Планета под следствием

Глава 3

Река вскоре должна была разлиться, и у людей Килкула было непривычно много воды. Как правило, даже в середине лета в глубине река оставалась замерзшей; однако теперь Сурс создал новые реки, берущие начало в теплых источниках: воды хватало на то, чтобы напиться, вымыться и искупаться — конечно, если вы не против мути.

Поскольку под рукой было столько воды, а горячие источники находились в некотором удалении от города, это место было в полном распоряжении Яны и Шона.

Проезжая через заросли кустарника, на ветвях которого уже начали распускаться первые листья, Яна улыбнулась: на проталинах проклюнулись цветы, всю зиму продремавшие под снегом.

Горячие источники были тем местом, куда они с Шоном впервые отправились вместе, где она впервые начала догадываться о его второй природе, где они впервые занимались любовью. За водопадом пряталась тайная пещера, служившая местом сбора жителей поселения во время лэтчки, празднеств, ночных песнопений, позволявших напрямую общаться с планетой. Один только вид серебристых водяных струй, от которых в теплом воздухе поднимался еле заметный пар, и жемчужной кисеи водопадов подействовал на Яну чудесным образом.

В эту теплую погоду им не приходилось раздеваться так быстро. Они с Шоном не торопились — у них было время раздеть друг друга, время для ласки и поцелуев, прежде чем оба вошли в воду. Он стремительно бросился в водяной поток, она медленно скользнула с берега в воду, ощутив ее теплую ласку, потом погрузилась в серебристые струи с головой. Песни птиц и стрекотание насекомых смолкли, она больше не слышала ни шороха зверей в кустах, ни звона сбруи, ни топота копыт кудряшей: вместо этого вода наполнила ее уши иной музыкой.

Потом вокруг нее закружило теплое шелковистое тело; тюлень вынырнул из воды и посмотрел на нее. Серебряные глаза глядели с вызовом и чувством — это было так “по-шоновски”, что облик селки уже не смог смутить Яну.

— Ах ты!.. — Она рассмеялась и плеснула в него водой. — Ты что, изменяешься автоматически, как только попадешь в воду?

Из горла Шона-селки вырвалось довольное ворчание; он продолжал кружить вокруг Яны, и прикосновение его шкуры пробуждало в ней странные ощущения.

— И это все, что ты можешь сказать? — весело вскрикнула Яна. — Ты не можешь говорить в облике селки?

Она хихикнула и подняла ладонями волну, накрывшую Шона с головой.

Шон нырнул — но не для того, чтобы увернуться от волны, а для того, чтобы погладить Яну там, где она менее всего это ожидала. Ошеломленная, она попыталась отстраниться, однако изгибы его тела делали бегство невозможным. Здесь он был хозяином. Однако же Яна сумела поймать его за складку шелковистой мокрой шкуры и вытянуть на поверхность.

— Послушай, партнер, мне в общем-то все равно, какое обличье ты принимаешь. Я не возражаю даже против того, что ты делаешь в этом облике... — Тут Шон-селки снова довольно заурчал, искорки заплясали в его серебряных глазах, и Яна продолжила:

— Но послушай же! Я хочу, чтобы со мной был мужчина, а не тюлень. И нам есть о чем поговорить. А потому, если в этом облике ты не можешь говорить.., а особенно если ты не можешь.., ну, ты понимаешь, о чем я.., лучше меняйся назад.

Селки ткнулся в нее мордой, ласково прося прощения и подталкивая к водопаду, и, изгибаясь, поплыл рядом. Она двинулась в указанном им направлении, чувствуя себя невероятно неуклюжей рядом с ним. Он явно замедлял движение, чтобы она не отставала от него. Он был так грациозен, так могуч, а прикосновение его мягкого меха было тревожаще чувственным. Яна поплыла быстрее; она торопилась добраться до интимного уюта пещерки за водопадом — и не могла дождаться, пока Шон примет приемлемую форму.

Он поднырнул под падающие струи; Яна последовала за ним. На поверхность они вынырнули вместе, но Шон-селки словно бы перетек вверх, на берег, и горделиво застыл там — будто специально для того, чтобы Яна могла полюбоваться им. Всем им. Затем он встряхнулся и начал преображение, свидетельницей которого Яне уже доводилось быть однажды — в той пещере, в которой они укрылись от извержения вулкана.

— Я поняла, Шон, — пробормотала она извиняющимся тоном. — Ты хотел, чтобы я увидела тебя во всей красе. И ты действительно великолепен, — улыбнулась она, когда на месте селки возник мужчина. Она подошла к нему, провела рукой по его упругой коже, больше не покрытой гладким мехом, обвилась вокруг него, как делал в воде Шон-селки...

— Может, дашь мне хоть минутку, чтобы прийти в себя? — рассмеялся он, крепко обнимая ее. Яна фыркнула:

— По мне, так ты уже достаточно в себе. — Она со значением посмотрела вниз.

— Но оборотни занимаются любовью по-другому, не так, как люди, — промурлыкал он ей на ушко, гладя ее шею.

— Насколько по-другому? Я готова!

Решительно, это было по-другому — невероятно чувственно и восхитительно и заняло гораздо больше времени, чем она полагала, исходя из своих знаний о “зверином” поведении. Она все еще знала слишком мало для того, чтобы подготовить себя ко всем возможностям двойной природы Шона, природы человека и животного, но он прекрасно понимал себя и знал, как использовать свои возможности для того, чтобы провести ее путями еще не изведанных наслаждений. Ей пришлось долго успокаивать сильно бьющееся сердце, прежде чем с неохотой она перешла ко второй причине, по которой они оба оказались здесь.

— Нам нужно сыграть свою роль в этом плане, — заглядывая снизу вверх в лицо Шона, проговорила она. Они по-прежнему держали друг друга в объятиях — это было так приятно, так удобно, ей вовсе не хотелось выходить из этого состояния, однако та часть ее личности, для которой долг был превыше всего, все же возобладала.

— О каком плане ты говоришь? — спросил он, улыбаясь; на его лице явно читалось желание. — Хорошо, хорошо. — Он легко отвел ее сжатую в кулачок руку. Он был очень силен. — Сначала нам нужно выяснить, где находятся Джонни Грин и Рик О'Ши. Может, Фиске-младший решил наказать их за то, что они помогли всем вам попасть в пещеру? Яна вздохнула:

— Именно это нам и предстоит выяснить. Если Адак позволит мне воспользоваться связью, возможно, я смогу вытащить их оттуда, где они сейчас находятся — возможно, на космобазе...

— Джонни и Рик верят в Сурс, — размышлял вслух Шон; его пальцы выбивали рассеянную дробь на плече Яны, — иначе они не стали бы нам помогать тогда. Возможно, помогут и еще раз? Насколько трудно им будет угнать пару вертолетов?

Яна пожала плечами:

— Они оба показались мне очень умными. Пилоты вертолетов, как правило, бывают хитрецами. Если ты сумеешь где-нибудь раздобыть достаточное количество горючего, они смогут помочь нам и при этом обставят все так, как будто исполняют свой долг по отношению к Компании. Вне зависимости от того, как пойдет дело, у Мармион и лысого типа уйдет несколько дней на то, чтобы собраться и подобрать снаряжение, так что какое-то время у нас есть. Конечно, если Торкель не установит жесткий контроль за всей деятельностью космобазы.

— Как он это сделает при той неразберихе, которая там царит? Им еще нужно спасать людей из-под оползней...

— Верно, Шон; а потому чем раньше мы свяжемся с Джонни и Риком, тем лучше. Мы сможем обеспечить наши экспедиции прежде, чем Торкель поймет, что мы затеваем.

— Фиске-младший не показался мне забывчивым парнем. Что, если он подумал об этом и не допустит недозволенных полетов?

Яна задумалась.

— Если это так.., у его отца пока что больше влияния, чем у Торкеля. А Вит поможет нам всем, чем сможет. — Она рассмеялась; Шон ощутил упругое колыхание ее груди. — Младший! Никогда не называй так Торкеля в лицо, Шон!

В глазах Шона вспыхнули недобрые огоньки:

— Не называть? И это сейчас, когда нам нужно использовать любые возможности?

Выражение его лица, положение, в котором находилась сейчас Яна, и слово “возможности” ясно говорили молодой женщине, что, если они не прекратят этот разговор сию же минуту, продолжение отнимет у них гораздо больше времени. И все-таки это было.., замечательно.

Яна рассудительно отстранила Шона и поднялась на ноги.

— Наша первая задача — Адак, — непререкаемым тоном объявила она.

— Так точно, мэм! Никак нет, мэм! Как скажете, мэм!

Яна наградила Шона самым суровым из своих взглядом, но тут же раскаялась в этом и бросилась в объятия своего возлюбленного:

— О, Шон Шонгили, я так тебя люблю!

— А я — тебя, аланна, — мягко проговорил он, целуя ее; но в прикосновении его губ была теперь только бесконечная нежность — ни капли страсти. Он тоже смирился с неизбежным.

— Вместе мы можем сделать так много... — словно бы извиняясь, проговорила она.

— Мы уже сделали, — рассмеялся он; но рука, обнимавшая плечи Яны, твердо направила женщину прочь из их тайного убежища.

Должно быть, Коакстл — очень дурной зверь, осознала Козий Навоз, иначе он пожрал бы такое скверное существо, как она, а не делился бы с ней добычей, словно она была его котенком. Может быть, Коакстл — вовсе не кот? Козий Навоз искоса бросила на зверя быстрый взгляд. Зверь этот был пушист до чрезвычайности, с кисточками на ушах и толстым, покрытым густой шерстью хвостом; его мех был густым и очень мягким на вид, белым с темными пятнами, словно бы отмечавшими каждый мускул: длинные прямоугольники на шее, большие круги на плечах, мелкие, более ровные — на брюхе. Цвет пятен варьировался от серого до черного, а длинная пушистая шерсть создавала ощущение, что зверя окутывает серебрящийся туман. Лапы тоже были огромными, но морда казалась девочке очень красивой — большие золотые глаза, черный нос. И черные губы и рот, который, казалось, всегда улыбался... С точки зрения Козьего Навоза, Коакстл выглядела кошкой, а не котом — тем паче что под брюхом не виднелось ничего, что опровергало бы это мнение; а потому девочка решила, что нашла причину, по которой зверь не съел ее. Просто Коакстл была кошкой-матерью, которая, возможно, потеряла своих котят и потому приняла Козий Навоз как замену своим детям. Вот и все. Совершенно очевидно было, что всех остальных кошка убивала без колебаний.

Могучего прыжка и удара мускулистой передней лапы, одного рывка когтями, одного укуса хватало, чтобы расправиться с очередной жертвой; так были убиты три снежных гуся и выводок кроликов. Когда охота окончилась, Коакстл сложила кроликов у ног девочки и выжидательно посмотрела на нее; Козий Навоз поняла это как приглашение присоединиться к трапезе.

— Я.., я не могу есть сырое мясо, — проговорила девочка. Да, она была страшно голодна, но все равно не думала, что ей это удастся. В общине жилось тяжело, но и там птиц ощипывали, а со зверей снимали шкуру, прежде чем приготовить мясо... Козий Навоз беспомощно огляделась: они стояли на совершенно открытом всем взглядам горном лугу. Против воли она начала думать о Пастыре Вопиющем, о том, что, если ее найдут, то станут бить — и, хуже того, ей придется стать женой Пастыря со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Кроме того, я не хочу оставаться на открытом месте. Мы разве не можем вернуться в пещеру?..

Коакстл долго смотрела на нее своими золотыми глазами. Козьему Навозу захотелось, чтобы кошка заговорила с ней снова, хотя та, конечно же, не говорила вслух. Но Козий Навоз слышала ее слова у себя в мозгу, и, хотя кошка была весьма немногословна, это все-таки был разговор.., и кошка не злилась на нее, не обвиняла ни в чем, хотя Козий Навоз и привыкла к этому... Не то чтобы девочка нравилась кошке — но в то же время было непохоже, чтобы Коакстл недолюбливала ее. Напротив, там, в общине, все говорили, что любят ее и всего лишь указывают ей на то, что она сбивается с пути истинного, дабы Козий Навоз не стала жертвой многих зол мира сего, но все их действия свидетельствовали о том, что они считают девочку безнадежной и в душе отказались от мысли о ее спасении.

Козий Навоз пошла вслед за кошкой назад вдоль разлившейся реки к пещере. Снег еще не весь сошел; внезапно похолодало, и легкая морось, зарядившая на весь день, превратилась в снег. Одетая в разодранные лохмотья, Козий Навоз дрожала так сильно, что ей было тяжело идти.

В пещере было теплее — может быть, из-за теплой воды, образовавшей в центре пещеры небольшое озерцо, — однако же недостаточно тепло для того, чтобы победить ночной холод. Девочке нужен был огонь, чтобы не замерзнуть и приготовить еду.

Коакстл взяла кроликов в пасть и легко взлетела на скальную полку и посмотрела вниз на Козий Навоз, которая стояла по колено в воде, сжимая в руках гусей.

Коакстл уже успела оторвать голову одному кролику. Козий Навоз упрямо глядела на нее:

— Прости, кошка, но здесь слишком много воды — мне негде стоять и негде есть этих птиц, даже если бы я собралась есть их сырыми и в перьях. Я знаю, я испорченная и эгоистичная, но я еще и замерзла, и если не будет огня, то я на самом деле умру.

На этот раз кошка заговорила:

— Малышка, я не стану называть тебя Козий Навоз, если ты под моей опекой, это неподходящее имя для котенка. Имена важны, и, поскольку у меня есть твое, я не могу тебя съесть — но, если честно, кому захочется съесть Козий Навоз? Ты должна выбрать себе другое имя. Но я отвлеклась... Малышка, судя по всему, ты сама не можешь решить, что тебя убьет. На равнине ты боялась открытой местности. Здесь ты говоришь, что тебе холодно и ты не можешь находиться в воде. Может быть, ниже, в пещерах тебе будет теплее. Ты можешь исследовать пещеры, как любой другой котенок, и оставить меня спокойно доедать добычу, которую я так ловко поймала.

— Там внизу прячется Великий Зверь, — сказала Козий Навоз и тут поняла, что ей это уже безразлично. — Ну ладно, я пойду одна; но там темно, я могу заблудиться и тогда тоже умру.

— Ты такая хрупкая, это неудобно, — проворчала кошка, бросив птицу и с плеском спрыгнув в воду. — Следуй за мной. Я просто не вынесу этих постоянных жалоб.

Козий Навоз знала, что она отвратительная, слабая и нытик к тому же, но Коакстл пока еще не била ее, даже мягкой лапой, не говоря уж о том, чтобы ударить ее когтями или укусить. Это было гораздо лучше, чем Пастырь и его община.

Кошка быстро бежала вперед; некоторое время Козий Навоз могла следовать за ней, ориентируясь по плеску воды; но потом они вышли на твердую землю, и шаги кошки стихли.

— Коакстл! Где ты? — позвала девочка. — Я тебя не вижу!

— Не видишь ? Глупый котенок. Я же прямо перед тобой.

— Да, но я не умею видеть в темноте!

— Не видишь? — спросила кошка; в ее голосе, раздававшемся в мозгу девочки, звучало искреннее удивление. — Нет шерсти, глупое имя, нет когтей, маленькие зубы, которые не могут укусить сквозь перья, да еще и полуслепая! Тебе было бы лучше, если бы я съела тебя, дитя.

— Я.., я думаю, ты права, — проговорила Козий Навоз. — Я знаю, что я — ужасная обуза, но если ты поможешь мне и не будешь знать, какая я на самом деле глупая и слабая, тогда.., я подумала, ты не будешь знать, как...

Она умолкла. Ей не хватало слов, она понимала, что не заслуживает помощи, что она должна была с благодарностью принимать любую малость, которую предлагала ей кошка, и что все сказанное ей только подтверждает — ее община была права, и правдой было то, что говорили о ней. Но она и вправду не знала, что делать с птицами, а Пастырь всегда подробно рассказывал о том, как опасно есть сырое мясо...

— Что ж, ничего не поделаешь, — сказала кошка. — Держись за мой хвост, только не тяни, а не то я могу случайно убить тебя.

Козий Навоз протянула руки и ощутила порыв ветра, а потом ее ладонь коснулась чего-то мехового и твердого, больше похожего на детскую руку в меховом рукаве, чем на гибкие хвосты маленьких кошечек. Она осторожно взялась за кончик этого удивительного хвоста, и кошка пошла вперед, замедлив шаги.

Она не знала, сколько они шли. Они спускались вниз, поворачивали в коридоры, взбирались вверх — только лишь для того, чтобы снова спуститься на неровный пол... Несколько раз девочка натыкалась на большие колонны: некоторые вырастали из пола, некоторые свисали с потолка так низко, что она задевала их головой. Она крикнула кошке, чтобы та остановилась, и, чтобы ненароком не дернуть за хвост, выпустила его.

— Это зубы пещеры, — объяснила кошка. — Они поднимаются снизу или спускаются сверху. На счастье, пещера смыкает клыки очень, очень медленно; мы, те, кто может двигаться, очень быстры в сравнении с пещерой, а потому нас никогда не съедают.

— Никогда?

— По крайней мере, за всю мою жизнь я такого не помню; такого не было ни при моей матери, ни при матери ее матери, ни в ее памяти.

— Значит, ты тоже знаешь, что пещера — это Великий Зверь?

— Пещера и все другие пещеры — это Дом, — просто сказала кошка. — А в Доме есть все, что нужно. Если мы поищем, то найдем и то, что нужно тебе.

Много позже Коакстл села и проговорила: “Ах...” Когда кошка села, Козий Навоз была вынуждена выпустить ее хвост — но это, впрочем, уже не имело значения, поскольку в пещере был свет и тепло, исходившее, казалось, от самих стен.

Козий Навоз отшатнулась; кошка обернулась к ней и посмотрела на нее глазами жаркими и сияющими, как пламя, как драгоценные камни, которыми Пастырь украшал себя в свой день рождения.

Коакстл выглядела чрезвычайно злой, но сказала только:

— Если ты и теперь не собираешься готовить этих птиц, тогда отдай их мне. Я их съем.

— Нет, я съем их, как только приготовлю, — сказала Козий Навоз, прижимая к себе гусей и поворачиваясь так, чтобы кошка не смогла достать их лапой.

Несмотря на все свои страхи, несмотря на твердую уверенность в том, что она находится в брюхе Великого Зверя, Козий Навоз все-таки боялась меньше, чем раньше. Здесь было тепло и мягкий неяркий свет. Маленькое кольцо камней в центре пещеры вспыхнуло: здесь разгорался настоящий костер. Может быть, земля разверзнется под ее ногами и пламя поглотит ее. Может быть, это ловушка — но ловушка, напомнившая девочке об очагах, на которых готовили пищу... А она и в самом деле была очень голодна. И сильно устала.

Девочка подошла к огню, села и начала ощипывать гусей, а Коакстл заснула у огня, дыша спокойно и удовлетворенно.

Козий Навоз ощипала и зажарила птицу на камнях у огня. Глядя в очаг, она не увидела там углей — да и вообще очаг оказался бездонной дырой в скале, и это испугало девочку; но камни хорошо разогрелись, а гусь жарился медленно, поэтому она начала понемногу отщипывать и есть уже готовые кусочки мяса, потом подползла к кошке и заснула. Ей снились самые прекрасные в ее жизни сны; ей снились мать, и голос отца, и другая пещера...

Она спала и видела сны, боясь проснуться, пока не исчезло теплое мохнатое тело, поддерживавшее ее. Козий Навоз упала навзничь, ударившись о каменный пол. Когда она села, то увидела, что Коакстл тоже сидит, прислушиваясь к голосам, которые шли, казалось, от самих стен пещеры.