Платина и шоколад

Глава 20

Малфой не понимал, устраивало ли его молчание, которое возникало между ними в такие моменты, как сейчас. Когда она просто шла рядом, и до слуха доносилась приглушённая музыка из её наушников.

Долбаная магловская музыка, которую он постепенно начинал ненавидеть всё больше.

Потому что происходила какая-то хренотень, связанная с этой бездарной пульсацией ритмов и какофонией звуков.

После разговора в гостиной Драко поднялся к себе и принял быстрый душ. Это всегда помогало ему собраться с мыслями и сосредоточиться.

После чего отправился в комнату и заметил, что бормочет себе под нос слова этой-грёбаной-песни, которую ненавидел всеми фибрами.

Без шуток.

Пока Малфой искал брюки, он напевал себе под нос “Лондонский мост”.

И осознанием был шок, вынудивший остановиться посреди комнаты. Мокрым, с полотенцем на бёдрах. А потом подлететь к зеркалу и убедиться в том, что он это он. Что он по-прежнему в своём теле.

Так же хотелось верить в то, что в своём уме. Хотя всё указывало на обратное.

И теперь эта мелодия долбилась в висках надоедливой пластинкой, грозящей вот-вот снова сорваться с губ.

И не дай Мерлин, Грейнджер услышала бы это.

Она брала с собой на патрулирование плеер, когда либо не хотела говорить, либо понимала, что не заговорит он. Что поспособствовало на этот раз, Драко не знал. Ему это даже почти не было интересно. Он обратил внимание только на то, что после того случая в её спальне она перестала носить наушники с твёрдой полоской, соединяющей их. Теперь это были обычные проводки с пластмассовыми капельками на концах.

И иногда у неё было такое спокойное выражение лица, что хотелось взять их и выдернуть из её ушей, чтобы туда попало немного прохлады коридоров и той путаницы, что медленно поедала Малфоя изнутри. Банальное, трусливое желание под названием: “Пусть кто-то разделит со мной дискомфорт”.

А её спокойствие…

Невероятно бесило.

Благо, патрулирование подходило к концу. Осталось пережить разговор с Блейзом, который — Драко взглянул на наручные часы, — пожалуй, уже был на месте. Там, где они договорились встретиться. Оставалось всего несколько поворотов.

А взгляд тем временем снова упал на Грейнджер.

Иногда такая пустота — а иногда такая заполненность. От чего зависит?

Кажется, он начинал ненавидеть ещё и это слово.

“Зависимость”. Слишком крепко к нему привязывался.

Дурной знак.

Забини стоял почти сразу за углом, сложив руки на груди. При виде Малфоя он коротко махнул рукой и слегка сжал губы, заметив гриффиндорку. Грейнджер, идущая по правую руку, лишь на секунду притормозила так, что въедливый марш плоских каблуков сбился с привычного ритма. Драко ощутил на своей скуле острый взгляд, который, впрочем, тут же исчез, стоило Гермионе убедиться в том, что присутствие Блейза было чем-то вполне ожидаемым. Медленно достала наушники из ушей и спрятала в карман толстовки.

Кажется, она надела её специально, зная, как Драко относится к маггловским вещам. Или у него уже началась активная паранойя.

— Забини?..

Было очевидно, что она не горела желанием находиться в обществе ещё одного слизеринца.

— Грейнджер.

Сдержанно и прохладно.

Малфой пронаблюдал это вежливое, на грани, приветствие и закатил глаза. Что, серьезно? Самое время для любезностей.

Быстрым движением хлопнул друга по плечу.

— Хорошо, что пришёл. Идём.

И мулат беспрекословно последовал за ним в полутьму узкого коридора, открывшегося между двумя широкими колоннами.

За что Малфой мог сказать Блейзу смелое “спасибо”, так это за отсутствие лишних вопросов. Если он чего-то не понимал, то либо дожидался подходящего момента, чтобы спросить, либо въезжал в ситуацию сам.

Сейчас, скорее всего, действовал первый вариант.

Но подходящий момент — это такая относительность, когда рядом шагает эта…

— И куда мы идём?

Ну, вот. К слову.

Голос Грейнджер, которая остановилась там, где до этого стоял Забини, отдался негромким эхом в холодных стенах. Вариант “промолчать” не сработал, потому что через несколько секунд в спину полетел следующий вопрос:

— По графику нужно закончить с этим этажом и возвращаться. Куда ты собрался?

Драко обернулся почти с ленцой, глядя на девушку из полумрака. Мулат даже не остановился — проскользнул мимо, следуя к тяжёлой двери.

— Нам нужно поговорить.

— Лучшего времени не нашлось? Поздним вечером болтать с Блейзом в ванной старост, — она быстро поджала губы. — Развлекайтесь. Я никому не расскажу.

И сделала шаг назад, намереваясь, видимо, отправиться в Башню, когда Малфой поймал ее за рукав толстовки.

— Поговорить втроём.

— Что? — она нахмурилась, мгновенно ловя его сжатые на ткани пальцы взглядом. — О чём?

Напряжённый разговор в гостиной давал о себе знать.

Хотя бы вот этими настороженными и блестящими в тусклом свете редких факелов глазами. Снова появилось искушение — попросить прощения за то, что наорал на неё.

Но затем память напомнила: это она тронула непозволительную тему. Она заслужила.

Это заставило отпустить ткань. Приподнять бровь, задирая подбородок.

— О твоём любимом.

— О Миллере? — кажется, Гермиона удивилась.

Лицо вытянулось, а рот приоткрылся. Судя по скептичному взгляду Драко — оказалась права.

— Но при чём здесь твой… Забини? Моральная поддержка? Или…

— Я всё слышу, Грейнджер. Можешь не изощряться, — тут же отозвался от двери Блейз прежде, чем Малфой успел ответить, и девушка на мгновение прикрыла глаза, будто пытаясь совладать с собой и принять достойный вид. — Вы идёте?

Он уже держал створку открытой, и Гермиона, бросив на Драко прищуренный взгляд, медленно прошествовала мимо, направляясь в помещение, откуда уже ощущался запах хлорки и стерильно вычищенного камня.

Предоставив слизеринцам любоваться своей выпрямленной до состояния кола спиной. Несмотря на то, что толстовка была отнюдь не в облипку, мягкая ткань не могла скрыть узких плеч и тонких запястий, хрупкие косточки которых слегка натягивали кожу.

Малфой понял, что продолжает скользить взглядом по знакомой уже фигуре, когда встретился с направленной на него усмешкой Забини.

Пошёл к чёрту, мысленно буркнул он, отворачиваясь.

Быстро следуя за старостой девочек и останавливаясь, только когда дверь за ними плотно закрылась и щёлкнул паз.

Мельком осмотрелся в достаточно просторном, но очень мутно освещённом несколькими факелами помещении, следуя примеру Грейнджер.

Стройный ряд раковин у стены. Кабинки, отгороженные друг от друга тонкими стенками. Зеркала, отражающие их сейчас с противоположной стороны от широкого и пустого на данный момент углубления ванны, отделанного плиткой.

У старост школы была своя туалетная комната, поэтому путешествовать по этажам только для того, чтобы вымыться, им не приходилось. Зато Забини, бывающий здесь, судя по всему, куда чаще, уже уверенно прошёл к низкому каменному подоконнику около узкого шкафчика для предметов гигиены и уселся на него, вытягивая ноги и уперев носок туфли в ближайшую скамейку.

— Здесь нас никто не подслушает. Устраивайтесь поудобнее.

Несмотря на то, что сказано было им обоим, Малфой явно почувствовал, что обращаться к Грейнджер напрямую Блейз не решается.

Или не хочет.

По правде сказать, он вообще не понял, с чего это Блейз начал проявлять к грязнокровке такую лояльность. Нужно поговорить с ним об этом. Когда её не будет рядом, разумеется.

А пока он вздохнул и уселся на кафельный парапет огромной ванны, подтянув брючины.

Гермиона стояла между слизеринцами, глубоко засунув руки в карманы толстовки, почти против воли приковывая к себе внимание обоих.

— Ну и? — негромко спросила она, оглядывая светлые стены, когда голос гулко отдался в каждом уголке ванны.

Забини тоже вперил вопросительный взгляд в друга, ожидая. Малфой с ходу обратился к нему:

— Она знает.

Лицо слизеринца не обозначило ни удивления, ни осуждения.

— Всё знает?

— Да. Я рассказал. И мы решили, что можно что-то сделать. Со… всем этим.

Блейз сложил руки на груди и отклонился назад, упираясь спиной в витраж, сквозь который в помещение проникал серый лунный свет.

— Каким образом?

— Есть связь с моей матерью.

— Что? — на этот раз он удивился. — Ты ведёшь переписку с Нарциссой?

— Да. Я прислал ей дневник. Она будет сообщать последние новости из Мэнора. А мы будем пытаться что-то изменить.

— Через Миллера?

Малфой кивнул, сжав губы.

Мерлин, это была неосознанная реакция. Просто злость. Злость на имя.

— Значит, то, что ты подкатываешь к нему, это не более, чем обманка? — теперь Забини обращался к гриффиндорке, лениво повернув голову.

Гермиона, чьи глаза метались с одного слизеринца на другого, молча прикусила губы. Было видно, что ей не терпится влезть в разговор, и этот вопрос вызвал у неё моментальную раздражённую реакцию:

— Об этом что, уже весь Слизерин знает? — поинтересовалась, приковав к себе внимание сразу обоих.

— О том, что хоть одно слово не просочится за двери этой комнаты с нашей стороны, можно не сомневаться, — холодно отозвался Забини. — А вот не доложишь ли ты всё своим щенкам, это уже другой вопрос.

— Я бы на твоём месте придержала язык за зубами, — тут же огрызнулась Грейнджер, и Малфою даже стало легче — ничего не изменилось. Они по-прежнему слизеринцы и гриффиндорка. Они по-прежнему два вражеских лагеря, вынужденные играть на одной стороне.

Точнее, на нейтральной территории.

— Посоревнуетесь в остротах позже, — одёрнул их Драко, глядя на девушку. — У Блейза не так много времени. Его обход подходит к концу, и если он попадётся Филчу, возникнут лишние вопросы. Так что давайте к делу.

Она замолчала, только глубже засунув руки в карманы и бросив нахмуренный взгляд на Забини, который уже переключил внимание на друга.

— С политикой разобрались. Что от меня требуется?

Малфой подтолкнул носком туфли валяющуюся на полу мыльницу.

— Присматривать за ними.

Забини скосил взгляд на Грейнджер.

— За ними?

— За Миллером. Потому что, как оказалось, это он даёт наводку Логану.

Блейз сосредоточенно слушал друга, пока тот рассказывал о том, что Курт подбивает клинья к девушкам, после чего выведывает у них информацию о семьях и передаёт все координаты отцу, который в свою очередь собирает приспешников, и в итоге вскоре появляются новые жертвы.

— Охуеть, — протянул тот, когда в ванной воцарилась тишина. — И каким образом это можно остановить из Хогвартса? Ты же понимаешь, что если я увижу, как Миллер к кому-то клеится, я не смогу просто подойти и съездить ему по роже за это? Или…

Тёмные глаза на мгновение замерли, словно до Забини что-то дошло, после чего он перевёл взгляд на Грейнджер, которая тем временем аккуратно присела на край лавки у окна.

Драко почти услышал, как в мозгах друга что-то щёлкнуло.

— Она? — большой палец указал в сторону гриффиндорки. — Серьёзно, Малфой?

После быстрого кивка Малфоя Блейз снова уставился на Гермиону.

— Я, конечно, помню все твои слова о том, что грязнокровкам в школе не место, но… нет, вы действительно просто решили… я даже не знаю, как назвать это.

— Заманить его в ловушку, — подсказала Грейнджер. — С моей помощью.

— В ловушку?

Грубоватый короткий смешок прокатился по ванной. Забини вперил недоверчивый взгляд в Драко.

— Блин, вы в своём уме?

— Он уже клюнул. У меня есть все шансы. Это неплохая возможность…

— Заткнись, будь добра. Малфой, я не понял. Что ты делаешь?

Игнорируя возмущенный звук, который издала Грейнджер, Драко кашлянул. Забини нервничал — это был плохой знак. Значит, то, что они делают, действительно неправильно.

Чёрт.

Это напрягало.

— Слушай…

— Нет, это ты слушай, — Блейз соскочил с подоконника и сделал несколько быстрых шагов по направлению к ванной. — Это что, игры, по-твоему?

— Блейз, это выход.

— Это херов пиздец, а не выход. Вы оба… — он не подобрал слов и раздражённо всплеснул руками, после чего потёр переносицу пальцами, успокаиваясь.

Несколько секунд в помещении звенела тишина.

— Если он попытается узнать у меня что-то о родных, я могу соврать. Дать ему не те координаты, которых он ждёт, — Гермиона говорила со сдержанным холодом в голосе.

— Думаешь, они идиоты? Будут полагаться только на то, что ты говоришь?

— Они не знают, что кто-то вообще в курсе того, что Курт причастен к убийствам, — тут же заявила она. — А значит, и причин врать не должно быть.

Малфой молчал, прижав ладонь ко лбу и глядя перед собой.

— И что тогда? Ты дашь ему неверные координаты. Дальше?

Гермиона бросила быстрый взгляд на Драко. Тот не собирался перехватывать инициативу объяснения на себя. Молча жал губы и напряжённо всматривался в темноту стены перед собой.

— Тогда можно будет рассказать обо всём Дамблдору. Он поможет нам…

— Нет! — ожил Малфой.

Грейнджер вздрогнула.

Забини перевёл на друга удивлённый взгляд.

— Пока мы не узнаем, как сделать так, чтобы матери ничего не угрожало, мы не скажем ему ни слова.

— Но…

— Они казнят её прежде, чем мы успеем закончить свои россказни. Этот главный-мудила Оливар только и ждёт доказательств причастности Нарциссы ко всему этому дерьму, — зарычал тот, сжимая пальцами бортик парапета.

— Думаешь, Дамблдор сразу доложит в Министерство?

— Я не дурак, Забини. Дамблдор срать хотел на меня и мою семью.

Снова тишина.

Драко ненавидел, когда повисала эта тишина. Потому что в ней обрывки мыслей становились громче.

Всё громче кричали о том, как всё безнадёжно.

— Значит, мы будем искать способ доказать невиновность твоей матери, — тихо произнесла Грейнджер. — А я буду тянуть время, как смогу.

Блейз открыл было рот, чтобы сказать что-то, но промолчал, замечая, как Малфой зарывается в волосы пальцами. Как он отчаянно старается не показать, что плечи его постепенно никнут.

Хуёвая ситуация. Очень.

Мулат провёл рукой по лицу. Тяжело выдохнул.

А затем сделал шаг в сторону Драко и сел рядом с ним. С силой хлопнул ладонью по широкой спине друга.

— Я буду присматривать за ним. Он и шагу без меня не сделает, — ухмыльнулся, бросив на Гермиону, которая кусала губу, всё ещё немного хмуря лоб, напряжённый взгляд.

Полный такого ненормально огромного сомнения, что что-то внутри неё подобралось.

Будь сильной.

Малфой поднял голову. Улыбнулся краем рта. Кивнул.

Это была благодарность. Им обоим.

Грейнджер сжала руки в карманах, чувствуя неясное облегчение от того, что Блейз согласился помогать.

Потому что она смотрела на Драко, и ей становилось страшно. От той безнадёжности, которая всё чётче просматривалась в его глазах. Он терял надежду.

Нельзя было терять надежду.

Девушка подавила в себе желание сесть с другой стороны от него и тоже поддержать. Она не будет этого делать.

Она не должна.

Она просто стояла перед ними, сидящими на парапете, и думала о том, как скоро всё это хрупкое строение, что они городят, рухнет прямо им под ноги. Или на головы.

Не прислушиваясь к негромкому разговору двух товарищей, вздохнула и отошла к окну, упираясь руками в подоконник, на котором недавно сидел Забини.

Он будет присматривать.

За ней и за Миллером.

Гермиона не могла сказать, что это необходимо. Пока не было ничего такого, с чем она бы не смогла справиться. Встреча в библиотеке прошла спокойно, и несколько раз она даже искренне засмеялась, когда у него наконец-то получилось произносить заклинание и не окатывать её водой с ног до головы.

И когда он поклялся, в очередной раз высушивая подол юбки Грейнджер, что заклинания, касающиеся работы с огнём, он будет изучать самостоятельно. Желательно, где-нибудь в прерии или в пустыне, чтобы никто не пострадал.

И он слишком часто повторял: мы ведь просто друзья.

Просто друзья.

Эта фраза кричала: “Я вру тебе прямо в глаза”. А в голову постоянно приходил тот-самый-танец, когда она явственно ощущала их “просто дружбу” своим бедром сквозь платье. Миллер же, кажется, даже не пытался ничего скрыть.

По коже прошло целое стадо мурашек отвращения.

Всё-таки хорошо, что Забини будет присматривать за ним. Потому что если бы этим занялся Малфой… это опасно. Подозрительно.

Тем более, Курт начал избегать его. Гермиона видела, как когтевранец опускал взгляд при виде Драко. Или же торопливо прощался с ней, когда Драко появлялся на горизонте.

Это легко было понять, учитывая, чем занимается его отец в поместье Малфоев. И тяжело было понять, учитывая, сколько раз Миллер повторил о дружбе. Значит ли это, что он действительно “клюнул”?

Пожалуйста, пожалуйста, пусть кто-нибудь скажет, что они поступают правильно. Что они на верном пути.

Потому что у Гермионы было ощущение, что она должна вот-вот прикоснуться к обнажённому высоковольтному проводу. А ей нужно тянуть чёртово время.

Она обернулась только тогда, когда до слуха донеслось негромкое:

— Ладно. Я пошёл, скоро одиннадцать. Не хочу попасться этому старому придурку или его животному.

Забини встал, оправляя брюки и мантию. Бросил быстрый взгляд кивнувшему Драко, а затем снова посмотрел на Грейнджер и нахмурился.

— Держим друг друга в курсе любых изменений, ясно?

Девушка переборола желание закатить глаза. Она терпеть не могла этот истинно-слизеринский повелительный тон. Только буркнула: “Ясно”, едва разжимая зубы.

Не доставал палочку, не произносил: “Люмос”, просто через мгновение исчез во мраке за дверью. Секрет этого ночного видения был поистине самой большой загадкой для Гермионы.

То, что они остались вдвоём, дошло до неё не сразу. Только когда Малфой кашлянул, снова проводя руками по волосам и выпрямляя спину.

Их взгляды встретились, и в этот момент уединение ощутилось особенно сильно.

— Нужно подождать, — негромко сказал он, кивнув на дверь, за которой скрылся Блейз. — Минут через десять пойдём.

Гермиона кивнула.

Перевела взгляд на ряд раковин и зачем-то уставилась на третий умывальник. Краем глаза замечая отражение: своё и Малфоя. Он сидел, разведя колени и слегка опустив голову. О чём-то напряжённо размышляя.

Даже не хотелось подкалывать или говорить гадости.

Просто стоять напротив него и пытаться впитать в себя немного тяжести, которая исходила от него огромными, накрывающими, густыми волнами.

Впервые она чувствовала себя в тишине с ним не в своей тарелке. Потому что ощущала — должна что-то сказать.

Не успокоить.

Просто он ждал чего-то от неё, а она чувствовала это всей кожей.

— Хорошо… — голос сорвался.

Гермиона покраснела, быстро кашлянув в кулак, переминаясь с ноги на ногу и ловя на себе прямой взгляд. Глаза Малфоя поблёскивали в темноте.

— Хорошо, что ты рассказал Забини, — выдавила она из себя.

Отвернулась, потому что Драко фыркнул, хмурясь.

— Не начинай, Грейнджер.

— Что?

— Сама знаешь. Этот балаган. Я знаю, в какой мы заднице, и ваша с Блейзом жалость нихера не поможет.

И почему-то в голове заревели его слова, сказанные когда-то: “Мы в полном дерьме, Грейнджер”.

Хотя в тот момент они ещё не подозревали о том, во что ввяжутся немного позже. И о том, что происходит. Произойдёт.

Наверное, они хронически будут по уши в проблемах. Только начало ноября, а уже создавалось ощущение, что учебный год вот-вот подойдёт к концу.

— Я никого не собираюсь жалеть.

— Ну, конечно.

И снова молчание, которое действовало на нервы, как капающая вода. Завязывая в жилах тысячи крошечных, но тугих узелков. Было странно разделять тишину со слизеринцем.

Никогда бы не подумала…

— Знаешь, чувство такое странное, — протянул он задумчиво.

На мгновение замолчал.

Пожевал губу. А затем исправился:

— Противное. Как будто и не там, и не тут.

— Что ты имеешь в виду? — голос немного сиплый, будто Грейнджер долго кричала.

Малфой переплёл пальцы, глядя куда-то в свои ладони.

— Как будто я вышел из дома… давным-давно вышел. И был уверен, что в том месте, куда я отправился, всё будет иначе. Всё будет лучше. Я был уверен, мне обещали. Я знал, что так будет.

И усмехнулся так горько, словно ему было стыдно от того, что он сейчас говорит.

Но стыд и Малфой — это, определённо, понятия несовместимые.

— И что же? — тихо спросила она.

Он всего несколько секунд раздумывал, отвечать или нет.

Наконец, произнёс:

— А я так и не дошёл, Грейнджер. До сих пор. И знаешь. Это то, за что я никогда не прощу его. Он заставил меня поверить в себя. А теперь… — Драко замолчал так, будто у него свело горло. Но он только сцепил зубы и поднял взгляд на Гермиону, застывшую перед ним.

Отчего-то и без уточнений было ясно, что он говорит об отце.

— Я не дошёл. И не понимаю — то ли заблудился. То ли стоял на месте всё это время.

Такое ненужное откровение.

Мерлин, Малфой, да что с тобой. Пожалуйста, не сдавай позиций.

Он изо всех сил старался не показать, как сильно его прибивает вся эта ситуация. Но сил неиссякаемых не бывает. И Грейнджер на мгновение представила себе: а ведь он в этом напряжении уже много, много времени.

Куда больше, чем она сама.

И видел он больше.

Наверное, это и заставило её сделать шаг к нему и сесть рядом. Просто сесть, не касаясь, имея приличное расстояние между его бедром и своим собственным.

— Может быть, тебе и идти никуда не нужно было.

Он опустил голову, рассматривая носки своих туфель.

— Может быть, — пробормотал, и девушка почему-то приковалась взглядом к его ресницам, отмечая, как забавно они приподняты на самых концах. — Херовое сравнение получилось.

Она не сдержалась — улыбнулась. И вдруг.

Вспомнила его танец с Пэнси.

Эти ресницы отчего-то наталкивали её на самые глупые мысли. Каждый раз. Вызывая сочувственную нежность. Ненужную, явно неуместную.

Дурацкие ресницы.

Да кого это интересовало.

Он танцевал с Паркинсон, не отрывая взгляда от неё, Гермионы. Потираясь щекой о тёмные волосы слизеринки. И она вспомнила ощущение тянущего удовольствия в груди, когда смотрела в эти серые глаза, обнимая другого человека.

Другого. Человека.

Кто-то считает, что это нормально?

Грейнджер вздохнула, отворачиваясь. Понятие “нормально” стало слишком расплывчатым в её понимании нынче. Она сунула руки в карманы, наткнувшись пальцами на плеер.

И внезапная, безумная идея вспыхнула в голове.

Нет. Это бред. Сейчас явно не до этого.

Но… чёрт. Молчи, Гермиона. Не делай того, о чём потом…

Она встала, почти рывком. Так, что Малфой поднял голову, слегка хмуря брови, не понимая причины этих резких движений.

— Иди сюда.

Брови нахмурились сильнее.

— Что? — он не понял. Она тоже не понимала.

Молча сделала несколько шагов вбок. Туда, где от цветного окна на пол падал мутный ночной свет. Обернулась к слизеринцу, напряжённо за ней наблюдавшему.

— Ну же.

— Что ты… — он запнулся, когда заметил в её руках плеер. Тонкие пальцы уже ловко распутывали провод. — Какого фига ты делаешь?

Светлые глаза смотрели на неё с комичным удивлением.

Ты знала, что он не оценит твою идею. Но теперь гриффиндорский азарт брал верх. Именно он и заставил произнести:

— Пожалуйста, Малфой. Иди сюда.

Чуть не добавила: я тебя не обижу.

Представила, как получала бы за эту самонадеянную фразу по голове. Его холодной усмешкой или же не менее холодной, брошенной будто-так-и-надо фразой.

Улыбка растягивала её губы, когда он осторожно поднимался и подходил. Недовольно кривясь. Однако глаза выдавали — смотрели заинтересованно. Даже полумрак не скрывал этого.

А когда Драко вошёл в их небольшой круг льющегося из окна света, Гермиона убедилась наверняка — ей удалось удивить его. Заинтриговать. И, самое главное — она надеялась — выкинуть эти тяжкие мысли из головы. Хотя бы на время.

Но у них не было времени.

И оттого оно сейчас было ценным. В особенности для Малфоя. Минуты, проведённые в расслабленном покое в противовес тому году напряжения, что преследовал его по сей день. И неизвестно, сколько ещё этого ужаса их ждёт впереди.

— Чего ты хочешь, Грейнджер?

Чтобы твой голос не звучал так устало.

— Возьми, — она протянула один наушник.

Драко посмотрел на него с выражением почти дикого непонимания.

— Даже не подумаю.

— Малфой.

— Прекрати, Грейнджер, я не собираюсь втыкать это себе в ухо.

Она не сдержалась и прыснула, сжав губы.

— Мы его достанем. Если ты переживаешь, что…

— Я переживаю, что ты окончательно свихнулась, — сказал он, приподнимая бровь и переводя взгляд на её лицо.

— О, только не говори, что Драко Малфой струсил. Перед наушником, — Гермиона постаралась произнести это максимально серьезно, покручивая пластмассовое “ушко” на проводке.

Слизеринец сжал губы.

— Я не струсил. Я не хочу… приобщаться к вашему клубу любителей этих… штук.

— Нет такого клуба, Малфой.

— Да мне…

— Просто возьми и надень.

Он выдернул наушник из рук Грейнджер.

— Я не умею пользоваться этой хреновиной, — прошипел, остервенело сжимая его кончиками пальцев.

— Ничего сложного нет, — сказала Гермиона и продемонстрировала на себе, как следует поступить с “этой хреновиной”. Проводок слегка натянулся и пришлось сделать крошечный шаг к Драко.

Он почти не заметил, только тяжело вздохнул, бросив на гриффиндорку ещё один осуждающий взгляд.

— Твои идеи сведут меня в могилу, — пробормотал он, осторожно поднимая наушник и вставляя его в ухо. Пластмассовая капелька правильно вошла в ушную раковину, и Малфой на миг застыл, словно прислушиваясь к ощущениям.

Девушка сделала страшные глаза.

— Живой?

Он скривился:

— Ну и что в этом восхитительного?

Она потянулась к плееру.

— Только не пугайся.

Слизеринец закатил глаза.

Да, мол, сейчас я испугаюсь этой маггловской штуки. Жди.

Однако стоило нажать на “play” — и он вздрогнул, против воли напрягаясь. Из наушника зазвучала достаточно громкая песня, которую слушала Гермиона ещё по пути сюда.

Нахмуренный взгляд вперился в глаза Грейнджер. Она отвлечённо покачала головой.

— Сейчас. Секунду.

Нажала какую-то кнопку, и песня замолчала. Плеер тихо зажужжал в её руках.

Драко наблюдал за движениями пальцев гриффиндорки, стараясь не обращать внимания на лёгкое и непривычное давление в ухе.

Какого чёрта ты делаешь?

Зачем это нужно?

Почему я в этом участвую?

Что-то щёлкнуло.

Приятный мужской голос запел внезапно, но мягко. Сливаясь со струнными переборами музыки. Очень тихо. Вынося вопросы из головы. Теперь Малфой даже не вздрогнул. Только взглянул в поднятое к нему лицо.

Улыбающееся.

И из-за этой улыбки он пропустил тихую фразу, слетевшую с губ Грейнджер.

Переспрашивать не хотел.

Просто смотрел на то, как она улыбается, стоя так близко. Никак, чёрт возьми, не мог привыкнуть к её настоящей улыбке.

Провод иногда слегка натягивался, отчего создавалось ощущение, что пластмаска сейчас выпадет из уха.

Пришлось сделать небольшой шаг, от чего просторное помещение окончательно сузилось до размера радужек тёмных глаз, глядящих на него.

Носа коснулся запах.

Её собственный, тёплый. Отдающий молоком с корицей. Яблочным вареньем. И чем-то ещё. Малфой не понял. Потому что заиграла тихая музыка, сливаясь с голосом маггловского певца.

А они стояли друг напротив друга.

И Грейнджер уже не улыбалась. Она опустила взгляд, вперившись куда-то в третью пуговицу его рубашки. А затем мягко сделала ещё один шаг вперёд.

Она не знала, как он отреагирует. Было страшно до чёртиков. Но тихий шорох ткани и запах — такой густой, что он почти отдавался на языке. Это целиком заполнило голову.

Дождь. Шоколад. Зимний воздух. Прохладная сдержанность. Пьянящее искушение.

Это — и прекрасная баллада Стинга, играющая в наушнике. Разливающаяся тёплой волной мурашек по позвоночнику. Любимая песня певца — “Shape of my heart”. Так совпало — видит Мерлин, просто совпадение.

О словах задумываться она не хотела. Она хотела просто ощутить руки. Обнимающие. Держащие.

Он ни разу не обнимал её.

Гермиона засунула коробочку плеера в карман, оставив в плену толстовки и сжатые в нервно-холодные кулаки руки. Не знала, куда их деть здесь.

Прикрыла глаза и на медленном выдохе подалась вперёд, касаясь кончиком носа идеально пахнущей, идеально чистой ткани рубашки.

Тёплой от плеча Малфоя.

Против воли сравнивая — это и другое, в которое она утыкалась ещё вчера вечером, танцуя на балу. Совсем не то.

Ненужное. Несоответствующее.

Почти уродливое, прости Господи.

Напряжение Драко было ощутимым. Кажется, он задержал дыхание. Не шевелился.

“Пожалуйста”.

Пожалуйста, сделай что-нибудь.

Она зажмурилась. Подумала, что если сейчас он её оттолкнёт, в ней что-то умрёт. Обязательно, прямо сейчас. Иначе не может быть.

Но он ничего не делал. Ничего. Просто стоял, пока у неё на глазах не начали закипать слёзы. От этого запаха, от ощущения его, здесь. Вытащи руку из кармана — и коснёшься тёплого тела. Нужного. Необходимого.

Обязательного.

Это было глупо до зуда в позвонке — стоять вот так. Мучительно близко. Вдыхая в себя до треска в лёгких запах человека. Ты ненормальная, Грейнджер.

Ненормальная.

Это только для тебя — что-то. А для него? Что это для него?

Она, к чёрту, понятия не имела. Ни единой фиговой догадки.

И почти подпрыгнула на месте, когда запястий коснулись горячие пальцы. Обхватывая, вытаскивая из карманов. Слегка проникая под слабую резинку на рукавах толстовки.

Гермиона не видела лица Драко. Слышала тихое дыхание над ухом, свободным от наушника. А его ладони тем временем уверенно направили руки гриффиндорки вперёд и вверх, так, чтобы они скользнули по его плечам.

Чтобы задержались на шее.

Чтобы сомкнулись на затылке, чувствуя кончики мягких волос.

Что?.. Мерлин.

Голос в наушнике пел тихо и мягко. Так, что хотелось сжаться, и теперь эти плавящие прикосновения к Малфою только дразнили, подначивали, отдаваясь мурашками в затылке. Мурашками по спине.

Вторя словам песни.

“...And if I told you that I loved you,

You'd maybe think there's something wrong…”

Его руки коснулись боков гриффиндорки, привлекая к себе. Мягко и осторожно. Словно пробуя. Замирая вот так. И только через несколько бесконечных секунд расслабляясь.

“…I'm not a man of too many faces,

The mask I wear is one…”

Медленный выдох.

Страшно было открыть глаза, когда до неё дошло, что ладони ощущают движение от его дыхания. Страшно было, когда на мгновение показалось, что это не по-настоящему. Страшно было, когда Малфой легонько покачнулся, а потом сделал шаг.

Затем ещё один.

Едва ощутимый, от которого закружилась голова так, что стало почти невозможно стоять. Только потому, что они соприкоснулись и не разъединились.

Животом, грудью, руками.

Гермиона поняла, что они танцуют, только тогда, когда один круг был уже сделан. И она осмелилась приоткрыть глаза, млея от ощущения его. Ведущего. Держащего.

Его дыхания. Такого спокойного, что появилось желание вобрать его в себя, целиком. И оставить внутри.

“...but that's not the shape of my heart.*”

От прикосновения щекой к щеке веки снова опустились.

Стинг никогда ещё не пел так прекрасно.

— Ты улыбаешься.

Низкий голос звучал глухо.

Коснулся теплом уха и юркнул под кожу, растекаясь. Впитываясь.

Она действительно улыбалась. Но ничего не ответила. Спрятала губы у него на плече, уткнувшись носом в основание шеи. И дышала. Слушала.

Слушала колдовские слова о любви, сливающиеся в мозгу с его хрипловатым голосом. С тягучим запахом.

Это казалось магией.

Вот — магия.

И волшебной палочки не нужно.

Показалось, что он усмехнулся в ответ на молчание.

— Мне нравится.

Мерлин. Два слова.

Шёпотом — таким тихим, словно его и не было.

А чувство такое, будто грудь сейчас разорвётся. И хочется кричать.

Упасть перед ним и кричать от жалящих, разрывающихся, раскалённых пузырей, лопающихся в глотке.

Наверное, это преступление — ощущать себя настолько счастливой сейчас, когда вокруг всё рушится. Когда на грани. Наверное, это преступление.

Но ей так хотелось побывать на месте Паркинсон вчера.

Нет. У Гермионы было больше, чем у Паркинсон.

У неё был целый мир, сосредоточенный в нём. Пылающий из него. Потому что — и это было так тяжело осознать — он был всем. Воплощением всего, что она ненавидела.

Ненавидела и…

Пальцы с силой сжались на затылке Драко. Сердце трепыхнулось. Он слегка отстранился, пытаясь заглянуть в лицо. Такой спокойный.

Не подозревающий о том, что за мысль чуть не была озвучена в её глупой — такой глупой! — голове.

Она уставилась прямо на него. Широко распахнутыми. Облизала губы и кинулась в холодный лёд его глаз.

Ты не представляешь себе, что я наделала.

Чему я, кажется, позволила случиться.

— Грейнджер?

Видимо, ужас отразился в её взгляде. Малфой остановился. Скользнул взглядом по обращённому к нему лицу.

— В чём дело?

Секунда. Ещё секунда.

В чём дело, Гермиона? Давай, ответь на его вопрос.

Она открыла рот.

На этот раз это был даже не ужас. Это было что-то умноженное втрое. Потому что она не могла сказать ни слова. А глаза Драко глядели слишком пристально.

Прозвучали последние слова песни, когда гриффиндорка наконец-то моргнула. Выдохнула, когда поняла, что задержала дыхание. Улыбнулась немного нервно, ощущая прохладную дрожь по спине. А затем прикрыла глаза, выныривая из этого омута.

Снова способная мыслить и дышать.

— Ничего… ничего, всё нормально. Просто я… вспомнила вчерашний вечер, и…

Углы губ Малфоя дрогнули. Он прищурился. Ждал продолжения.

В кармане щёлкнул и выключился плеер.

— Мне было интересно, как ты танцуешь, — тут же уточнила она.

— Я знаю. Я видел.

— Что видел?

— Как ты смотрела на меня.

Конечно, видел. Вся площадка видела. Я почти занималась с тобой сексом там, среди танцующих. И пусть это было за заслонкой моей фантазии.

Но это было.

На деле же она только хмыкнула.

— Сколько самодовольства. И как ты живешь с этим, Малфой?

— Ты представляла меня вместо Миллера, когда танцевала.

И это, чёрт возьми, был не вопрос.

Девушка сжала губы, скрывая улыбку. Стараясь не замечать, что несмотря на тишину в наушниках, они всё ещё стоят рядом. Он гладит её спину где-то на границе задравшейся толстовки, изредка соскальзывая большими пальцами на кожу поясницы. Задевая ремешок джинсов.

— И кто лучше?

Гермиона чуть не закатила глаза. А потом плюнула на сдержанность и всё же закатила их:

— Ты можешь хотя бы иногда выкидывать из головы это дурацкое соперничество со всеми парнями школы? — как-то даже несчастно произнесла она.

Ему стало смешно. Он сжал губы. Но сказал совершенно серьезно:

— У меня нет соперников.

Ну, разумеется. Этот тон.

Малфой был бы не Малфой. И Гермионе захотелось ответить серьёзно.

— Конечно, нет.

И впервые это слово не обозначало лжи.

А в следующий момент Драко отступил, осторожно натянув ткань толстовки до середины её ягодиц.

— Здесь прохладно, — быстро пояснил он, и девушке стало немного не по себе от этой заботы. Она, словно что-то инородное, сдавило нутро.

Словно что-то, к чему нужно привыкнуть.

Малфой заботится о ней.

Охренение. Бешеная мысль.

— Ну, идём? Уже прошло куда больше, чем десять минут.

Он взглянул на часы, как бы между делом, одёргивая рукав.

— Да уж. Половина двенадцатого.

Затем поправил рубашку. Галстук. Давай, голову слегка влево.

Вот так.

Гермиона улыбнулась.

Мерлин. Она знала его слишком хорошо.

__

*“Если бы я сказал тебе, что люблю тебя,

Ты бы подумала, что что-то не так.

Я не многолик,

Я прячусь только под одной своей маской.”

“...но это не образ моего сердца.”

Sting — Shape of My Heart.

* * *

Кончик пера выводил на пергаменте полосы, пересекающие друг друга.

Толстый подсвечник, стоящий на краю стола, приковывал к себе рассеянный взгляд. Поздний вечер всегда приносил за собой эту меланхолию, заставляющую сознание проваливаться.

Почти исчезать, замирая где-то на границе.

Это было нормальным, и для полного расслабления не хватало только оркестра, который играл бы за спиной.

Курт мог представить, как откидывается назад, прикрывает глаза и водит пушистым пером по воздуху, лениво дирижируя, прикрыв глаза и наслаждаясь лёгкой улыбкой, блуждающей по губам.

Музыка…

Да, в детстве он всегда хотел стать музыкантом. Или врачом. И обязательно должен был быть оркестр, возносящий душу под своды потолка, пока сам Миллер лечил бы какого-нибудь незадачливого мага от очередного недуга.

Он не сдержался.

Прикрыл глаза, откидывая голову на высокую спинку стула.

Да-а… музыка.

Он почти слышал её в голове. Он так любил вечера — мог посвятить немного времени себе. Чертить на бумаге эти полосы, радуясь каждый раз, когда одна пересекает вторую. С каждым образовавшимся пересечением он представлял, как под прекрасную мелодию арфы кружит по комнате, улыбаясь своим мыслям.

Но нет. Он не будет вставать сейчас.

Хотя мысли уносили его всё дальше, дальше. Закручиваясь. А рука уже выводила на пергаменте буквы. Прямо среди линий.

“Лори Доретт”.

Красивое имя. Ему всегда нравились эти мягкие переплетения созвучий, когда в именах присутствовали влажные… будто смоченные приятными духами буквы.

Это имя было так легко произносить.

Лори. Лори. Ло-ори.

Как быстро у нас с тобой всё закончилось, Ло-ори.

Но в следующее мгновение он нахмурился. Иногда Курт ненавидел своего отца за это резкое и невзрачное “Курт”, которым был вознаграждён с рождения. Иногда он так сильно ненавидел, будто был для этого рождён.

Но как же так — как можно ненавидеть людей и одновременно испытывать желание лечить их?

Нет. Врачом он хотел стать до того, как в его голове начало просыпаться… это.

То, что отец называет “этим”, кажется, имело название. И название даже когда-то было известно Курту. Оно было слишком сложным. Слишком лишним, чтобы запоминать.

Потому — “это”. Просто и всеобъемлюще.

Уже привычно, за последние пару лет. Вполне приживчато. Как сожитель. Подкожный, мозговой.

Следующим именем было “Ирэн Боустридж”.

Перо слегка зацепилось за пергамент, и около последней буквы тут же возникла клякса. Ирэн… ты разочаровала меня, Ирэн.

Я не люблю грязь, я не люблю кляксы. Не люблю грубые имена.

Но в то же время… я и сам в этой грязи.

Каждая мысль, плывущая по узким мозговым поворотам и извилинам. Каждая мысль пачкала его голову. Особенно по вечерам, когда музыка становилась громче.

Рука раздражённо отбросила перо. Ещё одна клякса украсила пергамент. Он не обратил внимания — слегка сдавил пальцами ноющие виски.

“Это” всегда приходило с болью. Не сильной, но сверлящей болью. И в такие моменты ему было особенно тяжело цепляться за себя-прежнего. Себя-настоящего. В такие моменты с настоящим не хотелось иметь ничего общего. Поэтому Курт снова позволял мыслям унести его из гостиной Когтеврана.

В библиотеку. На два часа раньше.

Где была эта староста девочек. Эти её глаза. И эта её улыбка.

— Ты неправильно держишь руку, Курт. Это неверно. Вот. Вот такое движение кистью, запомни.

— Так?

— Да, молодец. А теперь — чётко. Как я говорила, помнишь? Агуаменти.

— Агуаменти! Чёрт. Чёрт, прости, я… я дурак.

Она смеётся. Струшивает с себя капли воды, которые не успевают впитываться в ткань. У неё напряжённая улыбка.

— Ничего. У тебя получится.

— Скажи, знаешь ли ты ещё одного такого человека, который бился бы над одним и тем же заклинанием целый месяц?

Его голос искренне расстроен.

Он собой недоволен. Действительно недоволен.

Потому что “это” прогрессирует — и тяжело осознавать, что ты отключаешься. С трудом получаются даже некоторые заклинания из тех, что они изучали с МакГонагалл. Из тех, что когда-то получались только так. Трансфигурация была его любимым предметом.

Когда-то. Когда он не делил ни с чем свою голову.

— Мой сосед по парте до сих пор путает некоторые руны. А стихийная магия требует особенной сосредоточенности.

Она успокаивает его. Как маленького ребёнка. Это немного раздражает, но он действительно успокаивается. Староста девочек ему нравится. Она кажется очень… ответственной.

— Ты уже говорила о нём. Невилл, кажется?

— Да, он.

— Он немного нелепый, знаешь.

— Знаю… — протягивает она и снова смеётся. На этот раз более искренне и тепло.

Но всё равно напряжённо. Это не остаётся без внимания.

В чём дело? Почему она закрывается?

Потому что ты не такой. И она знает об этом. Не так ли?

Нет. Нет-нет, откуда ей знать. Откуда ей знать… Это останется секретом. Это останется настоящей тайной до того момента, пока не исчезнет. Не уйдёт окончательно, оставит его голову. Оставит одного.

И тогда он помыслить не сможет о том, чтобы заниматься музыкой. Он никогда больше не захочет заниматься музыкой.

Это тело возненавидит любые звуки, которые могут издавать инструменты.

Курт затыкает себе уши ладонями, плотно закрывая глаза.

Тишина. Такая чудесная. Потому что он всё ещё в воспоминаниях, он всё ещё в библиотеке. И там тихо. Разговаривать можно только шёпотом.

Может быть, у него не получается заклинание потому, что он говорит так тихо? Разве можно создать что-то, едва размыкая губы?

Кажется, нельзя.

По крайней мере, нужно попытаться.

Он покачивается на стуле из стороны в сторону, прикрыв глаза. Не желая возвращаться, но воспоминания тают. Проходят сквозь, пачкаясь грязью. Он ненавидел это. О чём бы он ни думал, всё тут же пачкалось об эту гадость в его голове.

Бессмысленно.

Уже бессмысленно цепляться за библиотечный шёпот. Потому что Курт в гостиной. Сидит за столом и отрешённо наблюдает за подсохшими кляксами на расчерченном листе.

И снова.

Мелодия в голове. Выученная мелодия. Хочется покачиваться ей в такт. Но он только протягивает руку за пером. Окунает кончик в чернильницу. Ведёт пухом по губам. А пером — по бумаге. Полоска, полоска. Перечеркивая буквы. Перечеркивая слова.

— Агуаменти!

Кажется, получилось что-то вполне приличное. Потому что, несмотря на неровную и дрожащую струю воды, срывающуюся с кончика палочки, кубок удаётся наполнить ровно на четверть.

И какое-то мгновение это настоящий, взрывной восторг. Подпрыгнувшее сердце. Потому что для Курта это больше, чем просто четверть кубка наколдованной воды. Для него это: вдруг всё не так плохо?..

А Грейнджер не видит.

У Грейнджер стеклянный взгляд.

Она иногда вот так задумывается посреди разговора, явно размышляя о ком-то другом. О чём-то отвлечённом. Но только на пару секунд. В следующий момент она вскидывается.

— Молодец! Вот видишь! Видишь! Я же сказала, что всё у тебя получится.

Она радуется, как ненормальная.

Как будто специально. Искренне так не радуются, наверное. Но ему снова становится легче. Появляется надежда, что “это” всё ещё не целиком там. Только какой-то своей частью.

И он улыбается.

— У меня хороший учитель.

И она тоже улыбается.

А он зачем-то вспоминает бал Хеллоуина. И её тело в том платье.

У старосты девочек красивое тело. Кто бы мог подумать, что оно будет смотреться именно так в этом наряде. Да, он не прогадал с подарком. Это было очень эффектно.

Самая эффектная девушка в Хогвартсе вошла в зал с ним под руку.

Улыбка растягивает губы, и Курт довольно жмурится, перехватывая перо поудобнее. Снова окуная его в чернильницу, потому что острый кончик успел высохнуть.

Она необычная. Она — то, что нужно.

Наверное, действительно то, что сможет помочь. Отец будет доволен. И, возможно, прекратит наконец-то ходить с этим несчастным выражением лица. Это раздражало. Каждый раз так раздражало.

Рука аккуратно движется. В углу, оставшимся чистым от чернил, появляется новое имя: “Гермиона Грейнджер”.

Курт смотрит на витые буквы и хвалит себя.

Какой красивый почерк. Как красиво это имя смотрится на бумаге.

Да, определённо это нужное имя. И тихое подвывание “этого” отдаётся в голове. Как подтверждение. Попытка остановить.

Но почти сразу же вой перекрывает музыка. А имя — полосы.

Курт прикусывает губу, хмурит лоб.

И вдруг. Ощущает, как боль постепенно отступает. И в сознании становится чисто.

Он моргает.

Осмысленный взгляд задерживается на подсвечнике. Опускается на лист. Глаза расширяются, выцепляя из хаотичной неразберихи несколько имён.

Приглушённый стиснутыми зубами всхлип выдирается из горла.

— Ч-чёрт… — руки откидывают перо, будто оно занялось пламенем.

Зарываются в волосы.

Глаза, обожжённые, распухшие и полные слёз, зажмуриваются.

— Чёрт, нет… Прекрати…

Несколько секунд проходят в тишине. Блаженной тишине, нарушаемой рваным дыханием и короткими всхлипами, которые так тяжело остановить.

И целой пучиной немой пустоты, которая накрывала всегда в эти моменты.

Господи.

Тишина приходит со свободой. Курт Миллер никогда не был свободным.

Тишина — ценнейшее в мире благо.

Но такое короткое. Потому что на задворках сознания снова возникает этот гул. Напряжённый, нарастающий.

Пальцы сильнее впиваются в кожу головы, но это не помогает. И пока всё не началось снова, Курт роняет ладони на стол, комкает пергамент и швыряет комья бумаги в огонь камина, расположившегося у ближайшей стены.

— Гори. Гори, твою мать! Гори… — рычит он, сдавленно, чтобы разошедшиеся по спальням когтевранцы не слышали ни слова.

А музыка становится всё громче. И грязная пелена снова падает на глаза.

Отрешённый взгляд наблюдает за тем, как медленно сгорает в камине бумага, опадая пеплом на поленья.

“Это” ликует.

У “этого” есть название. Жаль, оно слишком сложное, чтобы запомнить его.

* * *

Суббота не могла не начаться со стычки.

Особенно если учесть тот факт, что Гарри был не в настроении.

Когда Гермиона забежала перед завтраком в гостиную Гриффиндора, первым же делом получила тяжеловатый комплимент от Уизли: “Ты сегодня выспалась, что ли?”

О, да.

Она спала, как убитая. Чёрт знает, от чего это зависит. То ли от того, что это был какой-то вообще ненормальный вечер, начиная с ссоры с Малфоем в гостиной и заканчивая танцем в ванной старост, то ли от банальной усталости.

Это были очень длинные сутки, в которых было очень мало сна.

Самые длинные в её жизни, нужно полагать.

После патрулирования старостам удалось не попасться Филчу. Коридоры были мертвецки пусты. Малфой молчал, только изредка пощёлкивал пальцами в такт шагам. Гермиона тоже молчала.

Что ей говорить?

Это была отнюдь не та тишина, которую можно назвать громоздкой. Это была просто тишина. Которую приятно слушать.

И ещё гриффиндорка уверена в том, что Драко не грузит себя ненужными мыслями.

Всего нескольких минут хватило, чтобы понять это. Его взгляд направлен, а подбородок приподнят. Так, как он бывал приподнят раньше.

Даже походка стала иной. Более расслабленной.

Поэтому в гостиную они оба пришли в приподнятом расположении духа и даже не молча разошлись по комнатам, как это обычно бывало, а сдержанно пожелали друг другу спокойной ночи.

Прогресс.

В сознании вспыхивало столько образов и столько мыслей, что, кажется, ни о каком отдыхе и речи быть не могло. Но стоило голове коснуться подушки, мир тут же со звоном провалился, исчез, давая девушке наконец-то выспаться. Она уже и забыла, каково это — вставать и не чувствовать тяжести в затылке.

Напрягало только одно — она уснула с улыбкой на губах и проснулась с ней же. И как за ночь её мышцы лица не превратились в камень? И разве не идиоты постоянно улыбаются? Хотя она уже пару месяцев как окрещает себя идиоткой.

Время от времени.

Короткий разговор с Роном, пока Гарри копался в спальне. Унылая улыбочка Поттера и, как обычно, его мятая мантия.

— По-моему, вы явно расслабились, пока меня не было в нашей общей гостиной, — отчеканила Гермиона, поглядывая на пересекающие ткань на спине друга полосы, пока он спускался вниз по лестнице в Большой Зал, слегка обогнав их с Уизли. — Гладить свои вещи не так уж и сложно, Гарри. Нужно всего лишь произнести элементарное заклинание, чтобы не выглядеть глупо.

Брюнет скривился.

— Почему только ты считаешь, что я выгляжу глупо? — пробурчал он.

— Не я одна. Просто я единственная, кто скажет тебе об этом прямо.

Он только пожал плечами, даже не оборачиваясь.

Девушка переглянулась с рыжим.

— Что это с ним?

— Откуда я знаю, — Рон хмурился. — Всё ему не так сегодня. Мы поссорились утром. И Хогсмид опять отменили из-за дождя.

Гермиона закатила глаза.

Они постоянно ссорились. Это было нормально. И мирились тоже с завидной быстротой, чего нельзя было сказать о самой Грейнджер. Когда у неё возникал конфликт с одним из друзей, это обычно затягивалось на несколько дней, а то и на неделю.

В этом были виноваты как их непростые характеры, так и принципиальность гриффиндорки. Если с Роном достаточно было просто поговорить, задавая вопросы или выражая недовольство в лоб, чтобы решить проблему, то Гарри был более изворотливым. Его для начала нужно было разговорить.

Честно говоря, Гермиона уже собиралась поймать друга за локоть и разузнать, что такого могло произойти с самого утра, когда её окликнула профессор МакГонагалл.

— Я сейчас, — бросила девушка рыжему, кивая на Поттера, мол, присмотри за ним. После чего торопливо подбежала к декану, что уже стояла на верхушке лестницы в холле, приподняв голову.

Взгляд Минервы сквозь небольшие очки был спокойным и изучающим, как обычно.

— Мисс Грейнджер, — женщина легко кивнула, и девушка поторопилась поприветствовать её в ответ. — Я надолго вас не задержу. Решила поинтересоваться, всё ли в порядке… у вас.

На последнем слове она приподняла брови и поджала сухие губы. Гермиона осеклась, прежде чем быстро кивнуть.

— Что вы имеете в виду, профессор?

— Лишь то, что вы выглядите несколько обеспокоенной. В последнее время.

Девушка сглотнула.

Обеспокоенной? Может быть потому, что втираюсь в доверие убийце?

— Я вас уверяю, это не более чем некоторая усталость от дополнительных обязанностей.

Следующей фразы гриффиндорка не ожидала.

— Как ваши родные?

— Они… они в порядке, — Гермиона постаралась сгладить возникшую после вопроса паузу. — В этом отношении всё хорошо. Я… отправила им письмо с просьбой уехать из Лондона на время, пока…

Слова еле-еле проталкивались из горла. Видимо, женщина заметила это, потому что слегка подняла руку:

— Хорошо-хорошо. Я так и думала, что вы не оставите их, даже находясь в школе. Только хотела сказать: надеюсь, что вы обратитесь ко мне, если… вдруг что.

У девушки дрогнуло сердце. Она старалась смотреть прямо на Минерву, которая не говорила ничего особенного. Но этот взгляд… у неё всегда был взгляд, говоривший за неё.

Что она знает? Что ей известно?

— Да. Конечно, профессор.

МакГонагалл кивнула.

— Идите на завтрак, мисс Грейнджер.

Спускаясь по ступенькам, девушка думала о том, что, наверное, это был просто элемент поддержки.

Гермиона всегда любила декана Гриффиндора и чувствовала, что та в свою очередь относится к ней с теплом. Но рассказывать ей что-либо о том, что происходит прямо у них под носом… нет.

На мгновение представив себе, что было бы, если бы она втайне от Драко вывалила всю эту историю директору и декану. Под лопаткой засосало. Нет. Определённо так поступать нельзя.

Она верила в то, что есть способ помочь Нарциссе. Есть способ её вытащить из корабля прежде, чем он утонет.

Нужно только найти его. А потом ударить по Логану и всей его шайке. Только… найти бы возможность.

Спустившись в холл, она привычно оглянулась по сторонам, ожидая увидеть Курта, но его не было. Студенты сонно сползались отовсюду, зябко кутаясь в свитера и мантии.

На улице холодало, а значит, в коридорах школы тоже становилось холодно. Зимой часто можно было встретить лёд на лестнице в подземельях. А в особо стуженые дни изо рта шёл пар.

Хорошо, что кабинеты прогревались преподавательскими заклинаниями, иначе все студенты ходили бы с насморком, начиная с ноября и заканчивая ранним апрелем.

— Ты достал меня, Поттер!

Гермиона вздрогнула, резко оборачиваясь.

Какого это было? Это что, голос Малфоя?

Чёрт.

И она кинулась в зал. Расталкивая учеников, девушка почти ввалилась в помещение. Взгляд моментально наткнулся на рыжую макушку недалеко от змеиного стола.

Почему они с Гарри торчат там?!

И почему слизеринская свита смотрит на обоих быками? Блейз, Паркинсон и Гойл. Малфой же стоял, глядя прямо Поттеру в глаза, и ноздри его раздувались от ярости.

Грейнджер торопливо направилась к друзьям, едва не срываясь на бег и задевая проходящих мимо учеников. Уизли обернулся при её приближении и только с несчастным видом пожал плечами.

Да, я знаю, что ты не виноват в этом.

— Что здесь происходит?

— О. Ещё одна, — ядовито протянула Пэнси, перемигиваясь с Грэгори.

Блейз тут же бросил на подошедшую быстрый напряжённый взгляд.

— Гарри. Что происходит? — Гермиона не обратила никакого внимания на плевок слизеринки. Её больше волновало, какого чёрта Поттер попёрся к Драко. И стоял, практически шипя сквозь зубы:

— Не думай, что тебе здесь всё можно, понял меня?

— Я думаю, что ты окончательно потерял страх, — прорычал Драко в ответ. Вокруг постепенно собиралась толпа, подтягиваясь от двери.

Гриффиндорка метнулась взглядом с одного лица, пышущего яростью, на другое — бледное и высокомерное, не позволяющее сомневаться в том, что ему-таки можно всё.

Это пахло неприятностями.

Девушка торопливо вклинилась между ними, и молодым людям пришлось сделать по полшага назад.

— Гарри! В чём дело?

Кажется, она заняла весьма и весьма невыгодную позицию, повернувшись к Поттеру лицом. Это выглядело так, будто она была на стороне этой змеиной норы.

Но недоумение взяло верх.

— Объясни своему дружку, где его место, Грейнджер, — зарычал Малфой ей в затылок. — Или в следующий раз ему несдобровать.

Она могла поставить последние сикли, что в этот момент он просверливал “её дружка” я-уничтожу-тебя-взглядом. И почти слышала, как стискивает кулаки.

— А что же сейчас? Слишком много свидетелей твоего потенциального позора? — брюнет тяжело дышал, слегка отклоняясь вбок, чтобы видеть слизеринца из-за плеча Гермионы.

Мерлин, заткнись, Гарри.

— Новые словечки? Не думал, что твой мозг способен на это, серьёзно.

— Что здесь происходит? — в который раз повторила она, моля Мерлина, чтобы Поттер её услышал.

— Он пихнул Рона, когда входил в зал, — процедил тот.

Рот Грейнджер приоткрылся.

Да вы издеваетесь.

Беспомощный взгляд упал на Уизли, который с по-прежнему несчастным видом развёл руками, а ледяной голос уже почти заморозил лопатки:

— Я пальцем. Не прикоснулся. К этой нищей. Суке.

— Малфой!

— Уймись, Грейнджер, — это снова Пэнси.

Кривит губы, смотрит, как на отброс общества.

Ей явно не понравился тон, которым Гермиона осмелилась одёрнуть Драко, но больше слизеринка не сказала ни слова.

Видимо, застывший у плеча Забини каким-то образом отнимал у неё обычную словоохотливость, потому что она бросила на мулата быстрый взгляд.

— Твою мать, просто забери своих щенков и идите жрать, — Блейз, как обычно, не выбирал выражения в общении с красно-золотыми.

Но сейчас девушка была ему даже благодарна. Потому что он был прав — нужно уводить отсюда Гарри и Рона, пока стычку не заметили преподаватели.

— Идём, Гарри, — она сделала шаг к другу. Взяла за рукав, но тот моментально вырвал запястье.

— Пусть извинится.

На мгновение повисла тишина. Гермиона моргнула, снова уставившись на брюнета в тихом шоке.

Хорошо. Ладно. Они никогда не ладили с Малфоем.

Почти никто никогда не ладил с Малфоем.

Но Гарри никогда не задирался просто так. И даже плохое настроение не выливалось в подобные потасовки, потому что он всегда был здравомыслящим.

Всегда, чёрт его дери, был.

— Да что с тобой? — прошипела она вполголоса, сверля взглядом зелёные глаза.

— Пора этой змее научиться вести себя.

— Гарри! — Рон хоть и зыркал на Драко недовольно, всё же положил широкую ладонь на плечо друга. — Пошли отсюда. Правда.

— Если ты согласна пресмыкаться перед этим уродом, то мне это осточертело, ясно?! — резким движением сбрасывая руку, произнёс Поттер.

Гермиона задохнулась.

Он даже не подумал понизить тон, и девушка теперь смотрела на него, распахнув глаза. Чувствуя, как щёки заливает румянец. Злой румянец.

— Я… что?

Гарри жал губы.

Видимо, понял, что сказал что-то, слишком явно переступившее все границы.

А в следующий момент — Грейнджер не поняла, как — её невесомо оттолкнули в сторону, а Малфой снова нависал над гриффиндорцем. И, кажется, у него из ушей вот-вот повалит пар.

— Малфой, — Забини первый сделал шаг, протягивая руку, но Драко только зло зыркнул в его сторону:

— Не лезь! — и снова ледяной взгляд сверлит лицо Гарри. — Ещё одно слово — и ты покойник, Поттер.

— С чего бы, а? В точку попал?

— Мне на хуй не нужно пресмыкание. Ни твоё, ни её, ни кого бы то ни было, понял меня?

— Да уж не верится.

— Не зли меня. Или я сейчас... грр...

— Очень красноречиво, Малфой. Только я не боюсь. Не на того напал.

Драко не успел рявкнуть что-то в ответ, хотя уже открыл рот, но его локтя коснулись пальцы Грейнджер.

Потянули назад, и это, как ни странно, подействовало.

Слизеринец отступил, хотя по-прежнему разрывал взглядом лицо застывшего перед ним человека.

Это нужно было заканчивать. Сумасшедший дом какой-то.

— Гарри, прекрати.

— Гермиона!

— Гар-ри. Прек-ра-ти.

— И давно ты заступаешься за него?

— Я не заступаюсь, я, к чёрту, пытаюсь избежать конфликта!

Он замолчал.

Без труда можно было заметить, как на щеках Поттера движутся желваки. А в следующий момент он сделал раздражённый шаг назад.

— Супер. Супер! Хер с вами, — и, развернувшись на каблуках, он рванул к выходу, продираясь сквозь уже довольно плотную толпу из зевак, которые, как оказалось, настороженно наблюдали за происходящим.

Малфой яростно смотрел вслед удаляющемуся гриффиндорцу. Забини сжимал руки, застыв в напряжённой позе, будто собирался в любой момент совершить рывок и кинуться за ним. Паркинсон тихо переговаривалась с Гойлом, щуря светлые глаза, а Рон отчаянно пытался скрыть свой почти бордовый румянец.

Такой, что веснушки исчезли с его лица.

Картина маслом.

Гермиона почти вздрогнула, когда низкий голос Блейза вклинился в голову:

— Вам что здесь, спектакль показывают? Брысь.

На секунду показалось, что обращаются к ней и Уизли, но, обернувшись, она поняла, что взгляд тёмных глаз скользит по лицам студентов, которые тут же безропотно начали расходиться.

Никогда не думала, что настанет этот день. Но, кажется, сейчас она была благодарна Забини.

Быстро облизав губы, Грейнджер фыркнула и покачала головой. Бред. Чувствуя себя участницей какой-то постановки, она в несколько шагов подошла к Рону и, крепко взявшись за локоть рыжего, потащила к гриффиндорскому столу.

Оборачиваться не хотелось, да и не нужно. Была уверена, что слизеринцы поступили так же. Слуха достигал визгливый голос Пэнси, проклинающий мерзких красно-золотых.

— Малфой, конечно, редкостный придурок, — прогудел Уизли над ухом. — Но он не трогал меня. Гарри просто показалось. Я говорил, но он не послушал.

— Я догадывалась, — отозвалась Гермиона, против воли прикладывая к горящей щеке прохладную ладонь.

Видит Мерлин, давно ей не было так стыдно.

Слова Поттера стучали в голове: ты согласна пресмыкаться перед этим уродом. Пальцы яростно сжались, и Рон с шипением втянул в себя воздух, вырывая руку.

— Эй!

— Прости, — она отвела глаза.

Заняла своё место за столом, игнорируя взгляды со всех сторон, как гриффиндорцев, так и остальных свидетелей произошедшего. Пододвинула к себе тарелку и уставилась в её середину, улавливая лёгкое колебание парящих свечей в отражении.

Всё ещё злясь.

— Какая муха его укусила?.. Он не должен был говорить о тебе такие гадкие вещи.

— Да, наверное.

— Просто знай, что я не поддерживаю его в этом. Я не хочу, чтобы ты думала, как будто я думаю, что ты подмазываешься к…

— Я знаю. Достаточно, Рональд.

Она ответила слишком быстро, и это было верным знаком, что разговор продолжать не стоило. Уизли понимающе кивнул и принялся накладывать себе омлет с помидорами.

— Ладно, забыли, да?

Гермиона кивнула.

Забыли. Только кому от этого легче, если это было? Кажется, никому.

Она искренне не понимала, что произошло с Гарри. Она искренне не хотела этого понимать.

Пусть всё просто станет, как было.

Потому что ещё немного информации для её избитого мозга — и она просто разорвётся на части.

Быстрый взгляд коснулся Малфоя. Сам по себе.

Он не ел. Хмуро смотрел перед собой, слушая то, что говорил Забини, немного наклонившись. Изредка отвечал. И безостановочно постукивал костяшками пальцев по столу.

Он тоже злился. Его можно понять.

Господи. Грейнджер понимает Малфоя. Что-то новенькое.

Что-то охренеть какое новенькое.

Сердце застыло, когда их взгляды встретились. И, кажется, Драко тут же прекратил слышать то, что бормотал Блейз. Только немного нахмурился, но продолжал смотреть.

Гермиона слегка кивнула.

Неясно, зачем вообще. Кивок, не несущий смысла. Не “спасибо”. Не “все нормально”.

Просто — я здесь. Если что.

А потом, прежде, чем это показалось слишком странным, он кивнул ей в ответ. И тоже, наверное, не понял, для чего. Потому что угол тонкого рта дёрнулся, будто в порыве усмехнуться. После чего слизеринец вздохнул и отвернулся, а она снова немного покраснела.

Но характер румянца был другим.

Вспомнились эти-руки. И это-дыхание.

Этот-Малфой.

То, как он одёрнул её толстовку.

Будто пилюля для раздражённой и натянутой до гудения струны терпения Гермионы Грейнджер.

Мерлин. Неужели это успокаивает её. Неужели Драко успокаивает её?

Нет. Просто хотя бы потому, что… он был всем. Всем остальным.

Воплощением всего, что она ненавидела.

Ненавидела и…

Она медленно закрыла глаза. В сознании тихо-тихо запел Стинг.