманчиво.

— Как насчет того, чтобы искупаться? — предложил я. — Мне нужно проверить кое-какое оборудование, и я был бы рад осуществить это в компании.

Она просияла.

— Прекрасная мысль. Я присоединюсь к вам снаружи через десять минут.

Я прошел в свою комнату, одел плавки, а затем распаковал снаряжение для подводного плавания и принес его к бассейну. Я захватил снаряжение с собой, так как решил, что здесь у меня может появиться возможность как-нибудь между делом поплавать с аквалангом в Карибском море, и мне не хотелось упустить такой шанс. До этого я плавал в чистой воде только один раз — в Средиземном море.

Миссис Халстед, выглядевшая весьма привлекательно в своем закрытом купальнике, уже поджидала меня возле бассейна. Я положил стальные баллоны с ремнями у самой воды и подошел к тому месту, где она сидела.

Лакей в белом костюме возник ниоткуда и что-то быстро затараторил на испанском. Я беспомощно пожал плечами и обратился к миссис Халстед.

— Что он говорит?

Она засмеялась.

— Он спрашивает, не желаете ли вы чего-нибудь выпить.

— Это неплохая мысль. Что-нибудь в высоком стакане, холодное и с алкоголем.

— Я присоединюсь к вам. — Она ответила слуге на беглом испанском, и тот удалился. Затем она сказала: — Я не поблагодарила вас за то, что вы сделали для Поля, мистер Уил. Все произошло так быстро — у меня на самом деле не было возможности выразить вам свою признательность.

— Меня здесь не за что благодарить, — сказал я. — Он просто получил то, что заслужил. — Я не стал говорить, что истинная причина, по которой я настоял на участии Халстеда в экспедиции, заключалась в том, что мне хотелось иметь его рядом, в поле своего зрения. Меня не слишком радовало присутствие Поля; он легко бросался обвинениями и имел взрывной характер. Кто-то находился рядом с Нискеми, когда убили Боба, и хотя Халстед не мог там быть, это вовсе не значит, что он не имеет ничего общего с произошедшим убийством. — Я мило улыбнулся его жене. — Здесь не о чем говорить, — сказал я.

— Думаю, вы поступили очень великодушно, если принять во внимание то, как он себя вел. — Она пристально посмотрела на меня. — Не обращайте на него внимания, если он снова проявит свой плохой характер. Он столько раз был… разочарован. Теперь это его главный шанс, и он сильно нервничает.

— Не волнуйтесь, — успокоил я ее.

В душе я был убежден, что если Халстед начнет себя плохо вести, то быстро получит щелчок по носу. Если не от меня, то от Фаллона. Будет лучше, если это сделаю я, оставаясь нейтральным, тогда нашей странной экспедиции останется больше шансов на выживание.

Прибыла выпивка — прозрачная смесь в высоких запотевших стаканах с кубиками льда, позвякивающими как серебряные колокольчики. Не знаю, что это было, но вкус оказался приятным и освежающим. Миссис Халстед выглядела задумчивой. Она сделала маленький глоток из стакана и задала вопрос.

— Как вы думаете, когда вы отправитесь на Юкатан?

— Не спрашивайте меня. Это зависит от экспертов. — Я кивнул головой в сторону дома. — Мы все еще не знаем, куда именно должны отправиться.

— Вы верите в то, что подносы содержат загадку — и что мы сможем ее разгадать?

— Содержат, и мы сможем, — ответил я лаконично.

Я не сказал ей, что, очевидно, уже нашел решение. Было ужасно тяжело держать это в тайне от миссис Халстед — и всех остальных.

Она спросила:

— Как вы считаете, какую позицию займет Фаллон, если я захочу поехать с вами на Юкатан?

Я засмеялся.

— Он будет вне себя. У вас нет ни одного шанса.

Она наклонилась вперед и сказала серьезно:

— Мне кажется, будет лучше, если я поеду. Я боюсь за Поля.

— Что вы имеете в виду?

Она взмахнула рукой.

— Я не отношусь к тому типу женщин, которые унижают своего мужа в глазах других мужчин, — сказала она. — Но Поль не простой человек. В нем слишком много ярости, которую он не может контролировать, когда находится один. Если я буду с ним, то смогу на него повлиять, заставить взглянуть на вещи под другим углом. Я не буду для вас обузой — я участвовала в экспедициях и раньше.

Она говорила так, словно Халстед был какой-то слабоумный, требующий постоянного присутствия сиделки. Меня начинала удивлять природа связи, существующей между ними двумя; некоторые брачные союзы весьма любопытно организованы.

Она сказала:

— Фаллон согласится, если это предложите ему вы. Вы можете его заставить.

Я состроил гримасу.

— Я уже один раз выкрутил ему руки. Не думаю, что у меня получится это снова. Фаллон не похож на человека, которым можно помыкать. — Я сделал очередной глоток и почувствовал, как вниз по горлу распространилась приятная прохлада. — Я подумаю об этом, — сказал я наконец.

Но я уже знал, что поставлю Фаллону очередное условие — и заставлю принять его. Было в Кэтрин Халстед нечто такое, что трогало мою душу, что я не чувствовал в женщине на протяжении многих лет. Но что бы это ни было, мне лучше держать свои чувства крепко закупоренными, не стоило начинать крутиться вокруг замужней женщины — особенно если она замужем за таким человеком, как Поль Халстед.

— Давайте попробуем, какая здесь вода, — предложил я, встал и подошел к краю бассейна.

Она последовала за мной.

— Зачем вы привезли это с собой? — спросила она, показывая на мое снаряжение.

Я объяснил ей, затем сказал:

— Я не использовал его довольно долго, поэтому хочу проверить. Вы когда-нибудь ныряли с аквалангом?

— Много раз, — ответила она. — Однажды я провела целое лето на Багамах, и почти каждый день погружалась под воду. Это большое удовольствие.

Я согласился и присел на корточки, чтобы проверить клапаны. Все работало нормально, и я надел на себя ремни. Пока я споласкивал маску водой, Кэтрин чисто нырнула в бассейн и, показавшись на поверхности, обдала меня фонтаном брызг.

— Давайте сюда, — крикнула она.

— Не надо меня упрашивать, я уже понял, что вода превосходная.

Я сел на край бассейна и соскользнул вниз — у вас не получится прыгнуть ласточкой с баллонами за спиной. Как обычно, я обнаружил, что не могу сразу войти в правильный ритм дыхания; это требовало практики, а она у меня отсутствовала довольно долго. Из-за того, что впускной клапан располагается в воде выше легких, возникает разница давления, которую трудно сразу преодолеть. Затем вы должны подобрать такой ритм дыхания, чтобы расходовать воздух наиболее экономно, и этим навыком обладают далеко не все подводники. Но довольно скоро у меня все получилось, и я начал дышать в нерегулярном ритме, поначалу казавшемся таким неестественным.

Я сделал несколько кругов около дна бассейна и отметил, что нужно изменить вес балласта на поясе. Со времени последнего погружения я немного поправился, и это отразилось на моей плавучести. Посмотрев вверх, я увидел над собой загорелые ноги Кэтрин Халстед. Резко взмахнув ластами, я приблизился к поверхности и, схватив ее за лодыжки, утащил под воду. Я увидел, как воздух вырывается из ее рта равномерной струйкой пузырей. Если я и испугал ее, этого определенно не было заметно; у нее хватило здравомыслия не выпустить воздух из легких через широко открытый рот.

Внезапно она сделала резкое движение, и ее рука оказалась на моем воздушном шланге. Быстрым рывком она вырвала из моего рта загубник, и, глотнув воды, я был вынужден отпустить ее лодыжки. Судорожно глотая воздух и отплевываясь от воды, я вынырнул на поверхность и увидел, как она смеется надо мной. Немного отдышавшись, я спросил:

— Где вы научились этому трюку?

— Пляжная публика на Багамах любит жестокие розыгрыши, — ответила она. — Девушка должна уметь постоять за себя.

— Я нырну еще раз, — сказал я. — Мне нужно потренироваться.

— Вас здесь будет ждать очередная порция прохладительного, — пообещала она.

Я снова опустился на дно бассейна и повторил весь свой маленький репертуар трюков — выдернуть загубник, позволить воде попасть в воздушный шланг, а затем прочистить его, снять маску и выдуть из нее воду и наконец выбраться из ремней и снова одеть на себя баллоны. Это не просто глупая игра; когда-нибудь я буду вынужден совершить одно из перечисленных действий в обстоятельствах, представляющих реальную опасность для моей жизни. Вода на любой глубине не является естественной средой для человека, и он сможет в ней выжить, только если окажется способен избавить себя от неприятностей.

Я находился внизу уже около пятнадцати минут, когда услышал какой-то шум. Подняв голову, я увидел всплеск брызг, и быстро поднялся на поверхность, чтобы посмотреть, в чем дело. Миссис Халстед била по воде ладонью, а позади нее стоял профессор Фаллон. Когда я забрался на бортик, он сказал:

— Прибыл мой поднос — теперь мы можем их сравнить.

Я сбросил с себя ремни и пояс с балластом.

— Я подойду, как только обсохну.

Он с любопытством посмотрел на мое снаряжение.

— Вы сможете использовать это на глубине?

— В зависимости от того, какая глубина, — ответил я осторожно. — Наибольшая глубина, на которую я опускался, примерно сто двадцать футов.

— Вероятно, этого будет достаточно, — сказал он. — Может быть, ваше участие в экспедиции все-таки окажется полезным; мы сможем обследовать сенот. — Он резко сменил тему. — Будьте на месте как можно быстрее.

Рядом с бассейном располагается ряд кабинок, которые использовали для переодевания. Я принял душ, вытерся, накинул махровый халат и прошел к дому. Когда я уже входил в дом, до меня донеслись слова Фаллона…

— …подумал, что он может скрываться в виноградных листьях, и поэтому передал поднос криптографам. Это может быть количество прожилок на листьях или угол, под которым листья расположены к стеблю, либо какая-нибудь комбинация из подобных деталей. Что ж, ребята тщательно обследовали его, пропустили результаты через компьютер и ничего не получили.

Это была гениальная и полностью ошибочная идея. Я присоединился к группе, окружившей стол и внимательно рассматривающей подносы. Фаллон сказал:

— Теперь мы имеем оба подноса, поэтому должны заново повторить всю процедуру. Виверо мог разделить свое сообщение между ними.

Я поинтересовался небрежно:

— Какие подносы?

Голова Халстеда дернулась вверх, а Фаллон повернулся и посмотрел на меня удивленно.

— Что значит какие? Вот эти два.

Я посмотрел на стол.

— Не вижу никаких подносов.

Фаллон, выглядевший озадаченным, раздраженно закудахтал:

— Вы… вы сумасшедший? Что же это по-вашему такое, черт возьми? Летающие блюдца?

Халстед бросил на меня гневный взгляд.

— Давайте закончим с этими играми, — сказал он. — Мервилл назвал это подносом; Хуан де Виверо в свою очередь писал о подносе, так же как и Гусман в своем письме Гаррику.

— Мне это ни о чем не говорит, — признался я. — Если кто-то назовет подводную лодку аэропланом, она все равно не полетит. Старший Виверо, их создатель, не называл подносами свое творение. Он не написал: «Посылаю вам, мальчики, пару прекрасных подносов». Давайте посмотрим, что он написал на самом деле. Где перевод?

Когда Фаллон доставал из кармана пачку листов, с которой никогда не расставался, глаза его блестели.

— Вам лучше объяснить все как следует.

Я перебрал листы бумаги и остановился на последней странице.

— Он пишет: «Я посылаю вам подарки, сделанные в той чудесной манере, которой мой отец научился у чужестранца с Востока». И вот еще: «Дайте пелене враждебности пасть с ваших глаз и посмотрите на мои подарки незамутненным взором». Вам это ничего не говорит?

— Не много, — выдавил из себя Халстед.

— Это зеркала, — сказал я спокойно. — И то, что все использовали их как подносы, не может повлиять на данный факт.

Халстед раздраженно хмыкнул, но Фаллон нагнулся, чтобы посмотреть на них повнимательнее. Я сказал:

— Дно «подносов» сделано не из меди — это зеркальный сплав, отражающая поверхность, и она слегка изогнута: я проверял.

— Должно быть, вы правы, — сказал Фаллон. — Так значит зеркала! И что мы с этого имеем?

— Взгляните поближе, — посоветовал я.

Фаллон взял одно из зеркал, а Халстед завладел другим. Через некоторое время Халстед произнес:

— Я не вижу ничего, за исключением отражения собственного лица.

— И я не более того, — сказал Фаллон. — И к тому же отражающая поверхность не слишком хорошая.

— А что вы ждали от металлического зеркала, на которое последние четыреста лет клали всевозможные вещи? Но это тонкий трюк, и я раскрыл его случайно. У вас есть киноэкран?

Фаллон улыбнулся.

— У меня есть нечто лучшее — кинотеатр.

Иначе и быть не могло! У миллионера Фаллона все на широкую ногу. Он провел нас в небольшой кинозал примерно на двадцать мест, расположенный в той части дома, где я раньше не был. «Я использую его для проведения неформальных лекций», — объяснил он.

Я огляделся по сторонам.

— Где слайд-проектор?

— В проекционной комнате — за той стеной.

— Он понадобится мне здесь, — сказал я.

Он посмотрел на меня с любопытством и пожал плечами.

— О'кей, я распоряжусь, чтобы его принесли.

Последовала пауза на десять минут, в течение которых двое слуг принесли проектор и, действуя по моим инструкциям, поставили его на стол в центре зала. Фаллон выглядел заинтересованным; Халстед скучающим; миссис Халстед — прекрасной. Я подмигнул ей.

— Сейчас мы устроим весьма интересное шоу, — сказал я. — Вы не подержите зеркало, миссис Халстед?

Я подошел к проектору и сделал небольшое пояснение.

— Я собираюсь использовать этот проектор как мощный источник света. И я направлю луч таким образом, чтобы он, отразившись от зеркала, упал на экран. Скажите мне, что вы увидите.

Как только я включил проектор, Фаллон сделал резкий вздох, а Халстед, в мгновение ока утратив свой скучающий вид, весь превратился во внимание. Я повернулся и посмотрел на изображение, появившееся на экране.

— Как вы думаете, что это такое? — спросил я. — Контуры немного расплывчатые, но мне кажется, что это карта.

Фаллон сказал:

— Что за черт! Откуда здесь?.. Ох, неважно. Не могли бы вы немного повернуть это зеркало, миссис Халстед?

Изображение на экране дернулось и поплыло, а затем остановилось, сориентированное по-новому. Фаллон прищелкнул языком.

— Думаю, вы правы — это карта. Если вон тот изгиб внизу справа-залив Четамал, а его форма очень похожа, то выше мы имеем заливы Эспириту Санто и Асценсион. Следовательно, перед нами восточное побережье полуострова Юкатан.

Халстед спросил:

— А что это за круг посередине?

— Мы вернемся к нему через минуту, — сказал я и выключил свет.

Фаллон нагнулся и внимательно посмотрел на зеркало, по-прежнему находящееся в руках миссис Халстед, и недоверчиво покачал головой. Он бросил на меня вопросительный взгляд, и я сказал:

— Мне удалось раскрыть этот фокус чисто случайно. Фотографируя мой поднос — или зеркало, я действовал несколько неуклюже — случайно нажал кнопку затвора и сработала вспышка. Когда я проявил эту фотографию, то обнаружил на ней часть зеркала на подставке, но большую часть кадра занимал участок стены. Свет вспышки упал на зеркало, и в отражении, появившемся на стене, было что-то весьма необычное. Тогда я решил копнуть глубже.

Халстед взял зеркало у своей жены.

— Это невозможно. Как отражение света от ровной поверхности может создать сложное изображение? — Он поднял зеркало и повертел его перед глазами. — Так ничего не видно.

— Это не ровное зеркало — оно слегка изогнуто. Я измерил радиус изгиба; он составляет примерно десять футов. Это китайский фокус.

— Китайский!

— Старший Виверо написал так: «…у чужестранца с Востока, много лет назад появившегося в Кордове вместе с маврами». Он был китаец. Это меня немного озадачило — что мог делать китаец в Испании конца пятнадцатого столетия? Но если хорошенько подумать, здесь нет ничего необычного. Арабская Империя протянулась от Испании до Индии; и нетрудно себе представить, что китайский мастер по металлу пересек ее вдоль. В конце концов европейцы к этому времени уже побывали в Китае.

Фаллон кивнул.

— Вполне приемлемая теория. — Он постучал пальцем по зеркалу, — Но как, черт возьми, это сделано?

— Мне повезло, — сказал я. — Я посетил публичную библиотеку в Торки и нашел ответ в девятом издании Британской Энциклопедии. Мне повезло в том, что библиотека Торки немного старомодная, поскольку эта необычная тема была опущена в более поздних изданиях.

Я взял из рук Халстеда зеркало и положил его на стол.

— Вот как это делается. Забудьте про золотую отделку и сконцентрируйтесь на самом зеркале. Все зеркала в Древнем Китае изготавливались из металла, обычно покрытого бронзой. Бронза сама по себе не обладает хорошей отражающей способностью, поэтому ее шлифовали до тех пор, пока поверхность не станет идеально гладкой. Чаще всего шлифовка производилась от центра к краям, и от этого законченное зеркало становилось слегка вогнутым.

Фаллон достал из кармана ручку и провел ею плашмя по зеркалу, имитируя процесс шлифовки. Он кивнул и произнес коротко:

— Продолжайте.

Я сказал:

— Постепенно техника изготовления зеркал становилась все более сложной. Они стоили дорого, и мастера начали украшать их различными способами. Один из способов заключался в наложении орнамента на обратную сторону зеркала. Обычно это были изречения Будды, выполненные выпуклыми иероглифами. Теперь послушайте, что происходит, когда такое зеркало начинают шлифовать. Его кладут тыльной частью на твердую поверхность, но в контакте с поверхностью оказываются только выпуклые иероглифы — остальное зеркало ни с чем не соприкасается. При шлифовке давление, приложенное к неподпертой поверхности, заставляет металл слегка прогнуться, и несколько большее количество материала удаляется с частей, имеющих опору.

— Прекрасно, черт возьми! — воскликнул Фаллон. — И это вносит различия в его отражающие свойства?

— В результате получается вогнутое зеркало, имеющее свойство смешивать отраженные световые лучи, — сказал я. — Но на нем также имеются плоские фрагменты, которые отражают лучи по параллельным линиям. Изгиб настолько мал, что разница незаметна невооруженным глазом, но благодаря волновой природе света это становится хорошо видно на отбрасываемом отражении.

— Когда китайцы открыли этот эффект? — спросил Фаллон.

— Примерно в одиннадцатом веке. Поначалу случайно, но позднее они стали использовать его намеренно. Затем они придумали композитные зеркала — на обратной стороне по-прежнему имелось изречение Будды, но на отражении, отбрасываемом зеркалом, было видно нечто совсем другое. Одно из таких зеркал хранится в Оксфордском музее — на обратной стороне написано «Хвала Будде Амиде», а на отражении виден сам Будда. Это достигалось просто путем наложения фальшивой задней части, так, как сделал Виверо.

Халстед перевернул зеркало и постучал по золоту на обратной стороне.

— Так, значит, здесь скрыта карта, отлитая в бронзе?

— Верно. Я думаю, что Виверо заново изобрел композитное зеркало. Их всего известно три экземпляра, одно хранится в Оксфорде, другое в Британском музее, а еще одно где-то в Германии.

— Как нам удалить заднюю часть?

— Умерьте свое нетерпение, — сказал я. — Я не хочу, чтобы мое зеркало было испорчено. Если вы натрете ртутной амальгамой поверхность зеркала, то его отражающая способность увеличится на сто процентов. Но еще лучше просветить его рентгеновскими лучами.

— Я это устрою, — сказал Фаллон решительно. — Ну а пока давайте посмотрим еще раз. Включите проектор.

Я включил свет, и мы занялись изучением расплывчатых светящихся линий на экране. Через некоторое время Фаллон сказал:

— Я уверен, что это выглядит как побережье Кинтана Роо. Мы можем свериться с картой.

— А вон там, возле самого края, случайно не слова? — спросила Кэтрин Халстед.

Я напряг зрение, но ничего не смог разобрать, это была просто какая-то мешанина.

— Может быть, — произнес я с сомнением.

— Так что там за круг посередине? — поинтересовался Поль Халстед.

— Думаю, что на это я могу ответить, — сказал я. — Старший Виверо хотел объединить своих сыновей, поэтому подарил каждому из них по зеркалу. Загадку можно разрешить, только если воспользоваться обоими зеркалами. Одно дает общий вид, местонахождение территории, и готов поставить десять к одному на то, что другое зеркало скрывает в себе детальный план района, ограниченного этой маленькой окружностью. Каждое зеркало само по себе совершенно бесполезно.

— Сейчас мы это проверим, — сказал Фаллон. — Где мое зеркало?

Зеркала поменяли местами, и мы занялись изучением нового изображения. Оно мне ни о чем не говорило, так же как и остальным.

— Изображение недостаточно ясное, — пожаловался Фаллон. — Я ослепну, если мы продолжим это занятие.

— Более четырех столетий зеркало подвергалось различным деформациям, — сказал я. — Но изображение, скрытое в задней части, хорошо защищено. Я думаю, рентген даст нам отличную картину.

— Я постараюсь, чтобы это было сделано как можно скорее.

Я выключил проектор и увидел, как Фаллон вытирает глаза носовым платком. Он улыбнулся мне.

— Вы сделали свой вклад, Уил. Мы могли бы и не найти, в чем тут секрет.

— Должны были найти, — сказал я уверенно. — Как только ваши криптографы зашли бы в тупик, вы начали бы перебирать другие возможности — в частности, заинтересовались бы тем, что скрыто под бронзово-золотой поверхностью. Что меня удивляет, так это то, почему сыновья Виверо не предприняли никаких попыток найти Уашуанок.

Халстед произнес задумчиво:

— Обе ветви семьи считали эти изделия подносами, а не зеркалами. Возможно, они пропустили мимо ушей смутный намек Виверо. Они могли услышать историю про китайские зеркала еще детьми, когда были слишком маленькими, чтобы как следует ее понять.

— Может быть, — согласился Фаллон. — Возможно также, что существующую между ними вражду — на чем бы она ни основывалась — оказалось нелегко преодолеть. Как бы то ни было, они ничего не предприняли. Испанская ветвь потеряла свое зеркало, а у мексиканской оно стало источником возникновения семейной легенды. — Он по-хозяйски положил свои руки на зеркало. — Но теперь они у нас, а это совсем другое дело.

2

Оглядываясь назад, я думаю, что примерно в это время Фаллон начал терять свою хватку. Однажды он уехал в город, а вернувшись назад, был мрачным и задумчивым, и начиная с этого дня стал внезапно погружаться в молчание и проявлять рассеянность, Я отнес это на счет проблем, возникающих у миллионеров — падение курса акций или что-нибудь подобное, и в то время не придал большого значения его странному поведению. Что бы там ни произошло, это определенно не помешало подготовке экспедиции в Уашуанок, за которую он принялся с демонической энергией. Мне казалось странным, что он посвящает ей все свое время; несомненно, миллионеры должны присматривать за своими капиталовложениями, но Фаллон не беспокоился ни о чем, кроме экспедиции в Уашуанок и того, что заставляло его погружаться в раздумья.

На той же неделе я познакомился с Патом Харрисом. Фаллон позвал меня в свой кабинет и сказал:

— Я хочу представить вам Пата Харриса — я одолжил его у одной нефтяной компании, в которой имею свою долю. Я выполняю свою часть договора; Харрис занимается Нискеми.

Я посмотрел на Харриса с интересом, хотя по внешнему виду мало что могло этот интерес оправдать. Он казался средним во всех отношениях; не слишком высокий и не слишком маленький, не слишком толстый и не стишком худощавый. Он был одет в средний костюм и выглядел совершенно средним человеком, так, словно его создали статистики. Он имел более чем средние мозги, но этого не было видно.

Он протянул руку и сказал бесцветным голосом:

— Рад встретиться с вами, мистер Уил.

— Расскажи Уилу, что ты обнаружил, — приказал Фаллон.

Харрис сцепил руки на своем среднеамериканском брюшке.

— Виктор Нискеми — мелкий хулиган, — заявил он. — Про него почти нечего сказать. Он никогда никем не был и ничего особенного не сделал — за исключением того, что дал себя убить в Англии. Обучение в исправительной школе отразилось на нем, но не слишком сильно. Он занимался распространением наркотиков, но это было достаточно давно. Последние четыре года на него ничего нет; я хочу сказать, у них) не было приводов в полицию. Чист как стеклышко, если верить полицейскому досье.

— Это что касается официального полицейского досье, насколько я понимаю. А как насчет неофициального?

Харрис посмотрел на меня с одобрением.

— Здесь, разумеется, все совсем по-другому, — согласился он. — Какое-то время он охранял букмекеров, затем перешел в рэкет — поначалу исполнял роль охранника сборщика денег, а позднее стал сборщиком сам. Он продвигался наверх по своему скромному пути. Потом он уехал в Англию и дал себя застрелить. Конец Нискеми.

— И это все?

— Не слишком длинный путь, — резко сказал Фаллон.

— Продолжайте, Харрис.

Харрис пошевелился в своем кресле и внезапно стал выглядеть более раскрепощенно.

— Имея дело с таким парнем, как Нискеми, вы должны помнить одну вещь — у него есть друзья. Взгляните на это досье: исправительная школа, мелкое хулиганство и так далее. Затем, вопреки ожиданиям, в течение четырех лет в полицейском досье не появляется никаких записей. Он по-прежнему оставался преступником все такого же мелкого пошиба, но у него больше не было неприятностей. Он приобрел друзей.

— Кто они?..

— Мистер Уил, вы англичанин и, вероятно, не знакомы с проблемами, которые существуют у нас в Штатах, поэтому то, что я сейчас вам расскажу, может показаться вам чем-то необычным. Так что я прошу просто поверить мне на слово. О'кей?

Я улыбнулся.

— После того, как я познакомился с мистером Фаллоном, мало что может удивить.

— Хорошо. Меня интересует оружие, из которого Нискеми убил вашего брата. Вы можете его описать?

— Это был дробовик с отпиленными стволами, — сказал я.

— И с обрезанным прикладом. Верно? — Я кивнул. — Такого рода оружие называется лупара, это итальянское слово, и семья Нискеми имеет итальянские корни, или, если быть более точным, сицилийские. Примерно четыре года назад Нискеми был принят в Организацию. Организованная преступность это один из самых позорных фактов американской действительности, мистер Уил, и ею обычно руководят итало-американцы. Она существует под разными именами — Организация, Синдикат, Коза Ностра, Мафия — хотя Мафией обычно называют родительскую организацию на Сицилии.

Я недоверчиво посмотрел на Харриса.

— И вы пытаетесь мне сказать, что Мафия — Мафия, черт возьми! — захотела убить моего брата?

— Не совсем, — сказал он. — Я думаю, Нискеми здесь допустил оплошность. Он определенно оплошал, когда позволил убить себя. Но я лучше опишу вам, что происходит с молодым хулиганом, подобным Нискеми, когда его вербуют в Организацию. Первое, что ему говорят, это держать свои руки чистыми — не пересекать дорогу копам и делать только то, что скажет капо — его босс. Это очень важный момент, и он объясняет, почему Нискеми внезапно перестал фигурировать в полицейских протоколах. — Харрис нацелил на меня палец. — Но он объясняет также и другое. Если Нискеми не имел права по личной инициативе пытаться ограбить вашего брата, то это может означать только одно — он действовал по приказу. Организация не терпит в своих рядах членов, которые действуют на свой страх и риск.

— Так значит, его подослали?

— С вероятностью девяносто девять процентов можно утверждать, что так и было.

Это оказалось выше моего понимания, и я никак не мог поверить словам Харриса. Я повернулся к Фаллону.

— Кажется, вы говорили, что мистер Харрис работает на нефтяную компанию. Достаточную ли квалификацию он имеет для того, чтобы делать такие предположения?

— Харрис служил в ФБР, — сказал Фаллон.

— В течение пятнадцати лет, — добавил Харрис. — Я заранее знал, что мои обвинения покажутся вам необычными.

— Так и случилось, — сказал я коротко и погрузился в размышления. — Где вы получили информацию о Нискеми?

— В полиции Детройта — это было его место обитания. Я сказал:

— Скотланд-Ярд расследует убийство моего брата. Американская полиция сотрудничает с ним?

Харрис снисходительно улыбнулся.

— Несмотря на всю эту восторженную болтовню насчет Интерпола, мало шансов на то, что подобное дело будет раскрыто. Кто возьмется за такую работу? Американские законники только рады избавиться от Нискеми, и кроме того, он был слишком мелкой сошкой. — Харрис улыбнулся и неожиданно спародировал: — Это произошло в другой стране, да и к тому же парень мертв.

Фаллон сказал:

— Возможно, нам удастся выяснить значительно больше. Харрис еще не закончил.

— Верно, — согласился Харрис — Теперь мы подошли к следующему вопросу. Кто послал Нискеми в Англию и почему? Капо Нискеми является Джек Гатт, но Джек мог оказать услугу какому-нибудь другому капо. Хотя я так не думаю.

— Гатт! — воскликнул я. — Он находился в Англии в то время, когда мой брат умер.

Харрис покачал головой.

— Нет, его там не было. Я проверял его. В день смерти вашего брата он находился в Нью-Йорке.

— Но он хотел купить кое-что у Боба, — сказал я. — Он сделал предложение в присутствии свидетелей. Он был в Англии.

— Воздушные путешествия — удивительная штука, — заметил Харрис — Вы можете покинуть Лондон в десять утра и оказаться в Нью-Йорке в полдень — по местному времени. Определенно Гатт не убивал вашего брата. — Он поджал губы, а затем добавил: — По крайней мере персонально.

— Кто он такой и чем занимается?

— Глава преступного мира в Детройте, — быстро ответил Харрис — Его владениями являются Мичиган и приличный кусок Огайо. Настоящее имя Джакомо Гаттини американизировано до Джека Гатта. В Организации он стоит не слишком высоко, но все же является капо, и это делает его важным.

— Я думаю, вам лучше объяснить все поподробнее.

— Хорошо. Организация контролирует преступность, но это не централизованный бизнес, как, скажем, в Дженерал Моторс. На самом деле в ней много свободы; настолько много, что временами разные части Организации вступают в конфликт друг с другом. Это называется война гангстеров. Но она плохо сказывается на бизнесе, слишком сильно привлекает внимание копов, поэтому время от времени все капо собираются на совещание, своего рода совет директоров, чтобы разрешить все разногласия. Они распределяют территории, успокаивают горячие головы и решают, когда и как принуждать выполнять установленные правила.

Это был грубый и примитивный мир, который вторгся на ферму Хентри в далеком Девоне. Я спросил:

— Как они это делают?

Харрис пожал плечами.

— Предположим, что капо типа Гатта решил проигнорировать высшее начальство и сделать что-нибудь по-своему. Довольно скоро в городе появится молодой преступник, подобный Нискеми, который пристукнет Гатта и скроется. Если он ошибется, то очередную попытку сделает кто-нибудь другой, и так до тех пор, пока один из них не преуспеет. Гатт знает это, поэтому и не нарушает правила. Ведь пока он их соблюдает, он капо — король на своей территории.

— Понимаю. Но почему Гатт поехал в Англию?

— Ах, — произнес Харрис — Теперь мы подобрались к самому интересному. Давайте получше взглянем на Джека Гатта. Это американский мафиози в третьем поколении. Он не бедный крестьянин, который недавно покинул Сицилию и не умеет говорить по-английски, и не полуобразованный бандит, каким был Капоне. Джек цивилизован, Джек культурен. Его дочь закончила школу в Швейцарии, один сын учится в престижном колледже на востоке, другой занимается своим собственным бизнесом — законным бизнесом. Джек ходит в оперу и на балет; я даже слышал, что он оказывает существенную финансовую поддержку одной балетной труппе. Он собирает картины, и когда я говорю собирает, то не имею в виду, что он их крадет. У него, как и у других миллионеров, завязаны отношения с галереей Парки-Бернет в Нью-Йорке, а также с Сотбис и Кристис в Англии. У него очаровательная жена и прекрасный дом, связи в высшем обществе и репутация безупречно честного человека среди самых добропорядочных людей, никто из которых не знает, что он занимается чем-то еще, кроме законного бизнеса. Разумеется, он занимается и им тоже, я не удивлюсь, если вдруг окажется, что он является одним из ваших крупнейших акционеров, мистер Фаллон.

— Я это проверю, — мрачно сказал Фаллон. — А от чего он получает свою основную прибыль, ее незаконную часть?

— Азартные игры, наркотики, проституция, вымогательство, покровительство, — произнес Харрис скороговоркой. — Во всех возможных комбинациях и сочетаниях. Путь Гатта наверх усеян человеческими жертвами.

— О Боже! — воскликнул Фаллон.

— Это только может быть, — сказал я, — Но почему Нискеми так внезапно проник на ферму? Фотографии подноса в газетах появились всего несколькими днями раньше… Как Гатту удалось так быстро напасть на след?

Харрис вопросительно посмотрел на Фаллона. Фаллон мрачно сказал:

— Вы можете узнать всю историю целиком. Я был возмущен обвинениями Халстеда в том, что я украл у него письмо Виверо, и поэтому поручил Харрису проверить этот факт. — Он кивнул Харрису.

— Человек Гатта следил за мистером Фаллоном и возможно за Халстедом тоже, — сказал Харрис — Вот как он обо всем узнал.

Письмо Виверо и на самом деле было у Халстеда, перед тем как попало к мистеру Фаллону. Он купил его здесь, в Мексике, за 200 долларов. Затем он отвез его в Штаты — в то время он жил в Виргинии, и его дом был ограблен. Среди украденных вещей оказалось и письмо. — Он сложил кончики пальцев вместе и сказал: — Я думаю, что письмо Виверо взяли чисто случайно. Оно лежало в запертом кейсе, который забрали вместе с остальными вещами.

— Какими вещами? — спросил я.

— Домашней утварью. Телевизор, радиоаппаратура, часы, кое-какая одежда и немного денег.

Фаллон бросил на меня сардонический взгляд.

— Вы можете себе представить, что меня интересует ношеная одежда?

— Я думаю, что это была работа мелкого взломщика, — сказал Харрис — От вещей, пользующихся широким спросом, легко избавиться — существует большое количество не слишком разборчивых перекупщиков, которые этим занимаются. Осмелюсь предположить, что вор был разочарован содержимым кейса.

— Но письмо оказалось у добропорядочного человека — Джеррисона, — заметил я. — Как оно попало ему в руки?

— Меня и самого это удивило, — сказал Харрис — И я тщательно проверил Джеррисона. Его репутация оказалась небезупречной. Нью-йоркские копы уверены, что он скупщик краденого высшего разряда. Открылась одна любопытная деталь — Джеррисон в дружеских отношениях с Джеком Гаттом. Он останавливается в доме Джека, когда бывает в Детройте.

Он наклонился вперед.

— Теперь чисто гипотетическая реконструкция событий. Взломщик, проникший в дом Халстеда, обнаружил у себя письмо Виверо, которое не могло ему принести никакой выгоды, поскольку даже если он понимал, что оно имеет какую-то ценность, то не представлял, какую именно, и не знал, где его можно безопасно продать. Хотя существуют различные пути и способы. Я полагаю, что оно путешествовало по каналам преступного мира, пока не попало в руки человека, способного распознать его ценность, — и наверняка это был не кто иной, как Джек Гатт, культурный гангстер, имеющий собственный небольшой музей. И хотя я не знаю содержания этого письма, но полагаю, оно настолько заинтересовало Гатта, что он путем проверки установил его источник — Халстеда.

— А как насчет Джеррисона?

— Может быть, с его помощью Гатт захотел узнать мнение независимого эксперта, — сказал Харрис мягко. — Мы с мистером Фаллоном обсудили это и пришли к некоторым заключениям.

Фаллон выглядел смущенным.

— Э… дело было так… я… э… я заплатил Джеррисону за письмо 2000 долларов.

— Ну и что? — спросил я.

От отвел глаза.

— Я знал, что цена слишком низкая. Оно стоит значительно больше.

Я усмехнулся.

— Вы подумали, что оно может быть… сюда подойдет слово «горячее», мистер Харрис?

— Подойдет, — ответил Харрис.

— Нет, — бурно запротестовал Фаллон. — Я подумал, что Джеррисон допустил ошибку. Если перекупщик ошибается, то это его дело — они достаточно часто обчищают нас коллекционеров. Я решил, что на этот раз я обчищу Джеррисона.

— Но с тех пор вы изменили свое мнение.

Харрис сказал:

— Я думаю, что мистер Фаллон заглотил наживку, которую Гатт подбросил ему через Джеррисона, чтобы просто посмотреть, что он будет делать. Он не мог положиться на Халстеда, который, по его мнению, всего лишь молодой и неопытный археолог. Но если он передаст письмо мистеру Фаллону, авторитетному специалисту в своей области, и затем мистер Фаллон начнет движение по тому же маршруту, что и Халстед, то Гатт может быть уверен, он на правильном пути.

— Возможно, но совершенно невероятно, — сказал я.

— Вы так считаете? Джек Гатт — не тупой громила, — убежденно заявил Харрис — Он интеллигентен и достаточно образован для того, чтобы увидеть выгоду там, где другой гангстер ее бы не заметил. Если здесь пахнет наличными, то Гатт будет рядом.

Я подумал о золотых желобах на крышах Уашуанока и королевском дворце с золотыми листами везде и повсюду. Я вспомнил про золотую гору с пылающим золотым знаком, которую описал Виверо. Харрис вполне мог оказаться прав.

Он сказал:

— Я думаю, что за Халстедом и мистером Фаллоном следили повсюду, куда бы они ни поехали. Вероятно, Нискеми был одним из соглядатаев, вот почему он оказался поблизости, когда опубликовали заметку про ваш золотой поднос. Нискеми связался с Гаттом, тот сразу прилетел в Англию и предложил вашему брату продать поднос. Я проследил за его передвижениями в то время, и оказалось, что все совпадает. Когда ваш брат ответил ему отказом, он приказал Нискеми заполучить поднос любым способом. Это не могло сильно обеспокоить Джека Гатта, но он решил принять все меры предосторожности и поэтому покинул страну к тому времени, когда было намечено провернуть дело. А затем Нискеми — или тот, кто ему помогал — совершил оплошность, и Нискеми оказался убит.

И Гатт был тем человеком, который так понравился простому девонширскому фермеру Ханнафорду. Я спросил:

— Как нам прижать этого ублюдка?

— Мы располагаем только теоретическими построениями, — сказал Харрис — Их нельзя представить в суде.

— Может быть, они слишком теоретические, — предположил я. — Может быть, все произошло совсем по-другому.

Харрис тонко улыбнулся и сказал:

— Гатт держит этот дом под наблюдением прямо в данную минуту — так же как и дом Халстеда в городе. Я могу показать вам парней, которые присматривают за нами.

Услышав такое, я выпрямился и посмотрел на Фаллона. Тот кивнул и сказал:

— Да, Харрис обнаружил наблюдателей.

Это в корне меняло дело. Я спросил:

— Они люди Гатта?

Харрис нахмурился.

— Пока трудно сказать. Будем считать, что кто-то в Мексике оказывает Гатту услугу — члены Организации любят это; они все время обмениваются услугами.

Фаллон произнес:

— Я должен что-то сделать с Гаттом.

Харрис посмотрел на него с любопытством.

— Например?

— Я имею достаточный вес, — сказал Фаллон. — Сто миллионов долларов кое-что стоят, — Он самоуверенно улыбнулся. — Я проучу его.

Харрис встревожился.

— Я бы не стал этого делать — с Джеком Гаттом. Вы можете так поступить с обыкновенным соперником по бизнесу, но только не с ним. Он не любит давления.

— Да что он может сделать? — презрительно спросил Фаллон.

— Он выведет вас из игры — навсегда. Пуля имеет больший вес, чем сто миллионов долларов, мистер Фаллон.

Фаллон внезапно весь съежился. В первый раз он попал в ситуацию, в которой его богатство не имело силы, когда он не мог купить того, что хотел. Я дал ему небольшую дозу того же лекарства, но это было ничто по сравнению с шоком, который он получил от Харриса. Фаллон был неплохой человек, но он так долго имел деньги, что привык использовать их с безжалостной легкостью — как дубинку, с помощью которой можно получить то, что ему нужно. А теперь он столкнулся с человеком еще более безжалостным, который ни во что не ставит единственное оружие Фаллона. Похоже, это сбило с него спесь.

Я почувствовал к нему жалость и решил продолжить разговор с Харрисом, чтобы дать Фаллону время прийти в себя.

— Думаю, пришло время рассказать, в чем здесь дело, — сказал я. — Тогда у вас появится возможность предугадать дальнейшие действия Гатта. Но это долгая история.

— Не уверен, что я хочу ее знать, — сказал Харрис скривившись, — если она заставила Джека Гатта покинуть Детройт, то это должен быть динамит.

— Он покинул Детройт?

— Он не только покинул Детройт — он сейчас в Мехико, — Харрис развел руками. — Он говорит, что приехал посмотреть Олимпийские игры, а что еще ему тут делать? — сказал он цинично.