Play

-Да тут Ольга рвет и мечет, - хмыкнула Ира в ответ, - уже половину офиса разнесла.

-Это она попросила мне позвонить?

-Очнись, Ковальская! У тебя мания величия. Я звоню, потому что беспокоюсь. Мы же вроде еще друзья, или уже нет?

Ксения почувствовала, как расслабляются мышцы шеи и становится легче дышать. Значит, Ирка простила. Ну и то хлеб.

-Мы друзья, конечно, - ответила она, - и да, я увольняюсь.

-Почему?

Это был сложный вопрос, и отвечать на него вот так, по телефону, когда Ася сидела на соседнем кресле и медленно потягивала свой коктейль, было никак невозможно.

-Давай поговорим, когда я вернусь в Москву? – Предложила Ксения.

-А ты что, не в Москве? – Удивилась Ира. – А где?

-В Санкт-Петербурге.

-А Ася с тобой? – Подозрительности в голосе еще прибавилось.

-Со мной.

-Тогда ладно, - Ира видимо улыбалась в трубку. – Звони когда вернетесь. Будем налаживать отношения.

Хохотнула, и отключила связь.

Ксения положила телефон на скатерть, и потянулась к своей чашке с травяным чаем. Ася только посмотрела на нее, но спрашивать не стала. Она вообще вела себя странно все эти дни: улыбалась каким-то своим мыслям, постоянно держала Ксению за руку, и даже ночью не оставалась на своей половине кровати, а утыкалась носом в подмышку.

Что-то непонятное происходило между ними, и Ксения никак не могла понять, что. Если бы не было всех этих лет за плечами, и будь на месте Аси другой человек – она бы решила, что это флирт. Но какой уж тут флирт? Скорее на Асю так подействовал этот дурацкий поцелуй тогда, на набережной, и она снова решила, что что-то Ксении должна.

-Ксюшка, что с тобой? – Ася заметила, как изменилось Ксенино лицо от этой мысли. Только что было спокойное и расслабленное, а тут в секунду стало напряженным и злым.

-В Москву когда поедем? – Спросила Ксения, не отвечая. – Нас там потеряли.

Это было грубо, и она видела, как Асю это расстроило, но ничего не могла с собой поделать. Ей было больно и противно.

-А уже нужно ехать? Может быть, проведем здесь еще несколько дней, если у тебя нет важных дел?

Важных дел… Ксения чуть не расхохоталась. Какие у нее теперь важные дела? Ездить на работу, поддерживать марку, передавать активы… Всем этим можно заняться и сегодня, и через неделю, и даже через две. Правда, Инга уже который день обрывает телефон – беспокоится за свою судьбу, дурочка. Но это все можно решить потом, позже.

-Если хочешь, давай останемся, - вырвалось у нее, - съездим в Петергоф, в Царское Село, и куда там еще ездят гости Северной столицы?

Вот так-то лучше. Ася снова заулыбалась, допила свой коктейль, и со стуком поставила его на стол.

-Давай играть в студентов, - предложила. – Вид у нас соответствующий, деньги оставим в номере, и пойдем гулять ножками, без ресторанов и всего прочего?

Ксения усмехнулась.

-Хорошо, - кивнула она, - посмотрим, на сколько нас хватит.

Через несколько часов она была вынуждена признать, что недооценила и себя, и Асю. Они прошли через весь Невский, перешли Неву, миновали Петропавловскую крепость, и, пройдя по Троицкому мосту, вернулись на набережную. Ноги Ксении горели огнем, но она не сдавалась.

-Кто из нас старше? – Хохотала Ася, глядя на Ксенины гримасы. – Я готова еще такой круг сделать, а ты?

«А я готова ползти за тобой на коленях, если тебе так хочется этот круг».

-Пожалуйста, - взмолилась Ксения, - не могу больше. Разве студенты никогда не сидят? Давай куда-нибудь примостим мои бедные ноги.

Ася сжалилась над ней, и они нырнули в какой-то переулок, где в тени большого дерева стояла лавочка. Ксения упала на нее как подкошенная, стащила с ног кроссовки, носки, и счастливо пошевелила пальцами.

-Оргазм, - заявила она, не успев подумать, ЧТО говорит, - у моих ног просто оргазм.

Сказала, и испуганно посмотрела на Асю.

Та сидела совсем близко, так близко, что их бедра касались друг друга. Сидела и смотрела совсем не смущенным взглядом.

Губы ее раздвинулись, дыхание сбилось. Грудь под обтягивающей футболкой вдруг толчками заходила вверх-вниз по едва заметной амплитуде.

Ксения не успела ничего сделать. Асины ладони легли ей на щеки, притянули немного, и губы прикоснулись к губам.

Это было совсем другое, не то, что раньше: целоваться при свете дня, с риском быть обнаруженными. И что это был за поцелуй!

Ася будто поставила себе целью получить от него максимум, пока Ксения не опомнилась. Ее язык раздвинул Ксенины губы и скользнул внутрь. Ее ладони в кулаки сжали мокрую майку на спине. И вся она – такая жаркая, горячая, ошеломительная до кончиков ногтей, оказалась вдруг слишком близко.

Она прижималась к Ксении, не отпуская ее губ ни на секунду. Язык ее творил что-то невообразимое, а губы скользили, влажные и холодные.

Отказывало сердце, перехватывало дыхание, отнимались ноги.

Один бог знает, какое усилие потребовалось Ксении, чтобы отстраниться.

-Аська, - выдохнула она, еще не придя в себя, - какого дьявола ты творишь?

Вместо ответа Ася еще раз коснулась ее губ своими и прошептала прямо в них:

-Мы играем в студентов, помнишь? Я хочу целовать мою милую, уставшую, чудесную студентку. Можно?

И, не дожидаясь ответа, снова прильнула к губам.

Ксения больше не могла сопротивляться. Игра, говоришь? Ну пусть так, пусть игра, лишь бы не из благодарности, лишь бы не из идиотского чувства вины.

Теперь они целовались медленно, осторожно, пробуя друг друга на вкус. Ксения гладила Асины бока – напряженные под футболкой, разгоряченные.

-Тебе нравится? – Спрашивала Ася, на секунду отрываясь от ее губ. – Скажи мне.

Но ответа не было. Вместо него она снова и снова прижималась к любимым губам, гладила их кончиком языка, и снова принималась целовать. В ее груди что-то будто лопнуло, разливаясь по телу соленым и обжигающе-горячим. Все мысли исчезли. Все чувства тоже. Только ощущение прикосновения губ к губам – только это имело значение.

А потом пришли чувства. Это был такой ядерный компот из желания, отвращения, и чего-то еще, много чего еще, что Ксения чуть не потеряла сознание. Она отстранилась от Аси, и поднялась на ноги – как была, босиком. Но Ася не дала. Схватила, уронила обратно на скамейку, прижала к себе, обхватив руками и ногами.

-Не убегай, - зашептала она в Ксенино ухо, удерживая ее в своих объятиях, - я тебя умоляю, не убегай.

Ксения хрипела, пытаясь вырваться, но сил не хватало. Ее мысли метались туда-сюда по голове, не находя выхода, и с каждой секундой их становилось все больше и больше. Она заставила себя слушать Асю только ради одного: чтобы не сойти с ума.

-Ксюшка, девочка моя, хорошая моя, - слова проникали в уши, растекаясь вязкой жидкостью по телу, - не убегай от меня. Останься. Я же чувствую: ты тоже этого хочешь. Ты хочешь мои губы. Мои руки. Мою любовь. Я не прошу тебя отдать мне это навсегда, я прошу полгода. Девочка моя, родная, любимая, мы не сможем прожить эти полгода, бегая друг от друга. Мы сойдем с ума, обе. Пожалуйста, пусть это будет по-другому.

Ксения силилась понять, но не могла. Она расплавлялась в Асиных руках, растекалась у нее между пальцами, и никак, никак не могла…

-Мы просто поиграем, ладно? Поиграем в игру. Ты будешь моей, я буду твоей. Ты же хочешь, чтобы я стала твоей? Ненадолго, всего на несколько месяцев, ты узнаешь, что это такое – обладать мною?

ОБЛАДАТЬ?

Ксения рванулась из последних сил. Мир сошел с ума. Или она сошла с ума. Или они с Асей. Она знала только одно: нужно бежать. Вырваться из этих успокаивающих объятий, и бежать отсюда к чертовой матери, пока ноги не сотрутся в кровь, пока от них ничего не останется.

-Я твоя, - шептала Ася в ее воспаленные уши, - твоя… Только твоя…

О, ГОСПОДИ!

Ксения замотала головой. В ее животе разливалось что-то желчное, ядовитое, жуткое.

Я не могу. Я не могу этого сделать. Я не должна. Как она может? Неужели я настолько довела ее своим поведением, что она не знает, как иначе прожить эти полгода со мной? Неужели она готова на…

И мысли снова отключились. Остались ладони, крепко сжимающие плечи. Остался горячий шепот. Осталось прикосновение губ к шее, к плечу, и снова к шее.

И больше не осталось ничего.

STOP.

BACK. BACK. PLAY.

Ксюша ощутила, как Виталик расстегнул её брюки, залез ладонью под резинку трусов и погладил волосы на лобке. Он не торопился, был очень нежен, но её не покидало ощущение стремительности происходящего. Всё было слишком торопливо и странно, как и весь этот сумасшедший день.

Они встретились с Виталиком на первой паре, и полтора часа целовались, не обращая внимания на лектора. Потом переместились в коридор, где получили возможность перейти от поцелуев к ласкам и нежностям. Сходили в столовую, съели по миске пельменей, и уже к двум часам дня оказались в общежитии, на Женькиной кровати.

Матрас прогнулся под тяжестью двух тел, прижимающихся друг к другу. Не было даже намека на волшебство, праздник или хотя бы взаимную нежность. Только ощущение нереальности происходящего и мужской руки между распахнутых ног.

Из коридора доносились какие-то звуки. Ксюша механически гладила Виталикову спину, возбуждаясь и радуясь этому возбуждению. Мужчина может её завести! Значит, ни о какой ненормальности не может быть и речи. Почти взвизгнув от счастья, она забралась руками в волосы Виталика, и поцеловала его за ухом.

А через мгновение в дверь в комнату открылась.

Когда пройдет несколько часов и Ксюша обретет возможность мыслить связно, она еще признается себе, что прекрасно знала, кто войдет в комнату, как знала и то, зачем приглашает Виталика в гости, и то, что за этим последует. Она скажет себе, что сделала это нарочно, но не сумеет объяснить, почему.

-Ксюх, представляешь, мне заплатили за реферат! Давай пожарим ку…

Ира замолчала на полуслове.

BACK. PLAY. BACK. PLAY. BACK. PLAY.

Потом, снова и снова повторяя этот момент, Ксения будто заучивала его наизусть, открывая для себя новые подробности: то, как Ира смотрела на них с Виталиком, какие у неё были в этот момент глаза, как сжимали цветастый пакет её руки, как искажалось гримасой лицо, как вздымалась и опускалась под водолазкой аккуратная красивая грудь.

И перебирая в памяти эти секунды, она теряла грань между собой и Ирой, чувствовала её сердцем, видела её глазами, ощущала щеками её случайные слезы удивления.

Она видела девочку, которую считала своей, на постели с молодым парнем. Видела руку этого парня, засунутую глубоко в брюки, видела руки девочки, впившиеся в мужские плечи. У девочки возбужденный вид. Она полуобнажена, на её груди – розоватые отметины, на талии – крепкая мужская ладонь, на животе – капельки пота.

Дверь захлопнулась, закрывая комнату от случайных коридорных звуков. Из окна донесся чей-то вопль: «Только теплое не бери!», где-то вдалеке простучал по рельсам трамвай.

«Попалась, - подумала Ксюша. – Вот ты и попалась».

Она аккуратно высвободилась из объятий Виталика, и отодвинулась от него на кровати. Теперь, когда цель была достигнута, и роли сыграны, ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Но у него на этот счет было другое мнение.

-Это твоя соседка? – Спросил он, разрывая тишину. – Девушка, стучаться надо, когда входите.

Ира молчала. Ксюша посмотрела, как Виталик приглаживает волосы, и, не одеваясь, нашла его рубашку.

-Иди, ладно? – Жалобно сказала она. – Нам с соседкой нужно поговорить.

-Ты чего? – возмутился Виталик, но рубашку надел. – Пошли ко мне, у меня все соседи на парах.

Ксюша еще раз мимолетно глянула в Ирину сторону. Она так и не пошевелилась с момента, как вошла в комнату – сжимала пакет, молчала.

-Иди, Виталик, - Снова попросила Ксюша. - Я зайду к тебе вечером, ладно?

-Ну, смотри, обещала.

Он поцеловал её в губы и наконец, ушел.

Ксюша снова посмотрела на Иру, стоя посреди комнаты в одних брюках. На её сосках были отчетливо видны следы недавних поцелуев и легких укусов. Еще пара пятен стыдливо спряталась на шее – чуть ниже подбородка. Светлые полосатые брюки были расстегнуты, обнажая часть живота и полоску трусов.

Ира посмотрела на разбросанную по комнате одежду и облизала губы. Это было первым её движением за прошедшие минуты. Ксения дернулась, но ничего не сказала. Они снова посмотрели друг на друга – каждая старалась, чтобы взгляд был равнодушным, но если у одной это неплохо получалось, то глаза второй выдавали вину и стыд.

Ксюша знала всё, что Ира хочет ей сказать: что так нельзя, что это нечестно и подло, что душу человека надо беречь, а не прокалывать иголками как беспомощную бабочку. Что её достали сучки-бисексуалки, не понимающие, чего они хотят.

Ксюша успела первой. Стянула со стула белую рубашку, накинула её на плечи и завязала на груди узлом.

-Тебя стучаться не учили? – спросила она издевательским тоном, в котором легко можно было различить смущение.

-А тебя не ебаться со всеми подряд?

Ира откинула на Аллочкиной кровати одеяло и забралась на неё с ногами – крест-накрест икры, ладони на колени, подошвы туфель оставляют следы на белой простыни.

-Виталик – не все подряд, - хмуро сказала Ксюша, оставаясь стоять.

-Хочешь сказать, что ебаться – это не то, чем вы с ним занимались?

-А если и так – какое твое дело?

Ира не услышала вопроса – она, не отрываясь, смотрела куда-то вниз, на старый потрепанный палас. Ксюша проследила за её взглядом и вздрогнула, увидев лежащий среди вытертых узоров (интересно, сколько ног прошло здесь за последние двадцать лет?) пакетик с презервативом.

Вот это было уже слишком. Ира посерела от горя. На неё было страшно смотреть – будто, съев заколдованных ягод, она вмиг превратилась из красавицы в страшную ведьму.

-Так ты с ним трахалась, - заключила она тем тихим и спокойным голосом, который обычно предвещает скандал.

-Нет, Ир, - быстро ответила Ксюша, - не трахалась, и даже не собиралась. Послушай…

-Он прикасался к тебе, да? Он трахал тебя на этой кровати, правда?

Ира вскочила на ноги, подбежала к Ксюше и ухватила её за плечи. Их лица оказались вдруг в нескольких сантиметрах друг от друга, и со стороны можно было подумать, что девушки готовятся к поцелую, а не к вражде и ссоре.

-Ир, успокойся, - тихо попросила Ксюша, которую испугал порыв и холодные пальцы, оставляющие синяки на плечах, - мы только целовались, и всё – ничего больше не было.

-А это тогда что? – взвизгнула Ира, убирая одну руку от Ксюшиного плеча и тыкая пальцем в свежие засосы на груди. – Маленькие следы вашей любви? Они не появляются от «только целовались»!

Ксюша вскрикнула от боли и оттолкнула Иру в сторону. Теперь ей не было ни страшно, ни стыдно.

-А это не твое дело, - сказала она, поднимая с пола презерватив и пряча его в боковой карман брюк, - я тебе не невеста и не жена, чтобы перед тобой отчитываться.

Несколько секунд ей казалось, что Ира сейчас её ударит. Она видела сжимающиеся кулаки, искаженное ненавистью лицо, виски, на которых выступили капли пота, спутывая и без того растрепанные волосы.

-Пошла ты к черту, Ковальская, - устало сказала Ира, опуская руки и шмыгнув влажным носом, - могла бы просто сказать, что я тебе не пара. Так было бы честнее.

Она подобрала с пола оброненный цветастый пакет, положила его на стол и вышла из комнаты, на секунду впустив внутрь кусочек коридорного шума и суеты.

Но дверь захлопнулась, и жизнь снова осталась за порогом.

Ксюша постояла еще немножко, прислушиваясь к шуму за дверью, а после стянула с себя рубашку и достала из шкафа чистую водолазку. Ей хотелось скрыть следы, оставленные Виталиком – расспросов друзей и однокурсников она бы просто не пережила.

Сделав это важное дело и расправив на горле воротник, Ксюша прибралась в комнате – заправила кровати, подняла опрокинутый стул, составила в стопку учебники и выбросила старые ненужные тетради. После этого дел больше не осталось, и ей пришлось подойти к столу и взять в руки пакет. Осторожно, будто из него могли в любой момент поползти огромные черви, открыла и достала два окорочка, упакованные в полиэтилен, ручку с разноцветными стержнями, и маленькую (совсем крошечную!) баночку красной икры.

К горлу подступил комок. Ксюша дернулась прочь от стола, избегая касаться его взглядом, заметалась по комнате, схватила веник, принялась выметать из-под кровати несуществующую пыль, но перед её глазами неотрывно стояли немым укором ручка и простая красно-зеленая баночка.

«Она никогда меня не простит, - подумала Ксюша, останавливаясь и бросая веник на пол. – И будет абсолютно в этом права».

FORVARD. PLAY.

Ирка снова ее игнорировала. На этот раз даже здороваться перестала – проходила мимо, отвернувшись в сторону, не то что в глаза – вообще на нее не смотрела.

Ксюша старалась об этом не думать. Она встречалась с Виталиком, целовалась с ним на переменах между парами, позволяла его рукам все больше и больше, и – все больше и больше – искала в себе признаки влюбленности.

Вот они сидят на лавочке у моря, и он гладит ее грудь под блузкой. И тело ее откликается на эту ласку, становится горячим и потным. Влюбленность?

Вот они гуляют по Чеховской, обнявшись, и он, хохоча, рассказывает ей про жизнь эльфов и его роль в первой ролевке. И такой он смешной, такой трогательный, такой милый – что сердечко замирает и бьется чаще и чаще. Влюбленность?

А вот его комната, соседей нет, дверь заперта, и он тяжело дышит в Ксюшино ухо, а между ног – пожар, огонь и ураган, и Ксюша закусывает губы, и выгибается навстречу.

Если это не влюбленность – то она не знала, как еще это назвать. И тихо радовалась от того, что все встало на свои места: у нее появился парень, они встречаются, они спят вместе. И, может быть, даже когда-то поженятся.

Вот только чувство вины перед Ирой периодически поднимало свою голову и не давало покоя.

-Ну и что? – Оправдывалась сама перед собой Ксюша. – Мы просто дружили, и иногда спали вместе. Я не обещала ей ничего.

Но где-то в глубине души она знала: обещала. Молча, не говоря ни слова, жарким шепотом в ухо, мокрыми объятиями, солеными поцелуями – обещала. И не сдержала слово.

В комнату к себе Виталика больше не приглашала. Да он и не стремился – они встречались практически тайно, не проводя время в общих компаниях, а предпочитая общество друг друга.

Так и жили: дни – в институте, вечера – то с Виталиком, а то и с Женькой, а ночи – уж как сложится. Иногда во сне, иногда в слезах – как повезет. Пока однажды в их жизни не появилась Лека.

Черт знает, где Женька ее откопала и как умудрилась подружиться – но теперь это чудовище так или иначе постоянно присутствовало в их комнате. Она влетала по утрам и швырялась в спящих девчонок снежками, она сидела вечерами за чашкой чая, она приносила гитару и, усевшись на подоконнике, пела какие-то странные и грустные песни.

-Жень, - как-то Ксюша попыталась поговорить с подругой, - а ты вообще… все про нее знаешь?

-Да, - отмахнулась Женька, - она классная. И я ее очень люблю.

Ну любишь и любишь, черт с тобой, главное – чтобы потом не было как с Иркой, а Ксюша очень хорошо помнила, КАК это было с Иркой, хоть и отказывалась себе в этом признаваться.

Сама же Лека то ли ее не узнала, то ли предпочла не узнать. Кивала при встрече, и улетала куда-то с Женькой по одним им ведомым делам.

Так и дотянули до весны. А весной Виталик огорошил известием:

-Ксюх, у меня тут романчик наметился, - сказал он, лежа в кровати и поглаживая Ксюшу по голове, - но ты не переживай, это так… увлечение.

«Не переживай?»

Ксюша старательно прислушивалась к себе. Романчик. Это значит, что он встречается с кем-то еще? Что кто-то еще получает его руки, его губы и его нежность?

«Ну что, детка? И что ты чувствуешь по этому поводу?»

Странно, но она не чувствовала ничего. Ей не было больно, не было обидно – вот только страх маленькими ростками пробирался наружу к горлу. Если встречается – значит, может уйти. И тогда все рухнет, рухнет это шаткое равновесие, которое с таким трудом удалось построить.

-Ты хочешь меня бросить?

Засмеялся, затормошил, зацеловал теплыми губами.

-Нет, ты что. Мы вместе. Я же говорю: это просто увлечение. Погуляю и вернусь.

Даже в страшном сне Ксюша не могла представить, С КЕМ он собирается гулять. А когда узнала, увидев их с Женькой пьющими чай в их комнате, и держащимися за руки, не смогла сдержаться: выскочила из комнаты и долго-долго бежала куда глаза глядят, не в силах остановиться.

Теперь они встречались тайком. Целовались, когда Женька выходила из комнаты за пряниками. Прятались в комнате Виталика, прогуливая занятия. Встречались на лавочках у набережной – когда стемнеет.

И все было нормально, примирилась она, и не беспокоилась даже, не ревновала, пока в один прекрасный день не застала их с Женькой в своей комнате.

«Это расплата», - сказал голос внутри, пока она стояла у входа и смотрела на них, слившихся в объятиях. Между висками что-то медленно тикало, будто маятник. Пам-пам. Пам-пам.

-Ну что, детка? Каково это – быть на другой стороне?

Слезы сами полились из ее глаз. Если бы могла – она, наверное, закричала бы. За что? Ну господи, за что?

-Ты знаешь, за что, детка. Все-то ты знаешь.

Виталик кинулся к ней, попытался обнять, и от этого стало еще хуже. Она размахнулась и ударила его. А потом ударила еще раз. Слова сами вылетали из горла:

-Ты же говорил, что не уйдешь… Ты говорил – несерьезно…

Она рыдала, молотила кулаками по его груди, а он стоял – растерянный, полуголый, и твердил:

-Я с Женькой теперь… Ну так вышло, Ксюх….

КАК ВЫШЛО? Как, черт возьми, так могло выйти? Что она еще сделала не так? Ведь не давила же, и отпускала, и глаза закрывала, и разрешала… Что еще-то?

Она поймала недоуменный Женькин взгляд, и вдруг разозлилась. Смотришь? Смотришь, да? Увела чужого парня, а теперь недоумение изображаешь?

-Ах, ты теперь с ней? Ну тогда ей расскажу, с КЕМ она связалась!

Она отбросила Виталиковы руки, и двинулась на Женьку. Очень хотелось ударить и ее – прямо по лицу, по этому красивому полудетскому лицу.

-Он не любит тебя, - выплюнула Ксюха в это лицо, - и бросит так же, как бросил меня. Он говорил, что ты – увлечение, и он скоро от тебя избавится. А еще говорил, что как только ты ему дашь – он тут же тебя бросит.

-Уходи отсюда, - услышала она сзади, и только плечом дернула, - хватит балаган устраивать.

БАЛАГАН?

-Какой же ты говнюк, - Ксюха обернулась, и посмотрела Виталику в лицо. Простое такое, доброе лицо. Без капли раскаяния. – Как ты мог, а?

-Перестань, Ксюш, - откуда-то снова появилась Женька. Закрыла собой Виталика, дурочка – как будто Ксюха собиралась снова его бить. – Веди себя достойно.

-Пусть ОН ведет себя достойно! – Крикнула Ксюха, окончательно выходя из себя. – Лживый ублюдок. А про тебя, Женя, мне и вовсе сказать нечего. Отличная такая дружба у нас вышла – взять и увести чужого парня.

-Он не… Он не твой парень!

-Ну конечно, - Ксюха расхохоталась, глядя как Виталик пытается увести Женьку в коридор, а та сопротивляется – кудри рассыпались, глаза тащатся. – Разуй глаза, дура! Он трахал меня на этой самой кровати, он обещал жениться. Он врет тебе так же, как и мне!

-Ты что… - Женька запнулась, и отодвинулась от Виталика. – Ты что… встречался с нами одновременно?

Святая невинность! Как будто она не знала! Ксюхе снова захотелось смеяться, но Виталик уже отпихнул ее и принялся теперь ее выталкивать из комнаты. Она ударила его, попав по ноге, и снова отскочила.

-Виталь, это правда? – Закричала Женька, и Ксюха снова ей не поверила. – Скажи!

-Я выбрал тебя! – Заорал он в ответ. – Как бы ни было, я выбрал тебя!

Ксюха смотрела на них во все глаза. На секунду в ее голове шевельнулось: «Может, она правда не знала»? Мелькнула и исчезла в никуда.

-Уходи, - сказала Женя тихо, и Виталик послушался: выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь.

А Женька повернулась к Ксюхе и сказала:

-Он всего лишь парень.

-Много ты понимаешь… - процедила в ответ Ксюша.

Это для тебя он всего лишь парень. А для меня он был надеждой на другое будущее. Был опорой в настоящем. Слишком от многого я отказалась для того, чтобы быть с ним. И вот что получила.

Ксюше вдруг невыносимо захотелось уйти отсюда. Она полезла в шкаф за одеждой, и едва различила заданный вопрос:

-Тебе хотя бы стыдно?

-Мне? – Обернулась резко и уставилась на Женьку. – МНЕ стыдно? Ты увела моего парня, и МНЕ должно быть стыдно?

-Я думала, мы друзья, - растерянно пробормотала Женька, и кран прорвало окончательно. Ксюха взбесилась.

-Конечно, мы друзья, - она заговорила, стягивая с себя мокрую от пота одежду, - еще бы! Ты же со всеми дружишь. Вот и мне перепал кусочек. Только что толку от твоей дружбы, если она заканчивается ВОТ ТАК? Женечка то, Женечка се… Сними розовые очки, принцесса! Жизнь не такая, какой ты видишь ее из своего замка.

-Ты о чем?

Ксюха надела на себя чистую одежду и замерла на мгновение. Сказать или нет? Она знала, что если скажет – ударит очень больно. И – решилась.

-Я о тебе. Ты живешь так, будто вокруг тебя сказка. Придумала себе идеальную жизнь. А она не идеальна!

По глазам Жени она видела: не понимает.

-Не понимаешь? – Расхохоталась. – Ладно, я объясню. Тебе кажется, что Виталик тебя любит? Да он точно так же любил еще сто сорок восемь баб до тебя, и после тебя полюбит сто пятидесятую. Чем дольше не будешь давать – тем больше любить будет. Тебе кажется, что Кристина с тобой дружит, потому что ты такая клевая? Да просто кроме тебя ее никто на дух не переносит! Думаешь, Лека к тебе постоянно бегает, потому что дружить с тобой хочет? Нет.

-О чем ты? – В голосе Женьки прозвучало «не тронь», но Ксюху уже было не остановить.

-Она – лесбиянка, Жень, - сказала, и почувствовала, что из нее словно пар выпустили. Был заряд – и кончился. По Женькиным глазам она видела: удар достиг цели. – Она лесбиянка, и все это знают, кроме тебя. И твоя любимая Кристинка, и все остальные в общаге. Она просто хочет тебя трахнуть, вот и все.

Женька мотала головой, не в силах поверить в услышанное.

-Забавно, - подумала Ксюха, - из всего вышесказанного ее больше всего впечатлила новость про Леку.

-Не веришь? – Спросила она. – Сходи, и спроси ее сама.

Женька еще несколько раз мотнула головой, и вдруг оттолкнула Ксюху, и выскочила из комнаты.

Месть свершилась. Вот только легче не стало ни на грамм.

FORVARD. PLAY.

-Ленка, а ты хорошо помнишь меня школьницей? – Спросила Ксюша.

Они лежали на траве в парке и смотрели в небо. Пальцы их были переплетены, но ни одна не делала попытки пошевелиться.

-А что? Хочешь узнать, испытывала ли я тогда к тебе что-нибудь?

-Нет, - Ксюша улыбнулась абсурдности этого предположения, - просто хотела спросить: я сильно изменилась?

Лена повернулась на бок, оперлась щекой об локоть, и посмотрела на Ксюшу сверху вниз. На лице ее гуляла улыбка. Улыбалось все: светлые волосы, голубые глаза, ямочки на румяных от солнца щеках.

-Сильно, - сказала она, проводя пальцем по Ксюшиному носу, - выросла сантиметров на пятнадцать, и похудела еще сильнее.

С этими словами пальцы прищемили нос, и Ксюша, смеясь, дернула головой.

-Вообще-то я серьезно спрашиваю!

-А я тебе серьезно отвечаю, - Лена не сдавалась, хватала Ксюшу за все попадающие под руку черты лица, щипала кожу и оттягивала губы по одной. – В остальном не особенно.

Ее взгляд переместился на Ксюшину грудь под синей футболкой, а следом туда же переместилась и ладонь.

-Грудь вот выросла немного, этого не отнять.

Ксюша снова засмеялась, на этот раз от радости. Она не понимала, почему ей так легко с Леной, так свободно – и даже не пыталась понять. Ей нравилось ощущение ее ладони на груди, запах ее волос поблизости, а еще больше ей нравилось понимание: она не пойдет дальше этих невинных прикосновений. Больше ничего не будет.

-Ты так жутко мне нравишься, - тем временем Лена принялась гладить уже живот, задирая майку и щекоча кожу под ним, - ужас просто, как ты мне нравишься.

Это тоже было нечто новое. Просто нравишься. Просто так. Без боли, без надрыва, без обещаний и клятв. Просто нравишься.

-А в школе нравилась?

Лена задумалась на секунду, поглаживая уже Ксюшины бока под майкой, и оставляя под своими пальцами сантиметры и сантиметры мурашек.

-На случай если нас слушает милиция, сразу скажу: пока тебе не исполнилось восемнадцать, желания трогать тебя у меня не возникало, - сказала она, и, подождав, пока Ксюша отсмеется, продолжила. – Ты была очень классная. С одной стороны такой несчастный звереныш, который чутко реагировал на любую ласку. Очень хотелось тебя согреть и успокоить. А с другой – такой агрессивный гепард, который в порыве может сожрать и не подавиться. Быстрый, сильный, и очень-очень опасный.

-Опасный шестнадцатилетний гепард, - пробормотала Ксюша, выгибаясь под Лениными пальцами, - да перестань. В зверька гораздо больше верится.

-Нет-нет, гепард тоже был, - Лена с сожалением одернула на Ксюше футболку, и принялась гладить бедра через тонкую ткань брюк. – Ты была очень смелая. Никаких авторитетов, никаких правил – тебя можно было убедить, но не заставить. Знаешь, за что был первый тост на вашем выпускном?

-За что? – Ксюша приподняла голову, чтобы посмотреть Лене в лицо.

-За то, что Ксения Ковальская в следующем году уже не переступит порог нашего учебного заведения. А второй – пожелание мужества тем педагогам института, порог которого она все-таки переступит.

Это было не смешно. Совсем не смешно. Ксюшин голос дрогнул, когда она спросила:

-Кто предложил тост?

-Настя, кто же еще, - усмехнулась Лена, не обращая внимания на напряженный Ксюшин голос и остановившийся взгляд, - у нее-то к тебе давняя любовь, с пятого класса.

Вот так-так. Ксюша дернулась, перевернулась на живот, и спрятала лицо в ладонях. Значит, она была рада, когда я ушла. Она была рада, что я больше не приду в ее класс. Значит, она все-таки была рада…

BACK. BACK. PLAY.

Ксюша за несколько секунд взлетела вверх по ступенькам и ожесточенно заколотила кулаком в дверь. Её сердце бухало в груди как молот о наковальню, а дыхание совсем сбилось от долгого бега.

-Кто там? – наконец-то раздался из-за двери знакомый недовольный голос.

-Я, - ответила, задыхаясь, Ксюша. - Джон, открывай!

Лязгнул замок, зазвенела металлическая цепочка, и Женя, наконец, распахнул дверь. Он был полуодет – в незастегнутых брюках и с голым торсом.

-Что случилось? – спросил он, обеспокоено глядя на влетевшую в квартиру Ксюшу.

-Кто у тебя? – выдохнула она, сбрасывая туфли и вытирая глаза кулаком. Этого было достаточно, чтобы Женя принял решение.

-Никто, - сказал он. - Проходи на кухню и сиди там, я приду сейчас.

Сидя на табуретке и размазывая по лицу соленые слёзы, Ксюша слышала, как два голоса – мужской и женский – громко выясняли в комнате отношения. Наконец, входная дверь громыхнула, послышались шаги, и раскрасневшийся, растрепанный Женя, появился на кухне. Он по-прежнему был полуголый – вот только брюки застегнул.

-Что случилось? – повторил он вопрос, за плечи поднимая Ксюшу с табуретки и крепко прижимая её к себе. – Кто обидел?

-Никто, - прорыдала Ксюша. - Джон… У неё из-за меня неприятности. Она ненавидит меня. Ненавидит.

-Твою мать…

Женя вздохнул и, отпустив ее, потащил за собой на балкон. С грохотом захлопнул дверь, сел на одеяло и достал пачку «Явы».

-Держи, - он передал Ксюше прикуренную сигарету и настороженно смотрел, как она судорожно затягивается. К тому времени, как от сигареты остался только бычок, Ксюша совсем успокоилась, перестала рыдать, и присела на пол.

-Так лучше? – спросил Женя. И добавил, увидев уверенный кивок. – Вот теперь рассказывай по порядку.

-Она вызвала меня сегодня к себе в кабинет. И сказала, что из-за моего поведения у неё большие проблемы с руководством школы. Сказала, что я навязчивая маленькая девочка. Что ей не нужна моя забота. Что я делаю ей только хуже… Она меня ненавидит, Джон. Она меня просто ненавидит.

-Это тоже она сказала? – Женя примиряющее погладил Ксюшу по голове. – Или ты сама придумала?

-Нет, она не говорила, но это и так ясно. Что я наделала… Господи, что я наделала…

-Хватит ныть, - рявкнул Женя ощутимо встряхнул подругу за плечи. - Что ты такого наделала, скажи мне, пожалуйста? Ты что, в любви ей признавалась? Или одолевала анонимными письмами-звонками? Или требовала чего-нибудь? Или руки распускала?

-Нет, - всхлипнула Ксюша и вдруг замерла, подняла на Женю серьезные глаза. - Конечно, нет.

-Тогда какие у неё к тебе претензии? Из-за чего у неё проблемы с руководством?

-Не знаю… Чёрт побери, Джон! Ты прав. Я не делала ничего такого, за что её могли бы поругать. И я не навязывалась.

-Вот и я о том же, - кивнул Женя, - тогда какого черта этой дуре от тебя надо?

-Она не дура! – Ксюша вспыхнула и засверкала глазами. – Не смей так говорить! Я, кажется, знаю, зачем она так сделала. Чтобы я от неё…

-Отстала.

-Верно. И винить её тут не в чем – я должна была сделать так, чтобы она мою любовь даже не заметила. А я наоборот показывала её как только могла.

-Ксю, ни один человек не имеет права запрещать другому любить, - возразил Женя.

-Любить – не имеет. А проявлять свою любовь – очень даже имеет. Не нужна я ей, Джоник. Как пять лет назад не нужна была, так и сейчас не нужна.

Женя замер от неожиданно взрослых интонаций, прозвучавших в Ксюшином голосе. В них было всё – и тоска, и обреченность, и прощание с мечтой.

-Но у тебя же её никто не отнимает, - осторожно сказал он. - И любовь твою никто не отнимет.

-Нет, - покачала головой Ксюша. - Если любовь приносит человеку, которого ты любишь, страдания – значит, к черту такую любовь. Она хочет, чтобы этого не было. Хорошо. Она хочет, чтобы я начала вести нормальную жизнь и встречалась с мальчиками. Отлично. Пусть будет так.

***

На следующий день школа №12 Центрального района города Краснодара ахнула от удивления: главная хулиганка, отличница и наказание божье Ксюха Ковальская пришла на учебу вовремя, опрятно одетой в строгую черную юбку и белую блузку, ненакрашенной, и – самое главное! – под ручку с Тимуром Валиевым, лаборантом кафедры физики.

Все перемены ученики обсуждали только одну тему: что же такое случилось с Ковальской? В каком лесу сдох олень? И – главное – что же теперь будет?

Учителя тоже не остались в стороне. После первого урока, когда Макарская Лидия Ивановна влетела в учительскую и сообщила, что Ковальская все сорок пять минут просидела молча, никого не трогая и спокойно записывая в тетрадку материал, весь коллектив принялся обсуждать, каким ремнем отец, наконец-то, отходил эту несносную девчонку, и надолго ли хватит воспитательного эффекта.

Сама же Ксюша держалась в стороне от всех сплетен – на переменах её можно было увидеть входящей в лаборантскую, а на уроках – сидящей у окна и задумчиво глядящей в собственную тетрадь.

Миша и Никола тоже недоумевали: подруга общалась с ними вежливо-отстраненно, на половину вопросов не отвечала и вообще витала в облаках.

До Анастасии Павловны информация о преображении Ковальской дошла не сразу – на большой перемене в столовой рядом с ней присела со своим подносом заведующая кафедрой русского языка и литературы Одинцова Людмила Яковлевна. Присела, и сразу же задала вопрос:

-Слышали про чудесное превращение?

-Какое превращение? – удивилась Анастасия Павловна. Она сегодня пришла в школу попозже, задержалась в гороно, и потому была не в курсе происходящего.

-Отец Ковальской наконец-то занялся воспитанием дочери, - заговорщически зашептала Людмила Яковлевна. Ей явно не терпелось поделиться сплетней, и она не заметила, как изменилось лицо Анастасии Павловны.

-Что вы имеете ввиду? – строго спросила она, не понижая голоса.

-Побил ремнем как следует, - доверчиво хихикнула Людмила Яковлевна. - И сегодня наша красавица явилась до восьми, и за весь день – ни единого инцидента.

-За что же он её? – побледнела Анастасия Павловна. Она забыла о еде, уронила вилку на стол и испуганно уставилась на коллегу.

-Да мало ли за что, дорогая моя! Вы же прекрасно знаете, что если собрать весь список хулиганств этой особы, то никакого личного дела не хватит для записи. Ну, слава тебе, Господи. Я давно говорила Михаилу Егоровичу: дайте вы своей дочери ремня как следует, глядишь, и за ум возьмется.

Не дослушав до конца, Анастасия Павловна выскочила из-за стола и быстрым шагом направилась к выходу из столовой. Людмила Яковлевна что-то кричала ей вслед, но она не остановилась ни на секунду.

Первый этаж. Расписание. 11 «А» класс. Так… Сколько времени? Четвертый урок. Химия. Сорок второй кабинет.

Ступеньки показались сегодня особенно скользкими – добираясь до третьего этажа, Анастасия Павловна два раза чуть не упала.

-Молодой человек, - она за лямки рюкзака поймала какого-то пятиклассника. - Вы не видели Ковальскую?

-Там она, - махнул рукой в сторону правой рекреации мальчишка и побежал дальше.

Ксюшка-Ксюшка. Где же ты, девочка? Простишь ли ты меня, старую дуру?

Анастасия Павловна даже не заметила, как начала говорить вслух. Она сделала несколько стремительных шагов по коридору, вышла в рекреацию и остановилась, глядя, как Ксюша стоит у окна и разговаривает с Тимуром.

Вот она чему-то сосредоточенно кивает, медленно оборачивается, и смотрит на Анастасию Павловну. Куда? Ну, куда же пропал наивный детский взгляд, теплый и полный радости? Чье это серьезное, не по годам взрослое лицо? Почему на нём нет улыбки? Зачем она держит за руку этого парня и идет навстречу?

Боже мой… Анастасия Павловна ахнула, глядя как Ксюша остановилась в двух шагах от неё и крепко-крепко сжала руку Тимура. Отстранилась, улыбнулась ему ласково, провела ладонью по щеке, и повернулась к учительнице.

-Вы этого хотели? – спросила она жестким, металлическим голосом. – Наслаждайтесь.

Ни одного огонька не разглядела Анастасия Павловна в этих огромных зеленых глазах. Ни блеска, ни тепла – только презрение и арктический холод. Молча она смотрела, как Ксюша в обнимку с Тимуром идут по коридору к лестнице, и думала: «Ну почему? Почему? Что же я сделала не так?»

FORVARD. PLAY.

-Странно, - сказала Ксюша, - я думала, что в одиннадцатом классе я стала получше.

-А ты и стала, - Лена улеглась рядом с ней на живот, - не знаю, что у тебя там произошло, но изменения были налицо. Только я затрудняюсь сказать, были ли они к лучшему.

-О чем ты?

-То, что ты перестала устраивать безобразия и превратилась в тихого забитого ботаника могло обмануть кого угодно, только не меня. Люди не меняются за секунду так кардинально. А это значит, что это не были естественные изменения. Это была ломка. Раздербанивание себя на куски, и сбор этих кусков в какую-то новую композицию.

-Забавно, - Ксюша повернула голову и улыбнулась Лене, - я думала, этого никто не заметил.

-Про «никто» не знаю, а я заметила. Знаешь, Ксюнь, если гепарда разрезать на куски и собрать заново, кролик все равно не получится, как ни старайся.

-Да он и не получился, - хором сказали они, вспомнив про одно и то же.

И засмеялись.

-Кстати, а как было в институте? – Спросила Лена. – Ты почему-то про свои студенческие годы ничего не рассказываешь. Какой ты была тогда?

Ксюша задумчиво покачала ногами.

-Какой? Да такой же, наверное. Приехала, полная решимости соблюдать данный обет, и стать человеком. Но только я не учла, что если долго-долго сдерживать пружину, рано или поздно она разогнется. Да так, что мало никому не покажется.

BACK. PLAY.

-Ксюх…

Женька нашла ее в умывалке, закрыла за собой дверь, и обратилась тихо-тихо:

-Ксюх…

Ксюша вынула изо рта зубную щетку и посмотрела вопросительно.

-Прости меня, - услышала она, и усмехнулась.

Много же тебе времени понадобилось, чтобы созреть, милая. Уж практически два месяца не разговариваем, а ты только-только решилась.

-Правда, прости. Я дура такая была.

«Была»? Ну конечно. Ты не была дурой, ты ею и осталась. Таскаешься с Виталиком по всему студгородку, в рот ему заглядываешь. Дура и есть.

-Ладно, Жень, - сказала вслух, - забудь. Что было – то было. Проехали.

И правда – проехали. Со временем Ксюша привыкла, притерлась, перестала дергаться при появлении Виталика, даже здороваться с ним начала. Вот только ночами было тяжело – когда он оставался у Женьки, и скрипела-скрипела кровать под ними, и лились-лились слезы из уставших Ксюшиных глаз.

Правда, были и плюсы: теперь вечерами они частенько сидели все вместе в их комнате – Ксюша, Аллочка, Женька, Виталик, и Лека. Разговаривали, пили чай, смеялись даже.

Ксюша с Лекой ходили курить: прятались в умывалке, прикуривали от одной зажигалки, и молча смотрели на улетающий в приоткрытое окно дым.

Интересная она была, эта Лека, и странная. Вся такая – порыв и пламя, а в следующую секунду – отстраненная и ледяная. За Женькой ходила хвостом, на Виталика поглядывала зверем, но виду не подавала. Ксюше иногда очень хотелось спросить ее: «Как же так»? Но она молчала.

Их как будто роднила эта общая, невысказанная тайна – они вздыхали по разным людям, но вздыхали, в общем-то, вместе.

Это их и сблизило. Как-то раз, когда Виталик первый раз заговорил при всех о женитьбе, Ксюшины нервы не выдержали, и она выскочила в коридор в слезах. А утешать ее отправилась – кто бы мог подумать – Лека.

Нашла в умывалке, обняла, прижала к себе. Ксюша плакала ей в плечо, Лека гладила ее по спине.

-Ты красивая, - шептала она, прижимая Ксюшу крепче и крепче, - в твоих глазах утонуть можно. И такая мягкая, теплая…

Ее голос успокаивал, ласкал своими прикосновениями. И на секунду, прежде чем прижаться к Леке еще крепче, Ксюша подумала вдруг: «Нет? А почему бы и нет»?

FORWARD. PLAY.

-Лека, прекрати! – Ксюша с ужасом оглянулась по сторонам: не увидел бы кто.

Они сидели на лавочке, на площади рядом с общагой, и Лекины руки слишком активно забирались Ксюше под футболку.

-А если не прекращу? – Спросила она, и в синеве ее глаз Ксюша ясно различила издевку. – Что будет? Все узнают, какая ты порочная?

Засмеялась, взъерошила Лекины волосы.

-Сама ты порочная. Трахнула меня прямо в умывалке, как будто так и надо.

Лека скорчила зверскую рожу и подвинулась поближе.

-Что-то ты не слишком сопротивлялась, - заявила она, потихоньку прокрадываясь ладонью к Ксюшиному плечу. – А, Ксюх? Не слишком?

Они хохотали, борясь в объятиях друг друга, и Лека вышла победителем: скрутила Ксюшу в клубок, обхватила руками, и прижала к себе.

-Так-то, - подышала в волосы, - мала еще со мной бороться.

Ксюша проглотила возражения. Она вдруг совершенно расслабилась в Лекиных руках, и ей вдруг стало все равно, видит их кто-то, или не видит, а если видит – то что подумает.

«Я слишком долго убегала от этого. Может быть, попробовать больше не бегать?»

С ней было не так как с Ирой. Они почти не разговаривали - на любые вопросы Лека отшучивалась, попытки поспорить оставляла без внимания. И было в этом что-то яркое и неиспытанное доселе: возможность отдать первенство другому, и не претендовать на него больше.

Они ходили гулять, и Ксюша шла за Лекой. Они хохотали вечерами в комнате, и Ксюша сидела между раздвинутых Лекиных ног, чувствуя ее спиной. Они целовались, и Ксюша просто отдавала ей свои губы.

-Ты такая покорная, - шептала Лека ей на ухо, когда им удавалось остаться одним в запертой комнате, - такая моя…

Ее руки раз за разом становились все нежнее и нежнее. Она целовала каждую клеточку Ксюшиного тела, и наслаждалась ею.

-Смотри, - говорила, положив Ксюшину ладонь на свою грудь, - здесь нет ничего страшного. Это просто я. И мое тело. И неважно, мужское оно или женское – важно, что ты чувствуешь, когда трогаешь меня.

Это было так удивительно и ново! Как будто это правда легко – касаться ее, зарываться губами, гладить где захочется, и радоваться реакции.

-Я не знаю, как это делать, - честно призналась Ксюша однажды, когда простых поглаживаний Лекиного тела ей стало мало, и хотелось большего, и было страшно.

Лека улыбнулась в ответ, и в синих ее глазах заблестела нежность.

-Просто делай то, что ты хочешь, - сказала она, - здесь нет «правильно» и «неправильно», есть только то, что ты хочешь, и чего хочу я.

Она направляла Ксюшины руки, выгибалась под ними, стонала.

-Смотри, как я реагирую на тебя. Смотри, как мне нравится то, что ты со мной делаешь.

Они словно учились танцевать – одна следовала за другой, извивалась в ее объятиях, училась поддержке.

-Ты влюбилась? – Спросила как-то Женька, когда Ксюша, счастливая, пришла в комнату, и с улыбкой упала на кровать.

Влюбилась ли она? Наверное, нет. Ведь им по-прежнему было не о чем разговаривать, да и сердце ее при виде Леки оставалось спокойным. Но было в этих отношениях что-то важное и ценное, и было в Ксюшиной душе что-то теплое и нежное. Что-то, благодаря чему она смогла почти честно ответить «Да».

Постепенно дошло до того, что они даже перестали таиться. Да и невозможно было таиться с Лекой – она то и дело вспыхивала Ксюше навстречу, брала за руку, принималась целовать. Их увидели вместе раз, другой, третий… И Ксюша с удивлением поняла, что ничего не произошло. На нее не стали показывать пальцем, не стали смеяться – людям кругом было словно все равно.

Вот только Ира, однажды встретив их в коридоре, моргнула резко и, сжав губы, пошла в другую сторону.

FORWARD. FORWARD. PLAY.

-У тебя именно в институте случились первые отношения с женщиной? – Спросила Лена. Она лежала на боку, лицом к лицу с Ксюшей, и внимательно на нее смотрела.

Ксюша замерла.

-А с чего ты взяла…

Лена засмеялась, и, ухватив Ксюшину руку, положила себе на грудь.

-Помнишь? Тут кое-что имеется. И оно многое понимает.

Ксюшины губы изогнулись в усмешке. Она немного пошевелила пальцами, наслаждаясь тем, как изменилось от этого лицо Лены.

-Все еще хочешь об этом поговорить? – Спросила, подмигнув.

Пристально глядя Ксюше в глаза, Лена накрыла ее ладонь своей, и направила их сплетенные руки на вторую грудь.

-А ты?

Наверное, не стоило этого делать. Нет, не наверное – даже наверняка, но Ксюша вдруг снова ощутила давно забытое «хочу». Лена подобралась слишком близко, она даже не заметила, как это произошло, но теперь, когда теплое стало горячим, думать было уже поздно.

Она завела Ленину руку ей за спину, и только там отпустила. Обняла за талию, успев удивиться, какая же горячая у нее кожа – ее жар ощущался даже через ткань летнего платья.

-Я говорила, что ты играешь с огнем? – Спросила, проводя кончиками пальцев по позвоночнику.

Лена пошевелилась, опуская ладонь на Ксюшину щеку.

-А кто сказал, что я играю? – Улыбнулась.

Она больше ничего не делала – только касалась ладонью и смотрела, но почему-то именно от этого у Ксюши было ощущение, словно они падают, летят, глубоко в пропасть.

-Чего ты добиваешься? – Сделала она еще попытку. – Чего хочешь?

Лена убрала руку, и немного приподнялась, отодвигаясь. Она смотрела по-прежнему ласково, но за нею Ксюша различила оттенки грусти.

-Не думаю, что ты уже готова услышать, чего я хочу, - сказала она. – Может быть, когда-то позже.

-Когда позже?

-Может быть, когда ты перестанешь спрашивать.

BACK. BACK. PLAY.

-Олимпиада? – Ксюха подняла глаза на Елену Васильевну, и едва удержалась чтобы не захохотать. – Вы шутите?

-Вовсе нет.

Елена Васильевна улыбалась, глядя на Ксюху сверху вниз. Та сидела за партой и не верила своим ушам.

-Да ладно вам, - все-таки засмеялась, - где я, а где олимпиада? Вы что?

-А мне кажется, это хорошая идея, - Анастасия Павловна подошла к ним и встала рядом с Завадской. Улыбка сползла с Ксюхиного лица, будто и не было ее. – Ты прекрасно учишься, а в последнее время стала очень… усидчивой. Кто, если не ты?

Ксюха нахмурилась и принялась собирать учебники. На Анастасию Павловну она не смотрела.

-Кто угодно, - сказала наконец, когда все книжки были собраны в сумку, - но точно не я.

Вылезла из-за парты, и вышла из класса.

Завадская нагнала ее на полпути до лестницы.

-Стоять, - скомандовала, хватая за плечо, - мы еще не закончили!

-Мы закончили, - Ксюха развернулась и гневно посмотрела на нее, - я не пойду ни на какую олимпиаду. Забудьте.

-Даже ради меня?

Она с трудом проглотила комок. Елена Васильевна смотрела без улыбки, рука ее по-прежнему лежала на Ксюхином плече.

-Ладно, - кивнула она, и, снова сделав разворот, пошла дальше.

Ради вас. Ради нее. Ради того, чтобы вы отстали наконец уже все от меня, и оставили меня в покое.

FORWARD

В последние месяцы ей не часто удавалось побыть наедине с собой. Натянутый на плечи новый образ давил, сковывал движения, и – главное – отнимал кучу сил. Теперь она гладила свою одежду, выполняла домашние задания, заучивала ответы из учебника, и ненавидела каждую секунду своей жизни.

Кто знал, что это окажется так сложно? Играть роль хорошей девочки, стискивая зубы проходить мимо, заставлять себя не смотреть, не слышать, и – главное – ничего не делать.

Сегодня Ксюха решила, что ей нужна передышка. Накинула на плечи куртку, написала маме записку, и ушла на весь вечер к реке – там было ее любимое с детства место: укромный уголок, у самой воды, где никто не мог ее видеть, и откуда никого не могла видеть она.

Она села прямо на камни, достала из кармана мятую пачку сигарет, и закурила, поморщившись.

-Что дальше? – Спросила вслух у воды. – Что же будет с нами дальше?

И ответ пришел сам собой: дальше не будет ничего.

Меньше чем через год она уедет в другой город. В город, который она уже заранее ненавидела. Меньше чем через год она уедет навсегда. И тогда уже будет неважно, есть эта любовь, или нет ее больше – все просто закончится, только и всего.

Горький дым струей вошел в легкие и вырвался наружу с болью.

-Что-то я сделала не так, - подумала Ксюха, - что-то очень-очень важное я сделала не так.

Шесть лет. Шесть чертовых лет, и это чувство не прошло. Чего только она ни делала, чтобы избавиться от него – и все тщетно. Как бы она ни врала себе, всегда и во всем была только Анастасия Павловна, и никто больше.

-Почему? – Спросила она у воды. – Ну почему? Что такого есть в этой женщине, от чего я могу думать только о ней? Ну что в ней такого?

Ответа не было. Она достала из внутреннего кармана куртки фотографию, и при одном взгляде сердце снова забилось под горлом. Анастасия Павловна… Это имя так нежно перекатывается на языке, что его хочется произносить вечно. Анастасия Павловна…

Она подумала вдруг, что на самом деле все, что тревожило ее и год, и два назад, как-то вдруг перестало иметь значение. Пошлая ли это любовь? Извращенная ли? Нет. Ксюха не ощущала никакой извращенности. Только острое, сладкое, мучительное в своей горечи чувство.

«Все, что я делаю – я делаю для тебя».

И, кажется, получилось, разве нет? Несколько месяцев она ведет себя как паинька, несколько месяцев Анастасия Павловна улыбается и хвалит ее на занятиях, и несколько месяцев Ксюха медленно и тихо умирает.

-Страдать изволим? – Он появился как всегда неожиданно, приземлился позади Ксюхи, соединил ладони на ее животе. Она откинулась назад в его объятиях.

-Да нет, - ответила Ксюха, - просто думаю. Как далеко я могу зайти в своем желании сделать ее жизнь проще и легче, а, Джон?

-Не знаю, детка. Как по мне, ты и так уже слишком далеко зашла.

Может и так. Но кто считает? Кому дано отмерить, слишком это далеко, или еще не слишком? Кто может с уверенностью сказать: «Вот здесь, в этом самом месте, уже пора остановиться»?

-Ты решила с институтом? – Спросил Женя.

-Решила, - стиснула зубы Ксюха, - родители за меня все решили. Педагогический.

-Почему именно педагогический? Ты все не оставляешь надежды вернуться потом работать в свою школу?

Зубы стиснулись еще сильнее.

-Потому что они предложили альтернативу: или таганрогский педагогический, или МФТИ.

-А в Москву ты не хочешь.

-А в Москву я не хочу.

Она снова посмотрела на фотографию. Анастасия Павловна улыбалась, глядя в объектив фотокамеры. Глядя на нее – такую счастливую – Ксюха подумала, что ей уже давно не нужно смотреть: даже с закрытыми глазами она может видеть, какие у Анастасии Павловны глаза, какие руки, какие плечи, какой запах.

-Детка, - Джон за ее спиной нашел мелкий камушек и швырнул его в реку, - что с тобой все же?

-Ничего, - улыбнулась Ксюха с горечью, - со мной уже несколько месяцев как ничего. Сегодня они уговорили меня пойти на олимпиаду. Понимаешь, Джон, олимпиаду!

Она развернулась в его руках, и гневно заглянула в его лицо.

-Понимаешь, до чего дошла игра в пай-девочку? Они хотят, чтобы я участвовала в олимпиаде!

-А почему тебя это так оскорбляет?

-Да потому что это все мерзко! – Выкрикнула она. – Я и раньше училась хорошо. Я и раньше получала отличные оценки. Но никому даже в голову не могло прийти отправить меня на эту чертову олимпиаду! А теперь? Теперь – да. Теперь – можно. И знаешь, что это значит?

-Это значит, что в этой системе покорность ценится куда больше, чем знания, - Джон прижал ее к себе, трясущуюся от злости, и принялся гладить по голове. – Успокойся, детка. Ты так орешь, словно это для тебя новость.

-Нет, не новость, - всхлипнула Ксюха, - но я все больше прихожу к выводу, что это не наша школа такая. Это весь мир такой, Джоник. Чем покорнее ты – тем больше тебя ценят. И значит, знания, опыт, душевные качества не значат ничего. Веди себя хорошо – и будешь на вершине мира. И все тебя будут…

-Любить, - закончил вместо нее Женя. И продолжил. – Но давай зайдем с другой стороны. Ты стала покорной. И?

-И что? – Не поняла Ксюха.

-Стала ли ОНА любить тебя больше?

Из ее горла вырвался нервный смешок. Она спрятала лицо на Женином плече и ответила глухо:

-Нет. Но она и до этого меня не любила. Хоть в лоб, хоть по лбу – один черт.

-Тогда я не понимаю, зачем ты это делаешь? Пока целью хорошего поведения было добиться ее любви – в этом был смысл. А теперь?

-Целью никогда не было добиться ее любви! – Вспыхнула Ксюха. – Никогда.

-Тогда что?

Она выкарабкалась из его объятий, и, вынув сигареты, закурила снова.

-Ответь, - настаивал Джон, - я хочу знать.

-Я хотела… - Она затянулась глубоко, и все же решилась. – Я хотела, чтобы она мною гордилась, только и всего.

FORWARD. FORWARD. PLAY.

Ничего не вышло. Грустно было признаваться в этом самой себе, но от правды не убежишь: ничего у нее не вышло. На ту секунду, когда Ксюшка расслабилась в ее руках, Асе вдруг показалось: вот оно! Получилось. Но нет. Секунда закончилась, едва успев начаться, и Ксюша все-таки вырвалась. Посмотрела на Асю бешеными глазами, подхватила кроссовки, и ушла босиком, не оглядываясь.

А дальше все у них происходило молча. Молча встретились в отеле, молча собрали вещи, молча сели в самолет и молча улетели в Москву. Домой приехали тоже молча. Ксюша даже заходить не стала – бросила через порог сумку на пол, и, развернувшись, молча ушла.

Ася заставила себя разобрать вещи: что в шкафы, а что и в стирку. Сходила в магазин. Приготовила ужин. И только под вечер уже, уставшая, присела на стул у окна и позвонила Завадской.

-Вот так, - закончила она свой горестный рассказ, - ничего у меня не получилось, Ленка. Ксюшка куда-то убежала, и вернется ли – одному богу известно.

-Куда она денется, - протянула Лена задумчиво, - другой вопрос: какая она вернется? Насть, ты не обижайся на меня, но ты все-таки идиотка.

-Почему идиотка? – Возмутилась Ася. – Я все сделала так, как ты сказала.

-Ну конечно, - послышался в трубке смех, - ты все сделала НЕ ТАК, как я сказала. Ты же напугала ее до полусмерти, вот и все, что ты сделала. Я говорила – расслабься, а ты что сделала?

-Я и расслабилась… Делала то, что хотела, вот и все.

-Правильно. А зачем с объяснениями полезла? Неужели не понимаешь, что Ксюше эти твои объяснения – смерти подобны? Я уверена, что она уже выстроила у себя в голове картинку происходящего, и эта картинка явно не в твою пользу.

Ася покачала головой, разминая затекшую шею. Посмотрела на пачку сигарет, заложенную за батарею. И закурила.

-Ленка, приехала бы ты к нам в гости, а? – Предложила отчаянно, прекрасно зная, какой ответ услышит. – Я бы так хотела тебя увидеть.

-Я бы тоже хотела, - ответила Лена грустно, - но ты прекрасно знаешь, что мне к вам нельзя.

-Но это же глупость какая-то! Столько лет прошло, и я уверена, что она уже не так остро…

Ася оборвала себя на полуслове. Да, Сотникова? Да? Ты правда в этом так уж уверена?

-Насть, забудь об этом, - откликаясь на ее мысли сказала Лена, - в ситуации с Ксюшей «много времени» просто не работает. Если она однажды решила так, как решила – то, я уверена, это будет навсегда.

Слова ударили очень больно. Лена просто произнесла то, о чем Ася и сама знала, но это еще раз подтвердило ее тайный страх: ничего не выйдет. Как бы она ни старалась, как бы не пыталась – если Ксюша что-то решила, то она решила. И этого не изменишь.

-Ладно, - сказала она, выдыхая дым прямо в мембрану трубки, - так почему ты считаешь, что мне не нужно было объяснять?

-Насть, девочка до сих пор считает, что ее никто никогда не любил. Она уверена, что каждый из встречавшихся ей людей что-то чувствовал к ней, но поверить в то, что ты любишь ее полностью, на сто процентов, она не способна. А это значит что?

-Что? – Эхом повторила Ася.

-Что она найдет миллион объяснений твоим поступкам, лишь бы не признавать очевидного. Настя, боже мой, она любит тебя двадцать лет! Ты хоть понимаешь, что она пережила за эти годы? В школе она постоянно приползала ко мне как побитая собака после твоих выступлений на ее счет, и делала вид, что ничего не происходит, а я смотрела на нее и понимала: сегодня у этой девочки с мясом оторвался еще один кусок сердца. Ей же даже поговорить об этом было не с кем! Вспомни себя девчонкой – решилась бы ты кому-нибудь сказать о таких чувствах? И бедный ребенок таскал все это в себе, всеми силами привлекал твое внимание, а когда получал это внимание – убегал как сумасшедший, потому что это пугало еще сильнее, чем все остальное.

-Ты так хорошо ее понимала? – Спросила Ася, подавив в себе неприятное чувство. – Откуда? Я же видела то же, что и ты, но…

-Ты видела другое, - мягко улыбнулась Лена, - ты видела навязчивую хулиганку, которая портила тебе жизнь. А я видела несчастного звереныша, влюбившегося так фатально, что и врагу не пожелаешь.

-Ну и что, Лен? Я не понимаю, какая связь?

-Настя, да послушай ты меня! Она же всю жизнь одна. Она ни с кем ничем никогда не делилась. Даже наши с ней разговоры по душам были только скольжением по поверхности. Она ПРИВЫКЛА БЫТЬ ОДНА. Понимаешь?

-Да, но… - Ася окончательно растерялась.

-И тут появляешься ты. Спустя двадцать лет. И пытаешься залезть к ней в душу. Говоришь ей вещи, от которых она бежала всю свою жизнь. И что? Ты правда рассчитывала, что она растает и упадет в твои объятия?

Рассчитывала ли она? Как знать. Слишком многим были наполнены эти годы. Не одной Ксюше пришлось пережить многое в их отношениях. Как бы там ни было, Асе тоже было очень непросто.

BACK. PLAY.

Педсовет сегодня был особенно скучным. Ася задумчиво смотрела в окно, и представляла, как хорошо там, на улице. Весенний легкий ветерок, ласковое солнце, зеленые листья на деревьях. А она вынуждена слушать очередные вводные от директора вместо того, чтобы просто отправиться гулять и дышать весной во всю силу своих молодых еще легких.

Она скосила взгляд в сторону, и тут же отвернулась. С соседней парты то и дело доносилось сдавленное хихиканье: там сидели новые подруги, Ковальская и Завадская.

Они рисовали что-то на одном листке бумаги, и плечи их соприкасались, и лица были слишком близко. Нарисовали – посмеялись. Нарисовали – посмеялись.

Ася даже не могла понять, почему ее так раздражает это зрелище? Может быть, оттого, что после появления Ксюши Лена отдалилась от нее и перестала быть ей другом? Да нет, не перестала. Конечно, сейчас они гораздо меньше проводят вместе, чем раньше, но она по-прежнему откликается по первому зову, и всегда готова подставить свое плечо. Может быть, из-за подозрений, возникших у Аси после той случайной встречи на перекрестке с Ксюшей и ее спутницей? Подозрений, возникших, и со временем лишь окрепнувших.

Ася тогда узнала ее сразу. Недоумение на ее лице было вызвано не тем, что она забыла, а тем, какая картина открылась перед ней. Слишком по-хозяйски та, вторая девушка, обнимала Ксюшу за талию. Слишком много злости и ревности было в ее глазах. Было очевидно: они вместе, и вместе не как друзья.

А теперь это… Теперь Ксюша сидит рядом с Леной, и смеется, и касается ее ногами, и за руку они постоянно ходят вне школы – Ася сама не видела, но рассказывали. Это порождало слухи, к которым она сама не была готова, и это очень злило и расстраивало. Но еще больше ее расстраивало то, что Лене было на эти слухи наплевать.

Да, пожалуй, это цепляло больше всего. Когда Ася осторожно попыталась объяснить ей, что так нельзя, Лена на секунду подняла брови, а потом расхохоталась ей прямо в лицо. И популярно объяснила, что то, чем она занимается после школы – ее личное дело. А слухи, сказала она, всегда были, есть, и будут. На то это и школьный коллектив.

По сути она не сказала ни «да», ни «нет», и Асе было неясно: есть ли что-то между ними? Не хотелось об этом думать, но думалось почему-то…

Она снова скосила глаза и посмотрела на Ксюшу. Выросла девочка. Ох, как выросла, и как сбылось ее давешнее предсказание: из угловатого подростка она превратилась в прекрасную женщину. Высокая, худая – в чем только душа держится, сверкает зелеными глазами. И темные волосы свои научилась укладывать – уже не собирает в вечный хвостик на затылке, а зачесывает за уши, делая острые черты лица еще более острыми.

Сколько бы ни ругался с ней директор, как бы ни угрожал – прилично одеваться так и не научилась. Бегает как девчонка, в джинсах и жутких майках. С детьми на «ты» общается, каждого знает по имени. А они в ней души не чают – на каждой перемене целая толпа собирается в кабинете. Черт знает, чем они там занимаются, и чему она их может научить?

Ася вздохнула, отворачиваясь. Как бы тяжело ни было это признавать, но Ксюша нравилась ей. Она бы совсем не отказалась от такого друга. Но хорошо понимала – никакой дружбы между ними быть не может, просто потому что не может быть никогда.

Конечно, детская Ксюшина влюбленность давно прошла: она на нее даже внимания не обращает, а на все попытки заговорить сворачивает разговор и убегает. Но память об этой влюбленности никуда не делась, и именно это никогда не позволит им подружиться.

Педсовет закончился. Директор сложил свои записи, и вышел из класса. Ася заторопилась – может быть, еще успеет погулять, пока солнце не начнет садиться, и не станет слишком холодно?

Выходя из класса, столкнулась с Завадской. Та куда-то тянула Ксюшу за руку, и заливисто хохотала.

-Обойдутся твои сценарии без тебя один вечер, - услышала Ася, - пойдем! Потратишь на меня час своего драгоценного времени – от тебя не убудет.

-О чем спор, девочки? – Спросила Ася, подходя поближе.

-Ксюшка отказывается идти пить со мной коньяк и сидеть на парапете, - заявила Лена, - говорит, что у нее много работы. А? Нормально? Это в пять вечера-то.

-А коньяк есть? – Неожиданно для себя спросила Ася.

-Конечно, - Лена похлопала по сумке, висящей на боку и посмотрела то на одну, то на вторую, - пойдешь с нами?

-Если примете – пойду.

Она заметила, как дернулась Ксюша при ее ответе, но промолчала. Как-то само собой решилось, что идут они втроем – и больше никто возражать не стал.

Медленно дошли до Кубани. Медленно забрались на парапет. Лена достала из сумки бутылку и стаканчики, разлила каждой на два пальца. Она сидела между Асей и Ксюшей, и, разговаривая, поворачивалась то к одной, то к другой.

-Обожаю весну, - сказала она, сделав первый глоток, - во мне как будто все просыпается, тянется к солнцу. Да и учебный год заканчивается, что тоже не может не радовать.

Ася согласно промычала что-то. Коньяк обжег горло, и растекся по желудку. Ей вдруг стало очень тепло. Давно она не сидела вот так, прямо на бетоне, чтобы под ногами перекатывалась волнами река, а над головой плыло небо.

-А я всю жизнь весну ненавидела, - сказала вдруг Ксюша, - для меня она всегда была не началом, а концом.

-Почему? – Спросила Лена.

-Потому что весна – это всегда было про расставание. Что-то обязательно заканчивалось весной. Я не припомню лета, в которое мне не пришлось бы прощаться.

Ася замерла, услышав эти слова. Впервые она подумала о том, а каково было Ксюше каждое лето в школьные годы? Если для Аси эти месяцы были долгожданным отпуском, то для девочки – наверное, проклятием.

-Разве ты не находила для себя ничего приятного в лете? – Спросила вдруг она. – В нем же много всего хорошего, помимо расставания.

Ксюша перегнулась через Лену и удивленно посмотрела на нее.

-А вы считаете, что когда расстаешься, имеешь возможность думать о чем-то еще? Это только в кино мороженое перед телевизором помогает отвлечься. В жизни не так. Особенно когда знаешь, что человек, с которым ты расстался, не думает о тебе.

-Почему это так важно?

-А вы когда-нибудь ощущали себя пустым местом? – Спросила Ксюша без улыбки. – Приходилось это испытывать? Когда понимаешь, что нафиг не нужен, и что от тебя человеку одни неприятности? Сдохнуть хочется от такого понимания, вот почему.

-Девочки, давайте лучше выпьем, - вмешалась Лена, и снова разлила коньяк по стаканам. – За весну!

Ася послушно сделала глоток, но остановиться уже не могла. Ксюша разозлила ее почему-то.

-Я считаю, что с этим вполне можно справиться, - сказала она, - если ты придумываешь себе какие-то чувства, то в твоей власти с этими чувствами справляться без страданий. И тогда никакого пустого места не будет.

-Интересно, - протянула Ксюша, - а как, по-вашему, можно отличить придуманные чувства от реальных? Вы их что, разными частями тела испытываете?

Разговор накалялся. Лена смотрела то на одну, то на другую, но не вмешивалась. А Ася злилась все сильнее и сильнее, и не могла понять, почему.

-Я считаю, что невозможно испытывать реальные чувства к человеку, которого вовсе не знаешь, - заявила она, - вот и вся разница.

Ксюша засмеялась.

-Расскажите это героям литературы, которую вы преподаете. «Ее зеленые глаза заставили его сердце биться чаще». Ха-ха. Одно сплошное узнавание человека, правда?

-Ты говоришь о страсти, - парировала Ася, - я говорю о любви.

-А по-вашему, любовь – это когда ты медленно и печально узнаешь человека, и он тебе нравится, и ты начинаешь что-то к нему чувствовать? – Ксюшины волосы растрепались. Она положила ладонь Лене на колено, и даже не заметила этого. – Когда она возникает, эта любовь, в таком случае? Когда ты стираешь его семейные трусы и вешаешь их сушиться на балконе?

-Любовь возникает, когда тебе нравится это делать!

-Ну да, - засмеялась Ксюша, - всю жизнь мечтала.

-Хорошо, что тогда любовь по-твоему? – Спросила Ася.

-Любовь – это когда каждую ночь на изнанках век я вижу тебя, - сказала Ксюша, и Ася вздрогнула от силы, прозвучавшей в ее голосе. Ее зеленые глаза смотрели прямо на нее, и не было сил оторваться от этого взгляда. – Когда ты – везде и во всем. В траве, в солнце, в чужих руках, в чужих словах. Когда годы превращаются в секунды, потому что они не имеют никакого значения в сравнении с вечностью. Когда в каждом человеке, проходящем мимо, горят твои глаза, твои волосы, твой запах. Это – любовь. А то, что описываете вы – это тихая, спокойная семейная жизнь. И больше ничего.

Ася молчала, ошеломленная. Все это… Все эти слова… Они прозвучали так, будто прямо сейчас, в эту секунду, ей признались в любви. И стало почему-то очень больно.

-Я думаю, ты счастливый человек, Ксюшка, - сказала вдруг Лена, разливая остатки коньяка по стаканам.

-Почему? – Спросила Ксюша спокойно.

-Потому что человек, способный испытать такое чувство, несчастным быть не может по определению.

Все выпили. Ася сидела, притихшая. Сердце колотилось болезненными толчками.

-Я рассуждала абстрактно, - сказала вдруг Ксюша, - не забывайте об этом. Спор – на то и спор, чтобы просто рассуждать.

Этими словами она будто поставила точку. И все вдруг обнаружили, что уже стемнело, и засобирались домой. Вместе дошли до Лениного дома, попрощались, не забыв сказать, что «надо будет повторить». Лена скрылась в подъезде.

Ася повернулась к Ксюше. Она не знала, что сказать. Случившееся ошеломило ее так, как ничто не ошеломляло ранее.

-Всего доброго, - выдавила она. Ксюша кивнула, и осталась стоять.

Пройдя до поворота, Ася вдруг остановилась и оглянулась. Ксюша – спокойная, независимая, руки в карманах джинсов – следовала за ней. Поравнялась, заглянула в глаза.

-Идемте, Анастасия Павловна, - сказала глухо, - я вас провожу.

FORWARD. PLAY.

На работе ее встретили испуганные Ингины глаза и насмешливые Иркины.

-Чай, - на ходу сказала она первой.

-Садись, - уже зайдя в кабинет, предложила второй.

Ирка упала в кресло, поджала ноги, и посмотрела пристально.

-Что случилось? – Спросила.

Да вот черт бы его знал, ЧТО. Ксения сама не понимала. Уже столько часов прошло, а понимание так и не явилось. Она дождалась, пока Инга принесет чай, сделала глоток, и посмотрела на Иру.

-Мы целовались. Там, в Питере.

-С кем? – Удивилась Ира.

С кем-кем. С чертом лысым. С Асей.

Широко распахнутые глаза раскрылись еще шире. Ира помотала головой, будто отказываясь верить.

-Да ладно, - протянула она. – Не верю.

«Вот именно», - захотелось закричать Ксении. И я не верю! И ни один нормальный человек не поверит! Но должна же быть хоть какая причина!

-Она предложила мне прожить последние полгода как пара, - сказала Ксения, - сказала, что не хочет жить в напряжении, и что это напряжение нужно куда-то девать.

Иркины глаза округлились еще больше.

-Погоди, - сказала она, - она тебе секс предложила, что ли?

Еще б я знала. Может, секс, может, не секс. В любом случае все это звучало дико и странно.

-Когда мы целовались, я чувствовала ее желание, - вместо ответа сказала Ксения. – Ирка, как ты думаешь, может вообще такое быть?

Ира долго не думала.

-Не знаю. Мне кажется – нет, не может. Как так? Двадцать лет не было, а тут вдруг раз – и возникло? Так не бывает.

-Вот и мне так кажется. А значит, дело в чем-то другом…

Ксения откинулась в кресле и задумчиво покрутилась.

-Кстати, а где Будина? – Спросила она, снова оборачиваясь к Ире. – Отбыла уже?

-Да, - Ира рассмеялась, припоминая подробности. – Ты бы слышала, как она орала. Я ее такой никогда не видела. Кстати, она обещала обрушить на твою голову все кары небесные, так что будет готова.

Ксения только головой мотнула. Угрозы Ольги ее интересовали в последнюю очередь.

-Слушай, Ковальская, - сказала Ира, - а почему ты с ней не поговоришь?

-С кем? – Удивилась Ксения. – С Будиной?

-Да нет, с Асей. Я просто удивляюсь: вы уже так долго вместе, и так любите друг друга, но почему-то ни одна, ни вторая не рискует говорить откровенно. Ты спрашиваешь у меня, зачем ей это было нужно? Почему бы не спросить у нее?

Почему? Да просто потому что это невозможно, вот и все. Потому что то, что она ответит, может разрушить все окончательно. Потому что они вообще никогда не говорили о своих чувствах, и начинать уже поздно.

-Да перестань, - улыбнулась Ира, - ты и со мной не сразу начала говорить, помнишь? Сколько было этого многозначительного молчания между нами? Но научилась же. И с ней научишься. Просто иди и спроси, что все это значило.

-Я не могу.

Она растерянно посмотрела на Иру. Знала: это правда. Не может.

-А что ты теряешь? – Ира пожала плечами. – Вам осталось полгода, так?

-Откуда ты знаешь? – Вспыхнула Ксения.

-Ася сказала, - отмахнулась Ира, - в общем, раз через полгода она уедет – терять тебе все равно нечего. Что бы она тебе ни сказала – хуже не будет.

Ксения снова покрутилась на стуле. А ведь и правда – что она теряет? Еще там, в Питере, решила: терять нечего. А теперь что? Испугалась?

Ну скажет тебе Ася, что целовала из жалости – так это ты и так знаешь. Скажет «из благодарности» - это ты знаешь тоже. Не рассыплешься, услышав. И сможешь объяснить, почему тебе все это не нужно.

STOP. BACK. PLAY.

-Ладно, хорошо, ты права. Она привыкла быть одна. Но я не вижу связи.

Ася с трубкой в руках включила чайник и посмотрела в окно. Темнело. От Ксюши вестей по-прежнему не было.

-Связь самая прямая, - ответила Лена, - ты пытаешься разговаривать с ней, а разговоры – это последнее, что вам нужно.

-Да почему же?

Ася правда не понимала. Ведь это так просто: ты говоришь человеку то, как есть на самом деле. Он отвечает, как это для него. И все!

-Насть… Ну что ты как маленькая? Потому что ты скажешь ей «люблю», а она услышит «благодарна». Ты скажешь «хочу», она услышит «ладно уж». Я вообще удивляюсь, ты столько лет с ней прожила и до сих пор не поняла, что разговаривать с ней бесполезно?

Ну почему бесполезно? Иногда у них получалось. Правда, это было давно и про другое, но…

-Тогда что делать, Лен? Как донести до нее то, что я хочу?

-Так же, как в свое время это делала я.

BACK. BACK. PLAY.

В Краснодар пришел апрель. Зацвели деревья белыми цветами – заневестились. Из Ксюшиного окна теперь было видно не только школу, а целую группу таких вот – белых – деревьев. И солнце все раньше и раньше проникало в окно по утрам. И на душе почему-то было легко и радостно.

Ксюша собиралась в школу. Выпила кофе, сидя на кухне у окна, нарядилась в легкий сарафан, покидала в сумку все свои многочисленные блокноты и ручки, и вышла из дома.

У подъезда ее ждала Анастасия Павловна.

-Вы что здесь делаете? – Удивилась Ксюша, споткнувшись от удивления о порог.

-Пришла долг отдать, - улыбнулась Сотникова, - ты меня домой провожала, а я тебя до школы провожу.

Вот и что бы это значило? Как-то узнала, где я живу, пришла, и ждала видимо сидела – вон как уютно расположилась на скамейке у подъезда со своим портфелем и пакетами.

-Это лишнее, но… ладно. – Пробормотала Ксюша и, дождавшись, пока Анастасия Павловна соберет все свои вещи, двинулась к школе.

Она шла и думала о том, как глупо поступила, выбрав квартиру настолько близко к работе. Живи она в другом районе города – они могли бы идти вот так, рядом, и молчать, не менее тридцати минут. А так получилось всего восемь.

На крыльце школы остановились, посмотрели друг на друга.

-Ну… - начали хором, и рассмеялись.

-До встречи, Ксюшка.

-До встречи, Анастасия Павловна.

Все еще недоумевая, Ксюша взлетела по ступенькам и открыла кабинет. Он весь – белый, нарядный, был залит весенним солнцем. И душа радовалась вместе с ним.

Пиликнул телефон, оповещая о пришедшей смс. Ксюша глянула на экран.

-Ксюнь, ты на месте уже? Можешь кофе сделать? У меня первого урока нет, хочу с тобой посидеть.

Определенно, день сегодня обещал быть – приятнее некуда. Ксюша быстро согрела воду, насыпала в чашки кофе, и приготовилась ждать.

Ждать пришлось недолго: уже через десять минут Лена влетела в кабинет – как обычно, стремительная и очень красивая. Тряхнула светлыми волосами, изобразила пируэт подолом платья, и упала на стул.

-Я тут знаешь что подумала? – С места в карьер начала она, пока Ксюша заливала кофе горячей водой. – Давай летом куда-нибудь поедем?

-В каком смысле? – Удивилась Ксюша.

-Ну на море, или еще куда. Помнишь, ты говорила, что хорошего лета у тебя еще не было? Так пусть будет!

Она так открыто и доверчиво смотрела, в ее лице было столько тепла и столько нежности, что Ксюша не выдержала. Громыхнула чашкой, сделала несколько стремительных шагов, и, не успев сообразить, что делает, наклонилась и поцеловала Лену прямо в губы.

В этом поцелуе не было ничего сексуального – она просто изо всех сил прижалась губами к губам, и замерла так, будто пытаясь выразить этим прикосновением все, что до сих пор не научилась говорить словами.

Отпрянула. Посмотрела в Ленины спокойные глаза.

-Спасибо, - улыбнулась, и пошла за чашками.

Неловкости не было. Ксюша ожидала, что она придет, но ее правда не было. Они просто пили кофе и смотрели друг на друга, улыбаясь.

-Ну так как? – Не выдержала Лена. – Поедем?

Очень хотелось сказать «да». Просто согласиться, и взять билеты, и провести несколько часов в поезде – сидя на одной полке и играя в карты. И гулять по набережной, дыша соленым воздухом, и держаться за руки, и даже, может, что-нибудь еще.

-Лен, я не смогу, - честно призналась Ксюша, делая глоток обжигающего кофе.

-Почему?

Ну как объяснишь? Потому что Сотникова – она знала совершенно точно – будет руководить практикой у старших классов, и весь июнь проведет в школе? Потому что в июле она поедет в летний лагерь воспитательницей, и Ксюша поедет за ней? Потому что весь август Ксюша будет таскаться к ее подъезду и сидеть там в судорожной надежде – ну может быть хотя бы раз, хотя бы раз за все эти годы она все же выйдет наружу?

-Июнь я работаю, в июле поеду в лагерь, а про август ничего еще не знаю, - как могла, честно ответила Ксюша. – Но я бы очень хотела. Правда.

Лена внимательно на нее посмотрела и, кажется, даже не расстроилась. Отпила немного кофе, облизала губы.

-Тогда я с тобой, - улыбнулась.

-В смысле? – Ксюша чуть кофе на себя не опрокинула.

-Тоже буду работать июнь, в июле поеду в лагерь, а про август не буду ничего знать.

Лена смеялась над ней, а Ксюша смотрела и практически видела, как по ее груди разливается тепло и счастье. Впервые в жизни она чувствовала, что не одна. Пусть Лена не знает правды, пусть у нее свои причины, но она хочет – правда хочет быть рядом.

И снова повинуясь безотчетному желанию, Ксюша поставила на стол чашку, отобрала чашку у Лены, и, на этот раз подняв ее со стула за плечи, снова поцеловала.

И это было по-другому. Теперь ее губы не просто благодарили – они захватывали и завоевывали то, что принадлежало им по праву. Теперь они двигались, лаская, прикасаясь, и наслаждаясь этими прикосновениями.

-Закрыла ли я кабинет? – Мелькнула мысль, но в то же мгновение ей стало все равно.

Лена гладила ее затылок. Шею. И под ее пальцами расцветали огненные цветы. Лена прижималась к ее груди, и от этого подкашивались ноги. Никакой страсти. Никакого желания. Только нежность. Огромная, всепоглощающая нежность.

Они оторвались друг от друга, и улыбнулись припухшими губами.

-Когда ты говорила, что хочешь меня потрогать – ты это имела ввиду? – Неожиданно хрипло спросила Ксюша.

-Не совсем, - промурлыкала Лена в ответ, - но, пожалуй, и это тоже.

FORWARD

Вожатой в лагерь ее не взяли. Да она и рада была – устала от детей за год, проведенный в школе. Поехала просто так – в учительском коллективе, вместе с Завадской.

Пока те, кому повезло занять должности воспитателей и вожатых, всеми силами налаживали дисциплину и занимались подготовкой мероприятий, Ксюша и Лена в свое удовольствие гуляли по горным тропам, собирали цветы и наслаждались летом.

Сотникова еще не приехала – она собиралась прибыть со вторым заездом, через неделю, и Ксюша отчаянно ждала ее приезда.

Их с Леной поселили в отдельный деревянный домик – две кровати, две тумбочки, видавший виды шкаф. От деревянных стен в домике постоянно пахло лесом и свежестью, и от этого так сладко и так хорошо спалось.

Первую же ночь они провели в одной кровати. Ксюша уже засыпала, когда почувствовала, как пружины под ней натягиваются, и Лена присаживается рядом. Она просто сидела и гладила Ксюшу по голому плечу – ничего не говоря. А потом прилегла рядом и прижала к себе.

И снова ничего не было. Только поцелуи, осторожные поглаживания по спине, и – иногда – легкое прикусывание зубами кожи. Так и заснули – обнявшись, прижавшись друг к другу.

Наутро Лена вела себя как ни в чем ни бывало. Смеялась, швыряясь в Ксюшу полотенцем и приглашая пойти умыться. Плескалась водой из кранов, протянутых прямо на улице, и снова смеялась.

-Это лето будет получше, правда? – Спросила, когда они уже шли на завтрак, и Ксюша вынуждена была согласиться.

На горных лугах уже вовсю цвел клевер. Они расстилали на нем покрывало, запускали руки в россыпи зелени, и лежали так, наслаждаясь солнцем на горячей коже.

-Расскажи мне, как ты поняла? – Спросила в один из таких дней Лена.

-Что поняла? – Удивилась Ксюша, и сразу же поняла, ЧТО.

-Это было сложно, - ответила, - я все детство убеждала себя в том, что все не так, что я в порядке, что я выйду замуж и все такое. Потом случилась Ира, чувства к которой напугали меня до полусмерти. А потом – Лека. Наверное, тогда я и начала понимать.

-Расскажи, - попросила Лена, устраиваясь подбородком на Ксюшиной груди и заглядывая ей в глаза.

-Знаешь, для меня самым большим открытием стало, что дело здесь не в сексе. До Леки у меня был парень, и с ним тоже был секс, и это было ничуть не хуже, а местами и лучше, наверное. И я успокаивала себя тем, что если у него получается меня возбудить – значит, со мной, опять же, все в порядке. А потом он ушел – и я практически ничего не почувствовала.

-Так уж и ничего? – Не поверила Лена.

-Да. Я злилась, бесилась, и было больно. Но потом я поняла, что все эти чувства – не из-за того, что он ушел, а из-за того, КАК он это сделал.

Ксюша поймала удивленный взгляд и объяснила:

-Он встречался одновременно со мной и с моей соседкой по комнате. Кроме того, я слишком многое вложила в эти отношения. Наверное, от этого и было больно.

-А дальше?

-А дальше появилась Лека, и я в ту же секунду забыла про Виталика. Тогда и поняла, что дело вовсе не в сексе. Дело в том, что происходит вот тут.

Она показала пальцем на межреберье.

-Ты была в нее влюблена?

Да черт его знает. Наверное, была. Во всяком случае, когда она ушла – мне было очень, очень больно.

BACK. BACK. PLAY.

-Нам надо поговорить, - Лека поймала ее в коридоре, и утащила в пустую в ночной час умывалку. Достала сигареты. Замолчала.

Ксюша почувствовала, как от коленок и ниже разливается страх.

-Я хочу предупредить, - сказала Лека, - чтобы для тебя это сюрпризом не было. Я влюбилась.

Пам-пам. В Ксюшиной голове потоками разлилась боль, смешанная с какой-то бравурной музыкой. История повторялась. Неужели все в мире обречено на повторение? Сейчас она скажет, что это несерьезно, и что вернется, и что все будет как раньше…

И вдруг что-то хрустнуло внутри. Ксюша физически ощутила, как ломается с треском какая-то важная деталь в ее груди, и втыкается в сердце обломками. Она ничего не говорила, просто смотрела на Леку, но лицо ее – она чувствовала, знала – менялось на глазах.

«Ну, хватит, - сказал чей-то голос в ее голове, - достаточно. Это не сработало, так? Ты попыталась, и это просто не сработало. Потому что это – не ты. ТЕБЕ она не посмела бы так сказать. С ТОБОЙ она не посмела бы так поступить. Достаточно».

Сузились зрачки, оттопырилась в оскале нижняя губа. Ксюша молчала, и видела, как слой за слоем спадает с нее та обертка, которую она так старательно на себя натягивала.

-В кого? – Спросила с равнодушием, которое не обмануло бы ни одного из дворовых мальчишек. Это было то равнодушие, за которым следует удар в морду.

-Ну какая разница, Ксюх? – Лека отвела глаза, и закурила еще одну сигарету. – Все равно это было несерьезно. Поигрались – и хватит.

Уголок Ксюхиной губы поднялся вверх. А потом второй. Она сделала шаг, и оказалась вплотную к Леке. И – порадовалась ее испугу.

-Мелкое, мерзкое дерьмо, - по-прежнему улыбаясь, сказала Ксюха, не отрывая от Леки взгляда. – Усекла? Еще раз появишься рядом со мной – дам по роже. Учти на будущее.

Сжала губы в узкую полоску, и вышла из умывалки.

Коридор, коридор, выкрашенный голубой масляной краской коридор. Двери, двери – разномастные, где белые, а где и темные. Мир сужается, давит на плечи, мешает дышать.

И одежда давит – все эти аккуратные спортивные брючки, эти закрытые футболки с длинным рукавом, эти чертовы домашние тапочки, будто снятые с престарелой домохозяйки.

«Это – не я».

Выход из общаги. Вахтерша удивленно смотрит, сонная, но не делает попыток остановить. Подошвы тапочек стираются об асфальт – да пусть они хоть в аду сгорят, эти подошвы!

Каменная лестница. Ступенька, еще одна, пятидесятая, двухсотая. Тапочки остались где-то лежать, сброшенные, и босые ноги касаются холодного песка. Перед ней – море. Ладно, не море, залив, всего лишь залив, но кому какое до этого дело?

-Ну что? – Спрашивает она у моря. – Чудно все вышло, правда?

Да. Действительно чудно. Или чуднО – тут уж кому как больше нравится. Хорошая девочка, говоришь? Топчите, бейте, унижайте – все стерпит? Нет. Это вряд ли.

Перед глазами – Лекины глаза, которые то синевеют, то почему-то превращаются в карие, то снова становятся синими.

-Я – не хорошая девочка, - говорит Ксюха тихо, сквозь зубы, - я – это не она.

И плачет, и бьет кулаками о землю, упав на колени, и снова, снова плачет.

-Я – не хорошая девочка.

И эхом приходит вопрос. Вопрос, на который она пока не готова ответить.

-А кто ты тогда?

И нет ответа, нет понимания, и все растворяется в боли очередной ошибки, и становится так больно, как, наверное, не было еще никогда.

FORWARD. PLAY.

-Давай не будем об этом, ладно? – Попросила Ксюша, так и не ответив на Ленин вопрос. – Это то, о чем я не готова разговаривать.

-Конечно, - тут же согласилась Лена. Она – Ксюша давно заметила – вообще никогда не лезла туда, куда ее не готовы были пустить. Не обижалась, не расстраивалась – просто отступала.

Но Ксюша неожиданно продолжила сама.

-Вообще для меня тогда все как-то резко встало на свои места. Есть физика, и этой физикой можно заниматься с кем угодно. И есть эмоции, которые я способна испытывать только к женщинам. Я не делала далеко идущих выводов, решила пока остановиться на этом. Так что можно считать, что именно тогда я и поняла.

-У тебя их много было? – Спросила Лена.

-Женщин? – Ксюша хмыкнула и пожала плечами. – Смотря с чем сравнивать.

-Ну сколько? Примерно?

-Тех, с кем были отношения – двое. А всех прочих я не считала.

-Ого, - Лена с интересом подвинулась повыше, нависая над Ксюшей, - а все прочие были?

Еще как были. После окончания института, после окончательного разрыва с Иркой, после того, как в ее голове в очередной раз все перевернулось с ног на голову – именно тогда пружина разжалась совсем, бесповоротно.

BACK. PLAY.

Пятый курс. Последний год. Он закончится – и нужно будет что-то решать. А решать не хотелось.

Они жили теперь у Женьки в квартире – она, Женька, Кристина и Лека. Ксюха только посмеивалась, глядя, как Женя пытается Леку одомашнить и привязать к себе. Понимала: скоро это закончится. Вопрос только был, когда.

На самом деле, только этот вопрос и был теперь важен. В него все упиралось, вокруг него все крутилось. «Когда».

-Когда ты переедешь ко мне? – То и дело спрашивала Ира, когда Ксюха оставалась у нее ночевать.

-Когда ты начнешь искать работу? – Доставали по телефону родители.

-Когда ты уже успокоишься? – Хохотал Джоник.

Вернуться в Краснодар? А кому она там нужна? Анастасия Павловна, наверное, снова вышла замуж, да и мысли о ней уже не вызывали такой боли, как раньше.

Послушаться Ирку и уехать с ней в Москву? А зачем? Чтобы снова прятаться от всех, поддерживать реноме, говорить, что еще не встретила достойного мужчину?

Остаться здесь? Каждый день любоваться на Женькино-Лекину идиллию, зная, что скоро все это закончится? Зачем?

Вот именно, зачем. Как-то незаметно для себя, Ксюха потеряла смысл. И где искать его теперь – не имела ни малейшего понятия.

-Ну чего ты маешься? – Спрашивала ее Ира после очередного «сексуального буйства». – Давай уедем. Найдем в Москве работу, будем жить. Это город больших возможностей!

Ксюха только морщилась.

-Я не хочу никаких больших возможностей, - отвечала она, но на последующий вопрос «а чего же ты хочешь», у нее ответа не было.

Весной Женька и Лека расстались. Вернее, Лека просто сделала традиционный финт ушами, и отбыла в неизвестном направлении. Женька осталась страдать.

День за днем Ксюха пыталась помочь: успокаивала, отпаивала чаем, гладила по голове. И злилась, злилась, злилась. Ее мучила мысль, что когда Лека сделала то же самое с ней, рядом никого не было. А тут – смотри ты – все собрались, кудахчут, сочувствие изображают. А Женька – дура: нет бы выводы сделать и понять, что Лека – это не для семьи, не для жизни. Нет! Оправдывает ее, ищет объяснения. Дура.

Незаметно для себя, Ксюха стала меньше бывать дома. А потом и вовсе съехала – не к Ире, нет. Познакомилась с молодым человеком на улице, ответила на его ухаживания, и уже через неделю переехала к нему.

Теперь их снова было трое: она, Ира и этот глупый мальчик, влюбленный по уши и глупый как пробка. Дошло до того, что она рассказала ему об Ире – и ничего, проглотил, не подавился.

-Откуда в тебе столько злости? – Спросила ее как-то Кристина, узнав об этом новом повороте в Ксюхиной судьбе.

-Надоело быть хорошей, - ответила та. – Теперь побуду плохой.

Иногда по вечерам она приходила домой и долго смотрела на себя в зеркало. И то, что она видела, вызывало боль.

Чтобы отвлечься, принялась все-таки искать работу. При виде вакансий «требуется учитель», сминала газету и громко ругалась. Только однажды заметила короткое: «Требуется сценарист», и неожиданно для себя позвонила по указанному телефону.

FORWARD

-Скоро новый год! – от резкого крика прямо в левое ухо Ксюха проснулась, дернулась, и с трудом удержалась, чтобы не залепить пощечину.

-Обалдел? – Спросила она, потирая глаза. – Зачем орешь?

-Затем, что новый год скоро, а у нас ни сценариев, ни музыки, ни-фи-га.

Дима забрался с ногами прямо на Ксюхин стол – сел по-турецки и поглядывал сверху вниз.

-Шеф сказал, что программу надо утвердить завтра, или можем не утверждать ее вообще.

Ксюха зевнула и вылезла из-за стола. В последние дни декабря она уставала так, что с трудом соображала, где находится и как ее зовут. Вот и на рабочем месте заснула.

-Музыку мы вчера подобрали, - сказала она, доставая из россыпей бумаг на столе компакт-диск, - а сценарий смотрит Светка, добавляет туда пошлости.

-То есть я зря тебя будил? – Прищурился Дима и одним прыжком оказался рядом с Ксюхой. – Или нет?

Иногда он был милым, иногда – как сейчас – противным, но в целом Ксюха считала так: «почему бы и нет».

На этом принципе она строила свою жизнь все последние месяцы. Почему бы и не заняться сценариями стриптиз-программ? Почему бы и не превратиться из сценариста в режиссера? Почему бы и не переспать с Димой, раз уж он этого так хочет? Почему бы и не принять приглашение от Женьки встретить новый год в старой компании? Почему бы и не послать Ирку к чертовой матери с ее Москвой и грандиозными планами?

-Слушай, - вспомнила она вдруг, - меня старая подруга позвала новый год праздновать в их компании. Пойдешь?

-Смотря что мне за это будет, - Дима противно улыбнулся и полез с поцелуями. Ксюха отшатнулась.

-Не хочешь – как хочешь.

Конечно, он побежал следом за ней, и принялся извиняться, и клялся, что встреча нового года в компании ее друзей – лучшее предложение в его жизни. А Ксюха шла впереди, слушала краем уха эти словоизлияния, и умирала от скуки.

В коридоре клуба – кто бы мог подумать! – встретилась с Ирой. Та, видимо, уже давно искала нужную дверь: на лице было написано разочарование и любопытство.

-Сгинь, - скомандовала Ксюха Диме, и с Ирой под руку вернулась в кабинет. – Садись.

Сели. Поглядели друг на друга. Сказать было нечего, и не нужен был никому этот последний разговор, но Ира настояла, а Ксюха в очередной раз подумала: «почему бы и нет».

-Значит, нет? – Эхом отозвался Ирин голос.

-Значит, нет.

Ира помолчала, но было ясно – этим не кончится. Так и вышло.

-Ты можешь хотя бы объяснить, почему? – Спросила Ира напряженно. – Тебе же не нравится эта дурацкая работа. И ты не любишь этот город. Что тебя здесь держит?

-Ничего, - пожала плечами Ксюха, - но в Москву меня тоже ничего не тянет.

-Даже я?

-Даже ты.

Ира кивнула и отвернулась. «Лишь бы реветь не стала», - подумала Ксюха отстраненно.

-Пойми, - сказала она вслух, - я не знаю, чего я хочу. Пока меня устраивает то, что есть.

-Прожигать свою жизнь в выпивке и блядках? – Вырвалось у Иры.

-А почему нет? – Подняла брови Ксюха. Она пересела на край своего стола и смотрела на Иру сверху. – Я пыталась по-другому. Пыталась жить правильно. Не вышло. Теперь попробую жить так, как мне хочется.

-Вот этого тебе хочется? – Не выдержала Ирка, вскочила на ноги, демонстративно обвела рукой обстановку кабинета. – Алкоголь, голые девки, мужики? Стоило ради этого получать образование!

-Нет, наверное, не стоило, - согласилась Ксюха, - но кто ж знал тогда?

Она видела, что Ире очень хочется поругаться. Но и это ей тоже было все равно.

-Ковальская, - Ира подошла вплотную и положила ладони на Ксюхины бедра, - поехали со мной, а? Ты же по-прежнему что-то чувствуешь ко мне, и я тоже. У нас есть шанс. Шанс построить настоящие отношения.

-Что ты называешь настоящими отношениями? – Спросила Ксюха равнодушно. – Купить квартиру, завести барбоса и притворяться сестрами? У таких отношений нет будущего, и быть не может.

-Но ведь живут же как-то люди!

-Ирка, я не хочу как-то, - Ксюха с силой подалась Ире навстречу, - я не хочу скрываться и делать вид, что все это нормально. Я по-прежнему так не считаю, только и всего.

-А чего ты хочешь-то тогда? – Возмущенно спросила Ира. – Выйти замуж за одного из своих ебарей? Нарожать детишек, получить кольцо на палец? Этого?

-Нет. Этого я тоже не хочу.

Ксюха отстранила Иру, и отошла к стене. Подумала немного.

-Ты склоняешь меня идти своей дорогой, - сказала, не оборачиваясь, - я хочу выбрать свою. Только и всего.

-Но это же глупо!

-Пусть, - кивнула согласно, - но я хочу сама. И сделаю это. Пойму, что мне нужно, найду смысл, и так далее. Даже на это понадобится много времени.

-Я не стану ждать тебя так долго, - обреченно сказала Ира за ее спиной.

-Знаю. Я тебя об этом и не прошу.

Она стояла, прислонившись лбом к холодной стене. Ира подошла сзади, обняла и поцеловала в затылок.

-Тогда прощай, Ковальская, - сказала она, и по голосу Ксюха поняла: все-таки плачет.

-Прощай.

FORWARD

-Ну ничего себе, - восхищенно заявил Дима, когда Ксюха все-таки соизволила выйти из подъезда и сесть в его машину. – А почему ты всегда так не одеваешься?

Ксюха подавила улыбку. Всегда. Ну да. По десять часов в день в платье и на шпильках – врагу не пожелаешь. Но сегодня она постаралась – сама не зная, зачем. Долго выбирала наряд, долго укладывала волосы и наводила макияж. И результат не заставил себя ждать: черное платье на тонких бретельках выгодно открывало худосочную Ксюхину спину и одновременно подчеркивало небольшую грудь. Волосы собрались на затылке в затейливую композицию, приоткрывая шею. А туфли на высоком каблуке сделали длинные ноги еще длиннее.

-Ксюха! – Женька открыла дверь и тут же кинулась ей на шею. – Как я рада тебя видеть.

Затормошила, потащила внутрь, а внутри – все та же компания: мрачная Кристина, верный оруженосец Толик, Шурик – кажется, уже пьяный, Лекина новая пассия Юлька, и, конечно – она сама. Во всей красе.

Женька сегодня в новом образе: классическая учительница. Очки на носу, закрытое платье, и на лице – тоска-печаль, скрываемая за улыбками.

-Это ее муж? – Спросил Дима шепотом, указывая на Шурика.

-Нет, - улыбнулась Ксюха и показала на Леку. – Вон ее бывший муж сидит. Или жена, тут уж как тебе больше нравится.

И правда – сидит. Мрачная, смотрит из-под длинной челки. И одета черт знает во что – то ли рубашка на ней, то ли блузка – не разберешь. На Юльку посмотрит, на Женьку. И снова на Юльку.

-Ленка, давай танцевать, - Ксюхе вдруг стало очень весело. Она ухватила Леку за руку и потащила на середину комнаты. Обняла за шею, прижалась.

Следом за ними танцевать вышли и Женька с Шуриком: закружились рядом.

-Злая как обычно? – Спросила Ксюха шепотом.

-Кто этот парень? – Ответила Лека вопросом на вопрос, подбородком указывая на Диму.

-А тебе какая разница? – Ксюха пощекотала Лекин затылок и заглянула ей в глаза. – Работаем вместе.

-Работаете или спите?

Засмеялась. Скосила взгляд на Женьку. Между ней и Шуриком табуретку можно было бы засунуть – и то не удержалась бы, упала.

-А что? Хочешь присоединиться?

Ей вдруг подумалось, что это было бы забавно. Соблазнить Леку прямо здесь, при всех, утащить во вторую комнату и трахнуть там. А потом пусть смотрят: Женька – со своими слоновьими слезами, Лека – с чувством вины, и Кристинка – с осуждением.

-Поменяемся? – Женька подошла рука за руку с Шуриком, и Ксюха скрипнула зубами. Но в следующую секунду оказалась в Женькиных руках – и удивленно последовала за ней в танце.

-Чего это ты? – Спросила удивленно. – Я думала…

-Соскучилась, - улыбнулась Женька, танцуя, - ты давно не появлялась.

-Времени не было.

«Желания не было. Век вас не видела, и еще столько не видеть бы».

-Ты кое-что из вещей забыла. Я сложила в сумку, на кухне стоит. Заберешь завтра?

Господи, да что из вещей могло тут остаться? Что там может быть такого, что стоило бы забирать?

-Там какие-то фотографии.

Ксюха остановилась. Женька споткнулась об ее ногу и чуть не упала. Посмотрела со страхом в глазах.

-Ты чего?

Фотографии. Ксюха выпустила Женьку из своих рук и стремительно прошла на кухню. Где же эта сумка? Вот она, стоит, застегнутая, на табуретке. Застежка-молния. Какие-то тетрадки, старый свитер, шарф, носки. И – фотографии.

Она смотрела на них сверху вниз и боялась прикоснуться. Они лежали оборотной стороной вверх – просто белые кусочки картона, но чтобы перевернуть их понадобилось немалое мужество.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна…

И стало больно. Опять – как давно уже не бывало. И сжались зубы, и ладони – в кулаки.

-Ксюх, ты чего тут? – Дима пришел, поняла Ксюха, и стремительно прикрыла фотографии шарфом. Обернулась.

-Я останусь тут ночевать. А ты езжай.

-Куда езжай? – Удивился он. – Я не собирался вообще-то…

Но она больше ничего не сказала. Забрала сумку, ушла в маленькую комнату, заперлась там, и только тогда решилась посмотреть. Доставала по одной, переворачивала, и смотрела.

-Ну сколько можно? – Спросила у лица на фото. – Я не видела вас пять лет. Пять лет вы были где-то далеко от меня. Каждое лето я приезжала в Краснодар и караулила с утра до ночи у вашего дома. Но не увидела ни разу. Так почему сейчас – опять? Почему я опять все это чувствую?

Она сама не заметила, как начала кричать. Отрывала от фотографии кусочек, швыряла на пол, топтала ногами, и кричала снова.

-Вы – проклятие! Мое проклятие. Чертово помешательство, которое до сих пор мешает мне жить!

И снова фото. Снова кусочки. Снова боль.

-Ну сколько можно уже, а?

Она не успокоилась, пока все фотографии не оказались порванными. И только тогда упала на пол, прислонилась спиной к кровати, и замерла так до утра. Не плакала, не спала – просто сидела.

FORWARD. PLAY.

Утром Ксюха выползла на кухню – разбитая и злая. Сварила кофе, нашла среди пустых пачек сигарету, и уселась рядом с окном. Она чувствовала себя абсолютно пустой. Никаких чувств, никаких мыслей – ничего.

Когда на кухне появилась Лека – полуодетая, с мокрыми волосами, Ксюха даже не удивилась.

-Трахаться с бывшими, которые в тебя все еще влюблены – это пошло, - сказала она сквозь зубы.

-Кто бы говорил, - так же, сквозь зубы, ответила Лека.

Достойный ответ. Ксюха не раз задавала себе вопрос «А чем ты лучше»? И ответа не находила. Получалось, что ничем.

Отдавать свое тело любому желающему – это как проституция, только вместо денег она получала что-то другое.

-Ты просто обесцениваешь его таким образом, - сказал ей как-то Джон. – Делаешь так, будто тело вообще не имеет значения. Обычный способ.

Может и так, но Ксюха чувствовала: иначе она сейчас не может. Да, любому желающему. Да, просто секс. В конце концов, почему бы и нет?

-Позвони мне, - сказала она Леке, - встретимся, поговорим о старых временах.

Лека кивнула.

Forvard. Play.

Ксения вела машину медленно, но пальцы, лежащие на руле, все равно дрожали. Она была полна решимости поговорить наконец с Асей, но не знала даже, как начать.

-Ответь мне, что ты ко мне чувствуешь?

Глупо. Она и так знает, что Ася к ней чувствует.

-Зачем ты предложила мне секс?

Еще глупее. Какая разница, зачем, если этого все равно никогда не будет?

-Как нам жить дальше?

Трижды «ха-ха». Если бы кто-то смог ответить на этот вопрос – нобелевскую премию ему, и букеровскую в придачу.

Она вдруг вспомнила, как в последний раз уезжала из Краснодара. Разбитая, раздавленная – сидела на полу в заплеванном тамбуре вагона, курила, а из глаз – не слезы, а будто цементная крошка.

Тогда тоже казалось: говорить не о чем. Все сказано. Все прожито и понято, и дальше – просто некуда. Ан нет, года не прошло – и оказалось, что разговор совсем не окончен. И, возможно, не закончится уже никогда.

-Тогда я была моложе, - сказала она вслух, обращаясь к собственному отражению в зеркале заднего вида, - а теперь мне тридцать два. И все изменилось.

А что изменилось-то, собственно? Она далеко ушла от двенадцатилетней девчонки, влюбившейся в учительницу, но где-то глубоко внутри эта девчонка все еще жила в ней, и отказывалась так просто сдавать позиции.

-Брось, - говорила она Ксении, - что лучше: двадцать лет в кошмаре, или полгода счастья? Возьми то, что она дает – и радуйся тому, что получила это. Отпусти себя, и живи на полную – ты же умела это раньше!

-Это было давно.

-Не так уж давно! Двадцать лет – подумаешь, какая глупость! Замотать себя в дорогой пиджак и навесить на лицо корпоративную улыбку – еще не значит стать старой. Ведь пиджак можно снять, а улыбку сделать искренней. Ты все еще это можешь.

-А потом? Что я буду делать с этим потом?

-А какая разница? Разве оно того не стоит?

Рука сама потянулась к магнитоле и выбрала песню. И ударили в уши звуки свободы и молодости.

Этот парень был из тех, кто просто любит жить.

Любит праздники и громкий смех, пыль дорог и ветра свист.

Он был везде и всегда своим

Влюблял в себя целый свет.

И гнал свой байк, а не лимузин.

Таких друзей больше нет.

Пальцы сжались на руле, а голос в голове звучал громче и громче, перекрикивая музыку.

-Чего ты добилась в свои тридцать два? Построила мудацкую жизнь, в которой есть только работа, обязательства и три сотни комплексов? А где счастье? Где полет? Где безумие, в конце концов?

-Но время безумия прошло.

-Кто сказал? Это ТЫ так решила, что оно должно закончиться. Да тебе твоя дурацкая тачка дороже всех друзей вместе взятых. Как же – у тебя реноме, у тебя имидж, у тебя все прочее говно, в которое ты взяла и поверила.

И в гостиной при свечах он танцевал, как бог.

Но зато менялся на глазах, только вспомнит шум дорог.

Все, что имел, тут же тратил

И за порог сделав шаг

Мой друг давал команду братьям,

Вверх поднимая кулак.

-Давай, - голос снова перекричал музыку. Двенадцатилетняя Ксюша звучала очень уверенно, и громко. – Я не хочу, чтобы все закончилось вот так. Я не об этом мечтала.

-Я осуществила все, о чем ты мечтала, не ври.

-Вот уж нет! Да, Анастасия Павловна теперь с тобой, но она с тобой ровно наполовину.

-Ой, да перестань! – Ксения рявкнула это, глядя в зеркало, как будто там и правда кто-то был. – Чего ты хочешь? Чтобы я ее трахнула? Об этом ты мечтала? Да тебя в ужас приводила мысль о поцелуе между женщинами.

-Это потому что я была маленькая. Для меня высшим проявлением любви было притащить ей букет цветов и трястись от страха, что она узнает, от кого это. Но мне этого было достаточно! А тебе – нет.

-Я изменилась.

-Знаю! Ты изменилась и стала старой скучной идиоткой, которая увлеклась построением прекрасного будущего для любимой женщины и совсем забыла о женщине самой.

Ксения сама не заметила, как педаль газа сильнее вдавилась в пол. Теперь она лавировала между редкими в ночной час автомобилями, и с каждой минутой скорость становилась выше и выше.

-Кто ты? – Спросила она у отражения в зеркале. – Кто ты?

-Вот именно! – Откликнулся голос в голове. – Кто ты? Расфуфыренная тетка? Вечный страдалец? Моя любовь приносила мне радость, а уж потом боль. А твоя?

-Моя тоже!

-Вот уж вряд ли! К твоим ногам бросают то, о чем ты мечтаешь уже чертову кучу лет, а ты воротишь морду и говоришь, что тебе это не надо. Прекрасная радость получается!

-Как ты не понимаешь, - прошипела сквозь зубы Ксения, и вдавила педаль в пол окончательно. – Если это случится… Если это произойдет. Я не знаю, как тогда я смогу жить.

Голос заткнулся, словно его и не было. Машина неслась по Садовому на предельной скорости, пролетая на красный и норовя выскочить на встречную полосу. Ксения смотрела прямо перед собой, избегая взглядом зеркал.

Двадцать лет. Двадцать чертовых лет. Она сделала невозможное. Она сделала так, что Ася смогла быть с ней. А теперь? Теперь спустить все это в унитаз ради нескольких месяцев физической близости? Или… ради того, чтобы Ася получила то, что она хочет?

«Все, что я делаю, я делаю для тебя».

Она сбросила скорость. Перестроилась в средний ряд. Губы сжались в узкую полоску, а пальцы на руле расслабились. На лицо будто снова наползла исчезнувшая было маска спокойствия и уверенности.

-Она получит то, что хочет. Потому что

«Все, что я делаю, я делаю для тебя».

FORWARD

Ася ждала. Она больше не могла ни курить, ни пить кофе, ни говорить по телефону. Надела пижаму, легла в постель, и тут же выскочила из нее как ошпаренная. Походила по квартире – из угла в угол, от стены до стены.

Подошла к окну и посмотрела на стоянку. Ксюшиной машины не было.

-Пожалуйста, пусть она просто придет домой, - попросила она, глядя на затянутое облаками небо. – Я не буду больше ее ломать. Просто пусть она придет домой.

В три часа ночи она наконец услышала, как поворачивается ключ в двери. Кинулась в коридор, наткнулась на Ксюшу, обняла ее и зарыдала, уткнувшись лицом куда-то в шею. Почувствовала прикосновение губ на своей щеке, и замерла.

Поцелуй перешел со щеки на висок, с виска – на лоб, и наконец добрался до губ.

-Ты… чего? – Спросила Ася, отстраняясь и глядя в Ксюшино лицо. То, что она увидела, напугало ее. Ксюша была словно каменная – ни одной морщинки на лице, ни движения кожи, ничего. Остановившийся взгляд, механические движения.

Она схватила Асю за руку и, не разуваясь, повела за собой в спальню. Остановилась у кровати, и принялась расстегивать пижамную куртку. Ася как зачарованная смотрела на ее пальцы, расстегивающие одну пуговицу за другой. На нее какое-то оцепенение напало – ни сказать, ни пошевелиться.

Куртка упала на пол, и Ксюшин взгляд сместился с Асиного лица на ничем более не прикрытую грудь. И снова – никакого выражения лица. Лед и камень.

-Ксюшка, - выдохнула Ася, когда Ксюшина ладонь опустилась на ее грудь и погладила: вверх-вниз, вниз-вверх. – Остановись.

И тогда она разжала наконец губы и сказала:

-Нет.

Асе стало очень страшно. Ей показалось вдруг, что Ксюша не видит перед собой ее, а видит что-то совсем другое. Может быть, прошлое?

-Девочка моя, я прошу тебя, - вырвалось у нее, - не надо.

Вторая ладонь опустилась на грудь. И снова погладила. И снова – ни единой эмоции на холодном лице.

-Это не должно быть так, - прошептала Ася, - только не так…

Она все понимала и видела. Знала: видимо, иначе Ксюша просто не может. И знала, что та не остановится, и что это правда произойдет, но все в ее душе протестовало против этого: НЕ ТАК. ТОЛЬКО НЕ ТАК.

Ксюша взялась за резинку штанов. Зацепила большими пальцами и потянула вниз. По бедрам, по коленям, до лодыжек. Разогнулась. Посмотрела на Асю.

Она молчала очень долго. Смотрела остановившимся взглядом и молчала.

-Ты делаешь это для меня? – Спросила Ася, чувствуя, как дрожат ее коленки, как сводит судорогой икры.

И снова Ксюша разомкнула губы.

-Да.

Ася стояла перед ней – обнаженная, растерянная, и не делала попыток пошевелиться. Ей по-прежнему было очень страшно.

BACK. PLAY.

Она повернула ключ в замке трижды: раз, два, три. Открыла дверь. Сделала шаг. Ася налетела на нее – она едва успела ее поймать, прижать к себе.

«Ты этого хочешь?»

Наклонилась, поцеловала Асину кожу – там, где дотянулась. Поцеловала еще.

Вкуса не было. Запаха не было. Ничего не было. Как куклу целовать. Как кусок пластика.

-Ты… чего? – Услышала она. Посмотрела на Асю, и едва узнала ее. Взяла за руку, и повела за собой.

«Остановись. Пока еще можешь. Пока не совершила главную ошибку в своей поганой жизни. Остановись. Это не то, чего она хочет. Если она поймет, что ты делаешь это для нее – это убьет ее. Остановись».

Взгляд сфокусировался на кофте от пижамы. Десяток пуговиц. Она начала с верхней. Расстегнула – посмотрела. Расстегнула – посмотрела.

Из-под кофты стало постепенно видно тело. Белая кожа. Белая кожа груди. Ярко-красные соски. Россыпь родинок вокруг одного из них.

-Остановись.

Она слышала голос будто издалека, будто источник этого голоса находился за несколько километров, за тысячи и миллионы шагов.

Ее ладонь опустилась на Асину грудь и погладила – каким-то странным, механическим движением. Ксения посмотрела даже – это была словно чужая рука, чужие пальцы, все чужое – мертвое.

Этими – чужими – пальцами она подхватила край пижамных брюк и потянула их вниз. Теперь перед ее глазами были бедра – белая кожа, белая-белая кожа. Выступающие местами синеватые дорожки вен. Родинки. Две узкие полоски шрамов. И снова – белая кожа.

«Ты не сможешь. Остановись! Это то, что убьет и тебя, и ее. Хватит давать ей то, чего она хочет по твоему мнению. Спроси, чего она хочет на самом деле».

Ксения подняла голову и снизу вверх посмотрела на Асю. Разогнулась. Посмотрела снова. Она стояла перед ней – почти голая, только пижамные брюки нелепыми складками собрались у лодыжек. И не было в этом ничего волшебного, ничего вымечтанного, ничего из прекрасных снов детства. Просто немолодая женщина. Просто слегка обвисшая грудь. Просто сжатые плотно пальцы. Пальцы…

Она смотрела, и не могла понять: что? Что было такого в этой женщине, из-за чего все эти годы она продолжала жить в ее внутренностях – в сердце, в легких, в почках, в мозгу, даже в натянутой поверх мышц коже? Что такого было в ней, из-за чего невозможно было дышать, представляя, что ее больше не будет? Не будет не рядом, не поблизости… Не будет вообще. Нигде. Никогда.