Письмо Виверо

1

Моя голова раскалывалась на части. Поначалу это была просто отдаленная пульсирующая боль, какая бывает с тяжелого похмелья, но она быстро нарастала, пока не стала вызывать у меня такое ощущение, что кто-то использует мой череп в качестве мишени для артиллерийской стрельбы. Когда я пошевелился, внутри что-то взорвалось, и вокруг все потемнело.

В следующий раз, когда я пришел в себя, мне было уже лучше — но не намного. На этот раз я оказался способен поднять голову, но ничего не увидел. Просто множество красных бликов, танцующих у меня перед глазами. Откинувшись назад, я потер их и услышал, как кто-то стонет. Примерно в тот же момент ко мне вернулось зрение, и вместо красного все стало зеленым — слепящие движения какой-то зелени за прозрачной стеной кабины.

Я снова услышал стон и, повернувшись, увидел Гарри Ридера, согнувшегося на своем сиденье; из уголка его рта стекала струйка крови. Я был очень слаб и не мог пошевелиться, кроме того, мой мыслительный процесс, по-видимому, испытывал сильные затруднения, и мне не удавалось сложить вместе две последовательные мысли. Все, что я мог сделать, это повернуть голову и уставиться в окно.

Я увидел лягушку! Она сидела на широком листе и смотрела на меня немигающими глазами, оставаясь совершенно неподвижной, за исключением быстрой пульсации горла. Мы изучали друг друга долгое время, достаточное для того, чтобы я успел дважды повторить про себя стихотворение про лягушку, ставшую невестой, — «О-хо-хо, сказал Роули». В конце концов она мигнула, развеяв чары, и я снова повернул голову, чтобы посмотреть на Гарри.

Он слабо заерзал и качнул головой. Его лицо было очень бледным, и струйка крови изо рта вызывала у меня сильное беспокойство, поскольку говорила о внутреннем повреждении. Я снова попробовал пошевелиться, но почувствовал себя чертовски слабым. «Давай, — сказал я себе, — не будь таким серым и тусклым. Подстегни себя, Уил; действуй как человек, который знает, что делать!»

Я попробовал еще раз и мне удалось сесть. Как только я это сделал, вся кабина тревожно затряслась и закачалась, как маленькая шлюпка на волнах.

— Боже, — воскликнул я громко. — Что мне делать? — Я посмотрел на лягушку. Она оставалась неподвижной, хотя лист, на котором она сидела, слабо покачивался. По-видимому, это ее не особенно беспокоило, и она ничего не сказала.

Я заговорил снова, поскольку меня успокаивал звук собственного голоса.

— Ты, должно быть, сошел с ума, — сказал я. — Ты ждешь, что лягушка с тобой заговорит! Ты бредишь, Уил, у тебя контузия.

— Во… во… — произнес Гарри.

— Очнись, Гарри! — крикнул я. — Очнись, ради Бога! Мне так одиноко.

Гарри снова застонал, и его глаза слегка приоткрылись.

— Во… во…

Я нагнулся поближе и приблизил ухо к его губам.

— Что такое, Гарри?

— Во… да, — прошептал он. — Вода за сиденьем.

Я нагнулся за водой, и снова вертолет затрясся и задрожал. Я нашел флягу и поднес ее к губам Гарри, неуверенный в правильности своего поступка. Если у него поврежден желудок, вода не принесет ему никакого облегчения.

Но оказалось, что все в порядке. Он делал слабые глотки, немного проливая мимо, и по его подбородку стекала розовая пена. Затем он быстро пришел в себя, значительно быстрее, чем это сделал я. Я тоже выпил воды, что сильно мне помогло. Я вернул флягу Гарри, и он прополоскал свой рот, а затем сплюнул. Два сломанных зуба со стуком упали на приборную панель.

— А-ах! — произнес он. — Мой рот разрезало на части.

— Слава Богу, — сказал я. — Я думал, что осколки ребер попали тебе в легкие.

Он начал выпрямляться, но сделал паузу, когда вертолет закачался.

— Что за черт!

Внезапно я понял, где мы находимся.

— Осторожней, — сказал я хрипло. — Мне кажется, что мы не на земле. Это тот самый случай, о котором поется в песенке «Укачало детку на верхушке ели». — Я остановился, не сказав ничего больше. Мне не нравился конец этого куплета.

Гарри застыл на своем сиденье, а затем принюхался.

— Сильный запах горючего. Мне это совсем не нравится.

Я спросил:

— Что случилось — там, в небе?

— Я думаю, мы потеряли задний винт, — ответил он. — Когда такое происходит, фюзеляж начинает вращаться в направлении, противоположном вращению главного винта. Слава Богу, что мне удалось дотянуться до панели и выключить двигатель.

— Должно быть, деревья смягчили наше падение, — сказал я. — Если бы мы ударились о твердую землю, то вертолет раскололся бы, как яичная скорлупа. А так мы, кажется, целы.

— Я не могу понять, — пожаловался он. — Почему задний винт вышел из строя?

— Может быть, где-то появилась трещина из-за усталости металла, — предположил я.

— Это новая машина. У нее не было времени устать.

Я деликатно заметил:

— Я предпочел бы обсудить этот вопрос в другое время. Сейчас я намерен поскорее отсюда убраться. Интересно, как далеко от нас находится земля? — Я осторожно пошевелился. — Приготовься к быстрым действиям.

Я осторожно нажал на ручку боковой двери и услышал щелчок, когда замок открылся. Еще одно плавное усилие, и дверь приоткрылась примерно на десять дюймов, а затем что-то остановило ее, но она открылась уже достаточно для того, чтобы я мог посмотреть вниз. Прямо под нами находилась толстая ветвь, а за ней просто сплошная масса листьев, и никаких признаков земли. Я посмотрел вверх и увидел кусочек голубого неба в оправе из все тех же зеленых листьев.

Фаллон бродил по джунглям в течение многих лет, и хотя не был ботаником, проявлял к ним интерес, и при нескольких удобных случаях он поделился со мной своими знаниями. Из того, что он мне рассказывал, и из того, что находилось перед моими глазами, я мог сделать вывод, что мы находимся на высоте примерно восемьдесят футов. Основная жизнь дождевого леса происходит на трех уровнях, специалисты называют их галереи; мы пробили верхний уровень и зацепились на втором, более плотном.

— Есть какая-нибудь веревка? — спросил я Гарри.

— В нашем распоряжении целая лебедка.

— Ты можешь размотать ее без лишних движений?

— Я попробую, — сказал он.

На барабане лебедки имелся рычаг тормоза, которым он мог управлять вручную, и я помог ему размотать трос, укладывая его бухтами перед выходом у переднего сиденья. Затем я спросил:

— Ты знаешь, где мы находимся?

— Конечно! — Он взял в руки планшет с картой. — Мы где-то здесь. Мы находились в воздухе около десяти минут и летели достаточно медленно. Мы удалились от лагеря примерно на десять миль. Это будет нелегкая прогулка.

— У тебя есть здесь какой-нибудь аварийный комплект?

Он начал загибать пальцы.

— Пара мачете, аптечка первой помощи, две фляги с водой — и еще кое-какие мелочи.

Я взял в руки флягу, лежащую между сиденьями, и потряс ее возле уха.

— Одна из них наполовину пустая — или наполовину полная — зависит от того, как ты смотришь на подобные вещи. Нам лучше поскорее добраться до воды.

— Я сложу все остальное, — сказал Гарри и повернулся на своем сиденье.

Вертолет покачнулся, и раздался скрежет рвущегося металла. Гарри немедленно остановился и посмотрел на меня тревожным взглядом. На его верхней губе выступили капельки пота. Убедившись, что больше ничего не происходит, он плавно нагнулся и протянул руку за мачете.

Мы сложили все необходимое перед собой, и тут я воскликнул:

— Радио! Оно работает?

Гарри положил руку на тумблер, а затем отдернул ее назад.

— Не знаю, стоит ли это делать, — сказал он нервно. — Ты чувствуешь запах горючего? Если в передатчике произойдет замыкание, одной искры будет достаточно, чтобы поднять нас на воздух. — Некоторое время мы смотрели друг на друга в полной тишине, затем он слабо усмехнулся. — Хорошо, я попробую.

Он щелкнул тумблером и прижал к уху наушник.

— Оно сломано! Сигнал не передается и не принимается.

— Тогда не будем больше про это думать.

Я открыл дверь так широко, как только возможно, и посмотрел вниз на ветвь. Она имела в ширину около девяти дюймов и казалась очень прочной.

— Теперь я попробую вылезти. Я хочу, чтобы ты сбросил мне трос, когда я крикну.

Выскользнуть наружу не составило для меня большого труда, я довольно худой, и, держась руками за порожек кабины, я начал опускаться на ветвь. Даже когда я выпрямился до конца, мои подошвы висели в воздухе в шести дюймах от ветви, и мне пришлось пролететь остаток пути. Я разжал пальцы и ударился о ветвь ногами под прямым углом, слабо покачнулся, а затем упал вперед и обхватил ее руками, представляя из себя хорошую имитацию человека на ярмарочном шесте. Когда я принял вертикальное положение, сидя верхом на ветке, то обнаружил, что с трудом перевожу дыхание.

— О'кей — бросай трос.

Он опустился вниз, и я схватил его руками. Гарри привязал фляги с водой и мачете к ремням на конце троса. В целях безопасности я оставил их там, где они были, и пристегнул ремни к ветке.

— Теперь можешь выбираться, — крикнул я.

Гарри стравил еще немного троса, а затем появился сам. Он обвязал себя тросом вокруг талии и вместо того, чтобы спуститься вниз на ветку, начал карабкаться на крышу кабины вертолета.

— Какого черта ты делаешь? — прокричал я.

— Я хочу взглянуть на хвостовой отсек, — сказал он, тяжело дыша.

— Ради Бога, остановись! Ты обрушишь вниз всю эту чертову махину.

Он проигнорировал мои слова и пополз на четвереньках по направлению к хвосту. Насколько я мог видеть, единственное, что удерживало вертолет в его нынешнем положении, было колесо, которое застряло в развилке между веткой и стволом дерева, и даже пока я смотрел, мне удалось заметить, что колесо скользит вперед с неразличимо маленькой скоростью.

Когда я поднял голову, Гарри уже исчез за завесой листьев.

— Он двигается! — крикнул я. — Слезай обратно!

Ответом мне была тишина. Вертолет накренился, сломав с хрустом опутавшие его тонкие ветки, и несколько листьев полетели вниз. Я бросил взгляд на колесо и увидел, что оно продвинулось вперед. Еще два дюйма, и весь вертолет лишится опоры.

Гарри снова появился в поле зрения, плавно продвигаясь головой вперед по направлению к кабине. Он ловко спустился вниз и спрыгнул на ветку. Она прогнулась от удара, он закачался, а я поймал его за талию. Мы вдвоем могли бы составить хороший цирковой номер.

Он совершил ряд маневров, в результате которых оказался верхом на ветке лицом ко мне. Я показал на колесо, которому оставалось продвинуться на один дюйм. Его лицо напряглось.

— Давай отсюда убираться.

Мы отвязали мачете и фляги с водой и перекинули их лямки через плечи, затем вытянули из вертолета остатки троса лебедки.

— Какова его длина?

— Сто футов.

— Этого должно хватить до земли.

Я стравил трос до конца, а затем первым полез вниз, поочередно перехватывая руки. Это оказалось не слишком сложно, поскольку вокруг имелось множество ветвей, облегчающих спуск. По пути мне пришлось сделать пару остановок, чтобы распутать трос, и на одной из них я подождал Гарри.

Он спустился вниз и, тяжело дыша, сел на ветку.

— Представь себе, что я прыгаю, как Тарзан! — Он открыл рот. Его лицо исказила гримаса боли.

— Что случилось?

Он потер грудь.

— Кажется, я сломал пару ребер. Сейчас все будет в порядке.

Я достал наполовину пустую флягу.

— Хлебни как следует. Половина тебе, половина мне. Он взял ее с видимым колебанием.

— Ты, помнится, говорил, что нам следует поскорее добраться до воды.

— Здесь есть еще. — Я ткнул пальцем в сторону покрытого пеной водосбора, образовавшегося в дупле гнилого дерева. — Я не знаю, насколько хорошая здесь вода, поэтому не хочу смешивать ее с той, что во фляге. Кроме того, вода приносит гораздо больше пользы, когда находится у тебя в желудке, а не во фляге — это последняя научная теория.

Он кивнул и начал пить воду, делая судорожные глотки, его адамово яблоко заходило вверх-вниз. Он передал флягу мне, и я допил остальное. Затем я опустил ее в черную лужу, чтобы наполнить заново. Головастики под водой бросились в разные стороны; древесные лягушки размножались здесь, в высоко расположенных галереях дождевого леса, где и жили от рождения до смерти, никогда не видя земли. Я вернул пробку на место и сказал:

— Я должен начать испытывать сильную жажду, чтобы захотеть выпить из этой фляги. Ты готов?

Он кивнул, так что, схватившись за трос, я продолжил свой путь и вскоре чуть не умер от разрыва сердца, когда спугнул паукообразную обезьяну, которая, издав пронзительный вопль, совершила двадцатифутовый прыжок на другое дерево, а затем, повернувшись ко мне, рассерженно затараторила. В джунглях она себя чувствовала гораздо более уютно, чем я, но у нее имелись для того все физические данные.

Наконец мы достигли дна и замерли, окруженные влажными зелеными зарослями, чувствуя наконец под ногами твердую землю. Я посмотрел вверх на свисающий трос. Возможно когда-нибудь он вызовет недоумение у какого-нибудь проходящего мимо майя или чиклерос, которые затем найдут ему применение. Возможно и то, что человеческий глаз никогда не увидит его больше. Я сказал:

— Тот дурацкий трюк, который ты затеял наверху, был крайне неуместен. Какого черта ты хотел там найти?

Он поднял голову.

— Давай выберемся из-под вертолета. Здесь не слишком безопасно.

— В какую сторону?

— В любую, черт возьми! — сказал он взволнованно. — Лишь бы подальше отсюда.

Он вынул из ножен свое мачете и яростно врубился в подлесок, прокладывая через него путь. Он был не слишком густой — то, что Фаллон, возможно, назвал бы двадцатифутовым лесом, и нам не пришлось чрезмерно напрягаться.

Пройдя примерно двести ярдов, Гарри остановился и повернулся ко мне.

— Вертолет был испорчен, — сказал он без выражения.

— Что?!

— Ты меня слышал. Катастрофа была подстроена. Хотел бы я добраться до того ублюдка, который это сделал.

Я воткнул свое мачете в землю так, что оно осталось торчать.

— Как ты об этом узнал?

— Я лично проводил ежедневное техническое обслуживание и знаю каждый дюйм этой машины. Ты знаешь, как работает вертолет?

— Довольно смутно, — признался я.

Он присел на корточки и, взяв в руки прутик, начертил на земле схематический рисунок.

— Вот это большой винт наверху, который дает подъемную силу. Закон Ньютона гласит, что каждое действие равно противодействию, следовательно, если этому не воспрепятствовать, весь фюзеляж начнет вращаться в направлении, противоположном вращению главного винта. Остановить вращение можно, разместив в задней части маленький пропеллер, который будет толкать фюзеляж в другую сторону. Понятно?

— Да, — ответил я.

— Этот вертолет имеет один двигатель, который вращает оба винта. Вращение на задний винт передается через длинный вал, идущий вдоль всего фюзеляжа — а здесь расположен карданный привод. Ты помнишь тот грохот, который мы услышали перед самым падением? Тогда я подумал, что это отлетел задний винт. Но я ошибался. Это карданный привод сорвался с крепления, и вал, работая вхолостую, пробил обшивку фюзеляжа. Разумеется, задний винт остановился, и мы начали вращаться.

Я похлопал по своим карманам и нашел наполовину пустую пачку сигарет. Гарри взял одну и сказал:

— Я посмотрел на этот кардан. Крепежные болты были откручены.

— Ты в этом уверен? Они не могли сломаться?

Он посмотрел на меня с презрением.

— Разумеется, я абсолютно уверен.

— Когда ты в последний раз проверял кардан?

— Два дня назад. Но диверсия была проведена позже, поскольку вчера я летал совершенно нормально. Боже мой, нам повезло, что мы продержались в воздухе десять минут без этих болтов.

Из леса донесся шум — гулкое «бу-ум» откуда-то сверху, и яркая вспышка пробилась через листву.

— Он все-таки упал, — сказал Гарри. — И нам крупно повезло, что мы не упали вместе с ним.

2

— Десять миль, — сказал Гарри. — В джунглях это долгий путь. Сколько воды у нас есть?

— Кварта хорошей и кварта сомнительной.

Он поджал губы.

— Немного для двух человек в такую жару, и мы не сможем идти ночью. — Он разложил на земле свою карту и достал из кармана маленький компас. — Всего нам понадобится два дня, но мы не доберемся до места, имея с собой всего две кварты воды. — Его палец прочертил линию на карте. — Здесь должен быть еще один сенот — примерно здесь. Он удален на три мили в сторону от прямого маршрута, так что нам придется сделать небольшой крюк.

— Сколько до него отсюда?

Он приложил к карте пальцы и прикинул расстояние.

— Около пяти миль.

— Прилично, — сказал я. — Это целый дневной переход. Сколько сейчас времени?

— Одиннадцать тридцать. Нам лучше поторопиться. Я хотел бы оказаться на месте до наступления сумерек.

Остаток дня был заполнен насекомыми, змеями, потом и ноющей спиной. Большую часть работы с мачете выполнял я, поскольку Гарри стало хуже, и каждый раз, когда он поднимал руку, его лицо искажала гримаса боли. Но он нес обе фляги с водой и запасное мачете, и меня не обременяла дополнительная ноша.

Поначалу все было не так плохо; это могло бы напоминать прогулку по солнечным полянам, если не принимать во внимание редкие стычки с подлеском. Гарри следил за направлением по компасу, и мы продвигались с хорошей скоростью. За первый час мы прошли почти две мили, и я воспрял духом. При таком темпе мы будем возле сенота не позднее двух часов пополудни.

Но внезапно лес стал гуще, и нам пришлось пробираться сквозь сплошные заросли кустарника. Я не знаю, чем было вызвано подобное изменение; может быть, здесь сказалась разница в составе почвы, благотворно влияющая на растительность. Но так случилось, и эта задержка отразилась на нас весьма болезненно. Возникшая боль была не только душевной — от той мысли, что мы не сможем добраться до воды так скоро, как ожидали, но и физической. Вскоре я начал истекать кровью от множества порезов и ссадин на руках. Как я ни старался, мне не удалось этого предотвратить; казалось, лес был пропитан формами жизни, враждебными для посторонних пришельцев.

Мы были вынуждены делать частые остановки для отдыха. Гарри начал постоянно извиняться за то, что он не может сменить меня в работе с мачете, но вскоре я заставил его умолкнуть.

— Ты занят тем, что следишь, чтобы мы не сбились с курса, — сказал я. — Как у нас обстоят дела с водой?

Он протянул мне флягу.

— Ты можешь ее допить.

Я открыл флягу и сделал паузу.

— А как насчет тебя?

Он усмехнулся.

— Ты нуждаешься в ней больше. Ты делаешь всю основную работу, от которой сильно потеешь.

Звучало убедительно, но все равно мне это не нравилось. Гарри выглядел крайне изможденным, и его лицо под слоем грязи имело серый оттенок.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я в порядке, — ответил он раздраженно. — Выпей воду.

Так что я осушил флягу и спросил устало:

— Сколько еще осталось?

— Около двух миль. — Он посмотрел на часы. — Нам потребовалось четыре часа, чтобы пройти последнюю милю.

Я бросил взгляд на густые зеленые заросли. Это был четырехфутовый лес Фаллона, и постепенно он становился все гуще. При таком темпе нам понадобится шесть часов, чтобы добраться до сенота, а возможно и больше.

— Ну что ж, продолжим, — сказал я. — Дай мне твое мачете, это совсем затупилось.

Примерно через час Гарри сказал:

— Стой! — От того, как он это произнес, у меня волосы встали дыбом, и я замер абсолютно неподвижно. — Теперь осторожно! — скомандовал он. — Сделай шаг назад — очень тихо и очень медленно.

Я отступил на один шаг, а затем еще на один.

— В чем дело?

— Отойди еще назад, — сказал он спокойно. — Еще на пару шагов.

Я сделал, как он сказал, и спросил:

— Что случилось, черт возьми?

Я услышал, как он с облегчением перевел дыхание.

— Ничего не случилось — теперь, — ответил он. — Но посмотри вон туда — на основание ствола этого дерева.

Тут я увидел это, точно на том месте, где я только что стоял — свернувшийся кольцами ужас с плоской головой и немигающими глазами. Еще один шаг, и я наступил бы прямо на него.

— Это бушмастер, — сказал Гарри. — Да поможет нам Бог, если нас укусит одна из таких тварей.

Змея опустила свою голову, а затем скользнула в кустарник и исчезла.

— Что за чертово место, — произнес я и вытер пот со лба. Он был вызван в большей степени окружающей влажностью, чем затраченными мною усилиями.

— Давай отдохнем, — предложил Гарри. — Выпей немного воды.

Я сунул руку в карман.

— Лучше выкурю сигарету.

— Она высушит тебе горло, — предупредил Гарри.

— Она успокоит мои нервы, — возразил я. Я проверил пачку и обнаружил, что осталось три сигареты. — Будешь курить?

Он отрицательно покачал головой и достал из кармана плоскую коробочку.

— Это сыворотка против змеиного яда. Я надеюсь, что она нам не понадобится. Человек, которого укусит змея, не сможет передвигаться в течение двух дней, и сыворотка тут не поможет.

Я кивнул. Любая задержка может оказаться для нас смертельной. Гарри извлек на свет небольшой пузырек.

— Позволь мне посыпать этим лекарством твои порезы.

Пока я курил сигарету, он вытер с моих ссадин кровь и продезинфицировал их антисептиком. Затем я снова сжал рукоять мачете, но на этот раз более слабо, и возобновил атаку на лес.

Ладони моих рук начали болеть и покрываться мозолями, поскольку пот делал кожу мягкой, и она легко стиралась о рукоять мачете. Техника работы с мачете отличалась от той, к которой я привык; мачете было гораздо тяжелее, чем любая спортивная сабля из тех, что мне приходилось брать в руки в фехтовальном зале, и хотя техника здесь казалась более грубой, она требовала крепкой мускулатуры, особенно когда лезвие утратило свою остроту. Кроме того, я никогда не фехтовал непрерывно в течение многих часов — сабельный поединок короткий, быстрый и стремительный.

Мы продолжали продвижение, пока не стало слишком темно, чтобы видеть отчетливо, а затем нашли место для ночного отдыха. Нельзя сказать, что место оказалось особенно удобным. Мне совсем не хотелось спать на земле — здесь было слишком много ползучих тварей, поэтому мы нашли дерево, раскинувшее свои ветви не слишком высоко, и забрались наверх. Гарри выглядел крайне усталым. Он обхватил руками свою грудь, и в тусклом свете я снова увидел черную струйку крови, появившуюся в уголке его рта.

— У тебя снова кровотечение, — сказал я обеспокоенно.

Он вытер губы и ответил слабо:

— Это пустяки. Просто порезы во рту на месте сломанных зубов. — Он погрузился в молчание.

Джунгли по ночам наполнены звуками. Повсюду слышалось слабое шуршание, и от подножия дерева доносилось любопытное посапывание и похрюкивание. Затем свой концерт начали обезьяны-ревуны, и я пробудился от сна в состоянии шока, чуть не свалившись с дерева. Это были пугающие звуки, словно поблизости совершалось групповое убийство, и они заставляли нервы натянуться до предела. К счастью, ревуны достаточно безвредны, несмотря на свою шумливость, и даже они не смогли помешать мне снова погрузиться в сон.

Засыпая, я слышал, как в тумане, далекие голоса, неразборчивые, доносящиеся словно из какого-то сна.

3

На следующий день все началось сначала. Мы подкрепились остатками воды, и с внутренним содроганием я проглотил вонючие капли. К тому же я был еще и голоден, но здесь мы ничего не могли поделать. Человек может долгое время обходиться без еды, но вода ему жизненно необходима, особенно в тропиках.

— Как далеко до сенота? — спросил я.

Гарри нащупал свою карту. Все его движения были медленными, и казалось, причиняли ему боль.

— Мы находимся примерно здесь, — произнес он хрипло. — Осталась еще одна миля.

— Взбодрись, — сказал я. — Мы должны одолеть ее за три часа.

Он попытался улыбнуться, но у него вышла только слабая усмешка.

— Я буду следовать сразу за тобой, — пообещал он.

Так что мы снова отправились в путь, но скорость нашего продвижения сильно замедлилась. Мои мозоли от мачете не придавали мне дополнительных сил, и теперь приходилось делать два удара там, где раньше хватило бы и одного. И я перестал потеть, что являлось плохим признаком.

Через четыре часа мы все еще не добрались до сенота, и кустарник оставался таким же густым, как и раньше. Несмотря на то, что я шел впереди и делал всю работу, все равно я передвигался быстрее, чем Гарри, который часто останавливался отдохнуть. Казалось, все силы покинули его, и я не знал, что с ним происходит. Я остановился, чтобы дать ему возможность меня догнать, и вскоре, почти падающий от изнеможения, он появился передо мной и опустился на землю у моих ног.

Я присел рядом с ним.

— Что с тобой, Гарри?

— Я в порядке, — сказал он, пытаясь придать силы своему голосу. — Не волнуйся за меня.

— Я волнуюсь за нас обоих, — признался я. — Мы уже были должны добраться до сенота. Ты уверен, что мы идем правильным курсом?

Он достал из кармана компас.

— Да, мы идем правильно. — Он потер лицо. — Может быть, мы отклонились немного на север.

— Насколько, Гарри?

— Боже, откуда я знаю! Сенот очень маленький. Мы вполне могли пройти мимо него.

У меня появилось чувство, что мы заблудились. В вопросе ориентации я полностью положился на Гарри, но возможно, он был не в том состоянии, чтобы принимать решения. Как я понял, сенот мог уже остаться позади. Я подумал, что в будущем все решения мне предстоит принимать самому.

Я сразу же принял одно из них. Я сказал:

— Мы пройдем двести ярдов на юг, затем вернемся на курс, параллельный прежнему. — Я попробовал лезвие мачете; оно было тупое, как кочерга, и примерно так же подходило для того, чтобы что-нибудь рубить. Я поменял его на другое, которое оказалось немногим лучше, и сказал: — Пойдем, Гарри; нам нужно найти воду.

На этот раз я сам взял в руки компас и резко поменял направление. Прорубившись на сто ярдов в сторону от прежнего курса, я, к своему удивлению, вышел на открытое место, проход, идущий через кустарник, — широкую тропу. Я посмотрел на нее с недоумением и заметил, что она проложена недавно, поскольку срезы на кустах были свежими.

Я уже готов был выйти на тропу, когда услышал приближающиеся голоса, и осторожно отступил назад. Два человека прошли мимо меня на расстоянии вытянутой руки; на обоих были надеты грязные белые рубашки, такого же цвета брюки и помятые шляпы, и у обоих через плечо висели винтовки. Они говорили на испанском, и звук их голосов постепенно затихал, пока снова не установилась тишина.

Гарри приближался ко мне, и я приложил палец к губам.

— Чиклерос, — сказал я. — Должно быть, сенот где-то поблизости.

Он прислонился к дереву.

— Возможно, они нам помогут, — предположил он.

— Я не стал бы на это рассчитывать. Я еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь хорошо отзывался о чиклерос — Я ненадолго призадумался. — Послушай, Гарри, устраивайся здесь поудобнее, а я прослежу за теми двумя парнями. Мне хотелось бы узнать о них немного побольше, прежде чем раскрывать себя.

Он дал себе соскользнуть вдоль ствола дерева и принял сидячее положение.

— Со мной все в порядке, — сказал он устало. — Я смогу идти, если буду почаще отдыхать.

Так что я оставил его и ступил на тропу. Боже мой, какое это облегчение снова получить возможность передвигаться свободно! Я шел быстро до тех пор, пока впереди не замелькала белая рубашка последнего чиклеро, а затем снизил скорость и поддерживал безопасную дистанцию. Пройдя примерно четверть мили, я почуял запах дыма и услышал громкие голоса, поэтому свернул с тропы и обнаружил, что лес здесь заметно поредел, и я могу легко пробираться через него, не используя мачете.

Затем сквозь деревья я увидел солнечные блики, играющие на поверхности воды, и ни один араб, обнаруживший в пустыне оазис, не радовался сильнее меня. Но я продолжал сохранять осторожность и не бросился сломя голову к прогалине возле сенота; напротив, я подкрался к нему, прячась за стволами деревьев, чтобы предварительно оценить ситуацию.

Оказалось, что я поступил правильно, поскольку около двадцати человек устроили привал вокруг желто-голубой палатки, выглядевшей здесь крайне неуместно и более подходящей для английского стриженного газона. Напротив палатки на раскладном стуле расположился Джек Гатт, занятый тем, что смешивал себе выпить. Он осторожно отмерил точное количество виски, а затем добавил в стакан содовой воды из сифона. При виде такого зрелища мое горло судорожно сжалось.

Гатта окружала группа из восьми человек, и он им что-то говорил, время от времени показывая на карту, расстеленную на раскладном столике, а те внимательно слушали его объяснения. Четверо из них, по-видимому, были американцы, если судить по интонациям голосов и одежде; остальные, вероятно, мексиканцы, хотя они могли прибыть из любой центральноамериканской страны. Неподалеку от них, не принимая участия в совещании Гатта, примерно дюжина чиклерос развалилась в ленивых позах у края сенота.

Я покинул свою позицию и обогнул сенот, затем подобрался к нему снова, чтобы взглянуть на обстановку под другим углом. Я должен был каким-то образом набрать воды, не привлекая при этом к себе внимания, но казалось очевидным, что каждый, кто подойдет к сенату, будет неизбежно замечен. К счастью, этот сенот отличался от тех, что я видел раньше; он не походил на колодец, и вода в нем была легко доступна. Он скорее напоминал обычный пруд, чем что-либо еще.

Я наблюдал за людьми в течение достаточно долгого времени. Они не делали ничего особенного, просто сидели или лежали на земле, лениво перебрасываясь словами. Мне показалось, что они чего-то ждут. Гатт, сидящий в окружении своих людей под навесом, натянутым перед входом в его элегантную палатку, казался несколько не на месте среди этих чиклерос, хотя если верить Харрису, он был хуже любого из них.

Пока я ничего не мог сделать, поэтому попятился назад и, снова обогнув сенот, вернулся на тропу. Гарри спал, негромко постанывая во сне, и когда я его разбудил, он издал приглушенный крик.

— Тихо, Гарри! — сказал я. — У нас неприятности.

— Что такое? — он испуганно огляделся по сторонам.

— Я нашел сенот. Там собралась целая толпа чиклерос — и Джек Гатт.

— Кто такой Джек Гатт?

Фаллон, разумеется, ничего ему не рассказал. В конце концов он был простой пилот вертолета на службе у Фаллона, и не существовало причин, по которым ему следовало знать про Гатта. Я сказал:

— Джек Гатт это большая неприятность.

— Я хочу пить, — пожаловался Гарри. — Мы можем пойти туда и набрать воды?

— Нет, если ты не хочешь, чтобы тебе перерезали горло, — сказал я мрачно. — Послушай, Гарри, я думаю, что Гатт несет главную ответственность за диверсию с вертолетом. Ты можешь продержаться до сумерек?

— Вероятно, да. Если только мне не придется переставлять ноги.

— Тебе не нужно этого делать, — сказал я. — Просто лежи здесь.

Я все больше и больше беспокоился за Гарри. С ним было что-то не в порядке, но я не знал, что это такое. Я положил свою руку ему на лоб и обнаружил, что он огненно горячий и абсолютно сухой.

— Не волнуйся, — сказал я. — Время пройдет быстро.

День медленно догорал. Гарри снова погрузился в сон, или по крайней мере в хорошую имитацию сна. Он мелко дрожал и стонал, как в бреду, что не говорило о хороших перспективах на будущее. Я сел рядом с ним и попытался наточить мачете о камень, который подобрал поблизости. Но от этого было мало толку, и я многое бы отдач за обычный точильный брусок.

Перед самыми сумерками я разбудил Гарри.

— Я собираюсь сейчас сходить к сеноту. Дай мне фляги. — Он нагнулся вперед и снял фляги с плеча. — Есть ли у тебя еще что-нибудь, куда можно было бы набрать воду? — спросил я.

— У меня ничего нет.

— Нет, есть. Дай мне тот пузырек с антисептиком.

Я знаю, в него поместится всего пара глотков, но сейчас для нас каждая капля воды на вес золота.

Я перекинул фляги через плечо и приготовился идти.

— Если можешь, постарайся не спать, Гарри, — сказал я. — Я не знаю, сколько мне понадобится времени, но и я постараюсь сделать все как можно быстрее.

Я рассчитывал добраться до сенота раньше, чем наступят сумерки. Гораздо быстрее передвигаешься, когда видишь, куда наступаешь, и я хотел занять хорошую позицию при свете дня. Выбравшись на тропу, я достал из кармана обрывок бумага и наколол его на ветку, чтобы потом с его помощью найти Гарри.

Чиклерос разожгли костер и готовили на нем еду. В результате несложных маневров я занял исходную позицию — как можно ближе к воде и как можно дальше от лагеря. Костер, по-видимому, разожгли недавно, и языки пламени освещали весь сенот, поэтому я приготовился в долгому ожиданию.

Постепенно дрова прогорели, превратившись в красные угольки, и люди окружили костер плотным кольцом. Некоторые из них жарили мясо на прутиках, другие готовили что-то вроде оладий. Вскоре над сенотом распространился мучительный запах кофе, и мой желудок конвульсивно сжался. Я не ел уже почти два дня, и мои кишки возмущал этот факт.

Мне пришлось прождать три часа, пока чиклерос не отправились спать, хотя по городским стандартам было еще довольно рано. Гатт, будучи городским жителем, ложился спать поздно, но он остался в своей палатке, несомненно — под москитной сеткой, и сквозь материю я мог различить приглушенное свечение фонаря. Наступило время действовать.

Я как змея подполз на животе к самому краю воды. Я уже вынул из фляг пробки и держал их в зубах, а когда опустил в воду первую флягу, она неожиданно громко забулькала. В ту же секунду первая обезьяна-ревун испустила свой леденящий душу вопль, и я обратился к Господу с молитвой, вознося хвалу всем его созданиям, даже сверхъестественным. Я притянул к себе флягу и прижался к ней губами, чувствуя, как долгожданная вода смачивает мое пересохшее горло. Я выпил целую кварту, но не больше, хотя мне пришлось приложить максимум волевых усилий для того, чтобы остановиться. Я наполнил обе фляги и закрыл их пробками, а затем сполоснул пузырек из-под антисептика, перед тем как наполнить водой и его.

Я был уверен, что любой человек с острым зрением мог увидеть меня из лагеря чиклерос. Небо было чистое, полная луна светила ярко, и человек, особенно движущийся человек, при таком освещении хорошо заметен. Но мне удалось вернуться под укрытие леса, не услышав ничьих окликов, так что, вероятно, чиклерос не выставляли часовых.

Я нашел Гарри без особых трудностей и сразу же дал ему флягу с водой, к которой он с жадностью приник. Передо мной стояла проблема — мы должны были пробраться на другую сторону сената под покровом темноты, и это означало, что Гарри предстоит немедленно отправиться в путь, а я не знал, в каком он состоянии. Я подождал, пока он не утолит свою жажду.

— Теперь нам надо идти. Ты в порядке?

— Кажется, — ответил он. — К чему такая спешка?

— Сенот расположен между нами и Уашуаноком, и мы должны обогнуть его, оставаясь незамеченными. Я нашел тропу на другой стороне, ведущую в нужном направлении. Завтра у нас будет возможность продвигаться вперед без особых трудностей.

— Я готов, — сказал он и медленно поднялся на ноги.

Но чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за ствол дереза, и мае это не понравилось. Все же, когда мы пошли, он передвигался достаточно быстро и держался за мной вплотную. Я подумал, что вода помогла ему почувствовать себя значительно лучше.

У меня был выбор: обогнуть сенот по широкой дуге, пробираясь через густой лес, или пройти прямо по тропе и осторожно прокрасться через лагерь чиклерос. Я выбрал последнее, так как это потребовало бы меньшего напряжения сил от Гарри, и мне оставалось только надеяться, что он окажется способен соблюдать тишину. Нам удалось все сделать без особых проблем — тлеющие угли лагерного костра служили хорошим ориентиром, — и я выбрался на тропу, идущую с другой стороны сенота. Отойдя подальше от лагеря, я достал компас и карту и, сверившись с ними, убедился, что тропа идет точно в направлении Уашуанока, и это было для нас как нельзя более кстати.

После мили продвижения в темноте Гарри начал слабеть, поэтому я принял решение остановиться, и мы углубились в лес, в сторону от тропы. Я уложил Гарри на земле — он был не в состоянии взобраться на дерево — и сказал:

— Выпей еще воды.

— А как насчет тебя?

Я сунул флягу ему в руки.

— Пей. Я вернусь назад и принесу еще.

Это было необходимо сделать — если мы не наберем еще воды, то нигде не найдем ее до самого Уашуанока, и поскольку в нашем распоряжении находилось только две фляги, мы вполне могли выпить ту воду, что у нас имелась.

Я снова покинул его и пометил место, воткнув мачете в середину тропы. На него неминуемо наткнется каждый, кто пойдет по тропе, включая и меня. Я подумал, что вряд ли кто-нибудь еще пройдет здесь ночью. Мне понадобилось полтора часа на то, чтобы добраться до сенота, пятнадцать минут на то, чтобы наполнить фляги, и еще полтора часа, чтобы вернуться и ободрать себе голень об это проклятое мачете. Но зато я убедился, что Гарри не обнаружили. Он спал, и я не стал его будить, а лег рядом и погрузился в тяжелый сон.

Гарри поднял меня на заре. Он выглядел достаточно бодрым, но я чувствовал себя так, словно был одурманен наркотиком. Все мои члены окоченели, и от головы до ног я был сплошным очагом боли. Я никогда не был приверженцем туристических походов, и этот сон на земле явно оказался мне не на пользу. Кроме того, мне вообще не удалось как следует поспать, ибо большую часть ночи я бродил по джунглям.

Я сказал:

— Нам нужно принять решение. Мы можем придерживаться леса, что безопаснее — но медленнее. Или мы можем пойти по этой тропе с вероятностью наткнуться на одного из чиклерос Гатта. Что ты скажешь, Гарри?

Этим утром он соображал значительно лучше и не был склонен к простым утверждениям.

— Кто такой этот парень, Гатт? — спросил он, — Я никогда не слышал о нем раньше.

— Здесь слишком много всего замешено, чтобы углубляться в эту историю прямо сейчас, но насколько дело касается нас, он — внезапная смерть. Насколько я могу видеть, он заключил союз с чиклерос.

Гарри покачал головой.

— Почему человек, о котором я никогда не слышал, хочет меня убить?

— Он крупный американский гангстер, — сказал я. — Он собирается разграбить Уашуанок. Это длинная история, но такова ее суть. Здесь вовлечены большие деньги, и я не думаю, что его может что-нибудь остановить. Несомненно, его не остановит необходимость нас убить. На самом деле он уже сделал довольно удачную попытку. Я не знаю, кто еще мог устроить диверсию с твоим вертолетом.

Гарри состроил гримасу.

— Я верю тебе на слово, но мне чертовски не нравится идея насчет того, чтобы продираться через лес.

Так же как и мне. Проверка карты показала, что мы находимся на расстоянии чуть более пяти миль от Уашуанока. Как мы уже знали, джунгли в окрестностях Уашуанока особенно густые, и в нашем нынешнем состоянии потребуется два дня, чтобы прорубить через них путь. Мы не смогли бы продержаться два дня, особенно с нашим ограниченным запасом воды. Хотя мы и наполнили водой наши желудки, скоро она выйдет с потом, и тогда у нас в резерве останется только две кварты.

К тому же оставался еще и Гарри. Что бы с ним ни случилось, в любом случае, здесь ему не станет лучше. По тропе легко передвигаться, и мы сможем идти по ней со скоростью миля в час или даже быстрее. При таком темпе мы будем в Уашуаноке примерно через пять часов. Это было весьма соблазнительно.

Против этого было то обстоятельство, что тропа несомненно имела свое предназначение. Единственным местом, где Гатт мог с комфортом разбить свой лагерь, был сенот, который мы только что покинули, — он нуждался в источнике воды. Отсюда следует, что если он приглядывал одним глазом за Уашуаноком, то тропу проложили его чиклерос, и вероятность наткнуться на одного из них была велика. Я не знал, что будет, если такое произойдет, но все чиклерос, которых я видел, были вооружены, а как уверял Фаллон, они с легкостью пускали в ход свое оружие.

Было очень нелегко принять решение, но в конце концов я выбрал тропу. Снова начать пробираться через джунгли казалось просто невозможным, к тому же мы могли и не повстречать чиклерос. Гарри вздохнул с облегчением и согласно кивнул головой.

— Что угодно, только не джунгли, — сказал он.

Мы осторожно выбрались на тропу, убедились, что все спокойно, и направились по ней в сторону от лагеря Гатта. Я постоянно смотрел себе под ноги и обнаружил множество доказательств того, что тропою часто пользовались. Здесь были отпечатки подошв на участках мягкой земли; дважды я заметил раздавленные сигаретные окурки, а один раз пустую консервную банку из-под говяжьей тушенки, которую небрежно отбросили в сторону. Все это произошло в первый час нашего путешествия.

Я был сильно обеспокоен увиденным, но еще больше меня беспокоило то, что Гарри идет очень медленно. Начал он достаточно бодро, но сил хватило ненадолго, и постепенно он стал отставать от меня все больше и больше. Поэтому я тоже был вынужден замедлить шаг, так как не хотел отрываться от него слишком далеко. Было очевидно, что состояние Гарри ухудшается очень быстро; его глаза запали глубоко в глазницы, лицо на фоне черной щетины казалось абсолютно белым. Все его движения были замедленными, и он шел, постоянно прижимая к груди одну руку так, словно боялся рассыпаться на части.

Тропа имела ширину, которой как раз хватало для прохода людей в одну шеренгу, в противном случае я мог бы ему помочь, но здесь было невозможно идти бок-о-бок, и он, пошатываясь, брел позади меня, рассчитывая только на свои силы. За тот первый час мы прошли только четверть мили, и я начал беспокоиться. Стало очевидно, что нам понадобится много времени для того, чтобы добраться до Уашуанока, как по тропе, так и по лесу.

Из-за нашей медлительности нас и догнали. Я ожидал встретиться с чиклеро лицом к лицу — с тем, кто пойдет по тропе нам навстречу, — и принимал все предосторожности. Каждый раз, когда тропа поворачивала, образуя слепой угол, я останавливался, чтобы проверить, нет ли кого впереди, и убедиться в том, что мы не нарвемся на неприятности.

Мы не наткнулись на неприятности — они сами настигли нас. Я полагаю, чиклеро покинул лагерь Гатта на заре, примерно в то же время, когда мы выбрались на тропу. Он не ослаб от голода и недомогания, поэтому продвигался с хорошей скоростью и скоро догнал нас сзади. Я не могу винить Гарри за то, что он не присматривал как следует за нашим тылом; он и так испытывал большие трудности, просто поочередно переставляя ноги. И поэтому нас застали врасплох.

Раздался оклик:

— Не, companero![3] — A затем возглас удивления после того, как мы повернулись, сопровождаемый зловещим лязгом затвора.

Это был невысокий человек, но винтовка увеличила его рост до десяти футов. Он дослал в ствол патрон и принялся рассматривать нас, оставаясь при этом начеку. Я не думаю, что он знал, кто мы такие, — он знал только то, что повстречал незнакомцев в месте, где незнакомцев быть не может.

Он произнес несколько слов и направил на нас дуло винтовки.

— A guarde aqui! Tenga cuidado![4]

Все произошло в долю секунды. Гарри повернулся и натолкнулся на меня.

— Бежим! — крикнул он хрипло.

Я тоже повернулся и помчался по тропе. Раздался выстрел. Пуля, отколов от дерева щепку, срикошетила и просвистела передо мной. Вслед за ней до меня донесся предупреждающий окрик.

Внезапно я понял, что слышу топот только собственных ботинок и, обернувшись, увидел распростертого на земле Гарри и чиклеро, приближающегося к нему с поднятой вверх винтовкой. Гарри сделал слабую попытку подняться на ноги. Но чиклеро уже стоял над ним с занесенной винтовкой, собираясь обрушить приклад на его череп.

В этой ситуации я не имел большого выбора. У меня в руках было мачете, поэтому я его бросил. Если мачете ударит человека рукояткой или плашмя, или даже своим чертовски тупым лезвием, этого должно быть достаточно для того, чтобы заставить его потерять равновесие. Но оно попало в чиклеро точно острием, глубоко вонзившись ему прямо под ребра.

Рот чиклеро открылся от удивления, и он с ужасом в глазах посмотрел вниз на широкое лезвие, торчавшее из его тела. Он издал сдавленный стон, который быстро прервался, и попытался поднять винтовку, выскальзывающую из его рук. Затем колени его подогнулись, и он упал прямо на Гарри, широко раскинув руки, скребя пальцами по земле, покрытой слоем сгнившей листвы.

Я не хотел убивать его, но я это сделал. Когда я подбежал, он был уже мертв, и кровь, подгоняемая последними затухающими ударами сердца, фонтаном хлестала из раны, окрашивая рубаху Гарри в красный цвет. Затем кровь остановилась, продолжая сочиться лишь тоненькой струйкой. Я откатил труп в сторону и нагнулся, чтобы помочь Гарри. — Ты в порядке?

Гарри прижал руки к своей груди.

— Боже! — прохрипел он. — Я просто раздавлен.

Я поднял голову и посмотрел на тропу, думая о том, слышал ли кто-нибудь выстрел, а затем сказал:

— Давай убираться отсюда — быстро!

Я взял в руки мачете, которое уронил Гарри и, врубившись в кустарник в сторону от тропы, углубился в джунгли на десять ярдов, затем помог перебраться Гарри, и он бессильно опустился на землю.

Его рот открывался и закрывался, и, нагнувшись вниз, я услышал, как он шепчет:

— Моя грудь — Боже, как она болит!

— Успокойся, — сказал я. — Выпей воды.

Я устроил его как можно более комфортабельно, а затем вернулся на тропу. Чиклеро был несомненно мертв и лежал в луже быстро густеющей крови. Я взял его под мышки, оттащил в кусты и забросал тело листьями, затем вернулся назад и попытался скрыть следы разыгравшейся здесь трагедии, присыпав землей пятна крови. После этого я взял винтовку и поспешил к Гарри.

Он сидел, прислонившись спиной к дереву, и его руки по-прежнему обхватывали грудь. Он поднял на меня свои тусклые глаза и сказал:

— Я думаю, это все.

Я присел рядом с ним.

— Что случилось?

— Это падение — оно прикончило меня. Ты был прав; я думаю, сломанные ребра проткнули мне легкие. — Из уголка его рта сбежала вниз струйка крови.

Я воскликнул:

— Более мой! Почему ты ничего мне не сказал? Я думал, что у тебя просто кровоточат раны во рту.

Он криво усмехнулся.

— Что бы от этого изменилось?

Возможно, что ничего бы не изменилось. Если бы даже я знал об этом, то все равно не смог бы сделать ничего кроме того, что сделал и так. Но Гарри, должно быть, испытывал мучительную боль, когда пробирался через джунгли с пробитыми легкими.

Его дыхание сопровождалось страшным спазматическим присвистом.

— Не думаю, что я смогу добраться до Уашуанока, — прошептал он. — Ты должен идти один.

— Подожди! — воскликнул я и вернулся к телу мертвого чиклеро.

У него была с собой большая фляга, в которую вмещалось примерно полгаллона воды, и еще он нес рюкзак. Я обыскал его карманы и нашел там спички, сигареты, зловеще выглядящий кнопочный нож и еще кое-какие мелочи. Рюкзак содержал некоторые предметы одежды, не очень чистые, три банки говяжьей тушенки, плоскую буханку хлеба размером с обеденную тарелку и кусок вяленого мяса.

Я забрал все эти вещи и вернулся к Гарри.

— Теперь мы можем поесть, — сказал я.

Он медленно покачал головой.

— Я не голоден. Уходи поскорее отсюда, слышишь? Пока у тебя еще есть время.

— Не будь идиотом, — возмутился я. — Я не собираюсь бросать тебя здесь.

Его голова упала на бок.

— Поступай, как знаешь, — сказал он и судорожно закашлялся, его лицо исказилось в агонии.

Только тогда я понял, что он умирает. Лицо его сильно осунулось, резко обозначились скулы, и теперь вся голова походила на череп. Когда он кашлял, из его рта вылетали капельки крови, покрывая ржавыми пятнами зеленые листья. Я не мог просто уйти и оставить Гарри одного, независимо от того, какая опасность грозила мне со стороны чиклерос, поэтому я стоял рядом с ним и пытался его приободрить.

Он отказывался от пищи и воды, и у него начался бред; но примерно через час он пришел в себя и к нему вернулась способность говорить осмысленно. Он спросил:

— Ты когда-нибудь был в Туксоне, Джемми?

— Нет, не был.

— А ты сможешь там побывать?

Я сказал:

— Да, Гарри, я обязательно побываю в Туксоне.

— Повидай мою сестру, — попросил он. — Расскажи ей, почему я не вернулся.

— Я сделаю это, — пообещал я.

— У меня никогда не было жены, — признался он. — Или просто подруги — так чтобы надолго. Наверное потому, что я все время находился в разъездах. Но я и моя сестра были очень близки.

— Я обязательно повидаю ее, — сказал я. — Я все ей расскажу про тебя.

Он кивнул и закрыл глаза, ничего не сказав больше. Через полчаса он закашлялся и выплюнул изо рта большой сгусток темно-красной крови.

Через десять минут он умер.