Планета Харис

8 КТО ВЫ?

…Сначала ко мне возвратился слух. Я слушал возле себя какую-то свистящую, чирикающую речь, из которой я не понимал ни слова. А где-то далеко-далеко словно железо ухало, будто тяжелыми болванками били друг о друга. И словно океан шумел, приглушенно и грозно. Или это могучий орган? Многоголосное пение… Что-то протяжное, рокочущее на басах, и вот уже голоса звенят, удаляясь в вышине.

…Потом пришло сознание, а за ним тревога. Я уже знал, что сейчас открою глаза и не увижу своих товарищей — ничего родного. Со мной случилось что-то недоброе. Это я смутно помнил.

Я открыл глаза, вокруг стлался туман. Однако туман скоро рассеялся, осталась легкая сетка перед глазами. Мне было нехорошо, кажется, я был болен. Я лежал без подушки, на большом квадратном ложе в своем синем пуховом костюме, который я обычно надевал под скафандр.

Я сделал усилие, побеждая дурноту, страх, и осмотрелся. Приподнялся и сел. Я находился внутри громадной шестигранной призмы, сквозь плоскости которой проникал солнечный свет.

Вокруг расхаживали странные создания… Это не были птицы, это не были животные…

На миг мне показалось, что они в светлых фраках, но я тут же понял, что это сложенные крылья.

Один из них подошел ко мне и, наклонив голову набок, с минуту разглядывал меня в упор огромными янтарными глазами, очень умными и печальными. Затаив дыхание я смотрел на него. Разумное существо?!

Это был не человек, но он был прекрасен и с нашей, человеческой, точки зрения. Словно вычеканенное из бронзы, стройное, вытянутое тело, пропорциональность и соразмерность которого поражали. Длинные ноги и руки — того же оттенка золотящейся бронзы. Два крыла — цвета потемневшего золота. Очень подвижная голова с огромнейшими глазами. Как я потом узнал, глаза у них фасеточные, они занимают большую часть головы, и число фасеток огромно — до тридцати тысяч. Над лбом, в верхней части головы, покачивались серебристые антенны, состоящие из большого количества цилиндрических члеников. На недоразвитом подбородке крупный рот.

— Кто вы? — спросил я. У меня закружилась голова, и я откинулся назад. Кажется, я потерял сознание.

Когда я снова пришел в себя, возле меня сидел на краю постели (назовем так) человек. А крылатых существ уже не было. Может, они мне почудились? Но я находился все в том же огромном светящемся шестигранном зале.

Человек смотрел на меня в упор. Что-то было странное в его манере держаться. Он словно замер. И этот немигающий упорный взгляд. На миг я усомнился: человек ли это? Но он был одет, как одеваются у нас большинство мужчин: серый костюм, рубашка, туфли, галстук с крапинками. И лицо его было обыкновенным человеческим лицом. Оно мне даже кого-то смутно напоминало.

Он увидел, что я пришел в сознание, и оглянулся… Чуть не на сто восемьдесят градусов. Надо же было так развить свою шею. Он словно хотел удостовериться, что мы были одни.

— Не пугайтесь, Кирилл, — сказал он негромко на русском языке. — Вы космонавт и должны быть в силу своей профессии готовы ко всему.

— Они — был и, — спросил я, — или мне это почудилось?

— Они — есть, — спокойно подтвердил он. — Вот вы и встретились с инопланетной цивилизацией.

Я медленно спустил ноги на каменную плоскость. Она была теплая. Мне уже стало лучше. Лихорадочно соображал, где же я?

— Вы — человек? — спросил я вдруг. Знающий русский язык заметно огорчился.

— Разве я не похож на человека? — озабоченно спросил я.

— Облик человека… не знаю. Кто вы?

— Вы все узнаете, Кирилл. Не сразу же.

— Вам известно, как меня зовут. А ваше имя?

— Вам не выговорить. У меня было несколько имен… последнее звучит на вашем языке так: Постигший Землю. Думаю, что я его заслужил. Я ученый, специалист по вашей планете. Можете звать меня Семен Семенович.

— Где я? Как сюда попал?

— Вы на планете Харис. Не пугайтесь. Вы рвались в космос. Вы мечтали о встрече с разумом. Вы получили то и другое. Как вы себя чувствуете? Не голодны ли вы? — После его слов я почувствовал жгучий голод и подтвердил, что голоден. — Тогда нам надо сначала подкрепиться. — Он подошел к круглому проему в стене и принял от кого-то поднос с едой, который поставил передо мной прямо на постель.

— Поедим вместе, — сказал он, присаживаясь. На подносе был хлеб, каша — я не понял, из какой крупы, жаркое, очень вкусное, тоже не понял; из какого мяса. И крупные, сочные плоды лиловатого цвета.

— Ешьте спокойно, это вам не повредит, — сказал Постигший Землю и с аппетитом принялся за кашу, хлеб и фрукты. Мяса он не ел.

Мы поели, и он отнес посуду.

— Мы немного поговорим, а потом вы поспите! Вам еще не совсем хорошо?

— Да. Немного знобит, ломает, голова как чугунная. Но я не усну, пока не узнаю, зачем я здесь? Что вам от меня нужно?

— Постепенно узнаете все, Кирилл. Чего мы от вас хотим? Совета. Быть может, помощи. Наша цивилизация более древняя, более высокая технически. Но нас постигло несчастье. Однажды мы сделали ложный шаг… Но об этом потом. Вам лучше отдохнуть. Набраться сил. Вам они понадобятся.

— Скажите только… я здесь один? Из моих товарищей… никого нет?

— Есть. Вы не один.

— Где же они? Я моту их видеть?

— Они еще… не обрели себя. Вы ведь врач?

— Да.

— Вы мужественный человек. Вы спокойно и стойко восприняли случившееся. У нас бывали случаи, когда человек такой ситуации не выдерживал… сходил с ума.

Вы окрепнете и поможете нам — вернее, поможете людям, когда они будут приходить в себя. Не всякий так силен духом, как вы. Здесь еще двое с вашей обсерватории на Луне. Имеется ваша землячка, из одного с вами места на Земле. И еще много разных людей. Можно будет брать по надобности.

— На Земле теперь думают, что я погиб! Дед не переживет… родители…

— Они не будут горевать: Кирилл давно с ними. О в а с они не знают. Спите!..

Он ушел. Семен Семенович… Я послушно лег и действительно уснул.

Проснулся с ощущением, что долго проспал и все помню. Стремительно поднялся, спустил ноги на пол. Там стояли туфли моего размера. На другом конце постели сидел Постигший Землю, терпеливо ожидая, когда я проснусь.

— Хотите окунуться в океан? — спросил он. — Ведь люди это любят. Вам сразу станет легче. Но сначала мы позавтракаем.

— Спасибо. С удовольствием сделаю то и другое. А когда я увижу друзей?

— Когда вы полностью успокоитесь и будете знать, чем их успокоить. А пока пусть они… пребудут в небытии. Ведь так лучше?

— Может быть. А скафандр мне не нужен?

— Нет.

Мы позавтракали, и я пошел за Семеном Семеновичем, совершенно доверяя ему.

Мы вышли, и я чуть попятился. Мы стояли как бы на длинном балконе без перил, примерно на высоте двадцатого этажа.

Вот что я увидел с высоты на планете Харис: сначала Океан — необозримо огромный, светло-зеленый вдали, белый от пены у скалистых берегов. Над ним летали птицы, как над океанами Земли. Но до чего же он был пустынен! И глубокое зеленовато-синее небо над ним, и кучевые облака, белоснежные, огромные, как горы, блистающие облака были как на Земле. Но солнце — их солнце — было словно моложе и больше нашего, яркость его умерялась плотной мощной атмосферой планеты.

Я посмотрел в другую сторону: до самого горизонта простирались леса, леса, леса. Среди лесов блестели купола, серебристые грани стен… жилища этих странных существ.

Я не без тревоги вдохнул воздух: он был чист и свеж, щедро насыщен кислородом.

— Как на Земле? — вскричал я.

— Планета Харис — аналог Земли, — пояснил Семен Семенович. — Оттого мы и заинтересовались вашей планетой… тысячу лет назад. Наша планета немного больше вашей, атмосфера мощнее. Сутки — тридцать часов. Но спустимся вниз.

— У вас есть лестница?

— Нет. Прежде ведь нам они были не нужны. Но теперь многие уже не могут летать. Существует что-то вроде вашего эскалатора.

Мы спустились по наклонно движущейся ленте, пересекающей все здание по диагонали. Бегущая дорожка. Конечно, без перил. Крылатые создания эти страха высоты не ведают.

Я жадно осматривался. У них не было этажей в нашем понятии. Бесчисленные, как соты, шестиугольные комнатки-призмы, непонятного назначения, незаселенные или покинутые, чередовались то выше, то ниже. В них вели те же крупные, как иллюминаторы, проемы. Ниже располагались огромнейшие шестиугольные залы, высокие, как соборы, и такие же сумрачные, одни пустые, в других мерно громыхали непонятной конструкции машины.

Мы сошли с ленты на землю, и громада здания неслышно поднялась вверх. Я вздрогнул. Отошел несколько шагов и обернулся.

Геометрически безукоризненная постройка эта, с ее поразительной пропорциональностью и соразмерностью, парила в воздухе… Она могла по желанию подниматься или же опускаться. Напрасно искал я взглядом опоры — их не было.

— Неужели вы победили гравитацию? — спросил я.

— Еще два тысячелетия назад.

— Значит, это возможно?

— Конечно.

Мы спустились к океану, там, где он образовывал небольшой, спокойный залив. Вода чуть вздымалась, словно дышала, прозрачная, соленая, сверкающая на солнце. Белый песок хрустел под ногами. Мы разделись. Едва я снял туфли, как сразу почувствовал себя значительно тяжелее, видно, в подошвы добавлялось антигравитационное вещество… Но разве это могло быть просто веществом?

Я немного поплавал и почувствовал себя освеженным и сильным. Семен Семенович только несколько раз окунулся с головой. Смешной загадочный человечек, если он только человек.

После купания мы немного прошли пустынным берегом и сели на нагретые солнцем камни.

Семен Семенович испытующе посмотрел на меня и, кажется, остался доволен.

— Ну, можете спрашивать о чем угодно, — сказал он, усмехнувшись.

Я помолчал, испытывая некоторую неловкость.

— Прежде всего я хочу знать, с к е м я говорю: вы человек или…

— Я — харисянин. Но моя специальность — планета Земля, и я в целях удобства исследования принял оболочку землянина.

— Каким образом?

— Это ведь уже детали, не правда ли? Техникой пересадки мозга мы владеем давно.

— А человек, чье тело вы заняли… он…

— Он прожил свой век, ни о чем не подозревал и умер в свое время, в 1946 году. Он был английским писателем, и, насколько мы его знаем, можно с уверенностью сказать, что он был бы весьма доволен, предоставив свою оболочку, свой футляр для такого дела.

Я внимательно оглядел Семена Семеновича. Довольно нескладная фигура! Короткие ноги, короткие руки. Полнеющий джентльмен средних лет. Массивный лоб, умные, проницательные глаза. Лицо фермера или клерка. Неужели… Какая ирония судьбы! Тот писатель действительно был бы в полном восторге, если бы только знал.

— Вы могли бы выбрать более красивое тело, с точки зрения нас, землян, — пошутил я.

Семен Семенович не улыбнулся. Как я потом убедился, харисяне не знают смеха. И чувство юмора им полностью чуждо.

— Мы лишь записали структуру его тела и мозга, — пояснил он. — А когда воссоздавали, ограничились телом. Мозг же мой — Постигшего Землю.

— Вы действительно ее постигли?

— Землю — да, человека — нет.

— Мы сами себя еще не постигли, — согласился я и задал новый вопрос:

— Вас много на Земле?

— Осталось несколько харисян. Мы постепенно свертываем свои работы.

— Где находится планета Харис? Как могло получиться, что она аналог Земли?

Семен Семенович как-то странно посмотрел на меня.

— Этот вопрос, может, лучше отложить? Я беспокоюсь за вас… Не слишком ли много информации сразу?

— Нет. Я крепок. У нас в космонавты берут самых здоровых — и телом и духом. Кроме того, меня еще не оставляет надежда, что все это сон и я еще проснусь.

— Люди всегда надеются на что-то в этом роде, когда действительность слишком ошеломляюща. Отсюда и ваши религии. Что ж, так легче. У харисян никогда не было религии. — Он смотрел на меня с сочувствием, в котором, однако, не было тепла.

— Что ж, представим, что все это лишь сон, — продолжал он, — сон космонавта. Ему снятся непостижимо далекие Миры, медленно и жутко вращающиеся за бездной пространства и времени. Галактики, антигалактики, пульсирующие в такт друг другу. Когда одна расширяется, другая сжимается, проходит вечность, и все повторяется наоборот. Двойная Вселенная. Вы когда-нибудь думали об этом?

— Да. Я задумывался над этим в связи с асимметрией Вселенной, быть может, мнимой. В модели двойной Вселенной кажущаяся асимметричность ее исчезает.

— Вот именно. Оказывается уравновешенным вещество и антивещество. Оказывается полностью уравновешенным и радиальное движение.

— Почему вы говорили об антигалактиках?… Вы молчите? Но ведь этого не может быть?

Я схватил его за теплую человеческую руку. У меня опять потемнело в глазах.

Мне казалось, что я долго лежал на влажном, песке близ лицом и все волны океана прошли надо мною. Но, оказывается, удержался на ногах. Просто время — секунды его и минуты его — иногда чудовищно растягивается.

— Это антигалактика?

— Да, мой друг.

— И я теперь… из антивещества?

— Вспомните, это лишь сон. Мало ли что приснится! Все здесь из антивещества, и мы с вами тоже.

— Но я не чувствую никаких изменений.

— А почему вы их должны чувствовать?

— Значит, я лишь копия Кирилла Мальшета? Копия с обратным знаком…

— Все мы только бледные копии самих себя, — философски заметил Познавший Землю, — и каждый стремится полностью осуществить самого себя, что не всегда удается. Вам эту возможность судьба предоставляет.

Я опустился на камни и закрыл глаза. Он подождал, пока я приду в себя.

— Чего вы хотите от меня? — спросил я наконец.

— Очень многого. Нам нужна помощь людей. Нас постигло величайшее бедствие. Наша цивилизация гибнет.

— Войны?

— Мы никогда не знали войн. Мы не агрессивны.

— Что же тогда?

— Нас погубило бессмертие.

Мы долго молчали. Значит, эти существа бессмертны. Да, слишком много информации сразу. У меня было такое состояние, как в невесомости, когда в нее начинаешь входить…

— Дом для вас и ваших товарищей готов, — сказал Семен Семенович, — но, пока вы один, я побуду с вами.

Я хотел сказать, что мне лучше побыть одному, чтоб обдумать все, что на меня обрушилось, но согласился. Он, кажется, был доволен. Я поколебался, прежде чем задать ему следующий вопрос.

— Семен Семенович… На Земле теперь прошли столетия? Или… Может, миллионы лет?

— Нет, нет, — живо возразил он, — на вашей планете двухтысячный год, точнее, 2009 год.

— Но ведь до вашей антигалактики, которая даже неведома нашим астрономам, тысячи световых лет?

— Успокойтесь, Кирилл, я вас не обманываю.

— Но как же…

— Прыжок в гииерпространстве…

— Искривление пространства? Да неужели вы добились и этого?

— Наша цивилизация неизмеримо старше, хотя планеты — ровесницы. Наше развитие началось раньше — едва появилась растительность, — мы быстрее прогрессировали. Эволюция, создавая нас, не ошиблась. У нее не было никаких тупиков. Она дала нам все, что нужно Существу Разумному. Это мы… начали выбирать… что оставить и от чего отказаться, и — зашли в тупик. Наша цивилизация зашла в тупик, Кирилл, и это очень тяжело и страшно. В этом трагедия планеты Харис.

Он долго молчал, а потом мы встали и пошли от берега.

— У вас есть семья? — спросил я. Вопрос был глуп, но я инстинктивно цеплялся за обычное.

— У меня никого нет, — сказал Семен Семенович, — я — один. Один на Земле — один на планете Харис. Один, но не одинок, потому что я выполняю долг перед своим народом.

Дом для землян был построен в духе неоромантизма конца XX века на Земле — большой, бревенчатый, одноэтажный. С той лишь разницей, что на оскудевшей лесом Земле «бревна» имитировались из особой пластмассы, а здесь они были настоящие.

Как и все их постройки, дом покоился на плоскости из антигравитона. В нем было несколько спален, кают-компаний, библиотека и даже кухня.

— Это вам на первое время, — пояснил Познавший Землю, — дом можно легко перенести на другое место. Мебель сотворили по чертежам с Земли. Если что понадобится — скажите.

— А книги?

— Это книги Земли. У харисян книг никогда не было. Знания записывают, хранят и передают машины.

Мы стояли посреди библиотеки и смотрели друг на друга. Затем я подошел к полке и взял наугад одну из книг. Это был томик Достоевского… «Братья Карамазовы».

— Если не возражаете, я покажу вам сегодня Большой город, где живут Всеобщая Мать, Победивший Смерть, Поборовший Пространство и многие другие, кого мы очень чтим. Или… вы устали?

— Нет, я не устал.

Мы сели в небольшой планетолет, находившийся в полушаровидном ангаре, здесь же, за домом. Что-то вроде энтомоптера Циолковского с автоматическим управлением. Он легко, как на воздушной подушке, выскользнул из ангара и, едва мы уселись, взмыл вверх.

Первое, что сделал Семен Семенович, — показал мне, как им управлять. Принцип управления был совсем несложен. Энтомоптер бесшумно и стремительно летел над океаном. Морские птицы — ни одна не походила на птиц Земли, но это были птицы, столь же прекрасные, как на Земле, — стремительно падали в волны, выхватывая рыбу, и взмывали с добычей ввысь. Иные птицы отдыхали, покачиваясь на волнах, словно на качелях.

— У вас когда-нибудь были корабли? — поинтересовался я.

— Нет, никогда. Мы ведь крылатые существа. Поэтому наше развитие техники сразу пошло по пути покорения воздуха. Затем космоса. Корабли нам были не нужны.

Семен Семенович снизил высоту полета и замедлил скорость, давая мне возможность видеть. Океан остался сбоку, потом позади, затем совсем исчез за лесом.

Какие яркие, буйные, необозримые леса простирались на этой прекрасной планете! У нас такие леса цвели и плодоносили разве что в третичную эпоху.

Энтомоптер скользил над самыми зарослями, где переплелись в тесных объятиях неведомые деревья, похожие и на папоротники, и на лавры, эквалипты, пальмы, бананы, сандаловые деревья, камедные деревья, драконовые деревья, но не бывшие ни тем, ни другим.

Климат был почти тропический. Да, на этой планете господствовала ее величество Растительность.

Иногда лес неохотно расступался, и мы видели синеющий шелковый шарф реки или темное, словно лакированное, лесное озеро, с огромными, распластавшимися на воде цветами. Кувшинки? Нет. Что-то мощное, мясистое, невероятно разросшееся. На огромном, алом, как пламя, лепестке сидел какой-то пушистый зверек и умывался.

— Сейчас мы будем пролетать над… городищем, — наклонился ко мне Семен Семенович, — это наши археологические раскопки. Когда-то, на заре цивилизации, мы жили в таких вот городах.

Ему почему-то очень хотелось показать мне древнее городище, но мы едва нашли его: лес почти поглотил полуразрушенные постройки в скалах на берегу реки. В центре кое-что сохранилось. Это было невероятное нагромождение сотов (не знаю, как их иначе назвать), они лепились друг к другу, соединяемые длинными извилистыми коридорами, нарастали сверху, с боков чудовищными гроздьями.

— Мы всегда были очень общественными существами, — задумчиво сказал Семен Семенович, — в одиночку, даже если был кров и достаточно пищи, быстро погибали. Спустимся? Нет, вы устали. Я, пожалуй, тоже.

Унылый лабиринт в скалах, в земле, заброшенный тысячелетия назад. Ни один харисянин ни за что не зайдет туда, кроме разве археологов, но археология, видно, заглохла ныне.

Он увеличил скорость, и городище мгновенно исчезло, словно лес поспешно спрятал его. И опять темные лесные заросли, где все переплелось и спуталось — там надо было пробиваться с топором, — пологие горы, заросшие все тем же хищным лесом, пустынные обильные реки, разлившиеся бесконечно широко, затопляя деревья, губя кустарники. Здесь лес и река боролись друг с другом, и не понять, на чьей стороне победа.

Я поинтересовался, есть ли у них степи. Семен Семенович покачал головой. Ни степей, ни лугов на планете Харис не было. И я представил их столицу, заросшую и побежденную лесом. Но я ошибся. Лесу даже не дали подойти близко.

Перед городом залитая чем-то вроде пластмассы земля была покрыта бесконечными рядами серебристых спиралей, сверкавших на солнце однообразно и грозно. Это были антенны. Где-то здесь с помощью сложнейшей аппаратуры велся прием сигналов из космоса.

Город сначала предстал как пересечение изломанных линий, треугольников, шаров, сложных стереометрических фигур, в паутине спиральных антенн.

Сюда не было хода Растительности — ни цветка, ни травинки, то же подобие гладкой пластмассы да сплавы неведомых металлов.

Мы приземлились у жилища Семена Семеновича — что-то вроде металлического цилиндра, а внутри обычные шестигранные комнаты. Почти без мебели. Там мы и пообедали. Обед подали крылатые глазастые создания, весьма внимательно ‹оглядевшие меня. Потом мы пошли пешком.

Полукружия улиц были пустынны и безмолвны. Ни движущихся тротуаров, ни транспорта — все движение в воздухе. Редкие прохожие — если их можно назвать прохожими, — шли, потом поднимались в воздух, медленно кружили, как птицы, на уровне поднятых зданий или выше и исчезали. Большинство зданий были заброшены… Город неуклонно и неизбежно пустел. Встреченные харисяне двигались вяло и апатично. Проблеск слабого интереса при виде меня — существа из другого мира, так не похожего на них самих, — и снова равнодушие и печаль.

Мы остановились против здания столь совершенных пропорций, столь поэтичного, что у меня вырвался крик восторга. Оно было подобно храму, вылитому из тончайшего хрусталя. Оно словно было соткано из утреннего света, оно словно звучало. Очертания его медленно менялись, проходя определенный цикл. И эта гамма тончайших красок — от бледно-розового до серебристо-жемчужного, через все оттенки лилового, зеленоватого, золотистого, голубого.

У меня выступили слезы. Чувство восторженного уважения к крылатым художникам охватило меня и осталось во мне.

— Здесь живет Всеобщая Мать, — произнес Познавший Землю, внимательно наблюдая за мной. Я выразил свое восхищение.

— Вы большие художники! — воскликнул я. Он медленно покачал головой.

— Мы очень чтим материнство, — объяснил он просто и трезво.

Мы еще долго блуждали по городу, видели много изумительных архитектурных сооружений, как, например, дом Победившего Смерть или дом Заведующего Картотеками.

Прекрасен был этот город — то реявший в воздухе, то опускавшийся на землю, но было в нем непостижимо тихо, и самый свет солнца, переливающийся на гранях, был как бы сумрачен и безрадостен.

Затем на энтомоптере мы вернулись к океану. Очень быстро, за каких-нибудь десять минут. Семен Семенович включил полную скорость, так что все краски и очертания внизу как бы размылись.