Следующий день доставил путешественникам чрезвычайно редкое развлечение. Дорога попеременно шла то лесами и травянистыми степями, то по безжизненной песчаной пустыне, и это чередование постепенно как бы убаюкивало путников. После вчерашнего разговора на привале Октав был молчалив и задумчив, на вопросы Питера Марица отвечал односложно и рассеянно, так что молодой бур вскоре замолчал и, отделившись от спутника, незаметно уехал вперед. Долгая дорога начинала наскучивать его кипучей юной натуре... С грустью и с завистью вспоминал он о сверстниках, оставшихся в общине. Где-то она сейчас? Где застанет он ее по возвращении? И когда еще возвратится?..
Дав волю Скакуну идти, как ему вздумается, юноша тихо покачивался в седле, уносясь мыслями назад, к покинутым родным местам... Дорога вынырнула из леса. Впереди показалась довольно широкая река, и он тронул было лошадь, посылая ее искать брода, как вдруг вытянулся в седле и, вглядываясь вперед, быстрым движением натянул поводья. Скакун замер на месте. На противоположном берегу реки, на опушке чудесной рощи мимоз, глазам его представилась картина, какой он отроду не видывал. В первый момент, несмотря на его острое зрение, ему показалось, что перед ним группа каких-то странных, усеянных лишаями, высохших стволов мимоз. Но тут же он заметил, что стволы эти... шевелятся! Питер Мариц в изумлении протер глаза и стал наблюдать, затаив дыхание.
Это было стадо из двенадцати животных. Головы их походили на голову арабской породистой лошади, но их громадные и необыкновенно выразительные кроткие глаза были еще красивее да спереди торчали коричневые изящные рожки. Плечи и шея их, казалось, были заимствованы у верблюда, только шея была гораздо длиннее; уши — от быка; хвост — от осла; ноги — от антилопы; а песочного цвета пятнистая кожа с гладким, как атлас, мехом — от леопарда. Всего удивительнее были ноги и шея: такие длинные, что без труда животные, подняв голову, ощипывали листья с верхушек мимоз. Что-то забавное, смешное было в их фигуре, и Питер Мариц с невольной улыбкой залюбовался ими. Одно из животных подошло к реке напиться, и поза, которую оно при этом приняло, совершенно развеселила юношу: раскорячив передние, более длинные ноги на расстояние не менее трех метров, животное изогнуло свою журавлиную шею и таким образом припало к воде, время от времени отрывая от нее свою красивую голову.
Заслышав позади себя приближавшихся спутников, Питер Мариц оглянулся и, приложив к губам палец, подал сигнал предосторожности. Они бесшумно присоединились к нему, и Октав, так же как и он улыбаясь, шепнул:
— Жирафы.
Ветер дул в сторону путников, так что жирафы не могли их почуять. Они продолжали мирно пастись и играть на опушке рощи, и, пользуясь благоприятным направлением ветра, путешественники решили сделать попытку приблизиться к этим необыкновенно чутким, пугливым и осторожным животным. Они отступили обратно в лес и, следуя вдоль реки вправо, выбрались на берег приблизительно в расстоянии километра от прежнего места, все время не теряя из виду жирафов. Затем с величайшей осторожностью, не производя ни малейшего шума, они перешли реку вброд и, выйдя в рощу мимоз по ту сторону реки, стали подкрадываться в тыл пасущемуся стаду, которое ничего не подозревало.
Октав достал из-за спины ружье. Питер Мариц взглянул на него и чуть слышно промолвил:
— А я не стану стрелять. Уж очень милые животные...
Не успел Октав ответить, как жирафы разом вытянули свои длинные шеи и насторожились: ветер теперь дул уже в их сторону, и они учуяли опасность. Почти одновременно Октав выстрелил, а стадо кинулось бежать, так что нельзя было даже сказать, что вспугнул животных выстрел. Один жираф, вероятно легко раненный, вздрогнул на бегу, но от других не отставал.
Охотники помчались вдогонку. Они сразу пустили лошадей во весь опор, но расстояние между ними и убегавшими животными не убывало, а вырастало. На первый взгляд казалось, что жирафы бегут лениво и их легко догнать, но в действительности это было не так. Они скакали галопом, причем скачки их, не частые, но громадные, метров по пяти, были так комичны, что преследователи невольно хохотали, глядя на них. Всё удаляясь и удаляясь, они вскоре как бы слились с желтым песком начавшейся пустыни и пропали из виду.
— А я доволен, что охота наша была неудачна, — признался Питер Мариц, когда они возвращались на дорогу. — Жалко было стрелять в таких чудесных зверей.
— Да и я доволен, — сказал Октав. — Что за стрельба, когда тебя смех разбирает! Точно живая колокольня перед тобою прыгает...