Платон

IV. Диалектика Платона и закон противоречия

Как же следует понимать противоположность этих определений? Может быть, так, как, по-видимому, понимал ее Гегель, т. е. так, будто диалектика Платона отменяет закон противоречия — и в качестве закона бытия, и соответственно в качестве закона мышления? Вопрос этот чрезвычайно важен.

Сопоставление и анализ относящихся к этому вопросу текстов Платона приводит к выводу, что противоположные определения сущего, развиваемые Платоном в «Пармениде» и в других диалогах, отнюдь не означают, будто Платон отказывается от закона противоречия. Мы уже видели выше, что, доказывая в «Софисте», будто существующее становится тысячи тысяч раз несуществующим, Платон тут же разъясняет, что это происходит «бесспорно» (anamphisbetetos) (Софист, 259 В). Однако следует ли из «бесспорности» этого утверждения, будто оно находится в отношении противоречия к противоположному ему утверждению? По счастью, для ответа на этот принципиальный вопрос не приходится строить никаких гипотез: Платон сам представил совершенно недвусмысленные разъяснения. А именно, хотя Платон доказывает, что одно и то же бытие едино и множественно в одно и то же время, он поясняет при этом, что «единым» и «множественным» оно оказывается в различных отношениях: бытие «едино», поскольку оно рассматривается в отношении к самому себе, к своей тождественной основе, И то же самое бытие «множественно», поскольку оно рассматривается в другом отношении — в отношении к своему «иному».

Так обстоит дело с противоположностью единства и множества. Но то же самое необходимо сказать и о других определениях бытия у Платона: все они мыслятся как противоположные, но не как противоречащие друг другу в одном и том же отношении. Иначе говоря, по Платону, в строгом мышлении противоречие неосуществимо.

Особенно ясно это платоновское понимание противоположности выступает в замечательном месте IV книги «Государства», к анализу которого мы и обратимся. Здесь обсуждается именно вопрос, возможно ли, чтобы противоположности относились к одному и тому же предмету, рассматриваемому в одно и то же время и в одном и том же отношении. Возможно ли, спрашивает здесь Платон, чтобы одно и то же стояло и двигалось в отношении к одному и тому же (Платон, Государство, IV, 436 С).

Чтобы точно ответить на поставленный вопрос, Платон считает необходимым предварительно устранить одно недоразумение. Если бы, рассуждает он, кто-нибудь, видя, что человек стоит и в то же время движет руками и головой, стал утверждать, будто человек этот стоит и вместе движется, то с утверждающим это нельзя было бы согласиться, но следовало бы сказать, что в таком человеке одно стоит, а другое движется (там же). Так же невозможно согласиться и с человеком, который стал бы утверждать, будто кубарь вместе и стоит и движется, когда, уткнувшись в одно место наконечником своей оси, вращается вокруг своей оси. Согласиться с этим, рассуждает Платон, невозможно по той причине, что такие вещи «вращаются и не вращаются в отношении не к одному и тому же» (Платон, Государство, IV, 436 D-Е). О таких вещах следовало бы точно сказать, «что в них есть и прямое и круглое и что в отношении прямоты (т. е. в отношении оси. — В. А.) они стоят — ибо никуда не отклоняются, — в отношении окружности же совершают круговое движение» (там же, IV, 436 Е).

По Платону, тот, кто поймет несостоятельность утверждения, приписывающего одному и тому же предмету свойства, противоречащие друг другу в одном и том же отношении, уже не впадет в подобное недоразумение и не станет уверять, «будто что-нибудь, будучи тем же в отношении к тому же и для того же, иногда может терпеть или делать противное» (Платон, Государство, IV, 437 А).

Вывод Платона, как это подчеркивает он сам, относится не к некоторым частным случаям противоречащих утверждений. Это общая предпосылка всех возможных случаев противоречащего отношения, всеобщий онтологический и логический закон. «Чтобы через рассуждение о всех таких недоумениях и через доказывание их несправедливости не подвергаться нам необходимости удлинять свою речь, — поясняет Платон, — мы примем это положение за верное и будем двигаться вперед, условившись, что даже в случае, если бы что показалось нам иначе, а не так, мы будем решать все, исходя из этого положения» (Платон, Государство, IV, 437 А).

Положение, о котором идет речь, есть не что иное, как закон противоречия, или закон немыслимости противоречия. В качестве закона он означает невозможность[10] и недопустимость мыслить противоречащие утверждения об одном и том же предмете, в одно и то же время, в одном и том же отношении.

В предметах мысли противоречия несовместимы. Они несовместимы не только, когда мы мыслим «идеи» самих предметов, но и когда мы мыслим «идеи» их качеств. Положение это Платон развивает в «Федоне». «Мне кажется, — поясняет здесь Платон, — не только большое само по себе никогда не согласится быть одновременно и большим и малым, но и большое в нас никогда не допустит и не примет малого, не пожелает оказаться ниже другого. Но в таком случае одно из двух: либо большое отступает и бежит, когда приблизится его противник — малое, либо гибнет, когда противник подойдет вплотную» (Платон, Федон, 102 Е).

Таким же образом обстоит дело и со всеми другими противоположностями. Несколько ниже процитированного места в ответ на слова одного из собеседников, напомнившего Сократу, что в прежних своих рассуждениях он как будто допускал возможность происхождения большего из меньшего и меньшего из большего и вообще противоположного из противоположного, Сократ, устами которого здесь говорит сам Платон, разъясняет, в чем состоит отличие его теперешнего тезиса от прежних его рассуждений. «Тогда мы говорили, — поясняет Платон, — что из противоположной вещи рождается противоположная вещь, а теперь — что сама противоположность никогда не перерождается в собственную противоположность. Ни в нас, ни в своей природе» (там же, 103 В).

Смысл этих разъяснений очевиден. Совмещение противоположностей допустимо, по Платону, в чувственных вещах, но недопустимо в определениях мысли. Определения эти должны рассматриваться в качестве тождественных себе.

Напротив, чувственные вещи могут переходить в противоположные себе. Чувственный мир есть, по Платону, область, в которой «противоположное происходит из противоположного, в любом случае, когда налицо две противоположности» (Платон, Федон, 70 Е).

Более того. Согласно Платону, в предметах чувственного мира противоположное не только переходит в свое противоположное, но и в одной и той же вещи в одно и то же время совмещаются противоположные качества, притом не случайно, а необходимым образом. «В этих именно (чувственных. — В. А.) прекрасных предметах, — спрашивает Платон, — не проявляется, думаешь, ничего безобразного? В этих справедливых — ничего несправедливого?» (Платон, Государство, V, 479 А). «Нет, — отвечает философ, — они по необходимости являются как-то и прекрасными и безобразными» (там же).

Однако противоположности, таково убеждение Платона, могут совмещаться только для мнения, только для низшей части души, направленной на познание чувственных предметов. Напротив, для разумной части души, направленной на познание истинно сущих «видов», или «идей», непреложным будет закон, запрещающий совмещение противоположных утверждений об одном и том же предмете. «Не сказали ли мы, — поучает Платон, — что одному и тому же невозможно мыслить противоположное об одном и том же?» (Платон, Государство, X, 602 Е). «Да, и правильно сказали. Следовательно, — заключает Платон, — часть души, имеющая мнение, противоположное мере, не одна и та же с частью ее, мыслящей согласно мере» (там же, X, 603 А). Эта, худшая часть души, допускающая совмещение противоречащих определений, проявляется в нас, по Платону, например, когда, приступая к измерению и обозначая нечто как большее, меньшее или равное сравнительно с другим, душа представляет себе «противоположное в отношении одних и тех же вещей» (там же, X, 602 Е).

Но из того, что в правильном мышлении противоречие не должно допускаться, вовсе, по Платону, не следует, будто в человеческом мышлении противоречие не может вообще возникнуть. Оно на каждом шагу возникает. Люди пытаются мыслить то, чего они никоим образом не должны мыслить, — противоречие.

Больше того. При известных условиях анализ противоречий, возникших в мысли, может стать, по Платону, условием познания истины, свободной от противоречий. Как же это возможно?

Мы уже знаем, что, по учению Платона, душа всеведуща. Будучи бессмертной, неоднократно рождаясь и воплощаясь, душа все видела — и здесь, и в преисподней, — так что нет вещи, которой она не знала бы (Платон, Менон, 81 А). Но чтобы извлекать из души погребенные в ней и позабытые ею знания, необходимо вызвать душу к размышлению. Однако, по Платону, не всякое впечатление или мысль способны сделать это. Вызвать душу к мышлению могут только такое впечатление или такая мысль, которые заключают в себе противоречие. «Не вызывает на размышление, — говорит Платон, — то, что не переходит в противоположное ощущение, тогда как то, что переходит в противоположное ощущение, то есть когда ощущение говорит об одном нисколько не меньше, чем о противоположном, я считаю вызывающим на размышление» (Платон, Государство, VII, 523 С).

Обычно понятия составляются людьми без должного исследования, поспешно и самонадеянно и постоянно таят в себе оставшиеся незамеченными противоречия. Таково невежество обычных людей. Но таково же и невежество софистов, мнящих себя всезнайками. Чем невежественнее человек, тем меньше у него повода к исследованию. Не зная ничего, невежда не знает и того, что он ничего не знает. Он доволен собой и не стремится к знанию.

Напротив, философ стоит посередине между полным незнанием невежды и всеведением богов. Философ — стремящийся к знанию, любитель мудрости (philosophia — «любовь к мудрости»).

Вместе с тем философ и любитель «диалектики». Здесь «диалектика» означает искусство побуждать к исследованию посредством указания противоречий, скрывающихся в обычных, поспешно составленных мнениях о различных вещах. Сопоставляя мнения, мастера «диалектики» «показывают, что эти мнения находятся между собой в противоречии… в одно и то же время, о тех же самых вещах, в том же самом отношении и тем же самым образом» (Платон, Софист, 230 В).

Нельзя выразиться яснее. То, что Платон называет здесь «диалектикой», есть не искусство открывать противоречия, поистине существующие в самих вещах, а искусство обнаруживать и разоблачать противоречия в сбивчивых мнениях относительно вещей, которые, как таковые, никаких противоречий в себе не скрывают и скрывать не могут. Именно потому, что, по Платону, недопустимо мыслить противоречивые утверждения об одном и том же, в одно и то же время, в одном и том же отношении, обнаружение подобных противоречий в мнениях о рассматриваемом предмете изобличает мнимого знатока предмета в его действительном невежестве. Изобличенный испытывает мучительное недоумение. Но вместе с тем желание освободиться от этого тягостного состояния побуждает его напрячь все свои силы. В результате знания, погребенные в его душе, начинают проясняться. Сначала они «шевелятся в нем, словно сны» (Платон, Менон, 85 D). Если бы диалектик начал «часто и по-разному спрашивать (его. — В. А.) о том же самом… он в конце концов ничуть не хуже других приобрел бы на этот счет точные знания» (там же).

Платоновское понимание противоречия отнюдь не есть «логика противоречия», осуществленного или допущенного в бытии и в познании. Значение противоречия у Платона чисто эвристическое. Противоречие не столько раскрывает у Платона содержание усматриваемой истины, сколько побуждает мысль отвратиться от мнимого знания и обратиться к истинному знанию. Платон не алогист и не неоплатоник III вв. н. э., пытающийся развить синтез логического и алогического. Платон — рационалист в логике, обосновывающий непреложное значение закона противоречия.

Вместе с тем «диалектика» для Платона есть путь (methodos), или движение, мысли — через неистинное к истинному. Именно поэтому наряду с учением об использовании противоречий как всего лишь отрицательных условий освобождения знания от сбивчивости и неистинности Платон в ряде мест определяет «диалектику» и как положительную, более того, как верховную философскую науку, ведущую к постижению истинно сущего. Понятая в этом смысле «диалектика» провозглашается Платоном высшей из всех наук, завершающей все дело знания. «Не кажется ли тебе, — поучает платоновский Сократ, — что диалектика, как некое оглавление наук, стоит у нас наверху и что никакая другая наука, по справедливости, не может стоять выше ее: ею должны завершаться все науки» (Платон, Государство, VII, 534 Е).

«Диалектику» — в разъясненном выше смысле — Платон ставит даже выше геометрии. «Все другие искусства, — разъясняет он, — имеют в виду либо человеческие мнения и пожелания, либо происхождение и состав, либо обработку того, что происходит и составляется» (Платон, Государство, VII, 533 В). Если же есть и такие науки, как геометрия и примыкающие к ней, которые «как бы грезят о сущем», то науки эти, по Платону, не в состоянии усматривать его наяву, так как, пользуясь предположениями, они оставляют их неподвижными и не могут дать им основания (там же, VII, 533 С). Только диалектический метод, по Платону, возводит предположения к самому началу — с тем чтобы утвердить их.

Понятая в этом смысле диалектика есть метод восхождения от данных предположений ко все более высоким основаниям, пока, наконец, ум не дойдет до наивысшего основания. Метод этот есть, согласно Платону, метод чистого умозрения. Это движение, которое осуществляется в мышлении, отрешенном от всего чувственного (там же, VII, 532 А).

Однако это нечувственное восхождение по ступеням ума до непредполагаемой основы есть лишь первая половина диалектического пути. Это «путь вверх». Дойдя до непредполагаемого «начала всего», коснувшись того начала и придерживаясь того, что с ним соприкасается, ум начинает совершать вторую половину своего пути. Это «путь вниз». А именно: ум «вновь нисходит к концу и уже не прикасается ни к чему чувственному, но имеет общение лишь с «видами» («эйдосами») через «виды», для «видов» и заканчивает «видами»» (Платон, Государство, VI, 511 В-С).

Итак, «диалектика» получила двоякое определение — как метод восхождения от предположений к их умопостигаемой непредполагаемой основе (вплоть до лежащего на пределе всяческого постижения «блага») и метод обратного нисхождения — по ступенькам «видов» к исходным предположениям.

Все это двоякое постижение, или движение исследуемой мысли, имеет аспект бытия (онтологический) и аспект познания (логический). В плане бытия оно направлено на постижение сущностей бытия («видов», «идей»). Его цель — усмотрение, умозрительное видение бытийных первообразов. В плане логическом познание, о котором говорит Платон, есть метод последовательного сведения низших понятий в высшие роды и обратного разделения высших родов на входящие в них и обнимаемые ими низшие, видовые понятия.

Первая половина задачи «диалектического» — в платоновском смысле — исследования состоит в том, чтобы, «сосредоточиваясь на одной идее, вести к ней все рассеянное во многих местах» и чтобы, «определяя каждый вид в отдельности», выяснить, «о чем хотят всегда поучать» (Платон, Федр, 265 D), т. е. чтобы стало ясным, к какому родовому бытийному единству относятся все мыслимые под ним и в нем видовые своеобразия.

Вторая половина той же задачи состоит в том, чтобы уметь «разделять все на виды, на естественные составные части, стараясь при этом не раздробить ни один член, словно дурные повара» (там же, 265 Е). В том же «Федре» Сократ поясняет, что «диалектиками» он называет тех, кто способен «охватывать взглядом и единое и множественное», разделять на части и сводить в одно целое (там же, 266 В). А несколько ниже Сократ поучает Федра, что овладеть искусством красноречия не может тот, кто не в состоянии «определять все соответственно» с идеей вещи, а определив, снова «все подразделять на виды», пока не дойдет «до неделимого» (там же, 277 С).

Несколько подробнее метод восхождения от низших понятий к высшим характеризуется в платоновском «Филебе»: «…мы всегда должны полагать одну идею относительно каждой вещи и соответственно этому вести исследование: в заключение мы эту идею найдем. Когда мы наконец схватим ее, необходимо смотреть, нет ли кроме нее одной еще двух или трех идей или какого иного числа, а затем с каждым из этих единств поступать таким же образом — до тех пор пока первоначальное единство не предстанет взору не просто как единое и беспредельное многое, но как количественно определенное» (Платон, Филеб, 16 С).

Что касается обратного движения исследования, или нисхождения от высшего понятия к понятиям низшим, то Платон связывает этот метод с методом проверки предположений. Последняя состоит в том, что «диалектик» рассматривает, что вытекает из принятого им начала, а также исследует, согласны ли между собой следствия, вытекающие из этого начала (Платон, Федон, 101 D). И Платон поясняет свою мысль следующим образом: «Если… кто ухватится за самое основу, ты не обращай на это внимания и не торопись с ответом, пока не исследуешь следствия, из нее вытекающие, и не определишь, в лад ли друг другу они звучат» (там же).

Во всех этих исследованиях Платон широко пользуется дихотомией. Это такое расчленение объема понятия на две части, при котором рассматриваемый предмет может оказаться только в одной из получившихся частей объема, между которыми существует отношение противоречащей противоположности. Отбросив ту, в которой предмет не может находиться, «диалектик» делит оставшуюся половину объема вновь на две части, затем вновь исключает ту, в которой предмет не может оказаться, и т. д. Этот последовательный ход или постепенный спуск по лестнице «дихотомии» продолжается до тех пор, пока исследование не дойдет до уже неделимой части объема, в которой и должен находиться искомый предмет. Образцы применения дихотомии Платон дал в «Софисте», «Федре», «Политике» и ряде других диалогов.

Разъяснения Платона ясно обнаруживают ограниченный характер «диалектики» Платона. «Диалектика» эта — важный этап в развитии логики: в развитии учения о категориях, о суждении, об утверждении и об отрицании, о противоречии и об его видах, о родах и видах понятий, о методах определения, индукции и разделения понятий. Логика Платона подготовила содержание логики Аристотеля, хотя еще не в систематизированной форме[11]. Однако «диалектика» Платона отнюдь не есть учение о развитии через противоположности. Система Платона не знает никакой истории, никакого развития; для нее характерны цикличность и повторение уже бывшего.