Плутоний для атомной бомбы

«Дублер «Б»

Его сначала называли объект ББ. Такое название прижилось от его технологии, которая была принята при проектировании. Дело в том. что первый радиохимический объект «Б», в ходе освоения, перестроил свою технологию так, что она стала дважды повторять ацетатную, заложенную в начале технологии и повторенную в конце на аффинажном процессе. Основу ацетатной технологии называли технология «Б», а дважды повторенную — «ББ». Однако, такое толкование можно оспаривать, но я излагаю его как сам понимаю. Новый объект строился по проекту, который разрабатывался тем же институтом ГСПИ-11, но с активным участием эксплуатационников, списанных по состоянию здоровья после пуска первого объекта. Это были «жертвы освоения» промышленной радиохимии, разумно используемые для создания нового завода. В состав такой группы специалистов входили Пащенко А. Ф., Кузьмичева А. В., Балановский В. П., Гладышев М. В., Чечетин Г. И., Гребениченко В. А., Свище в С. Л. и другие. Они накопили опыт работы на старом заводе, сами хлебнули всяких невзгод и включились в создание нового объекта, лучшего в эксплуатации; менее опасного в условиях труда. Они часто выезжали в Ленинградский проектный институт и там, вместе с технологами Зильберманом Я. И., Жуковой Л Н., механиком Хохловым и другими, проектировали, создавали проект нового завода.

Появились новые конструкции реакторов, новые конструкции вентилей, приборов, новые механизмы для обслуживания и ремонта оборудования. Проектом предусматривалось строительство двух цепочек зданий по две технологические нитки в каждой. Имелось в виду построить цепочку из зданий 801, 806 и вторую — из зданий 802, 807. Строить начали с цепочки 802, 807, т. к. они были ближе к вспомогательным сооружениям — комплексу «С», зд. 951, сбросным водоемам. Строить начали в 1954 году и планировали закончить в 1957 году, но катастрофа на соседнем объекте «Б», где в 1957 году взорвалась банка с радиоактивными растворами, разрушила наши планы и первая очередь дублера «Б» в составе одной северной нитки зд. 802 была подготовлена к пуску в сентябре 1959 года. К этому времени сформировался коллектив завода из специалистов старого объекта «Б» и привезенных молодых рабочих других городов и сел. Заново осваивалось производство и становился новый коллектив. Еще в 1957 году начальником объекта был назначен Гладышев М. В., а главным инженером тов. Балановский В. П. Вошел в состав руководителей производства т. Микерин Е. И., Торопов Г. Д., Кулаков Р. Ф., Иванов А. И., Мельников В. Д., Константинов В. М. Первый цех нового завода возглавил Владимир Михайлович Константинов — умный технолог, умелый организатор. Он и начинал пуск объекта.

Строительство и монтаж оборудования «Дублера «Б» шло в условиях повышенной радиационной опасности, которую устраняли после катастрофы на объекте «Б», после взрыва банки комплекса «С». Это осложняло организацию работ, но все равно работа шла сравнительно быстро и удачно. Несмотря на повышенные требования к качеству стыков и к уплотнениям узлов «шар-конус» все сделано было добротно. Много хлопот проявил главный инженер объекта тов. Балановский В. П., который добивался высокого качества монтажа. Большую подготовку к пуску проводили технологи во главе с т. Микериным Е. И. Он уже имел богатый опыт работы еще на старом объекте, да и авторитетом обогатился на месте и силами технологов техотдела подготовил необходимую документацию и обучил операторов. Как и на старом заводе, управление технологией осуществлялось со щита управления дистанционно, но уже с элементами автоматики. Много забот потребовали новые механизмы, ранее не применяемые, заново созданные. Это самоходный сварочный агрегат для заварки свища в трубных коридорах, это велокран для замены вентилей из грязных ниш и гнезд, это — манипуляторы для отбора проб и их транспортное устройство, это — специальные защитные тяжелые контейнеры для замены вентилей на нижних отметках и много других приспособлений, которые были созданы заново, но нигде еще не опробованы.

Технологи начали производство по регламенту, но вскоре, после первых успехов начали повышать нагрузку. Сначала получалось нормально, но потом пришлось изменять нормы и температуру растворения, изменять длительность отстоя, внедрять пероксиды, заменять бихромат калия на натрий, внедрять трилон Б, накладки при осаждениях и много уточнений режимов. Комплекс технологических усовершенствований позволил уже через 2 года повысить производительность нитки в 1,5—1,7 раза. Такой рывок повлиял на ход строительства 2-й очереди, т. е. цепочки зд. 801 и 807. Их просто законсервировали. Большой успех технологов в повышении производительности прошел сравнительно гладко в первой половине технологической схемы, т. е. на первом ацетатном переделе. Далеко не так гладко шло освоение конечной стадии, второго ацетатного осаждения и особенно на аффинаже с оксолатным осаждением. Сама химия поддавалась, но оборудование и приборы работали ненадежно. В отличие от первого объекта на дублере был запроектирован узел получения конечного продукта в виде двуокиси плутония. Для этого были изготовлены и смонтированы специальные центрифуги, в которые вставлялись кварцевые стаканы. В эти стаканы подавалась пульпа оксалата плутония и после фугования оставшуюся подсушенную пульпу в том же стакане прокаливали в печи.

Идея вроде бы проста, но воплотить ее не удалось. Кварцевые стаканы при фуговании лопались, осадок разбрасывался и все рабочие камеры превратились в захламленный угол с осколками кварца и рассыпанным осадком. Попытка подобрать надежные стаканы оказалась неудачной, да и сама центрифуга работала с перебоями, с вибрацией. Готовый продукт взвешивался на специальных весах, изготовленных из нержавеющей стали, весьма сложной конструкции и повышенной точности. Именно высокая точность повысила на это особое изделие высокую цену. Стоили они, эти весы, более 100 тыс. рублей. К сожалению, не запомнил завод-изготовитель, который так бессовестно взял с нас такие деньги.

Долгие попытки освоения узла получения и прокалки двуокиси плутония не были успешны до тех пор, пока мы не приняли твердое решение переделать этот узел полностью. Был у нас тогда конструктор Матюхов Лев Георгиевич, он возглавлял бюро конструкторов и вместе со своими инженерами он спроектировал узел фильтрации на обыкновенном нутч-фильтре с сеткой из нержавеющей стали. Для снятия осадка с фильтра в стакан применил шпатовый манипулятор, а для приготовления пульпы поставил обыкновенный аппарат-реактор с воздушным перемешиванием. После монтажа и испытания убедились в полной разумности такого решения. Несколько дольше мучились с отладкой весов, которые часто ломались. Тут мне пришлось не предложить, а приказать —убрать эти «уникальные» весы и заменить их обыкновенными торговыми весами. Сначала это бухгалтерию напугало, а потом смирились. Так это решение на аффинажном узле с простыми торговыми весами сохранилось на весь период эксплуатации «Дублера «Б» до полной его остановки.

Пока мы пытались отладить проектный вариант в прокалочном узле, эксплуатационный персонал подвергался отравлению загрязненным воздухом. Руководил этим 66-м отделением Гонин Николай Николаевич, весьма старательный инженер, старался все делать для производства, всегда сам работал в опасных местах, а затем заболел и умер. Это очередная жертва освоения промышленной радиохимии.

После внедрения разработанной заводом схемы и компоновки прокалочного узла, а также после полной реконструкции самого помещения и камер, заболеваний работников этого узла не стало. Следует заметить, что на старом объекте узла глубокой очистки продукта с оксалатным осаждением и прокалкой не было и создание его на дублере было впервые. Мало технологических переделов в промышленной радиохимии было внедрено без улучшений, дополнений и переделок. Нередко это сопровождалось потерей здоровья работников завода и я не могу дать всю оценку и сообщить, сколько и каких жертв стоило наше производство.

На первой стадии развития производства на «Дублере «Б» главное внимание уделялось увеличению производительности, созданию устойчивости технологии и ее ритмичности. Качество готового продукта улучшилось только за счет внедрения дополнительного передела в 66-м отделении с оксалатным осаждением. Однако, качество продуктов, образующихся между отдельными переделами, были такие же, что и на старом заводе и определялись самим химизмом процесса. Некоторое снижение потерь с выводимыми растворами за счет режима отстоя удалось достигнуть. Содержание плутония в прод. 904 (идущего на захоронение) немного снизилось, но содержание продуктов деления в урановом растворе и в плутониевой ветке снижалось мало, необходимо было что-то придумывать новое. Мы стали внимательно оценивать предложение В. И. Парамоновой — доктора химических наук радиевого института и Б. Н. Ласкорина — члена-корреспондента АН, которые предлагали внедрять сорбционную очистку растворов от макропримесей и продуктов деления. В. И. Парамонова очень энергично взялась за внедрение сорбции из растворов, поступающих на второе ацетатное осаждение в линии плутония. Она дала рекомендацию на технологию, а мы стали изобретать оборудование. Не могу приписывать себе идею, но когда Валентина Ивановна была у меня в гостях и высказала свою заботу, как обеспечить ядерную безопасность, я ей подсказал с шуткой — принять конструкцию самовара. Я как-то до сих пор верю, что эта идея стала быстро воплощаться за счет ее простоты и именно после того разговора. Вскоре конструкторы завода разработали колонну кольцевого сечения ядернобезопасных размеров и достаточной производительности. Я не стал это фиксировать заявкой как и другие предложения, которые мы внедряли без оглядки на авторство. Когда-то, в начале 50-х появилась мысль изготовить контейнеры вместо мешков, в которое затаривали пр. 80. Контейнеры были смонтированы, изготовлены и внедрены на многолетнее использование. Никаких заявок и оформлений не было. Прижилось предложение вести осаждение накладками, но это предложение потом кто-то оформил и получил вознаграждение. Вообще радиохимия в промышленности требовала много, много новых решений и специалисты завода давали их, далеко не всегда оформляя как изобретение, или рацпредложение. Это сейчас на каждый пустяк оформляют заявки и даже некоторые непорядочные специалисты создали для себя источник наживы за счет государства.

Союзом науки в лице Валентины Ивановны Парамоновой с производством, где было немало думающих технологов и конструкторов, нам удалось смонтировать узел сорбционного передела растворов плутониевой нитки и добиться резкого улучшения качества готового продукта и сокращения его потерь с промежуточными растворами.

Очень, очень много полезного в освоении и усовершенствовании технологии сделал коллектив Московского института (НИИ-10) в составе активной группы во главе с т. Ласкорнным Б. Н., ныне академиком. Они также, как и Парамонова, старались внедрить сорбцию на конечном переделе плутониевой нитки, предлагали и даже привозили смолу разных марок на испытания и выбор. Получилось так, что внедрение сорбционной технологии осуществлялось усилиями завода, ЦЗЛ и 2-х институтов. Успехи были весьма заметные. Завод настолько улучшил качество готового продукта, что заводу-потребителю, который брал наш продукт, уже не надо было добиваться дополнительной очистки, продукт стал в сотни раз чище и остаточная «загрязненность» в нем определялась фоном самого плутония. Результаты усилий по резкому улучшению качества готовой продукции — после внедрения сорбции все участники получили только моральное удовлетворение, и премия досталась руководителям завода-потребителя и НИИ-9.

Весьма удачным было внедрение сорбции в начале процесса — селикагелевая очистка исходного раствора. Коэффициент очистки был не велик (8—10), однако, сама фильтрация раствора позволяла вести дальнейший процесс без лишних примесей и технология вся стала более стабильной. Это предложение т. Ласкорина Б. Н. внедрял его ученик Денисов В. И. Селикагелевая очистка головного раствора сохранилась до последних дней этого производства.

Параллельно с внедрением сорбции активно и поспешно велись опытные операции на специальной установке экстракционной технологии. Ее опекал В. Б. Шевченко, В. С. Шмидт и их специалисты НИИ-9. Они внедряли экстракцию на аминах из конечных растворов ацетатной технологии. Установка была смонтирована с использованием новых конструкций экстракторов и начала работать на реальном растворе без глубокого изучения технологических параметров и в результате неправильного подбора скоростей потоков допущен был вывод из процесса большого количества плутония, что принудило меня запретить дальнейшую эксплуатацию установки. Это привело к конфликту между мной и Шевченко, и он жаловался министру на мое действие.

Вообще следует сказать, что неудача с внедрением экстракции на аминах несколько обострила мое взаимоотношение и с главным инженером, по вскоре мы опять работали с полным взаимопониманием.

Бывший главный инженер Балановский В. К. покинул нас еще раньше, вскоре после пуска завода. Он был инициатором внедрения «почина» — бесцеховой структуры. Мы немало потрудились, чтобы ее создать и, когда она вошла в силу, появилось много трудностей в структуре управления в условиях дальнейшего развития завода. По существу мы пустили только один цех, северную нитку зд. 802, а южная нитка и зд. 807 еще только готовились к пуску. На этот период и бесцеховая структура подходила, и управление было нормальным. Но В. П. Балановский, движимый своей неуемной энергией, стал настаивать на немедленном возврате к цеховой структуре. Эта торопливость мной не поддерживалась и начался конфликт с выходом в горком партии, на партийное собрание. Спор длился до тех пор, пока не построили и не подготовили к пуску зд. 807 и южную нитку зд. 802. Появилась необходимость внедрить цеховую структуру и она была принята. В пылу этих споров В. П. Балановский решил уехать в другой город на аналогичный комбинат и вскоре уехал. Там он сохранил свой характер возмутителя, затем — более крупный скандал с руководством химического завода и руководством комбината, в результате чего покинул и этот город и перебрался в Москву в НИИ-10. Стал активно заниматься строительством кооперативного жилья и организацией садоводческих кооперативов и, после острых конфликтов на новом месте работы, ушел на пенсию.

С такими неугомонными людьми трудно работать, но когда мы с ним пускали «Дублер «Б», я старался использовать его характер для повышения требовательности при приемке качества монтажных работ.

Балановского заменил Микерин Е. И. Этот товарищ во многом отличался от своего предшественника. Спокойный, уверенный, очень умный, без суеты и торопливости, он сделал много для обновления производства. Мы с ним работали дружно, хотя и не всегда совпадали наши оценки в путях развития технологии. Евгений Ильич ушел на должность главного инженера другого комбината. где он вскоре стал директором, а затем начальником Главка в нашем Министерстве (сначала был главным инженером Главка). Разумеется, успешное развитие нашего производства многим обязано т. Е. И. Микерину.

Заводу нашему —«Дублеру «Б» — нельзя было жаловаться на кадры специалистов. Весьма заметная, даже выступающая фигура был и есть Владимир Дмитриевич Мельников. По своему новаторскому духу он похож на Балановского и неслучайно они были большими друзьями. Владимир Дмитриевич возглавлял службу КИП и проявил себя не только умным специалистом, но и хорошим организатором. Он обладает даром убеждать слушателей своей логикой суждения и глубоким знанием своей профессии. Он не только обеспечивал бесперебойную работу приборов, но и развил у своих специалистов творческую деятельность, а это помогло разработать новые приемы контроля производства, новые приборы. Вскоре после пуска объекта, который дальше буду называть завод 35, наши прибористы стали внедрять автоматизацию процесса на отдельных технологических узлах, а затем совершенствовать эту автоматизацию с применением перфолент и временных уставок.

Много вспомогательного оборудования, предназначенного для эксплуатации приборов было переделано, усовершенствовано. Организаторские способности В. Д. Мельникова особенно полезно проявились в период большой реконструкции завода, но об этом потом.

Был и есть на заводе еще один самородок — это Иванов Александр Иванович. Как по своей внешности, так и по своей способности неторопливо и мудро оценивать окружающее он представляет тип русского мудреца. Прошел школу партийного работника — был секретарем парткома, а до этого — сотрудником ЦЗЛ, был исследователем, научным работником, он, перейдя на должность начальника технического отдела, стал подлинным знатоком всей технологии завода 35, а потом, после объединения двух заводов 25 и 35, стал начальником техотдела завода 235. Его можно уверенно назвать «ходячей энциклопедией» всей промышленной радиохимии.

Львиную долю труда в отлаживании технологии и ее переделки в сторону улучшения, внес научный руководитель завода Герман Дмитриевич Торопов — доктор технических наук, постоянный мастер научных изысканий, специалист с удивительным чутьем при выяснении причин каких-либо отклонений в технологии. Он, бывший работник ЦЗЛ, так вжился в производственные заботы на заводе, что трудно вспомнить какие-либо трудности в отладке технологии, где бы не вмешался Герман Дмитриевич и своим дельным предложением не помог бы вернуть процесс в нормальное русло.

Много на заводе было и есть толковых руководителей, но о других мы вспомним по ходу описания жизни завода. Вот только два слова опять о Германе Дмитриевиче. Он был приглашен Белорусской Академией наук работать в Минский институт на должность начальника радиохимического отдела, куда и уехал. По своей натуре он был спокойный, уравновешенный человек, но, видимо, много невзгод переживал, не выдавая себя, имел больное сердце и три года назад умер от кровоизлияния в мозг.

С особым уважением хочу вспоминать нашего всезнающего специалиста — Сапогова Александра Николаевича. Эго самородок по природе, инженер по работе, техник по образованию, был ведущим руководителем работ во время монтажа новых схем, отладке процесса при пуске, при выяснении причин неполадок и был настоящий всезнающий мастер своего дела.

Саша Сапогов, как мы его звали между собой, руководил рабочими, аппаратчиками во всех переделках схемы, при капитальных ремонтах и на опытных установках. Физически развитый, с обаятельной внешностью с уравновешенным характером он вызывал не только уважение, а какую-то особую симпатию к себе. Это образец безропотного бескорыстного трудяги, который характеризует многих работников того времени, награжден орденом «Знак Почета».

Или возьмите нашего Героя Социалистического Труда Лутовинина Геннадия Семеновича. Этот вполне заслуженный Герой труда пришел па завод еще в 1956 году молодым худощавым юношей, работал вначале слесарем. Своим отношением к труду и к товарищам завоевал большое уважение, стал бригадиром. Постоянно занимался спортом, отличный лыжник, увлек своих товарищей в спорт. Работал в трудных местах с большим старанием, с большой добросовестностью. Нередко попадал в условия повышенной облучаемости и загазованности, повредил свое здоровье. Он награжден орденом Ленина, а в период 27-го съезда КПСС был избран делегатом. И вот такого замечательного парня мы недавно потеряли. Не выдержало его сердце и внезапно умер в возрасте 56 лет. Продолжают уходить навсегда герои промышленной радиохимии.

Мы можем гордиться и мастером своего дела, сварщиком высшей квалификации Мишиным Василием Петровичем. Крепкого телосложения, невысокого роста и гибкой фигурой он нередко делал чудеса, заваривая швы потолочного типа, находясь в самой неудобной позе, порой вверх ногами. Ремонтировать нашу технику, трубы и аппараты не всегда возможно в обычных условиях, а чаще приходится в условиях повышенной радиации, где время нахождения дается минимальное, а ответственность — максимальная. Василий Петрович обладал не только сварочным мастерством, но и организаторскими способностями. Работники завода его очень уважают и выбрали в этом году председателем заводского комитета профсоюза.

Наша общая озабоченность о дальнейшем улучшении технологии привела к мысли распространить сорбционную технологию и на первый ацетатный процесс, т. е. в начале его. Стали думать и изобретать сорбционные колонны большой производительности, изготовили и даже смонтировали их, но первые попытки не увенчались успехом. Слишком большие объемы требовали большого количества кислоты, т. к. процесс сорбции урана и плутония идет при кислотностях (азотная кислота) 6—7 молей. Этот избыток кислоты приводил к ее большому дебалансу, повышенному расходу материалов и средств, а попытка вести процесс с меньшей кислотностью привела к большим потерям ценного продукта.

Поэтому т. н. цельносорбционный процесс оказался неприемлемым и мы начали искать другие пути коренного улучшения производства. Необходимость перестройки обострилась тем, что постоянное внедрение новых технологических приемов и режимов в саму ацетатную схему выбрали все ее возможности и дальнейшие улучшения были уже малоэффективны. Мы пришли к пределу по качеству продукта и по его извлечению к тому, что позволял сам химизм процесса.

У нас еще сохранились острые противоречия с поставщиком исходного продукта, который мы приходовали по их документам. Изучение каналов потерь мы вели постоянно и даже трижды не только своими силами, но и с привлечением авторитетной комиссии во главе с академиком Никольским Б. П.

В работе комиссии принимали участие лучшие аналитики ЦЗЛ, НИИ-9, радиевого института.

Все три раза силами комиссий устанавливали, что потери по учтенным каналам, а других просто не было, значительно меньше, чем мы списывали документами по разрешенным нормам потерь. Большая часть потерь стала называться неучтенной. Фактически этих неучтенных потерь нет, но по этой строке мы списывали тот продукт, которого не было с поступающим сырьем, но зато числился в поступающих документах. Таким путем физики- реакторщики приписывали в свои результаты по наработке плутония и повышали свои показатели выше фактических.

Этот факт мы докладывали руководителям разных рангов до заместителя министра т. Семенова, начальника Главка т. Зверева, но они не делали поправок до конца производства, т. к. такие поправки сотрясали все экономические показатели не только комбината, но и Главка. Некоторые изменения в расчетные формулы были вынуждены внести накануне передачи продукта от реакторов на другие комбинаты, но эти изменения значительно меньше тех величин, которые приписывались много лет в данные реакторов для поставки нашему заводу. Справедливости ради следует сказать, что в целом для комбината не было ни плюса ни минуса, а только завышался выход продукта на реакторах и занижался фактический выход на химическом заводе. Как бы то ни было, но и те фактические потери с пр. 904 в начале эксплуатации ацетатной технологии были велики и такие растворы нельзя было выбрасывать. Стояли две задачи — свести к предельно низким значениям содержание плутония с выводимыми растворами и возвратить его из тех растворов, которые накопились.

С самого начала эксплуатации радиохимического производства тяжелейшим переделом был узел приготовления, так называемого, пр. 80. На первом объекте Б этот узел представлял собой большой нутч-фильтр диаметром более метра, в котором фильтрующим материалом была ткань бельтинг. Закладка фильтрующей ткани была ручная, снятие осадка и замена фильтра тоже ручные, условия труда по теперешним требованиям были недопустимо опасные для здоровья трудящихся. Многие рабочие, которые назывались аппаратчиками, вскоре становились профбольными и некоторые из них умерли преждевременно. Была острая необходимость что-то придумать, как-то сделать иначе. Сначала применили подвесную центрифугу, затем поставили чугунный экран со свинцовыми стеклами, но все довольно с неудачным результатом. Расфасовка продукта в мешки была адской работой. Первым удачным решением было использование вместо мешков контейнеров из нержавеющей стали, но с днищем, которое позволяло использовать электрокару с подъемными вилами. Затем стали очень серьезно разрабатывать конструкцию центрифуги с дистанционным управлением и с саморазгрузкой продукта в контейнеры. Такая центрифуга была разработана институтом НИКИ-15, подготовлена и смонтирована на стенде для испытания в конце 50-х годов на объекте Б — уже названным заводом 25. Испытания обнадеживали и поэтому для «Дублера «Б» были заказаны две машины под названием «Афон-1200».

Внедрение и освоение этих машин с автоматикой было довольно трудным, но нам удалось их отладить и заставить работать нормально. Проблема была решена полностью и можно сказать — удачно. Фильтры «Афон-1200» работали до тех пор, пока не сменился состав продукта 80 и метод его приготовления. Эго уже после внедрения экстракционной технологии и после отказа от ацетатных процессов на всех переделах.

Ацетатная технология, которая использовалась на старом объекте Б с начала и до конца его эксплуатации и на объекте ДБ — с начала и до перехода на экстракционную технологию, т. е. всего почти 30 лет была весьма дорогая, имела большие объемы сбросов и выводов растворов на регенерацию, имела в обороте много солей и требовала вспомогательные производства для очистки растворов от радиоактивных солей и для регенерации уксусной и азотной кислот. Для этих целей на старом объекте были построены здания 170 и 171, а для объекта ДБ — зд. 951. Это здание оснащалось дополнительным оборудованием — кристаллизаторами для выделения солей нитратов, которые предполагалось использовать в народном хозяйстве как удобрения. Эта идея натолкнулась на практическую невозможность получать настолько чистые соли, чтобы их можно было вывезти с завода. Ведь по действующим нормам вывезти с территории завода весьма трудно даже совершенно чистые материалы, но уже пролежавшие на открытом воздухе 2—3 недели. Разумеется, что нашу продукцию отказались бы брать любые потребители, если бы знали, с какого завода она поступила.

Так вот приготовление такой соли было связано с использованием машин древней конструкции — барабанных кристаллизаторов. Они на цементных и химических заводах не являются новой техникой, а у нас, где кристаллизуемые соли были радиоактивными, эксплуатация их оказалась очень трудной и приводила к загрязнению помещений и к плохим условиям труда. Специалисты цеха 4, где смонтированы были барабаны кристаллизатора, решили заменить их на вакуумные, дали задание на проектирование, мы заключили договор со Свердловским институтом, а они не только спроектировали, но и изготовили вакуумный кристаллизатор, а мы его смонтировали.

Все это делали без согласования с Главком, даже вопреки его мнению и только очень хорошие результаты внедрения избавили меня от очередного наказания за самовольство. Должен заметить, что не все новшества мы внедряли с одобрения «сверху» и даже были конфликты. Так, например, внедрение сорбционной технологии взамен второго ацетатного осаждения на плутониевой ветке, главный инженер комбината тов. Пащенко А. Ф. в своем выступлении на партактиве назвал наши действия «техническим авантюризмом», и это несмотря на весьма положительные результаты.

Надо отдать должное А. Ф. Пащенко, что, несмотря на его возражения и даже выступления, он не мешал нам внедрять новое, прогрессивное. Мы как-то чувствовали себя свободней и уверенней, чем последнее время. Была такая обстановка, что все наши решения внедрялись силой и возможностями завода и нам удавалось обходить бесчисленные согласования, которые сейчас стали законом под названием «стандарт». То, что сейчас упаковано в рамки стандартов, по существу стало мощной тормозной силой для всякого технического прогресса и прикрывается эта тяжелая обстановка названием «порядок». Завод находится в каком-то нелепом состоянии, когда вынужден посылать в Главк регламент на утверждение, а там просматривают его и определяют его пригодность большие специалисты производств другого профиля, уже давно порвавшие связь с нашим производством. Они «на всякий случай» задерживают наши документы, принуждая нас приезжать в Москву и выпрашивать с протянутой рукой то, что создано нами. Не случайно сейчас технический прогресс замедлился и будет вновь набирать силу только тогда, когда специалисты завода вновь обретут свою самостоятельность и смогут без лишней волокиты с оформлением документов подбирать более эффективные технологические приемы, более надежные конструкции оборудования.

Как уже было сказано выше, ацетатная технология в зд. 802 исчерпала свои возможности дальнейшего улучшения, а перевести на сорбционную удалось только второй цикл и только на плутониевой ветке. Опыт работы отделения с сорбционными смолами показал не только хорошее, но и опасное, если не предусмотреть все меры предосторожности. Дело в том, что в среде с повышенной кислотностью смолы постепенно разлагаются с выделением газов, и если колонну, заряженную смолой, хранить с кислотой и закрыть все линии сдувок, то накопившиеся газы создают, давление, которое разорвет корпус колонны. Так у нас и произошло в 1965 году, колонна не только разрушилась, но и выбила перекрытие каньона и вылетела за кровлю здания. Этот случай нас научил многому. Наступила пора поисков новых технологических приемов, которые дали бы нам возможность работать безопасно, надежно и главное — эффективно. Обострилась необходидимость отказаться, или хотя бы сократить соли, выводимые с растворами.

Поиски начали с того, что стали консультироваться с учеными институтов т. В. Б. Шевченко, М.Ф. Пушленковым, с их сотрудниками и создалось представление, что следует внедрять экстракционный процесс. Оценить его достоинства было не трудно, тем более мне приходилось исследовать этот процесс еще в 1949 году, когда я работал в институте. Тогда проверялась технология экстракции урана и плутония этиловым эфиром, который избирательно извлекал ценные элементы и не захватывал продукты деления. Этот очень простой по химизму процесс был принят в схему технологии 12-го отделения, которое было смонтировано в зд. 102. Но опыт эксплуатации отделения 12 убедил нас в том, что такой экстрагент весьма опасен в эксплуатации, требует исключительных мер осторожности из-за легкой воспламеняемости, да и оборудование отделения было тогда выбрано неудачно. Постоянные поломки колонок из стекла, подтекания на уплотнениях, трудности контроля производства и быстрое загрязнение всех рабочих мест привело к тому, что отделение было остановлено, хотя и сделало свое полезное дело. В течение 2-х лет выдавало готовую продукцию высокого качества.

Исследователи институтов занимались поисками других экстрагентов и определили лучшим из них трибутилфосфат. Однако, этот экстрагент в чистом виде использовать было трудно из-за его высокой вязкости и необходимо было найти для него разбавитель. В том, что наиболее приемлем экстрагент именно трибутилфосфат соглашались все специалисты институтов, а вот в выборе его разбавителя были большие разногласия. Например, тов. Шевченко В. Б., хорошо изучивший зарубежный опыт, считал наиболее полезным использование синтина (керосина).

Много работал над подбором разбавителя М. Ф. Пушленков и он предложил нам четыреххлористый углерод. Нам надо было сделать выбор и мы решили воспользоваться литературными данными, а их было достаточно, для оценки разбавителя синтина, а четыреххлористый углерод проверить на установке. Так и сделали. Убедились, что четыреххлористый углерод обеспечивает получение достаточно чистого продукта и процесс можно создать в нормальном режиме, но пары разбавителя легко летучи и они стали выбрасываться в атмосферу, загрязняя ее.

Внимательно ознакомились с предложением Б. Н. Ласкорина — в то время доктора технических наук. Он рекомендовал в качестве разбавителя трибутилфосфата — гексахлорбутадиен. Он также, как и четыреххлористый углерод, более тяжелый по сравнению с водной средой, из которой извлекаются ценные продукты, но менее летуч, устойчив от воздействия среды и оказался более технологичным для нашего производства. Дело еще в том, что растворы, содержащие хлор, увеличивают ядерную безопасность, а это очень важно для процесса в промышленном масштабе. Мы учитывали и токсичность, и летучесть, и коррозионную активность разбавителя и все же при сравнении с синтином, решили выбрать гексахлорбутадиен. Для изучения технологических параметров создали специальную установку, назвав ее 35-71. Кстати, эта установка работает и сейчас и за время своей работы испытала много вариантов технологии на разных разбавителях. Забегая вперед, скажу, что использование синтина, легкого разбавителя в аналогичной, но другой технологии оказалось неудачным.

Мы выбирали технологию, подбирали аппаратуру, но не видели еще возможности, как все это внедрять. Завод работал нормально и на осадительном процессе, выполнял план, имел неплохие экономические показатели, и когда я обратился довольно робко и ненастойчиво к т. Семенову Н. А. с вопросом реконструкции, он ответил: «Работаете нормально, что вам еще нужно?»

Для поисков путей внедрения новой технологии я собрал всех ведущих специалистов и предложил создать специальную инициативную группу и «на общественных началах» придумать, как выполнить задуманное. Сначала никто не высказал особого желания, и я предложил подумать и отдельно каждому желающему высказать свое согласие.

Первым пришел В. Д. Симаков, он был тогда начальником технического отдела. Затем стали приходить другие товарищи и самым последним пришел Мельников В. Д. — самый нужный специалист. Именно ему было поручено возглавить инициативную группу и он взялся за это. Это уже была удача. Начали с того, что искали место для размещения оборудования, это было непросто. Тогда решили конструировать и изготовить центробежные экстракторы и разместить их в каньонах после уплотнения аппаратов действующего производства. Все поиски велись с целью произвести перевод на новую технологию без остановки действующего производства за счет малых габаритов нового и резерва действующего.

Несмотря на сложность, нам удалось создать схему и определить, где и когда монтировать оборудование новой технологии, не останавливая действующее производство, не снижая плана и со своими предложениями и схемами поехали к министру докладывать. К тому времени идея реконструкции захватила и проектный институт и он разработал схему с использованием того же экстрагента, но с разбавителем синтином. У министра было два доклада — от комбината (мой), а от института — Зильбермана Я. И. Наш вариант был намного дешевле, но министр принял решение продолжать разработку обоих вариантов, а нам обещал предоставить время на реконструкцию два года. Мы были довольны таким решением и с большим усердием стали дорабатывать свою схему, но уже отказавшись от использования центробежных экстракторов. Мы еще им не доверяли, а согласились взять за образец смесителя-отстойника конструкцию НИИХИММАШа. Начались его испытания и подготовка к остановке одной нитки для полной переделки. Геннадий Андреевич Лелюк приступил к комплексному испытанию экстрактора и вскоре обнаружил его непригодность. Начали переделывать конструкцию и все же довести ее до надежного состояния не удалось. Надеясь на то, что работать он все же будет, начали изготовлять своими силами и приступили к перемонтажу с целью реконструкции.

На первом этапе перевода технологии на экстракцию, мы не меняли узел производства пр. 80 в зд. 807, т. к. этот, сравнительно нехитрый по химизму передел, требовал крупногабаритные экстракторы большей производительности. Разместить такое оборудование в зд. 807 было трудно и дорого, да и эксплуатировать большие объемы растворов было бы нелегко. Поэтому передел раствора под пр. 80 сначала сохранили как был, т. е. с использованием ацетатной технологии. Такое решение оправдывало себя еще и тем, что за время реконструкции зд. 802 наши исследователи вместе с ЦЗЛ подобрали сорбент, который был пригоден для очистки больших объемов растворов от примесей. Эти исследования проводились под руководством заместителя главного инженера — научного руководителя тов. Дзекуна Евгения Григорьевича. Он же с группой внедрения новой техники, которую возглавлял Г. А. Лелюк, разработали задание на проект сорбционных колонн, а наши конструкторы под руководством Готлиба И. В., создали чертежи, по которым были изготовлены, а затем смонтированы колонны. Решение оказалось удачным, и эта технология сохранилась до конца эксплуатации всего производства.

Можно сказать, что внедрение сорбционной технологии оказалось удачным в обоих вариантах — на аффинаже плутониевой нитки и на доочистке растворов для производства пр. 80.

Внедрение экстракционной технологии проходило менее гладко, в острой борьбе мнений. Сторонники разбавителя синтина — специалисты института НИИ-9, возглавляемые В. Б. Шевченко отрицали наш выбор и доказывали непригодность гексахлорбутадиена из-за выброса высокотокснчных паров в атмосферу, а сторонники тяжелого разбавителя доказывали непригодность синтина, как горючего пожароопасного материала. Споры шли в стенах завода, ЦЗЛ, институтов и Главка. В конце концов решили оставить то, что выбрали специалисты завода и создали аппараты под тяжелый разбавитель. Спор вновь обновился с новой силой когда, закончив монтаж новой схемы, стали ее отлаживать и пускать на реальном продукте. Через несколько месяцев экстракторы, из-за переменной нагрузки от пульсационного воздуха, стали давать трещины и, не проработав года, были остановлены. Противники ликовали и начали во весь голос говорить о том, что во всем виноват разбавитель, что он дает коррозию, которая дала трещины. Такие нелепые антинаучные объяснения в то время были признаны как правильные и пришлось мне ехать в Главк вместе со своими единомышленниками доказывать нелепость такого утверждения.

На мой доклад у начальника Главка тов. Зверева А. Д. собрались специалисты институтов, связанных с нашей технологией и проектированием оборудования и был представитель восточного завода т. Карелин А. И., который вдохновлял всех наших оппонентов, доказывая полезность использования легкого разбавителя. Спор был жаркий, мой оппонент был более искусным докладчиком, более весомым в науке (доктор), но и наши убеждения дали свои результаты. Дело дошло до того, что нас обоих послали в ЦК КПСС для объяснения перед «куратором» нашего производства т. Гордеевым В. Ф. Там наши споры продолжились и закончились тем, что каждый остался со своим убеждением. Я первый раз был в ЦК и с любопытством смотрел не только на внутреннее состояние помещений, но и обратил внимание на внешность нашего слушателя — Гордеева В. Ф. Он имел вид уставшего, безразличного человека. Вскоре я услышал, что Гордеева В. Ф. перевели на другую работу. Мудрый начальник Главка А. Д. Зверев решил дать нам право вести реконструкцию, как считаем нужным, а товарищам с востока — как они хотят. Началось необъявленное соревнование. В него включились конструкторы проектных институтов, ученые-исследователи и руководители разных направлений. Мы были довольны обстановкой, т. к. были уверены в своей правоте. Наши конструкторы внесли изменения в чертежи аппаратов, усилили их жесткость и прочность и после остановочного ремонта, вновь пустили в работу, предварительно хорошо отрегулировав частоту и глубину пульса. Экстракторы стали работать нормально, теория коррозионного растрескивания стала затухать. Однако, опыт неудачного пуска научил нас более тонкому обращению с гексахлорбутадиеном.

В первом варианте монтажной схемы мы допустили ошибку— не предусмотрели слив экстрагентов из застойных зон. В этих местах была обнаружена повышенная коррозия. Когда же при монтаже вновь предусмотрели слив из застойных зон, коррозия нас не стала беспокоить. Вся эта обстановка потребовала от нас произвести проверку состояния банок на комплексе «С», в которых мы начали хранить растворы, содержащие экстрагент на тяжелом разбавителе. Пришлось отмыть одну банку и внимательно ее осмотреть. Результаты нас не расстроили, наоборот, укрепили уверенность в безопасности разбавителя. Борьба за выбор разбавителя продолжается, но для технологии переработки ТВЭЛ она кончилась в пользу синтина, а точнее — парафина. После пуска экстракции на синтине убедились в плохой очистке от протактиния и это заставило отказаться от синтина, заменив парафином.

Интересна история внедрения парафина. Для монтажа щитов управления нужны были переходные устройства, которые изготовлял Уфимский завод. Туда мы направили В. Свешникова — киповца по образованию, техника-технолога по опыту работы. В Уфе он встретился со специалистами завода, где изготовляют парафин. Ему дали состав парафина, который он привез и показал мне. Я увидел что-то приемлемое, но отнесся безразлично и не стал добиваться его внедрения и как-то вяло вел разговоры. Через несколько месяцев сотрудники НИИ-9 привезли из Уфы образец парафина и начали проверять его пригодность к технологии. Оказался удачный выбор. Процесс шел нормально, протактиний не захватывался и этот разбавитель стал использоваться в схеме переработки ТВЭЛ.

В течение всего периода подготовки и проведения реконструкции завода 35 шла борьба в выборе разбавителя, экстрагента, конструкции оборудования. Эта борьба принуждала каждую сторону искать наиболее лучшие приемы, методы, конструкцию для того, чтобы доказать и убедить. Такая ситуация ускоряла исследования, поиски и находки. Но вот, когда начали оценивать решения по производству ТВЭЛ, то здесь мы встретились с силой волевых решений. С самого начала подбор путей для ТВЭЛ вел институт НИИ-9 и он занял позицию головного института и в этом его поддерживали в Главке и Министерстве. Когда специалисты завода 35, ЦЗЛ и института 10 убедились в правильности подбора схемы и экстрагента для завода 35, то они предложили использовать эти решения для технологии переработки ТВЭЛ. Дело дошло до обсуждения на научно-техническом Совете Министерства, где были приглашены представители институтов, в том числе и проектного. Мой доклад на этом совете не вызвал споров, а только много было вопросов, и Совет решил провести проверку нашей схемы на растворах, полученных от переработки ТВЭЛ. Однако, это решение под давлением руководства «головного» института к выполнению не допущено и в дальнейшем отклонялось под разными предлогами. Все дело в том, что «головной» институт хранил честь мундира и охранял свой вариант всеми способами, в том числе и запрещенными.

Как уже было сказано выше, в начале реконструкции была создана инициативная группа, которую сначала возглавлял директор завода, а затем Мельников В. Д. В эту группу вошли специалисты не только завода, но и ЦЗЛ, от НИИ-10 Фоменков В. Г. и Нардова А. К., радиевого института — Зильберман Б. Я. и даже из 9-го института Ревякин В. В. Они не только обсуждали предложения, но и вели исследовательские работы в лаборатории, на установке 35-71, в ЦЗЛ и институтах.

Дружная совместная работа переросла в человеческую дружбу и это послужило успеху.

Три специалиста из инициативной группы Лелюк Г. А., Ревякин В. В. и Фоменков В. Г. стали заслуженно лауреатами Государственной премии.

Реконструкция завода и постоянное обновление его технологии проводились в тесном контакте с учеными разных институтов, таких, как радиевый институт в Ленинграде, Московский институт химической технологии (НИИ-10) и Московский институт неорганических материалов (НИИ-9). Эти институты возглавлялись и возглавляются большими учеными, академиками, докторами наук и были богаты талантливыми непосредственными исполнителями. Координацию научных изысканий выполняли ученые нашей центральной заводской лаборатории, среди которых на первый ряд следует определить доктора химических наук Л. Г. Сохину. Она глубоко изучила химизм процессов нашего производства и активно участвовала в оценках самих процессов и при выборе нужных вариантов. С самого начала нам удалось заинтересовать ученых во внедрении их разработок и мы, как правило, не отвергали их предложения, а проверяли на опытной установке, в обсуждениях результатов разных исследований и старались объективно оценить что лучше. Создалось своеобразное состязание на лучшую технологию, лучший образец оборудования, на наиболее удачную внедряемость. Да, да, такой термин был популярным, и мы его часто применяли. Дело в том, что ученые институтов нередко отвлекались от реальных условий эксплуатации и судили о своих предложениях по параметрам процесса, изучаемого в лабораторных условиях, по сравнительной их оценке с другими теоретическими параметрами. Обсуждения результатов велись в дискуссиях, спорах, порой, с эмоциями, но с сохранением взаимной уважительности. Сказывалось и то, что специалисты завода, имея большой опыт на производстве, стали глубоко разбираться в результатах научных исследований и могли лучше определить «внедряемость» того или иного предложения. А предложения были не только хорошие, но и трудноисполнимые. Например, Киевский институт газа АН УССР через своего представителя т. Пиоро Л. С. настойчиво предлагал и даже внедрял газовый обогрев печей для остекловывания отходов. Были даже изготовлены аппараты — специальные горелки, которые смонтированы и опробованы, но появились случаи взрыва емкостей, а всякий взрыв в помещении, где могут быть радиоактивные элементы, очень опасен для окружающей среды. Тот же специалист т. Пиоро Л. С. предложил нам метод дезактивации оборудования путем опускания его в расплав натрия. При этом радиоактивные элементы хорошо снимаются с поверхности и аппараты становятся чистыми. Как это сделать, в каких емкостях, что потом делать с «грязным» плавом натрия — ответов не было. Неглубокая проработка предложений, как правило, нами отвергалась. Не принимались и некоторые предложения по экстракционной технологии, но это оценивалось после проверок на опытных установках. Нам очень помогал научно-исследовательский проектный институт НИХИ-15 в г. Свердловске. Им руководил умный ученый Шацилло В. Г. — доктор технических наук. В этом институте работали и наши специалисты, которые прошли суровую школу освоения радиохимического производства и среди них особенно яркая личность — Чечетин Григорий Иванович — бывший главный механик нашего завода. Все наши конструкторские и проектные разработки, которые исполнялись заводским КБ под руководством Готлиба В. И. проходили экспертизу в Ленинградском проектном институте ВНИПИЭТ, где в то время был главным инженером Владимир Александрович Курносов — доктор технических наук, теперь он директор этого института. Наши проекты подвергались не только экспертизе, но и дорабатывались с экономической оценкой и оформлялись именем этого института. Такая система позволяла нам добиваться финансирования и давала уверенность в правильности принятых решений.

Успехи реконструкции, которая дала только экономический эффект свыше 3,5 млн. рублей в год, обеспечены совместными усилиями производственников и ученых институтов исследовательских и проектных. Они вместе создали новый радиохимический завод с высоким уровнем автоматизации, с безопасными условиями труда, с высокой культурой производства.

Наш завод описан в газете «Правда» от 4 марта 1989 года корреспондентом В. Чертковым под названием «Объект особого назначения» под грифом «Совершенно секретно». Это была первая статья в газете.

На протяжении всей моей работы на заводе главным инженером, директором мы никогда не работали спокойно с раз и навсегда установившимся технологическим процессом. Обязательно что-то усовершенствовали, изменяли, реконструировали. Мы стремились к улучшению, облегчению, менее опасного и удешевленного процесса. Старались брать у государства меньше дорогостоящих материалов, оборудования, реагентов. Естественно своевременно мало чего заказывали, больше просили тогда, когда нам срочно уже понадобятся те или иные реагенты. В этом вопросе нам помогали заместитель директора комбината Трякин П. И., химики из Управления Алешин А. С., Кукушкин С. Ф., Вандышева Г. Д.

Петру Ивановичу Трякину часто приходилось ездить по химическим предприятиям страны: Березняки, Чапаевск, Уфа, Свердловск, Москва, Ленинград и др. Как он умел уговаривать поставщиков, это остается его тайной, но химреагенты нам поставлялись регулярно. Даже иногда нас сильно ругали за их хранение в большом количестве. Но, конечно, лучше было иметь больше нужных реагентов, чем стоять на простое из-за их отсутствия или задерживать внедрение новой технологии.