5

Небо было необыкновенным.

Здесь, в центре гигантского скопления, двойная звезда пылала, как два огромных костра. Лагранж-2 сиял так же ярко, как Солнце, хотя был вдвое меньше его и был окружен сине-зеленым пламенем с сверхъестественным ореолом короны и зодиакального света. Когда этот свет проходил через фильтры, становились видны чудовищные протуберанцы по краям короны. Лагранж-2, в три раза меньше Солнца по угловому диаметру, но почти такой же по свечению, был насыщенного оранжево-красного цвета, как кусок раскаленного угля, повисший в небесах. Когда свет обеих звезд проникал через иллюминаторы в затемненные каюты, лица людей окрашивались неземными цветами, и, казалось, менялись до неузнаваемости.

Звезды сверкали так ярко, что некоторых из них можно было увидеть через дымку сияния двойной звезды Лагранжа. С противоположной, теневой стороны корабля небо казалось тяжелым черным бархатом, усеянным звездами — огромными немигающими бриллиантами, — пылающие беспорядочные мириады, толпа блеска и великолепия, которую никогда не увидят жители Земли. Было грустно осознавать, что их свет, видимый сейчас на Земле, покинул звезды, когда люди жили еще в пещерах; свет, который сейчас исходит от них, достигнет Земли в немыслимом будущем, когда там, возможно, не останется ни одного человека.

«Хадсон» кружил вокруг Трои в 4000 километрах над поверхностью планеты. Спутник Трои — Илион, выглядел вчетверо больше Луны, наблюдаемой с Земли; диск его мерцал от тонкой атмосферы, и резкие пятна морей темнели на поверхности. Маленький мир, очень старый, там нет места для колонистов, но он может быть богатым источником минералов для людей на Трое.

Планета огромным шаром висела в иллюминаторе, заполняя около половины небосвода. Хорошо была видна атмосфера вокруг нее, облака и бури, смена дня и ночи. Ледяные шапки, покрывающие треть ее поверхности, ослепительно блестели; океаны голубого цвета, на которых непрекращающиеся ветры поднимали миллионы увенчанных пеной волн, фокусировали свет одного из солнц в слепящие точки. Там были острова и один большой материк, его южный и северный конец покрывали льды, лед простирался на запад и на восток, вокруг всей планеты. Зеленая полоса по экватору по мере приближения к полюсам темнела и становилась коричневой. На ней, как серебряные нити, вились реки и блестели озера. Высокий горный хребет — смесь света и теней — пробегал через весь континент.

Полдюжины людей в корабельной обсерватории молча висели в невесомости. Мигающий свет двух солнц отражался на металлических поверхностях их приборов. Они предполагали сопоставить результаты своих наблюдений, но сейчас никто не хотел говорить; люди завороженно смотрели в иллюминаторы.

— Ну! — произнес наконец Гамильтон. — Что вы обнаружили?

— В сущности… — Лоренцен сглотнул. Пилюли от космической болезни немного помогли ему, но он все еще чувствовал слабость и мечтал о возвращении веса, о свежем воздухе. — В сущности, мы только еще раз подтвердили наблюдения астрономической экспедиции к Геркулесу. Масса планеты, размеры, атмосфера, температура… да, зелень внизу, несомненно, имеет в спектре поглощения полосу хлорофилла.

— А признаки жизни?

— О, да, но лишь немного. Видны не только растения, но и животные, довольно большие стада. Я получил хорошие фотографии. — Лоренцен покачал головой. — Однако, ни следа «Да Гамма». Мы наблюдаем уже в течение двух планетарных дней и, несомненно, заметили бы их посадочные шлюпки или остатки покинутого лагеря, но ничего нет.

— Может, они приземлились на Сестре, а тут попали в беду? — Кристофер Умфандума, африканский биолог, жестом указал на безжизненное лицо Илиона.

— Нет, — ответил Гамильтон. — Правила подобных экспедиций требуют, чтобы корабль приземлялся вначале на той планете, которая является целью экспедиции. Если по каким-либо причинам они вынуждены покинуть планету, то оставляют условный знак, хорошо видимый из космоса. Мы, конечно, и Сестру проверим, но я убежден, что катастрофа произошла на Трое. Сестра слишком типична, она похожа на Марс; в таком месте ничего не может случиться с хорошо подготовленными космонавтами.

— А другие планеты этой системы? — спросил Хайдеки. — Может быть, они…

— Нет, здесь нет других планет. Всего лишь небольшая группа астероидов в другой троянской позиции. Теория образования планет и условия стабильности их постоянных орбит запрещают появление здесь планет. Вы, очевидно, знаете, что и Младший не имеет подлинной троянской стабильности. Планета двойной звезды вообще не может ее иметь: пропорция масс компонентов двойной звезды слишком мала для этого. Квазистабильность орбиты старшего объясняется лишь влиянием массы Сестры. Правда, на шкале человеческой истории эта разница незаметна. Нет, здесь не может быть другой планеты.

— Но, возможно, — осторожно выразил предположение Эйвери, — экспедиция удачно покинула Трою и пропала на пути домой?

Гамильтон фыркнул:

— Ничего не может случиться с кораблем в подпространстве. Нет, только там, — он бросил взгляд на планету, и его глубоко посаженные глаза потемнели, — что бы ни случилось с ними, это произошло внизу на Младшем. Но почему нет следов? «Да Гамма» по-прежнему должен находиться на орбите. А на поверхности были бы видны посадочные шлюпки. Неужели они опустились в океане?

— К кому? — спросил Эйвери во внезапно наступившей тишине. — Или к чему?

— Я уже говорил, здесь нет и следа разумной жизни, — устало сказал Лоренцен. — На таком расстоянии наши телескопы разглядели бы все: от города до соломенной хижины.

— Может, они не строят хижины, — сказал Эйвери задумчиво.

— Помолчите, — приказал Гамильтон. — Вы тут вообще посторонний. Это картографическое помещение.

Хайдеки вздрогнул.

— Как-то там внизу холодно и уныло, — сказал он.

— Не совсем, — сказал Фернандес. — Вокруг экватора климат почти такой же, как на Земле в районе, скажем, Норвегии или штата Мэн. И вы можете заметить, что деревья и трава простираются до самых болот у основания ледников. Ледниковые периоды никогда не были такими безжизненными, как думают многие; во время плейстоцена Земля была полна животной жизни. Именно из-за ухудшения охоты после ледникового периода человечество вынуждено было перейти к земледелию, оседлости и встало на путь цивилизованности. Эти ледники, несомненно, отступают: я отчетливо вижу на фотографиях морены. Когда мы приземлимся и тщательно изучим обстановку, вы будете поражены, как быстро Младший развивает свои тропические районы. Эта область на экваторе насчитывает, вероятно, несколько сотен лет. С точки зрения геологии — пустяк! — Он щелкнул пальцами и улыбнулся.

— Если приземлимся, — сказал Гамильтон задумчиво. — Сколько времени потребуется вам, чтобы подготовить подробные карты, Лоренцен?

— Гм-м-м… ну, примерно неделю. Но разве мы будем так долго ждать?

— Будем. Мне нужна общая карта планеты в масштабе один к миллиону и достаточное количество карт центрального района, где мы думаем приземлиться — скажем, по пять градусов в обе стороны от экватора — в масштабе один к десяти тысячам. Напечатайте по пятьдесят копий каждой карты. Начальный меридиан проведите через северный магнитный полюс; можете послать вниз робофлайер для определения полюса.

Лоренцен тяжело вздохнул про себя. Он будет пользоваться картографической машиной, но все равно работа предстояла невеселая.

— Я возьму шлюпку и несколько человек и отправлюсь посмотреть на Сестру поближе, — продолжил Гамильтон. — Я не надеюсь что-нибудь найти, но… — Внезапно он улыбнулся. — Вы можете назвать разные особенности местности там, внизу, как вам понравится, но ради Бога не уподобляйтесь тому чилийскому картографу из экспедиции на Эпсилон Эридана-3! Его карты стали официальными, использовались более десяти лет, и только тогда обнаружилось, что на арауканском языке данные им названия звучат как непристойности!

Он похлопал астронома по плечу и выплыл из комнаты. «Неплохая шутка, — подумал Лоренцен. — Он лучший психолог, чем Эйвери; хотя Эд не такой уж беспомощный. Ему просто не хватает уверенности.»

Он решил придерживаться классической номенклатуры Геркулесовой экспедиции. Гора Олимп, гора Ида, большая река внизу — Скамандр; конечно, эти названия не окончательные. Когда придут колонисты, то это будет Старая Плешь, Кончинжангуя, Новая Нева…

Если колонисты придут.

— Давайте… гм… давайте несколько определимся, — громко сказал он, испытывая неловкость. — Кто из вас что-нибудь знает о картографии?

— Я, — неожиданно сказал Эйвери. — Я помогу вам, если хотите.

— Где вы научились этому? — спросил Фернандес.

— Это часть моего образования. Прикладная психодинамика включает картографирование личности, так что мы обязаны знать соотношение масштабов и некартезианские координаты. Я не хуже вас справлюсь с картографической машиной.

Лоренцен заморгал. Потом кивнул. Он был далек от современной науки о человеческом поведении, но несколько раз заглядывал в работы по психологии: там было больше параматематических символов, чем в астрономических трудах.

Он уцепился руками и ногами за ступеньки приставной лестницы. Эйвери говорил, что его склонность к космической болезни имеет психологические причины. Ну что ж, ему надо отвлечься от работы и холодной сияющей планеты снаружи, хотя бы на несколько минут.

— Насколько точна ваша наука? — спросил он. — Популярные статьи об этом очень туманны.

— Ну… — Эйвери почесал подбородок. Он висел в воздухе, скрестив ноги, напоминая маленького Будду. Его взгляд устремился вдаль. — Что ж, нам не требуется точность физических наук, — сказал он наконец. — На самом деле, мы ее никогда не достигнем: тут нечто вроде принципа неопределенности, связанного с взаимоотношениями между наблюдателем и наблюдаемой системой. Но результаты очень интересные.

— Например? — спросил Умфандума. — Я знаю о достижениях неврологии; это моя специальность. Но что есть человек как человек, а не как биофизический механизм?

— Практические результаты полученных знаний зависят от особенностей сферы применения, — сказал Эйвери. — Еще до Третьей Мировой войны психологи использовали теорию игр в военных разработках, а позже большие компьютеры сделали возможным теоретически рассчитывать такое сложное явление, как бизнес: это привело, в свою очередь, к более глубокому пониманию экономики. Как оказалось, теория коммуникации имеет более широкое применение; в частности к поведению человека, который рассматривается как символьное животное. С минимальными допусками это положение приняли за аксиому. Построили математическую и параматематическую систему, в которой каждый элемент, так или иначе, соответствует наблюдаемым явлениям; из этого вывели теоремы. До сих пор многие из них не нашли подтверждения, потому что начальные условия меняются постоянно, и, конечно же, очень сложно ставить эксперименты над живыми людьми. Но все же данные, которыми мы располагаем, говорят о правильности этих теорем. Это создало возможность с большой точностью предсказывать поведение широкомасштабных явлений, таких, как экономические циклы.

— А разве диктаторы не знали всего этого? — спросил Лоренцен. — У них несомненно были опытные специалисты пропаганды. Меня больше интересует как это развивается сейчас.

— Мы сейчас оперируем только современными данными, — фыркнул Эйвери. — Лишь очень немногое из достижений прошлого имеет научную ценность. К примеру, возьмем историю моей родной Северной Америки. Пропагандисты капитала и труда, создатели рекламы работали на таком примитивном уровне, на основе такой примитивной теории, что часто производили эффект, обратный желаемому. Они представляли только часть массового психологического аппарата, который вел к военному поражению. Комиссары были ослеплены своей собственной идеологией; они никогда не осмеливались выйти за рамки ее догм. Самозваные освободители были заинтересованы лишь в том, чтобы самим захватить власть; не их пропаганда влекла к ним людей, а тирания комиссаров, и вскоре они стали также непопулярны. Вояки времен междуцарствия использовали психомилитаристский анализ, да, но единственная серьезная работа была проведена в Бразилии. Позднее, в теократический период, исследования в этой области продвинулись вперед из-за угрозы со стороны империи Монгку, и тогда же впервые провели политикоматематический анализ. Но только после победы Венеры, установления временного мира на Земле и изгнания теократов из Америки, исследования в этой области двинулись дальше. Затем были окончательно сформулированы положения психодинамики и использованы для прекращения Марсо-Венерианской войны и объединения Солнечной системы — причем большую часть работы проделали миролюбивые профессора, интересующиеся только своей наукой; они по-прежнему выполняют основную часть новых исследований.

— Фью! — засмеялся Умфандума.

— Вы сказали, дорабатывают науку? — проговорил Лоренцен. — Я думал…

— О, да, работы продолжаются, все время. Но уже достигнуты значительные результаты. Контроль экономических циклов, например, наиболее эффективное размещение городов, стабилизация валюты, постепенное продвижение человечества от варварства к первой подлинно зрелой цивилизации — цивилизации, в которой каждый будет здравомыслящим. — Неуловимое выражение промелькнуло на его полном лице и в бесцветных глазах. — Это тяжелейшая работа, она займет столетия, будет множество неизбежных ошибок, помех, неудач, но тем не менее впервые в истории у нас не только благие намерения, но и пути к их осуществлению.

— Надеюсь, что так, — пробормотал Лоренцен. А про себя продолжил: «Вы не сможете выбирать психократов, не отвергая инженеров. Мне не нравится элита в любом виде, мы видели их предостаточно; при всех своих недостатках, парламентское правительство все еще остается единственно возможным выходом. Психократы при нем должны быть только советниками.

Но, когда советники пытаются стать руководителями…»

Он вздохнул и оттолкнулся от стены.

— Пошли, — сказал он. — Начнем работу.

Загрузка...