ФИЛЬТРАЦИЯ, РЕПАТРИАЦИЯ, ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ И РЕАБИЛИТАЦИЯ
Лейпцигское соглашение от 23 мая 1945 года стало дополнением к Ялтинскому. Именно в Лейпциге был определен механизм репатриации. Дополнение предусматривало создание одиннадцати контрольно-пропускных пунктов в Германии и двух в Австрии. Специально для репатриантов были предназначены 920 лагерей. Во все лагеря получили доступ представители Советской репатриационной комиссии (СРК) …
Незадолго до этого, 11 мая 1945 года, И. Сталиным был подписан еще один документ. Ознакомимся с ним:
«Командующим войсками 1-го, 2-го Белорусских, 1, 2, 3, 4-го Украинских фронтов
Тов. Берия, тов. Меркулову, тов. Абакумову, тов. Голикову, тов. Хрулёву, тов. Голубеву
В целях организованного приема и содержания освобожденных союзными войсками на территории Западной Германии бывших советских военнопленных и советских граждан, а также передачи освобожденных Красной Армией бывших военнопленных и граждан союзных нам стран, Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
Военным советам сформировать в тыловых районах лагеря для размещения и содержания бывших военнопленных и репатриируемых советских граждан на 10 000 человек каждый лагерь. Всего сформировать: во 2-м Белорусском фронте — 15, 1-м Белорусском фронте — 30, в 1 -м Украинском фронте — 30, в 4-м Украинском фронте — 5, во 2-м Украинском фронте — 10 лагерей.
Размещение лагерей частично можно допускать и на территории Польши.
Проверку в формируемых лагерях бывших советских военнопленных и освобожденных граждан возложить: бывших военнослужащих — на органы контрразведки “СМЕРШ”; гражданских лиц — на проверочные комиссии представителей НКВД, НКГБ и “СМЕРШ”, под председательством представителя НКВД. Срок проверки не более 1—2 месяцев.
Передачу освобожденных Красной Армией бывших военнопленных и граждан союзных нам стран представителям союзного командования производить распоряжением военных советов и уполномоченного СНК СССР…»
Как уже говорилось выше, постановление ГКО СССР № 1069 ее, регламенитирующее проверку и фильтрацию освобожденных из плена и вышедших из окружения «бывших военнослужащих Красной армии», стало самым первым документом такого рода в годы Великой Отечественной войны. «С этого момента все они направлялись в специальные лагеря НКВД. Обнесенные двумя рядами колючей проволоки, трехметровым забором, эти лагеря представляли собой военные тюрьмы строгого режима, — подчеркивал А. Яковлев в книжке “По мощам и елей”. — Заключенным запрещались выход из зоны, общение друг с другом, переписка и свидания с кем бы то ни было. На запросы семей о судьбе этих людей руководство НКВД отвечало, что сведений нет.
Характерно, что специальные лагеря находились в ведении Управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных. Иными словами, партийно-государственное руководство СССР относилось к вышедшим из плена или окружения советским военнослужащим как к пленным солдатам, воевавшим против Советского Союза.
Наименование “бывший военнослужащий Красной армии” не только унижало человеческое достоинство бойцов и командиров, совсем недавно воевавших за Родину, но и лишало их положенных по воинской службе прав и преимуществ. Их семьи официально лишались государственного пособия, зачастую — единственного средства к существованию.
Обитатели спецлагерей — “спецконтингент” — в обязательном порядке привлекались к тяжелому принудительному труду в шахтах, на рудниках, в металлургической промышленности, на стройках, лесозаготовках. Зачастую ослабевший от непосильной работы и плохой пищи “спецконтингент” для выполнения нормы вынужден был оставаться в шахте или на руднике на вторую, а то и третью смену. За невыполнение нормы переводили на сниженное питание, а это грозило почти неминуемой смертью.
Вскоре обитателей спецлагерей полностью уравняли в правах с заключенными — в конце 1943 года специальные лагеря были переданы в ведение ГУЛАГа.
В зависимости от положения на фронтах менялись названия лагерей, где осуществлялись проверка и фильтрация “бывших военнослужащих Красной армии”. Кроме специальных лагерей, появились проверочно-фильтрационные лагеря, специальные запасные воинские части. Но обитатели всех этих мест по-прежнему привлекались к тяжелому, поистине каторжному труду. (…)
Спустя два месяца после окончания Отечественной войны, 18 августа 1945 года было издано постановление ГКО СССР № 9871с, регламентировавшее новые отношения властей с бывшими советскими военнопленными и гражданскими репатриантами.
Теперь они должны были проходить проверку и фильтрацию в составе “рабочих батальонов” наркомата обороны, опять-таки с обязательным привлечением к тяжелому труду. Одновременно было принято решение о высылке на спецпоселение сроком на 6 лет всех захваченных немцами в ходе боевых действий, переданных союзниками и выявленных в процессе фильтрации “власовцев”, а также советских граждан, служивших в немецких вооруженных силах и полиции, общим числом до 145 тысяч человек.
Большевистское руководство СССР не видело никакой разницы между “власовцами” и ничем не запятнавшими себя бывшими военнопленными. Тех и других направляли на работы на Крайний Север, в Восточную Сибирь, Казахстан, в отдаленные и гибельные места.
Через “рабочие батальоны” прошли в общей сложности около полутора миллионов человек, из них до 660 тысяч — бывшие военнопленные. Остальные были гражданскими репатриантами из числа военнообязанных…»
Безусловно, отношение к своим бойцам и командирам, вернувшимся из плена или вышедшим из окружения, нередко носило несправедливый, или, в обычном представлении, предвзятый характер. Но и этому есть объяснение. Спецслужбы Третьего рейха, да и тот же абвер (военная разведка вермахта), как правило, на скорую руку вербовали всех тех советских военнослужащих, кто им подходил, чтобы после скорейшей подготовки забросить их в тылы Красной армии с различными шпионскими заданиями.
Вот как об этом воспоминал В. Шелленберг: «В лагерях для военнопленных отбирались тысячи русских, которых после обучения забрасывали на парашютах в глубь русской территории. Их основной задачей, наряду с передачей текущей информации, было политическое разложение населения и диверсии. Другие группы предназначались для борьбы с партизанами, для чего их забрасывали в качестве наших агентов к русским партизанам. Чтобы поскорее добиться успеха, мы начали набирать добровольцев из числа русских военнопленных прямо в прифронтовой полосе».
А сколько было трусов, дезертиров, паникеров? С каждым приходилось разобраться в отдельности, в установленные сроки. Но как это сделать, когда обстановка на фронтах быстро менялась, когда получить какую-либо информацию на того же бойца было просто невозможно. Уже не существовало многих частей, уже не было в живых многих товарищей и командиров. Оставались только оперативные мероприятия…
Поэтому мнение А. Яковлева представляется не самым объективным.
Возьмем тех же власовцев. В Уголовном кодексе России есть статья 275, которая называется «Государственная измена».
В комментарии к данной статье четко написано: «1. Государственная измена в общем понимании — это нарушение гражданином РФ верности своему государству путем участия в совместной с внешними силами враждебной деятельности против собственной страны. Изменник — предатель своего государства, пособник или подручный иностранных недружественных сил.
Юридически государственная измена означает нарушение гражданином РФ конституционных и других законадательно установленных обязанностей, вытекающих из российского гражданства, и выражается в нарушении уголовно-правового запрета путем оказания помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности РФ».
Есть в нашем Уголовном кодексе и статья «Наемничество» (359). В примечании к ней черным по белому указывается: «Наемником признается лицо, действующее с целью получения материального вознаграждения и не являющееся гражданином государства, участвующего в вооруженном конфликте или военных действиях, не проживающее постоянно на его территории, а также не являющееся лицом, направленным для исполнения официальных обязанностей». Да только судим мы прошлое всегда почему-то по меркам настоящего.
«Начиная с 1944 года из освобожденных из плена или вышедших из окружения офицеров Красной армии начали формировать “штурмовые батальоны”, где независимо от воинского звания их использовали в качестве рядовых, — продолжает рассказ А. Яковлев. — Дабы искупить свою вину кровью — под виной понималось нахождение в плену или в окружении, при полном отсутствии других компрометирующих данных, — офицеры должны были прослужить в “штурмовых батальонах” либо до первого ранения, либо до награждения орденом или медалью. “Штурмовые батальоны” использовались в самых тяжелых ситуациях, когда остаться в живых было практически невозможно. Иными словами, бывших военнопленных из числа офицерского состава гнали на убой. Через “штурмовые батальоны” прошло в общей сложности более 25 тысяч офицеров».
Здесь тоже А. Яковлев банально перебарщивает. Офицеры, освобожденные из плена или вышедшие из окружения, действительно направлялись в штрафные части, но только тогда, когда военный трибунал осуждал их за тяжкие воинские преступления — с лишением воинского звания (убийство, дезертирство, хищение военного имущества, злостные нарушения воинской дисциплины т.д.), с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий.
«Причины, по которым военнослужащие от рядового до полковника оказывались штрафниками, судя по архивным документам, были самыми различными, — пишет Ю.В. Рубцов. — Командир танкового взвода 204-го танкового полка 102-й отдельной танковой дивизии лейтенант П.Д. Матвиенко в районе Вязьмы в октябре 1941 г. попал в окружение. Будучи ранен в ногу, отстал от части. До момента прихода Красной армии в сентябре 1943 г. скрывался, проживая в своей семье на Полтавщине.
Младший лейтенант Д.Ф. Трифонов из 717-го гаубичного артиллерийского полка при отходе из-под Киева в сентябре 1941 г. был схвачен гитлеровцами и помещен в лагерь для военнопленных. Когда администрация разрешила лицам украинской национальности покинуть лагерь, воспользовался этой возможностью и добрался до места жительства своей жены, где и жил до момента освобождения Полтавской области от вражеской оккупации…
Старший лейтенант И.А. Джокло, воюя в составе 156-й стрелковой дивизии, в августе 1942 г. попал в окружение, а затем в плен. После побега как гражданское лицо проживал на оккупированной территории на Кубани. Направленный немцами на работу в Германию, по дороге бежал и скрывался до прихода войск Красной армии…
Заместитель командира стрелкового батальона из состава 71-й стрелковой дивизии старший лейтенант М.Д. Павлюченко при выходе части из окружения весной 1944 г. от управления батальоном самоустранился. К своим выходил самостоятельно во главе группы красноармейцев, чем, по мнению командования, “грубо нарушил приказ № 227 и дискредитировал звание офицера Красной армии”».
Срок же пребывания в штрафной части не мог превышать срока, определенного в приговоре военного трибунала, на основании которого военнослужащий туда направлялся. Всех погибших в бою штрафников посмертно реабилитировали, а судимость автоматически снималась. Их семьям назначалась пенсия в размере оклада денежного содержания по должности, занимаемой до направления в штрафную часть. Также штрафники освобождались, получив ранение, независимо от срока пребывания в штрафной части, и за боевое отличие. Освобождались штрафники и по отбытии назначенного срока.
Цитирую А. Яковлева далее: «По мере продвижения линии фронта на запад резко увеличился поток возвращающихся в СССР бывших военнопленных и гражданских репатриантов. В августе 1944 года было принято постановление ГКО об организации сети проверочно-фильтрационных пунктов, расположенных в пограничной зоне. Через них должны были идти гражданские репатрианты: бывших военнопленных направляли в специальные проверочно-фильтрационные лагеря и специальные запасные воинские части. Туда же попадали и гражданские репатрианты призывных возрастов.
В статистической отчетности НКВД указывалось, что не вызывающие подозрений репатрианты непризывных возрастов направлялись к месту жительства, а лица призывных возрастов и “бывшие военнослужащие Красной армии” направлялись в военкоматы. Судьба же тех, кто вызывал подозрение, была ясна — их арестовывали или брали на оперативный учет, что означало неминуемый арест и осуждение».
К лету 1945 года на территории СССР действовало 43 спецлагеря и 26 проверочно-фильтрационных лагерей. На территории Германии и других стран Восточной Европы имелось еще 74 проверочно-фильтрационных лагеря и 22 сборно-пересылочных пункта. На 1 октября 1944 года через спецлагеря пршло 354 592 бывших военнослужащих Красной армии и вышедших из окружения и освобожденных из плена (в том числе офицеров— 50 441).
Из этого количества было проверено и передано в Красную армию 249 416 человек, в том числе: в воинские части — 231 034 (в том числе офицеров — 27 042); на формирование штурмовых батальонов — 18 382 (в том числе офицеров — 16 163); в промышленность — 30 749 (в том числе офицеров — 29); на формирование конвойных войск и охраны спецлагерей — 5924.
Органы «СМЕРШ» арестовали — 11 556 человек, из них агентов разведки и контрразведки противника — 2083 (в том числе офицеров — 1284). Убыли в госпитали, в лазареты и умерли — 5347 человек.
Находились в спецлагерях НКВД СССР на проверке 51 601 (в том числе офицеров — 5657).
В октябре 1944 года из числа оставшихся в лагерях офицеров сформировали четыре штурмовых батальона по 920 человек. Только на десяти СПП (сборно-пересылочных) пунктах Управлением Контрразведки «СМЕРШ» 3-го Украинского фронта было проверено с 1.02.45 года по 4.05.45 год 58 686 человек (16 456 — бывшие солдаты и офицеры Красной армии, а 12 160 человек — советские граждане призывного возраста, угнанные в Германию). Из них лишь 376 человек не смогли пройти через сито «СМЕРШа».
За 1944—1945 годы были осуждены свыше 98 тысяч репатриантов.
В ноябре 1944 года НКО принял постановление, в котором указал, чтобы освобожденные военнопленные и советские граждане призывного возраста вплоть до конца войны направлялись непосредственно в запасные воинские части, минуя спецлагеря. По сведениям А.А. Щабаева, «в их числе оказалось и более 83 тысяч офицеров. Из них после проверки 56 160 человек было уволено из армии, более 10 тысяч направлены в войска, 1567 лишены офицерских званий и разжалованы в рядовые, 15 241 переведены в рядовой и сержантский состав».
Фильтрацией в «СМЕРШе» занимался 2-й отдел контрразведки. Первичная проверка бывших военнослужащих Красной армии была одной из тех задач, которую решали три отделения 2 отделов управлений КР «СМЕРШ» фронтов. На армейских сборно-пересылочных и фронтовых проверочно-фильтрационных пунктах (ПФЛ) эта проверка проводилась путем личного досмотра и письменных объяснений об обстоятельствах пребывания в плену. Только затем проводился допрос, в ходе и после которого оперативники контрразведки выявляли противоречия в ответах и организовывали агентурное изучение подозреваемых. На каждого проверяемого заводилось дело с протоколами допроса и заключением по результатам фильтрации. На подозреваемого заводилось дело-формуляр с приобщением материалов оперативного характера. Фильтрация завершалась во фронтовом ПФЛ, где соответствующая работа продолжалась в течение двух месяцев (соответственно, в СПП и ПФЛ — пять — десять дней). В ПФЛ работа велась в оперативном и следственном направлениях с учетом проведенной фильтрации на СПП и ПФП.
Следует отметить, что по масштабам и размаху, силам и средствам оперативно-розыскная и следственная работа по фильтрации военнопленных вражеских армий, бывших советских военнопленных, а также репатриантов из числа советских граждан не имела аналогов в истории спеслужб мира. Не потому ли случались перегибы?
«Об организации репатриационной комиссии было официально объявлено 24 октября 1944 года, то есть через неделю после того, как Идеи на совещании в Москве пообещал Молотову лично проследить за возвращением всех потенциальных репатриантов на родину, — рассказывает Н. Толстой. — Главой комиссии был назначен генерал-полковник Филипп Голиков. Это назначение представляется весьма любопытным. Ведь с точки зрения советских руководителей, все советские солдаты, попавшие в плен, заслуживали сурового наказания — ибо в плен их могла привести либо трусость, либо нерадивость. Но тогда — не странно ли, что руководство репатриационными операциями Сталин поручил одному из самых трусливых и несостоятельных советских генералов? Более того, Голиков был из тех военачальников, на ком лежала главная вина за неподготовленность СССР к войне — за неукомплектованность армии, вследствие чего в первую очередь и попадало в 1941 году в плен большинство советских солдат. Будучи с июля 1940 года начальником Разведывательного управления генерального штаба, он совершил на этом посту множество непростительных ошибок. Позже, во время обороны Сталинграда, Хрущев подал рапорт о том, что Голиков панически боится немцев, и Голикова с поста сняли.
Под стать начальнику был заместитель Голикова по репатриационной комиссии — генерал К.Д. Голубев: настоящий гигант, но, по словам генерала Дина, “его умственные способности никак не соответствовали размерам его тела”.
Впрочем, роль Голикова и Голубева в реальной работе комиссии оказалась ничтожной, они являлись всего лишь представительными манекенами. Настоящую же работу выполняли Главное управление контрразведки (ГУКР) — за границей, и НКГБ — внутри страны».
Ни Голиков, ни Голубев, конечно же, не были ни идеальными людьми, ни выдающимися военачальниками. Тем не менее стоило бы Н. Толстому все же более подробно изучить биографии этих людей, прежде чем выставлять их трусами и дураками, да еще со слов Хрущева (эдакого «авторитетного полководца») и генерала Дина, не менее «авторитетного», потому что был из того же мира, где нас ненавидели и продолжают ненавидеть…
Филиппа Ивановича Голикова назначили на эту должность, потому что в самом начале Великой Отечественной войны он возглавлял советскую военную миссию в Англии и США, где вел переговоры о военных поставках для Советского Союза. С тех пор прошло не очень много времени. Контакты остались, и в новом назначении был определенный смысл. А между этими назначениями он командовал армиями и фронтами до апреля 1943 года, когда являлся начальником Главного управления кадров. Может, Голиков и боялся немцев, как сообщал Н.С. Хрущев, однако к ним не перебежал и в плен не попал.
Константин Дмитриевич Голубев действительно был у Голикова сначала заместителем, а потом и 1-м заместителем после тяжелого ранения, полученного в боях под Витебском в мае 1944 года. Генерал-лейтенант Голубев командовал тогда войсками 43-й армии. За свою службу этот военачальник, прошедший не одну войну, начиная с Первой мировой — офицером, прошел все командные должности, в 1926 году окончил Академию им. Фрунзе, а в 1938 году — Академию Генштаба. Он же командовал армией в оборонительных операциях на белостокском направлении, в Смоленском сражении. Выходил из окружения во главе небольшого отряда, а не один с походно-полевой женой, как Власов. Голубев умело руководил войсками армии при прорыве обороны противника и овладении городами Ярцево, Демидов и другими населенными пунктами.
Как происходила процедура регистрации, сбора советских граждан для их возвращения на родину и фильтрация, написано немало, особенно на Западе. Однако мне удалось найти воспоминания именно советских людей из числа военнопленных. Они писали «в стол», поэтому не верить им невозможно.
Юрий Владимирович Владимиров вспоминал: «Двое вооруженных часовых пропустили нас в городок, объяснив, где располагаются пункты регистрации, соответственно — для тех, кто имел военное звание не выше старшины, и для офицеров. После регистрации всем предоставлялось место для проживания в военном же городке, но офицерам — отдельно от рядовых.
Пришли в предназначенный для нас пункт регистрации и с удивлением узнали, что рядовых военнопленных будут регистрировать и содержать в дальнейшем месте с гражданскими лицами. Однако гражданских лиц мужского пола в возрасте от 18 до 60 лет, которых регистрировали и включали в одну и ту же компанию вместе с военнопленными, оказалось очень мало.
Итак, мы пришли на регистрационный пункт и получили там для заполнения соответствующий бланк, на котором написали основные сведения о себе: фамилию, имя, отчество; дату и место рождения, время призыва в армию; род и номер воинской части, в которой воевал; военное звание; дату, место и обстоятельства пленения; номер и место нахождения лагеря, где содержался; дату и место освобождения из плена; кем и каким образом освобожден и т.д. Затем в соседней комнате нам выдали талоны для ежедневного пищевого довольствия, а также обеда и ужина в столовой на территории военного городка.
Столовая была очень большой и практически неограниченно снабжалась мясом — в военном городке имелась бойня, куда красноармейцы ежедневно пригоняли из дворов местных крестьян коров, которых с ходу превращали в мясо. Поэтому после прохождения регистрации мы вдоволь поели очень вкусный мясной суп и гуляш с вермишелью. В этой же столовой мы получили хлеб и сахар на завтрак.
Мы поселились в отведенной нам большой комнате на втором этаже ближайшего к столовой трехэтажного дома. Там за большим столом уже пировали ранее поселившиеся обитатели…»
Иван Ксенофонтович Яковлев: «Нам, четырем холостякам, досталась удобная комната с койками и чистой постелью в квартире старой немки. В этом же городе, в центре, разместилась и наша репатриационная миссия из нескольких офицеров и взвода солдат. Сначала нас не беспокоили: зарегистрировали, выдали талоны на продукты, по которым можно было питаться в городских столовых или отовариваться в магазинах. Ждали, пока соберется большая часть репатриантов, зарегистрированных у американцев. Но не все из них спешили на сборный пункт. Иные пережидали, стремясь узнать возможные последствия возврата. Были такие, кто боялся возмездия за предательство, жестокость в лагерях военнопленных или службу у немцев. Наши представители требовали от союзников репатриации всех советских граждан. У тех такого желания не было, поэтому наши офицеры мотались по всей округе, собирая своих соотечественников.
Всех прибывающих регистрировали, бывших военнопленных зачисляли в роты, батальоны, назначая из них же командиров подразделений. Гражданское население размещали по группам, с учетом их прежнего места жительства. Военные занимались строевыми учениями, политзанятиями, несли караульную службу, патрулировали улицы, следя за порядком в городе. В остальное время репатрианты были свободны, занимались своими делами. (…)
Вся ответственность за порядок и сохранность имущества немцев возлагалась на советскую миссию. Так был создан сборный пункт. Немцам ничего не оставалось, как выполнить требование союзников, разместить всех репатриантов в домах горожан и обеспечить им человеческое проживание. Была организована русская комендатура, коей подчинялись немецкие городские власти.
Таким образом, в западной части Германии, в городе Гревен, временно был образован оазис советской земли. Наша комендатура понимала политическое значение этого “оазиса”, поэтому создавала не только приличные условия проживания советских граждан, но и следила за дисциплиной и порядком в городе. Основная задача миссии состояла в том, чтобы как можно больше вернуть на родину советских людей и не дать союзникам возможности оставить их на Западе. К репатриантам относились доброжелательно. (…)
Проверка началась уже в этом сборном пункте. Занимался этим капитан особого отдела миссии, представитель “СМЕРШа”. Он при регистрации вызывал каждого в кабинет, заполнял анкету, заставлял подробно написать о пленении, концлагерях, работе в них и о своих товарищах, которые могли подтвердить эти данные. Хорошо, что у меня в маленьком блокнотике были отмечены даты и места проживания в концлагерях, а также фамилии и адреса моих товарищей по несчастью. Короче — на каждого репатрианта заводилось специальное дело, которое сопровождало его до самого места жительства, пополняясь новыми данными. Мы тогда думали, что проверка нас на этом закончится, но сильно ошибались. Более тщательной она была на родине, отправки куда мы с нетерпением ожидали».
«Лагерь посещали и эмиссары других стран. Приглашали в Канаду и в Австралию, обещая свободную и благоустроенную жизнь, показывали и раздавали богато иллюстрированные рекламные буклеты, — пишет неизвестный автор из бывших военнопленных. — …В окрестностях городка Пархим был организован пересыльно-сортировочный пункт для приема “перемещенных лиц”, прибывающих из оккупированных союзниками частей Германии. Здесь нас довольно быстро рассортировали, снабдили временными проездными документами, продовольственными аттестатами и добраться своим ходом направили на Восток по указанным в документах направлениям. Тех же, кто нуждался в медицинской помощи, в том числе и меня, опять посадили в американские студебеккеры, но уже с советскими армейскими номерами, и в сопровождении офицера с погонами капитана медицинской службы повезли в военный госпиталь, предназначенный для бывших военнопленных… Госпиталь находился в маленьком, не пострадавшем от войны городке на Востоке Германии — Виттштоке, сначала — прямо в центре города напротив здания городской ратуши, занятого советской комендатурой. Затем его перевели на окраину городка в несколько двухэтажных коттеджей напротив городского кладбища. Питание и медицинское обслуживание были очень хорошими, а бытовые условия в коттеджах со всеми удобствами — просто отличными. Никаких ограничений по выходу за пределы госпиталя не было, и, пользуясь этим, я на своих костылях много ходил по городку».
Ю.В. Владимиров о фильтрации вспоминает так: «Скоро мы подошли к Виттихенау и остановились на широком лугу, где был создан временный военный городок, окруженный колючей проволокой, внутри которого имелось множество палаток. Нас встретила группа военных во главе с полковником, которому майор доложил, что привел из Дрездена колонну бывших советских пленных. Нас было около 4 тысяч человек… Перед тем как лечь спать, мы отправились строем под командой какого-то старшины на кухню, где получили по 200 граммов черного хлеба, горячее картофельное пюре с говядиной и полусладкий чай. 23 мая нас разбудили в 6 часов утра и отправили на физзарядку, затем на беседу с представителями Особого отдела, который объяснил нам порядок предстоящей проверки военнопленных. (…)
…Самым важным событием для всех нас было собеседование в Особом отделе, где наши данные тщательно записали, чтобы затем проверить их достоверность путем запросов в соответствующие органы. Таким образом, все репатрианты прошли предварительную фильтрацию, но она еще была не окончательной и закончилась лишь в первой декаде июня».
И.К. Яковлев: «Нас выгрузили из вагонов, построили в колонны и повели из Кенигсберга в небольшой городок Рыбниц, по сути — в пригород столицы пруссаков… нас разместили в домах одного из кварталов города. Конечно, здесь не было того комфорта и обслуживания, но жить было можно — работал водопровод и канализация, баня, пункты питания. Комнаты, в которых нас разместили, были обшарпаны, но чистые, убранные, уставленные разнообразной спальной мебелью от мягких диванов до жестких кушеток.
Первым делом нам устроили хорошую баню с душем и парилкой, чтобы, как шутили, отмыть всю немецкую нечисть, затем покормили в столовой сытным обедом. Нас предупредили, что передвигаться в черте города можно свободно, предупредив своего командира об отлучке и намечаемом местонахождении.
Отлучка за пределы города запрещается и расценивается как самоволка. Не рекомендуется пока писать письма родным. В общем, наш город походил на своеобразную воинскую часть особого режима, что и было подтверждено названием нашей части — “Проверочно-фильтрационный пункт НКВД СССР, лагерь № 208, г. Рыбниц”.
Здесь содержались и проверялись (фильтровались) репатрианты с Западной Германии, вывезенные от союзников. Судя по номеру, таких лагерей было много. Но, по воле случая или по чьему-то умыслу, сюда, где решались дальнейшие судьбы репатриантов, попал и я. К подобной проверке мы были готовы, считали ее необходимой и неизбежной, так как знали, что среди нашего брата — военнопленных — скрывались предатели, немецкие прислужники, власовцы и добровольцы национальных батальонов, пожелавших тихомолком вернуться на Родину, так как немецкий рай им тоже осточертел, а тяга к родной земле была велика. В этом лагере и отсеивали таких возвращенцев, поэтому и порядок был установлен особый: охрана осуществлялась войсками НКВД. (…)
Ранее приехавшие проходили “чистилище” у следователей, коих здесь было много, возвращались радостные, показывали удостоверения, что такой-то по прибытии из западной Германии, от союзников, с такого-то по такой день, содержался в лагере № 208, проверочно-фильтрационном пункте НКВД СССР, и следует к избранному пункту местожительства. Таких счастливцев группировали в партии, выдавали на дорогу продукты, деньги, литер (документ) на проезд, отправляли в Союз. Другие приходили понурые. Их тоже группировали в особые команды и уже под охраной отправляли в Россию, как говорили, отбывать срок наказания в советских лагерях за совершенные ими мелкие проступки против Советской власти. Была и третья категория людей: выявленные изменники и предатели, над которыми требовалось дополнительное доследование. Их уже в Союз отправляли как арестантов.
Мы еще не знали, с какими требованиями следователи подходили к своим подследственным. Говорили, что к простым солдатам они относились снисходительно, а командный состав, начиная с отдельного, допрашивали дотошно, с учетом его поведения при пленении и действий его подчиненных, требовали достоверных доказательств».
Из рассказа неизвестного автора: «В фильтрационный лагерь, в котором я уже побывал по прибытии в Торунь из Берлина, мы — группа выписанных после излечения, отправились пешком через город в сопровождении старшей медсестры. Разместились в бывших немецких казармах и стали ожидать вызова в “Спецотдел” на беседу к оперуполномоченному “СМЕРШа”.
Лагерь был переполнен. В нем находились не только бывшие военнопленные, но и очень много “цивильных”, вывезенных в Германию. Было множество женщин и молодых, часто очень симпатичных, девушек. Многие были очень доступны, естественно, завязались многочисленные скоротечные романы, и разговоры в бараках крутились в основном вокруг романтических приключений».
О судьбах некоторых военнопленных, воспоминания которых я цитировал в этой книге, говорят следующие факты.
Иван Алексеевич Шаров после плена, летом 1945 года благополучно прошел фильтрацию, был призван в армию и к осени того же года служил регулировщиком в Будапеште. 1 ноября того же года его демобилизовали, 28 ноября он приехал в Москву, а 13 декабря получил паспорт.
Юрий Владимирович Владимиров также прошел фильтрацию после плена, из которого освободился в мае 45-го. Затем с сентября работал на шахте в Донбассе. В октябре того же года получил военный билет, а потом и удостоверение личности, заменяющее паспорт.
В 1946 году Юрий Владимирович был зачислен в число студентов технологического факультета Института стали имени И.В. Сталина.
Иван Ксенофонтович Яковлев после успешно пройденной фильтрации был призван в армию и проходил службу в отдельном мостостроительном батальоне. После выхода Указа Президиума Верховного Совета СССР от 25.09.45 года, как учитель по образованию, был досрочно демобилизован и вернулся на родину.
Петр Николаевич Кучинский, капитан РОА, опознавший Власова в колонне, с 13 мая 1945 года проходил спецпроверку при КР «СМЕРШ» 2-го Украинского фронта. 19 июня Указом Президиума Верховного Совета СССР «за успешное выполнение особого задания командования на фронте» награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.
2 сентября направлен для прохождения дальнейшей службы в 28-й запасной стрелковый полк 12-й стрелковой дивизии в лагерь Алкино. 27 декабря отправлен в Москву в ГУКР «СМЕРШа». До весны 1946 года находился в 7-м отделении Подольского ПФЛ № 7, после чего был выслан в Тульскую область.
Александр Печерский, организовавший самое успешное восстание нацистских узников во время Второй мировой войны, после соединения партизанских отрядов с Красной армией прошел проверку и был направлен в штрафной батальон, который формировался в Подмосковье. В штрафбате Печерский был тяжело ранен, но выжил. Дошел до Германии. После войны жил в Ростове, работал администратором в Театре музыкальной комедии.
С 20 апреля по 9 мая 1945 года только 2-м Белорусским фронтом было освобождено военнопленных и гражданских лиц: бывших военнослужащих РККА — 26 480, граждан СССР — 8 628, военнопленных союзных и других стран — 45 292.
30 ноября 1945 года в своем донесении Уполномоченный СНК СССР по делам репатриации генерал-полковник Голиков докладывал начальнику Генерального штаба Красной армии о ходе репатриации граждан СССР и других государств:
«1. Установлено, что, по неполным данным, врагом было захвачено и уведено всего 6 810 547 (из них: граждан, населен. 4 794 087, военнопленных 2 016 460 (только выявленные и учтенные).
2. Из этого числа выявлено и взято на учет 5 575 592 (из них: граждан, населен. — 3 559 132, военнопленных — 2 016 460).
3. Из числа выявленных уже репатриировано 5 289 630 (из них: граждан, населен. — 3 474 608, военнопленных —1 815 022).
В том числе:
а) определены на место — 5 060 572 (из них: граждан, населен. — 3 319 624, военнопленных — 1 740 948),
б) находятся в зоне бывших фронтов — 229 058 (из них: граждан, населен. — 154 984, военнопленных — 74 074).
4. Подлежит репатриации из числа выявленных и учтенных из иностранных государств — 258 962 (из них: граждан, населен. — 84 524, военнопленных — 201 438).
5. Остается невыясненных из числа уведенных в фашистскую неволю, которых можно считать в основном погибшими — 1 234 955 (из них: граждан, населен. — 1 234 955, военнопленных — неизвестно)…»
Окончательные итоги проверки советских граждан и военнопленных были подведены в официальных документах на 1 марта 1946 года. К этому времени было репатриировано 4 199 488 советских граждан (2 660 013 гражданских и 1 539 475 военнопленных), из них 1 846 802 поступило из зон действия советских войск за границей и 2 352 686 принято от англичан и американцев и прибыло из других стран.
В том числе:
было направлено к месту жительства: 2 146 126 (80,68%) гражданских лиц и 281 780 (18,31%) военнопленных;
было призвано в армию: 141 962 (5,34%) гражданских лиц и 659 190 (42,82%) военнопленных;
было зачислено в рабочие батальоны: 263 647 (9,91%) гражданских лиц и 344 448 (22,37%) военнопленных;
было передано в распоряжение НКВД: 46 740 (1,76%) гражданских лиц и 226 127 (14,69%) военнопленных;
находилось на сборно-пересыльных пунктах и использовалось на работах при советских воинских частях и учреждениях за границей 61 538 (2,31%) гражданских лиц и 27 930 (1,81%) военнопленных.
Согласно инструкциям, которые получили начальники проверочных органов, из числа репатриантов аресту и суду подлежали:
во-первых, руководящий и командный состав органов полиции, «народной стражи», «народной милиции», Русской освободительной армии, национальных легионов и т.п.;
во-вторых, рядовые полицаи и рядовые члены вышеперечисленных организаций, принимавшие участие в карательных экспедициях или проявлявшие активность при исполнении обязанностей;
в-третьих, бывшие военнослужащие Красной армии, добровольно перешедшие на сторону противника;
в-четвертых, бургомистры, крупные фашистские чиновники, сотрудники гестапо и других немецких карательных органов;
в-пятых, сельские старосты, являвшиеся активными пособниками оккупантов.
«Какой же была дальнейшая судьба этих попавших в руки НКВД “борцов за свободу”? — задает вопрос и тут же отвечает историк И. Пыхалов в своей книге “Великая оболганная война”. — Большинству из них было объявлено, что они заслуживают самого сурового наказания, но в связи с победой над Германией Советское правительство проявило к ним снисхождение, освободив от уголовной ответственности за измену Родине и ограничилось отправкой на спецпоселение сроком на 6 лет.
Такое проявление гуманизма явилось для пособников фашистов полной неожиданностью. Вот характерный эпизод. 6 ноября 1944 года в Мурманск прибыли два английских корабля, на борту которых находилось 9907 бывших советских военнослужащих, сражавшихся в рядах немецкой армии против англо-американских войск и взятых ими в плен. По статье 193 тогдашнего Уголовного кодекса РСФСР за переход военнослужащих на сторону противника в военное время предусматривалось только одно наказание — смертная казнь с конфискацией имущества. Поэтому многие ожидали, что их расстреляют сразу же на мурманской пристани. Больше года эти люди проходили проверку в спецлагере НКВД, а затем были направлены на 6-летнее спецпоселение. В 1952 г. большинство из них было освобождено, причем в их анкетах не значилось никакой судимости, а время работы на спецпоселении было зачтено в трудовой стаж.
Всего в 1946—1947 гг. на спецпоселение поступило 148 079 власовцев и других пособников оккупантов. На 1 января 1953 года на спецпоселении оставалось 56 746 власовцев, 93 446 были освобождены в 1951—1952 гг. по отбытии срока.
Что же касается пособников оккупантов, запятнавших себя конкретными преступлениями, то они были направлены в лагеря ГУЛАГа.
Пару слов следует сказать и о бывших советских военнопленных, зачисленных в рабочие батальоны. Многие недобросовестные исследователи и публицисты включают их в разряд репрессированных. Между тем это совершенно не так.
В 1945 году после увольнения в запас красноармейцев тех возрастов, на которые распространялся приказ о демобилизации, были отпущены по домам и военнопленные рядового и сержантского состава соответствующих возрастов. Вполне естественно и справедливо, что остальных военнопленных, сверстники которых продолжали служить в армии, следовало восстановить на военной службе. Однако война уже кончилась, и теперь стране были нужны рабочие, а не солдаты. Поэтому в соответствии с постановлением ГКО от 18 августа 1945 г. часть из них была зачислена в рабочие батальоны.
По директиве Генерального штаба вооруженных сил СССР от 12 июля 1946 г. эти батальоны, являвшиеся аналогом современных стройбатов, были расформированы, а их личный состав получил статус “переведенные в постоянные кадры промышленности”. По Постановлению Совета Министров СССР от 30 сентября 1946 г. на них было полностью распространено действующее законодательство о труде, а также все права и льготы, которыми пользовались рабочие и служащие соответствующих предприятий и строек. Они сохраняли статус полноправных граждан СССР, но без права покинуть установленное государством место работы.
В 1946—1948 гг. из Красной армии были демобилизованы военнослужащие ряда возрастов. Соответственно, их ровесники, ранее зачисленные в рабочие батальоны, получили разрешение вернуться в места, где они жили до войны».
По данным Генерального штаба Российской Федерации, из плена вернулся 1 миллион 836 тысяч человек. 180 тысяч военнопленных эмигрировали. В лагеря же, как пособники немцев, были направлены всего 234 тысячи, то есть каждый тринадцатый.
Н. Толстой в своей книге приводит данные бывшего офицера НКВД, который, по его словам, имел доступ к досье этой организации. Его цифры он называет более точными: «Всего из ранее оккупированных районов в 1943—47 годах было репатриировано около пяти с половиной миллионов русских. Из них:
20% — расстреляны или осуждены на 25 лет лагерей (что по сути дела равносильно смертному приговору);
15—20% — осуждены на 5—10 лет лагерей;
10% — высланы в отдаленные районы Сибири не менее, чем на шесть лет;
15% — посланы на принудительные работы в Донбасс, Кузбасс и другие районы, разрушенные немцами. Вернуться домой им разрешалось лишь по истечении срока работ;
15—20% — разрешили вернуться в родные места, но им редко удавалось найти работу.
Эти весьма приблизительные данные не дают при сложении 100%: вероятно, недостающие 15—25% — это люди, скрывшиеся уже в СССР, умершие в дороге или бежавшие».
Не следует забывать и о том, что заведенные органами НКВД-НКГБ на каждого репатрианта досье использовались для их дальнейшей «разработки» и поисков компрометирующего материала. Особый интерес представляли те репатрианты, кто выполнял обязанности по бытовому обслуживанию военнопленных и «остарбайтеров» — их именовали «связанными с немецкими разведывательными и карательными органами». Тех, кто был освобожден из неволи союзными войсками или был вывезен в капиталистические государства, брали на учет как «агентуру западных разведорганов».
Досье, заведенные на бывших военнопленных и гражданских репатриантов, были широко использованы после 21 февраля 1948 года, когда был принят пакет документов, регламентирующих создание особых лагерей и особых тюрем, ужесточавших репрессии в отношении ранее осужденных троцкистов, правых, меньшевиков, эсэров, националистов, шпионов и диверсантов.
Была названа и новая категория государственных преступников — «лица, представляющие опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности». Эта формула имела прямое отношение к бывшим военнопленным и гражданским репатриантам.
…Михаил Михалков в Москву летел в одном самолете с пленными немецкими генералами, среди которых находился и Краснов…
Только в конце 1945 года его брат Сергей Владимирович Михалков получил неожиданное известие из Лефортовской тюрьмы: «Я здесь…»
Вспоминает Сергей Владимирович: «…он любил Отечество, Родину, как и все мы, Михалковы. И когда я в военной прокуратуре услыхал эту формулировку — “измена родине”, — не поверил, нет, нисколько. Я пошел на прием к заместителю министра внутренних дел генералу Чернышеву. Со своим письмом и с письмами тех, кто писал о младшем брате в военные годы в мой адрес.
Меня встретил неторопливый, уравновешенный человек… Он сказал:
— Что я могу сделать? Даже если вы и правы… Ваш брат в руках “СМЕРШа”. Я же к этой организации не имею никакого отношения.
Я было приуныл. Но генерал добавил:
— Обещаю вам одно: проверить данные, которые касаются его партизанского прошлого на территории Латвии.
Через некоторое время меня пригласили к Чернышеву, и я услыхал:
— Подтвердилось: ваш брат действительно организовал партизанскую группу, которая действовала в тылу у немцев. Теперь я советую вам поговорить с Берией…
Проснулся в то утро под первые аккорды гимна, приободрился и спустя время набрал номер, который помню и доныне. Голос секретаря:
— Сейчас соединю…
— Товарищ Лаврентий Павлович…
Излагаю суть дела. Ответ короток. В голосе с грузинским акцентом — властность и категоричность:
— Ваш брат — плохой человек. Но если вы сомневаетесь… ладно, я пришлю полковника, чтобы он все перепроверил…
Могу, конечно, написать, что я испытал, дожидаясь… Но не стану. Многим и многим пришлось в то время куда как тяжелей и безысходней…
Наконец меня вызвали телефонным звонком все туда же, к генералу Чернышеву. Там, в кабинете, находился и тот самый полковник из “СМЕРШа”. Он спросил меня едва ли не с ходу:
— Почему ваш брат сразу не застрелился?
Для знающих поясню: сдаваться в плен советский воин не имел права, в крайнем случае он должен был кончить жизнь самоубийством… Я ответил:
— Он не сдавался в плен, если опираться на свидетельства очевидцев. Он попал в плен вместе с тысячами других солдат и офицеров, которые оказались в безвыходном положении. И не собирался засиживаться в плену — бежал из калининградского концлагеря. Подтверждение — в письмах.
— Настоящие патриоты стреляются! — сухо отозвался полковник…
То есть получалось: брат твой — враг твой, ибо не настоящий патриот… Впрочем, если ты горой стоишь за своего брата-непатриота, то, выходит, сам-то ты кто?
— Однако если пишут совсем незнакомые люди и рассказывают, как мой брат партизанил и как он под видом немца добывал важные разведданные… — не отступал я.
— Это все еще надо доказать! — был ответ. — Проверить-перепроверить! Займемся!
Разговор, что называется, не получался… Михаилу “влепили” пять лет. Из них целых три года он отсидел в одиночке, в лефортовской камере.
Чего же от него требовали? Подписать предъявленные обвинения в измене Родине. Таскали на допросы, пытались поймать, запутать… и опять: “Подпиши!”
— Нет! Не подпишу!
— Ах так! Иди в одиночку! Вызову через год! Шел, куда сказали. Через год:
— Подпишешь?
— Что Родину не люблю и предал ее? — Да.
— Не подпишу! (…)
Я сдался не сразу, нет, пошел “в бой” за Мишу к председателю Военной коллегии генералу Чепцову:
— За что ему дали пять лет? Он же не совершил никаких преступлений против Родины!
Ответ:
— Он надевал на себя форму офицера СС. Он не должен был этого делать.
Идиоты! Но я опять пытался убеждать:
— Так ведь он убил этого офицера! И эта форма служила ему камуфляжем! Он же руководил партизанской группой!
— Сергей Владимирович, — мягко, сердечно так, по-отечески произнес генерал. — Ему дали не “целых” пять лет, а “только” пять лет. В наше время это не срок, дорогой поэт, в наше время за измену Родине дают двадцать — двадцать пять лет, а то… и высшую меру.
Слава богу, после Лефортова Михаила отправили не в края не столь отдаленные, а в лагерь под Рязанью.
Не скрою, мой приезд в этот лагерь — с орденами Ленина, Красной Звезды, со значками лауреата Сталинской премии на пиджаке… со славой одного из авторов гимна — произвел определенное впечатление на лагерное начальство.
Я не узнал Мишу в первое мгновение… Он был в такой заношенной робе… Он так глядел на меня… Мы крепко обнялись и поцеловались… И остались одни, и он долго-долго рассказывал мне, как и что произошло с ним за многие-многие месяцы войны. А я смотрел на его голые руки, торчащие из коротких рукавов, на впалые, давно не бритые щеки, на разбитые ботинки… А он меня утешал:
— Я-то еще что! Здесь у многих даже ботинок нет, кто в чем, иногда и босые… по замерзшей земле… А чтобы хоть как-то спастись от голода — выкапываем из-под снега картошку… мелкая, промерзшая… но есть можно…
И после лагеря брату моему не разрешили вернуться в Москву. Он стал жить в Рязани, снимал комнату. Я навещал его, помогал… Потом, уже после смерти Сталина, Военная коллегия Верховного суда СССР пересмотрит дела осужденных и “за отсутствием состава преступления” снимет с Михаила все обвинения. Более того, он будет награжден орденом Славы».
И это только один эпизод. А сколько их было всего, кто теперь знает?!
26 мая 1945 года работниками Главного управления «СМЕРШ», действовавшими под видом сотрудников уполномоченного СНК СССР по репатриации, на двух самолетах из Парижа в Москву были доставлены 29 генералов Красной армии, 3 комбрига и 1 бригадный военврач, находившиеся в плену у немцев. Это без Власова и его товарищей по РОА. 31 августа из «СМЕРШа» в Государственный Комитет обороны (товарищу Сталину) поступило очередное сообщение за № 83О/А: «В соответствии с Вашим указанием, при этом представляю список генералов Красной армии, освобожденных из германского плена и доставленных в Главное управление “СМЕРШ”.
Перечисленные в прилагаемом списке генералы Красной армии содержатся в специальном помещении близ Москвы под охраной и проверяются нашими органами.
В настоящее время проверкой установлено, что:
генерал-майор ПОНЕДЕЛИН П.Г. — бывший командующий войсками 12-й армии;
генерал-майор АРТЕМЕНКО П.Д. — бывший командир 27-го стрелкового корпуса;
генерал-майор ЕГОРОВ Е.А. — бывший командир 4-го стрелкового корпуса;
генерал-майор ЗЫБИН Е.С. — бывший командир 36-й кавалерийской дивизии;
генерал-майор КРУПЕННИКОВ И.П. — бывший начальник штаба 3-й гвардейской армии;
генерал-майор авиации БЕЛЕШЕВ М.А. — бывший командующий ВВС 2-й ударной армии;
генерал-майор САМОХИН А.Г. — бывший начальник 2-го управления Главного разведывательного управления Красной армии;
комбриг ЛАЗУТИН Н.Г. — бывший начальник артиллерии 61-го стрелкового корпуса, — вели себя предательски, проводили антисоветскую деятельность и, по моему мнению, их следует арестовать.
Что же касается генерал-лейтенанта ЛУКИНА М.Ф. — бывшего командующего 19-й армией, в отношении которого имеются материалы об его антисоветской деятельности, но, учитывая, что в результате ранения он остался калекой (парализована рука и ампутирована нога), а также
генерал-майора ЛЮБОВЦЕВА И.М. — бывшего командира 51-го стр(елкового) корпуса, у которого в результате ранения ампутирована рука;
генерал-майора МИХАЙЛОВА Н.Ф. — бывшего командира 5-й гвардейской танковой бригады (болен туберкулезом в тяжелой форме);
генерал-майора ЗОТОВА А.С. — бывшего командира 128-й стр(елковой) дивизии;
генерал-майора танковых войск ПАВЛОВА П.П. — бывшего командира 25-го танкового корпуса;
генерал-майора МЕЛЬНИКОВА И.И. — бывшего командира 246-й стр(елковой) дивизии;
генерал-майора ДОБРОСЕРДОВА К.Л. — бывшего начальника штаба 37-й армии;
генерал-майора СКУГАРЁВА И.М. — бывшего командира 219-й стр(елковой) дивизии;
генерал-майора КОРНИЛОВА И.А. — бывшего командира 49-го стр(елкового) корпуса,
на которых в процессе проверки каких-либо материалов пока не добыто, считал бы целесообразным этих лиц освободить и обеспечить агентурным наблюдением.
Остальных генералов, перечисленных в прилагаемом списке, продолжать проверять и результаты их проверки дополнительно Вам доложить.
Прошу Ваших указаний.
АБАКУМОВ».
21 декабря 1945 года, через семь месяцев после фильтрации, Сталину был направлен доклад о результатах проверки. В нем говорилось: «В соответствии с Вашим указанием, рассмотрев материалы на 36 генералов Красной армии, находившихся в германском плену и доставленных в мае — июне 1945 года в Главное управление “СМЕРШ”, мы пришли к следующим выводам:
1. Направить в распоряжение Главного управления кадров НКО 25 генералов Красной армии (список прилагается).
С указанными генералами по прибытии их в НКО будет беседовать тов. Голиков, а с некоторыми из них — тт. Антонов и Булганин.
По линии Главного управления кадров НКО генералам будет оказана необходимая помощь в лечении и бытовом устройстве. В отношении каждого будет рассмотрен вопрос о направлении на военную учебу, а отдельные из них в связи с тяжелыми ранениями и плохим состоянием здоровья, возможно, будут уволены в отставку.
На время пребывания в Москве генералы будут размещены в гостинице и обеспечены питанием.
2. Арестовать и судить 11 генералов Красной армии, которые оказались предателями и, находясь в плену, вступили в созданные немцами вражеские организации и вели активную антисоветскую деятельность…»
Второй список генералов Красной армии, находившихся в германском плену и доставленных в мае — июне 1945 года в Главное управление «СМЕРШ», включал следующих лиц:
«1. ПОНЕДЕЛИН Павел Григорьевич, генерал-майор, бывший командующий 12-й армией бывшего Юго-Западного фронта, 1893 года рождения, уроженец деревни Парниково Ивановской области, русский, из семьи крупного кулака, бывший член ВКП (б) с 1918 года, в 1937 году за притупление партийной бдительности Дзержинским райкомом ВКП (б) гор. Ленинграда ему был объявлен строгий выговор, в Красной армии с 1918 года.
Признался, что 7 августа 1941 года в районе гор. Умань изменил Родине, сдавшись без сопротивления в плен к немцам.
После пленения допрашивался германскими офицерами и фельдмаршалом Клейстом, которым выдал известные ему секретные данные о личном составе и вооружении войск 12-й армии и ее соседей.
В период пребывания в плену немцы изъяли у Понеделина дневник, в котором он излагал свои антисоветские взгляды по вопросам политики ВКП (б) и Советского правительства.
Так, Понеделин писал, что колхозное крестьянство, лишившись частной собственности, обнищало, вследствие чего к Советскому правительству относится недоброжелательно и поддерживать его в войне с немцами не будет.
В своем дневнике Понеделин также записал, что в 1937— 1938 гг. производилось очищение страны от старых кадров, которые не соглашались с генеральной линией партии, при этом Понеделин характеризовал эти кадры с положительной стороны и указывал, что мероприятия Советского правительства в отношении этих людей были неправильны.
Кроме того, Понеделин в этом же дневнике высказывал пораженческие настроения.
Узнав о приказе Ставки Верховного Главнокомандования Красной армии об объявлении его изменником Родины, Понеделин в дневнике сделал запись, содержащую резкий выпад против товарища Сталина.
Высказывание антисоветских взглядов со стороны Понеделина подтверждают находившиеся вместе с ним в немецком плену генерал-лейтенант Музыченко И.Н. — бывший командующий 6-й армией, генерал-майор Скугарев И.М. — бывший командир 219-й стр(елковой) дивизии и генерал-майор Кириллов Н.К. — бывший командир 13-го стрелкового корпуса.
Будучи допрошен, Понеделин показал, что антисоветские настроения у него возникли еще с 1929 года, вследствие несогласия с политикой партии и правительства в области коллективизации сельского хозяйства.
Однако материалами следствия устанавливается, что Понеделин еще ранее проводил антисоветскую деятельность.
В конце 1941 года, когда Понеделин находился в немецком лагере военнопленных в гор. Ровно, представители германского генштаба предлагали ему поступить на службу к немцам, но это предложение он якобы не принял.
Приказом Ставки Верховного Главного Командования Красной армии № 270 от 16 августа 1941 года Понеделин объявлен как злостный дезертир, нарушивший присягу и предавший свою Родину, а Военной коллегией Верховного суда Союза ССР от 13 октября 1941 года заочно осужден к расстрелу.
Жена Понеделина — Понеделина Н.М. и его отец Понеделин Г.В. решением Особого совещания при НКВД СССР 12 октября 1941 года, как члены семьи изменника Родины, осуждены к 5 годам исправительно-трудовых лагерей.
2. АРТЕМЕНКО Павел Данилович, генерал-майор, бывший командир 27-го стр(елкового) корпуса быв(шего) Юго-Западного фронта, 1896 года рождения, уроженец гор. Сумы, украинец, бывший член ВКП (б) с 1925 года, в Красной армии с 1917 года.
Признался, что, являясь командиром корпуса, не обеспечил руководство подчиненными ему войсками, в результате чего они в первый же месяц войны попали в окружение войск противника и были разгромлены, а сам Артеменко 27 сентября 1941 года близ деревни Семеновка Берзаринского района УССР сдался противнику в плен, не оказав при этом никакого сопротивения.
Находясь в плену, как признал Артеменко, он выдал немцам известные ему данные о войсках Красной армии и планы командования Юго-Западного фронта. Вместе с этим он сообщил немцам сведения о новых видах вооружения Красной армии и свои предположения о людских резервах Советского Союза.
Артеменко советовал немцам, как лучше организовать действия германских войск в борьбе против Красной армии, клеветал на Советское правительство, политико-моральное состояние советского народа и военнослужащих Красной армии, а также заявлял о неизбежном поражении СССР в войне с Германией.
Преступная деятельность Артеменко подтверждается захваченными органами “СМЕРШ” показаниями Артеменко, которые он давал немцам на допросах, а также показаниями арестованного генерал-майора Будыхо А.Е. — бывшего командира 71-й стр(елковой) дивизии и свидетелей: генерал-майора Добросердова К.Л. — бывшего начальника штаба 37-й армии; генерал-майора Кириллова Н.К. —бывшего командира 13-го стр(елкового) корпуса и генерал-майора Абрамидзе П.И. — бывшего командира 72-й горно-стрелковой дивизии.
За измену Родине Артеменко 10 апреля 1942 года военным трибуналом Юго-Западного фронта заочно осужден к расстрелу.
3. ЕГОРОВ Евгений Арсеньевич, генерал-майор, бывший командир 4-го стр(елкового) корпуса 3-й армии быв(шего) Западного фронта, 1891 года рождения, уроженец гор. Киева, русский, быв(ший) член ВКП (б) с 1920 года, в Красной армии с 1918 года.
Признался, что в первые дни войны между Германией и Советским Союзом растерял подчиненные ему части корпуса и 29 июня 1941 года сдался в плен к немцам без сопротивления.
После пленения Егоров был помещен немцами в Хаммельсбургский лагерь военнопленных, где установил связь с изменниками Родины генералами Красной армии Трухиным Ф.И. — быв(шим) начальник(ом) оперативного отдела штаба Прибалтийского военного округа и Благовещенским И.А. — быв(шим) начальник(ом) училища противовоздушной обороны ВМФ в Либаве и принимал активное участие в проводимой ими антисоветской деятельности.
Собираясь вместе, как показал Егоров, они с антисоветских позиций обсуждали положение на фронтах и клеветали на Советское правительство, обвиняя его в неспособности организовать отпор наступающему противнику.
Егоров также признал, что под влиянием Трухина и Благовещенского он в сентябре 1941 года вступил в созданную немцами в Хаммельсбургском лагере военнопленных антисоветскую организацию “Русская трудовая народная партия” и впоследствии являлся членом комитета этой организации и председателем партийного суда.
В ноябре 1941 года Егоров участвовал в составлении обращения к германскому командованию, в котором группа предателей — бывших военнослужащих Красной армии просила разрешить им сформировать из числа военнопленных “добровольческие отряды” для вооруженной борьбы против Советского Союза.
Впоследствии при “Русской трудовой народной партии” под руководством Егорова был создан специальный штаб, занимавшийся антисоветской обработкой военнопленных и вербовкой их в так называемые “добровольческие отряды”.
. Егоров признал, что за период существования возглавляемого им штаба в “добровольческие отряды” было завербовано около 800 человек.
Враждебная деятельность, проводимая Егоровым в период пребывания в плену у немцев, подтверждается показаниями арестованных генерал-майора Трухина Ф.И. — быв(шего) начальника оперативного отдела штаба Прибалтийского военного округа и генерал-майора береговой службы Благовещенского И.А. — быв(шего) начальника училища противовоздушной обороны ВМФ в Либаве, а также свидетелей: генерал-майора Потапова М.И. — бывшего командующего 5-й армией; генерал-майора Абрамидзе П.И. — бывшего командира 72-й горно-стр(елковой) дивизии; генерал-майора Кириллова М.К. — быв(шего) командира 13-го стр(елкового) корпуса и генерал-майора Скугарева И.М. — быв(шего) командира 219-й стр(елковой) дивизии.
4. ЗЫБИН Ефим Сергеевич, генерал-майор, бывший командир 36-й кавалерийской дивизии быв(шего) Юго-Западного фронта, 1894 года рождения, уроженец села Васильевка Боринского района Воронежской области, русский, бывший член ВКП(б) с 1927 года, в Красной армии с 1918 года.
В 1922 году арестовывался Орловской губЧК за должностные преступления, в 1938 году арестовывался органами НКВД по подозрению в антисоветском военном заговоре, но за недостаточностью собранных улик из-под стражи был освобожден. Признался, что в плен к немцам сдался без сопротивления 28 августа 1941 года в районе дер. Клетное Волковысского района БССР, после того как растерял подчиненные ему воинские части.
Оказавшись в плену, выдал немцам известные ему секретные данные о частях Красной армии и впоследствии перешел к ним на службу, получив должность коменданта Хаммельсбургского лагеря военнопленных.
Находясь в этом лагере, как показал Зыбин, он в конце 1941 года установил связь с изменниками Родины генералами Красной армии: Трухиным Ф.И. — бывши(м) начальник(ом) оперативного отдела штаба Прибалтийского военного округа и Благовещенским И.А. — бывши(м) начальник(ом) училища противовоздушной обороны ВМФ в Либаве, и вместе с ними проводил антисоветскую работу среди военнопленных. Зыбин клеветал на советский строй и руководителей Советского правительства, обвиняя их в неподготовленности страны к войне.
В ноябре 1941 года под влиянием своих враждебных убеждений Зыбин вступил в созданную немцами в лагерях антисоветскую организацию “Русская трудовая народная партия” и являлся инициатором формирования из числа военнопленных так называемых “добровольческих отрядов” для борьбы против Красной армии.
Зыбин признал, что обработал и завербовал для вражеской деятельности против СССР около 40 военнопленных — бывших военнослужащих Красной армии.
Антисоветская деятельность Зыбина подтверждается показаниями арестованных генерал-майора Трухина Ф.И. — бывшего начальника оперативного отдела штаба Прибалтийского военного округа и генерал-майора береговой службы Благовещенского И.А. — бывшего начальника училища противовоздушной обороны ВМФ в Либаве, а также свидетелей: генерал-майора Самохина А.Г. — бывшего начальника 2-го управления Главного разведывательного управления Генштаба Красной армии; генерал-майора Герасимова И.М. — бывшего командира 146-й стр(елковой) дивизии; генерал-майора Артеменко П.Д. — бывшего командира 27-го стр(елкового) корпуса и генерал-майора Егорова Е.А. — бывшего командира 4-го стр(елкового) корпуса.
За измену Родине Зыбин 13 октября 1942 года Военной коллегией Верховного суда Союза ССР заочно осужден к расстрелу.
Жена Зыбина — Зыбина В.А. Особым совещанием при НКВД СССР 26 июня 1943 года, как член семьи изменника Родины, осуждена на 5 лет ссылки в Омскую область.
5. КРУПЕННИКОВ Иван Павлович, генерал-майор, бывший начальник штаба 3-й гвардейской армии быв(шего) Юго-Западного фронта, 1896 года рождения, уроженец гор. Москвы, русский, кандидат в члены ВКП (б) с 1942 года, в Красной армии с 1918 года.
Признался, что в декабре 1942 года в результате потери ориентировки оказался в расположении войск противника и, не желая рисковать своей жизнью, добровольно сдался в плен к немцам.
На допросах выдал немцам известные ему данные о расположении войск 3-й гвардейской армии, их вооружении, а также о подготовке резервов Красной армии.
В начале 1943 года, находясь в Летценском лагере военнопленных, по собственной инициативе поступил на службу в качестве преподавателя на созданные немцами курсы офицерского состава и пропагандистов так называемой “Русской освободительной армии”.
Кроме того, показаниями арестованного Никитина B.C. — бывшего командира 11-го стр(елкового) корпуса Крупенников уличается как участник антисоветского заговора в Красной армии, а агентурными материалами — в проявлении в период 1937—1941 гг. антисоветских настроений и восхвалении врагов народа.
Арестованный Никитин от своих показаний отказался и 20 июля 1939 года Военной коллегией Верховного суда СССР осужден к 10 годам лишения свободы.
Преступная деятельность Крупенникова в период его пребывания у немцев подтверждается показаниями генерал-лейтенанта Мазанова Л.А. — бывшего начальника артиллерии 30-й армии и генерал-майора Борисова М.Д. — быв(шего) командира 7-го кавалерийского корпуса, а также показаниями арестованных подполковника Ткачева И.М. — бывшего начальника штаба 33-й гвардейской стр(елковой) дивизии, подполковника Вольвача И.М. — быв(шего) начальника отдела боевой подготовки штаба 47-й армии и Калимбета Д.Е. — бывшего библиотекаря Летценского лагеря военнопленных.
6. ЛАЗУТИН Николай Георгиевич, комбриг, бывший начальник артиллерии 61-го стрелкового корпуса 13-й армии быв(шего) Западного фронта, 1901 года рождения, уроженец гор. Ленинграда, русский, член ВКП (б) с 1920 года. В 1933 году исключен из ВКП (б) за сокрытие социального происхождения. В Красной армии с 1919 года.
Находясь в лагере военнопленных в гор. Замостье, Лазутин в конце 1941 года установил связь с немцами, после чего был назначен комендантом блока (отделения) лагеря, где руководил полицией и выполнял указания немцев по созданию тяжелых условий содержания военнопленных в лагере.
Впоследствии Лазутин использовался немцами в должности коменданта и в других лагерях военнопленных.
Лазутин признал, что в Хаммельсбургском лагере подчинявшаяся ему полиция издевалась над советскими военнопленными, но он лично участия в этом не принимал.
Однако показаниями свидетелей: генерал-майора Носкова А.А. — быв(шего) командира 6-го кав(алерийского) корпуса, Герасимова И.М. — быв(шего) командира 146-й стрелковой дивизии, Добросердова К.Л. — быв(шего) начальника штаба 37-й армии, Скугарёва И.М. — быв(шего) командира 219-й стрелковой дивизии, Жигунова В.Б. — быв(шего) командира взвода, Игна-тенко И.Я. — быв(шего) интенданта 2-го ранга и Куклина П.О. — быв(шего) ст(аршего) лейтенанта Красной армии, Лазутин уличается в том, что лично избивал советских военнопленных.
Так, быв(ший) командир взвода мл(адший) лейтенант Жигунов В.В. показал:
“С комбригом Лазутиным я содержался в лагерях военнопленных в Белоподлянске и Хаммельсбурге, где Лазутин исполнял должность коменданта блока (часть лагеря).
Будучи ставленником немцев, Лазутин зверски относился к советским военнопленным, часто применял физическое воздействие, наносил удары кулаками, особенно при построении на работу. Как комендант, был тесно связан с гестапо и часто посещал его”.
7. САМОХИН Александр Георгиевич, генерал-майор, бывший начальник 2-го управления Главного разведывательного управления Красной армии, 1902 года рождения, уроженец станицы Сиротинской Сталинградской области, русский, член ВКП (б) с 1920 года, в Красной армии с 1919 года.
Показал, что, получив назначение на должность командующего 48-й армией, он 21 апреля 1942 года на самолете “ПР-5” вылетел в штаб бывш(его) Брянского фронта для получения указаний и вручения командующему фронтом пакета особой важности из Ставки Верховного Главного Командования.
В полете летчик Коновалов, потеряв ориентировку, уклонился от заданного маршрута, перелетел линию фронта и был сбит немцами перед передним краем их обороны.
После падения самолета Самохин пытался уничтожить пакет из Ставки, поджег его, но так как к нему приближались немцы, он бросил пакет в грязь, а поэтому не знает, попал ли он в руки противника.
Освобожденный из немецкого плена и допрошенный нами бортмеханик самолета, на котором летел Самохин, — воентехник 2-го ранга Корнилов Т.Н. подтвердил, что Самохин действительно жег какие-то документы.
После пленения Самохин был доставлен немцами в гор. Орел, где у него были изъяты удостоверение личности, партийный билет, орденская книжка и написанная им брошюра “Тактика германской армии”.
Самохин показал, что по прибытии в г. Орел он был немцами подвергнут допросу, но никаких показаний о Красной армии якобы не дал.
Однако на следующий день после пленения Самохина командующий 2-й германской танковой армией (в районе которой был сбит самолет Самохина) генерал Шмидт издал приказ, в котором было сказано:
“За сбитие 21 апреля самолета и взятие в плен генерала Самохина я выражаю батальону благодарность.
Благодаря этому действию командование получило ценные данные, которые при известных обстоятельствах могут благоприятно повлиять на дальнейшее проведение операций”.
На последующих допросах в Главном управлении “СМЕРШ” Самохин сознался, что назвал немцам правильные фамилия ряда работников Генерального штаба Красной армии, как то: начальника Главного разведывательного управления генерал-майора Панфилова, начальника Оперативного управления Генштаба генерал-лейтенанта Бодана и начальника направления Оперативного управления Генштаба генерал-майора Шевченко. Кроме того, Самохин сообщил немцам структуру Главного разведывательного управления Красной армии, но, как он показал, эта структура не соответствовала действительности.
Самохин также показал, что, испугавшись возможных его допросов в гестапо, пытался подставить себя германской разведке для вербовки и последующей переброски в Советский Союз, где он имел намерение явиться с повинной, но немцы его предложение якобы отвергли.
На допросах Самохин ведет себя неискренне.
8. ПРИВАЛОВ Петр Фролович, генерал-майор, бывший командир 15-го стрелкового корпуса быв(шего) Юго-Западного фронта, 1898 года рождения, уроженец села Смолевичи Клинцовского района Орловской области, русский, член ВКП (б) с 1919 года, в Красной армии с 1918 года.
На допросе показал, что 22 декабря 1942 года при поездке в дивизию в районе Кантемировка наскочил на немецкую засаду, был тяжело ранен и захвачен немцами в плен.
На допросе выдал немцам известные ему данные о формировании и организации химических войск Красной армии, а впоследствии якобы за антифашистские настроения был заключен немцами в тюрьму.
В марте 1943 года, находясь в Киевской тюрьме, изъявил добровольное согласие служить у немцев и получил назначение в немецкую особую кавалерийскую дивизию СС, где, по заявлению Привалова, якобы использован не был.
В июле 1943 года, как показал Привалов, при попытке к бегству он был арестован немцами и заключен в Берлинскую тюрьму, где подал на имя немецкой администрации заявление с просьбой освободить его из-под стражи, указав в своем заявлении, что “меня использовали, взяли, что нужно было, и бросили в тюрьму”.
Заявление Привалова на имя немцев изъято органами “СМЕРШ”.
Будучи допрошен по этому вопросу, Привалов заявил, что такое заявление он написал умышленно, с целью освобождения из немецкой тюрьмы.
9. БЕЛЕШЕВ Михаил Александрович, генерал-майор авиации, бывший командующий ВВС 2-й ударной армии быв(шего) Волховского фронта, 1900 года рождения, уроженец гор. Москвы, русский, член ВКП (б) с 1919 года, в Красной армии с 1919 года.
Показал, что в сентябре 1942 года, находясь в окружении войск противника, был захвачен немцами в плен.
После пленения Белешев был доставлен в лагерь военнопленных в гор. Винницу, где установил связь с изменником Родины Власовым и согласился служить в создававшейся немцами так называемой “Русской освободительной армии”, но, по неизвестным для него причинам, использован там не был.
Белешев сознался, что на допросе в разведотделе ставки германской армии он одобрил предложение немцев об использовании пленных советских летчиков для борьбы против Красной армии, после чего был назначен немцами на должность коменданта лагеря военнопленных в гор. Мариенфельд, где содержались военнослужащие частей ВВС Красной армии.
Арестованный бывш(ий) командир дивизии комбриг дивизии Бессонов показал, что в 1943 году при встрече с Белешевым в Мариенфельдском лагере последний высказывал пораженческие настроения и дал Бессонову согласие участвовать в подготовлявшемся немцами авиационном десанте в тыл Советского Союза для проведения повстанческой деятельности.
Белешев показания Бессонова отрицает. Будучи комендантом этого лагеря, Белешев по заданию немцев вел антисоветскую обработку военнопленных и подготавливал их для участия в борьбе против Советской власти на стороне немцев.
В мае 1943 года, как показал Белешев, он якобы за попытку к бегству был снят с должности коменданта лагеря и заключен в крепость Вюрцбург, где содержался до дня освобождения его войсками союзников.
10. КИРИЛЛОВ Николай Кузьмич, генерал-майор, бывший командир 13-го стрелкового корпуса бывш(его) Юго-Западного фронта, 1897 года рождения, уроженец гор. Саратова, русский, бывший член ВКП (б) с 1931 года, в Красной армии с 1920 года, в прошлом депутат Верховного Совета УССР.
Показал, что 7 августа 1941 года в районе Умани попал в окружение войск противника и без сопротивления сдался в плен к немцам.
Находясь в плену, допрашивался германскими офицерами и, в частности, фельдмаршалом Клейстом, которые, как показал Кириллов, неоднократно предлагали ему подписать антисоветское обращение к военнослужащим Красной армии и вступить на службу в так называемую “Русскую освободительную армию”, но от этих предложений он якобы отказался.
Находившиеся вместе с Кирилловым в плену у немцев генерал-майор Абрамидзе — быв. командир 72-й горно-стрелковой дивизии, генерал-майор Герасимов И.М. — быв(ший) командир 146-й стр(елковой) дивизии, генерал-майор Скугарев И.М. — быв(ший) командир 219-й стр(елковой) дивизии, генерал-майор Добросердов К.Л. — быв(ший) начальник штаба 37-й армии и генерал-майор Потапов М.И. — быв(ший) командующий 5-й армией показали, что за время пребывания в лагерях Кириллов на службе у немцев не состоял.
Приказом Ставки Верховного Главного Командования Красной армии № 270 от 16 августа 1941 года Кириллов объявлен как злостный дезертир, нарушивший присягу и предавший свою Родину, а Военная коллегия Верховного суда Союза ССР 13 октября 1941 года заочно осудила к расстрелу.
Жена Кириллова — Кириллова Н.М., как член семьи изменника Родины, Военным трибуналом Приволжского военного округа 19 октября 1941 года осуждена на 5 лет ссылки в Красноярский край.
11. СИВАЕВ Максим Наумович, генерал-майор технических войск, бывш(ий) начальник военных сообщений 24-й армии бывшего Резервного фронта, 1891 года рождения, уроженец дер. Хлысты Ельнинского района Смоленской области, русский, член ВКП (б) с 1918 года, в Красной армии с того же года.
Показал, что 2 ноября 1941 года в районе дер. Старая Русса Сухиничского района, находясь в окружении войск противника, был захвачен немцами в плен.
На допросе в штабе германской воинской части Сиваев выдал немцам известные ему секретные данные о работе железнодорожного транспорта в СССР.
По показанию находившегося вместе с Сиваевым в германском плену генерал-майора Добросердова, — бывшего начальника штаба 37-й армии, устанавливается, что Сиваев, будучи в лагере военнопленных в Вульгайде, проходил обучение на курсах фашистских пропагандистов.
Будучи допрошен, Сиваев показал, что он действительно занимался на курсах фашистских пропагандистов.
21 декабря 1945 года. АБАКУМОВ».
Из названных 11 генералов 7 были необоснованно осуждены к расстрелу, один — к лишению свободы сроком на 25 лет, — пишет Н.Г. Смирнов в книге «Вплоть до высшей меры».
Понеделина и Кириллова «разместили» в тюрьме, в которой они, имея за плечами приговор о расстреле, в течение более пяти лет ожидали окончательного решения своей участи.
Формально по их делам проводилась дополнительная проверка. В результате этой проверки Главная военная прокуратура пришла к выводу, что имеются новые обстоятельства их преступной деятельности, которые не были учтены при вынесении им приговора 13 октября 1941 года.
2 августа 1950 года Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела заключение Главного военного прокурора и приговор в отношении Понеделина и Кириллова отменила, а дело их направила на новое расследование, которое велось совсем недолго. Собственно, и расследовать-то было нечего. Уже 25 августа того же года Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела по первой инстанции дело Понеделина и признала его виновным в том, что, оказавшись в окружении противника, он не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике и 7 августа 1941 года, нарушив присягу, изменил Родине: без сопротивления сдался в плен немцам и на допросах сообщил им сведения о подчиненных ему войсках. Кроме того, Понеделину вменено в вину и то, что он в лагере военнопленных вел дневник, в котором делал записи клеветнического характера в отношении «одного из руководителей партии и Советского правительства» (имелся в виду, конечно же, Сталин).
В приговоре утверждалось, что Понеделин подвергал антисоветской критике политику советской власти в отношении коллективизации и делал в дневнике «другие подобные записи». Следует сказать, что многим арестованным вменялось в вину ведение дневников, в которых они выражали свое мнение и отношение к тем или иным событиям, давали им свою оценку. В тех же случаях, когда эти суждения и оценки не совпадали с официальной трактовкой соответствующих событий, авторы дневников признавались преступниками, по меньшей мере — лицами, ведущими антисоветскую агитацию.
В своем последнем слове в суде Понеделин сказал: «Я не был врагом народа и не способен им быть. Прошу вас вернуть меня к обществу, дать возможность работать и радоваться вместе с этим обществом». На основании ст. 58—1 «б» УК РСФСР он был приговорен к расстрелу и расстрелян.
В связи с жалобой жены Понеделина — Понеделиной Н.М. — вновь была проведена дополнительная проверка, которой установлено, что Понеделин сделал все возможное, чтобы прорваться из окружения. В плен он добровольно не сдавался.
Установлено также, что представители немецко-фашистского командования и действительные изменники Родины неоднократно пытались склонить Понеделина к борьбе против Советского Союза, но он постоянно отвергал эти предложения.
Так, небезызвестный генерал Власов на допросе 25 мая 1945 года показал: «В беседе Понеделин на мои предложения принять участие в работе по созданию русской добровольческой армии наотрез от этого отказался…»
29 февраля 1956 года Военная коллегия Верховного суда СССР отменила приговор от 25 августа 1950 года по вновь открывшимся обстоятельствам и дело в отношении Понеделина прекратила за отсутствием в его действиях состава преступления.
Генерал-майор Кириллов был также в 1956 году реабилитирован. По определению Военной коллегии Верховного суда СССР от 29 февраля 1956 года дело в отношении Н.К. Кириллова было прекращено «за отсутствием состава преступления», поскольку находившиеся вместе с Кирилловым в плену пояснили, что Кириллов на службе у немцев не находился, ничем себя не скомпрометировал.
Единственным «доказательством» вины Кириллова явился приказ Ставки Верховного Главнокомандования Красной армии №270 от 16 августа 1941 года, где он был объявлен злостным дезертиром, предателем.
Генерал-майор Привалов Петр Фролович до 27 ноября 1951 года содержался в тюрьме.
По его делу следствие велось почти 6 лет. 51 раз выносились постановления о продлении срока следствия, а с 1 января по 10 октября 1951 года он содержался под стражей без вынесения постановления о продлении срока следствия.
«27 ноября 1951 года Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев дело Привалова, признала его виновным в совершении указанных выше действий и на основании ст. 58—1 “б” УК РСФСР приговорила Привалова к расстрелу. Его ходатайство о помиловании было отклонено Президиумом Верховного Совета СССР, и 31 декабря 1951 года Привалов был расстрелян.
В судебном заседании Привалов не отрицал того, что он обращался к немецкому командованию с заявлением, в котором содержалась просьба направить его на службу в немецкую армию. Но делал он это с единственной целью: таким путем вырваться из плена и перейти на сторону Красной армии. В немецкой армии не служил, ни в каких карательных операциях не участвовал и других действий, вменявшихся ему в вину, не совершал. Он предпринимал попытки связаться с партизанами, пытался перейти к ним, но сделать этого не удавалось, потому что всякий раз его задерживали немцы и заключали в тюрьму.
В результате изучения дела Привалова в Верховном суде СССР в октябре 1967 года установлено, что показания, данные Приваловым в судебном заседании, ничем не опровергаются, напротив, они подтверждаются имеющимися в деле доказательствами. Был внесен протест в пленум Верховного суда СССР, который и был рассмотрен 18 марта 1968 года. Состоявшийся в отношении Привалова приговор отменен, и дело о нем прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления».
Генерал-майор Крупенников Иван Павлович был расстрелян на основании приговора Военной коллегии Верховного суда СССР от 28 августа 1950 года.
«Военная коллегия Верховного суда СССР признала Крупен-никова виновным в измене Родине, выразившейся в том, что он сдался в плен противнику с имевшимися у него оперативными документами. На допросах у немецкого командования выдал данные о подготовке резервов Красной армии и давал советы, как лучше организовать управление на территории, оккупированной немецкими войсками. Кроме того, указывается в приговоре, Крупенников “возводил клевету на руководителя ВКП (б) и Советского правительства”, на внешнюю и внутреннюю политику Советского Союза.
Дополнительной проверкой, проведенной по делу Крупенникова, установлено, что в плен он не сдавался, а был пленен при обстоятельствах, лишавших его возможности оказать какое-либо сопротивление. Оперативные документы немцы забрали не у него, а у убитых начальника штаба Юго-Западного фронта генерал-майора Стельмаха и адъютанта последнего — лейтенанта Крупенникова Юрия (сына генерала Крупенникова).
После пленения Крупенников все время содержался в лагере военнопленных. Сколько-нибудь объективных, убедительных доказательств, свидетельствующих о совершении Крупенниковым вмененных ему в вину действий, которые бы давали основание квалифицировать их как измену Родине, по делу не установлено. Предварительное следствие проведено необъективно, с грубым нарушением норм уголовно-процессуального законодательства.
В своем последнем слове в судебном заседании Крупенников заявил: “Как был советским человеком, так и остался”.
Рассмотрев 8 июня 1957 года заключение Главного военного прокурора, Военная коллегия Верховного суда СССР состоявшийся в отношении Крупенникова приговор отменила по вновь открывшимся обстоятельствам и дело о нем прекратила за недоказанностью обвинения».
Генерал-майор технических войск Сиваев Максим Наумович, как было установлено дополнительной проверкой, был привлечен к уголовной ответственности, а затем и осужден необоснованно.
«В плен он не сдавался, а был пленен при обстоятельствах, исключавших возможность оказания сопротивления противнику. Не обучался он и на курсах пропагандистов. Установлено, что Сиваев, находясь в лагере военнопленных, по приказу немецкого командования посещал, как и другие военнопленные, лекции антисоветского содержания, но потом отказался, после чего был переведен в другой лагерь. Не подтверждено и обвинение Сиваева в выдаче немцам секретных сведений, поскольку к моменту его допроса указанные выше сведения не являлись секретными.
Допрошенные в ходе дополнительной проверки генералы Музыченко И.Н., Лукин М.Ф., Прохоров И.П. и Мельников И.И., находящиеся вместе с Сиваевым в немецком плену, охарактеризовали его как преданного Советской Родине генерала.
19 января 1957 года Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев заключение, составленное в порядке ст. 373 УПК РСФСР, приговор в отношении Сиваева отменила по вновь открывшимся обстоятельствам и дело прекратила за отсутствием в его действиях состава преступления».
Комбриг Лазутин Николай Георгиевич был расстрелян на основании приговора Военной коллегии Верховного суда СССР от 26 августа 1950 года.
«После смерти Сталина было установлено, …что Лазутин в плен не сдавался, никакого пособничества немцам в установлении жестокого режима в лагере советских военнопленных не оказывал, с гестапо не сотрудничал. Поэтому, рассмотрев 15 декабря 1956 года протест Генерального прокурора СССР, пленум Верховного суда СССР приговор в отношении Лазутина отменил и дело прекратил за отсутствием в его действиях состава преступления».
Генерал-майор Самохин Александр Георгиевич находился под следствием в течение 6 лет, и только 25 марта 1952 года дело по его обвинению было рассмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР.
«Признав Самохина виновным в измене Родине, Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к лишению свободы сроком на 25 лет с конфискацией всего имущества. Самохина не расстреляли, но лишили свободы на максимальный срок, предусмотренный действовавшим в то время законодательством.
Немногим более чем через год заместитель Главного военного прокурора Советской Армии генерал-майор юстиции Китаев утвердил заключение, составленное в порядке, предусмотренном ст. 373 УПК РСФСР, в котором предлагалось приговор в отношении Самохина отменить и дело о нем прекратить ввиду необоснованного привлечения его к уголовной ответственности и осуждения.
В заключении отмечалось, что, оказавшись на территории, занятой немецкими войсками, Самохин принял все меры к уничтожению документов особой важности, пытался покончить жизнь самоубийством, но был захвачен немецкими солдатами. Эти обстоятельства подтвердили Коновалов — пилот подбитого самолета, на котором летел Самохин, борт-механик того же самолета Корнилов и плененный советскими войсками немецкий офицер Манн.
Относительно двух ответственных работников Генерального штаба Советской Армии Самохин лишь подтвердил то, что немцам уже было известно.
Плененные немецкие офицеры разведки и контрразведки обер-летенант Манн, полковники Пецольд и Шельдкнехт, которые в свое время допрашивали Самохина, рассказали, что он на допросах вел себя с достоинством, на их вопросы отвечал уклончиво, никаких данных, интересовавших немецкое командование, не сообщил, в момент пленения никаких оперативных документов у него не изымалось.
Ничем не опровергнуты утверждения Самохина о том, что предложение о сотрудничестве с немецкой разведкой он делал с единственной целью — таким путем перейти на сторону советских войск.
Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев 28 июля 1953 года указанное выше заключение и согласившись с содержавшимися в нем предложениями, приговор в отношении Самохина отменила и дело, по которому он был осужден, прекратила.
29 мая 1953 года Самохину вручена справка о его реабилитации.
После реабилитации Самохин в августе 1953 года зачисляется слушателем Высших академических курсов при Высшей военной академии. После окончания этих курсов назначается старшим преподавателем общевойсковой подготовки военной кафедры МГУ имени М.В. Ломоносова».
А.Г. Самохин умер в 1955 году.
Генерал-майор авиации Белешев Михаил Александрович был приговорен к расстрелу Военной коллегией Верховного суда СССР на основании ст. 58—1 «б» УК РСФСР.
«Как потом было установлено, Белешев осужден по сфальсифицированному в отношении него делу. Поэтому определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 4 июля 1957 года состоявшийся в отношении Белешева приговор отменен по вновь открывшимся обстоятельствам и дело прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления».
Генерал-майор Артёменко Павел Данилович. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 2 августа 1950 года приговор Военного трибунала Юго-Западного фронта был отменен, и дело направлено на новое расследование. Повторно осужден Военной коллегией Верховного суда СССР 26 августа 1950 года и приговорен к высшей мере наказания. В тот же день расстрелян.
В докладной записке начальник отдела боевой подготовки 40-й армии полковник Н.А. Никитин 28 февраля 1942 года заместителю начальника Главного управления кадров Красной армии полковнику Свиридову подчеркивал: «О бывшем командире 27-го генерал-майоре Артёменко П.Д. мне известно следующее: 26 сентября 1941 г., попав в тактическое окружение в районе села Семеновка Березанского района Киевской области, он сдался в плен фашистам вместе с группой командиров и бойцов. Группа состояла из следующих лиц: сын генерал-майора Артёменко Михаил был его адъютантом, бывший начальник снабжения корпуса майор Терпугов, бывший заместитель военкома корпуса старший политрук Воронин, “сестра” Тамара, фамилии ее не знаю (всегда ездила в машине Артёменко) и 4 красноармейца — шофер и трое из личной охраны Артёменко. Причина сдачи в плен, по словам этих трусов и предателей, — бесполезность жертвовать собой и терпеть лишения, т.к. положение безвыходное, добровольная сдача в плен гарантирует жизнь».
По заключению Главной Военной прокуратуры от 9 февраля 2001 года в реабилитации Артёменко П.Д. отказано. Обвинение и осуждение его было признано законным.
Генерал-майор Егоров Евгений Арсентьевич под следствием находился до 15 июня 1950 года. 15 июня 1950 года по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР лишен воинского звания, государственных наград, приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.
О чем говорят эти факты? Прежде все о том, что карательные органы в то время выражали политику государства.
Нередко происходили и ошибки. Немало зависело также и от личности самого оперативного работника или следователя. С одной стороны, к генералам, вернувшимся из плена, отношение было предвзятое. С другой стороны, критическое отношение к первым лицам государства по тем временам служило страшным государственным преступлением. А уж те, кто попал в приказ Ставки ВГК даже по ошибке, вообще не могли рассчитывать на снисхождение. Приказ обратной силы не имел!
Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг». вышел 17 сентября 1955 года. А секретное постановление ЦК КПСС и СМ СССР № 898—490 с «Об устранении грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей» было подписано лишь 29 июня 1956 года. Спустя почти год!
В нем говорилось: «Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР отмечают, что во время Великой Отечественной войны и в послевоенный период были допущены грубые нарушения советской законности в отношении военнослужащих Советской Армии и Флота, оказавшихся в плену или в окружении противника.
Советские воины в Великой Отечественной войне героически сражались с фашистскими захватчиками, честно и самоотверженно выполнили свой долг перед Родиной. Однако в силу тяжелой обстановки, сложившейся в первый период войны, значительное количество советских военнослужащих, находясь в окружении и исчерпав все возможности к сопротивлению, оказалось в плену у противника. Многие военнослужащие попали ранеными, контуженными, сбитыми во время воздушных боев или при выполнении боевых заданий в тылу врага.
Советские воины, оказавшиеся в плену, сохранили верность Родине, вели себя мужественно и стойко переносили тяготы плена и издевательства гитлеровцев.
Многие из них, рискуя жизнью, бежали из плена и сражались с врагом в партизанских отрядах или пробивались через линию фронта к советским войскам. Несмотря на это и в нарушение советских законов по отношению к бывшим военнопленным проявлялось огульное политическое недоверие, широко применялись необоснованные репрессии и незаконно ограничивались их права.
Военнослужащие, выходившие из окружения, бежавшие из плена и освобожденные советскими частями, направлялись для проверки в специальные лагеря НКВД, где содержались почти в таких условиях, как и лица, содержавшиеся в исправительно-трудовых лагерях.
Наряду с разоблачением некоторого числа лиц, действительно совершивших преступления, в результате применения при проверке во многих случаях незаконных, провокационных методов следствия было необснованно репрессировано большое количество военнослужащих, честно выполнивших свой воинский долг и ничем не запятнавших себя в плену.
Семьи военнослужащих, попавших в плен, неправильно лишались весь период войны денежных пособий и других льгот, независимо от причин и обстоятельств пленения этих военнослужащих.
Серьезным нарушением законности являлась практика разжалования без суда в рядовые офицеров, бывших в плену или окружении противника, и направления их в штурмовые батальоны.
Военнослужащие, совершившие героический побег из плена или показавшие образцы мужества и стойкости в период пребывания в плену, никак не поощрялись.
С 1945 года все освобожденные и репатриированные военнопленные, даже если на них не было никаких компрометирующих данных, сводились в батальоны и в порядке наказания направлялись для постоянной работы на предприятия угольной и лесной промышленности, находящиеся в отдаленных районах.
Органы госбезопасности в послевоенный период продолжали необоснованно привлекать к уголовной ответственности бывших военнопленных, причем многие из них были незаконно репрессированы. Широкое распространение получили различные незаконные ограничения в отношении бывших военнопленных и их родственников в области трудового устройства, общественной деятельности, при поступлении на учебу, при перемене местожительства и т.д.
Неправильное отношение к бывшим военнопленным сказывалось также при решении вопроса об их партийности. Многим членам КПСС, проявившим мужество и стойкость в боях с врагом и ничем не запятнавшим себя в плену, отказывали и нередко отказывают и теперь в восстановлении в рядах КПСС.
Грубые нарушения советской законности, допущенные по отношению к бывшим военнопленным, имели место прежде всего в результате преступной деятельности Берии, Абакумова и их сообщников, насаждавших массовый произвол и репрессии. Нарушителям законности способствовали также и пробелы в советском законодательстве по вопросу о военнопленных.
Все это в корне противоречит основам нашего социалистического строя, советской Конституции, ленинским принципам внимательного и чуткого отношения к советским людям. Допущенные нарушения наносят большой морально-политический ущерб нашей партии и государству. Обстановка недоверия и подозрительности по отношению к бывшим военнопленным порождает среди них и членов их семей настроения обиды и недовольства. Такое отношение к бывшим военнопленным широко используется врагами нашего государства в пропаганде среди советских граждан, еще находящихся за границей, с целью удержания их от возвращения на Родину и вовлечения их в антисоветскую деятельность.
В целях устранения грубых нарушений советской законности, допущенных в отношении бывших военнопленных и членов их семей, Центральный Комитет КПСС и Совет Министров Союза ССР постановляет:
1. Осудить практику огульного политического недоверия к бывшим советским военнослужащим, находившимся в плену или окружении противника, как противоречащую интересам Советского государства.
Обязать партийные, советские, профсоюзные, комсомольские и хозяйственные органы полностью устранить имеющие место в практике их работы разного рода ограничения в отношении бывших военнопленных и членов их семей, в частности:
а) рассмотреть вопрос о трудоустройстве указанных лиц и принять меры к предоставлению им работы по специальности;
б) не чинить им препятствий при поступлении в высшие и средние учебные заведения и на курсы.
2. ЦК компартий союзных республик, крайкомам, обкомам, горкомам, райкомам КПСС и Главному политическому управлению Министерства обороны СССР пересмотреть дела о партийной принадлежности бывших военнопленных, необоснованно исключенных из рядов КПСС в связи с пребыванием в плену.
3. Внести на рассмотрение Президиума Верховного Совета СССР вопрос о распространении действия Указа Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 г. об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг., на бывших военнослужащих Советской Армии и Флота, осужденных за сдачу в плен противнику, отбывших или отбывающих наказание.
4. Министерствам юстиции союзных республик и Прокуратуре СССР при пересмотре судебных дел на бывших военнослужащих Советской Армии и Флота, находившихся в плену, выявить и обеспечить в законном порядке реабилитацию тех из них, которые попали в плен в условиях, вызванных боевой обстановкой, и необоснованно осуждены как изменники Родины.
5. Юридической Комиссии при Совете Министров СССР, Прокуратуре СССР и Министерству обороны СССР внести на рассмотрение Совета Министров СССР предложения о необходимых уточнениях и дополнениях статей Положения о воинских преступлениях, определяющих ответственность военнослужащего за сдачу в плен и за преступления, совершенные во время пребывания в плену, не допуская при этом смягчения наказания за добровольную сдачу в плен.
6. Установить, что время пребывания в плену, в окружении и на спецпроверке, если пленение не было добровольным и если военнослужащий, находясь в плену, не совершил преступлений против Родины, засчитывается в срок службы в армии, а также в общий трудовой стаж работы.
7. Обязать Министерство внутренних дел СССР (т. Дудорова) и Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР (т. Серова) пересмотреть и отменить все ранее изданные НКГБ и НКВД приказы и инструкции в отношении бывших военнопленных, противоречащие настоящему Постановлению.
8. Министру обороны СССР (т. Жукову):
а) пересмотреть в персональном порядке все дела бывших военнопленных из числа офицеров, лишенных воинских званий без решения судебных органов, и во всех необходимых случаях восстановить их в офицерских званиях, а имеющим право на пенсионное обеспечение назначить пенсии;
б) представить к награждению бывших военнопленных, имеющих ранения или совершивших побег из плена, но не отмеченных правительственными наградами;
в) внести на рассмотрение Совета Министров СССР предложения о необходимых изменениях и дополнениях в Положение о денежном довольствии военнослужащих за время нахождения в плену, а также о пенсионном обеспечении этих военнослужащих и их семей;
г) рассмотреть вопрос о внесении в действующие уставы Советской Армии и Военно-Морского Флота соответствующих дополнений, определяющих отношение советского воина к плену.
9. Министерству культуры СССР (т. Михайлову) по согласованию с Министерством обороны СССР включить в тематические планы издательств, киностудий, театров и культурно-просветительных учреждений подготовку художественных произведений, посвященных героическому поведению советских воинов в фашистском плену, их смелым побегам из плена и борьбе с врагом в партизанских отрядах.
Публиковать в партийной, советской и военной печати статьи, рассказы и очерки о подвигах советских воинов в фашистском плену.
10. Обязать Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР через “Комитет за возвращение на Родину” и Союз обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР довести мероприятия Центрального Комитета КПСС и Советского Правительства, изложенные в настоящем Постановлении в отношении бывших военнопленных, до сведения советских граждан, находящихся за границей, с целью ускорения возвращения их на Родину…»
В сущности, этим постановлением советское правительство признало несправедливость и, если хотите, предвзятость, проявленные к бывшим военнопленным, большинство из которых действительно не сдавались в плен добровольно, да и в плену вели себя должным образом. Однако почему их тогда уравняли (амнистией) с участниками немецких формирований, с полицейскими карателями, которых амнистировали еще раньше, — непонятно. Все дело в том, что председатель КГБ генерал Серов однажды сообщил в ЦК КПСС, что находящиеся на Западе «невозвращенцы» из числа бывших военнопленных и «остарбайтеров» могут быть использованы в качестве боевой силы в войне против СССР.
Именно с учетом его предложений и был принят Указ «Об амнистии…»
К бывшим же военнопленным этот указ не имел никакого отношения. Сам же факт публикации этого указа вызвал огромнейший поток обращений в высшие партийные и правительственные инстанции.
Собственно, а когда вообще возник этот вопрос?
«Поднявшись на вершину власти в гигантской стране, Хрущев, однако, чувствовал, что тень Сталина все время была с ним рядом, — напишет в книге “Семь вождей” Д.А. Волкогонов. — Действовала (хотя и не так свирепо, как раньше, а с оглядкой) “карательная система”, созданная “вождем народов”, запретной была правда о множестве политических процессов, прокатившихся по стране накануне и после войны, на многих вопросах внутренней и внешней политики СССР лежало сталинское табу. Хрущев многое знал о прошлом (он был его активным участником). Теперь оно его страшило. Он, именно он, должен был или сказать обо всем минувшем правду, или оставить все без изменения, как сложилось за треть века существования большевистского государства.
Приближалось время очередного, XX съезда партии. На пленуме ЦК решили его провести в феврале 1956 года. Рассматривая на заседании Президиума рабочие вопросы подготовки к первому после смерти Сталина всесоюзному форуму коммунистов, Хрущев предложил создать ряд рабочих комиссий по его подготовке. Возражений не последовало. Но когда первый секретарь заявил, что было бы правильным “образовать и комиссию по расследованию деятельности Сталина”, его бывшие близкие соратники Молотов, Каганович, Ворошилов стали бурно возражать. Особенно активен был Молотов:
— Расследовать деятельность Сталина — это ревизовать итоги всего огромного пути КПСС! Кому это выгодно? Что это даст? Зачем ворошить прошлое?
Ему вторил Каганович:
— Сталин олицетворяет множество побед советского народа. Рассмотрение возможных ошибок продолжателя Ленина поставит под сомнение правильность всего нашего курса. Да нам просто скажут: а где вы были? Кто дал вам право судить мертвого?
Схватка была бурной. Хрущев ее погасил обещанием, что будут в самом секретном порядке рассмотрены лишь “нарушения социалистической законности”, в которых основная доля вины лежит на Берии. Пусть комиссия поработает, мы рассмотрим ее выводы, а затем уж решим, что с ними делать… На том 31 декабря 1955 года и порешили».
На утреннем заседании 25 февраля 1956 года Хрущев произнесет сенсационный доклад «О культе личности и его последствиях», который длился более четырех часов…
Не отсюда ли, где говорилось о репрессиях и о том, что именно Сталин ввел понятие «враг народа» (впервые этот термин использовал Ленин, заимствовав его у французских революционеров), власти были вынуждены обратиться и к вопросу бывших военнопленных, тем более что уже амнистировали и предателей.
Несколько позже будет создана комиссия под председательством министра обороны.
Уже в мае 1956 года маршалу Советского Союза Г.К. Жукову подготовили соответствующую речь, которая по неизвестным причинам не была ни прочитана, ни опубликована. С ней он должен был выступить на предстоящем Пленуме ЦК КПСС, где предполагалось вновь обсудить вопрос о культе личности Сталина. Судя по всему, прославленный полководец, как и многие другие, после Хрущева тоже не мог не удержаться, чтобы не отдать дань установленной моде…
Состояние и задачи военно-идеологической работы, по его мнению или тех, кто писал речь, оказались напрямую связанными с культом личности Сталина. Досталось здесь Сталину и за подготовку страны к обороне накануне войны. Однако более половины доклада занял вопрос «Об устранении неправильного отношения к бывшим военнопленным, возвратившимся на Родину из фашистского плена».
Остановимся на нем подробнее:
«В идеологической работе нам нанесен большой морально-политический вред произволом бериевской шайки в отношении советских военнослужащих, которые в период Отечественной войны находились в плену у наших противников.
В силу обстановки, сложившейся в начале войны на ряде фронтов, значительное число советских военнослужащих нередко попадало в составе целых подразделений и частей в окружение и, исчерпав все возможности к сопротивлению, вопреки своей воле, оказалось в плену.
Многие попадали в плен ранеными и контуженными.
Советские воины, попавшие в плен, как правило, сохраняли верность своей Родине, вели себя мужественно, стойко переносили лишения плена, издевательства гитлеровцев, нередко проявляли подлинный героизм. Многие советские военнослужащие с риском для жизни бежали из гитлеровских лагерей и продолжали сражаться с врагом в его тылу, в партизанских отрядах или пробивались через линию фронта к своим войскам.
Однако как во время войны, так и в послевоенный период в отношении бывших военнопленных были допущены грубейшие извращения советской законности, противоречащие ленинским принципам и самой природе советского строя. Эти извращения шли по линии создания по отношению к ним обстановки недоверия и подозрительности, а также ни на чем не основанных обвинений в тяжких преступлениях и массового применения репрессий.
При решении вопроса о судьбе бывших военнопленных не принимались во внимание ни обстоятельства пленения и поведения в плену, ни факт бегства из плена, участие в партизанской борьбе и другое. Наши офицеры, попавшие в плен ранеными, мужественно державшиеся в плену, огульно лишались офицерского звания и без суда посылались в штрафные батальоны, наравне с лицами, совершившими преступления.
Некоторые советские и партийные органы до сих пор продолжают проявлять неправильное отношение к бывшим военнопленным, ничем себя не запятнавшим, относятся к ним с недоверием, устанавливают незаконные ограничения в отношении продвижения по службе, использования на ответственной работе, избрания депутатами в Советы депутатов трудящихся, поступления в высшие учебные заведения и другие, ущемляя их права и достоинство советских граждан.
Наиболее грубые извращения нарушений законных прав военнопленных были связаны с необоснованным привлечением их к уголовной ответственности. Значительное количество военнопленных, возвратившихся на Родину, было подвергнуто различным наказаниям, начиная со ссылки на спецпереселение и кончая высшей мерой наказания.
Советское законодательство предусматривает суровую ответственность за преднамеренную сдачу в плен, за сотрудничество с врагом и за другие преступления, направленные против Советского государства. Однако из советских законов не вытекает, что военнослужащий, попавший в плен вследствие ранения, контузии, внезапного захвата и при других обстоятельствах, не зависящих лично от военнослужащего, должен нести уголовную ответственность.
Незаконным репрессиям подвергались и те военнослужащие, которые, помимо своей воли попав в плен, руководствуясь чувством воинского долга, бежали затем из плена и возвратились на Родину, проявляя при этом нередко личный героизм, подвергая свою жизнь опасности.
Приведу лишь два примера.
Капитан Фурсов Д.Т., член КПСС, в Советской Армии служил с 1929 года, в августе 1946 года был осужден к 8-ми годам лишения свободы, с поражением в правах на 3 года, с конфискацией имущества и лишением воинского звания “гвардии капитан”. Его обвинили в том, что он, находясь с конца 1941 года в плену, в феврале 1943 года добровольно поступил на службу в организованную немцами “офицерскую казачью школу”.
Что же установлено теперь? Капитан Фурсов, попав в окружение немецких войск, пытался выйти из окружения, но был ранен и оказался в плену у немцев. Не имея возможности бежать из плена, он решил поступить в “казачью офицерскую школу” с тем, чтобы бежать к партизанам. Получив в школе оружие, Фурсов 17 июня 1943 года вместе с группой курсантов этой школы в количестве 69 человек с оружием перешел к партизанам, захватив с собой находившихся в опьяненном состоянии начальника школы и командира эскадрона.
В партизанском отряде Фурсов был командиром отделения, а затем командиром диверсионной группы и выбыл из отряда в связи с ранением. После излечения в госпитале Фурсов продолжал служить в Советской Армии и активно участвовал в боях, был три раза ранен и награжден двумя орденами и медалью.
И вот этого отважного патриота, возвратившегося на Родину с победой над врагом, в 1945 году осудили и посадили в тюрьму.
Старший лейтенант Анухин Е.С., член КПСС, 31 марта 1950 года был осужден к лишению свободы на 25 лет якобы за то, что 9 августа 1944 года при выполнении боевого задания, когда самолет Ил-2, управляемый Анухиным, был сбит противником, а Анухин пленен, он на допросе в румынском штабе выдал сведения, составляющие военную тайну, сообщив противнику о летно-технических свойствах самолета.
Как теперь установлено, Анухин в плену у румын был всего 11 дней, а затем вместе с другими нашими военнослужащими бежал из плена и прибыл в свою часть. До конца войны он принимал активное участие в боях летчиком-штурмовиком, совершил 160 боевых вылетов, из них 120 вылетов после побега из плена. Трофейными документами установлено, что Анухин при допросе румынами гордо заявил, что война кончится победой Советского Союза, а Румыния станет свободным государством.
Через пять лет после войны, в которой Анухин принимал самое активное участие, он был осужден и посажен в тюрьму.
Нет необходимости доказывать, что с точки зрения подлинной советской законности расценивать в подобных случаях советских военнослужащих, попавших в плен к врагу, как изменников Родины, не было абсолютно никаких оснований. Не было оснований и для применения к ним каких-либо репрессивных мер.
Более того, советские военнослужащие, по не зависящим от них обстоятельствам попавшие в плен и затем бежавшие из плена на Родину, — достойны поощрения и правительственных наград. Такой порядок существовал даже при царском режиме и имел большое значение для воспитания народа, солдат и офицеров.
Некоторая часть военнослужащих, попав в плен и зная о неизбежности для них репрессий на Родине, естественно, не проявляла стремления к тому, чтобы бежать из плена. А по окончании войны угроза незаслуженных репрессий могла заставить некоторых военнослужащих отказаться от репатриации на родину. Неправильные действия местных органов власти, создание по отношению к бывшим военнопленным атмосферы недоверия порождают среди них, членов их семей справедливые настроения обиды, бесперспективности, ощущение неравноправия, отрицательно сказываются на их производственной, общественной деятельности.
Воспитывая военнослужащих в духе высокой стойкости, ненависти к врагу и презрения к плену, мы недостаточно популяризируем примеры доблестного поведения советских воинов в плену, примеры смелых побегов наших людей из плена.
Нужно снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия, реабилитировать незаконно осужденных, ликвидировать ограничения в отношении бывших военнопленных.
Товарищи! Культ личности причинил большой ущерб нашей военно-идеологической работе…»
И это должен был прочитать человек, который, будучи командующим Ленинградским фронтом, отправил в войска и на флот шифрограмму за №4976 следующего содержания: «…Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны». А ведь тогда особо не разбирались, каким образом человек попадал в плен!
Когда Жукову писали этот доклад, делалось это по указке сверху и совсем по другим причинам, нежели говорилось в тексте… Тем не менее только теперь власть признала великую несправедливость по отношению к бывшим военнопленным и они наконец-таки получили не просто реабилитацию, а полное освобождение!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги